В первых числах мая выходит в свет второй номер "Новой Немиги литературной" за 2014 год.
Предлагаем вниманию наших читателй стихи поэтессы Риммы Лютой, чья авторская подборка вошла в майский выпуск "Немиги..."
Римма Викторовна ЛЮТАЯ родилась в Воронеже. Окончила историко-теоретическое отделение Воронежского музыкального училища, Литературный институт имени А.М. Горького. Автор стихов, поэтических и прозаических переводов с английского, критических эссе, аналитических статей по проблемам культуры и искусства, либретто к ряду музыкальных спектаклей, вступительных статей к книгам.
Член Союза журналистов и Союза композиторов России (музыкальная публицистика).
Ответственный секретарь и выпускающий редактор ежемесячного православного культурно-информационного издания «Вестник Антониевского храма». Живёт в Воронеже.
* * *
«И Тебе Самой оружие пройдет душу...»
Отчего на холсте проявляются мёртвые лица?
Ты ли, мальчик, бывал там
и слушал «Осанну», дрожа?
Вечерами во храм у горы приходила молиться
Приснодева Мария, живот от толпы сторожа...
Почему ты запомнил бессильные эти колена,
хрупкость рук, и на розовый камень
спадающий плащ?
Вянут краски, но душу тревожит
избегнувший тлена
голос Матери тихий –
и детский отчаянный плач.
Посмотрю: всё в картине до тени,
до дрожи знакомо.
Только облик другой, да рука непривычно пуста...
Что за притча! – вслепую
упрямо глядеться в икону?
В незеркальных глубинах иная живёт красота,
древним ликом ясна...
Но глаза закрываю – и помню:
было время, о Боже, послало мне небо Христа...
ЗИМНЯЯ ПАМЯТЬ
Когда я повернусь тому вослед,
что – про́жито и полужи́во – всё уходит
и в зимней памяти земных угодий
рубцом на поле оставляет след, –
душа молчит и слепо ищет путь –
в ночи́ до дна промёрзшая криница:
ни света нет, к которому стремиться,
ни глуби той, в которой утонуть.
И только му́ка на изломе сил,
да ты, «Вернись!..» кричащий издалёка...
Под небом с предрассветной поволокой
нептичий зов...
Куда он уносил?
КОНЕЦ ПЕСНИ
... кричать, и петь, и помнить:
дрожь и хмель
пути во сне
по краю синего обрыва,
где вся земля – за тридевять земель,
за тридевять небес, простерших крылья...
Небесный лён над пропастью
в горсти́
зажать – и выпустить лазурью молодою...
Ка́к ветер, ударяющий в ладони,
меж пальцами продрогшими свистит!..
Спешить увидеть небо под собой,
не обольщаясь лёгкостью паренья
пернатых демонов,
блеснувших опереньем –
и поманивших к бездне голубой...
* * *
Так солнечно было на небе, и было спокойно в душе,
и лодка вверх днищем лежала на склоне в сурепке и мяте,
и сын приговаривал: «Шей, шей...».
Я штопала маленький джемпер и тихо дитя обожала,
и пела: «Не шуми ты, ма-ати, зелё-оная-а дубра-авушка...».
Откуда слетела ты, птица, и села на старый сарай,
и не по-вороньи сварливо, а – тонко вскричала и жалко,
разрушив полу́денный рай?..
Тревога упала на лица –
мой мальчик домой убежал: «К ба-абушке...».
А я притаилась под сливой – и слушала серую тварь:
«Клё-о... кви-и... куаррр...».
Потом целый вечер болели, и до утра не спалось,
поу́тру же мучили сны.
Но не было полной луны, и дождь не шёл всю неделю,
и ничего не стряслось...
** *
«То, что движет тобою – так просто,
а пространство, по которому надо двигаться,
так тесно…»
...и ступайте туда,
где никто вас не спросит: кто вы –
если, спрыгнув с ума, как уже говорилось,
удастся
ускользнуть от небес проливных,
от обители Спасской,
от любви,
постаревшей в объятьях окраин Москвы.
От воспетых холмов – в предвкушении райской глуши
вдоль по скотопрогоннику ехать в набитом плацкарте, –
не с набитою рожею, правда, – пока, – но по карте
приближаясь к местам, где все лбы под кулак хороши...
О, столица провинций, хозяйка российской стены!
Твои дети навеки отравлены траурным тушем...
