| Часть I |Часть II |Часть III |
1.Идентичность Северо-Западного края как проблема целостности Российской империи.
Польское восстание 1863 г. коренным образом изменило приоритеты религиозно-этнической и социокультурной политики российского правительства в Северо-Западном крае Российской империи. Основателем нового политического курса в этом регионе стал Виленский генерал-губернатор М.Н. Муравьёв[1].
С точки зрения М.Н.Муравьёва, политический вызов польской шляхты и католического духовенства, брошенный единству Российской империи в 1863 г., стал возможен потому, что представители этих привилегированных сословий использовали административные, корпоративные и образовательные структуры государства для своей социальной и этнической мобилизации. На практике это означало, что инокультурная, иноконфессиональная и политически нелояльная местная социальная элита являлась главным объектом выборочной, узкосословной модернизации, которую осуществляло российское правительство на западных окраинах вплоть до событий 1863 г.
Вызов польского этнического сепаратизма был не только политическим, но и социально-экономическим, культурным и религиозным, т.е. экспансионистским. Этот проект преследовал двоякую цель – интеграцию Северо-Западного края в состав Царства Польского и аннексию этого региона у Российской империи. Поэтому ответ администрации М.Н. Муравьёва приобретал адекватный характер, т.е. включал комплекс ассиметричных административных мер по социальной и этнической мобилизации православных белорусов. В ситуации, когда среди крестьянского населения преобладающей являлась традиционная, религиозная и сословно-локальная идентификация, необходимость конструирования русского этнического самосознания в славянской крестьянской среде начал рассматриваться в качестве императивной[2].
М.Н. Муравьёвым была разработана система мер, которые в их совокупности можно определить как конкретную программу социально-экономической и культурной модернизации белорусского крестьянства. Содержание этой системы свидетельствовала о том, что имперская политика в этом регионе радикально меняет свои приоритеты. Прежние политико-стратегические задачи сохранения российского господства, реализация которых предусматривала компромиссные отношения с польской землевладельческой элитой и Римско-католической Церковью на основе сословной солидарности и принципов имперской веротерпимости, приобретали новое социально-этническое и конфессиональное измерение. Выбор, сделанный в пользу защиты интересов крестьянства и Православной церкви, определил новый вектор политической стратегии и тактики, которые были направлены на ускорение процессов интеграции белорусов в общерусское религиозно-культурное и этническое пространство.
В Северо-Западном крае польско-католическое меньшинство в лице дворянско-чиновничьей элиты по отношению к православно-крестьянскому белорусскому большинству выступало в качестве доминирующей группы. Эта группа, обладавшая высоким социальным статусом (права российского дворянства и городского сословия), представляла «старый» или «дворянский» народ, обладавший тысячелетней традицией государственности, имевший богатую историю и культуру, развитый литературный язык[3].
Католицизм, имевший господствующий статус в ушедшей в прошлое Речи Посполитой, став в Российской империи «терпимой» конфессией, по-прежнему воспринимался крестьянским населением как польская, или «панская» вера.
В свою очередь местная католическая шляхта рассматривала «господствующую» Православную церковь не только в качестве «схизмы», но и веры «хлопской»[4], русской – то есть простонародной, имевшей низкий социокультурный статус. Совокупность данных обстоятельств наделяло польскую социальную элиту чувством специфического, религиозно-культурного, шляхетского превосходства над русскими вообще и белорусами в частности.
Для преодоления доминирующего положения польской культуры с ее высокоразвитым литературным языком, народное образование (светское и церковное), по проекту графа Н.М.Муравьева, должно было строиться на основе изучения русского и церковнославянского языков. Русский в качестве языка обучения и преподавания не вытеснял локальный белорусский в качестве автохтонного наречия, но служил средством социальной мобильности белорусов как язык общеимперской и общерусской коммуникации, то есть выступал как инструмент этнической и социальной модернизации белорусского населения. Церковнославянский язык изучался как богослужебный язык Русской Церкви. Белорусское наречие оставалось средством локальной коммуникации в крестьянской среде. В условиях, когда на территории Северо-Западного края противостояли друг другу два главных проекта этнического строительства – русский и польский, конкурентоспособным и социально престижным по отношению к польскому языку мог быть только язык русский. Он изучался и распространялся не только как язык государственный, но и как социально престижный язык развитой дворянской культуры. Издание польскими революционерами латинским шрифтом книг для народа, альтернативных русской учебной и просветительской литературе, заставляло администрацию рассматривать эту практику как акцию политически оппозиционную. Публикация таких книг была запрещена. Однако следует особо подчеркнуть, что официального запрета на издание белорусской литературы на кириллице никогда не существовало[5].
