Сайт Западная Русь размещает цикл из трех статей священника Алексея Хотева, посвящённый вопросам изложения истории христианства на территории Белоруссии в школьных учебниках. Статьи были опубликованы в 2010-2011 годах на страницах православной газеты «Воскресенье». Вопрос правильного, исключающего малейшие ошибки, изложения духовной истории белорусов крайне важна для воспитания школьников. Поскольку у газеты нет сайта и ее тираж невелик, считаем необходимым, чтобы с этими статьями ознакомилось как можно большее число заинтересованных читателей.
1. Начало христианства на Беларуси в школьном курсе истории
Новый учебный год в средней школе - это всегда возможность внести изменения в школьную программу, обновить учебники и пособия. Учебник по истории Беларуси для 6 класса под ред. Г.В. Штыхова (Мн., 2009) представляет собой очередной такой опыт. Понятно, что история должна освещать все важнейшие аспекты развития общества, в том числе и его культурную и духовную жизнь. Что касается собственно церковной истории, то при светском характере образования вряд ли возможно ее целостное освещение. Однако есть такие исторические события, которые в равной мере имеют значение как для гражданской, так и для церковной истории. Одним из таких событий, на котором справедливо останавливает свое внимание учебник, является распространение христианства в западных областях Древней Руси.
Следует отметить стремление авторов к объективности, они стараются указать на разные стороны события, его причины и следствия. Положительным изменением является то, что авторы опустили одиозное замечание старого учебника о христианских подвижниках, которые якобы мучили себя голодом и от этого часто умирали. В тексте чувствуется осторожность в оценках, желание строить выводы только на фактической основе. Стремление к объективности, как известно, предполагает изложение именно фактов, а не мнений. К сожалению, авторы допустили целый ряд фактических неточностей, на которые хотелось бы обратить внимание читателей.
Говоря о причинах принятия христианства, учебник уже достаточно традиционно указывает на стремление государственной власти получить высшее освящение, чтобы ей подчинялись как данной от Бога. Сама инициатива введения христианства на Руси приписывается, очевидно, именно княжеской власти. Примечательно, что авторы сначала совершенно справедливо замечают, что государственное, экономическое и культурное развитие Древней Руси расширяет спрос на новые знания, растут контакты с внешним миром, от соседних народов, например из Византии, приходят новые взгляды, появляется необходимость в письме и т.д. Жаль, что далее учебник односторонне трактует христианское учение о подчинении властям. Следует напомнить, что Евангелие достаточно красноречиво изображает правителей вроде Ирода Великого или Понтия Пилата, что «власть от Бога» есть дар и за него предусматривается ответственность правителя, что правитель не сам себе закон и его власть в отношении подданных не безгранична, что правде сильного противопоставляется высшая правда и нравственный закон поступать с подчиненными как с братьями во Христе. Принять раба не как раба, но выше раба, как брата возлюбленного (Филимону, 1,16) – вот другая сторона христианского учения о власти. И если князь языческого периода – это смелый воин, который силой берет власть и богатство, первый клянущийся в верности перед Перуном, то князь христианский – это правитель государственного масштаба, идеал которого — не ратные подвиги, а мудрое и мирное правление. Князь Святослав, которого Ольга просит принять крещение, отказывается, однако, утвердить свою власть каким-то высшим авторитетом, говоря просто: «Засмеёт дружина». Поэтому крещение для правителя не такая уж удобная мера, чтобы укрепить свою власть и авторитет. «Власть от Бога» - очень непопулярная идея для всех незаконных искателей княжеских почестей вроде Святополка Окаянного, которые не останавливались перед братоубийством и затем несли на себе осуждение своих христиански мыслящих современников. Князь Владимир является не просто примером пронырливого политика, который «по-достоинству» оценил выгоды христианского учения для утверждения своей власти, но характерным образцом переходного времени, отражающим в одном лице перемены в общественном сознании.
