Продолжение.
Предыдущая часть
Оглавление всей книги
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
С 1907 года нами было приступлено к собиранию материал лов для трехтомного исследования по неизданным источникам „Карпато-русские писатели”, представляющего собой биографические характеристики всех выдающихся деятелей общерусского литературного развития Галицкой, Буковинской и Угорской Руси. Первый том названного труда был напечатан в Москве в 1916 году, а два другие остались, вследствие мировой войны, в гранках или рукописи.
Одновременно с исследованием было предпринято печатание под нашей редакцией „Библиотеки карпато-русских писателей”, рассчитанной на 30 томов, дающей научно-проверенные и комментированные тексты произведений галицких, буковинских и угро-русских авторов. Опять-таки по причинам войны и разрыва связей с заграницей удалось выпустить в свет лишь несколько книг „Библиотеки”.
Из всех собранных материалов был образован в Москве „Карпато-Русский Музей Ф.Ф. Аристова”. Это большое культурное начинание бесследно погибло во время революции, потому что ввиду жилищной тесноты было упаковано и сдано на хранение в один из городских складов.
Несмотря на все крайне тяжелые (порою, катастрофические) обстоятельства, мы продолжали свою научно-исследовательскую деятельность, и теперь, через 20 лет, близки к окончанию второго и третьего томов „Карпато-русских писателей”; вместо многотомной „Библиотеки” предположено выпустить „Хрестоматию” наиболее ярких образцов художественных произведений писателей Карпатской, Буковинской и Угорской Руси; наконец, готова в рукописи большая книга (600 стр.) — „Угорская Русь в прошлом и настоящем”.
Не дожидаясь выхода в свет перечисленных выше работ, мы даем ниже энциклопедический очерк — „Литературное развитие Подкарпатской (Угорской) Руси”, основанный на долголетнем изучении данного вопроса и представляющий вполне законченное целое. Дабы не отвлекать внимание читателей постоянными ссылками (выносками) на источники мы все библиографические указания помещаем в Приложении.
Развитие литературы в Угорской (в послевоенное время — Подкарпатской) Руси делится на четыре периода: 1) церковно-славянский, 2) латинский, 3) мадьярский и 4) русский.
I. ЦЕРКОВНО-СЛАВЯНСКИЙ ПЕРИОД (от основания Мукачевского монастыря в 1360 году) характеризуется тем, что угро-русская литература и вся вообще умственная жизнь Угорской Руси находилась под преобладающим влиянием церкви. До нас дошло немного литературных памятников этой эпохи, причем большинство из них славянские книги и меньшая часть — рукописи.
В 1646-1649 годах была принята частью духовенства уния, весьма враждебно встреченная всей массой урго-русского населения. Так как уния не прививалась, то для поддержания ее был вызван в конце XVII века (1690-й год) в Мукачевскую епархию ученый грек епископ де-Камелис, который издал „Казуистику” для. священников.
К этому периоду относятся также рукописные памятники: „Скотарское Евангелие” (1588 г.), „Догматика” (1598 г.), „Гукливская летопись” (1660 г.), „Богословие попа Митра” (1778 г.), „Полемическое сочинение против католиков и униатов” (1701 г.), „Сборник заговоров 1707 года”, „Няговское толковое Евангелие”, „Списание обителей Мараморошских” и „Сборник духовных и светских песен” (последний хранится в библиотеке Московского университета).
В 1744 году была основана в Мукачеве новая богословская школа, соединенная с начальным училищем для учителей. Она, однако, мало принесла пользы угро-русскому населению, так как все ее преподаватели, получившие образование в латинских Ягерской и Тернавской семинариях, сами плохо знали русский язык.
II. ЛАТИНСКИЙ ПЕРИОД (с половины XVII века до первых десятилетий XIX века) имеет отличительной чертой господство латинского языка не только в литературе, но даже и в разговорной речи среди образованных слоев населения.
За это время проявилась деятельность таких даровитых личностей, как епископ Андрей Бачинский и писатель Иоанникий Базилович.
Андрей Бачинский (1732-1809) был образованнейшим человеком своего времени. Он родился в семье приходского священника в селе Бенятине, Ужгородского округа. Среднее образование получил в Ужгородской гимназии, а высшее — в Тернове. Отличаясь большими способностями и хорошим воспитанием, он получал места домашнего воспитателя в семьях знатных дворян. Андрей Бачинский собрал богатую библиотеку (в 9 тысяч томов), и его дом всегда был местом, где сходились самые выдающиеся угро-русские деятели. Видя чрезмерное распространение латыни, епископ Бачинский обращается к своей пастве и предлагает обратить серьезное внимание на обработку и изучение русского языка. Андрей Бачинский был поклонником М.В. Ломоносова.
Иоанникий Базилович (1742-1821) родился в бедной семье села Глинищ, Ужгородского округа. С юных лет он полюбил науку и, несмотря на скудные средства своих родителей, отправился в школу сначала в Ужгород, а затем в Кошицы. После успешного окончания названных школ он поступил в монастырь на горе Чернецкой, близ Мукачева. Благодаря своим блестящим способностям, Базилович вскоре был избран протоигуменом всех униатских монастырей в Угорской Руси и занимал эту должность целых 38 лет, живя в Мукачеве. Тогда же он задумал написать историю угро-русской церкви, и с этой целью познакомился почти почти со всей. литературой, касающейся прошлых судеб русских монастырей в Угрии. Плодом его неустанных изучений явилось сочинение на латинском языке „Краткие сведения об учреждениях Феодора Кориатовича” („Вrеѵіc notitia fundation Koriatovits”; 1-3 части этого труда вышли в 1799 году, а части 4-6 — в 1804 году). Это исследование было первым по времени трудом, который познакомил угро-руссов с их историческим прошлым. Таким образом, ученая деятельность Базиловича отчасти совпадает с ролью Д.И. Зубрицкого в Галипкой Руси. Базилович написал еще два другие сочинения на латинском языке, оставшиеся, однако, в рукописи. Его труд, написанный по церковно-славянски, — „Объяснение литургий” не увидел свет лишь вследствие излишней придирчивости тогдашнего цензора Григория Тарковича, который с 1816 года сделался Пряшевским епископом.
