Князь Сергей Павлович Голицын (1815-1888) не принадлежит к числу широко известных российских администраторов второй половины XIX века. На фоне знаменитых деятелей эпохи «Великих реформ» императора Александра II его имя выглядит практически незаметным. А между тем, его вклад в разработку крестьянской реформы 1861 года в качестве члена Редакционных комиссий был весьма значительным. После принятия знаменитого Манифеста и «Положений» 19 февраля князь Голицын по решению Императора возглавил Черниговскую губернию, где ему на практике предстояло проводить в жизнь положения крестьянской реформы.
Сергей Павлович Голицын происходил из древней аристократической дворянской семьи, был сыном князя П. А. Голицына и внуком графа С. П. Румянцева — знаменитого екатерининского вельможи. Как наследник графа, Голицын приобрел румянцевское родовое имение Троицкое-Кайнарджи и был назван в честь деда. В молодости он учился в школе гвардейских подпрапорщиков в С.-Петербурге, где близко подружился с М. Ю. Лермонтовым.
Выбрав военную карьеру, С. П. Голицын начал службу в 1832 г., позднее состоял батальонным адъютантом, а с февраля 1838 г. — адъютантом 1-й гвардейской пехотной бригады. С июня 1842 года Голицын был адъютантом 2 гвардейской пехотной дивизии, которой командовал наследник престола Цесаревич Александр Николаевич. Получив назначение адъютантом к наследнику Цесаревичу (будущему императору Александру II), Голицын пользовался его полным доверием.
В 1848 г. князь вышел в отставку в чине капитана, а в 1854-1858 годах находясь за границей, С. П. Голицын вернулся на государственную службу и работал в русской дипломатической миссии в Штутгарте (Вюртемберг).
В апреле 1856 года князь Голицын был пожалован в камер-юнкеры Высочайшего Двора.
С. П. Голицын был близко знаком и с графом А. К. Толстым, имение которого Красный Рог находилось на севере Черниговской губернии. Будучи крупным помещиком, С. П. Голицын сам имел многочисленные владения на Черниговщине, а в Новозыбковском уезде он считался самым богатым землевладельцем. Уже тогда, в 1850-е годы С. П. Голицын заинтересовался крестьянским вопросом и обсуждал с местными помещиками варианты будущего освобождения крестьян.
В 1858 году С. П. Голицын был избран московским дворянством кандидатом по Богородскому уезду в члены губернского комитета для составления проекта Положения об устройстве быта помещичьих крестьян.
В 1857 г. князь Голицын напечатал брошюру "Печатная Правда", предназначенную для простого народа, в которой пытался ознакомить крестьян с предполагаемой реформой и удержать их от революционных выступлений. Несмотря на то, что Голицын был убежденным сторонником освобождения крестьян с землей, "Печатная Правда" была подвергнута критике русской либеральной печатью, не говоря уже о заграничной ("Голос из России", Лондон, 1859) из-за сочувствия автора реформе. В 1859 г. в "Русском Вестнике" Голицын напечатал свою статью "Деревенские думы", где высказался за обязательный выкуп крестьянских наделов и участие крестьян в оценке уступаемых земель. В этом же 1859 году, получив назначение Императора Александра II, он вошел в качестве эксперта в состав Редакционных комиссий. Принимая участие в работе административного и хозяйственного отделений, С. П. Голицын сразу же примкнул к большинству Комиссий, которое стояло за освобождение крестьян с землей.
Всего за несколько дней до подписания Манифеста, 17 февраля 1861 года Голицын был назначен исполняющим должность Черниговского губернатора. В этот период времени Император Александр II сделал несколько новых назначений, справедливо полагая, что поручить выполнение такого важного преобразования как отмена крепостного права можно только людям, пользующимся его полным доверием, в связи, с чем и были заменены некоторые губернаторы. Кроме того, в губернии направлялись генералы свиты и флигель-адьютанты, наделенные чрезвычайными полномочиями.
По словам современника, «Когда в начале 1861 г. сменено было несколько старых губернаторов и заменено новыми, в виду предстоящей им деятельности в крестьянской реформе, сменен был и черниговский губернатор, бывший перед тем харьковским губ. предводителем дворянства, К. П. Шабельский, а вместо его назначен кн. Голицын».
Черниговская губерния, в которой С. П. Голицыну предстояло проводить в жизнь основные положения реформы 19 февраля, по своему социальному и национальному облику существенно отличалась от соседних с ней белорусских и великорусских губерний. Об этих особенностях Черниговской губернии следует рассказать подробнее.
Так, согласно данным 10 ревизии (1858 г.) население Черниговской губернии составляло 1471866 душ (обоего пола). Вероисповедный состав населения, по данным местного губернского статистического комитета был в целом, обычным: православных — 91,8%, единоверцев и раскольников — 2,8%, евреев — 5,1%, прочих вероисповеданий — 0,3%. По сословиям (согласно более поздним данным) население распределялось следующим образом: дворян насчитывалось 1,6%, духовенства — 0,9%, купцов и почетных граждан — 0,9%, мещан — 9,4%, крепостных крестьян —38,5%, казаков — 30,8%, бывших государственных крестьян — более 14%.