К середине 60-х годов вся система народного образования в Северо-Западном крае по инициативе М.Н. Муравьёва была коренным образом перестроена. Русский язык, в качестве языка преподавания стал господствующим на всех ступенях школьного обучения. Польский язык был полностью устранен из школы и как предмет изучения, и как язык преподавания Закона Божьего для учащихся-католиков[6]. С этого времени обязательным языком изучения Закона Божьего, преподаваемого ксендзами-законоучителями для местных католиков, становился язык русский[7].
Указанные меры должны были служить практическим подтверждением решения Западного комитета 1864 г. о том, что «Северо-Западный край является русским, составляющим древнее достояние России»[8]. В области народного образование, принципы М.Н. Муравьёва применительно к содержанию учебно-воспитательного процесса, сформулировал попечитель Виленского учебного округа И.Н. Корнилов. «Русская пропаганда, действующая через школы, церкви, администрацию, делает своё дело; она возбуждает в массах ясное сознание и убеждение, что здешний край - исконно русский, что здесь колыбель русского государства и Православия, что если губернии около Москвы называются великой Россией, то здешние губернии имеют полное право называться первоначальною древнею Россией. … Поэтому, все меры, клонящиеся к восстановлению древнего Православия, к восстановлению в народе сознания о его русском происхождении и коренном Православии, конечно сильнее, прочнее и действительнее всяких мер, полицейских и военных…
Белорус мало-помалу перестаёт быть быдлом, работающим безответно на пана и жида. Русский язык и русская вера перестают называться холопскими; русского языка не стыдятся, как прежде, а польским не щеголяют… Русское образование сильнее русского штыка»[9].
Политика «этнического предпринимательства»[10], начатая правительством по инициативе М.Н. Муравьёва, имела долгосрочную перспективу. Она ставила своей целью утверждение имперского представления о том, что принадлежность к «русской народности», (термин, употребляемые в официальных документах) в отношении белорусов означала этническую общность с двухуровневой самоидентификацией: «я – белорус, и я – русский». Учитывая применяемый в то время конфессиональный критерий русскости, самоидентификация усложнялась: «я – православный, я – белорус, и я – русский».
Однако инициированный правительством процесс системного обрусения края столкнулся с рядом препятствий. Так отсутствие правовых условий для легального изучения языка, используемого для чтения молитв и понимания католического богослужения (богословская и нравственная сущность которого разъяснялась по-польски), и проповедей в костеле, неизбежно вызывало необходимость организации тайного начального обучения. Такое обучение становилось инструментом противодействия политике системного обрусения края. Эта политика предусматривала формирование этнической идентичности белорусов-католиков как «русской народности» на основе усвоения русского языка и основ русской культуры.
Упорство, с которым католическое духовенство, опираясь на местное дворянство и шляхту, защищало польский язык в костеле, отвергая языки местные – русский, белорусский, литовский, приводило к формированию католических приходов в качестве религиозных общностей с разной степенью польской этнической идентичности. Более отчетливой она была в Виленской, Гродненской и Минской губерниях, и менее отчетливой в Могилевской и Витебской. Польский язык в дополнительном богослужении Католической церкви становился инструментом этнической мобилизации прихожан. Сплочения приходов происходило не только на религиозной, но и на формируемой духовенством, дворянством и шляхтой иноэтничной основе. Тем самым, полонизируемое католическое население переживало процесс не только религиозного, но и этнического обособления от своих этнически родственных православных соседей – белорусов и малороссов. Католическое духовенство и светские этнические активисты стремились к тому, чтобы белорусская паства идентифицировала себя по принципу: «я - католик, значит, я - поляк». Аналогичные процессы полонизации происходили и среди литовцев.
Если для дворянства, шляхты и интеллигенции польская культура и католическая вера составляли вполне органичное целое, то иная ситуация складывалась в отношении белорусских крестьян-католиков. Правительственный запрет на польское религиозное образование в этой среде привел к появлению ряда проблем. Эта мера повлекла за собой ряд негативных последствий не только для местного католичества, но и для самого правительства и «господствующей» Церкви. Отсутствие легальной системы религиозного образования и воспитания своей крестьянской паствы духовенство могло компенсировать и компенсировало на практике усилением душепастырского служения и пропагандой религиозной исключительности Католической церкви. Русскому языку и культуре противопоставлялась не столько польская культура, сколько католицизм, не свободный от проявлений религиозного экстремизма. В результате, возникало такое явление как низовая активность прихожан, проявлявших фанатическую решимость отстаивать свою католическую идентичность в неблагоприятных административно-правовых и культурных условиях. Так как принадлежность к Церкви в этот период представляла собой способ этнического самоопределения мирян, проявлением такой решимости стала нелегальная практика обучения польскому языку и молитвам. Противодействуя проявлениям религиозной нетерпимости и попыткам политизации религии со стороны католического духовенства, правительство столкнулось со сложной задачей, в которой самым тесным образом переплелись проблемы этнические с проблемами религиозными.
Процесс появления и функционирование тайных школ, в которых дети обучались польскому языку и католическим молитвам, не мог рассматриваться правительством иначе как вопрос политический, так как тайные школы служили альтернативой школам министерским и церковноприходским, продолжая неприемлемый для российского государства процесс полонизации белорусского населения[11].