III. МАДЬЯРСКИЙ ПЕРИОД наступил с первых десятилетий XIX века и продолжался до 1848 года. Угро-руссы, живя одной жизнью с господствующею в Угрии мадьярскою народностью, невольно поддавались ее влиянию, а когда наступило в начале XIX столетия национальное пробуждение мадьяр, и латинский язык уступил место мадьярскому, то и образованные угро-руссы начали употреблять в разговоре вместо латинской также мадьярскую речь.
Из угро-русских писателей этого периода должны быть отмечены: Василий Довгович и Михаил Лучкай.
Василий Довгович (1783-1849) был членом-корреспондентом мадьярской академии наук. Он родился в семье крестьянина и еще на школьной скамье написал несколько стихотворений на латинском языке, которые тогда уже были напечатаны. Кроме стихов он писал также сочинения по философии, астрономии, богословию и естествознанию; все они были составлены на мадьярском языке.
Михаил Лучкай (1789-1843) был приходским священником в Ужгороде. Он считался весьма образованным человеком среди своих современников и даже побывал за границей, что в те времена являлось большой редкостью в Угорской Руси. Лучкая вызвал в Италию герцог Лукканский — граф де-Виллафранка, который, добиваясь греческой короны, ввел в своей домовой церкви богослужение по греко-восточному образцу. За границей умственный кругозор Лучкая значительно расширился; развитию в нем национального самосознания много содействовали политические события того времени: национальные движения греков, сербов и румын. Лучкай издал на латинском языке первую по времени грамматику угро-русского наречия, сравнив его с церковно-славянским языком. В предисловии к этой грамматике проведены славянофильские или панславистические взгляды, которые наложили отпечаток на последующее развитие литературы в Угорской Руси. Вот что говорит Лучкай в предисловии: „Каким колоссом сделался бы старо-славянский язык, если бы он остался литературным. Французский, итальянский, а особенно немецкий литературные языки не сходны с народными языками, я между тем никому и в ум не приходит предпочитать простородные формы и выражения — литературным. Одни славяне ревностно заботились и заботятся о том, чтобы литературный язык сблизить с неродным, полагая, что таким образом легче можно будет изучить и усвоить его”. Надо заметить, что на практике Лучкай не применил высказанных им теоретических положений, написав грамматику местного русского языка в Угрии. Тем не менее, его взгляды оказали влияние на распространение в Угорской Руси общерусского литературного языка. Затем он напечатал в двух томах по-русски „Церковныя бесѣды на всѣ недѣли рока на поученіе народное” (Будапешт, 1831 г.). Лучкай написал еще пятитомное латинское сочинение „История Карпато-Руссов” („Historia Carpato-Rutehnorum”), до сих пор остающееся в рукописи.
УГРО-РУССКИЕ ПИСАТЕЛИ, РАБОТАВШИЕ В РОССИИ
Прежде чем перейти к изложению литературного развития Угорской Руси в русский период, необходимо рассмотреть деятельность тех угро-русских писателей, которые переселились в Россию и здесь сыграли заметную роль в развитии русской науки и просвещения. Такими угро-руссами, трудившимися в России, были известные в свое время: придворный врач и писатель И.С. Орлай, юрист М.А. Балудьянский, философ П.Д. Лодий и славист Ю.И. Венелин. Хронологически их деятельность захватывает латинский и мадьярский периоды, представляя своего рода введение к русскому периоду в Угорской Руси.
В Россию названные угро-русские ученые и писатели попали вследствие вызова русского правительства, озабоченного развитием высшего образования в стране и в то же время вполне сознававшего недостаток научно-подготовленных лиц в русском обществе для занятия профессорских кафедр. Поэтому и решено было обратиться к содействию зарубежных ученых, в первую очередь — уроженцев Карпатской Руси, как людей русских по происхождению и языку.
Орлай, Балудьянский, Лодий и Венелин не только двигали вперед русскую науку и просвещение, но и являлись живым звеном, соединявшим Угорскую Русь с Россией. Они представляли собой как бы наглядное подтверждение того положения, что и небольшая страна, какой являлась их родина — забытая и забитая Угорская Русь, — при благоприятных условиях, может сделать вклад даже в такую сравнительно богатую сокровищницу, какую представляет собой общерусская наука, литература и вообще культура. В России они знакомили русское общество с жизнью Угорской Руси, в Угорской же Руси побуждали своим примером местных писателей трудиться на пользу угро-русского населения. Таким образом, их влияние на возрождение Угорской Руси в 1848 г. надо признать бесспорным. Все они стояли за национально-культурное единство русского народа от Карпат до Камчатки, а Ю.И. Венелин, кроме того, как славист, возвышался мыслью до сознания о духовном единстве всего славянства. Наконец, надо иметь в виду (хотя и не поддающееся точному учету) личное влияние Орлая, Балудьянского, Лодия и Венелина, которое они оказывали посредством устных бесед, советов и указаний на целый ряд деятелей России, начиная с высших правительственных кругов и кончая многими русскими учеными, писателями и журналистами.
