ЗАПАДНАЯ РУСЬ

 Вышел из печати итоговый в этом году, шестой номер журнала "Новая Немига литературная". Среди прочих, как всегда разнообразных тематически произведений русских авторов не только из Беларуси, но и из многих стран большого Русского Мира, особое внимание привлекает подборка стихов выдающегося русского поэта, гражданина Франции Юрия Юрченко, который в разгар кризиса на Юго-Востоке Украины оставил свою сытую, спокойную Францию и приехал в Донецк защищать русских. Работал переводчиком, попал в плен, где ему сломали ребра и ногу, под давлением мировой литературной общественности разных стран был освобожден... В предлагаемых вниманию читателя подборке о событиях той поры нет ни строчки -- редакция "Немиги..." не вмешивается в политические события, но само творчество Ю.Юрченко, безусловно, способно вызвать самый живой интерес. Предлагаем вашему вниманию упомянутую подборку самобытного русского автора.

В связи с выходом последнего в этом году номера единственного в Белоруссии журнала русской литературы «Новая Немига литературная», хотим напомнить, что на следующий год выписать журнал можно в любом почтовом отделении, индекс 00352.

Юрий Юрченко - поэт, драматург, актер.
Родился в 1955 году в Одесской пересыльной тюрьме. Детство и юность прошли на Колыме в таежном поселке.
В 1982 году окончил Грузинский театральный институт и в 1987 году Московский литературный институт им. А.М.Горького.
Работал актером в театрах Тбилиси, Хабаровска, Владивостока, Москвы. Играл центральные роли в пьесах А. П. Чехова, Е. Шварца, А. Брагинского, Ж. -Б. Мольера, Ж. -П. Сартра.
С 1979 года — публиковался в журналах, альманахах и антологиях «Юность», «Огонек», «Театр», «Литературная учеба», «Драматург», «Литературная Грузия» и других.
С середины 80-х годов пишет для театра. Издано семь книг стихов и пьес (стихи, переводы с грузинского, пьесы в стихах).
В театрах России, стран СНГ, Франции, Германии поставлено восемь пьес.
В 1990 году выехал в Германию, с 1992 года по настоящее время живет во Франции. Окончил аспирантуру в Сорбонне (русский поэтический театр). На международном поэтическом турнире им. А. С. Пушкина в Лондоне (2004 г.) был назван публикой королем поэтов.

БЕЛОРУССКИЙ ВОКЗАЛ
Небо затянуто серою коркою...
Прожито. Пройдено. Крест.
Вот и кончается улица Горького –
Ночь... Барановичи... Брест...

Ловится, помни, – в купе, или в номере –
Каждое слово и звук...
Входишь в ОВИР, чтобы выйти в Ганновере
И оглядеться вокруг...

Поезд отправится дальше, до Кёльна,
И – закружит карусель...
Быстро привыкнешь и будет небольно:
Вена... Лозанна... Брюссель...

Что же терять мне, колымскому школьнику? –
Нет, ничего мне не жаль.
Катится глобус по полю футбольному –
Бостон, Мадрид, Монреаль...

В этом таланте есть что-то порочное –
Всюду быть – в меру – своим...
Вот и кончается повесть о Родине –
Мюнхен... Иерусалим.

Небо закатное, серое, мутное,
Вот – обагрились края...

...Дай задержаться же, хоть на минуту мне,
Господи, воля Твоя...


* * * 
Ни прощенья, ни прощания –
Так, отныне, мне и жить...
В русской церкви, здесь, в Германии,
Панихиду отслужить...

Вспомнить давнее, забытое
И коснуться лба рукой:
Душу, Господи, рабы Твоей
Со Святыми упокой...

Мать в Тебя, Спаситель, верила, –
Ты уж, там, своим вели,
Чтоб открыли Твои двери ей,
Во дворы Твои ввели...

Сердце бедное, разбитое
Везут зимнею Москвой...
Душу, Господи, рабы Твоей
Со Святыми упокой...

И прости грехи ей вольные
И невольные – сполна
Здесь отмучилась, довольно ей –
Не война, так Колыма...

