Около 800 года на окраинах Карпатской котловины вследствие распада Аварского каганата образовалось два княжества - Посавское (на территории современной северной Хорватии) и Нитранское (на территории современной западной Словакии), затем вошедшее Великой Моравской державы. В качестве этнонима в обоих княжествах использовалось название «славяне», что отличает Карпатскую котловину от других славяноязычных областей, где использовались различные «племенные» названия. Это связано с тем, что славянская идентичность на территории Карпатской котловины в IX в. имела не только культурный, но и политический характер, что стало затем источником политизации славянской идентичности во всех славянских государствах в последующих столетиях.

Последние несколько десятилетий стали временем многих новаций в области исследования этногенеза и ранней истории славян. Одной из наиболее заметных из них стало возрождение среди части зарубежных и отечественных славистов старинного, полузабытого, взгляда на славянский этнос как на общность людей, первоначально связанную с пространством Карпатской котловины, то есть с тем регионом, где и гораздо позднее в качестве самоназвания жителей использовалось слово «славяне», ставшее затем основой для формирования словенской, словацкой и славонской (в Хорватии) идентичности.

При этом, в отличие от прежних приверженцев теории дунайской прародины славян, относивших формирование славянского этноса ко временам значительно более древним, чем дошедшие до нас первые упоминания о славянах в письменных источниках, современные сторонники взгляда на Подунавье как на область зарождения славянства как особой этнической общности относят начало этого процесса к гораздо более позднему периоду. Исторические факторы, способствовавшие формированию новой этносоциальной общности, известной византийским авторам под именем «склавинов», эти исследователи склонны искать в хорошо известных по письменным источникам обстоятельствах, определявших социально-политическую ситуацию на Среднем и Нижнем Дунае в Ѵ-ѴІ вв., то есть фактически на заре Средневековья (Pritsak 1983; Curta 2001; Homza 2002; Margetić 2005; Петрухин 2014: 36-46).

Не вдаваясь сейчас в детальный разбор соответствующих исследовательских концепций, существенно расходящихся между собой в конкретных деталях, отметим, что если не методологическую основу, то, по крайней мере, благоприятный общетеоретический фон для того, что можно было бы условно назвать «новым изданием дунайской теории», создает недавний приход в славистику конструктивистского подхода к феномену этничности¹, что, в первую очередь, связано с публикацией в 2001 г. неординарной книги американского слависта Флорина Курты, в которой формирование славянского этноса рассматривается с последовательно конструктивистских позиций (Curta 2001)². Если прежде, в эпоху почти безраздельного господства примордиалистских представлений о происхождении славян, именно генезис славянского языка и/или распространение той или иной археологической культуры рассматривались как процессы, фактически тождественные формированию славянского этноса как такового, то ныне, под влиянием конструктивистской методологической парадигмы, повышенное внимание стало уделяться выявлению социальных контекстов, в которых функционировала славянская идентичность. В результате все большее значение в процессе становления славянской этничности стало приписываться таким факторам, как формирование и распространение представления о «народе славян» со стороны Византии и Франкского государства, где в раннее Средневековье существовал развитый этнический дискурс, основанный как на библейской, так и античной традициях, а также создание «славянского народа» как единой христианской общности в ходе Моравской миссии Кирилла и Мефодия (Homza 2002; Полывянный 2008; Höfler 2011; Mesiarkin 2013: 41).

Автору данных строк подобная методологическая позиция представляется оправданной, прежде всего, потому, что славянская идентичность, как и любая другая групповая идентичность, проявлялась в конкретных ситуациях социальной интеракции. Отвечая на вопрос, в каких именно ситуациях она проявлялась и какие функции при этом выполняла, мы, по сути дела, и ведем речь о славянской этничности. Однако, отдавая предпочтение конструктивистскому видению как позволяющему, на наш взгляд, наиболее адекватно воспринимать и более точно описывать социальную реальность, мы все же исходим из того, что расхождения между примордиализмом (эссенциализмом) и конструктивизмом не являются совершенно непреодолимыми, будучи порожденными, в первую очередь, разными, но имеющими одинаковое право на использование в научном дискурсе способами упорядочивания реальности (Заринов 2003: 30-31). Пока мы, хотя бы только для удобства, оперируем такими понятиями, как «славяне», «славянская общность» и т. п., полностью освободиться от эссенциалистской перспективы вряд ли возможно.

 

Центральная Европа с указанием современных политических границ и  названий исторических областей

 

Проблема «Славянской земли»

В связи со всем вышесказанным большой интерес представляет ранняя славянская традиция использования понятия «Славянская земля», зафиксированная в «Повести временных лет», в помещенной под 898 г. летописной статье, в которой рассказывается о Моравской миссии Кирилла и Мефодия (ПВЛ: 16). Согласно утвердившейся в историографии гипотезе А. А. Шахматова, рассказ о кирилло-мефодиевской миссии в «Повести временных лет», в котором фигурирует «Славянская земля», вошел в древнерусскую летопись в составе более раннего памятника — так называемого «Сказания о преложении книг на славянский язык» (Шахматов 1908; о месте и роли «Сказания» в структуре летописного текста см. из последних работ: Петрухин 2014:  212-226), имевшего западнославянское происхождение (о вероятном создании памятника в Сазавском монастыре в Чехии в конце XI в. см. подробно: Флоря 1985). В недавнее время на эту раннюю традицию использования понятия «Славянская земля» обратила внимание словацкая исследовательница Н. Верешова, справедливо заметив, что данное понятие в «Сказании» в политическом смысле прилагалось к двум расположенным в Среднем Подунавье политическим организмам — Великой Моравии и Паннонскому (Блатенскому) княжеству, географически приблизительно соответствуя пространству Карпатской котловины (Verešová 2011; 2013)³.

Известно, что славянское этническое самосознание, действительно, было свойственно политической элите Моравского княжества. Наиболее ярким его свидетельством можно считать фразу «мы, словене, проста чадь» из приводимого в Паннонском житии св. Мефодия послания моравского князя Ростислава к византийскому императору Михаилу III (MMFH. II: 144). На фоне двойного именования жителей Моравского княжества в источниках ІХ-Х вв. — мораванами и славянами — славянская идентичность мораван интерпретировалось в историографии как осознание ими принадлежности к «надплеменной» славянской общности, основанной на единстве языка и культуры, в то время как моравская идентичность толковалась как более узкая, отражавшая принадлежность ее носителей к конкретной этнополитической общности —«племени» или «народности» (Гавлик 1976: 174-175; Флоря 1982; из последних работ см.: Lysý 2014: 42-49, 71-82). В связи с этим и засвидетельствованное в «Повести временных лет» понятие «Славянской земли» обычно рассматривалось в научной литературе как отражение общеславянского самосознания, а привязка его именно к Моравии и Паннонии объяснялась общеславянским значением кирилло-мефодиевской миссии.

На наш взгляд, подобная интерпретация заключает в себе противоречие, ведь, судя по контексту летописного рассказа, «Славянская земля» существовала еще до прибытия туда славянских первоучителей, не говоря уже о том, что общеславянское значение кирилло-мефодиевской миссии требовало бы, напротив, максимального расширения, а не сужения понятия Славянской земли до пространства Карпатской котловины. Такое идеологическое расширение, действительно, будет иметь место, но гораздо позже, в эпоху высокого Средневековья, когда отдельные славянские государства, воспринявшие культурное наследие Великой Моравии в виде славянской письменности и славянского этнического самосознания, будут встраивать великоморавское прошлое в свою историческую традицию⁴. Между тем, в вышеупомянутой летописной статье территориальный охват «Славянской земли» гораздо уже того пространства, которое занимало в раннее Средневековье славяноязычное население. Является ли данное обстоятельство лишь отражением идеологических воззрений автора памятника или же за ним скрываются реалии, имеющие непосредственное отношение к проблеме формирования славянского этнического самосознания?

Не претендуя на окончательный ответ на данный вопрос, отметим, что для более глубокого понимания термина «Славянская земля» было бы целесообразно рассмотреть этнополитическую ситуацию, существовавшую в период деятельности Кирилла и Мефодия, то есть в IX столетии, не только в Моравии, где гентильная, моравская, идентичность четко фиксируется современными источниками, но и на всем пространстве Карпатской котловины, задавшись вопросом о соотношении на этом пространстве «надплеменного» и «племенного» (гентильного) уровней идентичности⁵. Сделать это позволяют современные интересующей нас эпохе франкские источники, которые довольно подробно освещают ситуацию на восточной границе империи Каролингов. И хотя из них по понятным причинам невозможно узнать о самоидентификации жителей, уже сам факт фиксации в них тех или иных славянских «племенных» названий способен сообщить о многом, ведь четкая идентификация славянских «племен» была необходимым условием адекватного описания политической ситуации на границах империи.

При этом следует сразу отметить, что в так называемом Паннонском (Блатенском) княжестве никакой «племенной» идентичности не было и не могло быть по определению, так как данная политико-административная единица с центром в Блатнограде (urbs Paludarum/ Mosaburg) на озере Блатно (Балатон), именовавшаяся во франкских источниках «Нижней Паннонией» {Pannonia Inferioris), была создана «сверху», франками, при реорганизации паннонского пространства около 840 г. и по своей сути являлась франкским пограничным графством (comitatus) (Stih 1994; Klika 2013), в котором проводилась политика колонизации.