Но в силу тесной связи местного католицизма с польской религиозной традицией, этот этнолингвистический вопрос, оцениваемый в качестве политического, и в силу этого решаемый с помощью административных взысканий, приобретал несвойственное ему значение ограничения «свободы веры».
Что же касается системы народного просвещения в Северо-Западном крае империи, то, несмотря на некоторые изменения, призванные смягчить религиозно-этнические противоречия среди учащихся, в конце XIX - начале XX вв. она продолжала функционировать на принципах, сформулированных М.Н. Муравьёвым после подавления польского восстания 1863 г.
На торжественном открытии в Вильно 8 ноября 1898 г. памятника графу М.Н. Муравьёву, попечитель Виленского учебного округа Н.А. Сергиевский, подтверждая сохранение преемственности политики в сфере народного образования, заявил: «Он (М.Н. Муравьёв) явился в нашу истинно русскую Западную окраину с ясным убеждением, что это есть именно Русская земля, что, следовательно, тут место господства православной веры, русского государственного самодержавия, что служение этому краю должно происходить на основе спокойного и твердого сознания национального русского достоинства. Великая и плодотворная деятельность графа М.Н. Муравьёва, обновившая все стороны жизни Западного края и разработавшая путь для нормального дальнейшего его развития, не могла не коснуться такого жизненно важного фактора, как народное образование, и своим характером бесповоротно определила принципы для местной школы. Я счастлив засвидетельствовать, что все учебные заведения Виленского округа развиваются в духе заветов М.Н.Муравьёва»[12].
2. Конфликт между администрацией и католическим епископатом по поводу определения «природного» языка учащихся-католиков.
Издавая 17 апреля 1905 г. указ «Об устранении стеснений в области религии и укреплении начал веротерпимости», правительство рассчитывало на достижение баланса интересов правительства и Римско-католической церкви, включая и такую конфликтогенную сферу, как система народного просвещения[13]. Пункт 14 указа гласил: «Во всякого рода учебных заведениях, в случае преподавания в них закона Божия инославных христианских исповеданий, таковое ведется на природном языке учащихся, причем преподавание это должно быть поручаемо духовным лицам подлежащего исповедания и, только при отсутствии их, светским учителям того же исповедания»[14].
Затем 1 мая 1905 г. последовал указ «Об отмене некоторых ограничительных постановлений, действующих в девяти западных губерниях, и о порядке выполнения пункта 7 именного указа 12 декабря 1904 г. в отношении сих губерний». Пунктом шестым этого указа допускалось «преподавание литовского и польского языков в учебных заведениях края с программами начальных двухклассных и городских училищ, а также в среднеучебных заведениях в тех местностях, где большинство учащихся принадлежит к литовской или польской народности»[15].
Новые законы частично демонтировали систему административно-правовых ограничений религиозно-языкового характера, созданную М.Н. Муравьёвым и законодательными установлениями для пресечения польско-католической экспансии в Северо-Западном крае. Теперь империя предлагала своим католическим подданным право изучения основ вероучения на этнических языках. В многолетнюю политику обрусения края вносился ряд существенных перемен, благоприятных для развития местных этнических культур и языков, прежде всего польского и литовского. Поэтому перемены в языковой и вероисповедной политике, последовавшие практически одновременно, вызвали одобрение местного католического населения. В общем содержании благодарственных телеграмм, поступавших на имя императора от католиков Виленской епархии, упоминался и указ 1 мая, восстанавливавших права польского и литовского языков в сфере народного образования и разрешавший крестьянам-католикам приобретать землю в девяти западных губерниях [16].
В преддверии нового учебного года 22 августа Виленский римско-католический епископ Эдуард фон Ропп издал циркулярное распоряжение для духовенства епархии. Настаивая на собственной интерпретации п.14 указа 17 апреля 1905 г., епископ предписывал законоучителям Виленской епархии: «Изучать детям мотивы катехизиса, священную и церковную историю в училищах на том наречии, на котором дети молятся дома, т.е. на польском или литовском языках. Причем для детей, говорящих по-белорусски, допускается в первоначальных училищах по мере надобности, объяснение обучаемого на белорусском наречии». В случае возникновения конфликтов ксендзов с училищным начальством, епископ рекомендовал им удалиться из училищ и, основываясь на указе, организовать по мере возможности внешкольное обучение детей закону Божьему[17].
То есть, по сути, епископ Эдуард призывал к бойкоту государственных школ в том случае, если их руководство станет противиться действиям ксендзов, выполняющих его каноническую волю. Епископ был уверен, что право устанавливать способы обучения закону Божьему в государственной школе, принадлежи только ему, в силу воспринятой им епископской власти. По мнению А.А. Станкевича, управляющего канцелярией Виленского генерал-губернатора, циркуляр фон Роппа - «это путь к созданию собственных школ при костелах и вне их, т.е. отдача всего начального образования народа Северо-Западного края в польско-католический конфессионал»[18].