Говоря о важной вехе Крещения Руси, 988 г., учебник обозначает ее как насильственное крещение киевлян. Утверждение о насильственном введении христианства на Руси при князе Владимире почти 100 лет является «общим местом» учебных курсов древнерусской истории. За такой большой период, к сожалению, слишком мало вышло в свет исследований вопроса со стороны церковных историков. В значительной степени тезис о насильственном крещении остается эхом антирелигиозной кампании советских времен. В известном пасквиле на русскую церковную историю Н. М. Никольского так и трактуется Крещение Руси: с одной стороны священник с крестом, с другой – дружинник с мечом. Определенная позитивная тенденция в последнее время все-таки наблюдается. В учебнике по истории Беларуси для высшей школы под ред. Е. К. Новика (Мн., 2010) говорится, что нельзя утверждать, будто новая вера вводилась только огнем и мечом, но усваивалась относительно мирным путем. Эта тема достойна отдельного и более обстоятельного рассмотрения, но поскольку наш учебник, объясняя официальную дату, связывает ее с насильственным крещением киевлян, следует сказать несколько слов об этом событии. Обычно припоминаются слова князя Владимира из Повести временных лет: «Кто не явится утром на реку, богат ли, или убог, или нищ или работник, противен мне да будет». «Будет противником» нередко толкуют как «будет мне врагом», будто со стороны князя исходит угроза имуществу и самой жизни киевлян. Однако трудно представить, что такая важная акция проводилась спонтанно: делается объявление на торговой площади, и назавтра все должны быть на реке. Согласно летописи крещению самого князя Владимира предшествовали посольства в разные страны с испытанием вер и совет с боярами и старцами, своего рода дума. Представляется, что князь ищет поддержки своему решению о крещении, справедливо полагая, что вопрос такой важности не есть его личное дело. И совет одобряет это решение. Но и здесь князь не спешит, выжидая удобного момента. Взятие Херсонеса и обручение с греческой царевной стали таким временем. Летописец замечает, что князя крестили не вдруг, но после оглашения, т.е. наставления в вере. Пример князя подействовал и на дружинников: «Се видевше дружина его, мнози крестишася». Затем в Киеве следует не только свержение идолов, но и крещение княжеских детей, крещение знатных горожан. Согласно Иоакимовской летописи, пересказанной В. Н. Татищевым, священники некоторое время ходили по городу и убеждали людей креститься. Одни принимали крещение, другие откладывали со дня на день. В конце концов, Владимир издал свой приказ собраться на реку. Летописец замечает, что люди шли, следуя во многом примеру своего князя и бояр: «Если бы это не было добро, то не приняли бы того князь и бояре». Не все пришли на крещение искренно, некоторые вообще не явились, предпочитая выйти из города. Нигде не видно, чтобы непокорные преследовались и предавались казни.
Говоря о Крещении Руси, не только киевлян, следует заметить, что пример правителя играл здесь едва ли не самую решающую роль. Князь знает, что его власть держится в обществе не на писаном законе или конституции, но на признании дружины и боярского совета, иначе его могут свергнуть, предать, как это было с Игорем или Ярополком. Со своей стороны и общество ожидает от князя защиты своих интересов, доверяет ему. Летописные свидетельства не говорят, что крещение было насилием сверху, не говорят также, что оно было исключительно по доброй воле. Крещение совершалось постепенно по доверию к князю и старейшинам, значительная часть населения, преимущественно городского, отвечала согласием на призыв к обращению, несогласных же не преследовали карательные экспедиции.
Когда от Крещения Руси учебник переходит к истории христианства на белорусских землях, допускаются новые фактические неточности. В первую очередь бросается в глаза предположение, что первыми христианами в Полоцком княжестве были только Рогнеда и ее сын Изяслав. Хорошо известно, что христианская вера распространялась на Руси раньше времени официального крещения. Еще в языческие времена в некоторых русских городах стояли христианские церкви. Например, в Новгороде был храм Преображения Господня, в Киеве – соборная церковь св. Илии. Христиан было достаточно и среди дружинников, о чем свидетельствуют не только раскопки в Гнездовском могильнике кривичей под Смоленском, но и упоминание христиан в государственном договоре с греками 944 г. Здесь послы представляли не только князя киевского, но и более мелких князей и бояр всей Русской земли. Среди «крещеной Руси» договора вполне могли быть и полочане, которые принимали участие в прежних совместных военных предприятиях против греков. Воинственные норманны, проходя по пути из Варяг в Греки, иногда возвращались христианами и оставались на службе в русских городах. Одна скандинавская сага рассказывает о кончине св. Торвальда, исландского конунга, возле Полоцка и его погребении при церкви св. Иоанна Предтечи ок. 1000 г. Упоминание храма говорит о существовании в Полоцке целой христианской общины уже в конце X в.
