На фоне принимаемых мер против пандемии Covid-19, во многих странах, и особенно в Российской Федерации, значительная часть населения, оказывает как пассивное, так и активное сопротивление массовой вакцинации и введению карантинных ограничений. При этом никакие просветительские и разъяснительные мероприятия не оказывают существенного эффекта на противников вакцинации среди которых часто оказываются и врачи.
Спустя полтора столетия после успешной вакцинации от оспы Луи Пастером, это неожиданное для двадцать первого века явление даже обескураживает. Однако, это можно объяснить тем, что пандемию коронавируса сопровождает психическая эпидемия, в основе которой лежат поведенческие реакции человеческого социума, когда в стрессовой ситуации начинают работать законы толпы такие как подражаемость и легкая внушаемость, то есть - массовый психоз. При массовом психозе навязчивыми идеями поражаются большие группы людей, в результате чего человек теряет нормальную способность к суждению, что делает его одержимым чем-либо. Крайней формой проявления массового психоза является массовая истерия, которая сейчас проявляется в демонстрациях противников вакцинации, порой переходящих в погромы официальных учреждений. Такие явления массовой истерии не новы для России. Самыми яркими проявления массового психоза были эпидемии кликушества, когда без видимых причин начинали бежать неизвестно куда толпы кричащих людей - сначала с одной улицы, потом всего села, затем окружающих деревень, и вплоть до населения всей волости. Людей ничто не могло остановить пока они не падали замертво от изнеможения, или их не останавливали войска. Также массовыми истериями, преходящими в бунты сопровождались и многие эпидемии. В массовом сознании существовало убеждение, что спасение можно было найти в поклонении чудодейственным предметам, при этом виновниками эпидемии становились какие-то внешние таинственные силы, а орудием этих сил были те или иные актуальные для данного времени «чужие» - немцы, евреи, врачи-отравители и т.д... Например, в 1771 году солдаты, возвращаясь с Русско-турецкой войны, привезли чуму в Москву. На улицах и в домах лежали неубранные трупы. Среди горожан распространялись слухи о том, что есть икона, которая может защитить от чумы. Люди стекались, чтобы поцеловать икону, создавая плотную толпу, внутри которой болезнь распространялась как пожар. Попытка остановит стечение толпы вокруг иконы вызвала бунт, для подавления которого в Москву были введены войска. Также большой след в российской истории оставили холерные бунты 1830-1831 годов. Тогда сначала вызвали недовольство введённые правительством карантины, затем появились слухи о том, что лекари и чиновники намеренно травят простой люд. Поддавшись панике, толпы по всей России начали громить полицейские управления и казённые больницы, убивали чиновников, офицеров. Поскольку эпидемия пришлась на время польского восстания 1830 года, то «конспирологи» того времени сразу же определили, что виновниками всех бед были поляки.
Если «поляков» заменить на «мировую закулису», а «холерный яд» на «чипирование», то примером «логики» развития массового психоза во время эпидемии может быть история холерных бунтов 1830 года.
Крестный ход против холеры в Санкт-Петербурге (1830 год)
***
«Это, видно, Польша подкупила докторов так морить...»: к вопросу об источниках возникновения агрессивных слухов во время эпидемии холеры 1830/1831 гг. в России.
Летом 1831 года в России широко распространились слухи об отравлении, впервые появившиеся еще осенью 1830 года. Они охватили многие города и губернии европейской части страны. В целом ряде мест эти слухи вызвали «холерные» волнения и бунты [2, 3, 4, 7].
Слухи об отравлении распространялись летом 1831 года и во Владимире. Майор Гейкинг доносил начальнику 2-го округа Корпуса жандармов о том, что «с недавнего времени... распространилась общая молва, будто холеру везде производят люди злонамеренные, подкупленные поляками, французами и турками, кои отравляя колодцы и съестные припасы, производят смертность под видом холеры. От чего в народе усилилась недоверчивость к лечению медиков, кои самые, кажется, подают к сему повод беспрерывными своими спорами о прилипчивости и неприлипчивости холеры» [1, л. 1].
Под подозрением оказалась и губернская администрация. Начальник 2-го округа Корпуса жандармов писал А. X. Бенкедорфу, что «к губернатору Куруте также доверенность потеряна. Он сам говорил Гейкингу, что его и чиновников подозревают в выдумке существования холеры в Владимирской губернии, и будто для того, чтобы получить чрез сие награждения» [1, л. 1об].
Каким образом среди населения возникали представления и основанные на них слухи о том, что холера есть результат умышленного отравления? В данной статье мы рассмотрим одно очень интересное письмо из Петербурга, перехваченное полицейским служителем Сперанским в городе Вязники Владимирской губернии [1, л. 1об]. Копия письма сохранилась в фонде III Отделения [1, л. 3-4].
Автором письма был Федот Гагаев, отставной поручик из военного поселения Московского пехотного полка, житель Вязников. В июне 1831 года, во время холерных бунтов в Петербурге, он находился в столице «по своим делам». Адресат письма - некий Василий Филипыч. Письмо вызвало серьезную обеспокоенность высших российских властей. Николай I на донесении о Гагаеве «собственноручно» написал: «Надо сыскать» [1, л. 8]. Причина этого беспокойства заключалась в том, что письмо излагало специфическую, опасную для власти и общественного порядка версию массовых беспорядков, произошедших в Петербурге в двадцатых числах июня 1831 года и получивших название «холерные бунты».