Таким образом, оставляя в стороне Моравское княжество, где «племя» существовало, и Блатенское княжество, где «племени» не существовало, необходимо сосредоточить внимание на так называемых Посавеком и Нитранском княжествах, которые, наряду с Моравией и Блатенским княжеством, моіут быть отнесены к числу относительно стабильных политических единиц, существовавших в IX в. на пространстве Карпатской котловины. Посавским княжеством именуется в историографии политический организм, существовавший в IX в. в бассейне реки Сава на пространстве южной части Паннонии, ограниченном с севера рекой Драва, а с юга — горным массивом Динарских Альп, то есть на территории современной северо-восточной Хорватии (об истории княжества см. подробно: Gračanin 2011: 147-199). Нитранским княжеством принято именовать политическую единицу, существовавшую на территории западной части современной Словакии к югу от Карпатских гор с центром в Нитре (об истории княжества см. подробно: Steinhübel 1998; 2004). И Посавское, и Нитранское княжества определенно должны были входить в состав «Славянской земли» в том виде, в каком она предстает в летописной статье 898 года: в период кирилло-мефодиевской миссии Нитранская земля была составной частью Моравии, в то время как какая-то часть Посавского княжества, очевидно, находилась в ведении правителей Блатнограда.

 

Паннонская Хорватия, 9 в. Розовым ветом обозначено Посавское княжество, желтым - Блатенское княжество.

Посавское княжество

В сообщении «Анналов королевства франков» под 818 г. о прибытии ко двору Людовика Благочестивого послов от разных «народов» (nationes) Людевит, глава политического организма, расположенного в южной части Паннонии, фигурирует как «дукс Нижней Паннонии» (dux Pannoniae inferioris) (Documenta: 320). Похожим образом — как правитель Нижней Паннонии (rector inferioris Pannoniae) — Людевит именуется в сообщении об этом же событии в «Жизнеописании Людовика» анонимного автора, известного в историографии как Астроном (Documenta: 320). Таким образом, в обоих источниках Людевит определяется как правитель территории, а не глава какой бы то ни было этнополитической общности. Обозначение Людевита в сообщении о посольствах ко двору Людовика Благочестивого по своему характеру вполне согласуется с теми определениями, которые даются при описании последовавшего затем конфликта Людевита с франками. Так, сообщая под 819 и 820 г. о борьбе с Людевитом далматинского дукса Борны и франков, «Анналы королевства франков» называют возглавляемое Людевитом образование «его областью» («regio sua», «sua provincia», «regio eius»), а при описании тех же событий в анонимном «Жизнеописании Людовика» фигурирует «земля Людевита» (Liudeviti terra) (Documenta: 322-324). Таким образом, сообщая о политип Людевита, все без исключения современные источники идентифицируют ее либо с помощью географических ориентиров, либо привязывая его к имени местного правителя.

Следующим по времени упоминанием об особом политическом организме в южной части Паннонии является известие трактата «Обращение баваров и карантанцев» (870/871 г.), где фигурирует «область дукса Ратимира» (regio Ratimari ducis). Упоминание о ней содержится при описании конфликта, возникшего в 830-е гг. между франкским наместником на востоке — баварским префектом Ратбодом и находившимся в его владениях Прибиной, изгнанным из Нитры: «Тем временем возник между ними некий раздор, так что Прибина, убоявшись, бежал со своими людьми в страну Болгарию, и сын его Коцел бежал вместе с ним. А, спустя немного времени, он из Болгарии пришел в область дукса Ратимира. И в это же время Людовик, король баваров, послал Ратбода с большим войском, чтобы устранить дукса Ратимира. Тот, разуверившись в своей возможности защищаться, обратился в бегство со своими людьми, с теми, кто избежал гибели. А вышеназванный Прибина остался и пересек со своими людьми реку Сава, где, принятый комитом Салахоном, примирился с Ратбодом»⁶.

Мнение о том, что «область Ратимира» территориально соответствовала политическому организму, прежде возглавлявшемуся Людевитом, стало господствовать в хорватской историографии со времен Ф. Шишича, заключившего, что Ратимир был болгарским вассалом, правившим с 829 г. в западной и центральной части Посавской Паннонии, в то время как Восточная Славония и Срем находились в это время под непосредственным управлением болгар (Sišic 1990: 324). Однако процитированное выше сообщение не дает оснований для того, чтобы утверждать это со всей определенностью. Распространившееся в историографии убеждение в том, что восточные области «земли Людевита», то есть восточная Славония и Срем, находились в это время под властью болгар, основывается, главным образом, на известиях франкских источников о вторжениях болгар в паннонские земли: по сообщению «Анналов королевства франков», в 827 г. болгары проплыли по реке Драве, опустошив земли славян, «сидевших в Паннонии», и заменив их вождей (duces) своими управителями (rectores), в то время как Фульдские анналы сообщают об ответном франкском походе в 828 г., а также о новом вторжении болгар по реке Драве в 829 г. (Documenta: 333-334). Между тем, о политических последствиях для Посавской Паннонии этих военных действий, так же как и о том, какое значение для судеб данного региона имели болгарские посольства, прибывавшие в Восточно-Франкское королевство в 832 и 845 гг., источники не сообщают, вследствие чего вопрос о том, где после 827 г. проходила франкоболгарская граница, менялась ли она и, если менялась, то как, остается неясным. В связи с этим мы считаем справедливым замечание X. Грачанина, что гораздо вероятнее, что Ратимир был не болгарским, а франкским вассалом, так как крайне сомнительно, чтобы франки допустили существование глубокого болгарского клина, врезавшегося между подконтрольными им землями Далмации и Паннонии (Gračanin 2011:178).

Боснийский историк М. Хаджияхич обратил внимание на то, что в ходе описания вторжения Ратбода во владения Ратимира в источнике сообщается о переходе Прибиной, остававшимся на территории Ратимира, реки Савы. Следовательно, рассуждает Хаджияхич, княжество Ратимира располагалось южнее Савы, а потому речь в зальцбургском трактате шла не о посавском, а о боснийском правителе (Hadžijahié 2004: 173-175). Мнение о расположении «страны Ратимира» южнее Савы высказывалось также хорватским исследователем В. Соколом, предположившим, что Ратимир правил в современной сербской части Посавины южнее Савы, то есть прямо к югу от Сирмия (Sokol 1990). Вместе с тем, прочного вывода о локализации страны Ратимира в Боснии или Сербии на основании одного лишь известия о переходе им реки Савы делать, конечно, нельзя: Прибина в период военных действий мог просто отступить в район реки Купы в юго-западной части Посавского княжества. Именно так — движением навстречу Ратбоду из Покупья — объясняет известие о переходе Прибиной Савы X. Грачанин (Gračanin 2011: 176). Еще одна попытка пересмотреть традиционную локализацию страны Ратимира в Посавской Паннонии была недавно предпринята Н. Будаком, предположившим, что страна Ратимира находилась к северу от графства, возглавляемого Салахоном, то есть где-то между Крайной и Каринтией (Budak 2000: 398). Данная локализация не выдерживает критики: как справедливо замечает Грачанин, невозможно допустить ни того, чтобы страна славянского князя оказалась расположенной между франкскими графствами, ни того, чтобы зона болгарского контроля тянулась до территории современной Словении (Gračanin 2011: 196). Итак, судя по всему, «страна Ратимира», действительно, могла территориально в большей или меньшей степени совпадать со «страной Людевита», а могла располагаться и южнее савско-дравского междуречья, к примеру, на территории Боснийской Посавины. Для нас, однако, важно то, что речь в любом случае шла о южной части Карпатской котловины.

Ситуация в южной части Паннонии после изгнания франками Ратимира в 838 г. остается в значительной степени неясной. В свое время Ф. Шишичем было высказано мнение о том, что территория междуречья Дравы и Савы была со временем присоединена к образованной к северу от Дравы политикоадминистративной единице Нижняя Паннония, управлять которой франки поставили Прибину, в свое время бежавшего из Нитры. При этом исследователь основывался, главным образом, на сомнительном отождествлении с наследником Прибины Коцелом «франкского архонта Коцилина», упоминаемого в трактате византийского императора Константина Багрянородного «Об управлении империей» (Sišic 1914: 41-42) (подробную критику данного отождествления см. в работе Б. Графенауэра: Grafenauer 1952-1953). Между тем, имеющаяся информация о территориях, находившихся под контролем Прибины (прежде всего, актовый материал, где называются места строительства храмов), не содержит намеков на то, что его власть распространялась на земли, расположенные южнее Дравы (Havlík 1970). Лишь в одной из грамот содержится информация о выделении Людовиком Немецким Прибине в 846 г. 100 мансов земли на реке Valchou (Gradivo. II: 109), которую Ф. Шишич отождествлял со Слобоштиной, именуемой Wolko в грамоте 1235 года, в центральной части Славонии (Šišic 1990: 342-344), а Л. Хауптманн (вслед за Л. Нидерле) — с Букой в восточной Славонии (Hauptmann 1923: 350). Интересно, что передача Прибине земель на реке Valchau, произошла на следующий год после прибытия к Людовику Немецкому болгарского посольства, о чем под 845 г. сообщают Фульдские анналы (MMFH. I: 35). Это обстоятельство дало основание Хауптманну предположить, что болгары, желая обеспечить себе свободу рук в борьбе с Византией, уступили в 845 г. Восточно-Франкскому королевству будто бы занятые ими еще в 827 г. восточную Славонию и Срем, где, таким образом, через посредство Прибины франки начали проводить колонизацию, необходимую для обустройства пограничной территории (Hauptmann 1923: 350). Другие исследователи указывали на то, что упомянутая в грамоте река могла соответствовать реке, впадающей в озеро Нойзидлер-Зе, или Валицке, притоку Залы, причем, исходя из большей близости этих рек к владениям Прибины, считали данную идентификацию гораздо более предпочтительной (обзор мнений см.: Gračanin 2011: 181-182).

