В настоящее время многие ранее «естественные» самоидентификации человека (этническая принадлежность, раса, пол) принято считать культурно обусловленными. Слово «наши» в древнерусских летописных сводах, в тех случаях, когда «наши» выступают без определяемого, очевидно входят в ряд «этнических» самоидентификаций и связанных с ними, проявлений местного патриотизма.
Оригинальной чертой евразийства - особый акцент на азиатском компоненте России, предлагается пересмотреть традиционный взгляд на татаро-монгольское иго, отрицается роль России как европейской державы, Запад подвергается обвинениям в эгоизме, в отставании суверенных прав личности.
В X в. держава Рюриковичей была сегментарной политией, основу которой составляли два медленно расширяющихся небольших территориальных «ядра» вокруг Киева и Новгорода. Вокруг них наращивалась подвижная периферия, с которой собиралась дань. Первая попытка наметить и поставить под контроль границы этой периферии была сделана только Владимиром Святославичем в конце X в.
Долгое время в польско-российской историографии доминировал подход, в рамках которого Российская империя рассматривалась, прежде всего, как система угнетения и преследования, подчиняющая и провоцирующая ответную реакцию со стороны представителей польского общества.На рубеже 1990-х гг. появились попытки рассматривать историю поляков в Российской империи не сквозь призму преследований, приговоров и страданий, а через изучение фактов коллаборационизма части местной элиты. В том числе и интеллигенции.
Одним из наиболее влиятельных и неординарных представителей польской общественно-политической мысли конца ХІХ-ХХ веков являлся Роман Дмовский (1864-1939), который по меткому выражению современного британского историка Нормана Дэвиса «...был, наверное, единственной значительной фигурой тогдашней польской политики».
Московское владычество в 1558-1582 гг. над Ливонией сопровождалось попытками легитимизации прав Ивана IV на эту территорию, которые столкнулись со сложностями с местным населением, организационно-административными проблемами царской бюрократии, социально-экономической и культурной спецификой российской колонизации.
Первым крупным политическим конфликтом в Великом княжестве Литовском стало отпадение в августе 1401 г. Смоленска, где удалось восстановить власть Юрия Святославича. Причиной этого конфликта стало сохранение не просто традиций самостоятельности, но и их носителя - представителя смоленской ветви Рюриковичей. Практически одновременно с отпадением Смоленска разгорелся еще один конфликт, в который оказались вовлечены правящие круги не только ВКЛ, но и Польского королевства. Недовольный заключением новой польско-литовской унии, против Витовта выступил Свидригайло.
События Смуты 1604-1619 гг. овеяны в России героической легендой, как правило, не стесняемой наличием невыгодных свидетельств источников и обычно представляется как исключительно польская интрига. Так ли это? Эта тема занимает существенное место и в польской национальной традиции.
После распада единого политического и религиозного славянского сообщества Древней Руси в XIII в. часть его вошла в состав Великого княжества Литовского (ВКЛ) и Польской Короны (с 1569 г. composite state - Речь Посполитая). Нациогенетическая самоидентификация наследников Древней Руси протекала отныне в условиях раздела Руси (к концу XV в.) в основном на Московскую и Литовскую.
Великая Смута в Московском государстве и шведский Потоп в Речи Посполитой занимают почетное место в исторической традиции и коллективной памяти русских и поляков. Причем, каждое из этих событий трактуется в соответствующей национальной историографии как явление специфическое, характерное только для данного народа и несравнимое по масштабу и напряженности с историческим опытом соседних государств и народов. Между тем, если углубляться в пласты массового исторического сознания, то и в восприятии мифа Смуты и Потопа русскими и поляками сходство будет очевидно.
Стремление бежать из Московского государства в Литву было в конце 1560-х — 1570-х гг. тем особым настроением, в котором концентрировались чаяния московских элит. А этот исторический момент был одним из самых успешных в реализации интегративной идеи по отношению к московской шляхте. Московские переселенцы влились в политический народ Короны и Литвы и составили его неотъемлемую часть. На королевской службе оказались представители едва ли не всех крупнейших фамилий, окружавших московский трон.
