Все творчество и жизнь поэтессы Татьяны Дашкевич объединены в одном стремлении нести добро и свет людям.
Татьяна Николаевна – староста прихода Свято-Никольского храма д. Валерьяново Минского района, где живёт с детьми (сын Фёдор и дочь Мария) и где похоронен ее муж -- выдающийся русский писатель, поэт и бард Николай Шипилов. В 2002–2004 гг. Татьяна и Николай были одними из активнейших инициаторов, организаторов и строителей Свято-Никольского храма.
1993
Снега покрыли Русскую равнину.
Как боязно, как стыдно славянину,
Как бедно он и плохонько одет...
В который раз народная дубина
Осмеяна и высечены спины,
Язык отрезан, размозжен хребет.
Стоит Россия черная, немая,
Стоит, к лицу ладони прижимая:
На мертвом мертвый – некуда ступить!
Опять цветут кровавые погоны,
Из преисподней пляшут легионы,
Зовут остатним головы рубить.
С востока кобели ревут цепные,
На севере хмельные да больные,
На юге враг, на западе – бедлам,
Здесь – города российские толпятся,
Того не знают, этого боятся,
Москва последний потеряла срам.
Спокойный храп доносит ветер с Дона.
Слезоточит Державная икона...
О летаргия, русская чума!
Языческие огнища пылают,
Отравный дым отчизну выстилает.
Вновь наступает долгая зима.
1993
***
Тихие спокойные погоды.
Волны намывают янтари.
Валуны - несбывшиеся своды
Возлежат в сиянии зари.
Незнакомо женщины усталой
Тень ложится ломаной чертой.
Как понять, что я такою стала
Из веселой девочки простой?
Кажется, что я не изменилась,
Что душа открыта и чиста,
Что чужая жизнь мне вдруг приснилась —
Длится сон, как зимняя верста.
Тихо все. Не шелохнутся сосны,
Утки не решаются летать.
До сего дня я считала весны.
Начинаю осени считать.
1999
Мария1
Бросали. Лежала ничком на траве,
Как ветка сухая лежит на тропе,
И губы сухие шептали: «Умру»,
И думала, сердце уймется к утру...
Бросали. Лежала. Вставала и шла
Туда, где давно ни двора ни кола,
Туда, где грозою разбило порог,
Откуда любимый уехал в острог,
Откуда меня повели, повели,
Где каплями слезы дорогу прожгли,
И плакали вербы, и враг приходил,
И тело мое на руках уносил.
Да плакали вербы живою росой,
Сплетаясь навеки с девичьей красой,
Да падали вербные слезы в траву.
Я нынче воскресла. Я снова живу.
Свои мне трава, пепелище, цветы.
Но, путник, меня испугаешься ты:
Я крик колыбельный, я скорби юдоль,
Я призрак-Мария, я птица, я – боль.
-----------
1. Госпожа, любимая, желанная (древнееврейск.)
------------
1986
***
Я рожу тебе смуглого сына
Или белого мрамора дочь.
Невесомое счастье – Крестины
Будут славить светлейшую ночь.
Я сегодня увидела ясно:
Колыбель в нашем доме была.
Ты качал ее, друг мой прекрасный,
И она под руками плыла.
Да столетняя бабушка Зина
Приходила по дому помочь
И смотрела на смуглого сына
Или белого мрамора дочь.
1987
***
Что за рекою?
Светлый погост,
Роза-шиповник,
Иди через мост.
Птицы тебе пропоют – голоса
Эти
Вовек не слыхали леса.
Что за рекою?
Звездный ночлег,
Соль там земная, Ноев ковчег,
Там праотец и праматерь, и там
Ходят прасын и прадочь по цветам.
Что за рекою?
Лучше молчи.
Там, за рекою, зарыты ключи,
Там для тебя расцветает весна,
Там, под крестом, человечья вина.
1988
Гимн неизвестности
Литера, литера, литера N,
Зрак неизвестности, вечный рефрен,
Волос, пропитанный древней смолой,
Голос, летящий каленой стрелой,
Боль непонятного, не обойти
Камень распутья на верном пути,
Камень на сердце, воскресший листок,
Вновь лучезарный небесный восток.
Боже, терпеньем меня награди —
Птица сомненья томится в груди.
Я не прошу никаких перемен.
Памятник, маятник, литера N!
Колос пустыни, дыханье огня,
Литера, литера, помни меня,
Звук, безголосица, грозный зигзаг,
Отсвет грозы в человечьих глазах,
Смерть, прарождение, крик, немота.
