Продолжение.
Начало смотрите здесь
Оказавшись между стенкой реалий и скамейкой новых требований, да еще и столь неожиданных и жестких, участники пленума ЦК КПБ пребывали в некотором недоумении, тем не менее, не заторопились все сваливать на одного человека, хотя его имя было названо в постановлении, подписанном главным начальством большой страны, с которым они вовсе не собрались портить отношения. Это обозначилось с первых же выступлений по докладу, обсуждение которого началось назавтра в 12 часов дня. Вечер, скорее всего, был использован для приватного обсуждения свалившихся на голову обстоятельств.
Первым выступил В.Е.Лобанок – партийный руководитель Полесской области, центром которой был Мозырь. Человек авторитетный, Герой Советского Союза, во время войны командовавший Лепельско-Полоцкой партизанской зоной, единственный из партизанских командиров награжденный полководческим орденом имени Суворова. Свою речь он построил на констатации того, что ученики в Мозыре разговаривают по-белорусски, а учителя по-русски, что белорусские школы находятся на окраинах города, предъявил претензии к писателям – редкие гости, к управлению кинематографии министерства культуры – поздно прислали в область фильм “Павлинка” на белорусском языке, к Академии наук – в области никакой работы она не ведет, вовсе не изученны вопросы племенного дела. Отметил, что ЦК КПБ и Совет Министров “шаблонно” руководят областями, а обком и облисполком, райкомы и райисполкомы области столь же неконкретно руководят сельским хозяйством. Потому плохо используются торфяники. Плохо ведется мелиорация. Пплохо работают МТС. Патоличева не упомянул ни разу.
Вторым на трибуну вышел первый секретарь Брестского обкома партии Т.Я.Киселев и продемонстрировал тот же подход. Да, мало местных кадров. Среди секретарей райкомов их лишь пять человек, в органах прокуратуры – только один. Да, низкие урожаи. В Антопольском районе на трудодень выдано только по 100 граммов сена. ЦК и Совет Министров не уделяли должного внимания качественным показателям. Министерство просвещения направляет на работу в область людей, которые не знают белорусского языка. Учителя выступают перед колхозниками на русском языке. А Патоличеве – ни слова.
Заместитель министра селького хозяйства и заготовок М.П.Бренч тоже отметил, что существеных сдвигов в экономике нет, что правительство мало занимается технической базой сельского хозяйства, что недобор зерна составил около 12 миллионов пудов, что мало товаров, что большие простои тракторов. И тоже не вспомнил о снимаемом первом секретаре ЦК.
С живостью было воспринято выступление Якуба Коласа. Он говорил, что на дорогах не увидишь надписей на белорусском языке, что белорусский язык изгнала даже Академия наук. Позвонил как-то в издательство и спросил: “Гэта Дзяржвыдавецтва?”. В ответ услышал: “Нет, это Госиздат”. Разнобой в правописании. Работников “Звязды” надо сечь розгами, у них из “роковая любовь” превратилась в “ракавае каханне” при переводе на белорусский. В зале смех. О Патоличеве тоже ни слова. Не упомянул классик даже о постановлении, из-за которого собрался пленум.
Министр Госконтроля А.Ф.Куликов говорил о проблемах кредитования колхозов, секретарь Гомельского обкома партии З.М.Голодушко – о кормовой базе и внесении удобрений, министр просвещения И.М.Ильюшин – об издании белорусских учебников, первый секретарь Пинского обкома партии Р.Н.Мочульский, тоже Герой Советского Союза – под смех зала сообщил, что из восьми заведующих отделами обкома только один белорус, да и тот из Могилева. Никто из них не сказал, что в чем-то виноват Патоличев, которого предстояло освобождать от должности первого секретаря.