Количество крепостных крестьян все последние годы неуклонно снижалось и достигало 540 тыс. человек, или 38,5% (по сравнению с 44% по данным предыдущих ревизий). Большая часть крепостных была сосредоточена в северных уездах губернии, причем в Суражском уезде их число составляло 57500 человек или более 50% всего населения (при среднем числе крепостных в каждом из уездов губернии примерно в 36%). Наименьшее число крепостных было в Остерском уезде. Количество дворовых крепостных в губернии было очень значительным и в течение восьми лет, прошедших с момента предыдущей ревизии оно увеличилось в 4 раза или почти на 40 тыс. человек. Многие помещики используя слухи о грядущей крестьянской реформе, заранее переводили своих крепостных в дворовые, отбирая у них землю, а иногда и имущество. Крестьяне еще в конце 1850-х годов многократно жаловались на это губернским властям. Была распространена также практика перевода крестьян «на месячину» – эти крепостные не имели своей земли и усадеб, жили на помещичьем дворе и выполняли роль сельскохозяйственных рабочих, обрабатывая господские земли из части урожая. Наибольшим было число дворовых в имениях мелкопоместных дворян, так как наличной земли на всех не хватало.
Отличительной особенностью Черниговской губернии было существование в составе ее населения многочисленного невойскового казачьего сословия – так называемых малороссийских казаков. В подавляющем большинстве случаев это были потомки «реестрового» казачества периода Гетманщины XVII-XVIII веков. Большая часть представителей казачьего сословия была сосредоточена в южных уездах губернии - Кролевецком, Конотопском, Борзенском, Нежинском и Козелецком, а также в центральных уездах. Казаков еще в 1846 году насчитывалось почти 420 тыс. человек, причем юридический статус казачества не был до конца определен правительством. Несмотря на то, что в течение XIX века власти не раз прибегали к услугам казаков и использовали их по прямому назначению – то есть, в качестве военной силы (так было, в частности, в период крупных войн и военных конфликтов 1812, 1831-32, и 1854-55 годов), в правительстве избегали любых радикальных мер в отношении этого сословия, помня, вероятно, о его «неспокойном нраве» и исторических воспоминаниях. В итоге правовой статус казачества близко подходил к статусу российских государственных крестьян и однодворцев или даже к положению малоземельной шляхты правобережной Украины и Белоруссии, доставшейся русскому правительству «в наследство» от трех разделов Польши.
Увеличение численности казачьего сословия в первой половине XIX века и семейные разделы постепенно приводили к казачьему малоземелью. По данным Военно-статистического обозрения Российской империи (1851 г.) на одну мужскую душу приходилось в среднем удобной пахотной земли около двух десятин, неудобной – 1/10 десятины, леса 7/10, а вообще по 2 9/10 десятины на душу казачьего населения. Как ни странно, быстрому обезземеливанию малороссийских казаков и ухудшению их экономического положения, в значительной степени способствовало подтверждение правительством их давних прав и привелегий, а именно частная собственность на землю и право свободной купли продажи земли в пределах своего сословия. Продавая землю и не имея возможности бесплатного получения дополнительных земельных участков в случае рождения детей (в отличие от казачьих областей Великороссии) казаки разорялись и постепенно теряли свой социальный статус.
При этом, казачье малоземелье и борьба за землю сделало это сословие в середине 19 века конкурентом не только дворянства, но и крестьян, что создавало определенную социальную напряженность в губернии на фоне грядущей реформы.
Государственные крестьяне, в основном, были потомками монастырских крестьян XVII-XVIII веков, переведенных при Екатерине Второй в ведение Коллегии экономии, а в XIX веке – в ведомство Министерства государственных имуществ. Наибольшая часть из них проживала в Остерском уезде (здесь, вдоль левого берега Днепра еще в XVII-XVIII веках находились обширные владения Киево-Печерской лавры).
Дворянство Черниговской губернии не было однородным по своему составу. Наиболее значительную группу в нем составляли представители малорусских дворянских родов, которые в большинстве случаев являлись прямыми потомками бывшей казачьей старшины XVII-XVIII веков. Включение их в состав россиийского дворянства заняло около столетия и было окончательно завершено с изданием Жалованной грамоты дворянству Императрицы Екатерины II в 1785 году. К середине XIX века среди них выделялись крупные землевладельческие фамилии Кочубеев, Лизогубов, Скоропадских, Галаганов и др. Самые крупные имения были расположены на севере губернии, где обычным явлением было существование поместий в несколько тысяч душ крепостных. Местные помещики стремились к максимальному сохранению за собой принадлежащих им земель и еще накануне реформы массово переводили принадлежащих им крепостных в дворовые, что вызывало недовольство крестьян. В центральных и южных уездах губернии, наоборот, велико было число мелкопоместных дворян, которые в общей массе дворянских родов Черниговщины составляли до 50%. Земли в мелкопоместных имениях не хватало, а количество собственных крепостных у мелкопоместных дворян составляло всего 17639 человек (мужского пола), что в масштабах губернии выглядело просто ничтожным. В дальнейшем мелкопоместные дворяне принесли много хлопот губернским властям так как постоянно обращались с просьбами о предоставлении им льгот, положенных по закону. В отличие от Белоруссии и Правобережной Украины, местные губернские власти практически не испытывали здесь таких проблем с польским землевладением, однако польские дворяне-помещики в губернии все-таки присутствовали, в частности на севере губернии.