Комментарий А.А. Станкевича нуждается в уточнении. Дело в том, что указ 17 апреля не содержал никаких указаний на право настоятелей костелов открывать начальные школы для прихожан. В российском законодательстве продолжали оставаться в силе те правовые нормы об открытии частных училищ, которые действовали и до указа 17 апреля. Следовательно, путь организации внешкольного обучения детей закону Божьему, предлагаемый фон Роппом для подведомственного ему духовенства, носил противоправный характер. Лица, открывавшие школы без соблюдения требований законодательства, подлежали ответственности на основании закона 3 апреля 1892 г. о преследовании недозволенного обучения[19].
Стремление епископа навязать свое каноническое решение российской светской школе можно расценивать как явление политического характера. Способ определения «природного языка» учащихся, который фон Ропп предлагал духовенству, маркером этничности называл язык молитвы. На практике такой критерий этничности традиционно служил инструментом полонизации белорусского и малорусского населения Северо-Западного края. Об этом, в частности, свидетельствовала многолетняя история «располячения костела». После издания папского декрета 11 июля 1877 г. польский язык был объявлен эксклюзивным языком дополнительного богослужения Католической церкви для славянского населения Западного края. Этот декрет продолжал действовать и после издания указа 17 апреля 1905 г. Жесткое увязывание епископом требований декрета 11 июля 1877 г. с критериями определения «природного» языка учащихся, заводили решение проблемы в тупик, так как в данном случае разногласия между МНП и фон Роппом не подлежали практическому преодолению.
Предупреждая ксендзов и родителей о необходимости защищать, под страхом церковного наказания, своих детей от влияния лиц, вносящих в школу антиправительственную «политику и внешкольные стремления», сам фон Ропп на практике превращал государственную школу в инструмент польской этнической политики. Католические законоучители, действовавшее на основе его циркуляров, становились этническими активистами, содействующими процессам полонизации учащихся, не принадлежавших к этническим полякам.
Разумеется, что такого сугубо церковного способа определения «природного языка» школьников руководство Виленского учебного округа не приняло. Как не приняло оно и юридически неправомерное распоряжение управляющего Могилевской римско-католической архиепархией прелата Денисевича от 25 августа 1905 г. Содержание циркуляра прелата практически совпадало с распоряжением фон Роппа от 22 августа. «Природным языком учащихся при преподавании закона Божия – утверждал Денисевич - считается язык, на котором они читают свои повседневные молитвы; поэтому предварительно приступления к преподаванию, законоучителю следует ознакомиться путем расспроса учащихся, на каком языке они молятся; на этом именно языке должно вестись преподавание закона Божьего»[20].
Несколько позже, анализируя деятельность католического епископата, МВД отмечало: «Право преподавания Закона Божия на природном языке учащихся католическая иерархия обратила в орудие полонизации молодежи. Начальники трех римско-католических епархий, в коих значительную часть прихожан составляют лица русской народности (белорусы и малороссы), издали циркуляры с разъяснением, что природным языком является язык молитвы»[21].
В своих действиях попечитель Виленского учебного округа В.А.Попов исходил из того, что при определении природного языка учащихся следует пользоваться тем же критерием, который применялся при осуществлении первой всеобщей переписи населения Российской империи 1897 г. Этим критерием был светский, называющий родным или «природным» языком тот, которым учащиеся пользовались в семье. С этой точки зрения в государственной школе при преподавании католического закона Божьего должны быть представлены все основные языки народностей, населявших Западно-Русский край[22].
Иной подход предусматривали введенные в действие канонические распоряжения католического епископата. Религиозный критерий определения языка преподавания, на котором настаивало руководители епархий, не соотносился с реальным этническим составом католического населения. Например, по данным первой всеобщей переписи 1897 г. в Виленской губернии насчитывалось 935 849 католиков. Из них русских (великороссов, малороссов и белорусов) насчитывалось 526 361 (56,2%), поляков – 129 223 (13 %). Для католиков, принадлежащих к этнической группе русских, обязательным языком повседневной молитвы был польский. Следовательно, по мнению епархиального католического начальства, для учащихся русского происхождения на этом же языке должен преподаваться и закон Божий. Такой подход с катехизаторской точки зрения представлялся вполне оправданным и даже необходимым, тем более, что исключительным языком дополнительного богослужения и молитвы служил польский, подтвержденный папским декретом от 11 июля 1877 г. Но при этом языки, которые католики - великороссы, малороссы и белорусы, назвали «родными» при переписи 1897 г., католическое духовенство практически игнорировало. Пойти навстречу требованиям канонического права в этом вопросе означало бы не только нарушение требований указа 17 апреля. Неизбежно возникал вопрос о целесообразности предыдущей политики государства, которое, начиная с реформ М.Н. Муравьёва, систематически препятствовало полонизации белорусов, малороссов и латышей на территории Северо-Западного края и белорусских губерний[23].