Девятым на трибуну пошел сам Н.С.Патоличев. Он не мог не понимать, что это молчание – за него. Признав, что постановление ЦК КПСС «правильно вскрывает в Белоруссии наличие крупных извращений ленинско-сталинской политики нашей партии, недостатки и ошибки в работе Центрального Комитета и Совета Министров Белоруссии в руководстве колхозным строительством», без чего обойтись было никак нельзя, кое о чем все-таки напомнил собравшимся в зале. Во-первых, что отнюдь не он начал “практику посылки работников из восточных областей и других республик Советского Союза, сделав эту форму исключительной». Она «проводилась все годы, начиная от воссоединения Западной Белоруссии», не от хорошей жизни – других кадров там попросту не было. Иное дело, «какая была необходимость даже низовой аппарат подбирать не из людей некоренной национальности».
Во-вторых, признал, что, в самом деле, «национальный момент при подборе руководящих кадров, да и не только руководящих, потерялся и в расчет почти никогда не принимался». И если «в составе министерств, заместителей председателя Совета Министров, первых секретарей обкомов партии, председателей облисполкомов все же большинство белорусов, в этом никакой заслуги Центрального Комитета нет. Это сложилось произвольно. У нас есть большая группа руководящих работников, о которых трудно сказать, если не посмотреть в анкетные данные, кто они по национальности – белорусы или не белорусы». Никто против такой ситуации не возражал, поскольку она устраивала всех и делу не мешала, речь шла о деловых качествах.
В-третьих, делопроизводство в государственном аппарате было переведено на русский язык не по команде Патоличева, а «одни говорят… в 1936 году, другие, что в 1937». В самом деле, преподавание в вузах стало вестись на русском языке, количество белорусских школ сократилось, и «руководящие работники в этом деле показывали плохой пример – они своих детей учили не в белорусских школах». Но, «к великому сожалению, ни в Центральном Комитете КП Белоруссии, ни в Совете Министров республики не оказалось среди нас такого человека, который бы хоть в какой-то степени, хоть в какой-то форме предостерегал Центральный Комитет от таких ошибок». В том числе среди тех людей, которые «вместе со мной эти три года работали и возглавляли Компартию». В последних словах содержался явный намек на Зимянина, который всего несколько месяцев назад был вторым секретарем ЦК, а также на то, что сам он, человек приезжий, полагался на местные кадры, которые лучше знают настроения населения.
Состояние дел в агрокомплексе характеризуется тем, что «ликвидирована отсталость сельского хозяйства в области механизации», тракторов стало в три раза больше, чем было три года назад, комбайнов – в 15 раз. Осуществлено «решительное улучшение дела осушения болот и заболоченных земель». Количество коров возросло со 100 тысяч до 335 тысяч. Пока низкая урожайность, но выдача зерна на трудодень увеличилась с 400 граммов в 1949 до 1 килограмма в 1952. В основном завешена коллективизация в западных областях. Почти полностью ликвидирован бандитизм и обеспечена безопасность населения. Напомнил Патоличев и о том, что до БССР он работал «в одной из крупнейших зерновых областей страны, где валовые сборы хлеба значительно превосходят Белоруссию, где культура земледелия и степень механизации работ на несравненно более высоком уровне», и ему «искренне хотелось сделать так, чтобы это все имела и Белоруссия». Он напоминал участникам пленума на то, что прибыл в республику с опытом, которого не было у местных кадров.
Подчеркнув, «по воле партии я приехал в Белоруссию, по воле партии уезжаю», Патоличев заявил, что «после трех лет работы в Белоруссии, после того, что мы сделали положительного», несмотря на отмеченные ЦК недостатки, ему «не стыдно смотреть в глаза участникам настоящего пленума». Да, «нелегка роль первого секретаря во всех этих делах, тем более, что не всегда я находил нужную поддержку в выдвигаемых мною вопросах». Да, прав Зимянин, «в работе Центрального Комитета не было нужной коллегиальности», так как «это в Белоруссии пока трудный вопрос», но он «прилагал все силы, чтобы нормально и дружно работать, правда, на шею себе садиться не давал».