Национальный состав населения Черниговской губернии был многообразным. Согласно исследованию М. Домонтовича (Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами Генерального штаба. Черниговская губерния. Спб., 1865) большинство населения составляли малороссы – до 65%. Значительная часть из них была сосредоточена в южных уездах губерннии, где они составляли до 85% населения. Около 30 % составляли русские и белорусы, расположенные в основном в северных и северо-восточных уездах губернии – Новозыбковском, Суражском, Мглинском, Стародубском и Городнянском. В Суражском уезде белорусское население преобладало. Кроме евреев, составлявших значительную часть населения городов (до 25% и более), в губернии проживали также цыгане, греки (в г. Нежине) и немцы-колонисты (в Борзненском уезде). На севере губернии, в уездах Стародубском, Новозыбковском и Городнянском проживали русские раскольники, переселившиеся в эти места в конце XVII – начале XVIII века. Крупнейшими поселениями, где жили раскольники, были посады Клинцы Суражского уезда и Добрянка Городнянского уезда (на границе с Могилевской губернией).
В целом, описывая характер местных жителей, один из авторов середины XIX века отмечал: «Дух благочестия и уважения к религии, безусловное повиновение властям и готовность к выполнению приказаний начальства – все эти прекрасные свойства русского народа хранят жителей этой губернии от многих преступлений» (Военно-статистическое обозрение Российской Империи. Черниговская губерния. Т. 12, ч. 2. Спб. 1851).
Новый губернатор С. П. Голицын прибыл в Чернигов в начале марта 1861 года. Вступив в должность 14 марта, он на первом же представлении ему губернских чиновников, обратился к ним с речью, в которой сказал, в частности, следующее: "Во главе предстоящих вам занятий стоит приведение в исполнение великаго двух сословнаго преобразования. Первый шаг этого дела былъ совершен еще до моего приезда. Всемилостивейший манифест обнародован 9-го марта и в настоящую минуту нет места в черниговской губернии, в котором он не был бы известен. Высочайше утвержденныя положения о крестьянах и дворовых людях, вышедших из крепостной зависимости, ожидаются мною с часу на час; немедленно по получении они будут разосланы по всей губерниии. — Засим нам будет предстоять святое дело введения в действие этих положений. На мне и товарищах моих по губернскому присутствию лежит значительная часть этого труда... Поместное дворянство наше, без сомнения, значительно облегчит нам это дело. Оно выступило бодро и честно на встречу преобразования; оно и теперь, всеми мерами будет способствовать ускорению развязки, равно необходимой для охранения всех вообще интересов."
Первым шагом нового губернатора было открытие Губернского но крестьянским делам присутствия – главного органа по крестьянскому делу в губернии. Это открытие состоялось уже 16 марта 1861 года. Присутствие действовало в составе: губернатора, губернскаго предводителя дворянства, управляющего палатой государственных имуществ, губернскаго прокурора и членов присутствия А. И. Лизогуба и И. Г. Есимонтовского. Второе заседание присутствия, происходившее 20 марта, было прервано "по случаю внезапного прибытия фельдъегерей, привезших назначенные для помещичьих имений экземпляры Высочайше утвержденных Положений о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости". Распоряжением губернатора экземпляры были немедленно разосланы по уездам.
Следующие заседания происходили 27 и 31 марта и 11, 12, 13, 17 апреля. Уже с апреля месяца, присутствие функционировало "в составе четырех своих членов": А. И. Лизогуба И. Г. Есимонтовского, Г. П. Галагана и П. А. Васильчикова. По словам современника, в их лице Голицын "приобрел себе, надежных советников", причем двое из них были по назначению от правительства (Г. П. Галаган и И. Г. Есимонтовский), а двое - по выбору от дворянства (А. И. Лизогуб и П. А. Васильчиков). И. Г. Есимонтовский считался крупным специалистом по землевладению северных уездов губернии, П. А. Васильчиков по южным, и А. И. Лизогуб - по центральным. Возглавлял присутствие лично губернатор С. П. Голицын. Целью главных занятий присутствия в это время было "составление форм для уставных грамот и распоряжения об открытии сельских обществ".
Относительно последних, губернатор, в одном из заседаний присутствия, заявил, что «скорейшее открытие сих обществ неминуемо должно повести к успокоению возбужденных во многих местностях губернии умов крестьян». К сожалению, отдельные факты, указывавшие на такое „возбуждение умов“ в губернии действительно имели место.
Как вспоминал один из деятелей крестьянской реформы в Черниговской губернии, участник уездных съездов мировых посредников А. М. Лазаревский (будущий известный историк Малороссии), крестьяне внешне оставались спокойными, но «покой этот, как выяснилось позже, был только наружный. Дело в том, - писал он, что крестьяне здесь, в Малороссии (да и в других местах тоже) очень долгое время никак не могли понять той "воли," которую получили... "Воля" была объявлена, а "панщина" продолжалась; говорилось, что крестьянская земля остается при крестьянах, а помещик говорит о каких то "отрезках"; дворовые остаются в панских дворах и должны будто бы продолжать прежнюю службу панам—еще два года... Все это не вязалось в уме крестьян с тою „волею", какая прочтена была им в церквах. Естественно возник ряд недоумений, за разрешением которых крестьянам положительно не к кому было обратиться: помещикам и священникам — они не верили, а те немногие грамотные, которые тогда встречались в крестьянской среде, главным образом отставные солдаты, давали комментарии относительно "воли" — сбивчивые и неодинаковые... Из всех своих недоразумений крестьяне сделали вывод, что объявленная им воля—не та, которая дана царем, а извращенная панами, что настоящая воля сама объявится позже, когда крестьяне получатъ возможность прочитать настоящую волю". Поэтому крестьяне уже и к первым распоряжениям администрации по исполнению закона 19 февраля (образование сельских обществ, выбор сельских старост) стали относиться совершенно пассивно, будучи убеждены, что еще не настал тот „слушный час", в который они узнают настоящую волю... В ожидании последнего, крестьяне не верили разъяснениям даже мировых посредников и ни на какие почти предложения помещиков, (часто для них очень выгодные) не соглашались, ссылаясь на "слушный час". Наступит „слушный час“, -говорили между собой крестьяне, и лишь тогда они узнаютъ настоящую волю и будут знать, что им делать, на что соглашаться .