В новых правовых условиях этот основной вектор этнической политики Российской империи в Северо-Западном крае должен был претерпеть известные изменения. Об этом писал П. А. Столыпину в августе 1906 г. генерал-губернатор К.Ф. Кршивицкий. Он обращал внимание министра внутренних дел на то, что: «Усилившиеся в последнее время стремления местной Римско-католической церкви выступить на путь борьбы и прозелитизма на почве польского национального движения, вполне основательны и требуют со стороны правительства принятия определённых и твердых мер, способствующих введению местного населения в круг общих задач и интересов Русского государства. С этой целью необходимо дать правильное руководство пробуждающемуся к сознательной жизни народностей литовской и белорусской и помогать их здоровому росту»[24].
К.Ф. Кршивицкий предлагал П.А. Столыпину политику поощрения «здорового этнонационализма» белорусов и литовцев в качестве своего рода противовеса польскому этническому национализму, претендовавшему на политическое, культурное и религиозное доминирование в Северо-Западном крае. Адаптация положений указа 17 апреля к религиозно-этническим особенностям края должна была стать одним из инструментов такой политики. Однако этому препятствовала позиция, занятая Виленским епископом фон Роппом и прелатом Денисевичем, которые настаивая на каноническом истолковании указа, пытались посредством государственной школы ускорить процессы формирование польского этнического самосознания русского населения Литвы и Белоруссии.
3. Разрастание конфликта вокруг языка преподавания католического Закона Божьего в народных училищах.
Правовой выход из конфликта, возникшего между религиозной и светской интерпретацией пункта 14 указа о веротерпимости, обязано было, согласно Положению Комитета Министров от 17 апреля 1905 г., предложить министерство народного просвещения. Собрав и проанализировав мнения попечителей учебных округов, ученый комитет МНП подготовил проект временных правил о преподавании закона Божьего инославных христианских исповеданий на природном языке учащихся, который был согласован с министерством внутренних дел. Одновременно решением МНП были отменены все распоряжения министерства, которые противоречили пункту 14 указа о веротерпимости [25].
22 февраля 1906 г. временные правила «О преподавании Закона Божия инославных христианских исповеданий и порядке наблюдения духовных лиц за преподаванием сего предмета в учебных заведениях ведомства народного просвещения» были утверждены министром народного просвещения И. Толстым. Согласно правилам на территории империи:
«2) Обучение закону Божию инославных исповеданий производится на родном языке учащихся, определяемом письменным заявлением родителей или опекунов учащегося.
3) Если учащиеся одного и того же исповедания, желающие обучаться закону Божию, принадлежат к разным народностям, то они разделяются в отношении родного языка на несколько групп, и преподавание вводится прежде всего для большинства; затем, по мере возможности, организуется преподавание закона Божия на всех прочих языках, для прочих групп учащихся. При невозможности же сего, с согласия родителей и опекунов, допускается введение преподавания на одном известном всем учащимся данных групп языке, например, русском, белорусском и пр., причем несколько групп могут быть соединяемы в одну…
6) Преподавание производится по программам и учебникам, одобренным подлежащей духовной властью соответственного исповедания и допущенным к употреблению министерством народного просвещения.
7) Преподавание поручается духовным лицам соответствующего исповедания, и только при отсутствии их, светским учителям того же исповедания…
8) Законоучителя инославных исповеданий приглашаются с правом голоса в заседания педагогических советов для участия в суждениях совета по вопросам, касающимся как учеников, обучающимся у них закону Божию, так и самого преподавания означенного предмета.
9) Вознаграждения законоучителей инославных исповеданий производится в размерах, определяемых местными учебно-окружными начальствами, из специальных средств заведений, восполняемых суммами государственного казначейства, где таковые ассигнованы[26].
Временные правила 22 февраля 1906 г. конкретизировали положения пункта 14 указа о веротерпимости и пункта 6 указа от 1 мая. Вопрос о выборе языка преподавания закона Божьего был выведен из непосредственного ведения католического духовенства и предоставлен решению родителей и опекунов учащихся. Правила 22 февраля не могли устранить влияние этнически ангажированных приходских ксендзов на языковой выбор родителей, принадлежавших к их пастве. Но они давали возможность школьной администрации требовать применения светского, принятого в переписи 1897 г., способа определения «природного» языка учащихся. Вместе с тем увеличивалась степень участия законоучителей в учебно-воспитательном процессе. Были решены и вопросы материального вознаграждения инославного духовенства, преподававшего в учебных заведениях империи. Одним словом, с известным запозданием был разработан и утвержден единый для всей империи механизм правоприменения вышеупомянутых указов, призванный реализовать религиозные права инославных христиан на обучение закону Божьему на этнических языках, в объеме, предусмотренном законом.
