Доклад доктора исторических наук, профессор кафедры гражданского права и процесса Филиала РГСУ в г. Минске Кирилла Владимировича Шевченкона состоявшейся 20 января 2013 г. конференции«Польское шляхетское восстание 1863 г. Взгляд на события 150 лет спустя».
В идеологии чешского национального движения в XIX в. очень важное место традиционно принадлежало идее славянской взаимности. Ядром созданной Я. Колларом концепции славянской общности было «понимание славянства как единого целого – «славянской нации».[1] Подобные взгляды в различной степени были свойственны большинству чешских «будителей» первой половины и середины XIX века, рассматривавших чехов исключительно в общеславянском контексте.
В наибольшей степени славянские чувства чехов были направлены на Россию, единственное к началу XIX века независимое славянское государство, военная мощь и политическое значение которого являлись важным стимулирующим фактором в деятельности чешских «будителей». Русофильские настроения среди чешской интеллигенции резко усилились после контактов чехов с русской армией в ходе наполеоновских войн в 1799-1800 гг. и в 1813 г., когда русские войска находились на территории Чехии, где они были с радостью и воодушевлением встречены местным населением. «Малочисленность народа и его сил должна была быть компенсирована величием хотя и чужим, но все-таки величием соплеменников»,[2] - писал в 1894 г. Т.Г. Масарик, пытаясь объяснить корни чешского русофильства.
Наряду с русофильством для чешских национальных деятелей были характерны и полонофильские взгляды. Если Россия завораживала чехов своим военно-политическим могуществом и международным авторитетом, усилившимся после наполеоновских войн и вызывавшим «усиленное биение пульса славянского чувства»,[3] то поляки вызывали сочувствие у чехов схожей исторической судьбой, заключавшейся в утрате государственной независимости и вхождением польских земель в состав других государств. Совмещение русофильских и полонофильских взглядов было в это время характерно для многих чешских национальных деятелей. Естественно поэтому, что русско-польское противоборство и польские восстания против России воспринимались чешским обществом крайне болезненно. Уже польское восстание 1830-1831 гг. стало причиной серьезной напряженности и идейного размежевания в чешском обществе. В этом отношении 1830-1831 гг. были предвестником еще большей напряженности в 1863 г., приведшей к открытому конфликту.
* * *
Ведущая чешская газета «Народни листы» (Národní Listy), орган чешской национальной партии, вплоть до начала беспорядков в русской Польше отзывалась о России и императоре Александре II весьма позитивно, особенно подчеркивая важность отмены крепостного права для всех славянских народов. По словам газеты, отмена крепостничества в России «наполняет радостью всех славян» прежде всего потому, что «завистливые народы соседние», указывая на русское крепостное право, твердили на этом основании о врожденной предрасположенности славян к «вечному рабству». Отныне, утверждали «Народни листы», это «язвительное оружие» выбито из рук славянских недоброжелателей.[4]
Однако уже апрельские беспорядки в Варшаве в 1861 г., в подавлении которых участвовали русские войска, вызвали критическую реакцию ведущей чешской газеты, писавшей о жестоком поведении армии и об убийствах женщин и детей, что, по ее мнению, в значительной степени испортило репутацию Александра II как великодушного освободителя от крепостного рабства миллионов русских крестьян. Вместе с тем, часть вины за происшедшее «Народни листы» возлагали и на самих поляков, «провоцирующих русскую администрацию и армию».[5] Основную вину за резкое обострение ситуации в Царстве Польском «Народни листы» были склонны возлагать не столько на императора, сколько на русских чиновников, управлявших Польшей. По мнению газеты, лучшим способом решения польского вопроса для России было бы возвращение Царству Польскому собственной национальной администрации, финансовой системы и армии, т.е. тех прав, которые оно имело в соответствии с решениями Венского конгресса 1815 г.[6]
Вплоть до начала восстания чешские газеты делали попытки дистанцироваться от конфликта и играть роль бесстрастного посредника. «Мы, чехи, любим одинаково оба народа и усматриваем в них не только поляков и русских, но родственные племена славянские, на которых лежит проклятие славянства – братоубийство и разобщенность»,[7] - писали «Народни листы» в ноябре 1862 г. Вместе с тем, здесь же «Народни листы» выражали сочувствие «героическому народу польскому», на «кровоточащие раны которого», по словам газеты, чехи смотрят «глазами, полными слез».[8] При этом «Народни листы» подчеркивали необходимость отделять русский народ, не имеющий ничего против поляков, от угнетателей польского народа, к числу которых газета относила «отвратительную касту чиновников без славянского и национального самосознания»,[9] намекая на немецкую этническую принадлежность многих высших русских чиновников в Царстве Польском.