Выступление Патоличева было встречено долгими аплодисментами, что стало прямым сигналом, в чью сторону клонятся настроения в зале. Был объявлен пятнадцатиминутный перерыв, во время которого, скорее всего, и подходил к нему Якуб Колас, жал руку, говорил добрые слова. А после перерыва неприятный звонок прозвучал для Зимянина. Первый секретарь Волковысского райкома партии А.Ф.Бурлаков напомнил, что не так давно проблему ремонта тракторов в Репляковской МТС, он не мог решить даже после того, как обратился к главе правительства А.Е.Клещеву, а потом – второму секретарю ЦК М.В.Зимянину. О Патоличеве опять же не сказал ни слова.
Вслед за этим все-таки произошло то, что планировалось, чего ожидали и, не исключено, к чему были внутренне готовы участник пленума. Председатель Госплана БССР И.Л.Черный выступил с прямой критикой Патоличева, и дальнейшие прения получили уже два направления. Одни ораторы продолжили концентрироваться на самобичевании и на внутренних проблемах своих ведомств и территорий. Так поступили руководитель Союза писателей П.У.Бровка, высказавший пожелание литераторам больше помогать партии своими романами, повестями, поэмами, очерками, заместитель председателя Совета Министров В.Г.Кудряев, сетовавший, что республика не справилась с планами сева, первый секретарь Минского горкома КПБ И.Д.Варвашеня, жаловавшийся на недостаток кадров в отделе культуры горкома, прокурор БССР А.Г.Бондарь, говоривший о незаконных штрафах, жалобах граждан, главный режиссер столичного театра оперы и балета Л.П.Александровская, упрекнувшая республиканские газеты, что не пишут о театрах. Патоличева никто из них не упомнил. А первый секретарь Минского обкома партии К.Т.Мазуров, говоря о виновных в искажении национальной политики, назвал сначала себя, лишь потом первого секретаря ЦК.
Для других главным объектом критики стал именно И.Л.Черный. Притом остракизму он подвергся еще будучи на трибуне, хотя упреки, высказанные Черным в адрес Патоличева, были не такими уж и острыми. Черный счел неправильным сравнивать 1952-53 годы с первыми послевоенными, а тем более с 1939, когда были воссоединены белорусские территории. И по наличию кадров, и по оплате на трудодень. Ошибкой, по его мнению, стал перевод в ЦК КПБ С.О.Притыцкого, который до этого был первым секретарем Гродненского обкома партии – единственным партийным работником столь высокого ранга из так называемых западников, а также освобождение белоруса К.П.Санникова от должности художественного руководителя академического театра имени Янки Купалы. Не стоило передавать некоторые предприятия в союзное подчинение, а главное – Патоличев, не создал «належных умоў для больш шырокага разгортвання крытыкі недахопаў”, потому члены бюро не занимались “аналізамі вынікаў сельскагаспадарчай вытворчасці па важнейшых паказчыках – ураджайнасці, прадукцыйнасці, вытворчасці працы, даходаў калгаснікаў, калгасаў… У апошні час нават на пленумах і бюро ЦК гэтыя пытанні не былі прадметам глыбокага вывучэння”. В зале зазвучали голоса, что это неверно и последовал вопрос: “А дзе Вы раней былі?”
После своего выступления И.Л.Черный стал для Патоличева своеобразным громоотводом. На выпады председателя Госплана резко отреагировал первый секретарь Могилевского обкома партии С.И. Сикорский. Сергей Иванович слыл человеком прямым. Будучи во время войны командиром Брестского партизанского соединения, в дни тяжелых боев вдоль Днепровско-Бугского канала слал в Центральный и Белорусский штабы партизанского движения нелицеприятные радиограммы, потому, как утверждают, стал единственным из партизанских командиров такого ранга, не получившим генеральских отличий, хотя звания Героя Советского Союза был удостоен. Он и задал И.Л.Черному свои вопросы: “Ты не радавы работнік… Ты з”яўляешся старшынёй Дзяржаўнай планавай камісіі, ты з”яўляешся намеснікам Старшыні Совета Міністраў, дык чаму ты тры гады як-быццам сядзеў недзе на ўскраіне, нічога не бачыў, што робіцца пад кіраўніцтвам тав. Патолічава. А нам, сакратарам, вядома, што бы быў у тав. Патолічава на першым рахунку і цябе неаднаразова тав. Патолічаў хваліў… Ты можа ў заблуджэнні ўводзіў тав. Патолічава?.. Чаго ж ты пасля таго, як факт састаяўся, ЦК КПСС зрабіў арганізацыйныя вынікі, ты толькі цяпер набраўся смеласці і з гэтай трыбуны ллеш усю гразь на тав. Патолічава?”. Аплодисменты засвидетельствовали, что такую точку зрения в зале разделяют очень многие.