И последний снег кружит над ней,
Над холодною щекой...
…Душу, Господи, рабы Твоей
Со Святыми упокой...

Тень от берега отчалила...
...Дай ей угол где-нибудь,
Где ни боли, ни печали нет –
Дай ей, Боже, отдохнуть...

Небо темное, закрытое,
Над безмолвною рекой...

...Душу, Господи, рабы Твоей
Со Святыми упокой...

* * *
Вот и все. И вещи собраны.
Осень выследила нас.
Голоса молчаньем сорваны –
Помолчим в последний раз.

Комаров из дома выгонит
Дым «Герцеговины Флор»,
А когда до пальцев выгорит –
Время. Кончен разговор…

* * * 
Есть что-то такое, что выше всего –
Кто знает, что это такое?..
И надо, пожалуй, уехать в село
И жить в тишине и покое.

Ходить на охоту, стрелять глухаря,
Как в детстве стрелял куропаток...
И свет в своем доме гасить, уходя.
Пора привести все в порядок.

Жениться. И школьным учителем стать.
Столичных гостей сторониться.
И Пушкина, будто впервые, читать,
И плакать над каждой страницей...

 * * * 
Человек не хорош и не плох 
(Сам, как есть, – без патетики если);
Он красив и талантлив, как Бог
И – уродлив, бездарен… Всё вместе. 

Два в одном : ляжет грудью на дзот,
И – предаст за пятак, за полбанки,
На пожаре младенца спасет,
И – соседа зарежет по пьянке. 

Не суди. Но решай только сам –
Каждый раз, вновь и вновь – для себя лишь:
Иль взовьешься – на миг – к небесам, 
Иль – в грязи этот миг изваляешь.

***

"...Мы жили тогда на планете другой".
                                       Георгий Иванов
Оглянешься ночью случайно —
Холодные звезды, река... —
И вздрогнешь, услышав звучанье
Мелодии издалека...

Увидишь залив... городишко...
И всё, чем ты не дорожил...
И вспомнишь, как с юной латышкой
У моря дремотного жил.

И вспомнишь — и сосны, и лето,
И осень… и ветер в трубе…

Но с этой далекой планеты
Никто не ответит тебе.

* * *
          «…И, томимый неясной тоской…» 
И.М.  

…Ночью разбудит его немота, 
Будет, томимый неясной причиною, 
Глухо мычать, головою мотать, 
Музыку слышать, едва различимую... 
Выйдет на улицу, капли дождя 
Будет глотать, запрокинувши голову, 
Сядет к окну – в доме дождь переждать – 
Там и уснет он, не чувствуя холода... 
Утром уснет, а очнется лишь затемно – 
Женщина будет по имени звать его 
(Соображать будет сбивчиво, путано), 
Тонкие пальцы по свежеоструганной 
Доске дверной будут тихо отстукивать 
Только двоим им известный сигнал, 
То есть строфу со строкою в начале: 
«...Помните — двое, на старом причале?..» 
 

...Голос умолкнет, и стук прекратится, 
Будет слеза к подбородку катиться, 
Ночь будет виснуть бездонной воронкою, 
И тишина будет рвать перепонки, и... 
Бросится плащ и ботинки искать, 
Дверь распахнет в город с темными окнами... 
Но – на пороге про всё он забудет, 
Сядет, одетый, к столу, что-то будет 
Долго писать на обрывке листка, 
Утром уснет у окна одинокого 
С треснувшей дужкой очков у виска… 

* * * 
…Белая лебедь на Чистых Прудах…
Что-то ты плачешь? Что-то ты стонешь?..
Воду зеленую крыльями тронешь –
Что-то ты ищешь в дрожащих кругах?