Ещё раньше, в начале 1905 - 1906 учебного года в учебных заведениях Виленского округа было разрешено преподавание польского и литовского языков в качестве необязательного предмета. Затем в октябре того же года был отменен запрет на употребление польского языка в стенах учебных заведений округа. В народных училищах тех уездов Виленской и Гродненской губерний, где польское и особенно литовское население было немногочисленно, языком преподавания католического Закона Божьего для белорусов и малороссов оставался, как правило, язык русский[27].
Однако предпринятые МНП меры по адаптации положений вышеупомянутых указов к условиям Северо-Западного края и белорусских губерний не утраивали римско-католическую иерархию и духовенство, которые пытались навязать требования церковных циркуляров в государственной школе. Это недовольство русской государственной школой особенно рельефно выразилось в пастырском послании епископа фон Роппа от 29 сентября 1906 г. Обращаясь к римско-католическому населению Виленской епархии, епископ внушал своей пастве: «Казенные школы нам ничего не дают: учителя не наши, «не тутейшие», всегда не нашей веры, часто совершенно неверующие и детей ваших делают неверующими. И я не могу советовать вам посылать ваших детей в казенные школы, пока школы эти таковы, какими были поныне. Если в них ходит ксендз, то я не воспрещаю посылать в них детей, но не советую и не приказываю. Даст Бог обстоятельства изменяться и школа станет лучшей. До тех же пор учите детей по домам, как кто может, и усердно посылайте их в костел, к ксендзу или к лицам набожным, которые учат детей, и это не только до первой исповеди и причастия, но и далее, как только можно продолжительней…Детей нужно учить читать и писать, требуется знать язык русский, который нам сплошь бывает надобен, но нужна также учиться чтению и письму на том языке, на котором печатаются римско-католические молитвенники, например, как у нас по-польски, или по-литовски… Нас преследуют! Что же делать! Потерпим ещё, и, даст Господь, преследование окончится, и можно будет свободно учить детей, как нам нужно и как единственно будет хорошо не только для детей, но и для всего государства»[28].
Идеи, изложенные в этом послании, являлись, по сути, повторением положений партийной программы Конституционно-католической партии, основанной фон Роппом в феврале и запрещенной в марте 1906 г. В этой программе, носившей популистско-клерикальный характер, выставлялось также и требование создания народной школы: «С учителями нашей народности и нашей веры, с подобающим положением в школе наших священников, и с отделением школы христианской от нехристианской»[29].
Предлагаемый партией фон Роппа проект преобразования народного просвещения ставил своей целью создание школы, сегрегированной по религиозно-этническому принципу. Послание фон Роппа вновь предлагало католикам епархии в качестве программы действий сегрегацию учащихся, религиозно-этническое обособление и архаизацию начального образования. Указывая на генетическую связь этих документов можно в целом охарактеризовать их в качестве проекта, содержавшего под социально популистской оболочкой идеи разделительного клерикального трайбализма. Направленные на усиление власти католического духовенства и сегрегацию российского общества по религиозно-этническому принципу, они противоречили общему направлению интегративной образовательной политики правительства, направленной на преодоление религиозно-этнических противоречий и модернизацию Северо-Западного края.
Издание этого послания вызвало негативную реакцию у генерал-губернатора К.Ф. Кршивицкого. Он дважды, в октябре и ноябре 1906 г. обращался к П.А. Столыпину с просьбой об увольнении фон Роппа с Виленской кафедры, «необходимом для спокойствия края». Однако положительной реакции на его просьбу не последовало[30].
Анализируя действия фон Роппа, полковник А.Г. Загряжский в своей записке «О мерах борьбы с тайным обучением в Северо-Западном крае» обратил внимание на последовательный характер действий епископа: «Посланием этим окончательно рекомендовалось верным католикам озаботиться организацией внешкольного обучения детей, так как правительственные школы, очевидно, основным требованиям польско-католической идеи удовлетворить не могли…
Дело дискредитирования в глазах населения правительственной школы, таким образом, велось постепенно и систематично: сначала скептически-враждебное отношение Роппа к работе межведомственной комиссии в Вильно, затем циркуляр 22 августа 1905 г., стоящий в связи с частью программы Конституционно-католической партии, которая трактовала о школьном вопросе и, наконец, третья часть послания 29 сентября 1906 года, коим правительственные школы низводились на ступень учреждений абсолютно бесполезных, если не вредных для истинного католика-поляка»[31].
Послание епископа Эдуарда с призывом бойкотировать государственную начальную школу получило практическое воплощение. Римско-католическое духовенство Виленской епархии при богослужениях и в частных беседах начало открыто призывать прихожан не допускать своих детей к посещению сельских народных училищ. Наиболее ревностные этнические активисты из ксендзов называли государственную школу «московской», и внушали прихожанам, что «все католики как поляки, должны учиться по-польски и в польских школах, а не в московских». В местах, где католики-белорусы по-прежнему посылали своих детей в народные училища, ксендзами применялись более строгие меры церковного воздействия. Например, ксендзы угрожали не принимать к исповеди, как родителей, так и детей, посещающих русские государственные школы. Были случаи, когда ксендзы прогоняли идущих в училище учеников-католиков домой, а родителей-ослушников заставляли лежать в костеле «крыжем»[32].