Ожидание этого "слушного часа" дорого обошлось крестьянам.
Некоторые помещики, по словам Лазаревского, предлагали крестьянам на выбор — получить в дар четверть надела или взять, за установленную плату, полный надел. Крестьяне не знали что делать. "Крестьяне норовили отдалить ответ на предложение и, не смотря на указание, что подписание уставных грамот не может быть отдалено, всякий раз кончали тем, что просили подождать слушного часа. Известно, что те крестьяне, которые в момент освобождения вовсе не имели земли, могли по Положеню 19 февраля получить четверть нормальнаго надела (бесплатно – А.К.), но могли также и отказаться отъ него. Ожидание "слушного часа" повело к тому, что безземельные крестьяне, не взяв четвертного надела своевременно, затем вовсе потеряли на него право и остались без клочка пахотной земли там, где весь их быт основан на хлебопашестве ".
Появление подобных взглядов в крестьянской среде было в немалой степени связано с архаичностью крестьянского самознания и с приверженностью многих крестьян к традиционной культуре, особенно стойко державшейся в Малороссии. Многие исследователи крестьянской реформы полагали даже, что и само выражение «слушный час» имело западно-русское происхождение. Таким образом, родиной этого термина вполне можно считать одну из малорусских, либо белорусских губерний.
Следует также отметить, что аналогичная ситуация, в том числе и с получением крестьянами "четвертных" или "дарственных" наделов сложилась и во многих великорусских губерниях.
В апреле 1861 года "возбуждение умов" среди крестьян, о котором говорил губернатор С. П. Голицын, перешло в форму открытых крестьянских выступлений.
26 апреля 1861 года Черниговский губернатор С.П. Голицын сообщал управляющему Министерством внутренних дел П.А. Валуеву о волнениях крестьян в Новгород-Северском, Конотопском, Кролевецком, Городницком, Черниговском, Глуховском и Мглинском уездах Черниговской губернии.
Наибольшие по размаху волнения, произошли в северных уездах губернии, наиболее густонаселенных – Мглинском и Новозыбковском.
На север Черниговской губернии был направлен Контр-адмирал свиты И. С. Унковский, наделенный чрезвычайными полномочиями для подавления беспорядков. В распоряжении Унковского были части Витебского и Смоленского пехотных полков, расположенные в Стародубском и Городнянском уездах.
В местечке Почеп, Мглинского уезда, по донесениям мглинского исправника, около 5000 крестьян, поселенных на землях графа Клейнмихеля, вышли из повиновения местным властям и не отбывали барщинной повинности согласно Высочайше утвержденным законоположениям о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости. По этому случаю из Стародубского уезда в Почеп был направлен резервный батальон Витебского пехотного полка. Контр-адмирал И. С. Унковский в своем отношении от 18 мая 1861 года сообщал губернатору Голицыну:
«Во всех поименованных селениях крестьяне приведены были в повиновение без особенных принуждений, труда и наказаний. Примеру их последовали соседи и таким образом в Мглинском уезде порядок водворился в самое короткое время. Но за продолжительность спокойствия нельзя ручаться до тех пор, пока крестьяне эти не будут обеспечены положением, похожим на человеческое, ибо я застал их в нищете, без крова и без хлеба.
До падения крепостного права почепские имения управлялись господином Нейманом и помощником его, вольноотпущенным из дворовых графа Клейнмихеля, Дмитрием Балашевичем, по-видимому, с неограниченным в пользу помещика деспотизмом и крайнею жестокостью, что довело крестьян до нищеты и полного разорения. Страшное состояние крестьян заметно в особенности в селениях Козаровке и Витовке, ближайших к Почепу. Жители сих последних истощены до такой степени, что при обладании даже крепкими нервами невозможно быть равнодушным очевидцем их положения. С появлением моим и этих злосчастных селениях один лишь страх с надеждою на улучшение тяжкой жизни внушал крестьянам безусловную покорность. Но едва ли можно предполагать, чтобы, лишенные средств к собственному пропитанию и к поддержанию полуразрушенных жилищ, они в состоянии были отбывать в точности государственные и барщинные повинности согласно правилам, изложенным в высочайше утвержденных законоположениях о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости, в особенности при управлении теми же личностями, которые, пользуясь крепостным правом, по-видимому, извлекли из крестьян один лишь труд, не щадя их сил, материальных средств и благосостояния».
Для водворения порядка в Мглинском уезде Унковский предлагал С. П. Голицыну следующие меры:
а) управляющего Дмитрия Балашевича немедленно отрешить от должности с законным лишением права управлять какими бы то ни было имениями в России (мера эта, как писал Унковский, необходима «для нравственного вознаграждения крестьян»);
в) сменить управляющего Неймана за допущение бедственного положения крестьян;
с) снабдить крестьян хлебом, как для пропитания, так и для посева;
д) снабдить крестьян лесом для поправки жилищ.