Начало январского восстания 1863 г. застало чешскую прессу врасплох. Первоначально чешские периодические издания даже «не хотели верить информации о начале восстания и предрекали ему неудачу».[10] Однако развитие событий очень быстро сделало польский вопрос и польско-русские отношения одной из главных тем в чешской прессе. В пространной статье об отношениях России и Польши, опубликованной 25 января 1863 г., «Народни листы» эмоционально и противоречиво комментировали начавшееся восстание. С одной стороны, чешская газета осудила политику Николая I в польском вопросе как деспотичную, отметив вместе с тем и разочарование поляков Александром II, реформы которого не могли удовлетворить польские ожидания.[11] С другой стороны, признавая правомерность «озлобленности и отчаяния» поляков, «Народни листы» выражали свое неодобрительное отношение к начавшемуся восстанию, поскольку, не ставя под сомнение «мужество и жертвенность поляков», они, тем не менее, были уверены в том, что восстание не достигнет своей цели. По мнению газеты, полякам «не хватает сил» и «преимущество русских является слишком большим»».[12] Кроме того, «Народни листы» проницательно указывали на то, что в восстании не примут участия польские крестьяне, которые, по словам газеты, «к сожалению, не столь сознательны как наши чешские крестьяне…».[13] Здесь же «Народни листы» высказывали оправдавшееся позже предположение о том, что начавшееся восстание «не станет всеобщим как в 1830 г., а превратится лишь в кровавые стычки».[14] Содержание и тон публикации свидетельствовали о полностью пропольской позиции печатного органа чешской национальной партии, который, солидаризируясь с целями восставших, выражал несогласие лишь с методами достижения этих целей, считая их нереальными.
Если в самом начале редакция газеты «Народни листы» стремилась к сдержанности и объективности, то уже через несколько месяцев содержание газеты стало еще более пропольским, а статьи о восстании приобрели более сочувственный и оптимистичный по отношению к восставшим тон, выражая надежды на их успех. Рубрику о Польше в это время редактировал убежденный полонофил и сторонник восставших А. Котик.[15] Редакция газеты с начала восстания получала большое количество писем из Польши и Галиции, «информация которых часто была тенденциозной и несоответствующей действительности. Речь шла в основном об успехах поляков… Все это, - полагал чешский исследователь В. Жачек, - свидетельствовало о прекрасной организации польской пропаганды за рубежом…».[16] Хорошо отлаженный механизм польского политического пиара оказал воздействие на позицию ведущих чешских газет. Если поначалу редактор газеты «Народни листы» Э. Грегр воспринимал пропольские материалы из-за рубежа скептически и не был склонен публиковать всю содержавшуюся в них информацию, то позже под влиянием своего полонофильского окружения он изменил свои взгляды в более благоприятном для поляков направлении. Единственным членом редакции газеты «Народни листы», который занимал прорусскую позицию, был Ержабек.[17]
В это же время наметился конфликт между редакцией «Народних листов», занимавшей откровенно пропольские позиции, и лидерами национальной партии Ф. Палацким и Ф. Ригером, которые воспринимали польское восстание как контрпродуктивное и достойное всяческого сожаления событие и в целом были на стороне России.