Стихнешь. Устанешь. Захочется спать.
Голову спрячешь. Доброе вспомнишь.
На воду белые перья уронишь –
Значит, пора уже снегу упасть…

– Что это – сон?, стих?..
– Осень… Зима… Спи…

* * *
       «Любимая – жуть! Когда любит поэт…»
                         Б. Пастернак
…Дыханье сбивается, губы немеют –
Я тему веду, как дышу, как умею,
Чтоб вдруг оборвать при великом народе
На самой высокой – неслыханной – ноте…
Бывают у каждого эти – до стона –
Мгновенья, что требуют встречи достойной,
Все прежнее – только настройка оркестра –
Так ждут революции, смерти, ареста.
Любимая! Жуткое счастье какое –
Пропеть твое имя над черной рекою!
Любимая, как это больно, как больно –
В осенней Москве повстречаться с тобою...

Когда ты в отъезде, но здесь – твои вещи,
Когда ты уходишь – надолго, навечно,
Когда идут слезы от сильного ветра
И прячешь лицо за зеленым вельветом,
Когда твое тело целуют другие –
Люблю тебя, как на Земле – не любили!

* * *
Пока ты не выучил текст,
И знаешь о роли ты мало,
И мало известно о тех,
Кто выйдет на сцену к финалу,

Пока еще хочется жить,
И все за столом еще общим,
Пока ты чужое не обжил –
Уйди, заболей, откажись!

Пой с другом веселые песни,
Смеши всех до слез в водевиле,
Но если – всерьез и навылет –
Меняй режиссера и пьесу!

Пока и о н а не всерьез
Примерила длинное платье,
Но в сцене прощания – плачет,
А стоит ли что ее слез?..

Пока не премьера – прогоны,
Пока до исхода – два года –
Завой от предчувствия дикого,
Беги, хоть на радио диктором!

Но нет – ты увлекся сюжетом,
Забылся, свалял дурака,
Ты предан уже, но пока
Еще ты не знаешь об этом,

И не уследил, старина,
За ней ты, за жестом, за речью –
Офелией, Ниной Заречной
Уходит с премьеры она.

Тебе был известен финал,
Ты знал, чем за это заплатишь,
Но девочка меряла платье –
И ты ничего не менял.

* * *

В этой комнате зашторенной
До меня, случайного, 
Было столько наговорено
Нежного, тайного...

И, почти тридцатилетнего – 
Ты, ребенок ласковый, – 
Ты пытаешься жалеть меня,
Вдруг затихнув на слове...

Вот и волосы подобраны
И повязкой схвачены...
Расстаемся мы по-доброму,
Ни о чем не плачем мы...

* * *

                              "…Обернись, – спой вполголоса мне
                              Что-нибудь о любви и войне, –
                              Обернись, обмани, обморочь – 
                              Спой «Землянку», спой «Темную ночь»…"
                            

Я пел «Землянку»… Представлял:
(Ночь… передышка ненадежная…)
Что это мне бой предстоял,
Что это ты не спишь и ждешь меня…

Я пел «Землянку»… И война
В меня вцеплялась мертвой хваткою –
И ты меня ждала одна,
В ночи, над детскою кроваткою…

Смешались годы, берега,
Огни далекие и – близкие,
Волокаламские снега
И – сопки синие, колымские…

Я пел «Землянку»… Боже мой! – 
Счастливей был ли я когда еще? – 
Я пел для женщины одной,
Меня 
         всен;щно 
                       oжидающей…


Конечно, это бред и вздор –
Не мог быть с теми я солдатами…
И вечность минула с тех пор,
Как прилетел к тебе когда-то я:

Стою – вчера, как будто лишь –
Влюбленный, на пороге замерший,
И ты – так просто – говоришь, 
Что за другого вышла замуж ты…

Не умер. И женат не раз.
Не знаю – где же ты, и что же ты...
И – без высоких, громких фраз -
Нескучно годы были прожиты… 

Но лишь запел «Землянку» я –
Качнулись каменные здания,
И обрела любовь моя
Твое святое ожидание…

И захотелось жизнь мою
Отдать за ночь – там – перед схваткою,
Где я – в снегах – тебе пою;,
Где ты – над детскою кроваткою…


9.05.2011,
Копенгаген


 

  * * *

                        «…Этот поезд уходит навек, 
                        Этот поезд отходит в крушенье...» 
                                              И. М.