На наш взгляд, веским аргументом в пользу того, что, если не вся территория Посавского княжества, то, по крайней мере, область Срема контролировалась Прибиной, а затем его наследником Коцелом, является информация Паннонского жития св. Мефодия о том, что папа поставил Мефодия сирмийским архиепископом («на стол святого Андроника») именно по просьбе Коцела (MMFH. II: 147). Инициатором поставления Мефодия на кафедру в Сирмий Коцел выступает и в «Сказании о преложении книг на славянский язык» в составе «Повести временных лет» (ПВЛ: 16). Наконец, в известном письме папы Иоанна VIII, адресованном славянскому князю Мутимиру (Montemero duci Sclavinicae), очевидно, тождественному сербскому князю Мутимиру, фигурирующему в трактате византийского императора Константина VII Багрянородного «Об управлении империей» (середина X в.), содержится призыв к князю признать над своим княжеством церковную власть паннонского архиепископа (Documenta: 367-368), что, скорее всего, подразумевает непосредственное соседство Сербского княжества и Паннонской архиепископии Мефодия (Hauptmann 1923: 348-349). На фоне этих недвусмысленных известий распространенное в историографии представление о том, что Сирмий в то время контролировали болгары и его политическая принадлежность не имела значения для Мефодия как для титулярного епископа, не выглядит убедительным.

Под 884 г. в Баварском продолжении Фульдских анналов впервые упоминается еще один славянский правитель из южной части Паннонии — дукс Браслав. Этот правитель, который, по словам анналиста, управлял «княжеством между реками Дравой и Савой» {regnum inter Dravo et Sávo fluminé), прибыл в Тулльн, где в это время остановился франкский император Карл III Толстый, и присоединился к его вооруженной свите⁷. В том же источнике, в сообщении о путешествии в 892 г. франкских послов в Болгарию с целью убедить болгар не продавать соль мораванам, можно встретить еще одно обозначение интересующего нас политического организма — «княжество Браслава» (regnum Brazlavonis)⁸. Наконец, на страницах Евангелиария из Чивидале вписаны имена паломников, прибывших, согласно автору данной записи, из «земли Браслава» (de terra Brasclauo) (MMFH. III: 331). Относительно подробная информация Фульдских анналов о Браславе позволяет с уверенностью считать его правителем Посавской Паннонии, то есть той области, которой в первой четверти IX в. управлял Людевит, а позднее, возможно, и Ратимир⁹. В историографии сам факт правления Браслава в междуречье Дравы и Савы нередко рассматривался как свидетельство непрерывного существования Посавского княжества на протяжении IX столетия как особой политической единицы (см. особенно: Grafenauer 1952-1953: 187). Между тем, если принять мнение, что Посавская Паннония в середине IX в. находилась под контролем правителей Блатнограда, то нельзя исключить и того, что первоначальный географический контур княжества Браслава объяснялся тем, что земли к северу от Дравы были к тому времени заняты моравским правителем Святополком¹⁰. Получив в 896 г. от императора Арнульфа территорию Нижней Паннонии к северу от Дравы с центром в Блатнограде¹¹, где некогда правил Коцел, Браслав соединил в своих руках управление обширными территориями Паннонии к югу и северу от Дравы, по сути, став ключевой фигурой в обороне франкского востока от венгров.

Итак, не только Прибина и Коцел, но и все известные нам по именам южнопаннонские властители — Людевит, Ратимир, Браслав — выступают во франкских источниках как территориальные правители, не имевшие никакой «племенной» легитимации.

 

 Проблема «Посавской Хорватии»

В 30-й главе трактата императора Константина Багрянородного «Об управлении империей» вслед за рассказом о переселении хорватов со своей прародины - Белой Хорватии - в Далмацию, содержится следующее известие: «От хорватов, пришедших в Далмацию, отделилась некая часть и овладела Иллириком и Паннонией. Имели и они самовластного архонта, ради дружбы обменившегося лишь посольствами с архонтом Хорватии» (Константин Багрянородный 1991: 131). Именно под влиянем данного известия, в котором под «Иллириком и Паннонией», как удалось доказать исследователям, подразумевалась область, более или менее соответствующая бывшей римской провинции Посавская Паннония, то есть той территории, на которой в IX в. существовало Посавское княжество (Margetić 1977: 26-29), в историографии в свое время распространилось представление о хорватской «племенной» принадлежности Посавского княжества, нередко именовавшегося вследствие этого «Посавской Хорватией». Между тем, на то, что данное сообщение едва ли может являться адекватным отражением событий эпохи переселения хорватов на Балканы, указывает полное отсутствие известий о присутствии хорватов в Паннонии в IX в. в современных данной эпохе источниках¹². Признание в историографии данного обстоятельства создало почву для появления более нюансированных интерпретаций процитированного фрагмента. Так, согласно одному из наиболее авторитетных толкований, предложенному более полувека назад Б. Графенауэром, в приведенном известии отразилась политическая ситуация, сложившаяся в правление в Хорватии Томислава (около 910-928 гг.), когда политическое образование, существовавшее в Посавье, было присоединено к Хорватии, но, возможно, сохранило при этом автономный статус, позволявший иметь собственного правителя (Grafenauer 1952: 30). Впоследствии были высказаны и другие варианты интерпретации: согласно одному из них, в IX столетии Посавское княжество оказалось под влиянием соседней Хорватии¹³, а согласно другому, в это время к власти в Посавье пришел хорватский правящий род¹⁴. При этом автор последней гипотезы, X. Грачанин, специально подчеркнул, что в известии о переселении части хорватов в «Иллирик и Паннонию» следует, прежде всего, усматривать идеологически обусловленную нарративную конструкцию, призванную объяснить присутствие хорватской власти в Среднем Посавье (Gračanin 2011:180-181).

На наш взгляд, само по себе признание того, что в случае с известием о переселении в «Иллирик и Паннонию» мы имеем дело с нарративной конструкцией, призванной объяснить ситуацию, современную написанию 30-й главы, делает излишними спекуляции о присутствии хорватов или хорватской власти в Посавской Паннонии до X века. При этом, несмотря на наличие в тексте византийской терминологии («Иллирик и Паннония», «самовластный архонт»), нельзя исключать того, что в своей основе данное известие восходило к одному из элементов идеологии самих хорватов, которой во многих случаях следовал автор 30-й главы (Margetić 1977: 13, 81), таким образом, отражая притязания хорватской элиты на власть над данным регионом. В пользу такой интерпретации свидетельствует, на наш взгляд, и присутствие похожего сюжета в другом месте трактата «Об управлении империей», а именно в 38-й главе, посвященной истории «турок» (венгров). Описывая столкновение, произошедшее в результате прихода в древнюю страну венгров — Леведию — разбитых хазарами печенегов, император Константин сообщает: «Когда же меж турками и пачинакитами, тогда называвшимися кангар, состоялось сражение, войско турок было разбито и разделилось на две части. Одна часть поселилась к востоку, в краях Персии, — они и ныне по древнему прозвищу турок называются савартами-асфалами, а вторая часть поселилась в западном краю вместе с их воеводой и вождем Леведией, в местах, именуемых Ателкузу, в которых ныне проживает народ пачинакитов» (Константин Багрянородный 1991: 158-161). Подробно рассказав затем о контактах венгров с хазарами и избрании Арпада, сына воеводы Алмоша, архонтом турок, император Константин сообщает об очередном переселении венгров, на сей раз из Этелькёза в Карпатскую котловину, завершая свой рассказ известием о контактах современных ему венгров со своими сородичами, поселившимися в свое время в Персии: «Через некоторое время пачинакиты, напав на турок, изгнали их вместе с их архонтом Арпадом. Поэтому турки, блуждая в поисках земли для поселения, явившись, прогнали обитателей Великой Моравии и поселились в их земле, где и живут теперь турки по сей день. С тех пор турки не испытывали войны от пачинакитов. К вышеупомянутому же народу турок, который поселился к востоку, в краях Персии, эти турки, живущие к западу, только что названные, и поныне посылают торговцев и навещают их и часто доставляют от них к себе ответные послания» (Константин Багрянородный 1991: 161-163).