Как уже говорилось, здесь ценятся мёртвые души,
а живые – не в счёт,
да и те – безнадежно больны...
Как уже говорилось...
Как у́же заветный просвет
в заповеданный мир!..
В несусветном лесу демонстраций
всё бродить и кричать,
постепенно впадая в прострацию –
всем народом, всем миром, – потерянной нации цвет...
Как уже говорилось сказать,
не пугаясь числа
повторений безумных речей в изменённом пространстве,
где окрашены в серое
годы пожизненных странствий –
вкусом временных истин – и запахом вечного зла.
...слишком много?
Где много спасений живет на чужом берегу –
слишком много тоски и проклятий
в недатстком, недетском – гнилом государстве.
Но зато те,
кто смогут дожить до понятливых старцев,
лучше помнят о смерти...
И зорче детей берегут.
* * *
Я хочу тебя встретить одна
в тёмном парке зелёном.
Вдруг увидеть. Вздохнуть изумлённо –
и сначала тебя не узнать.
Вскинуть руки – и вновь опустить.
На минуту застыть в ожидании.
И, как будто при первом свиданье,
путь твой перекрестить.
Я хочу тебя встретить в тиши –
чтоб к любимой груди припасть,
и
чтобы в миг долгожданного счастья
рядом не было
ни души.
* * *
Потому что нам
никуда не войти,
от рожденья –
нигде,
никогда.
На пространстве окрест –
вырожденье пути:
пыль,
обочина,
лебеда.
И поэтому я
у входа в тоннель
выбираю рисунок стены.
Правду склона глухого,
тёмную ель.
Право стона – тревожить сны.
На приманку –
«единственный шанс!..» –
не иду к знаку «вход»,
чтоб не сыну смотреть,
как вслепую, на чужом поводу,
я меняю
клетку –
на клеть...
ПЕСНЯ ПУТИ
Вслед за длинным временем
как замечательно безопасно
ползёт
славная маленькая черепаха,
предусмотрительно
упрятав слабое тело
в жёсткий,
привыкший к жизненным невзгодам и потрясениям
панцирь.
Впрочем,
и на такую защиту найдётся
свой упорный любитель черепахового супа
и деятельный
производитель сувениров.
ОТРАЖЕНИЯ
Под небом полу́ночи спят полуно́чные воды...
Беспечно
усталые ангелы дремлют на лодках небесных.
Укрыли ловцы и ловчихи – хранители стай человечьих –
крылатым объятьем бессмертно-бесполые чресла
свои,
покрыла́ми людские поймали поникшие плечи...
Не спи, православный!.. на улицах города тесно
бывает с рассветом,
и ангелов сон на исходе.
Твой сон на заре, Назарет, никакому исходу угоден...
Ты, сон на заре тьмы веков – я боюсь! – ужель беспробуден?! –
в скрещении тысячелетий – и – смертный?..
О Боже, не бу́ди
так!..
Вот уже льётся рассеянный свет –
ниоткуда,
как будто с небес преисподней –
тоскливо, противно и страшно;
и держит «Новейший Завет»
история в красном исподнем,
а мы-то – без Веры вчерашней...
Без Чуда,
без Веры,
без Жизни – где вольное небо,
где летний покой в полудённой поре...
Где сушат, на вёслах развесив, свой невод
Двенадцать апостол... ах, нет – рыбарей.
ПЕСНЯ ДЛЯ ЛАДЫ
Городок наш маленький,
духом среднеро́сский...
Девочка «под Палех»
делает наброски
улиц хаотических,
липок рахитичных,
всё – рукой языческой,
сердцем непрактичным...
Вся твоя неправда – вот твоё искусство.
Мальчики и тра́вы, полупрофиль грустный,
мотылёк и роза, о́блаки хрустальные –
голубая проза, век сентиментальный...
Облаку поблекнуть,
Лада, губы алые...
Отчего с опекою
медлит добрый ангел?
Соберёмся с силою,
закати́м потешную!..
– Ах, прошу, помилуем девочку нездешнюю...
* * *
Ладушке – схимонахине Анне
Светлый ветер поднебесье раскачал –
травы гнёт,
листву сминает пыльной кроною...
Прилетайте, братья-ангелы, встречать
душу ангельскую,
вам и Небу сродную!..