«Московские ведомости», характеризуя отношение чехов к польскому восстанию, констатировали в апреле 1863 г., что «чешское общество в высшей степени заинтересовано теперь польскими событиями… Тут насчитываются всевозможные партии – есть партия так называемая московская, есть партия польская, есть партия Герцено-Бакунинская, партия Лангевича, партия Мерославского… Одни, видя спасение для Чехии единственно в ее союзе с ближайшим соседним народом польским, требуют окончательного истребления и изгнания из Чехии так называемого руссоманства, и разрыва всех сношений Чехии с Россией… Другие, напротив, считают необходимым идти по прежней дороге, не увлекаясь заманчивыми идеями поляков и не поддаваясь первым впечатлениям…».[18]
Весной 1863 г. антироссийские и пропольские настроения настроения чешской прессы заметно усилились. Информация о событиях в русской Польше, публиковавшаяся на страницах чешских печатных изданий, касалась главным образом успехов и героизма повстанцев; действия русских войск изображались исключительно в негативно-критическом ключе, при этом акцент делался на жестоком обращении русской армии с мирным населением и повстанцами. Широко применявшиеся повстанцами карательные акции и террор против не поддерживавшего их мирного населения в Беларуси, Литве и в самой Польше откровенно замалчивались. Избранная повстанцами тактика партизанской войны получила поддержку на страницах чешских газет, полагавших, что таким образом повстанцы приобретут необходимый боевой опыт. «Пусть военное счастье решит, кто достоин победы! – провозглашали «Народни листы» в феврале 1863 г. – Независимо от того, снискают ли поляки лавры победителей или потерпят поражение, у нас, чехов, они всегда найдут самое теплое сочувствие».[19]
Если описание действий поляков в чешских газетах непременно сопровождалось столь комплиментарными эпитетами как «храбрый», «жертвенный», «героический», то «русские солдаты изображались не только как орудие русского деспотизма, но и как крайне жестокая масса, в опьянении убивавшая раненых, жегшая дома, бесчестившая женщин…».[20] Подобная тональность публикаций была предсказуемой, поскольку «основным источником для чешской прессы были польские и немецкие издания».[21]
Большое внимание чешская пресса уделяла международной обстановке и отношению к польскому восстанию со стороны европейских государств, нередко критикуя их руководство за недостаточную поддержку восставших. «Польша истекает кровью, дипломатия и журналистика собирают урожай, - писали «Народни листы» в апреле 1863 г. – Везде лишь разговоры, действия отсутствуют. Сам Пальмерстон заявил в парламенте, что помощь полякам будет оказана, но лишь путем дипломатических переговоров. Франция, уже имевшая готовый план, отказалась от него, так как не хотела действовать в одиночку без поддержки Австрии…».[22] Поведение европейской дипломатии и крупнейших европейских держав в лице Франции, Англии и Австрии привело редакцию «Народних листов» к выводу о том, что «ни одна из трех держав не обладает ни необходимой волей, ни отвагой действительно встать на защиту истекающего кровью польского народа…».[23] Ожидание некой «отваги» от европейских государств в польском вопросе свидетельствовало о романтизме и дилетантской наивности чешских журналистов. Европа в первую очередь была заинтересована в решении своих собственных внешнеполитических задач, используя поляков в качестве инструмента. Так, например, «Лондон был не слишком обеспокоен судьбой поляков, но хотел использовать ситуацию для срыва русско-французского внешнеполитического диалога и немало преуспел в этих планах…».[24] Мысль о возможности беспорядков и революции в России, которые бы оказали большую помощь полякам, высказывал на своих страницах и «Глас».[25] Примечательно, что объявленную царем амнистию повстанцам «Глас» трактовал как хитрый дипломатический маневр Горчакова, призванный внести разлад в действия европейских союзников.[26]
Обсуждая возможную реорганизацию Европы в связи с гипотетическим восстановлением польской государственности, чешские газеты выражали согласие с обсуждавшимся в европейской прессе планом возрождения Речи Посполитой в составе Царства Польского, Литвы, Подолии и Украины. По мнению чешских газет, от Галиции и Познаньщины в этом случае поляки откажутся, и планируемая реорганизация Европы принесет пользу всем европейским странам, кроме России. Подобный сценарий рассматривался полонофильской чешской прессой как оптимальный. Чешских борцов за польскую независимость при этом ничуть не смущало ни то, что Познаньщина была исконно польской землей и познанские поляки подвергались жесткой германизаторской политике со стороны Пруссии, ни то, что Литва и Украина не являлись этнически польскими землями и их коренное население не проявляло желания войти в состав возрожденной Польши. Данный сюжет вообще не получил сколько-нибудь широкого освещения на страницах чешской прессы, поскольку он подрывал широко тиражируемый пропагандистский тезис о справедливости требований польских повстанцев. Между тем, ряд документов, в том числе воззвание виленского повстанческого центра к народам Литвы и Белоруссии, написанное 11 июня 1863 г. на белорусском языке латинской графикой, фактически свидетельствовало о массовом неприятии повстанческой власти и сопротивлении коренного населения белорусско-литовских губерний польским повстанцам. «Польское правительство спрашивает вас, по какому праву вы смели помогать москалю в нечистом деле?! – гневно вопрошало воззвание повстанческого центра в Вильно. – Кто хочет неволи московской – тому мы дадим виселицу на суку…».