Сикорского поддержал заместитель председателя Совета Министров БССР П.А.Абрасимов. Коснувшись переподчинения предприятий, он заметил, что это делалось “пасля абмеркавання гэтых рашэнняў на бюро ЦК КПБ”, что в союзном подчинении эти небольшие заводы у “бліжэйшыя гады стануць буйнымі прадпрыемствамі з буйнымі ўкладаннямі”, что все пойдет на пользу тем городам, в которых они размещены. Еще нелицеприятнее выразился первый секретарь Гродненского обкома партии Н.Е.Авхимович: “Мы тав. Чорннага ведаем 15 год… Яго сённяшняе выступленне было падобна таму, як ён выступаў, калі адыходзіў ад нас т. Панамарэнка, калі адыходзіў т.Гусараў… У нас у беларускай партыйнай арганізацыі ёсць людзі, якія нос носяць па-ветру”. В то же время нельзя сказать, “што партыйная арганізацыя Беларусі да тав. Патолічава дрэнна адносіцца і што тав. Патолічаў мала карыснага зрабіў у партіыйнай аргнаізацыі. Гэта не так, гэта было б несправядліва, гэта нечэсна”.
В первый день прений, а они длились до 11 часов вечера, выступило двадцать человек. Никто, кроме Черного, Патоличева больше не критиковал. И никто не высказал одобрения, что на руководящую работу в Минск возвращается Зимянин. Почти все, говоря об “извращениях в национальной политике”, как было в сказано в постановлении, которое они обсуждали, в то же время упорно твердили о дружбе народов, о том, что она является движущей силой в большом государстве, о великом русском народе, об огромной помощи, которую он оказывает белорусской республике. Как через много лет писал Патоличев, “исправление” национальной политики в белорусской республике, предложенное тем постановлением, удивило, прежде всего, белорусов. Под занавес дня была создана комиссия по подготовке проекта постановления пленума. В нее вошло сорок человек, в числе которых были Зимянин, Якуб Колас и, как ни странно, Патоличев, о котором говорилось, что он отзывается в Москву.
Разумеется, то, как идет пленум, тайной для нее не было. А в Москве тоже произошло весьма важное событие, и вечером последовало три телефонных звонка в Минск. Два Патоличеву – от Маленкова и Хрущева, один Зимянину – от Маленкова. Патоличеву они сообщили, что арестован Берия, однако потребовали не разглашать это до официальной публикации в прессе, и дали понять, что не будут настаивать на его снятии с должности первого секретаря ЦК КПБ. С Зимяниным разговор был иным: ”Слушайте, у нас тут обстоятельства складываются так, что что мы посоветовались и решили: а не оставить ли нам Патоличева в Белоруссии…”. Об аресте Берия ему сказано не было. Даже через много лет Зимянин признавался: “Мне невдомек было, что в этот день, 26 июня, арестовали Берия”. Значит, ситуация изменилась в чем то ином. В любом случае ему пришлось готовиться к еще одному выступлению на пленуме, притом сказать предстояло то, что еще сутки назад не могло присниться и в кошмарном сне.
Назавтра прения продолжились в прежнем ключе. Директор Иститута истории партии Ф.А.Новикова, начальник Минской железной дороги Г.И.Котяж, первый секретарь Барановичского обкоима партии И.Ф.Климов, министр сельского хозяйства и заготовок С.С.Костюк, первый секретарь Молодечненского обкома партии В.Г.Доркин говорили о проблемах вверенных им отраслей и территорий. В.Г.Доркин и Ф.А.Новикова прошлись и по Черному. Доркин отметил, что Черный очень решительно выступает лишь тогда, когда уже решило начальство, а Новикова назвала его выступление нечестным.