Когда будет подробно изучена жизнь и деятельность четырех названных видных угро-руссов, то получится интересная глава из истории взаимоотношений Угорской Руси и России в первую половину XIX века. Пока же ограничимся краткими биографическими данными и характеристикой их важнейших литературных работ.
Иван Семенович Орлай (1770-1829) родился в Угорской Руси. Оставив должность преподавателя гимназии в Великих Карловцах, он отправился весной 1791 года в Россию. В 1793 году он окончил Медико-Хирургическое Училище в Петрограде и состоял некоторое время военно-больничным врачем, а в 1794— 1797 годах, в качестве правительственного стипендиата, изучал медицину в Венском университете. По возвращении в Петроград, И.С. Орлай последовательно проходил служебную карьеру: сперва больничного врача и помощника ученого секретаря Медицинской Академии, затем штаб-лекаря, помощника лейб-медика, ученого секретаря Медицинской Академии, гоф-медика, сотрудника придворного доктора барона Вилие по изданию „Полевой Фармакологии”, наконец — кандидата на кафедру медицины в Московском университете, директора Нежинской гимназии высших наук князя Безбородко (1821-1826) и Ришильевского лицея в Одессе (1826-1829 гг.).
Занимаясь не только медициной, но и историко-философскими науками, И.С. Орлай получил степень магистра словесных наук и доктора философии в Кенигсбергском университете (в 1806 году), состоял членом многих ученых обществ в России и Германии, почетным членом русской Академии Наук и действительным членом (с 1815 года) Московского Общества Истории и Древностей Российских, которому сообщил много ценных материалов по южно-русской истории (см. И.С. Свенцицкій „Матеріалы по исторіи возрожденія Карпатской Руси”, Львов, 1905 г., стр. 22-23).
Особенно должна быть отмечена статья И.С. Орлая — „Исторія о Карпато-Россахъ, или о переселеніи Россіянъ въ Карпатскія горы и о приключеніяхъ съ ними случившихся” („Северный Вестник”, 1804 г.б книги 2 и 3). В этой статье автор, разбирая исторический вопрос о заселении в IX веке Тиссо-Дунайской равнины (Паннонии), высказывает свои национально-политические взгляды. На них мы и остановимся, потому что филологические рассуждения (о происхождении названий „Русь-Варяги-Угры”) и исторические доводы (о заселении северной Угрии русскими лишь в IX, а не в VI веке) — не имеют строго научного значения. И.С. Орлай утверждает, что предками Угорской Руси являются киевские русичи, вызвавшиеся провожать мадьяр в Паннонию через Волынь и Галичину за Карпаты, и поселившиеся в окрестностях Орос-Вар. Это произошло в конце IX века. Переселения русских в Угрию имели место и в последующие столетия: в 1113 году (Орос-Фалва), в 1285 году (в Шаришскую область), в 1299 году (в Мукачевское княжество) и, наконец, в 1339 году начальством князя Феодора Кориатовича. Первоначально русские, мадьяры и куманы, как завоеватели страны, пользовались равными правами, но с течением времени мадьяры не стали признавать русских „за своих союзников и лишили их тех прав, на коих основывался общий договор для приобретения земель”. Из всего этого И.С. Орлай делает вывод о вреде переселения части народа в другие страны, потому что, оторвавшись от основного ствола, эти ветви могут погибнуть. „Чем народ единоплеменнее и более сосредоточен, тем он единомысленнее, сильнее и важнее; чем более находится между им иноплеменных, тем, более несогласий, неудачи в предприятиях, как в Турции, в Австрии. Потому-то гораздо полезнее народ одного племени усредоточить, нежели часть его переселять, выгоднее смежных единоплеменников соединять, нежели искать владений в отдаленности”. Конечно, в приведенных словах очень много туманного и неясного. Но суть дела не в этом. Важно то, что И.С. Орлай смотрел на историю не как на какую-то отвлеченную науку, а стремился путем познания прошлого уразуметь Настоящее. И всматриваясь в современность, он сразу разглядел огромное значение национальной проблемы. Он верно подметил два типа государств — единоплеменных и многоплеменных (т.е. „национальное государство” и „государство национальностей”, как бы сказали теперь).
Эта статья И.С. Орлая оказала влияние на работу А.В. Духновича— „Истинная история Карпато-Россов” (написана в 1853 г., напечатана нами в Москве в 1914 году). Национальную же проблему подробно осветил позднее в целом ряде сочинений знаменитый деятель и писатель Угорской Руси А.И. Добрянский-Сачуров.
В 1815 году И.С. Орлай был избран членом-соревнователем Общества Истории и Древностей Российских в Москве, а с этого времени начинаются постоянные его научно-литературные сношения с Обществом, в которое он посылал письма, рукописи и книги, относящиеся преимущественно к истории Южной Руси, и в частности — Карпатороссии. Так, в 1824 году И.С. Орлай послал письмо-статью „О Югозападной Русіи” (напечатана в „Трудах и записках Общества Истории и Древностей Российских”, 1826 г., книга 1, стр. 220-228). Несмотря на небольшой размер, статья эта важна по затронутым в ней принципиальным вопросам, и в этом отношении не утратила своего значения и в настоящее время. И.С. Орлай прежде всего обращает внимание русских ученых на неправильность названия „Венгрия” вместо „Угрия”; затем подчеркивает, что Галичина населена не польским, а русским народом; высказывает удивление по поводу того, что „писатели русскіе галицкіе и поднесь еще не приняты в число русскихъ писателей”.