В соответствии с господствующим в историографии мнением, согласно которому в основе рассказа 38-й главы о ранней истории венгров лежит венгерская этногенетическая традиция, данное известие обычно рассматривалось как свидетельство осознания древними венграми своей общности с ушедшими на восток савартами (сабирами?) (см. подробно: Шушарин 1997: 146-167). В то же время было обращено внимание на то, что присутствующие в данном известии название «Персия» и ориентация «восток — запад» имеют явно византийское происхождение (Шушарин 1997: 146, 166). Таким образом, подобно рассказу об отделении части хорватов, где фигурирует понятие «Иллирик и Паннония», сюжет о савартах, очевидно, отражавший идеологические притязания мадьярской элиты на родство с могущественными савартами (сабирами?), подвергся определенной обработке в Константинополе. Очевидное сходство хорватского и венгерского сюжетов в таком элементе как поддержание контактов и обмен посольствами между отколовшимися частями некогда будто бы единых «народов» позволяет усматривать в нем, прежде всего, нарративную конструкцию.

 

Нитранское княжество выделено синим цветом, Моравское княжество зеленым цветом

 

Нитранское княжество

Трактат «Обращение баваров и карантанцев», описывая изгнание около 833 г. Моймиром Прибины из Нитры, где, как выясняется из дальнейшего повествования, он имел «владение» (proprietas), не прилагает к первоначальной политип Прибины никакого этнического обозначения и даже не именует Прибину князем (MMFH. III: 310-312). Ни один из источников не сообщает нам названия «племени», которое можно было бы соотнести с Нитранской землей. На этом фоне предпринятая словацким историком Я. Штайнхюбелем попытка рассматривать Нитранскую землю как «племенное княжество» неких нитраван, название которых было будто бы произведено от имени реки (по аналогии с мораванами) (Steinhübel 1998: 394) представляется совершенно безосновательным.

Вместе с тем, едва ли можно оспорить другой утвердившийся в историографии тезис — о том, что Нитранская земля, завоеванная Моймиром, превратилась в своего рода удельное владение в составе Моравии, передававшееся представителям правящего моравского рода. Судя по по всему, именно в Нитре правил племянник моравского князя Ростислава Святополк (см. подробно: Steinhübel 1998: 410-411; 2004: 127-128). В этой связи представляется весьма показательным то, как владение Святополка фигурировало во франкских источниках. Так, при описании большой франкской кампании против моравского князя Ростислава в 869 г., сообщается о вторжении Карломана в «страну Святополка» (regnum Zuentibaldi)¹⁵. «Страна Святополка» упоминается и далее, в сообщении о признании Святополком сюзеренитета Карломана в 870 г.¹⁶ Как отдельный правитель, Святополк фигурирует также в адресате буллы папы Адриана II «Gloria in excelsis Deo», текст которой цитируется в 8-й главе Паннонского Жития св. Мефодия (MMFH. II: 147-148).

Итак, при обозначении Нитранского княжества франкские авторы так же, как и в случае с политическими организмами южной Паннонии апеллировали не к «племени», а к правителю. Вероятное отсутствие в Нитранской земле особой «племенной» идентичности объясняет отсутствие в письменных источниках этнического противопоставления Моравии и Нитранской земли при ясном политическом размежевании. Более того, в Хронике Регинона Прюмского (X в.) при сообщении о войнах Людовика Немецкого со славянами, упоминается кампания против моравских «стран» (Marahensium regno) (MMFH. I: 136), под которыми в историографии склонны понимать владения Ростислава и Святополка. Это свидетельство ясно показывает, что с точки зрения франков, обе страны составляли одну этнополитическую единицу (gens).

В обоснование существования особого «племени» в Нитранской земле в историографии нередко приводились сведения так называемого «Баварского географа» — созданного в IX столетии в Восточно-Франкском королевстве перечня народов, соседствовавших с франками с востока. В нем, помимо мораван Моравского княжества (Marharii), фигурируют еще одни загадочные «мораване» (Merehani) (MMFH. III: 287), в которых некоторые исследователи предпочитали усматривать жителей Нитранской земли (из последних работ см., например: Steinhübel 2014: 77-78), иногда объясняя появление при этом двух синонимичных, но не совсем схожих по форме, названий разновременностью собранной в источнике информации (обзор мнений см.: Třeštík 2001: 288-292). Между тем, даже при такой интерпретации данное свидетельство доказывает не существование в Нитранской земле особого «племени», а как раз обратное: распространение имени мораван на Нитранскую политию. Впрочем, еще более вероятным объяснением появления в тексте «Баварского географа» двух моравских «племен» является отождествление второго из них с другими «мораванами» — известным византийцам славянским «племенем», локализуемым на территории современной Сербии (ПириватриБ 1997: 198-199; Vedriš 2011: 57-58).

Отдельного комментария заслуживает также информация петиции баварских епископов, адресованной папе Иоанну IX (900 г.), где фигурирует некий не названный по имени «народ» {gens), который мог населять Нитранскую землю. В этом документе баварские епископы протестовали против учреждения новой церковной организации в Моравии в 899 г., так как, с их точки зрения, эта территория должна принадлежать церковной юрисдикции диоцеза Пассау. Епископы обращали внимание папы на тот факт, что его предшественник Иоанн VIII, посвящая в 880 г. в епископы (Нитры) Вихинга, направил его не на территорию Пассауского диоцеза, а к некоему новообращенному народу {in quandam neophitam gentem), который был покорен Святополком и обращен им в христианство¹⁷. Исследователи по-разному отвечали на вопрос, где следует локализовать новообращенный народ, упомянутый в петиции. В то время как одни авторы были склонны идентифицировать его с вислянами, чей правитель, как явствует из Паннонского жития св. Мефодия, был подчинен Святополком и обращен в христианство, другие помещали загадочное племя в район Потисья, завоеванный Святополком между 880 и 882 гг. Наконец, существует интерпретация, отталкивающаяся от факта поставления Вихинга епископом именно в Нитру и рассматривающая новообращенный народ как жителей самой Нитранской земли или прилегающих территорий восточной Словакии (обзор мнений см.: Třeštík 2001: 278-279).

Интерпретация, согласно которой новообращенный народ следует идентифицировать с жителями Нитранской земли, предполагает несоответствие между свидетельством петиции и реальной ситуацией, ведь Нитранская земля стала частью Моравского княжества еще в 830-е годы, при Моймире I, а не при Святополке. В связи с этим было высказано мнение, что на составителей документа, связавших поставление Вихинга с покорением какого-то языческого народа Святополком, повлияло то обстоятельство, что Нитра в свое время была центром вышеупомянутой «страны Святополка» (Třeštík 2001: 115-116). Однако, подозревать баварских епископов в такого рода ошибке можно ли в том случае, если другие варианты решения проблемы выглядят неприемлемыми. Между тем, посвящение Вихинга в епископы Нитры, самого важного моравского центра к востоку от долины р. Моравы, где находилось ядро княжества, совершенно необязательно должно указывать на то, что объект пастырской заботы епископа должен был находиться где-то неподалеку от его резиденции, так как ни один другой центр на востоке Моравии не мог взять на себя функции центра диоцеза. Вместе с тем, идентификация «новообращенного народа» с вислянами, проживавшими на слишком значительном удалении от Нитры, за хребтом Западных Карпат представляется все-таки менее предпочтительной, чем его отождествление с жителями Среднего Потисья или Восточной Словакии.

Но почему авторы Петиции не упоминают имени этой этнополитической общности? Из числа исследователей, обращавшихся к проблеме «новообращенного народа», лишь чешский ученый Д. Тржештик счел необходимым специально прокомментировать это обстоятельство. Отождествляя «новообращенный народ» с жителями упоминаемой в Фульдских анналах «страны Святополка», соответствовавшей, по его мнению, самой Нитранской области, исследователь писал: «...или regnum Святополка не являлось землей никакой gens и баварские епископы в 900 г. ошибались, или это имя было забыто, так как после 30-х годов IX в. оно было уже (как имя) неактуальным» (Třeštík 2001: 131-132). Даже безотносительно к сомнительному для нас отождествлению «новообращенного народа» с жителями Нитранской земли, предложенная Д. Тржештиком альтернатива (либо епископы ошибались и «gens» не существовала, либо епископы не ошибались, но имя этнополитической общности было забыто к концу IX в.) представляется несколько схоластичной. Она, очевидно, базируется на убеждении, что термином «gens» обязательно должна была обозначаться уже сложившаяся этнополитическая общность, обладавшая собственным именем, то есть этническая общность par excellence. Между тем, на поверхности лежит другое, на наш взгляд, более логичное объяснение: господствующий этнический дискурс заставлял епископов называть «племенем» даже то, что никаким «племенем» не являлось.