Характерно, что крестьянские волнения Унковский объяснял в основном объективными причинами, в том числе их беспощадной 20-ти летней эксплуатацией помещиком и управляющими. В конфликте между помещиком и его бывшими крепостными адмирал фактически встал на сторону крестьян, прекрасно понимая мотивы их выступлений. Никакого применения силы для подавления «беспорядков» не понадобилось.
Из Мглинского уезда Унковский отправился в Новозыбковский, где было необходимо навести порядок в имениях помещицы Суковкиной и помещика Фаща (около 2500 бывших крепостных). Спокойствие было водворено 10 мая при содействиии трех рот резервного батальона Смоленского полка, как писал Унковский исключительно «мерами полицейскими без малейшего сопротивления».
При подавлении волнений в соседнем селе Соловьевка также были введены войска, а о крестьянах помещика Фаща Унковский сообщал: «Крестьян же, в числе 1100 душ поселенных на земле Фаща, удалось мне склонить к совершенному повиновению силою убеждений».
Говоря о причинах крестьянских выступлений, Унковский сообщал губернатору: «Управления имениями госпожи Суковкиной и господина Фаща вполне удовлетворительны. Помещиками и управляющими своими крестьяне весьма довольны, что объявили сами и чему я вполне доверяю, ибо был очевидцем их обильного хозяйства.
Вообще распоряжения новозыбковской администрации относительно крестьян, вышедших из крепостной зависимости, весьма неудовлетворительны, и едва ли распространение вышеописанных беспорядков не произошло от недостатка энергии в составе земской полиции».
Своими решительными действиями весной 1861 года Унковский оказал Голицину значительную помощь (в дальнейшем этот талантливый администратор был назначен Ярославским губернатором и прославился как защитник крестьянских интересов и непримиримый враг коррупции).
Кроме северных уездов Черниговской губернии значительные волнения крестьян произошли также в Нежинском уезде, где крестьянское население близко соседствовало с казаками, да и сами крепостные здесь были прямыми потомками казаков. Для подавления выступлений в селе Безугловка и соседних селениях (более 3000 человек) понадобилось прибытие самого губернатора С. П. Голицына и три батальона солдат. Местные жители как и во многих других местах по-своему толковали текст Положений 19 февраля «в духе крестьянских требований».
Причинами столь масштабных крестьянских выступлений были в том числе и слабость и малочисленность местной администрации. Численность чиновников в уездах была незначительна, а количество местной полиции – просто ничтожным. Как справедливо отмечал один из зарубежных исследователей крепостного права в России Стивен Л. Хок (Steven L. Hoch), дореформенная русская деревня во многом не только недоуправлялась, но и вообще «не управлялась правительством». Вмешательство государства во внутреннюю жизнь крестьян было минимальным и сводилось к фискально-налоговым интересам и обеспечению проведения рекрутских наборов. Сами же крестьяне находились под вотчинным управлением помещиков и подлежали ведению их вотчинной полиции.
В первые месяцы после объявления текста «Положений» губернские власти столкнулись с определенными трудностями в управлении многотысячной массой бывших крепостных, ставших «свободными сельскими обывателями».
В то же время, говоря о частых крестьянских волнениях в губернии в 1861-1863 годах, не следует переоценивать их размах. Численность крестьян, участвовавших в этих выступлениях, по отношению ко всем бывшим крепостным была весьма невелика. Зачастую сами местные власти провоцировали выступления. Недаром контр-адмирал И. С. Унковский писал, что «едва ли распространение вышеописанных беспорядков не произошло от недостатка энергии в составе земской полиции». Напуганному воображению помещиков постоянно мерещился призрак «пугачёвщины», а усердные чиновники усматривали «бунт» в каждом отказе выходить на барщину. Результатом этого и являлись «усмирения», хотя фактически войска против населения не применялись. Там, где на местах нашлись разумные и спокойные администраторы, доброжелательно разъяснявшие крестьянам «Положения» 19 февраля, никаких бунтов не было и введение войск не понадобилось. Характерно, что Император Александр II еще в указе об образовании Редакционных комиссий 30 марта 1859 г. предписывал: «Для предупреждения всяких ложных толков, не только между крестьянами, но и между помещиками, равно нетерпеливо ожидающими окончательного решения вопроса... весьма полезно и даже необходимо поставить их в известность о дальнейшем ходе крестьянского дела». Однако подобная подготовительная работа в крестьянской среде накануне реформы не проводилась и крестьянам никто основные положения будущей реформы не разъяснял. Поэтому объявление «воли» 9 марта 1861 года стало для многих внеожиданным и привело к появлению самых фантастических слухов у крестьян о характере реформы, а также – и о размерах их собственных прав и обязанностей.
При С. П. Голицыне ход крестьянской реформы в губернии был абсолютно гласным. Сведения о работе Губернского по крестьянским делам присутствия и его решения регулярно публиковались и рассылались по губернии, в первую очередь для ознакомления мировых посредников.
Открытие сельских обществ и волостей внесло значительное успокоение в среду крестьян. Организация института мировых посредников, а особенно органов крестьянского самоуправления создавали правительству определенную опору в деревне. Сельские старосты и волостные старшины, избиравшиеся крестьянами, являлись своеобразными посредниками между «мiром» и правительственной администрацией в уездах, призванной обеспечивать беспрекословное повиновение и выполнение крестьянами их повинностей, как перед государством, так и перед помещиками. Кроме того, выборные должностные лица пользовались в крестьянской среде определенным авторитетом. «Старшины и старосты, — сообщал в Министерство внутренних дел губернатор С. П. Голицын, — ...вообще люди сметливые, самостоятельные и принимаются за свои обязанности с полною готовностью». Поэтому не случайно пик крестьянских выступлений пришелся именно на апрель – июль 1861 года, после чего крестьянское движение пошло на спад, хотя серьезные волнения отмечались и в 1862 и в 1863 годах. После 1863 года крестьянские выступления практически полностью прекратились.