Этот упрек сохраняет свою силу и в наши дни, потому что ни в одной истории русской (общерусской) литературы не дается обзора жизни и творчества писателей Карпатской Руси. Впервые этот пробел старался восполнить своим исследованием автор настоящего очерка (см; Ф. Ф . Аристов „Карпато-русские писатели” и „Библиотека карпато-русских писателей” под редакцией Ф.Ф. Аристова). Очередная задача русских ученых дать, наконец, такую историю русской литературы, где была бы изложена деятельность не только великорусских, но также Малорусских И белорусских писателей.
Далее И.С. Орлай указывает на важность изучения богатого материала галицких архивов, могущего пролить свет на многие вопросы истории Руси. В конце статьи автор излагает судьбы своей родины Угорской Руси.
Письмо-статья заканчивается следующими глубоко верными словами: „Всѣ сіи обстоятельства, будучи достойны вниманія всякого благонамѣреннаго русина и истиннаго сына отечества своего, доказываютъ необходимость вникатъ в дѣла Южной Россіи со всеможможнымъ тщаніемъ, что найпаче предлежитъ сдѣлать гг. членамъ Историческаго Общества; и дабы можно было достигнуть въ преднамѣреваемомъ успѣха, должно имѣть непосредственныя сношенія съ вышеозначенными мѣстами”.
Михаил Андреевич Балудьянский (1769-1847) родился в Угорской Руси, Среднее образование получил в Уйгели и Кошицах, а высшее — на юридическом факультете Венского университета. В 1789-1796 годах состоял профессором Великоварадинской Академии, а в 1796-1803 годах преподавал государственное право в Пештском университете. В 1803 году, по указанию И.С. Ор-лая, М.А. Балудьянский был приглашен в Россию и поселился в Петрограде, где получил назначение на должность преподавателя Педагогического Института и одновременно работал в качестве редактора (во второй экспедиции комиссии составления Свода Законов) по части государственного хозяйства и финансов. С 1809 по 1812 годы состоял начальником IV отделения комиссии и работал по министерству финансов. С 1813 по 1817 годы преподавал экономические и политические науки великим князьям Николаю и Михаилу Павловичам.
Приводим прекрасную характеристику деятельности М.А. Балудьянского, данную проф. бароном А.Э. Нольде: „Через комиссию составления законов проходили при Балудьянском самые разнообразные проекты преобразований. Ему пришлось участвовать в составлении проектов свода публичного права, законов сельских, реорганизации министерств, и в разработке отдельных вопросов экономического и финансового законодательства (о монетной системе, о поземельном налоге и пр.). Он исследовал, для сведения Государственного Совета, историю финансовой администрации, начиная со времени Петра Великого до 1812 г.; принимал участие в работах по освобождению лифляндских крестьян от крепостной зависимости, вырабатывал, по поручению министра финансов, новый финансовый план, вызванный необходимостью покрыть расходы по войнам. Этот план был представлен государю в 1814 г.; через министра финансов графа Гурьева была представлена государю и обширная записка Балудьянского по вопросу об освобождении крестьян от крепостной зависимости. Впоследствии, при образовании в 1837 г. (к каковой работе был привлечен и Балудьянский) министерства государственных имуществ из этой записки было заимствовано много мыслей и указаний. Вскоре по открытии С.-Петербургского университета (1819 г.) Балудьянский был избран деканом философско-юридического факультета, где он читал энциклопедию юридических и политических наук и политическую экономию. 27 октября того же года он был избран и утвержден ректором университета. Когда по инициативе попечителя округа Рунича и при содействии «директора» университета Кавелина началось гонение на профессоров (Куницина, Арсеньева, Галича, Раупаха), обвиняемых в распространении идей, противных христианству и революционных, Балудьянский очень резко и страстно отстаивал своих товарищей и, убедившись, что его протесты против практиковавшихся способов расследования не имеют успеха, сложил с себя звание ректора (31 октября 1821 г.).
Оставаясь профессором (до 12 апреля 1824 г.), Балудьянский продолжал вести борьбу с Руничем. Тем временем Балудьянский был снова определен (21 апреля 1822 г.) в комиссию составления законов членом совета ее, причем ему было поручено заведывание делопроизводством совета. Здесь он снова встретился со Сперанским, которому по возвращении из ссылки было поручено наблюдение над работами комиссии. Вслед за вступлением на престол император Николай I вызвал Балудьянского к себе, изложил ему свое намерение привести в порядок действующее законодательство и совещался с ним о способе исполнения этого намерения. 31 января 1826 г. учреждено II отделение собственной Е.И.В. канцелярии, на которое возлагалось дело кодификации законов, а 4 апреля Балудьянский был назначен начальником этого учреждения. Главное руководство над работами было поручено Сперанскому. Таким образом, Балудьянский сделался ближайшим сотрудником Сперанского при составлении Свода Законов; хорошие личные отношения между ними способствовали успеху дела. Главную роль играл Сперанский: Балудьянский самостоятельно не выступал и был только исполнителем или советником по отдельным вопросам. В 1828 г. Балудьянскому было поручено наблюдать за учебными занятиями тех студентов духовных академий, которые были избраны для подготовки к преподаванию юридических наук в высших учебных заведениях. Этому поручению Балудьянский уделял большое внимание и непосредственно руководил работами студентов, два года спустя командированных для дальнейших занятий за границу. В 1839 г. Балудьянский был назначен сенатором. В должности начальника II отделения Балудьянский оставался и при преемниках Сперанского («главноуправляющих II отделения») Д.В. Дашкове и Д.Н. Блудове, до самой смерти, последовавшей 3 апреля 1847 г. Ученые труды и записки Балудьянского до сих пор не напечатаны, и хранятся в делах II отделения (архив Государственного Совета). Наиболее крупною является его работа об истории различных хозяйственных систем. Балудьянский обладал разнообразными и широкими познаниями в области экономических и политических наук, умением методически работать и руководить работами других. Как лектор, судя по словам его ученика, императора Николая I, он не отличался даром слова. Русским языком он владел плохо; на многих иностранных мог легко писать, но объяснялся не без труда. Современники единогласно отзуваются как о человеке очень скромном, мягком, прямом и благородном”.