Названные в тексте имена Рогнеды и одного из ее сыновей – Изяслава (другой ее сын известен как Ярослав Мудрый) – интересны в связи с еще одним утверждением учебника, что первые монастыри на белорусских землях появились только в XII в. Действительно, строительство каменных монастырских комплексов относится к нач. XII в. (Соборный храм и церковь Бориса и Глеба в Бельчицах, Спасская церковь Евфросиниевского монастыря в Полоцке). Конечно, многие храмы и монастыри основывались состоятельными людьми, однако монастырская жизнь начинается вовсе не со строительства грандиозного здания. По своей сути монашество – это стремление к христианскому уединению, поэтому монастырь может начинаться с одинокой кельи отшельника. Не напрасно летописец-монах в своем рассказе об основании Киево-Печерского монастыря говорит, что много есть монастырей от богатства поставленных, но они не таковы, каковы основаны молитвою, бдением и постом. Местное предание приписывает Рогнеде-Анастасии основание в Заславле монастыря на Черной горе, что довольно трудно подтвердить археологически. Но ее сын Изяслав по сообщению Никоновской летописи был добродетелен, начитан, почитал священнический сан и иноческий чин, значит, общался с монахами. В 60-е годы XI в. в Полоцке совершается строительство величественного Софийского собора. Конечно, это был не единственный храм в городе. У князя Всеслава было несколько сыновей, двое из которых носили имена Бориса и Глеба, что свидетельствует о широком почитании первых русских святых. Также сильно было благоговение полоцких Всеславичей к Киево-Печерскому монастырю прп. Антония и Феодосия. Есть основания полагать, что церковное строительство в Бельчицах, возле Полоцка, началось в XI в. с деревянного монастырского храма в честь св. Бориса и Глеба. Затем, на рубеже веков, здесь был возведен каменный Успенский собор («Большой собор»), а во второй пол. XII в. вместо деревянной — кирпичная Борисоглебская церковь. Другим монастырем в Полоцке, возможно, основанным в XI в., был монастырь, где постриглась Евфросиния-Предслава. После 1113 г. здесь была настоятельницей вдова князя Романа, дяди преподобной. Наконец, сама Спасская обитель св. Евфросинии в Сельце возникла не на пустом месте. Здесь уже был старый монастырь Спаса, в котором покоились останки полоцких епископов. Не будет большой натяжкой утверждение, что монастырские комплексы XII в. в Полоцке (монастырь в Бельчицах, обитель прп. Евфросинии в Сельце) имеют свою предысторию, которая теряется в XI в.
В описании церковной организации в учебнике допускается понятное упрощение, поскольку церковная терминология потребовала бы специальных объяснений и усложнила бы текст, однако было бы совсем неплохо указать, что Русская Церковь (Киевская митрополия) от своего основания была частью Церкви Греческой и подчинялась Константинопольскому патриарху.
Еще одним упрощением является трактовка летописных волхвов как жрецов. Речи о «жреческом сословии» в Древней Руси ведутся в основном по аналогии с другими народами, не ясно, какие собственно культовые обязанности выполняли различные «кудесники» и «ведуны» в древнерусском язычестве.
Говоря о церковной десятине, учебник определяет ее как дополнительную тяжесть на плечах простых землеробов, ремесленников, торговцев. Не совсем ясно, почему этот взнос стал дополнительным для простых людей, если сами авторы замечают, что десятина – это часть княжеских доходов (учебник неверно называет десятину от княжеских судовых сборов – от них десятина не отсчитывалась). Фактически князь давал на содержание епископа и его ближайших помощников десятую часть своих собственных доходов, для простых людей этот сбор не был дополнительным. Другое дело, когда епископу или его чиновникам давалась соответствующая плата при судебном разбирательстве по делам нравственным. Постепенно десятина была заменена земельными наделами на нужды кафедры. Точно также бывало при основании монастырей. Епископские кафедры, городские соборы и монастыри получали землю в качестве пожертвования, пользовались различными налоговыми льготами, поэтому крестьянам и ремесленникам в церковных имениях жилось гораздо легче. Что касается обычных приходских храмов, то их причт получал содержание от общины по договору обычно натурой. Приходской священник мало чем отличался от крестьянина: сам обрабатывал свой участок, держал хозяйство и проч. Есть некоторые данные, по которым можно подсчитать размер церковной десятины. Сохранился список даней 1136 г. – Устав князя Ростислава Смоленского. Князь получал в качестве дани со своей волости в год по меньшей мере 3087 гривен серебра. Десятая часть соответственно будет 308,7 гривен. Если прибавить сюда доходы епископа с пожертвованных угодий и подношения во время объездов епархии (187,2 гривен серебра), то полученная сумма – 496 гривен – не будет велика. Для сравнения: стоимость креста Лазаря Богши в 1161 г. оценивалась в 140 гривен, на строительство одной трапезной церкви Печерского монастыря в нач. XII в. минские князья отдали 1700 гривен серебра.