Резок был председатель Президиума Верховного Совета БССР В.И.Козлов. Согласившись, что “мы дапускалі шмат памылак і недахопаў”, о которых Патоличев мог рассказать и более подробно, особенно “як працавалі члены бюро”, тем не менее, заявил: “тав. Патолічаў, працуючы першым сакратаром ЦК КПБ, многа ўкладаў энергіі і сіл па развіццю прамысловасці і сельскай гаспадаркі”, а “выступленне тав. Чорнага было демагагічным”, он проявил неуважение “у адносінах да таварыша Патолічава, які гэтага не заслугоўвае”. При каждом выпаде в адрес председателя Госплана в зале раздавались голоса “Правильно!” и аплодисменты.
В самом деле, дерзко прозвучала речь первого секретаря Дзержинского РК КПБ Д.М.Лемешонка, который сразу же съязвил, что “толькі зараз на гэтым пленуме, калі нас дужа моцна паправіў ЦК КПСС, амаль усе пачалі гаварыць на сваёй роднай мове”, а ведь даже министр образования вряд ли “пушчае сваіх дзяцей у беларускую школу”. Согласившись, что этом виноваты главным образом ЦК, и “у першую чаргу т.т. Патолічаў, Зімянін, Гарбуноў”, он все же заявил, что Николай Семенович “многа зрабіў для нашай рэспублікі, і мы за гэта яго любім”. Спросив у главы Госплана, почему он раньше молчал о тех ошибках, о которых рассказывал с этой трибуны, почему на предыдущихх пленумах не выступал, Лемешонок констатировал: “калі б у гэтым рашэнні было б запісана і аб т.Зімяніне і аб т. Кляшчове, дык ён бы, тав. Чорны, можа яшчэ мудрэй раскладваў бы і т.Зімяніна, і т.Кляшчова”. Несколько раз в зале раздавался смех, а аплодисменты стали еще громче после слов, “з такімі Чорнымі трэба скончыць, пара ўжо”.
Завершал прения по докладу секретарь ЦК КПБ Т.С.Горбунов. По его выступлению трудно сказать, поделился ли с ним Патоличев новостями из Москвы – об аресте Берии и о том, что решение о его освобождении от должности первого секретаря ЦК КПБ может быть изменено. Похоже, Тихон Сазонович и сам позаботился, чтобы из его слов такая ясность не вытекала. Отметив “важное значение постановления для белорусского народа”, без чего обойтись было нельзя, Горбунов подчеркнул, что Патоличеву от ЦК КПСС “досталось очень здорово, к нам же – членам бюро – Центральный Комитет подошел милостиво, доверил нам исправление допущенных ошибок”. Сделав небольшой укол Николаю Семеновичу за то, что в своем выступении он “должен был глубже проанализировать отмеченные промахи” и даже “помочь нам наметить пути для дальнейшего подъема организационно-партийной и политической работы”, Горбунов сразу же сказал то, что вновь вызвало одобрение зала: “за три года работы товарища Патоличева в Белоруссии, за три года, когда он находился во главе Центрального Комитета Коммунистической партии Белоруссии, сделано многое в области дальнейшего развития промышленности республики, строительства городов, развития культуры Советской Белоруссии. И теперь, когда товарищ Патоличев освобождается решением ЦК от обязанностей первого секретаря ЦК, чернить нам его работу – это было бы большим позором для Коммунистической партии Белоруссии”.
Неожиданно из уст Горбунова прозвучвала резкая критика в адрес председателя Совета Министров А.Е.Клещева. За непоследовательность, двойственность, за то, что опорой делает таких людей, как Черный, а он “может вас подвести, и вам от этого не поздоровится”. Слова эти, как вскоре выяснилось, стали для главы правительства предвестником бури. По ним можно сделать предположение, что Горбунов все-таки знал о благоприятном для Патоличева развороте событий.