Я, обреченности складка у рта,
Жадная кровь человеческих вен —
Вечная литера — литера N.
1988
Донская баллада
Я выстрою мост
Да на тысячу верст...
Из казачьей песни
Ты выстроишь мост золоченый
На тысячу гибельных верст.
Но взъедет возок обреченный
На этот спасительный мост.
Помчишься от места дурного!
Забудешь о песне моей!
Виденье моста золотого
Обрушится грудой камней.
Я буду русалкой являться,
Качая в саду дерева.
Ты до смерти станешь бояться,
Что выплыла я и жива.
Заплачет жена молодая
О горе глубоком своем...
Ты ночью, любовь проклиная,
Направишься к саду с ружьем.
1988
Дым
Вериг мне тяжелее косы
И ночи гордая печаль,
Во снах идущие матросы,
Несущие в гробу Грааль.
Они идут неумолимо,
Они чугунный шаг куют,
Они Грааль проносят мимо
И хрипло «яблочко» поют.
Я не вдова, не сиротина,
Сережки есть и три кольца.
За это мне попали в спину,
Не разглядев совсем лица.
Теперь я знаю, кто мессия,
Но гиблой мне – не рассказать.
Он слабо выкрикнул «Россия» –
И на устах его печать.
И дым Отечества прекрасный,
Как правый фланг, вставал за ним.
Я расскажу, кому не ясно:
Отечество – не просто дым.
Я ничего совсем не знаю,
Я никого не узнаю,
Я дым Отечества вдыхаю
В расстрелянную грудь мою.
1991
***
Н.Ш.
Ах, не вернуть мимолетного слова,
Душу на слезы дробя...
Как я любила тебя молодого,
Старого — тоже тебя!
Нет, не унять запоздалого пыла,
Звездами душу смирив...
Близится плавно и точно могила,
Землю земле отворив.
Воздух и черен, и ал, и непрочен,
Смыслом наполнен пустым.
Ты только, миленький мой, непорочен,
Грешникам вровень святым.
Ты обернешься, как птица немая,
На оглушительный зов.
Тьма молодая, тебя обнимая,
Землю запрет на засов.
Мрак поседевший, меня обнимая,
Землю запрет на засов.
Я обернусь, словно птица немая.
На оглушительный зов.
1992
***
Н.Ш.
Кланяйся, кланяйся, мальчик, молись –
Горе бессильно.
Видишь: из праха цветы поднялись
Облаком синим.
Рос ты и рос – ни кола, ни гроша,
Вырос ты взрослым.
Детская, нежная в муже душа,
Детская осень.
Цепи и бороды ты относил,
Жил ты упрямо.
Нескольких женщин усталых спросил:
«Ты – моя мама?»
Были бы рады тебя приласкать
Мачехи эти,
Но не хотели тебя подпускать
Кровные дети.
Только теперь разглядел сквозь дожди:
Ты – одинокий.
В поле пустом человека не жди,
Мы одиноки.
В золоте пламенном и в серебре
Детская осень.
Нету покоя от боли в ребре,
Гордые – просят.
Гордые просят, немые простят,
Бедные – спросят:
«Чьи это слезы на зорьке блестят?
Кто это косит?»
1992
Воину
Н.Ш.
Я разбудить его не смела.
Женой была или сестрой –
Не помню.
Но — окаменела
По пояс во земле сырой.
Какая там случилась битва,
Что спит несчастный целый век?
Летит, как бабочка, молитва
От бледных губ до бледных век.
Однажды смерть пришла несмело
И душу тронула мою.
Я разбудить его не смела.
Я до сих пор над ним стою.
1992
***
брату Андрею
Поздно. Плывет паутина.
Высохли маки в саду.
Выпиты старые вина.
Новые вина в бреду.
С пашни идет кобылица.
Мерзлые глыжи стучат.
Теплолюбивые птицы
Небом остуженным мчат.
Нету покоя на свете.
Кто-то кого-то убил.
Листья спокойные ветер
Все по земле расстелил.
В пристанционном поселке
Мальчик набрал желудей.
Тихо расставил на полке
Маленьких гладких людей,
И, опуская ресницы,
Видит и хочет сберечь
Добрые гладкие лица,
Слышит неслышную речь.
1994
Монастырь в Молдавии
Ю.В.Гафурову
Дремлет мир над монашьим холмом.