Авторы стараются не только разносторонне представить начало христианской веры на белорусских землях, но и обозначить что-то достойное особенной чести. Например, утверждается, что прп. Евфросиния Полоцкая была первой женщиной, которую Православная Церковь на Руси провозгласила святой. Преподобная игумения, конечно, достойна почитания, но первенство все-таки принадлежит здесь равноап. Ольге, останки которой с честью были положены в Десятинной церкви еще при Владимире Святом.
Заканчивая эти критические замечания, хотелось бы пожелать, чтобы все интересующиеся историей своей страны, а особенно учителя, вдумчиво читали текст любого учебника и прибегали к дополнительным материалам, чтобы углубить и расширить свои знания.
2. Реформационное движение на Беларуси
Реформация в XVI в. стала важным фактором новой европейской истории. Это движение охватило все католические страны и достигло пределов Великого княжества Литовского, куда входили и белорусские земли. Одной из форм реформационного движения был протестантизм, который ведет свое начало с выступления в 1517 г. монаха и профессора-богослова Мартина Лютера, лидера Реформации в Германии. Протестантский лагерь впоследствии разделился на части, среди них самыми крупными были течения: лютеранство (в Германии и Швеции), кальвинизм (в Швейцарии и Франции) и англиканство (в Англии). На этом деление не остановилось, у протестантов появились свои секты, которые с течением времени выросли, набрали большое число сторонников и добились признания в ряде стран. Этих протестантов второй волны можно назвать «неопротестантами», таковы баптисты, пятидесятники, адвентисты и проч. Поскольку в законе Республики Беларусь о религиозных исповеданиях 2002 г. говорится, что государство будет строить отношения с религиозными организациями с учетом их значения в истории белорусского народа, активные последователи новых религиозных движений стараются предъявить свои права на преемственность от Реформации XVI в. и также на особую роль в белорусской истории.
Школьные пособия не дают, к сожалению, точного представления о реформационном движении. Сказывается упрощенный подход к сложным конфессиональным проблемам. Авторы запутываются в терминологии, дают противоречивые оценки. Например, в школьном учебнике по истории Беларуси для 8 класса (авторы В.А. Белозорович, И.П. Крень и Н.Н. Ганущенко) в еретики записываются т.н. «нестяжатели» — ученики прп. Нила Сорского, выступавшие против монастырского землевладения, хотя никакой церковный собор не наложил на них осуждения. В учебном пособии для ВУЗов под ред. Е.К. Новика (Мн., 2010) имя ариан производится от «святого» Ария, хотя никто его не канонизировал. Далее, в названном школьном учебнике для 8 класса Реформация трактуется только как положительное явление: реформаторы выступали, например, в защиту родного языка, а в пособии для получающих высшее образование говорится, что она влекла за собой полонизацию белорусской шляхты, уничтожение белорусского языка и культуры, замедляла формирование белорусской народности.