[27] После запугивания населения петлей «справедливое польское правительство» требовало от жителей литовских и белорусских земель «не помогать больше москалю ни в чем», не участвовать «в милиции и в караулах по селам», угрожая в противном случае неизменной виселицей, а также подчиняться только польскому правительству и лишь ему платить подати.[28] Данный документ должен был быть прочитан «в каждой церкви, костеле и по деревням».[29] Сам тон и содержание данного документа свидетельствовали об отсутствии массовой поддержки у польских повстанцев в белорусско-литовских губерниях и о том, что польские повстанческие структуры тут выступали фактически в роли оккупационной администрации. О повсеместном «враждебном отношении» к повстанцам крестьянства Литвы и Белоруссии «за исключением Ковенской губернии» писал в своих мемуарах и член повстанческого правительства Оскар Авейде.[30]
Сильные пропольские эмоции и стремление во что бы то ни стало увидеть поляков в роли победителей временами приводили к тому, что чешская пресса попросту выдавала желаемое за действительное. В середине апреля «Народни листы», противореча собственным более ранним и значительно более трезвым оценкам польского восстания, писали, что повстанческое движение охватило весь народ, в том числе «шляхту, мещанство и в значительной степени сельское население. Поэтому мы думаем, что 1863 год не станет параллелью 1831 года…».[31]
С мая 1863 г. польскому вопросу большое внимание стал уделять еженедельник «Болеславан», издававшийся в г. Млада Болеслав к северо-востоку от Праги. «Болеславан», получавший финансовую поддержку от демократически и полонофильски настроенного князя Турн-Таксиса, сразу занял радикально-пропольскую позицию, превзойдя в этом отношении пражскую периодику и «доходя в своем полонофильстве до крайности».[32] На своих страницах «Болеславан» демонстрировал почти религиозный экстаз в отношении поляков и польского восстания, рисуя мифический образ польских повстанцев как храбрых и благородных рыцарей без страха и упрека, а их противников – как заклятых врагов свободы, демократии и прогресса. Стремясь всячески способствовать распространению полонофильских настроений среди чехов, «Болеславан» апеллировал к этнической и исторической близости чехов и поляков и подчеркивал, что «народ наш осознает братство чехов и поляков и наши народы постоянно помогали друг другу в беде».[33] Поляки часто изображались им в качестве объекта для подражания; Россия же представлялась отсталой и реакционной страной жесточайшего чиновничьего деспотизма, не имеющей права выступать в роли защитника славянских народов. Если «Народни листы» стремились по возможности избегать конфликтов с лидерами чешской национальной партии Ф. Палацким и Ф. Ригером, занимавшими критическое отношение к польскому восстанию, то «Болеславан» открыто вступил с ними по этому вопросу в жесткую полемику.
В статье, опубликованной 1 июня 1863 г., «Болеславан» обрушился с резкой критикой на Ф. Палацкого за приписываемую ему фразу о том, что «пропольские симпатии нам очень вредят в Петербурге» и что «спасение славянства – в русском царе. В победу поляков я не верю; но если они победят, это станет нашим самым большим несчастьем».[34] Полемизируя с Палацким, «Болеславан» писал, что спасти себя могут только сами народы, а не правительства и тем более не русский царь; что, в отличие от Палацкого, он верит в окончательную победу поляков и что только свободная Польша сможет помочь чехам.[35]
В своем пространном ответе «Болеславану», опубликованному в «Народних листах» 8 июня 1863 г., Палацкий проанализировал восстание как историк и политик в более широком общеевропейском контексте, расставив все точки над «i» и одновременно выразив отношение к польскому восстанию той части чешского общества, которая была более благожелательна к России и которую раздражала откровенно полонофильская позиция ведущих чешских газет. Констатировав, что «Болеславан» исказил его слова вплоть до откровенной лжи, Палацкий отметил, что спасение славянства он всегда усматривал в самом славянстве, а отнюдь не только в русском царе. Выразив свое сочувствие ведущим неравный бой полякам, Палацкий, тем не менее, категорически заявил, что считает восстание колоссальным несчастьем для славян вообще и для поляков в особенности.[36] По словам ведущего чешского политика и историка, «только революционеры и враги славян, а также крайне недальновидные и несамостоятельные в своих суждениях люди могут радоваться военным действиям в Польше».[37] Чешский политический деятель также подчеркнул, что польское восстание выгодно прежде всего тем, кого страшит растущая мощь России и кто хотел бы поставить этому барьер в лице возрожденной Польши; при этом остальные славяне, по словам Палацкого, станут добычей немцев.[38] Конкретизируя свою мысль, Палацкий подчеркивал, что не имеющая поддержки собственных крестьян польская шляхта может победить только с чужой помощью, главным образом с помощью немцев, что сделает ее зависимой от немецкой политики. Реагируя на популярные в чешской полонофильской прессе панегирики польскому свободомыслию, Палацкий не без иронии напоминал своим оппонентам, что польская шляхта совершенно равнодушна к судьбе своих «хлопов» и что она без всяких на то оснований присваивает себе право господства даже над русским Киевом. Задав риторический вопрос о том, кто предпочтительнее для польских крестьян – собственные паны или русское правительство, Палацкий затронул и табуизированный в чешской прессе сюжет о широко практикуемых повстанцами карательных акциях в отношении тех, кто отказался поддерживать восстание, крайне негативно отозвавшись о подобной практике.