Вот, из нас одна
трепещет у Дверей,
внемля зову Жизни Вечной,
ей лишь слышному
в шуме трав...
Спешите, светлые, скорей
проводить сестру
к Отцу Всевышнему.
Прах – лишь прах!.. –
сухим суглинком пороша́,
над холмом вознёс оплечья
крест древесный –
Божий знак:
здесь христианская душа
ждёт своих, томясь...
Сюда, Отряд Небесный!
В полудённых ясных облаках
вдруг проявится лицо –
душа нездешняя
и родная...
Нет на ней греха,
Святый Боже!..
Ты прими её, безгрешную.
МЫ
...потому что увидели мы, как легко и неслышно
время – чёрная мышь в темноте проскользнула меж нами,
а за нею судьбой пронеслась ослепительно чёрная кошка...
Где их верная встреча в кромешных просторах Всевышних?
...о любви, о Любви –
закричи мне, заплачь, – замолкает желанье.
Звёздный шорох в ночи, звонкий лёд – поднебесная крошка...
Но слышней хрусткий шум многоногого хищного бега –
глаз не видно, лишь грязные стены мелькают, и тошно...
Что ж искали – ночлег – не найти в мирозданье ночлега.
...в суете, впопыхах
мы какую-то дверь, мы порог миновали –
не понять,
где мы бродим теперь – в коридоре,
в загоне,
в подвале...
Светлый дом – каземат в стиле vita nova,
тараканьи угодья.
За окном, где черно́ и зима,
вижу землю...
уходим, уходим.
* * *
У маленьких осин
собрать упрямых веток.
Поставить на окне –
и поиграть в весну:
как будто юный сын
по старому паркету
босой бежит ко мне,
и я к нему тянусь...
И я к нему тянусь
растерянно – и пла́чу...
Представить так.
Но нет:
я пла́чу над собой,
у вороха листов,
как девочка...
как мальчик...
Мой чёрный свет
без слов...
И боль слепа,
как боль.
* * *
Я напишу об этом мире,
который был так мал и слаб,
что жаль меня взяла,
когда он плыл, окутан морем,
в игре со злом прощая зло и страх
и так доверчиво надеясь,
что в миг беды успеет что-то сделать,
чтоб избежать вселенского костра...
– Уймись, дитя! ушибы посчитай на теле...
Ты слышишь?! нервы на пределе.
Дай успокою тя.
СТАРШИЙ
По чужим, по расхожим платить счетам долг –
в том ни смысла, ни счастья, ни славы, ни сил – нет.
Я приду бездорожьем, построю сестре дом –
и прощусь... Оглянёшься: руины да пепл – вслед!
Мой ли грех?.. Я вернусь с полдороги. И вновь – раб,
Божий раб – на окраине Отчей поставлю с трудом сруб...
Да, не люб я к полно́чи – но жалок до слёз брат,
битый в кровь при народе за немощь своих рук.
Он и в драку не лез – он хотел только жить, петь,
в сад ходить, где б дышалось легко в дождь.
Сытых рож – до рожна, до сословья... Но терпеть
их ленивую правду, о, Боже мой, невмочь.
«Разрушение стен – это дело самих стен!..»
(а под ними, коль выползет, в пятом углу – всхлип).
Раздражающий остов кувалдами в семь смен
дружно гробили, дым до небес жгли...
По завету – любить, по вине – я бреду вновь...
Только небо нагрянет, да сердце сожмёт – смерть!..
«На кого же... на свете... останет...», – следы слов
жаркий ветер доносит: «Не руси мы...» –
– «Не...
сметь!..»
* * *
Что написать тебе, какого ждать ответа,
солдатская жена – или вдова? –
когда рассвет, родившийся едва,
просрочен
между полночью и светом?
Устать, уснуть...
Полгода позади – и ни строки!..
Не помни, ради Бога,
той женщины, упавшей у порога
с письмом в руке...
Не верь, молчи и жди.
Быть матерью...
Война – удел мужчин.
Ни слов, ни слёз, ни спешного ухода...
Твой сын кричит – и кануло полгода.
А ветра во́ поле пустом – ищи-свищи.
Во по́ле вид из моего окна.
Там шар висит пурпуровый над миром,
а ветра – нет...
Тревога за Памиром.
Не спи до срока, мужняя жена.
* * *
Не уводи меня, Боже, из хрупкого этого дома
радости, крови, зари, загово́ренных уз...