Открытие на местах сельских обществ было произведено под наблюдением предводителей дворянства, исправниками и становыми приставами.
В мае 1861 года в заседаниях Губернского по крестьянским делам присутствия обсуждался другой крайне важный для Черниговской губернии вопрос—определение тех местностей, где могло быть введено «Великороссийское положение» (выгодное для помещиков и невыгодное для крестьян). Согласно закону (ст. 3 местного Малороссийского положения) «Великороссийское» положение разрешалось вводить в шести уездах Черниговской губернии: Суражском, Новозыбковском и Стародубском, а также в Мглинском, Новгородсеверском и Глуховском, но при этом требовалось "обоюдное соглашение между помещиком и крестьянским обществом, засвидетельствованное мировым посредником". Три уезда— Суражский, Новозыбковский и Стародубский уже в начале мая заявили в Губернском присутствии ходатайство "о повсеместном введении в этих уездах великороссийскаго положения". Помещики названных уездов желали сделать это положение повсеместно обязателъным для крестьян. К ним присоединились и помещики северной части Сосницкого уезда.
Между этими двумя документами были существенные различия.
Согласно тексту «Положений», земля, назначенная „для обеспечения быта крестьян и для выполнения их обязанностей пред правительством и помещиками“ отводилась в постоянное пользование каждого сельского общества. Размер крестьянского надела определялся не везде одинаково, а по местностям. В этом отношении Черниговская губерния была разделена на три местности. В каждой местности полагалось два надела—высший и низший, в пределах которых и могло заключаться добровольное соглашение крестьян с помещиками. Низший надел составлял половину высшего.
Высшй душевой надел полевой и усадебной земли для 1-ой местности Черниговской губернии заключавшей в себе Конотопский уезд, части Борзенского и Нежинского и Козелецкого уездов был определен в 2 2/3 десятины; для второй местности—части уездов Борзенского и Нежинского, части Козелецкого, уездов Глуховского, Кролевецкого, Городнянского, Сосницкого, Новгородсеверского, Стародубского, Черниговского и Остерского — в 4 десятины и, наконец, для уездов Мглинского, Суражскаго и Новозыбковского — в 4 1/2 десятины. Если количество земли, находившееся в пользовании крестьян до введения в действие Положений, было менее положеннаго для данной местности низшего надела, то, по Великороссийскому положению, помещик должен был или прирезать часть земли до нормы, или же, по добровольному соглашению с крестьянами, уменьшить соответственно платежи и повинности. По «Малороссийскому» положению, он обязан был предоставить землю крестьянам в любом случае.
Земля, поступавшая во владение общества, носила название мирской, а в Малороссии—громадской земли. Право на пользование ей имели только крестьяне, принадлежащие к известному обществу.
По «Великороссийскому» положению, только усадебная земля находилась в постоянном пользовании семейства и переходила по наследству, согласно обычному крестьянскому праву. Мирская же полевая земля оставалась в общинном пользовании крестьян и подвергалась переделам. Выморочные участки поступали в распоряжение всего общества.
Совершенно иной порядок былъ в Малороссии. Здесь общинного землепользования, по Положению 1861 г., не существовало. Хотя мирская земля была предоставлена в пользование целого общества, но она не подлежала переделам. Каждое крестьянское семейство сохраняло в своем потомственном владении усадьбу, полевые, сенокосные и лесные участки. Участки эти переходили по наследству. Семейные участки не были безграничными. Для каждой местности был установлен высший размер семейного участка — для первой местности—в 4 десятины, для второй— в 6 десятин и для третьей—в 7 десятин.
За пользование отведенными в надел землями крестьяне обязаны были отбывать повинности, которые разделялись на денежные (оброк) и издельные (барщина). Повинности эти различались по местностям. В малороссийских губерниях за усадьбу полагалась ежегодная плата по 5 р. 10 к. с десятины; оброк в Черниговской губернии платили — в первой местности 2 р. 50 к., во второй—1 р. 60 коп., в третьей—1 р. 40 коп. с десятины. Для сравнения, размер оброка в Великороссии по «Великороссийскому положению» составлял от 12 до 8 рублей с десятины.
Размеры издельной повинности в Черниговской губернии определялись следующим образом: за десятину полевого участка в первой местности мужское населене должно было работать 21 день в году; во второй местности — 14, в третьей — 12 дней. Три пятых рабочих дней крестьяне обязаны были отбывать летом, а две пятых — зимой.
В великорусских губерниях крестьяне за каждый высший земельный надел вне зависимости от его размера были обязаны отбывать издельную повинность в количестве 40 мужских рабочих дней в году и 30 женских, причём и мужчины и женщины должны были являться на работу со своим инвентарём — так же как и до реформы. Барщинной повинности подлежали мужчины с 18 до 55 лет, а женщины — с 17 до 50. Продолжительность рабочего дня устанавливалась в летнее время – 12 часов и зимой – 9 часов. Мало того, что эти нормы были значительно выше малороссийских, в Малороссии женское население к отбыванию барщины вообще не привлекалось. Издельная повинность (барщина) отбывалась здесь только мужским населением. Этим малороссийские губернии существенно отличались от великороссийских.