Первый луч с колокольней играет.
Мы сюда не вернемся потом
И не встретим похожего края.
Днем монахиня ровно несла
Молоко в золотистом кувшине...
Два по-летнему белых стола...
Рукомойник пустой в паутине...
Два шумели святых родника
Голосами Пречистой и Сына...
По жаре — словно пар, облака...
Только ночью – иная картина.
Все исчезло. Ужасная ночь!
На луну, на богиню златую,
Будто кто-то набросил сорочь,
Из лучей оловянных литую.
Все собаки заладили вой,
Закричали в сарае павлины,
Зазвенел язычком, как живой,
Рукомойник в сетях паутины.
Гром небесный... Обвалы воды...
Гуд животный... Ковчежец кренится –
То восстанет бледнее беды,
То опять в темноте притаится...
А на теплой заре – благодать.
На холме, среди вызревших вишен –
Монастырское кладбище. Выше
Розовеет небесная гладь.
Увивает могилы лоза,
Чистый купол сияет отрадой.
Опустив на тропинку глаза,
Погоняет послушница стадо.
1988-1997
***
Н.Шипилову
Все эти домики, кусты.
Соседей, простенько одетых,
Сады, траву –
Так любишь ты,
До слез раскаянья.
За это,
Быть может, жизнь свою губя,
И я до слез люблю тебя.
1998
Маме
Повяжи ты мне платок
Синий, матовый, шелковый,
Из водицы родниковой
Повяжи ты мне платок.
Отведи меня во храм
Благовещенья на горке,
Расскажи мне, как мне, горькой,
Как молиться по утрам.
Вдоль распаханных полей
Не закончится дорога.
Дай мне, мама, хоть немного
Детской ясности моей.
Жизнь проста, но не легка:
То пшеница, то осока,
Но ведет меня до срока
Мамы теплая рука.
Можно к ней щекой прильнуть
В час неясный непогоды.
Как дожди, проходят годы.
Ты побудь со мной, побудь.
1992-2000
Сестра
Светила луна,
Ходила кошка чужая,
Труба коптила дымом чужим,
Нищенка шла от края до края,
Легкая, словно дым.
Она богаче меня душою,
Не говорите мне ничего…
И я не скажу, ничего не открою,
Ничего не скажу чужим.
О чужая, ты ль мне чужая,
Посторонняя мне сестра?
Я иду за тобою от края до края,
А идти мне по краю пора.
Стужа выстудит лживую душу,
Очищая ее канву.
Я твой мир, сестра, не разрушу.
Можно, я в нем хоть миг поживу?
Только страшно, что в этом мире
Ты одинока: лишь небо и ты,
Запоздалые гости в чужой квартире,
Да упавшие сверху живые цветы.
2003
***
Я расскажу тебе чего попроще,
Такое есть повсюду и везде.
Вот на пароме дремлет перевозчик –
Соломинки застряли в бороде.
Он в кулаке раскуривает “Астру”,
Пыряет грозно в отмели шестом,
Когда к нему его приходит паства
И заполняет дряхленький паром.
Плывет паром, плывет река, как время,
По кругу омывая шар земной.
Несет паром свое живое бремя
В космический предел берестяной.
Здесь в каждом одиноком пассажире
Есть небо, океаны и земля,
Особое понятие о мире,
И личное понятие рубля.
Они минуют городской поселок,
Поля картошки, рощу, выпаса,
Поет вослед разбуженный подтелок,
Коровы голосят “на голоса”.
Вот поворот – шестом по илу росчерк,
Вот купол проезжают, люд притих.
Перекрестился молча перевозчик,
Ответственный за каждого из них.
Он тощ и хром, как остов колокольни,
Его житье клонится в забытье,
Его жилье – развалины да колья,
Да светлого Георгия копье.
Быть может, есть на свете избы плоше,
Ведутся почуднее мужички,
Ко всем приветлив глупый дядя Гоша:
Улыбка – на гостинцы и тычки.
Плыви, паром, трудись, душа святая,
Любя дурного, доброго любя,
Шестом медовым волны коротая,
Шестом-копьем, точеным для тебя.
2004
Поэзия
Нет у поэзии ни смерти, ни начала.
Как человек и воздух, кровь и хлеб,
Она жива. И, пела иль молчала,
Всегда была одной из высших треб.
Но как чудно, скромно ее жилище:
Картонный домик, белые листы,
И крошки-буквы, словно птичья пища,
Как жизнь людей, и как слеза, просты.