Роня и Слава живут в нём, и Виктор, и Тома.
Таня покойная, Ваня отъезжий – и аз.
Семеро нас. Не кричи под окном, предрассветная птица:
к осени в клетке ручного мы купим щегла –
будет восьмым до весны, а девятым родится,
может быть, Ангел-Хранитель, сияя в углу...
Копья ломать приучая на «сталинской теме»,
нам отказали недавно покос за летейской рекой...
Жили и прежде, прозрев – но в грядущем Эдеме
время подлечит, боюсь, все небывшие наши грехи.
Господи!.. не допусти нас за узкий подлесок прибрежный!
За́ руку бережно сына, Хранитель, по тропке води.
Если ж уйдём за луга – Ты и там – не отвержи.
Вышли по следу собаку с живою и мёртвой водой...
* * *
Казалось, мы ещё споём – но ждать уже нельзя.
Казалось, каждому своё – а всем одна стезя.
Там ничего нам не узнать, где нет ни тьмы, ни дня.
Но звездопад – небесный знак, пугающий меня...
– Простимся, друг! Дорога нас не выведет вдвоём,
и кто-то перейдёт из сна в пустынный окоём…
Ты спишь, к земле щекой припав,
в полыни голубой...
И каждый вечер новый враг
приходит за тобой.
То ль бес, то ль шут в последний раз
меня на и́змор взял?
«Какого чёрта мне сдалась!..», –
кричу...
А песня – вся.
Я ухожу.
– Проснись, проснись!..
Молчишь, глаза смежи́в.
Не разобрать: где верх, где низ?..
Ты... слава Богу, жив.
ТЫ
Венера, дикая звезда,
зачем в окно глядишь ночное?
Оставь меня вдвоём со мною,
я не исчезну никуда.
И дом – не мой, и час – не ранний,
и день сомнительный – среда...
Ты приходить должна утрами,
Венера, блудная звезда.
Когда моих боишься крыл,
смотри: я ими грею спину.
И ноет грудь, и ноги стынут...
Не в небеса хочу, а в Крым.
Приметы пешего пути
мне по плечу теперь, летучей…
Звезда любви, прикройся тучей,
в убогий мир не приходи:
здесь бродит птица иногда,
немых боясь твоих просторов...
Поспи часок, небесный сторож,
Венера, верная звезда.
Венера... дивная звезда.
* * *
Цветы волшебных очертаний
сажала мама у дверей.
Мы пели песни вечерами,
собравшись вместе во дворе...
Девчонкой в мяч играла ведьма,
незлой злодей ловил стрекоз...
Как вдохновенны были дети,
что превратились в стариков!..
Пора безгрешных меценатов,
любви и правды полный мир!
Летучий коник над театром...
Колдун-река Гвадалквивир...
Где твой вихор, бродяга-братик?..
куда тебя заботы мчат?
На что, сестрёнка, век истратишь,
как сносишь клёш на помочах?..
Произойдут, как роды, сроки,
измучит бремя похорон;
отравит дальние истоки
немадригальный грай ворон...
Проснётся в личике – личина,
прогонит юношеский «шиз»...
Всё станет ровно и причинно
и обретёт названье: «жизнь».
Про Небо, Воду и Землю
Я помню, и лу́ны бывали тогда – постоянны,
а каждый под кров уходящий – подлунное помнил.
Покровные сёстры и братья подлёдно и явно
на зов не взвывали, ущербным безлунием по́лны...
Прозрели: призвали, свили́, как сетями злорыбку –
давно не владычицу – так, у теней на посылках...
Вот, лапы и когти ращу, чтобы на́ берег вспрыгнуть.
Бог вынесет, – думаю, – тут-то и воля...
Ан, там-то и клетка, и ссылка.
Заметно старея, сродни зоосадному зверю,
затихну, вздремну, привыкая, в бездомье, в дороге...
А радиобразный откуда-то сверху, над дверью,
привычно и сытно споёт о «сердечной тревоге».
Подписной индекс журнала «Новая Немига литературная» - 00352
Оформить подписку можно в любом почтовом отделении на территории республики Беларусь.
Журнал выходит шесть раз в год с периодичностью - один номер в два месяца.
Разделы журнала "Новая Немига литературная"
Также много интересного можно найти в разделах рубрики "Художественная литература", поплняемой при помощи редакции журнала "Новая Немига литературная":