Сосед мой, Игорь Меламед, 
Поэму пишет о бессоннице, 
И ночью, босый, ко мне ломится – 
Но у меня бессонниц нет.

Казалось бы, что должен я 
Карандаши ломать в отчаянье, 
И вслушиваться в шум дождя, 
И в утлой рифме в ночь отчаливать;

Не от него ушла жена, 
Не им забыт родимый угол, 
Меня б бессонница должна 
Казнить за то, что предал друга...

Но он, сосед мой, Меламед, 
Он обобрал меня бессовестно – 
Мою любовь, мой плач, мой бред – 
Он все вогнал в свои «бессонницы»...

И для его больной души 
Все, что не Музыка – вторично: 
Не будет рельсы класть в глуши, 
Но будет здесь глушить «столичную»...

А я умею быть любым, 
Я уголь в топку засыпаю...

Чужою женщиной любим, 
Я крепко, тупо засыпаю...



 
 * * *

                         «…И, томимый неясной тоской…» 
                                               И.М. 

…Ночью разбудит его немота, 
Будет, томимый неясной причиною, 
Глухо мычать, головою мотать, 
Музыку слышать, едва различимую... 
Выйдет на улицу, капли дождя 
Будет глотать, запрокинувши голову, 
Сядет к окну – в доме дождь переждать – 
Там и уснет он, не чувствуя холода... 
Утром уснет, а очнется лишь затемно – 
Женщина будет по имени звать его 
(Соображать будет сбивчиво, путано), 
Тонкие пальцы по свежеоструганной 
ДОске дверной будут тихо отстукивать 
Только двоим им известный сигнал, 
То есть строфу со строкою в начале: 
«...Помните — двое, на старом причале?..» 


...Голос умолкнет, и стук прекратится, 
Будет слеза к подбородку катиться, 
Ночь будет виснуть бездонной воронкою, 
И тишина будет рвать перепонки, и... 
Бросится плащ и ботинки искать, 
Дверь распахнет в город с темными окнами... 
Но – на пороге про всё он забудет, 
Сядет, одетый, к столу, что-то будет 
Долго писать на обрывке листка, 
Утром уснет у окна одинокого 
С треснувшей дужкой очков у виска… 



 Прощание с Литинститутом

Слышу далекие я голоса, 
Вижу чужие огни по Вселенной... 
В жизни такая пошла полоса – 
Еду я в Грузию на поселенье. 

Серым затянет последнюю быль, 
Поезд отправится в сонную небыль... 
Мог ли я птиц этих мокрых забыть?.. 
Книги намокли, и были нелепы 
Все, кто пришел проводить меня в путь – 
Блок был печален, курил с Меламедом, 
Хлебников буркнул: «Пиши, не забудь...» 
Осип Эмильич грузинским поэтам 
Передавал всем поклоны, приветы, 
Книгу с конвертом для Тициана... 
Тучи тяжелые плыли густые... 
Света Максимова тоже грустила, 
Но не меня целовала, а Яна, 
Долгую песню тянул Улзытуев, 
Хролова дула в трубу золотую... 

Я оставлял их на мокром перроне, 
Я их жалел и любил почему-то... 
Пушкина не было, Пушкин был болен, 
Но Бенкендорф на перроне шпионил, 
И разгоралось московское утро... 



* * *
                                   И.Х. 

По ночной по холодной тропе
Из своих коммунальных развалин
Приходили поэты к тебе,
Пили, души тебе изливали...

Всё прощался и плакал один:
«Вот, весна, мол, и вены набухли.,,»
И неверной рукой выводил
В сотый раз он последние буквы...

А другой всё мотал головой
И цитировал Блока...

И не знали – ни тот, ни другой, -
Как тебе одиноко...


* * *
Зачем иду я воевать?
Чтоб самому себе не врать,
Чтоб не поддакивать родне –
«Ты здесь нужней, чем на войне.
Найдётся кто-нибудь другой,
Кто станет в строй, кто примет бой...»
За это «неуменье жить»
Не грех и голову сложить.