Возгласами “Правильно!” было встречено и его суждение о том, что ошибки с использованием белорусского языка нужно исправлять без торопливости, дабы не наделать новых, что “мы и впредь будем изучать русский язык, русскую культуру”, что “и дальше будем приглашать русских деятелей искусства, науки для помощи Белоруссии”. А главный режиссер театря имени Янки Купалы Санников освобожден от должности “по просьбе всего творческого колллектива театра, он не справлялся со своими обязанностями”, на его место назначен русский, известный мастер Судаков, чем коллектив очень доволен. Аплодисментов и одобрительных возгласов Горбунов получил больше всех.
После двадцатиминутного перерыва на трибуну снова вышел М.В.Зимянин. Отметив, что “пленум ЦК КПБ правильна ўспрыняў крытыку нашых памылак і недахопаў”, добавил, что виноват в них не только Патоличев, так как за ошибки “нясем адказнасць усе мы, Цэнтральны Камітэт, яго бюро, яго сакратары і таварыш Патолічаў, і тав. Зімянін, хоць апошні два месяцы не быў сакратаром ЦК КПБ, але гэта невялікі тэрмін, каб уйсці ад адказнасці”. После ритуальных слов о том, что “беларуская партыйная арганізацыя баяздольная, згуртаваная вакол Цэнтральнага Камітэта і ўрада СССР, і яна зробіць усё неабходнае, каб з чэсцю выканаць пастанову ЦК КПСС і правесці яе ў жыццё”, прозвучало главное: “Правільна ўспрымаючы крытыку гэтых памылак з боку Цэнтральнага Камітэту КПСС, члены ЦК КПБ, удзельнікі пленума выказалі і правільныя адносіны да першага сакратара Цэнтральнага Камітэта КПБ тав. Патолічава… Тав. Патолічаў… правёў значную работу па кіраўніцтву партыйнай арганізацыяй і культурным будаўніцтвам рэспублікі і заслугоўвае правільных да сябе адносін”. Затем Зимянин предложил “прасіць ЦК КПСС перагледзець той пункт пастановы ЦК ад 12 чэрвеня, які датычыць тав. Патолічева, і пакінуць яго першым сакратаром ЦК КПБ”. Реакцией зала на эти слова, отмечено в стенограмме, стали продолжительные аплодисменты.
Председательствующий П.А.Абрасимов сразу же поставил вопрос на голосование. Члены ЦК единодушно высказались “за”. Вот как о том моменте вспоминал Николай Семенович: “Весь зал встал. Сижу я один. Сижу потому, что не в состоянии подняться”. Абрасимов тут же предложил “даручыць старшынстваваць на пленуме тав. Патолічаву”. Вновь, отмечает стенограмма, раздались “працяглыя апладысменты, тов. Патолічаў займае месца старшынствуючага”. И сразу же заявляет, что “необходимо разрешить еще ряд организационных вопросов”. От имени бюро ЦК КПБ предлагает “в связи с необходимостью укрепления руководства Совета Министров БССР рекомендовать на должность председателя Совета Министров Белорусской ССР тов. Зимянина (Продолжительные аплодисменты) и освободить от должности Председателя Совета Министров Белорусской ССР тов. Клещева с командированием его на учебу”. Логика проста: Зимянин приехал сюда исправлять недостатки, о которых говорилось в постановлении ЦК КПСС, пусть и берется за дело, тем более, что ситуация в республике ему знакома. За это пленум тоже проголосовал единодушно.
О том, как события развивались дальше, Зимянин рассказал в публикации в журнале “Неман”: “Поздно вечером захожу к Патоличеву. Поздравил его, а потом спрашиваю: «Будьте добры, скажите, говорили ли Вы с Хрущевым? Что означают подобные повороты?».
– А разве ты не знаешь? Берия арестован. В этом весь вопрос!
– Николай Семенович, будем считать наш разговор законченным. Желаю вам успехов, а сам, с вашего разрешения, завтра уезжаю в Москву. Надеюсь, что здесь я с вами больше не встречусь».