К вышеприведенной характеристике проф. А.Э. Нольде надо добавить, что сочинение М.А. Балудьянского „Изображение различных хозяйственных систем” положило основание русской политико-экономической терминологии.
Петр Дмитриевич Лодий (1764-1829), уроженец Угорской Руси, преподавал в 1787-1801 годах логику и метафизику во Львовском университете на славяно-русском и латинском языках; в 1790 году издал „Наставления любомудрия” Хр. Баумейстера; в 1801-1803 годах состоял профессором философии и математики в Краковском университете. Переселившись в Россию, П.Д. Лодий читал (1809-1819 гг.): в Педагогическом Институте — логику, метафизику и нравственную философию, а в Училище Правоведения — естественное (частное, публичное, государственное и народное) и уголовное право. Перевел на русский язык: „Частное естественное право” Цейлера (1809 г.) и первую часть „Уголовного права” Фейербаха (1810 г.). Написал „Логические наставления, руководствующие к познанию и различению истинного от ложного” (Петроград, 1815 г.), которые признаны были в 1820 году Ученым Комитетом „опаснейшими по нечестию и разрушительным началам”. В доносе в Ученый Комитет, в котором заседали мракобесы Рунич и Магницкий, было упомянуто о том, что Лодий, превосходя открытостью нечестия и Куницына (автора „Права естественного”) и Галича (проф. философии в Петроградском университете в 1820 году), занимает в университете должность декана и преподает естественное право. В действительности же, из „Логических наставлений” видно, что П.Д. Лодий не пошел дальше, сделанного школой Вольфа и не был знаком с философией Канта. В 1828 году издал „Теорию общих прав”. В течение 10 лет (с 1819 г. и до самой смерти) П.Л. Лодий состоял профессором права и философии в Петроградском университете. Для характеристики общественных взглядов П.Д. Лодия необходимо отметить, что он (как равно и его земляки И.С. Орлай и М.А. Балудьянский) был близок с Сперанским, принимал вместе с ним живое участие в деятельности Библейского Общества, масонской ложи и либеральных кружков; Лодий посоветовал Сперанскому вызвать из Львова масона Фесслера и был свидетелем принятия Сперанского в ложу в 1810 году. П.Д. Лодий поддерживал связи с Карпатской Русью и обогатил библиотеку Василианского монастыря во Львове ценным пожертвованием книги.
Юрий Иванович Венелин (1802-1839) родился в Угорской Руси, в семье священника Гуцы. Первоначальное образование получил в Ужгороде, где проявил свои блестящие успехи и необыкновенное трудолюбие. Поэтому, после смерти отца, местное духовное начальство приняло образование даровитого юноши на свой счет и определило его в Сатмарский лицей, в надежде сделать из Гуцы священника. Не имея, однако, призвания к духовному званию, Юрий Гуца бежал в Галичину, поступил во Львовский университет, и, чтобы замять следы своего пребывания, принял фамилию Венелин (1812 г.). Во Львове Ю.И. Венелин ушел с головою в чтение источников по древнейшей истории славянства и мечтал попасть в Россию, как единственную независимую славянскую державу. Поездку в Россию он предполагал совершить не прямым, а кружным путем (через Триест, Царьград и Одессу) и с этой целью направился в Южную Угрию, где в течение 1822-1829 учебного года посещал Сегединскую академию. Политическая обстановка на Балканском полуострове помешала осуществлению плана Венелина, и он, в сопровождении своего родственника и товарища Молнара, отправился в Россию прямым путем (через Черновцы и Хотин). Приехав в Кишинев, он, благодаря отзывчивости и покровительству генерала Инзова, получил место преподавателя в семинарии. Разноплеменное население Бессарабии (русские, румыны, болгары и греки) будило пытливость ума и давало богатый материал для этнографических и исторических изучений. Продолжая свои любимые занятия древнейшей историей славянства, в Бессарабии Ю.И. Венелин заинтересовался новым вопросом — о русско-болгарских отношениях в прошлом и настоящем. В крае жило до 40 тысяч болгар-переселенцев, что давало возможность на месте практически изучить болгарский язык и заняться исследованием народного быта современных болгар. Но двойственность стремлений — погружаться в глубокую славянскую древность и описывать современность — отразилась неблагоприятно на трудах Венелина по славяноведению. „В течение двух лет своего пребывания в Кишиневе\», — замечает академик И.В. Ягич, — он мог бы, правда, изучить порядочно современный болгарский язык, но, по-видимому, он этого не сделал, задавшись решением более важных на его взгляд вопросов, относящихся не столько к современности, сколько к самым отдаленным временам, вопросов о происхождении древних болгар и их родственных сношениях с русскими. Эта двойственность его научных стремлений, с одной стороны изучать самые трудные проблемы славянских древностей, с применением их к болгарам, с другой же вникнуть в бытовые особенности современных болгар — не привела к желаемой цели, она мешала ему добиться ясных взглядов, занять правильные реальные точки зрения” (И.В. Ягич „История Славянской Филологии”, Петроград, 1910 г., стр. 450-451).