Реакция Палацкого на польское восстание вызвала большой интерес в России. Газета «Русский инвалид» полностью перепечатала данную статью Палацкого в одном из своих номеров под названием «Суждение г. Палацкого о польском вопросе»; при этом в перепечатанной статье был оставлен и весьма нелестный отзыв Палацкого о русском царизме как о симбиозе татарских и немецких государственных начал.[39] Если оценка Палацким польского восстания была с пониманием воспринята в России, то реакция чешской и европейской прессы на его выступление была прямо противоположной.
Во враждебной Палацкому прессе распускались слухи о том, что он получает деньги из России, за которые его зять Ригер приобрел крупное земельное имение и замок Малеч.[40] Редактор «Народних листов» Э. Грегр, опубликовавший статью Палацкого, был в этом споре на стороне его противников и впоследствии даже высказывал сожаление в связи с тем, что согласился ее опубликовать.[41] Спор лидеров национальной партии Палацкого и Ригера с редакцией газеты «Народни листы», являвшейся печатным органом их партии, впоследствии перерос в открытый конфликт, результатом которого было основание Палацким новой политической газеты «Народ». Данный конфликт стал впоследствии одной из существенных причин раскола национальной партии на старочехов и младочехов.
Позиция ведущих чешских газет в русско-польском противоборстве вызвала гневную реакцию некоторых словацких печатных изданий. Издававшиеся в Будапеште «Пештбудинские ведомости», оценивая публикации в чешской прессе, писали 12 июня 1863 г., что «борьба против петербургского двора зашла уже так далеко, что… на месте русского народа оказалась некая империя азиатских дикарей. Славные мужи и будители чешского народа забыты… Журналы смыкаются с немцами в брани и ругани в адрес русских, тщательно выискивая или выдумывая что-нибудь против России…».[42] Характеризуя само восстание, газета отмечала, что «Польша… не борется за «нашу и вашу свободу», а ведет борьбу не против русского правительства, но против самого русского народа…».[43] Крайне негативно «Пештбудинские ведомости» отзывались о польской шляхте и ее отношении к собственному и другим славянским народам. По словам газеты, «та самая шляхта, которая сейчас провозглашает свободу, объявляла войну… славянским народам или отдавалась под охрану иностранцев, будучи чуждой собственному народу…».[44] Вокруг «Пештбудинских ведомостей» постепенно сформировался круг русофильски настроенных словаков, сербов, чехов и русинов, проживавших в Венгрии.