В связи с этим заслуживает внимания то обстоятельство, что единственная, называемая по имени, общность, которая с достаточной долей уверенности может быть локализована на территории бывшего ядра Аварского каганата в Карпатской котловине — это так называемые преденеценты (Praedenecenti). Впервые под этим именем они упоминаются в «Анналах королевства франков» под 822 годом в числе «восточных» славянских народов, приславших посольства ко двору Людовика Благочестивого¹⁸. Второе упоминание относится к 824 году, когда послы «ободритов, которые обыкновенно именуются преденецентами» и населяют прилежащую к Дунаю Дакию у границ Болгарии, явились ко двору франкского императора просить помощи против болгар¹⁹. Относительно соотношения имен ободритов и преденецентов наиболее убедительной представляется позиция тех исследователей, которые предполагают вторичный, книжный, характер названия «ободриты» по отношению к имени «преденеценты» (см.: Bulin 1960: 22-23): объяснять наличие идентичных названий у полабских и «восточных» ободритов какими-либо «миграциями племен» не представляется возможным ввиду существования между ними огромного пространства, в течение веков контролировавшегося аварами.

Хотя значение имени «преденеценты» остается неясным, есть веские основания полагать, что оно не произведено от какого-либо географического названия и вообще нехарактерно для славянской этнонимии. В историографии предлагалось трактовать это название, как происходящее от славянских выражений «передние четы» или «передняя чадь» или как латинское слово, имеющее значение «грабители, разбойники» (обзор мнений см.: Bulin 1960: 23-25; Boba 1984). В случае, если данная общность, действительно, именовала себя (или именовалась другими) подобным образом, это могло бы указывать на особые, не характерные для других славянских этнополитических организмов, обстоятельства ее формирования, скорее всего, объясняемые стремительным подъемом новых элит в обстановке политического вакуума, сложившегося в восточной части Аварского каганата («Дакии»²⁰) вследствие падения аварской власти.

 

Держава Само и Аварский каганат

 

Вместо заключения: «Славянская земля» и Аварский каганат

Итак, можно констатировать, что этнополитическая ситуация на пространстве Карпатской котловины заметным образом отличалась от того, что наблюдалось в славянских землях за ее пределами, где «Баварским географом» и другими источниками зафиксированы десятки славянских «племенных» названий. В отличие от Балкан, Полабья, Чешской котловины, а также обширных пространств будущих Польского и Древнерусского государств, где славянские «племена» сплошь и рядом выступают в качестве политических акторов, политическая динамика на пространстве Карпатской котловины связывается в имеющимихся у нас источниках исключительно с правителями (Людевит, Прибина, Ратимир, Святополк, Браслав).

Необычная мобильность этих пост-аварских властителей (ярким образом проявившаяся в политической судьбе Прибины и стремительном превращении Браслава из посавского князя в правителя большой части Паннонии), подчеркнутое отсутствие связи между ними и какими-либо «племенными» структурами (за исключением периферийной по отношению к ядру бывшего Аварского каганата Моравии, где все же успело сформироваться «племя мораван») уже обращали на себя внимание исследователей (Łowmiański 1970: 268-269; Тржештик 1991: 80). Но как следует объяснить эти особенности местного политического ландшафта? В свое время Тржештик, указав на отсутствие «племенной» легитимации у Людевита, назвал данную ситуацию «незавершенным этногенезом», полагая, что в Посавской Паннонии в IX в. этнополитическая общность (gens) просто не успела сложиться (Třeštík 2001: 94-96). Данное замечание представляется логичным в том смысле, что, в отличие от славян других регионов Европы, славяне Карпатской котловины должны были находиться под более прочным контролем аваров, продолжавшимся вплоть до падения каганата около 800 г., притом, что к началу X в. они уже оказались под властью венгров. По всей видимости, жесткая военно-политическая структура Аварского каганата исключала возможность для местных славянских элит деятельности, благоприятной для локальных этногенетических процессов, вплоть до периода дезинтеграции аварской политип на рубеже ѴІІІ-ІХ вв. (Алимов 2008: ПО; Alimov 2012; Gračanin 2013: 48).

Однако, значит ли это, что потребность в локальном «племенном» строительстве все равно должна была иметь место, автоматически вытекая из самого факта возникновения на руинах Аварской державы самостоятельных политических организмов? Думается, что в этом процессе не было никакой предопределенности. Более того, в свете известий «Повести временных лет» о «Славянской земле» представляется возможным и иное объяснение отсутствию «племен» на пространстве Карпатской котловины: в славянских политических образованиях, возникших в IX в. на территории, прежде подконтрольной аварам, в ситуации идеологического вакуума, порожденного крахом аварской политической организации, мог иметь место процесс политизации славянской групповой идентичности, вследствие чего славянская общность, какой бы характер ни был присущ ей прежде, стала приобретать черты этнополитического организма. Иными словами, роль политического «племени» (gens) в Карпатской котловине могла начать играть славянская общность как единое целое.

Такое развитие событий выглядит тем более вероятным, что у славянских воинских элит Карпатской котловины уже наличествовало важное условие для формирования единого гентильного самосознания — общий социальный опыт, связанный с их длительным пребыванием под властью аваров. На это же указывают и неоднократные попытки нового объединения пост-аварского пространства в IX столетии, осуществлявшиеся славянскими правителями как при поддержке франков, стремившихся с помощью славян обустроить свой «дикий восток» (Macháček 2012: 6)²¹, так и в острой конфронтации с ними. Так, давно было замечено, что держава Людевита, к которой в ходе его восстания против франков присоединились славянские «племена», проживавшие на юго-западных и южных рубежах Карпатской котловины — часть карантанцев, карниольцы и тимочане — потенциально могла стать славянским наследником Аварского каганата в Среднем Подунавье (Dümmler 1856: 391; Šišič 1990: 316; Převeden 1955: 53; Budak 1994: 103). В еще большей степени такая оценка применима к Великой Моравии под властью Святополка и к державе Браслава после присоединения к ней областей к северу от Дравы, так как две эти славянские «империи» в разный период времени осуществляли контроль над значительной территорией Карпатской котловины. Нетрудно заметить, что в данном случае славяне (как позднее венгры) выступали в качестве политических преемников аваров. Именно это последнее обстоятельство, как нам представляется, могло сформировать этнический контур «Славянской земли» таким, каким он представлен в «Сказании о преложении книг»: «Славянская земля» словно заместила собою Аварский каганат.

Алимов Денис Евгеньевич
- Кандидат исторических наук, доцент кафедры истории славянских и балканских стран
Института истории Санкт-Петербургского государственного университета.
Журнал "Исторический формат" № 4 , 2015 г.

------------------------------

¹ В рамках конструктивистских подходов к этничности, концентрирующих внимание на ситуативной обусловлености и изменчивости критериев этнической идентичности, этничность выступает как форма социальной организации, зависящая исключительно от субъективных факторов — самоидентификации и приписывания идентичности извне. Как подчеркивал один из родоначальников конструктивизма, норвежский этнолог Ф. Барт, «этнические категории обеспечивают организационную оболочку, содержимое которой в разных социокультурных системах может наполнять различные объемы и формы» (Барт 2006: 16). Понятно, что в данном случае разговор о каком бы то ни было «этногенезе» должен быть признан методологически некорректным, так как этничность, согласно данному подходу, обнаруживает себя не в объективных культурных признаках той или иной группы, называемой «этносом», а в ситуациях взаимодействия групп, когда потребность в его социальном оформлении рождает этническую границу.

² Земли, непосредственно примыкавшие к дунайскому лимесу Византии, представляются Ф. Курте зоной, где в ответ на предпринятое при императоре Юстиниане масштабное укрепление границы происходила консолидация противостоявших империи гетерогенных варварских групп. Образ единого «народа склавинов», закрепившийся за этим конгломератом на страницах византийских источников, по мнению Курты, едва ли соответствовал реальной ситуации, но, отвечая византийскому этническому дискурсу, удовлетворял потребности византийцев дискурсивно классифицировать противостоявшую им новую, еще находившуюся в процессе формирования, социальную общность. Усвоение самими варварами созданного византийцам образа происходило уже в более поздний период вместе с принятием римско-византийского культурного багажа, что и позволяет условно говорить о «создании» славян византийцами. Концепция американского исследователя вызвала оживленную полемику как в зарубежной, так и в отечественной историографии, не утихающую по сей день (Иванов 2008; Шувалов 2008; Barford 2008; Curta 2008а; 2008b; 2009; Biermann 2009; Pleterski 2009; Profantová 2009; Жих 2010).

³ Интересно, что похожее определение применяется в отношении Великой Моравии и в еще одном раннесредневеком славянском памятнике — латиноязычной «Легенде Кристиана», написанной в Чехии в конце X века. В нем, наряду с использованием названия Моравия, в качестве синонимичного понятия используется термин «земля славян» (regio Sclavorum). Данный факт был одним из оснований, на которых в свое время высказывалось мнение о непосредственном или опосредованном использовании «Легенды Кристиана» автором «Сказания о преложении книг» (историографию вопроса см.: Кралик 1963). Однако, последующие исследования обоих памятников не способствовали подкреплению данной гипотезы (см. подробно: Флоря 1985; Kalhous 2015).