Приведенный диалог красноречив последней фразой, ведь пожелание никогда не встречаться в Минске значило, что приступать к обязанностям главы правительства БССР он не собирался. В Москве в секретариате Хрущева Зимянин попросил «доложить Центральному Комитету о моей просьбе: разрешить мне вернуться в Москву». Вскоре он снова принял Четвертый европейский отдел МИДа, которым в его отсутствие руководил Ю.В.Андропов. Точку в рекомендации Зимянина на должность председателя Совета Министров БССР поставил очередной пленум ЦК КПБ, состоявшийся 24 июля 1953 года и принявший два решения, касающиеся Зимянина. Одно гласило: «Отменить постановление IV пленума ЦК КПБ о рекомендации т. Зимянина М.В. на пост председателя Совета Министров БССР”. В протоколе пленума содержится разъяснение: “ЦК КПСС счел нецелесообразным посылать тов. Зимянина в Белоруссию в качестве председателя Совета Министров БССР, хотя была, как известно, просьба пленума ЦК, и направил его на работу в Министерство иностранных дел”. Одновременно он был освобожден от обязанностей второго секретаря и члена бюро ЦК, “поскольку это не было сделано на прошлом пленуме”.
Тогда же был решен вопрос о главе белорусского правительства. По согласованию с ЦК КПСС на эту должность бюро ЦК КПБ рекомендовало “т.Мазурова, нынешнего первого секретаря Минского обкома”. Решение “утвердить т. Мазурова Кирилла Трофимовича председателем Совета Министров БССР” было единогласным. Отозванного в Москву М.И.Баскакова восстановили в должности министра внутренних дел БССР и избрали членом бюро ЦК КПБ. Пробывший несколько недель министром М.Ф.Дечко стал его первым заместителем. А 17 августа 1957 года бюро ЦК КПБ рассмотрело вопрос “О лишении Л.П.Берия полномочий депутата Верховного Совета БССР”. Было и такое звание у “лубянского маршала”.
Спустя много лет Зимянин говорил о том, что тогда он оказался игрушкой в руках не только Берия, но и Хрущева, которому, дескать, было не жалко Зимянина, ведь он являлся любимым учеником десять лет руководившего БССР Пантелеймона Пономаренко, заметившего в Могилеве подвижного паренька и вырастившего его до секретаря ЦК КПБ. А с Патоличевым у Никиты Сергеевича, наоборот, мол, были хорошие отношения, вместе с ним они работали на Украине, интриговали против Кагановича. Направляя Зимянина Минск, вспоминал потом Михаил Васильевич в беседе в корреспондентом “Звязды”, Хрущев не случайно советовал ему не торопиться, тянул время, чтобы замена не состоялась до ареста Берия.
Насколько сказанное соответствует тому, что на самом деле было, теперь уточнить невозможно. Конечно же, операция против Берия готовилась не один день, и жертвы в ходе нее не исключались. Тянул ли Хрущев время? Возможно. Ведь, если бы речь шла о быстрой замене Патоличева на Зимянина, то это можно было сделать в первый же день пленума и уже потом вести обсуждение задач, записанных в постановлении. Да и приглашать на пленум, помимо членов ЦК, еще несколько сотен человек не было большого резона. Но здесь как раз тот случай, когда история сослагательного наклонения иметь не может. Несомненно, эти вопросы мучили Михаила Васильевича всю его оставшуюся жизнь, несмотря на то, что она продолжилась весьма успешно. Он долгое время работал послом во Вьетнаме и Чехословакии, возглавлял главную партийную газету “Правда”, много лет являлся секретарем ЦК КПСС, был награжден пятью орденами Ленина, удостоен звания Героя Социалистического Труда.