Чтобы избежать путаницы, следует дать пояснение понятий «реформация», «протестантизм», «ересь». Эти слова, хотя и нередко стоящие в одном контексте, далеко не равнозначны. Если представить себе христианское исповедание как сочетание благочестия, церковной структуры и вероучения (догматов), то «реформация» делает акцент на первом элементе, не затрагивая двух других, «протестантизм» преобразует второй элемент, а «ересь» изменяет догматы или их истолкование, причем может оставить нетронутыми традиционное благочестие и иерархическую структуру. Реформационное движение родилось в недрах Католической церкви как протест против ее обмирщения, однако до тех пор, пока требования реформы не выходили за пределы законности, т.е. не были направлены против римского папы и церковной иерархии, это движение не приводило к расколу. Своими требованиями строгой нравственности, отказом от формализма и суеверий оно принесло католичеству немалую пользу. Но отказ Мартина Лютера от повиновения римскому папе привел к расколу, к созданию отдельного общества, именующего себя «евангельской церковью». Так внутри реформационного движения появилась радикальная форма. Были отброшены многие таинства, изменено богослужение, упразднено монашество, установлена коллегиальная структура церковного управления. Создавая свою церковь, протестанты пересмотрели положения христианской веры и далеко не по всем из них пришли к согласию. Среди них появились разные секты или ереси, отвергавшие, например, учение о Св. Троице и божестве Иисуса Христа (социниане или новоариане). Таким образом, протестантизм внес изменения во все три элемента церковности и сам конфессионально разделился. Первоначально он распространялся только среди католиков.
Как приняли протестантскую проповедь в православной среде? Школьный учебник упоминает о т.н. «вольнодумцах», бежавших из Московского царства в Великое княжество Литовское и ставших здесь якобы предтечами реформации. Среди них наиболее известны Феодосий Косой, Матфей Башкин и некоторые их единомышленники, бывшие монахи. В 1557 г. они появились в Вильно, Витебске и Полоцке. Советская историография полагала, что это движение развилось в православной среде независимо от европейской реформации, хотя на следствии в Москве Башкин показал, что перенял новые религиозные мнения от двух католиков из Литвы. Более вероятным представляется то, что московские беглецы не были протестантами, выросшими «на русской почве», но теми, кто пытался пересадить на эту почву пришлые идеи. Поэтому не московские вольнодумцы несли протестантские идеи в ВКЛ, а наоборот, контакты с католиками из Литвы передавали на восток, в Москву, новые веяния. Ближайшим источником протестантизма для земель ВКЛ была Пруссия, принявшая лютеранство в 1525 г. Проповедь «вольнодумцев» не создала им много сторонников среди православных, сами они примкнули к кальвинистам.
Еще один вопрос затрагивается в связи с распространением Реформации в Польше и ВКЛ в XVI в. – это т.н. «толерантность». Школьный учебник говорит о религиозной терпимости в Литве и называет акт Варшавской конфедерации 1573 г. о сохранении мира между разделенными в вере актом веротерпимости. Акт этот вошел и в III Литовский Статут 1588 г. (III,3). Тема «толерантности» развивается в польской историографии с 60-х годов прошлого столетия. Известно, что одним из поводов к вмешательству во внутренние дела Речи Посполитой и, в конечном счете, к ее первому разделу между сильными соседями в 1772 г. были религиозные притеснения т.н. «диссидентов», т.е. протестантов и православных. Польские историки, например Я. Тазбир, старались развеять негативный образ прошлого и представить Речь Посполитую как первую в Европе страну религиозной толерантности. Действительно, когда в Европе в XVI в. бушевали настоящие религиозные войны и гибли тысячи людей, когда Варфоломеевская ночь в 1572 г. унесла в Париже жизни более 20 тыс. кальвинистов-гугенотов, в Польше была сожжена по приговору католического суда в 1539 г. только одна восьмидесятилетняя старушка, отрицавшая Божество Иисуса Христа (вероятно, под влиянием иудейства). Первые смертные приговоры были вынесены в Речи Посполитой двум протестантам только в 1611 г.: один в Бельске Подляшском за отказ присягнуть именем Святой Троицы, а другой в Вильно за хулу во время процессии Божьего Тела.
Однако в Польше и ВКЛ с начала XVI в. издавались декреты, предусматривавшие смертную казнь и конфискацию за исповедание «науки Лютера» и чтение его книг (1523, 1525 г.). Одно время действовал запрет на поездки молодежи в заграничные университеты. Католические бискупы держали на хлебе и воде ксендзов, принимавших протестантизм и вступавших в брак. Даже сочувствовавший реформации король Сигизмунд-Август в начале своего правления подтверждал строгие декреты своего предшественника и давал права на государственные должности только католикам (1550 г.). Но кальвинизм уже широко распространялся в государстве. Среди его сторонников в ВКЛ был канцлер и вместе с тем тесть короля Николай Радзивил Черный, который активно насаждал новую веру в своих имениях. Незадолго до Люблинской унии паны и шляхта ВКЛ получили одинаковые права независимо от своего исповедания, только бы были «одно христианской веры» (1563 г.).