⁴ Ярким примером может служить историческая традиция средневекового Дуклянского королевства, отраженная в так называемой Летописи попа Дуклянина. Моравский правитель Святополк превращается здесь в правителя мифической «страны славян» (regnum Sclavorum), географически отчасти соответствующей контурам Дуклянской державы периода ее могущества, а св. Кирилл изображается крестителем ее жителей (MMFH. I: 248-254). Таким образом, в отличие от древнерусского летописца, связавшего Моравию с Русью посредством сложного комплекса логических связей (Петрухин 2014: 212-217), дуклянский автор фактически встраивает Моравию и кирилло-мефодиевскую миссию в дуклянский исторический контекст. Данное явление может быть осмыслено с помощью разработанной Э. Хобсбаумом и Т. Рейнджером концепции «изобретения традиций» (Hobsbawm, Ranger 1983), которая применима не только формированию современных наций, где она традиционно используется, но и к средневековому материалу (см., например: Kasperski 2013). «Изобретение традиции», связывающей Дуклю со Святополком и св. Кириллом, очевидно, следует связывать с идеологией правящей дуклянской династии, объединившей под своей властью целый ряд славянских княжеств и создавшей в XI-XII вв. могущественное «Королевство славян», ставшее заметной силой в Средиземноморье (Grzesik 2013; Homza 2013:125-135).

⁵ Здесь и далее под «племенем» понимается этнополитическая общность. Такая общность, как правило, обозначавшаяся в раннесредневековых источниках термином «gens» или «natio», воспринималась современниками одновременно и как «этнос», то есть общность людей, связанная единым происхождением, и

⁶ «Interim exorta est inter illos aliqua dissensio, quam Priwina timens fugam iniit in regionem Vulgariam cum suis, et Chozil filius eius cum illo. Et non multo post de Vulgariis Ratimari ducis adiit regionem. Illoque tempore Hludowicus rex Bagoariorum misit Ratbodum cum exercitu multo ad exterminandum Ratimarum ducem. Qui diffissus se defendi posse, in fugam versus est cum suis qui caedem evaserunt. Et praedictus Priwina substitit et cum suis pertransivit fluwium Sawa, ibique susceptus а Salachone comite pacificatus est cum Ratbodo» (MMFH. III: 312). Сообщение о походе Ратбода против Ратимира содержится в «Больших Зальцбургских анналах», а также в «Анналах Св. Руперта Зальцбургского», под 838 годом (MMFH. III: 312).

⁷ «Postea veniente Brazlavoni duce, qui in id tempus regnum inter Dravo et Savo flumine tenuit suique miliciae subditus adiungitur, rex per Carentam in Italia perrexit...» (Documenta: 379).

⁸ «Послы же, не имея возможности следовать по суше из-за засад дукса Святополка, были проведены из страны Браслава по реке Одра до Купы и оттуда, плаванием по течению реки Савы, в Болгарию» («Missi autem propter insidias Zwentibaldi ducis terrestre iter non valentes habere de regno Brazlavonis per fluvium Odagra usque ad Gulpam, dein per fluenta Save fluminis navigio in Bulgaria perducti») (Documenta: 380).

⁹ Альтернативная локализация княжества Браслава в исторической области Крайна в Словении, предложенная М. Анчичем, основывается на чтении процитированной выше фразы (см. примеч. 8) о путешествии франкских послов в Болгарию, согласно которому послы вышли из княжества Браслава (de regno Brazlavonis), двигаясь по реке Одра. В соответствии с таким чтением делается вывод о том, что дальнейшее путешествие послов по Купе и Саве происходило уже за пределами княжества Браслава (Ančič 1998: 32-33). Данная интерпретация была справедливо раскритикована Грачанином, указавшим на то, что фразу следует понимать как описание путешествия из страны Браслава в Болгарию. Ср. перевод: «Послы же, не имея возможности следовать по суше из-за засад дукса Святополка, были проведены из княжества Браслава в Болгарию по реке Одра до Купы, а оттуда плаванием по течению реки Савы». Такой перевод вкупе с известием Фульдских анналов о передаче Арнульфом Браславу в 896 г. Паннонского дуката, расположенного к северу от Дравы, что было бы бессмысленным в случае расположения его княжества на территории Крайны, делает локализацию княжества Браслава в Посавской Паннонии наиболее логичной (Gračanin 2011:196-197).

¹⁰ Согласно распространенному в историографии мнению, Святополк с начала 880-х гг. контролировал земли Паннонии к северу от Дравы. В обоснование данного тезиса, приводится, в частности, упомянутое выше известие Фульдских анналов о путешествии в Болгарию франкских послов, которые из-за засад Святополка были вынуждены плыть по реке Саве (см. подробно: Havlík 1960: 67-72). Согласно другой точке зрения, данное известие не дает оснований говорить о прямой власти Святополка в Паннонии, а лишь свидетельствует о досягаемости этого района для моравских отрядов (см., например: Gračanin 2011:191).

¹¹ «Stipantibus denique isdem in partibus inter se conflictibus imperator Pannoniam cum urbe Paludarum tuendam Brazlavoni duci suo in id tempus commendavit» (Documenta: 380).

¹² Славонии топонимы, образованные от названия «хорват», ввиду своей поздней фиксации в источниках (в XIII— XIV вв. и позднее) не моіут служить надежным индикатором раннего присутствия здесь хорватов, а их распространение может быть интерпретировано в рамках представления о постепенной колонизации данного региона хорватами (семейными и родовыми группами), благоприятные условия для которой наступили после прихода к власти в Хорватском королевстве династии Арпадов (Petkovič 2006). Что касается элементов материальной культуры и антропологических характеристик населения, то эти данные не моіут рассматриваться в качестве релевантных при обсуждении вопроса об этнической идентичности.

¹³ Гипотеза, согласно которой в 830-е гг. Посавское княжество сумело добиться независимости и от болгар, и от франков в результате поддержки со стороны Хорватии, что будто бы и нашло отражение в известии 30-й главы, была выдвинута Л. Маргетичем (Margetić 1995: 139-140). Данное построение весьма шатко, так как является следствием интерпретации статуса упомянутого выше дукса Ратимира, предположительно правившего в Посавье, в качестве самостоятельного правителя. Логичнее считать, что Ратимир, во владения которого, после того как там появился неугодный франкам политический изгнанник Прибина, вторгся с войском баварский префект, был франкским вассалом (Gračanin 2013а 12-14).

¹⁴ По мнению X. Грачанина, вскоре после франкского вторжения в Посавье и бегства Ратимира, франки, стремившиеся к стабилизации политического положения в Нижней Паннонии, поставили во главе княжества представителя преданной франкам хорватской элиты (Gračanin 2008: 72-74; 2011: 178-180). Так же, как и в предыдущем случае, мы имеем дело с не подтверждаемой источниками догадкой.

¹⁵ «Nec minus Carlmannus regnum Zuentibaldi nepotis Rastizi igne et gladio depopulabatur» (MMFH. 1:101).

¹⁶ «Zuentibald nepos Rastizi propriis utilitatibus consulens se Carlmanno una cum regno, quod tenebat, tradidit» (MMFH. I: 102).

¹⁷ «Antecessor vester Zuentibaldo duce impetrante Vuichingum consecravit episcopum et nequaquam in ilium antiquum Patauiensem episcopatum eum transmisit, sed in quandam neophitam gentem, quam ipse dux bello domuit et ex paganis Christianos esse patravit» (MMFH. Ill: 235).

¹⁸ «In quo conventu omnium orientalium Sclavorum, id est Abodritorum, Soraborum, Wilzorum, Beheimorum, Marvanorum, Praedenecentorum, et in Pannonia residentium Abarum legationes cum muneribus ad se directas audivit» (ARF: 159).

¹⁹ «...legatos Abodritorum, qui vulgo Praedenecenti vocantur et contermini Bulgaris Daciam Danubio adiacentem incolunt...» (ARF: 165-166).

²⁰ «Дакия», упомянутая в «Анналах королевства франков» в качестве области проживания преденецентов, очевидно, должна быть отождествлена с территорией одноименной римской провинции, созданной в правление императора Траяна. Данная идентификация базируется, прежде всего, на информации из «Жизнеописания Карла Великого» Эйнхарда, где при перечислении земель, завоеванных Карлом, упомянута Дакия, прилежащая к другому береіу Дуная: «...post quam utramque Pannoniam, et adpositam in altera Danubii ripa Daciam, Istriam quoque et Liburniam atque Dalmaciam...» (VK: 15). См. подробно с обзором литературы вопроса: Madgearu 1998: 195-196. Недавно сербский исследователь П. Коматина попытался возродить старинную идею о тождестве Дакии франкских источников и позднеримской провинцией «Прибрежная Дакия» (Dacia Ripensiś), располагавшейся южнее Дуная (Komatina 2010:   70-73). Данная интерпретация, не признающая наличия логической последовательности в перечне земель Эйнхарда, предполагает ревизию традиционных для историографии представлений о территориальном охвате Болгарии в первой четверти IX века.

²¹ Обустройство славянского востока стало важной задачей империи Каролингов, после того как потерпел крах первоначальный франкский проект по созданию на границах цивилизованного мира «христианской Аварии» (Třeštík 2001: 86-89).