Полемика вокруг польско-русского вопроса в Чехии не ограничилась только прессой. С лета 1863 г. в Чехии появилось несколько брошюр, посвященных польско-русским отношениям, авторы которых не были удовлетворены освещением данного сюжета в чешских газетах. Так, например, очень критически в адрес поляков и более позитивно в адрес России высказался чешский филолог Й. Ранк, который в своей брошюре, полемизируя с чешскими полонофилами, указал на многочисленные проблемные сюжеты в польско-чешских отношениях и крайне негативно отозвался о поведении польских повстанцев в 1863 году. Солидаризируясь с Палацким, Ранк осуждал польское революционное правительство за санкционированный им террор, грабежи и насилие, что, по его мнению, ставило польских повстанцев в один ряд с заурядными бандитами. По словам Ранка, вина за тяжелое положение в Царстве Польском лежит исключительно на самих поляках, склонных к постоянным революциям и не дающих русскому правительству возможности осуществить реформы, от которых они только выиграли бы.[45] Обвинения Ранка подтверждались самими повстанцами. Так, член повстанческого правительства до августа 1863 г. О. Авейде признавал, что в силу незначительности добровольных пожертвований в пользу восставших, самым важным источником финансирования восстания «были деньги, захваченные повстанцами из законных правительственных касс…».[46]
Наиболее радикальным в своей критике поляков стал известный чешский литератор и общественный деятель Ф.Й. Йезбера, опубликовавший за свой счет брошюру «Русские, сербы, поляки и чехи с остальными славянами», которая была призвана дать ответ всей полонофильской чешской журналистике. Уже в январе 1863 г. в своем письме М.Ф. Раевскому, священнику русского посольства в Вене, Йезбера высказывал свое негодование по поводу «чешских магометан и революционеров», которые «радуются теперешней революции польской, желая раздробления русского народа и разрушения русского государства».[47]
В предисловии к своей работе Йезбера высказывает сожаление по поводу «странного и неразборчивого» отношения чешских журналистов к таким основополагающим понятиям как «правда» и «право». Иллюстрируя свою мысль, чешский литератор язвительно замечает, что чешские газеты с энтузиазмом выдают за доблесть и героизм грабежи русских банков польскими революционерами и совершаемые ими убийства русских и их сторонников с помощью кос и виселиц, в то время как наказания поляков, виновных в этих преступлениях, объявляются чешской прессой самым отвратительным варварством.[48]
Предваряя свою оценку польского восстания 1863 г. обширным историческим экскурсом, Йезбера оппонирует «Болеславану», подчеркивавшему вековую дружбу чехов и поляков, приводя многочисленные проблемные факты в истории чешско-польских отношений. Так, Йезбера не без удовольствия цитирует «Краледворскую рукопись», где поляки названы врагами чешской земли, и указывает на захват поляками Праги и их последующее изгнание местным населением в 1004 году.[49] В разделе, посвященном сути польско-русского спора в 1863 г., Йезбера солидаризируется с Гильфердингом, провозглашая, что в данном конфликте речь не идет об освобождении польской народности от угнетения и о восстановлении польской независимости от России. По убеждению Йезберы, речь идет о раздроблении русского народа, о восстановлении «в западной части русских земель ига польского меньшинства над русским народом и о разрушении Российской империи».[50] Продолжая эту мысль, Йезбера подчеркивает, что польские повстанцы претендуют не только на польские этнические земли, но и на области, где «русский народ был и остается ядром населения. Поляки постоянно ссылаются на некое историческое право… Я не буду говорить тут о средневековом историческом праве, в соответствии с которым все решал меч… Напоминаю, - писал Йезбера, - что есть более святое право и это право национальное. Польские повстанцы в своей гордости и спеси встали под ложное знамя… и их лозунг «за нашу и вашу свободу» является ложным. Они стремятся не к свободе и равноправию, а к господству».[51]
В качестве иллюстрации к своим мыслям Йезбера приводил статистические данные, в соответствии с которыми поляки составляли незначительное меньшинство в украинских и белорусско-литовских губерниях. Так, из 1.804.970 населения Киевской губернии поляки составляли лишь около 100.000; из 877.200 населения Гродненской губернии поляки насчитывали только 82.000 человек. «Проанализировав все статистические данные, - резюмировал Йезбера, - мы можем убедиться в том, что на землях, где поляки хотят восстановить свое господство, проживает 11.274.287 русских и лишь около 600.000 поляков. В землях, где звучит польский язык, каждый благородный славянин желает братскому польскому племени свободу…, но требовать, чтобы незначительное польское меньшинство господствовало над русским большинством, карая и наказывая его, есть преступление…».[52] В заключении Йезбера вновь предпринял экскурс в историю, напомнив всем «надменным и высокомерным полякам» время, когда они господствовали над всей Западной Русью, «истребляя злонамеренно и обрекая на муки православную веру и русскую народность. Все то, что их постигло, - утверждал Йезбера, - есть не что иное, как наказание за их нехристианскую гордость и высокомерие».[53] «Народни листы» не остались в долгу и ответили Йезбере пространным ироничным фельетоном, приклеив ему ярлык «чешского Муравьева».