Яркими примерами негативного отношения ксендзов к «природному» русскому и белорусскому языку учащихся-белорусов, стали действия ксендза М. Саросека, настоятеля Росского костела. Он отказался преподавать закон Божий на белорусском языке, так как для него он был «чужд». Ксендз уведомил фон Роппа, что в случае, если дирекция народного училища воспретит преподавать закон Божий на польском языке, он будет вынужден «воспретить детям посещать школу». Епископ фон Ропп благословил ксендза Саросека на запрещение родителям посылать в школу детей, если администрация будет препятствовать преподаванию закона Божьего на польском языке[33].
Сокольский декан Антоний Подгайло заявил учебному начальству, что преподавать закон Божий на русском языке учащимся-белорусам он отказывается из принципа, и, войдя в раж, заявил директору народного училища: «Внушать ученикам, что они белорусы, Вы не имеете права, если Вы это себе позволите, то узнаете, что значит иметь дело с ксендзом; я подниму небо и землю, готов погибнуть, но поставляю на своем»[34].
В противовес фон Роппу, примером прагматического и вместе с тем сугубо церковного подхода к решению вопросов религиозного обучения детей-католиков в государственной школе Ковенской губернии являются действия епископа Тельшевского Мечислава Паллюлиона. Администрация Виленского учебного округа предоставила епископу информацию, их которой следовало, что ксендзы-законоучители «крайне неаккуратно посещают уроки Закона Божьего в училищах», а часть из них «вовсе не посещают училищ». Реакция епископа была жесткой. 5 декабря 1906 г. Паллюлион обратился к духовенству епархии с посланием, в котором заявил, что: «Такое отношение законоучителей к преподаванию Закона Божьего в училищах не может быть терпимо… В течение двух трех лет школьного обучения ревностный законоучитель может наставить учащихся детей в догматических и нравственных истинах веры и дать им опору и руководящие начала для дальнейшей их жизни. Школьное упущение в деле религиозно-нравственного воспитания в нынешних наших условиях невозместимо: церковных школ нет, катехизации в костеле невозможно сравнить с систематическим обучением Закону Божьему в школе»[35].
Однако сугубо церковный путь решения проблемы религиозного образования и воспитания учащихся-католиков в рамках систематического государственного образования не устраивал епископа фон Роппа, Он предпочел бросить прямой политический вызов правительству, демонстрируя силу духовной власти католического духовенства. Однако жертвами политизации церковного служения стали учащиеся-католики, которых принудили к отказу от посещения народных училищ. Эти учащиеся должны были теперь ориентироваться на незаконные и примитивные формы начального обучения в тайных польских школах. Попытка объединить разрываемое этническими противоречиями духовенство и паству своей епархии путем бойкота государственной школы оказалась не самым удачным политическим ходом для дальнейшей церковной карьеры этого епископа.
[1] Комзолова. А.А. Политика самодержавия в Северо-Западном крае в эпоху Великих реформ. М., 2005. С.166.
[2] Подробнее см: Бендин А.Ю. Граф М.Н. Муравьёв Виленский и национальное пробуждение белорусского народа в 60-е гг. XIX в. // Исторический поиск Беларуси: альманах /сост. А.Ю. Бендин/. Минск, 2006. С. 53 – 77.
[3] Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII-нач. ХХ вв.). Т.1. СПб., 1999. С. 40-41; Каппелер А. Россия – многонациональная империя. Возникновение. История. Распад. М., 2000. С.177.
[4] Национальный исторический архив Беларуси. Далее: НИАБ. Ф.1430. Оп.1. Д.46935. Л.4 об.
[5] Русское дело на окраинах. / Сборник статей разъясняющих польское дело в Северо-Западном крае. Выпуск II. Сост. С.В. Шолкович. Вильна, 1887. С.447; Сталюнас Д. Границы в пограничье: белорусы и этнолингвистическая политика Российской империи на западных границах в период великих реформ // Ab imperio. 2003. № 1.С. 261-292.
[6] Бабин В.Г. Государственная образовательная политика в Западных губерниях во второй половине XIX начале XX в. / Власть, общество и реформы в России (XVI- начало XXв.): Материалы научно-теоретической конференции 8-10 декабря 2003 г. СПб., 2004. С. 205 -206.
[7] Согласно российскому законодательству: «Детям, принадлежащим к Римско-Католическому вероисповеданию, Закон Божий преподается их законоучителями на русском языке. В течение первого года обучения, в случае необходимости, может быть, при обучении этому предмету, допущено употребление местного наречия (жмудского, литовского, латышского и немецкого)». // Свод Законов Российской империи. Т.11, ч.1. СПб., 1893. Ст. 3549.