 

ЛИТЕРАТУРА

• Алимов 2008 - Алимов Д.Е. «Переселение» и «крещение»: к проблеме формирования хорватской этничности в Далмации // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2008. № 2 (4). C. 94-116.
• Барт 2006 - Барт Ф. Введение // Этнические группы и социальные границы. Социальная организация культурных различий / Под ред. Ф. Барта; пер. И. Пилыцикова. М.: Новое издательство, 2006. С. 9-48.
• Гавлик 1976 - Гавлик Л. Моравская народность в эпоху раннего феодализма Ц Вопросы этногенеза и этнической истории славян и восточных романцев. Методология и историография / Отв. ред. В. Д. Королюк. М.: Наука, 1976. С. 156-185.
• Горский 2004 - Горский А.А. Русь: От славянского расселения до Московского царства. М.: Языки славянской культуры, 2004. 392 с.
• Жих 2010 - Жих М.И. К проблеме этнического самосознания ранних славян: по поводу работы Флорина Курты Ц Русин. Международный исторический журнал. 2010. № 1 (19). С. 59-77.
• Заринов 2003 - Зарипов Ю.И. Исследование феноменов «этноса» и «этничности»: некоторые итоги и соображения Ц Академик Ю.В. Бромлей и отечественная этнология. 1960-1990-е годы. М.: Наука, 2003. С. 18-36.
• Иванов 2008 - Иванов С.А. «В тени юстиниановых крепостей»? Ф. Курта и парадоксы раннеславянской етничности Ц Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2008. № 2 (4). C. 5-12.
• Константин Багрянородный 1991 - Константин Багрянородный. Об управлении империей / Под ред. Г.Г. Литаврина, А.П. Новосельцева; пер. Г.Г. Литаврина. М., 1991.
• Кралик 1963 - Кролик О. Повесть временных лет и легенда Кристиана о святых Вячеславе и Людмиле Ц Труды Отдела древнерусской литературы. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1963. Т. XIX: Русская литература ХІ-ХѴІІ веков среди славянских литератур. С. 177-207.
• Петрухин 2014 - Петрухин В.Я. Русь в ІХ-Х веках: От призвания варягов до выбора веры. Издание 2-е, испр. и доп. М.: Форум: Неолит, 2014. 464 с.
• ПириватриБ 1997 - ПириватриЬ С. Византийка тема Морава и «Моравице» Константина VII Порфирогенита Ц Зборник радова Византолошког института. 1997. Кн>. 36. С. 173-201.
• ПВЛ - Повесть временных лет / Подгот. текста, пер., статьи и коммент. Д.С. Лихачева; под ред. В.П. Адриановой-Перетц. 3-е изд. СПб.: Наука, 2007. 668 с.
• Полывянный 2008 - Полывянный Д.И. Славяне и болгары в восточноримском имперском пространстве: проблемы различения Ц Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2008. № 2 (4). C. 59-63.
• Тржештик 1991 - Тржештик Д. Возникновение славянских государств в Среднем Подунавье Ц Раннефеодальные государства и народности (южные и западные славяне ѴІ-ХІІ вв.). М.: Наука, 1991. С. 69-86.
• Флоря 1982 - Флоря Б.Н. О самосознании великоморавской народности Ц Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего Средневековья. М.: Наука, 1982. С. 82-95.
• Флоря 1985 - Флоря Б.Н. Сказание о преложении книг на славянский язык. Источники, время и место написания // Byzantinoslavica. Т. 46 (1). 1985. С. 121-130.
• Шахматов 1908 - Шахматов А.А. Сказание о преложении книг на словенский язык Ц Jagić-Festschrift. Zbornik u slávu Vatroslava Jagića. Berlin, 1908. S. 171-188.
• Шушарин 1997 - Шушарин В.П. Ранний этап этнической истории венгров. Проблемы этнического самосознания. М.: РОССПЭН, 1997. 511 с.
• Шувалов 2008 - Шувалов П.В. Изобретение проблемы (по поводу книги Флорина Курты) Ц Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2008. № 2 (4). C. 13-20.
• Alimov 2012 - Alimov D. On the problem of the post-Avar «ethnogenesis»: the 9th century polities of Banat, Crigana, and Transylvania in comparative-historical context 11 Transylvanian Review. 2012. Vol. XXI. No. 3. P. 83-91; No. 4. P. 77-96.
• Ančič 1998 - Ančič M. Od karolinškog dužnosnika do hrvatskoga vladara. Hrvati i karolinško carstvo u prvoj polovici IX. stoljeća Ц Radovi Za voda za povij esne znanosti Hrvatske akademije znanosti i umjetnosti u Zadru. 1998. Sv. 40. S. 27-41.
• Barford 2008 - Barford P.M. Slavs beyond Justinian's Frontiers // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2008. № 2 (4). C. 21-32.
• Biermann 2009 - Biermann F. Kommentar zum Aufsatz von Florin Curta: Utváření Slovanů (se zvláštním zřetelem k Čechám a Moravě) Ц Archeologické rozhledy. 2009. Vol. 61. S. 337-349.
• Boba 1984 - Boba I. «Abodriti qui vulgo Praedenecenti vocantur» or «Marvani Praedenecenti» // Palaeobulgarica. 1984. Vol. VIII. Nr. 2. P. 29-37.
• Budak 1994 - Budak N. Prvá stoljeća Hrvatske. Zagreb: Hrvatska sveučilišna nakłada, 1994. 248 s.
• Budak 2000 - Budak N. Slavic ethnogenesies in modern Northern Croatia // Slovenija in sosednje dežele med antiko i karolinško dobo. Začetke slovenské etnogeneze / Ur. R. Bratož. Ljubljana: Narodni muzej Slovenije: SAZU, 2000. S. 395-402.
• Bulín 1960 - Bulin H. Podunajští «Abodriti»: Příspěvek k dějinám podunajských Slovanů v 9. století Ц Slovanské historické studie. Praha, 1960. T. III. S. 5-44.
• Curta 2001 - Curta F. The making of the Slavs: history and archaeology of the Lower Danube Region, c. 500-700. Cambridge; New York: Cambridge University Press, 2001. 463 p.
• Curta 2008a - Curta F. The making of the Slavs: between ethnogenesis, invention, and migration Ц Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2008. № 2 (4). C. 155-172.
• Curta 2008b - Curta F. Utváření Slovanů (se zvláštním zřetelem k Čechám a Moravě) Ц Archeologické rozhledy. 2008. Vol. 60. S. 1-54.
• Curta 2009 - Curta F. The early Slavs in Bohemia and Moravia: a response to my Critics Ц Archeologické rozhledy. 2009. Vol. 61. S. 725-754.
• Documenta - Documenta historiae chroaticae periodum antiquam illustrantia / Collegit, digessit, explicuit Dr F. Rački. Zagrabiae: JAZU, 1877. 544 p.
• Dümmler 1856 - Dümmler E. Über die älteste Geschichte der Slawen in Dalmatien. (549-928.) Ц Sitzungsberichte der philosophisch-historischen Clasee der kaiserlichen Akademie der Wissenschaften. Wien: W. Baumüller, 1856. Bd XX. S. 353-430.
• Gračanin 2008 - Gračanin H. «Od Hrvata pak koji su stigli u Dalmaciju odvojio de jedan dio i zavladao Ilirikom i Panonijom»: Razmatranja uz DAI c. 30, 75-78 Ц Povijest u nastaví. Zagreb, 2008. Vol. VI. No. 11(1). S. 72-74.
• Gračanin 2011 - Gračanin H. Južna Panonija u kasnoj antici i ranom srednjovjekovlju (od końca 4. do końca 11. stoljeća). Zagreb: Plejada, 2011. 455 s.
• Gračanin 2013a - Gračanin H. Bugari, Franci i južna Panonija u 9. stolječu. Reinterpretacija povijesnih izvora Ц Hrvati i Bugari kroz stoljeća: Povijest, kultura, umjetnost i jezik. Zbornik radova sa znanstvenog skupa održanog u Zagrebu i Dakovu, 23.-24. rujna 2010. / Uredili D. Karbie i T. Luetič. Zagreb: Hrvatska akademija znanosti i umjetnosti, 2013. S. 3-22.
• Gračanin 2013b - Gračanin H. Ethnicity and Migrations in the Late Antique and Early Medieval Middle Danube Region: Examples Linking the Areas of Modern Croatia and Slovakia 11 Slovakia and Croatia. Historical connections (until 1780) I Ed. by V. Kuchařská, S. Kuzmová, A. Mesiarkin. Bratislava; Zagreb: Department of Slovak History, Faculty of Philosophy of Comenius University, 2013. P. 43-48.
• Gradivo. II - Gradivo za zgodovino Slovencev v srednjem veku I Zbral F. Kos. Kn. II (801-1000). Ljubljana, 1906. 516 p.
• Grafenauer 1952 - Grafenauer В. Prilog kritici izvještaja Konstantina Porfirogeneta o doseljenju Hrvata Ц Historijski zbornik. 1952. God. V. Br. 1-2. S. 1-56.