Ты пей ее глубинное дыханье,
Се дар живой от неба и земли,
Прими ее, как нищий – подаянье,
Как эмигрант, родную речь внемли.
Блаженны все рожденные поэты,
Пускай убоги, вздорны и пьяны.
Но, глядя в их трагичные портреты,
Поймешь, что все поэты – спасены.
2004
Матушка Валентина
Как трав подземны семена,
Её живые письмена,
Её живучи речи.
Для всех – родимая она,
Хоть на устах ее война —
Внимайте, не перечьте.
На голове – высокий плат,
И остр, и цепок яркий взгляд,
Она врачует взглядом.
К ней из квартир, хоромов, хат
Плывет река смятенных чад,
Как бабочки – к лампадам.
Украинка, еврей и росс,
Что на харчах ежовых рос,
Да умным-то не вырос –
Все к ней идут и чуда ждут,
И малых детушек ведут,
И все поют, как клирос.
И все поют ей:
- Помоги!
У нас – беда, болесь, долги…
Все просят:
- Помогите!
Людей – что семечек лузги.
Невидимо бегут враги.
«Ступайте. Не грешите».
Белеет чистая постель,
Поет в деревне свиристель,
Растет на жниве колос.
Ее топчанчик — корабель,
А хатка бедная – что мель.
И голос — Бога голос.
2007
У Иверской
1
***
О, как бы я малым ребенком прижалась
К ланите, пробитой копьем!
Какая тогда заструилась бы жалость
Во всем мирозданье моем!
Но выросла девочка и очерствела.
Душа, ты откуда пришла?
И молишься Богу ты так неумело,
Как будто лет двести спала.
Я льну к Богородице, словно волчица
К чужому прибилась жилью,
И хочет волчица от стаи отбиться
Жизнь волчью оставить свою.
Своими слезами хочу я упиться,
Оплакать себя и своих.
Пречистая кровь по ланите струится.
И мiр мой мятежный притих.
2
Мать
У Иверской белеет утро.
Звенит копеечка о дно.
Белеет изморось, как пудра.
Гуляет голубя пятно.
Звенят шаги в морозной сини
Скрыпит кольцо, горит свеча.
Глядит заступница России
Поверх послушницы плеча.
Платочек серый, скромный, строгий.
Цветы поправила, ушла,
О сыне, что сидит в остроге,
Молитву молча вознесла.
Она, послушница, послушна,
Она не знает ничего,
А только верит простодушно
В спасенье сына своего.
Отплакалась, отголосила,
Земные власти все прошла,
И всю любовь и боль России
Сюда, к Пречистой принесла.
Гори, свеча. Молись, родная.
Не так страшна тюрьма земная.
Не тай, Россия, словно сон.
Все сироты твои в остроге
Иль в детском доме. Значит – в Боге.
Гляди, как мал и кроток Он.
2007
Свеча
Теплится свеча. Горит, вздыхая.
Ты гори, свеча, гори ясней.
Ветер ярый, тихо затихая,
Спорит, спорщик, с маленькою, с ней.
Сосны ветром гнуло и ярило,
Я продрогла на ветру давно,
Только свечка, будто бы ветрило,
Огоньком вскипает все равно.
Вот уж рядом нет тебя, родного.
Зябко, руки некому согреть.
Нет пути и мне, мой друг, иного:
Упереться в землю и гореть.
2007
Владыка
Митрополиту Филарету (Вахрамееву)
Лицо черты имеет лика.
Неповторим, велик Владыка.
Как поле ржи, народ притих.
Владыка воспевает стих.
Подвалы, шахты преисподней
Ботве подобны прошлогодней.
Притихла бесов злая клика.
С народом молится Владыка.
За тех, что молятся в соборе,
За тех, кто пребывает в горе,
За тех, кто не имеет Бога,
За тех, чья кончилась дорога,
За тех, кто голоден и брошен,
За тех, кто, как былинка, скошен,
За тех, кто сир, и наг, и болен,
За тех, кто смел, и кто безволен.
О люди, люди, о народы,
Посмотришь – люди иль уроды?
О люди, люди, человеки,
Посмотришь – люди иль калеки?
Сметет, растопчет это стадо.
Но каждый здесь – родное чадо.
За каждого со скорбью лика
Стоит пред Господом Владыка.
Пока сей пламень не потухнет,
Наш берег праведный не рухнет.
2007