[8] Литовский государственный исторический архив. Далее: ЛГИА. Ф.378. Оп.1864. Д.2096. Л.3.
[9] Корнилов И.П. Русское дело в Северо-Западном крае. Материалы для истории Виленского учебного округа преимущественно в Муравьёвскую эпоху. Издание второе, проверенное и доп. (посмертное). Вып. первый. СПб., 1908. С.218-219, 280-281.
[10] О том, что ключевую роль в конструировании этничности играет политика этнического предпринимательства, т.е. мобилизация членов этнической группы на коллективные действия со стороны лидеров, которые преследуют политические цели, а не выражают культурную идеологию группы или «волю народа», писал В.А. Тишков. См: Тишков В.А. Реквием по этносу: исследования по социально-культурной антропологии. М., 2003. С.107.
[11] НИАБ. Ф. 2001. Оп.1. Д.1922. Л.11 об.
[12] Циркуляр по Виленскому учебному округу за 1899 год. Вильна, 1899. С.37.
[13] Подробнее см: Бендин А.Ю. Религиозно-этнические противоречия и конфликты на территории Северо-Западного края Российской империи (вторая половина XIX - начало XX вв.) // Русский сборник: Исследования по истории России / Ред.-сост. О.Р. Айрапетов и др. Т.VIII. М., 2010. С. 59-94.
[14] Именной высочайший указ правительствующему Сенату. 17 апреля 1905 г. Об укреплении начал веротерпимости // Законодательные акты переходного времени 1904 -1908 гг. Издание 3-е, пересмотренное и доп. по 1 сентября 190 8г. Под ред. Н.И. Лазаревского. СПб., 1909. С.36.
[15] Там же. С.53-54.
[16] ЛГИА. Ф.694. Оп.1. Д.2803. Л.2, 12, 20.
[17] ЛГИА. Ф.694. Оп.1. Д. 2811. Л.93.
[18] Российский государственный исторический архив. Далее: РГИА. Ф.821. Оп.10. Д. 201. Л.22.
[19] ЛГИА. Ф.694. Оп.1. Д. 2810. Л.16 -17.
[20] ЛГИА. Ф.567. Оп.12. Д. 6385. Л.52.
[21] РГИА. Ф.821. Оп.150. Д.150. Л.3.
[22] ЛГИА. Ф.694. Оп.1. Д. 2811. Л.44 об.
[23] ЛГИА. Политическое отделение. Ф. 378. Оп.1864. Д. 2096. Л. 3-5; Ф.378. Оп.1869. Д. 66. Л.48-49; НИАБ. Ф.295. Оп.1. Д.1671. Л.58.
[24] ЛГИА. Ф.378. Оп. 1906. Д.412. Л.3.
[25] ЛГИА. Ф.694. Оп.1. Д.2811. Л.130.
[26] Циркуляр по Виленскому учебному округу за 1906 г. Вильна, 1906. С.122 - 123.
[27] Циркуляр по Виленскому учебному округу за 1905 г. Вильна, 1905. С.371, 395.
[28] Вестник Виленского Православного Свято-Духовского братства.1907. №16. С.327.
[29] Государственный архив Российской Федерации. Далее: ГАРФ. Ф.102. Оп.236. Д. 59. Л.3.
[30] ЛГИА. Ф.378. Оп.1907. Д.359. Л.53.
[31] ЛГИА. Ф.378. Оп.1911. Д.45. Л.237; В главе о просвещении Конституционно-католической партии фон Роппа, говорилось: «Народная бесплатная школа должна быть на родном языке, с обязательным преподаванием закона Божия, с признанием государственного языка, с учителями нашей народности и нашей веры, с подобающим положением в школе наших священников, и с отделением школы христианской, от нехристианской». См: ЛГИА. Ф.378. Оп. 1905. Д. 395. Л.76.; А.А. Станкевич, критикуя эту католическую программу, писал: «Вступая, таким образом, в борьбу с современной постановкой начальной государственной школы в крае и признавая желательность её национализации, партия в тоже время замыкает начальное образование в границы строго католического обучения, не допуская даже в школу учителя-некатолика, иными словами – ставит ребром вопрос о замене государственной начальной школы – школой католического прихода». См: Станкевич А. Католическая церковь в современном движении русского общества. Вильна, 1906. С.6.
[32] ЛГИА. Ф.378. Оп.1909. Д.174. Л.3.
[33] РГИА. Ф.821. Оп.150. Д.157. Л.150.
[34] РГИА. Ф. 821. Оп.150. Д.167. Л.13.
[35] ЛГИА. Ф. 696. Оп. 2. Д. 448. Л.13.
РУССКИЙ СБОРНИК: Исследования по истории России. Том X. Москва, Москва, РЕГНУМ, 2011 г.