В 1825 году Ю.И. Венелин переехал в Москву с целью поступления в Московский университет и занятий в богатых московских книгохранилищах. Но по совету своего старшего земляка доктора И.С. Орлая, Ю.И. Венелин поступил не на историко-филологический, а на медицинский факультет, что давало возможность в будущем иметь более определенный заработок. Из этого, однако, ничего не вышло: медициной он тяготился, а в области славяноведения так и остался на всю жизнь талантливым самоучкой, без твердых научно-критических приемов исследования и романтик в душе. Терпя сильную материальную нужду, Ю.И. Венелин через своих покровителей, устроился домашним учителем в семью Аксаковых, где давал уроки знаменитому впоследствии славянофилу — Константину Сергеевичу Аксакову.
В 1828 году Ю. И. Венелин выступил в печати, поместив в „Московских Ведомостях” (тогдашнем органе Московского университета) отзыв о книге Яковенко о румынах. В 1829 году вышла его книга „Древние и нынешние болгаре в политическом, народописном, историческом и религиозном их отношении к россиянам”. В общем эта книга не получила в свое время научно-критической оценки: одни ученые не обратили на нее внимания (Шафарик), другие же (Погодин и московские славянофилы) были от нее в восторге, не сказав ничего по существу вопроса. Теперь, через сто лет, протекших со времени выхода в свет книги Венелина, бросаются в глаза лишь слабые стороны этой работы. Прежде всего обращает на себя внимание самая неравномерность распределения материала: книга озаглавлена „Древние и нынешние болгаре”, но современным болгарам посвящено лишь 20 страниц. Вся критическая часть книги (имеющий подзаголовок „Историко-критические изыскания”) сводится к полемике со взглядами Байера, Шлёцера, Тунманна и Энгеля; но эта полемика носит не столько критический, сколько патриотический характер автора-славянина против ученых-немцев. Увлеченный полетом своей фантазии, Венелин стремится доказать исконность (автохтонность) славян на Балканском полуострове, защищает славянское происхождение болгар и принадлежность их к славяно-русскому племени. Ценность книги составляют те немногие страницы, которые посвящены современным болгарам. До Венелина в России не знали, что на Балканах живет отдельный славянский народ — болгары, которых, обычно, смешивали с сербами. Даже вдохновенный певец славянства, автор „Дочери Славы” Ян Коллар, при перечислении славянских племен, даже самых малочисленных, а то и совершенно вымерших, нигде в своей поэме не упоминает о болгарах! Венелин, таким образом, не только открывает болгарский народ для русского общества, но и вызывает сочувствие к его многострадальной судьбе. Автор обращает внимание на то неестественное явление, что никто из „европейских публицистов, человеколюбивых политиков”, вздыхающих по поводу тяжелой участи греков под турецким игом, не вспоминает о болгарах. Русские историки перечисляют вымершие племена балтийско-поморских славян и не знают о живых болгарах, от которых Русь получила крещение и на языке которых читали и писали в Руси почти до Ломоносова. Эти искренние страницы сострадания к целому униженному и оскорбленному народу, единокровному и единоверному России, находили отклик в русской душе. Один из лучших и благороднейших представителей русской мысли — К.С. Аксаков был учеником и продолжателем дела своего наставника: Ю.И. Венелин поставил вопрос о болгарах в литературе, К.С. Аксаков поднял вопрос о политическом освобождении Болгарии. Победы России над Турцией в войну 1877-1878 гг. было одновременно торжеством идей Венелина и Аксакова. Этим именно и объясняется, что в столетие со дня рождения (в 1902 г.) в Болгарии чествовали память Ю.И. Венелина, как национального героя.
Поэтому сколько бы ни писали о ненаучности, некритичности, дилетантизме и романтике работ Венелина, ему принадлежит огромная и неоспоримая заслуга: он положил основы для национального и политического возрождения Болгарии!
Весной 1830 года Ю.И. Венелин получил от Академии Наук первую по времени командировку на год для изучения в Болгарии памятников языка, письменности и старины. Поездка не была вполне удачной, потому что Венелину пришлось ограничиться только северо-восточными пунктами (русские войска уже уходили из Болгарии); после войны население было разорено и измотано, и поэтому расспросы Венелина вызывали недоумение или даже возбуждали подозрение. При таких неблагоприятных условиях, Венелин собрал свой этнографический и лингвистический материал не в самой Болгарии, а за ее пределами (около 50 песен от болгар-эмигрантов, а разные литературные памятники списал в Валахии — в бухарестской митрополии и у частных лиц). В 1831 году Венелин (через Кишинев, Одессу и Харьков) вернулся в Москву. Материальные лишения, вечная забота о куске хлеба, срочная журнальная работа, увлечение широкими планами в области изучения славянства, — все это затянуло представление отчета Академии Наук на два года. Только в 1833 году он послал Академии Наук копии 66 „влахо-болгарских или дако-славянских” грамот, с 20 снимками, историческим предисловием, комментариями и словарем.