Патоличев работал в Минске еще ровно три года. Воспоминания о себе он оставил хорошие. Например, архитекторы твердят, что в его лице республике тогда просто повезло на руководителя. Это при нем выполнены основные работы в рамках послевоенного восстановления столицы. Весьма теплые слова во время официального прощания сказал ему Якуб Колас, который называл его Миколай Сямёнавичам. Кстати, в книге “Совестью своей не поступись” Патоличев утверждает, что именно Якубу Коласу принадлежит идея идея создания Минского моря. Классик белорусской литературы часто повторял, что крупные белорусские города расположены, как правило, на больших реках, а Минску в этом смысле не повезло. Немига исчезла, Свислочь обмелела, значит, надо подумать о водохранилице для минчан.
В июле 1956 года Н.С.Патоличев был переведен в Москву и тоже в министерство иностранных дел, но на должность куда более высокую чем та, которую тремя годами до этого получил Зимянин. Правда, Михаил Васильевич к тому времени пребывал уже в Ханое в кресле советского посла. Еще через полтора года Николай Семенович стал первым заместителем министра иностранных дел СССР, но спустя несколько месяцев был назначен на должность союзного министра внешней торговли, которую занимал двадцать семь лет. Был дважды улостоен звания Героя Социалистического Труда, одиннадцать раз отмечен орденом Ленина, который являлся высшей государственной наградой в СССР – столько имел только маршал Д.Ф.Устинов.
Всевышний распорядился так, что и Зимянину, и Патоличеву для пребывания на грешной земле был отведен равный срок – 81 год каждому. Однако желание Михаила Васильевича никогда больше не стречаться с Николаем Семеновичем не сбылось. Предположить, что посол Зимянин в своей работе не пересекался с заместителем министра иностранных дел Патоличевым вряд ли возможно. Так же маловероятно, что не было контактов у главного редактора “Правды” и секретаря ЦК КПСС Зимянина с министром внешней торговли Патоличевым. Вот что об этом написал Михаил Бублеев: “С Н.С.Патоличевым при встречах Зимянин держался предельно вежливо, но всегда соблюдал дистанцию и всячески избегал какого бы то ни было неофициального общения. Не скрывал своей антипатии к Зимянину и Патоличев. Хорошо знавший обоих журналист из «Правды» недоумевал: «Два умнейших человека так и остались непримиримыми, не смогли перешагнуть через личную неприязнь, глубоко засевшую в их сознании». Сам Патоличев в упомянутой книге о взаимоотношениях с Зимяниным не сказал ничего.
О белорусском периоде в своего бытия Николай Семенович всегда вспоминал с исключительной теплотой. Он, конечно же, понимал, что в тот злополучный момент его судьба зависела не только от пленума в Минске. Случись так, что Берия взял верх в борьбе за власть, она вряд ли сложилась бы успешно. Да и тех, кто медлил с выполнением поступившей из Москвы установки или пытался что-то возражать, по голове не погладили бы. Но он был абсолютно уверен, что сопротивление его снятию на пленуме откровенно наличествовало. Ведь белорусским партийцам проще да и безопаснее было просто щелкнуть каблуками, тем более, что с многими проводились специальные беседы о том, как следует поступить. По крайней мере, Якуб Колас, признавался Патоличеву, что с ним она была. Тем более, все знали, кто такой Берия, хорошо помнили времена Цанавы. Спустя годы, Николай Семенович говорил, что Берия во многом строил свой расчет на том, чтобы сыграть на национальных чувствах, однако, «к счастью и великой чести белорусов, они никогда не страдали национализмом». Тогда, по его мнению, победил не он, тогда устояли как раз участники пленума.
А вот Зимянин до конца своих дней так и не согласился, что его белорусы не приняли, что они отстояли Патоличева. По его мнению, так сложились обстоятельства, о чем он сказал и в интервью газете «Звязда». Впрочем, сам себя и опроверг словами, что как только он сообщил участникам пленума о готовности Москвы изменить решение о том, кому быть первым секретарем, те «прагаласавалі, вядома ж, за тое, каб прасіць Цэнтральны Камітэт партыі пакінуць таварыша Патолічава…». Избрать Зимянина не предложил никто.
Яков Алексейчик.
Журнал «Беларуская думка» №11. 2016
Электронный вариант статьи предоставлен автором.