Вот что писал Гагаев «Василию Филипычу» в этом письме о событиях в Петербурге (орфография и пунктуация сохранены): «...Спешу милой друг вас уведомить на счет Санкт-Петербургского горестного происшествия для царя нашего. Константин Павлович помре, еще беда сего месяца 21 и 22 числа, какой был бунт в Питере, какого не бывало никогда, народ черной осердился на лекарей, морят людей и говорят, что холера, разбил три больницы, лекарей, фельдшеров, частных приставов, 5 карет побросали в каналы; армия стояла 24 числа в ружьях на Сенной площади, у Спаса и подьяческой части, в рожественской части пехота, кавалерии, артиллерии все просили слезно, мужиков губернатор, Генералы, полицмейстер унимали, и сам Государь приехал 23 числа, как у церкви Спаса на Сенной на коленки со слезами горько заплакал, возгласил веруете ли в Бога и Царя, вся закричали веруем, готовы все пасть с оружием на поле брани, а не погибать от рук докторов, кои живых людей в гробы кладут, какое было слезное рыдание, что делается в России, теперь сделать приказал Государь городову больницу, казны велел дать 320.000 рублей и всякого звания народа должен быть чиновник выбран поверять больных какой болезней и пять сот тысяч жителей будь-то не должно мереть; попы уже не хоронят, и все лекаря в рогатках как скот валят в ямы, чтобы звания не было холеры; это видно Польша подкупила докторов так морить; ходят кругом крестным ходом кажней церкви; народ мрет скоропостижно, ужасно валится, где с воды, где с квасу, где с чаю, а где с водки; 25 числа у Глазова кабака была баталия народная; били лекарей и частных, где все войска собирались, Немцов, поляков, французов всех вон из Питера, ловят и на гауптвахту сажают, в квасы мышьяк кидают, за это ни одного чтобы не было» [1, л. 3-4].
Чем было опасно это письмо? С одной стороны, оно довольно объективно описывает некоторые эпизоды холерных бунтов в Петербурге, что подтверждается другими источниками. Речь идет и о нападениях на больницы в Петербурге, и о вводе войск в столицу, и о полулегендарном выступлении Николая I на Сенной площади [7,
р. 108-114]. В глазах властей это письмо было слишком подробным в плане фактов, излагая детали, которые царская администрация хотела бы замолчать.
С другой стороны, это письмо дает этим событиям определенное толкование, потенциально опасное для общественного порядка, поскольку объясняет гибель людей не природной болезнью, а злым умыслом врачей, поляков, немцев и французов, которые морят и травят людей. Еще более опасно оно было тем, что фактически представляло события в Петербурге как образец для подражания - нужно ловить и уничтожать «отравителей». В этом письме мы видим опасный сплав фактов и домыслов, когда реальные факты придают в глазах читателей правдоподобность и слухам о злом умысле и отравлении.
Рассказы именно такого содержания жители северо-западных и центральных губерний европейской части России слышали от тысяч людей, вышедших из Петербурга после холерных бунтов. Более того, рассказы подобного содержания стали одной из причин бунтов в военных поселениях в июле 1831 года. Один из очевидцев бунтов военных поселян, генерал Эйлер, вспоминал, как к нему явился офицер и донес, что «возвращавшиеся из Петербурга рабочие распространили по дороге, что выгнали холеру из столицы и что не худо и здесь за нее приняться...» [6,
с. 391]. Другой очевидец, подполковник Панаев, вспоминал, как люди, проходившие по дороге, кричали военным поселянам: «Бейте всех наповал, в Петербурге умели с ними управиться православные» [5, с. 80].
Письмо Гагаева, равно как и ему подобные письма (в их существовании сомневаться не приходится), одновременно формировали и отражали широко распространенную в разных слоях общества версию и причин необъяснимых смертей людей, и событий в Петербурге в июне 1831 года, создавая опасность открытых народных выступлений.
Егоров Александр Константинович ,
кандидат исторических наук, г. Петрозаводск
"Научный журнал" 2016
Литература
- 1. ГА РФ. Ф. 109. Оп. 6. Д. 499. 8 л.
- 2. Гессен С.Холерные бунты (1830-1832 гг.). М., 1932. 63 с.
- 3. Евстафьев П. П.Восстание военных поселян Новгородской губернии в 1831 г. М., 1934. 249 с.
- 4. Каратыгин П.Холерный год. 1830-1831. СПб., 1887. 243 с.
- 5. Панаев Н. И.Рассказ инженер-подполковника Панаева, производителя работ в округе поселенного Гренадерского императора Австрийского полка // Бунт военных поселян в 1831 году. Рассказы и воспоминания очевидцев. СПб., 1870. С. 63-131.
- 6. Эйлер А. А. Записки // Русский архив. 1880. Кн. 2. С. 333-399.
- 7. McGrew R. E.Russia and the cholera. 1823-1832. Madison, 1965. 229 p.