В отношении обеспечения «исправного отбывания повинностей» крестьянами Великороссийское положение также предоставляло помещикам больше возможностей. При общинном вемлевладении, где земля считалась собственностью не отдельныхъ лиц, а всего общества, и ответственность за отбывание с земли платежей и повинностей в пользу помещика и государства падала на все общество, которое было связано при этом круговой порукой. В Малороссии, при преобладании подворного землевладения, согласно тексту закона, «каждый домохозяин отвечал порознь за исправное отбывание тех повинностей, в пользу помещика уставленных, которые причитались с состоящаго в его пользовании участка». Именно это обстоятельство, наряду с величиной оброка и барщины, и побуждало малорусских помещиков стремиться к введению в своих имениях Великороссийского положения.
С точки зрения выгоды помещика, «Великороссийское» положение с его обязательной круговой порукой казалось удобнее «Малороссийского». Последнее устанавливало подворное землевладние и создавало, таким образом, «довольно невыгодную для помещика перспективу вечных недоимок и необходимости, при их взыскании, иметь дело с каждым отдельным домохозяином».
Вопрос о введении «Положений» вел в Губернском по крестьянским делам присутствии член от правительства И. Г. Есимонтовский.
В итоге, «Великороссийское» положение было введено в пяти уездах Черниговской губернии (из шести возможных). Дворянству Сосницкого уезда во введении «Великороссийского» положения было отказано. Но и в таком виде введение Положения было все же значительной уступкой дворянству. По словам современника, на севере Черниговской губернии «повсеместному введению его едва ли было место».
Одной из важнейших функций, возложенных на губернатора, было назначение мировых посредников. Их выбор и назначение на должности происходили в мае 1861 года. В заседании Присутствия 6 июня, губернатор по этому поводу заявил: «по совещанию с губернским и уздными предводителями дворянства, я предположил учредить в губернии 57 мировых участков. Приглашение лиц к занятию во всех этих участках должностей мировых посредников мною сделано. 52 посредника, изъявивших мне свое согласие, введены уже мною в отправление этих должностей. От остальных ожидаю я отзывов». Таким образом, назначение мировых посредников было проведено очень быстро и заняло менее месяца.
В июне месяце последовало открытие волостей, и деятельность Губернскаго присутствия вступила в определенные законом рамки — «введения в действие Положений 19 февраля», т. е. руководства при составлении уставных грамот, выкупных договоров и других актов, которыми условия крепостнаго состояния уничтожались и заменялись «различными юридическими формами уже свободного состояния крестьян». В июле 1861 года мировыми посредниками уже были составлены первые уставные грамоты.
Личный состав чиновников губернии также принес С. П. Голицыну определенные трудности. Помимо необходимости подбирать кандидатуры на должности мировых посредников, губернатор столкнулся с равнодушным отношением к реформе со стороны высших губернских чинов. Губернским предводителем дворянства был в это время Н. И. Бороздна, «занимавший эту должность около пятнадцати лет, человек очень искусный в дворянских делах, но довольно равнодушный ко всякому делу, даже и крестьянскому, тем более, что в это время он думал только о губернаторстве, которое ему было настоятельно обещано». Черниговский вице-губернатор П. А. Шахотин, назначенный на должность задолго до С. П. Голицына, и имевший влиятельных покровителей в С.-Петербурге, держался по отношению к губернатору независимо и несколько высокомерно. В своих воспоминаниях А. М. Лазаревский описывал один из эпизодов, характеризующий отношения, царившие в это время в губернии: " Когда в начале 1862 г. ставили в Чернигове любители Наталку-Полтавку, то в этой постановке принимал большое участие Г. П. Галаган, помогая юным актерам своим знанием народнаго быта, за что был обвинаем уже и тогда в пристрастии к родине... В вечер представления Наталки, когда Голицын был тоже в театре, Шахотин приехал к княгине Голицыной (почти никуда не выезжавшей) и, как бы из участия, произнес такую фразу: и вот вы, княгиня, сидите здесь спокойно и не подозреваете, что в этот момент черниговцы быть может ставят Галагана на гетманство..." Разумется, расчет был тот, чтобы напугать жену губернатора ."
Следует отметить, что обвинения Шахотина едва ли были обоснованными. Член Губернского присутствия Г. П. Галаган был по своим взглядам близок к славянофилам, был хорошо знаком с Иваном Аксаковым и Юрием Самариным. Как соратник С. П. Голицына по работе в Редакционных комиссиях он являлся одним из авторов того самого Малороссийского положения, кторое он вводил в действие в Черниговской губернии в 1861 году. При этом Г.П. Галагану действительно был свойственен живой интерес к культуре, языку и прошлому Малороссии, он поддерживал приятельские отношения с Михаилом Максимовичем и даже сам являся автором нескольких научных работ. Знакомый прежде с Н. В. Гоголем, Г.П. Галаган категорически отвергал начавшие тогда раздаваться обвинения в «украинофильстве», считая их недоразумением. Позднее Г.П. Галаган был известен как крупнейший меценат Черниговщины, многое сделал для развития народного образования и являлся основателем знаменитой «Коллегии Павла Галагана» в Киеве. Как один из ближайших соратников Голицына Галаган пользовался полным доверием губернатора.