Тогда же он составил, по поручению Академии Наук, первую по времени „Грамматику болгарского языка” (рукопись хранится в библиотеке Общества Истории и Древностей Российских в Москве). Кратковременность пребывания в Болгарии, недостаточное знакомство с болгарским языком и отсутствие правильного филологического образования дают себя чувствовать в этом труде Венелина. Здесь опять нашли место спорные гипотезы, а вместо живого болгарского языка с его разнообразными говорами, он нарисовал картину чего-то вполне монолитного, а потому искусственного, в действительности не существующего.
В 1834 году в русских университетах были учреждены славянские кафедры. Проф. М.П. Погодин выдвинул кандидатуру Ю.И. Венелина в Московском университете, для чего представил болгарскую грамматику, список трудов и (составленный по определению Совета Московского университета) „Конспект преподавания истории славянского языка и литературы”. Венелин не имел ученой степени и это послужило формальной причиной неполучения им кафедры славяноведения.
Как романтик, Ю.И. Венелин очень интересовался славянской народной поэзией, которой посвящены его статьи: „Об источнике народной поэзии вообще и о южнорусской в особенности” (1834 г.) и „О характере народных песен у славян задунайских” (1835 г.).
Об этой статье, вышедшей отдельной брошюрой (в 118 стр.), В.Г. Белинский писал следующее: „Статья начинается выпиской двух песен на сербском языке, с переводом на русский. Перевод сделан самим автором статьи, и сделан прекрасно. Он близок, верен, поэтичен, если можно так сказать, и русский язык нигде не изнасилован, нигде не страдает на счет этой близости. Мы были бы очень благодарны автору, еслиб он дарил нам чаще и больше подобными переводами песен славянских народов, которые ему так хорошо знакомы. После песен, автор начинает рассуждать о характере и обычаях болгар и сербов, и особенно о их девохищении. Факты, сообщаемые им, чрезвычайно любопытны. Потом он выводит из них заключение о характере песен этих народов. Потом рассуждает об исторических причинах, дающих иногда тому или другому народу другой характер, нежели какой он имел. Мысли его об этом предмете прекрасны, глубоки, и подкреплены фактами. Из этого рассуждения он объясняет кровавый и мрачный характер задунайцев, отразившийся в их песнях. Характер поэзии задунайцев, по его мнению, чисто гомерический, и мы с этим вполне согласны: героизм и юначество — одно и то же. В заключение автор говорит вообще об эпопее, разумея под этим словом такого рода художественные произведения, которые создаются не каким-либо лицом, а целым народом. Вследствие этого, он очень основательно отвергает художественное и эпическое достоинство всех кабинетных произведений, как-то: „Энеиды”, „Освобожденного Иерусалима”, „Генриады”, „Россиады” и пр., как сочинений заказных, как нарочных трудов по части героизма. Эта же идея привела его к рассуждению об „Илиаде”, как творении самобытном и живом, созданном народом, а не каким-то Гомером. Мысль не новая, но хорошо развитая автором. Он доказывает, что омирос есть слово нарицательное и значит слепца. Прекрасно также развита автором мысль о том, что каждый народ имеет своего представителя и его-то выводит в своих созданиях: эпопее и песнях; греки — Ахилла, испанцы — Дон-Жуана, немцы — Фауста и т.д.” (см. „Полное собрание сочинений” В.Г. Белинского под редакцией С.А. Венгерова, том 2, стр. 397-401; приведенная же выдержка помещена на стр. 398-399).
В 1836 году Ю.И. Венелин получил должность инспектора в одном из московских средне-учебных заведений и, свободное время, по-прежнему, посвящал своим любимым занятиям по славяноведению.
В 1837 году появилась его статья „О зародыше новой болгарской литературы” („Московский Наблюдатель”, 1837 г., № 9 и отдельно в 1838 г.). Автор поделился здесь своими тяжелыми впечатлениями, вынесенными из поездки в Болгарию (в 1831 г.) и ставил вопрос о помощи порабощенному болгарскому народу. Статья написана с большим подъемом и, переведенная в 1842 году на болгарский язык, произвела сильное впечатление на читателей-болгар.
В 1839 году Ю.И. Венелин начал печатание книги „Древние и нынешние словене в политическом, народописном, историческом и религиозном отношении к россіянам” (представлявшей 2-ой том его „Историко-критических изысканий”). При жизни автора вышли первые 15 листов, остальные же 5 с лишним листов докончил печатанием его друг Молнар на средства болгарских подписчиков. Хотя книга помечена 1841 годом, но фактически вышла в свет лишь в 1846 г. и снабжена очерком Молнара „Черты из частной и ученой жизни Юрия Ивановича Венелина”.
Книга „Древние и нынешние словене” посвящена истории средне-дунайских славян (словенцев и словаков), при чем автор стремится доказать существование славян еще в римскую эпоху, начиная их историю с венетов и Венеции и считая этрусков за славян.
В 1839 году была напечатана статья „Принятие христианства славянскими народами до Кирилла и Мефодия” — лебединая песня Ю.И. Венелина.
Неудачи с печатанием сочинений (из которых многие были изданы лишь после смерти автора, а часть до сих пор остается в рукописи), потеря службы из-за каких-то интриг, материальная неудача и болезнь — свели преждевременно Ю.И. Венелина в могилу. Он умер в 1839 году, всего 37 лет от роду, и погребен в Москве, на кладбище Даниловского монастыря.
