Жизнь и творчество Г.В.Плеханова - русского философа-марксиста, историка, литературного критика, революционера и общественного деятеля - удивительно совпали со многими значительными и драматическими моментами в истории России и Европы конца ХIХ-начала ХХ столетий.
Имя полицейского-провокатора, уроженца комитата Берег, сына греко-католического священника Арнольда Дулишковича (1884–1933 гг.) стало известно мировой общественности в связи со Вторым Марамарош-Сиготским процессом (1913–1914 гг.), инициированным венгерскими властями против православных русинских крестьян.
Массовый переход угорских русинов Австро-Венгрии из греко-католичества в православие, резко усилившийся в начале ХХ века в результате тяжелой экономической ситуации, протестных настроений и растущего разочарования населения в греко-католическом духовенстве, вызвал крайне болезненную реакцию австро-венгерских властей.
Важнейший элемент насаждаемой нынешними украинскими властями официальной идеологии — тезис о противоположности русских и украинцев, их постоянное противопоставление, внедрение в общественное сознание представлений об их изначальной цивилизационной чуждости и враждебности.
В языке современной международной политики и дипломатии слова «нация» и «государство» выступают как взаимозаменяемые. Такое словоупотребление, однако, энергично оспаривается, поскольку культурные и политические границы редко совпадают.
Говоря о революционных событиях в Российской империи в 1917 г., трудно избежать оценочных суждений вроде «хорошо» это было или «плохо». К проблеме можно подойти и с другим вопросом: была ли революция неизбежной или то была трагическая случайность?
В годы Первой мировой войны Российское общество Красного Креста было одной из крупнейших организаций, оказывавших помощь раненым солдатам и офицерам на театре военных действий и в тылу. К сожалению, в отечественной историографии ее деятельность не исследована в полной мере. Как правило, она рассматривается в рамках истории благотворительности или военной медицины, ряд исследователей проявляет интерес к региональному аспекту. Значительно реже Красный Крест помещается в контекст военной истории.
В годы Первой мировой войны Российское общество Красного Креста (РОКК) было одной из крупнейших организаций, оказывавших помощь раненым солдатам и офицерам на театре военных действий и в тылу. К сожалению, в отечественной историографии его деятельность не изучена в полной мере. Как правило, она рассматривается в рамках истории благотворительности или военной медицины. При этом доминируют два подхода: институциональный (внимание сконцентрировано либо на обществе как на самостоятельной организации, либо на отдельных направлениях его деятельности) и региональный (исследуется работа комитетов в губерниях).
Ирония заключалась в том, что, чем больше говорили о «забытой» войне, тем меньше она казалась таковой. Тем более, что за сто лет сформировалась весьма солидная историография, а определение «забытая» указывало скорее на разрыв между значимостью самой войны для истории России и ее слабым отражением в социальной и культурной памяти. Социологические опросы, проведенные в 2014–2015 годах, подтверждают эту гипотезу. Речь идет не о том, что люди не знают об этой войне в принципе; скорее она не имеет собственного «лица», оставаясь поглощенной революционными событиями 1917 года и гражданской войной.
Согласно достаточно распространённой точке зрения среди историков, причём не только коммунистической ориентации, в начале ХХ в. Россию сотрясли несколько революций – так называемая Первая русская революция 1905-1907 гг., Февральская буржуазная революция 1917 г. и Октябрьская коммунистическая революция 1917 г. Не ставя перед собой задачу проанализировать и дать оценку различным историографическим подходам к обозначенной проблеме, хотелось бы обратить внимание на то, что отмеченные события, обозначаемые как революции, имели не только формально-процедурные и процессуально-содержательные отличия, но и существенно различались по результатам.
Кн. П.А. Вяземский определил, что революционной у нас являлась царская власть, а народ в массе и до XIX в. оставался консервативен. Он, как и его учитель Н.М. Карамзин, заключивший о «вине» Пётра I, а затем и А.С. Пушкин, назвавший великого монарха «протестантом царём», понял, что первоначальную природу отечественной революционности надо искать в силовом «петербургском» уклонении от «московской» традиции.
События первого дня Великой Отечественной войны до сих пор продолжат быть в центре внимания политологов, публицистов, историков. Казалось бы, уже прошел достаточный срок, чтобы они могли досконально разобраться во всех причинах и обстоятельствах того трагического дня в жизни нашей страны. Но, к сожалению, этого не произошло. До сих пор существует множество предположений, версий, которые все же по-прежнему не дают полного ответа на такие вопросы: Почему все-таки Сталин игнорировал поток предупреждений о скором начале войны?
На протяжении целого столетия в обществе и научном сообществе не прекращаются споры о том, что представляли из себя по целям и задачам, характеру и движущим силам, те события 1917 года в России, которые буквально «потрясли весь мир». Огромное количество трудов, посвященных данной проблеме, отнюдь не снижает ее актуальности, а. следовательно и потребности, расширять ее источниковедческую базу, включая и огромный пласт периодической печати той поры.
Великая война для России стала определённым индикатором ощущения общего Отечества. Корни этого следует искать ещё в довоенном периоде, анализируя и логику внутренней политики Российской империи, и формирование взглядов и представлений российских подданных на бытовом уровне.
Конфуций полагал за главные принципы эффективного управления обществом (государством) два: ритуал как воплощение традиции и уважение других, прежде всего старших по возрасту и по статусу. Первый принцип, по сути, можно определить как консерватизм, второй – как лояльность иерархичности. Их соблюдение должно привести к созданию и дальнейшему воспроизводству тотальной социальной гармонии, нарушение и разрушение которой, что естественно, вызывается несоблюдением этих принципов.
Офицерский корпус русской армии комплектовался по преимуществу потомственными дворянами, которые к концу 1812 г. составляли 86,5 % от всей численности (по другим данным - от 73,8 % до 87,6 %), и включал иностранное дворянство (13,3 %) [9]. Остальные же происходили из других сословий и после получения первого офицерского чина автоматически получали личное дворянство, а в некоторых случаях - и потомственное.