Как писал Лазаревский, «Ни Бороздна, ни Шахотин … никакой помощи Голицыну в знаномстве с контингентом мировых посредников оказать не могли». В своей работе Голицыну пришлось опираться на членов Губернского по крестьянским делам присутствия и на некоторых мировых посредников из числа местнывх дворян.
В августе 1861 года Губернское по крестьянским делам присутствие рассматривало проект «Урочного положения» - этот документ регламентировал отбывание повинностей временнообязанными крестьянами в пользу помещика, устанавливал виды работ и определял точные размеры вознаграждения крестьянского труда. Составлением проекта «Положения» занимался член от дворянства П. А. Васильчиков. В этом вопросе он практически сразу стал на сторону крестьян. Местное дворянство стремилось занизить размер оплаты крестьянского труда и присланные им сведения вызвали у Присутствия серьезные подозрения. Разсматривая сведения об оценке рабочего дня, доставленные уездными предводителями дворянства, П. А. Васильчиков нашел эту оценку значительно ниже действительной. «Очень может быть, - говорил он в своем докладе, - что многим помещикам южных уездов удавалось нанять рабочих в летнее время за 25 и даже за 20 коп. серебром, но едва ли можно при оценке рабочего дня основываться единственно на таких примерах денежного найма». Для своих соображений П. А. Васильчиков принял во внимание дневной заработок крестьянина, в случае применения обработки земли «от снопа». Последнее было очень распространено в южных уездах Черниговской губернии. Оказалось, что заработок крестьянина в этом случае был значительно выше указанного предводителями дворянства. В итоге нормы вознаграждения крестьянского труда, установленные в «Урочном положении», значительно превышали нормы предложенные местным дворянством.
Все работы, не поименованные в урочном положении, производились «без уроков», при этом, если помещик удерживал крестьянина на работе лишний день против положенного, то он был обязан заплатить крестьянину двойную стоимость рабочего дня.
«Урочное положение» вводилось в губернии, в виде своеобразного эксперимента, сроком на три года, и применялось по требованию одной из сторон - либо крестьян, либо землевладельцев.
8 августа проект «Урочного положения» был прочитан в заседании Присутствия, а 29 августа документ был утвержден, отпечатан и разослан уездным предводителям дворянства, мировым посредникам, членам земской полиции и волостным правлениям.
Можно сделать вывод, что несмотря на значительные трудности в проведении реформы, вызванные местными историческими особенностями, пассивным сопротивлением помещиков и непониманием крестьянами сути и содержания преобразований, Черниговскому губернатору С. П. Голицыну удавалось в основном эффективно выполнять свои функции. Губернское по крестьянским делам присутствие во главе с губернатором при рассмотрении спорных вопросов во многих случаях становилось на сторону крестьян. Особенно в этом отношении необходимо отметить деятельность членов присутствия Г. П. Галагана и П. А. Васильчикова, которые к тому же являлись крупными специалистами по землевладению своей губернии. Масштабные крестьянские волнения в Черниговской губернии (только в 1861 году – более 26 000 человек) были подавлены благодаря быстрым и решительным действиям С. П. Голицына и И. С. Унковского. К несомненным заслугам губернских властей необходимо отнести тот факт, что в Черниговской губернии удалось избежать трагических событий, хотя бы отдаленно напоминающих катастрофу в селе Бездна Пензенской губернии или в селе Кандеевка Казанской губернии весной 1861 года. Войска при подавлении крестьянских выступлений практически не применялись и в большинстве случаев власти ограничивались «полицейскими мерами». Вводимое в губернии «Малороссийское» положение в целом соответствовало местным историческим условиям и традициям владения землей, а также было значительно мягче «Великороссийского».
Как писал современник Голицына А. М. Лазаревский: «Князя С. П. Голицына я близко знал, впоследствии, как губернатора и как честного человека, и, не обинуясь скажу, что это был, безусловно, честный и добрый человек, а к тому же безсребренник… Голицину несомненно принадлежит заслуга безобидного более или менее разрешения в Черниговской губернии крестьянского дела. Он дал в губернии тот тон, которого слушали и которому вторили посредники, видя, что тон дается настойчивый. Тон этот производил то, что даже те лица, от которых, по-видимому, нельзя было ожидать плодотворной деятельности по их прошлому, сделавшись посредниками, исполняли свои обязанности так закономерно, что результаты получились наилучшие».
Список источников и литературы:
1. Василенко Н. П. Первые шаги по введению положения 19 февраля 1861 г. в Черниговской губернии. Киев, 1901.
2. Военно-статистическое обозрение Российской Империи. Черниговская губерния. Т. 12, ч. 2. Спб. 1851.
3. Зайончковский П.А. Отмена крепостного права в России. М., 1968.
4. Домонтович М. А. Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами Генерального штаба. Черниговская губерния. Спб., 1865.
5. Лазаревский А. М. Отрывки из черниговских воспоминаний. Киевская старина, № 3, № 5, 1901.
6. РГИА, ф . 1291, Земск. отд., оп. 52, 1861 год, д. 7, л. 40-43 об. Заверенная копия.
7. Русов А.А. Описание Черниговской губернии. Составлено по поручению губернского земства членом Императорского Русского Географического Общества. Чернигов. 1898.
8. Приложения к трудам редакционных комиссий для составления положений о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости. Сведения о помещичьих имениях. Т. 6. Спб., 1860.
9. Hoch, Steven L. Serfdom and social control in Russia: Petrovskoe, a village in Tambov. Chicago : University of Chicago Press, 1989.