Уже после смерти Ю.И. Венелина были изданы его следующие сочинения: „Влахо-болгарские грамоты” (издание Академии Наук, 1840 г.); „Скандинавомания и ее поклонники, или столетние изыскания о варягах” (1842 г.); „Окружные жители Балтийского моря” (собрание статей: о латах, кн. 8; о славянах, кн. 9; о соляном озере Halmyris, кн. 10 „Чтений” за 1846 г.); статьи в „Чтениях” за 1847 год: „Мысли об истории вообще и Русской в частности” (кн. 12), „О древних жилищах русского народа” и „О времени рождения названий: греческое, латинское, русское или гражданское, славянское или церковное письмо” (кн. 13), „О слове болярин” (кн. 14), о готах (кн. 15), об обрах (кн. 16), „О споре между южанами и северянами насчет их россизма” (кн. 17) и „О нашествии завислянских славян на Русь” (кн. 18). В „Чтениях” за 1848 год (кн. 21) напечатана статья „О происхождении маршалов и производстве слова”; книга „Критические изследования об истории болгар” (1849 г.) представляет собой продолжение труда „Древние и нынешние болгаре” (1829 г.) и излагает болгарскую историю, начиная с прихода болгар на Балканский полуостров и до завоевания Болгарии Святославом (968 г.); автор верно рисует картину болгаро-византийских отношений, но неудачно пытается доказать мнимое славянство древних болгар, авар и хазар. „Конспект” несостоявшихся лекций Ю.И. Венелина издал проф. П.А. Лавров, в 1898 году („Древности. Труды Славянской Комиссии Московского Археологического Общества”, том 2, Москва, 1848 г. Материалы, стр. 110-124).
Болгарские народные песни, собранные Ю.И. Венелиным, почти целиком напечатаны в издании проф. П.А. Безсонова — „Болгарские песни” (Москва, 1855 г.).
Наконец, статьи Ю.И. Венелина, касающиеся его родины — Карпатской Руси и оставшиеся при жизни автора в рукописи, напечатаны И.С. Свѣнцицким в его книге „Материалы по истории возрождения Карпатской Руси” (Львов, 1905 г., стр. 86-120); Эти статьи следующие: „Несколько слов о россиянах венгерских и также одно словцо историческое о православной греко-восточной церкви в Венгрии” (по описанию № 38), „Мадьярские слова, взятые до русского языка” (№ 15), „Пословицы карпаторусские” (№ 98) и „Об украинском правописании” (№ 10).
В другой своей работе („Обзор сношений Карпатской Руси с Россией в 1-ую половину XIX века”, издание Академии Наук, 1906 г.) И.С. Свенцицкий следующим образом характеризует эти статьи: „Главные мысли, высказанные Венелиным в этих статьях, сводятся к следующему: Угорская Русь одного происхождения с Киевской, Волынской и Галицкой частями древней Руси. Так как она отошла от общерусского центра — она и пала: часть может существовать только в целом, но никак не самостоятельно (№ 38). — Хотя южане и северяне отличаются друг от друга многими чертами, все-ж-таки ни северяне, ни южане сами себе источником быть нее могут, ибо сколько они не войдут в самих себя, всё выйдет одно и то же. Само собою разумеется, что источником многого хорошего, многого поэтического для Северной Руси есть Южная, источником для Южной — Северная. Одна без другой много бы потеряла; одна другою только и может улучшиться, существовать: ибо ни та, ни другая не составляет цельного народа, а часть его. Таким образом и народная поэзия южан весьма много хорошего может сообщить Северу; может сообщить свою теплоту чувств, свою жизненность, свою драматургию. Обоюдный источник богатый, двадцатимиллионный! [Теперь уже 125-миллионный. Ф.Ф.А.]. Как не порадоваться! — пишет Венелин в книжке „Об источнике народной поэзии вообще и о южнорусской в особенности” (Москва, 1814 г., 55-56 стр.). Одно из лучших звеньев, соединяющих отдельные части русского народа находит Венелин в правописании, которое „должно быть постоянно: писать, как уже раз принято и повсеместно писать одинаково — тем более, что — правописание, принятое русскою литературою, принадлежит не одной Северной Руси, но и Южной: поэтому оно русское не по преимуществу, но общерусское”. — Не то говорит Венелин о великорусском наречии, как о литературном общерусском: оно литературное общерусское раr ехеllеnсе, подобно как французский langue d'oie, завладевший наукой, литературой и образованным обществом вместо langue d'oc. И народ понимал это громадное значение единого литературного языка, стремясь инстинктивно к объединению. „Беда, — заключает он, — когда мелкий язык раздроблен на наречия; там тогда на всякой почти десятой версте находятся карантины и таможни, препятствующие обмену мыслей и ощущений. Такой народ не может развиваться и ознаменовать свое бытие на поприще историко-политическом” (№ 10).
„Если Венелин знакомил московских ученых и литераторов с Карпатской Русью, то выводы об единоплеменности и о культурно-литературных связях играли в этом ознакомлении не ничтожную роль. В этом отношении Венелин не только продолжал начатое своим земляком Орлаем дело, ко и превзошел его, так как расширил и старался обосновать вопрос об единстве русских племен, что и должно было только усилить ученый интерес северноруссов — непосредственно познакомиться с Карпатской Русью”.
Изложив деятельность угро-руссов И.С. Орлая, М.А. Балудьянского, П.Д. Лодия и Ю.И. Венелина в России, теперь перейдем к рассмотрению русского периода в литературном развитии Угорской Руси.