• Grafenauer 1952-1953 - Grafenauer В. Vprašanje końca Kocljeve vlade v Spodnji Panoniji Ц Zgodovinski časopis. 1952-1953. Letnik VI-VIL S. 171-190.
• Grzesik 2013 - Grzesik R. Great Moravia as the Basis of the Central European Medieval Historical Tradition 11 Slovakia and Croatia. Historical connections (until 1780) I Ed. by V. Kuchařská, S. Kuzmová, A. Mesiarkin. Bratislava; Zagreb: Department of Slovak History, Faculty of Philosophy of Comenius University, 2013. P. 66-72.
• Hadžijahič 2004 - Hadzijahić M. Povijest Bosně u IX i X stoljeću. Sarajevo: BZK Preporod, 2004. 336 s.
• Hauptmann 1923 - Hauptmann L. Mejna grofija spodnjepanonska Ц Razprave znanstvenega društva za humanistične vede v Ljubljani. 1923. Kn. 1. S. 311-357.
• Havlík 1960 - Havlík L.E. Uzemní rozsah Velkomoravské říše v době posledních let vlády krále Svatopluka (Svętop^rblka) (К problematice vzájemných vztahů středoevropských Slovanů v 9. století) Ц Slovanské Štúdie. 1960. Roč. III. Št. 16. S. 9-77.
• Havlík 1970 - Havlík L.E. Panonie ve světle franskych pramenů 9. století. Ke konfrontaci pramenů s novějším řešením některých otázek Ц Slavia Antiqua. 1970. Vol. 17. S. 1-36.
• Hobsbawm, Ranger 1983 - Hobsbawm E., Ranger T. (eds). The Invention of Tradition. Cambridge: Cambridge University Press, 1983. 320 p.
• Homza 2002 - Homza M. Niekol’ko téz к počiatkom slovenského etnika Ц Studia Academica Slovaca. 2002. Vol. 31. S. 285-295.
• Homza 2013 - Homza M. et al. Svatopluk v europskom pisomnictve. Studie z dějin svatoplukovskej legendy. Bratislava: Post Scriptum, 2013. 749 s.
• Höfler 2011 - Höfler J. Slovan, Sloven, Slovenec. Nekaj načelnih pripomb к poimenovanju Slovencev Ц Slovenci v zgodnjem srednjem veku. Ljubljana, 2011.   / Электронный ресурс:http://www.jmv.si/mim/pdf/SlovanSlovenSlovenec.pdf (дата обращения - 01.02.2014).
• Kalhous 2015 - Kalhous D. Legenda Christiani and Modern Historiography. Leiden; New York: Brill, 2015.166 p.
• Klika 2013 - Klika M. Pannonia as a Space and the Importance of Pribina in the Integration Process of the Pannonian Area into the Frankish Empire 11 Slovakia and Croatia. Historical connections (until 1780) I Ed. by V. Kuchařská, S. Kuzmová, A. Mesiarkin. Bratislava; Zagreb: Department of Slovak History, Faculty of Philosophy of Comenius University, 2013. P. 49-59.
• Komatina 2010 - Komatina P. The Slavs of the mid-Danube basin and the Bulgarian expansion in the first half of the 9th century Ц Зборник радова Византолошког института. 2010. Кн>. 47. С. 55-82.
• Lysý 2014 - Lysý М. Moravania, Mojmírovci а Franská ríša. Štúdie k etnogenéze, politickým inštitúcim a ústavnému zriadeniu na území Slovenska vo včasnom středověku. Bratislava: Atticum, 2014. 374 s.
• Łowmiański 1970 - Łowmiański H. Początki Polski. Z dziejów słowian w I tysiącleciu n. e. T. IV. Warszawa: Państwowe wydawnictwo naukowe, 1970. 538 s.
• Macháček 2012 - Macháček J. «Great Moravian state» — a controversy in Central European medieval studies 11 Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2012. № 1(11). C. 5-26.
• Madgearu 1998 - Madgearu A. Geneza §i evolutia voievodatului bánátean din secolul al X-lea Ц Studii §i Materiale de Istorie Medie. 1998. Vol. 16. P. 191-207.
• Margetić 1977 - Margetić L. Konstantin Porfirogenet i vrijeme dolaska Hrvata Ц Zbornik Historijskog zavoda JAZU. Zagreb, 1977. Vol. 8. S. 5-88.
• Margetić 1995 - Margetić L. Srednjovjekovna Slavonija — jedno od vřela hrvatske državnosti // Zbornik Pravnog fakulteta u Zagrebu. Zagreb, 1995. Vol. 45. Br. 2. S.137-158.
• Margetić 2005 - Margetić L. Etnogeneza Slavena // Rad HAZU. 2005. Knj. 492. S. 89-143.
• Mesiarkin 2013 - Mesiarkin A. The basis of research into Croatian and Slovak ethnogenesis 11 Slovakia and Croatia. Historical connections (until 1780) I Ed. by V. Kuchařská, S. Kuzmová, A. Mesiarkin. Bratislava; Zagreb: Department of Slovak History, Faculty of Philosophy of Comenius University, 2013. P. 38-42.
• MMFH. I - Magnae Moraviae Fontes Historici. Vol. I: Annales et chronicae. Praha: Státní pedagogické nakladatelství, 1966. 387 s.
• MMFH. II - Magnae Moraviae Fontes Historici. Vol. II: Textus biographici, hagiographici, liturgici / Ed. L. E. Havlík, D. Bartoňková, Z. Masařík, J. Ludvíkovský, R. Večerka. Brno: Universita J. E. Purkyně, 1967. 359 s.
• MMFH. III - Magnae Moraviae Fontes Historici. Vol. Ill: Diplomata, epistolae, textus historici varii / Ed. L. E. Havlík, D. Bartoňková, I. Hrbek, J. Ludvíkovský, R. Večerka. Brno: Universita J. E. Purkyně, 1969. 470 s.
• Pleterski 2009 - Pleterski A. The inventing of Slavs or inventive Slavs? O ideovém světě a způsobu bydlení starých Slovanů Ц Archeologické rozhledy. 2009. Vol. 61. S. 331-336.
• Převeden 1955 - Převeden F.R. A History of the Croatian People. In 2 volumes. Vol. I: Prehistory and early period until 1397 A.D. New York: Philosophical Library, 1955.134 p.
• Pritsak 1983 - Pritsak O. The Slavs and the Avars Ц Settimane di studio del centro italiano di studi sull'alto medioevo. Vol. XXX: Gli Slavi occidentali e meridionali nell'alto medioevo. Spoleto, 1983. P. 353-435.
• Profantová 2009 - Profantovd N. Kultura s keramikou pražského typu a problém šíření slavinity do střední Evropy. К článku Florina Curty Ц Archeologické rozhledy. 2009. Vol. 61. S. 303-330.
• Sokol 1990 - Sokol V. Panonija i Hrvati u 9. stolječu Ц Izdanja Hrvatskog arheološkog društva. Zagreb, 1990. Sv. 14. S. 193-195.
• Steinhübel 1998 - Steinhübel J. Póvod a najstaršie dějiny Nitrianskeho kniežatstva Ц Historický časopis.1998. Roč. 46. Č. 3. S. 369-416.
• Steinhübel 2004 - Steinhübel J. Nitrianske kniežatstvo. Počiatky středověkého Slovenska. Rozprávanie o dějinách našeho územia a okolitých krajin od sťahovania národov do začiatku 12. storočia. Bratislava: Veda, vydavatelstvo SAV: Vydavatelstvo Rak, 2004. 575 s.
• Steinhübel 2014 - Steinhübel J. Velká Morava na polceste od kmeňa ku štátu Ц Forum Historiae. 2014. Vol. 8. No. 2. P. 71-97.
• Sišič 1914 - Šisié F. Genealoški prilozi o hrvatskoj narodnoj dinastiji Ц Vjesnik Arheološkog muzeja u Zagrebu. 1914. Sv. 13. Br. 1. S. 1-93.
• Sišič 1990 - Šisié F. Povijest Hrvata u vrijeme narodnih vladara. Pretisak izdanja iz 1925. Zagreb: Nakladni závod Matice hrvatske, 1990. 749 s.
• Stih 1994 - Stih P. Priwina: slawischer Fürst oder fränkischer Graf? Ц Ethnogenese und Überlieferung. Angewandte Methoden der Fruhmittelalterforschung / Hrsg, von K. Brunner und B. Merta. Wien; München, 1994. S. 209-222.
• Třeštík 1988 - Třestik D. České kmeny. Historie a skutečnost jedné koncepce Ц Studia Mediaevalia Pragensia. 1988. Vol. I. S. 129-143.
• Třeštík 2001 - Třestik D. Vznik Velké Moravy. Moravané, Čechové a střední Evropa v letech 791-871. Praha: Nakladatelství Lidové noviny, 2001. 384 s.
• Verešová 2011 - Verešová N. Povést’ vremennych let a jej koncepcia Slovienskoj zemli Ц Historia Nova. Vol. II: Štúdie к jubileu Pavla Jozefa Šafárika. Bratislava, 2011. S. 12-20.
• Verešová 2013 - Verešová N. Geographical concepts of Sclavinia in historical sources from the sixth to the fourteenth century, with an emphasis on the Moravian-Pannonian and South Slavic traditions 11 Slovakia and Croatia. Historical connections (until 1780) / Ed. by V. Kuchařská, S. Kuzmová, A. Mesiarkin. Bratislava; Zagreb: Department of Slovak History, Faculty of Philosophy of Comenius University, 2013. P. 60-65.