* * *
Польское восстание 1863 г. способствовало поляризации чешской интеллигенции и разделению чешского общественного мнения на два лагеря, отстаивавших противоположные взгляды в польском вопросе; при этом «чешская журналистика была полностью на стороне поляков».[54] Это обстоятельство вскоре отразилось на чешской политической жизни.
Идейная борьба и журнальная полемика вокруг польского вопроса ускорили постепенное оформление в рамках национальной партии либерального оппозиционного крыла. Окончательное размежевание противоборствующих политических групп в рамках национальной партии произошло в 1874 г., когда она разделилась на старочехов и младочехов.
[1] Рокина Г. Теория и практика славянской взаимности. Издательство Казанского университета, 2005. С. 7.
[2] Masaryk T.G. Česká otázka. Snahy a tužby národního obrození. Praha, 1969. S. 61.
[3] Францев В.А. Очерки по истории чешского возрождения. Варшава, 1902. С. 12.
[4] Národní Listy. 30.III.1861.
[5] Národní Listy. 20.IV.1861.
[6] Národní Listy. 19.VIII.1861.
[7] Národní Listy. 2.ХI.1862.
[8] Ibidem.
[9] Ibidem.
[10] Žaček V. Ohlas polského povstání r. 1863 v Čechách. Praha, 1935. S. 36.
[11] Národní Listy. 25.I.1863.
[12] Ibidem.
[13] Ibidem.
[14] Ibidem.
[15] Žaček V. Ohlas polského povstání r. 1863 v Čechách. S. 39.
[16] Ibidem. S. 40.
[17] Ibidem.
[18] Московские ведомости. 4 апреля 1863. № 71.
[19] Národní Listy. 19.II.1863.
[20] Žaček V. Ohlas polského povstání r. 1863 v Čechách. S. 41.
[21] Ibidem. S. 40-41.
[22] Národní Listy. 3.IV.1863.
[23] Národní Listy. 11.IV.1863.
[24] Айрапетов О.Р. Внешняя политика Российской империи (1801-1914). Москва, 2006. С. 243.
[25] Hlas. 8.IV.1863.
[26] Hlas. 14.IV.1863.
[27] Восстание 1863 года. Материалы и документы. Восстание в Литве и Белоруссии 1863-1864 гг. Москва, 1965. С. 29.
[28] Там же. С. 30.
[29] Там же.
[30] Восстание 1863 года. Материалы и документы. Показания и записки о польском восстании 1863 г. Оскара Авейде. Москва, 1961. С. 542.
[31] Národní Listy. 16.IV.1863.
[32] Žaček V. Ohlas polského povstání r. 1863 v Čechách. S. 49.
[33] Boleslavan. 12.06.1863.
[34] Žaček V. Ohlas polského povstání r. 1863 v Čechách. S. 51.
[35] Ibidem.
[36] Národní Listy. 8.VI.1863.
[37] Ibidem.
[38] Ibidem.
[39] Русский инвалид. 7(19) июня 1863. № 124.
[40] Morava J. Palacký. Čech, Rakušan, Evropan. Praha, 1998. S. 197.
[41] Žaček V. Ohlas polského povstání r. 1863 v Čechách. S. 53.
[42] Peštbudínské vědomosti. 12.VI.1863.
[43] Ibidem.
[44] Ibidem.
[45] См. Rank J. Poláci a Rusové. Úvahy slovanské. Praha, 1863.
[46] Восстание 1863 года. Материалы и документы. Показания и записки о польском восстании 1863 г. Оскара Авейде. Москва, 1961. С. 529.
[47] Cesty na východ. Češi v korespondenci M.F. Rajevského. Praha: Masarykův ústav, 2006. S. 107.
[48] Jezbera F.J. Rusové, Srbové, Poláci a Čechové s ostatními Slovany. S povyjasněním nevzajemného a nepravého vzhledu některých listův českých na polsko-ruskou záležitost. V Praze, 1863. S. I.
[49] Ibidem. S. 33.
[50] Ibidem. S. 53.
[51] Ibidem. S. 62.
[52] Ibidem. S. 66.
[53] Ibidem. S. 73.
[54] Žaček V. Ohlas polského povstání r. 1863 v Čechách. S. 72.