Разные строгости и ограничения не действовали в сер. XVI в. в Польше и ВКЛ вовсе не по причине толерантности. Реформационное движение проходило на фоне закрепления привилегий панов и шляхты. Одной из них было освобождение от церковного суда и создание суда из представителей только своего сословия. Добиваясь себе разных свобод, которые не отменялись даже при перемене веры, паны и шляхта не исповедовали по отношению к своим подданным никакой толерантности. Варшавская конфедерация служит тому хорошим примером. Своих подданных пан мог судить как в светских, так и в духовных вопросах по своему разумению. Кроме того, конфедерацию неверно считать актом веротерпимости. Она имеет только декларативный характер. Это не более чем обещание хранить мир и не проливать кровь из-за разницы в вере. Здесь кроме «католического костела» и «религии греческой» не определяются другие исповедания, протестантам не гарантируются права проводить свои синоды, назначать пасторов, иметь школы, молитвенные дома и другое имущество. Конфедерация имеет в виду только частных лиц, т.е. панов и шляхту и их право на свободу веры, вмешиваться в которое возбраняет.
Если школьный учебник по истории Беларуси трактует Варшавскую конфедерацию 1573 г. как акт свободы вероисповедания, то нужно учесть, что в том же 8 классе только в курсе общей истории ученики узнают, что первым актом свободы вероисповедания в Европе был Нантский эдикт 1598 г., изданный французским королем Генрихом IV. Какой же из них должен все-таки считаться первым? Конечно, Нантский эдикт, потому что он в отличие от Варшавской конфедерации был не простой декларацией, но подробно расписывал права французских кальвинистов, в том числе право открывать школы и молитвенные дома, проводить свои синоды и иметь особых представителей для подачи петиций при дворе короля. В Речи Посполитой слабое подобие таких гарантий было дано лишь в 1632 г.
Имеющиеся фактические данные хорошо характеризуют, как распространялся протестантизм, каково было его культурное влияние.
Т.н. «толерантность» в Речи Посполитой означала вовсе не терпимость к чужим взглядам и вере, а свободу власть имущих действовать в вопросах религии по своему усмотрению. Магнат, пан или шляхтич, исповедовавшие протестантизм, могли выгнать из храма в своем имении ксендза или православного священника, которые не поддавались новому веянию, могли прекратить в храме службу, обратить его в свой молитвенный дом. Подтверждением тому служат слова иезуита Петра Скарги, брошенные православным в пылу полемики вокруг униатского собора 1596 г., когда он напоминает, что в одном Новогрудском воеводстве протестанты опустошили 650 церквей. В Новогрудском воеводстве были обширные имения патрона реформации Николая Радзивилла Черного и действовали такие проповедники как Симон Будный. Еще один литовский канцлер Остафей (Евстафий) Волович написал инструкции для одного из своих литовских имений, чтобы на кальвинистские службы являлся в обязательном порядке каждый домохозяин под страхом денежной пени или даже наказания на дыбе.
Первым значительным протестантским проповедником в ВКЛ был литовец Авраам Кульва. Его деятельность началась в 1539 г. среди мещан г. Вильно родом немцев. Так было положено основание лютеранской общине. Ок. 1560 г. здесь была построена кирха. Лютеранство в ВКЛ большого распространения не получило, до конца XVI в. известно пять общин, только одна из них была на территории современной Беларуси – в Бресте.
Гораздо шире распространялся кальвинизм. Первые общины появились в Бресте и Вильно в 1553 г. В 1565 г. в Вильно был построен на средства Николая Радзивилла кальвинистский сбор (церковь). Школьный учебник почему-то относит основание кальвинистского сбора в Вильно к 1557 г. Но община была основана раньше, службы проходили сначала в загородном доме Радзивилла затем в его резиденции в городе, пока не был построен собственный молитвенный дом. В 1557 г. в Вильно состоялся съезд министров литовской провинции.
В учебниках обычно сообщается о том, что в ВКЛ в XVI в. существовало ок. 200 кальвинистских сборов. Однако не достаточно привести одну цифру. Не понятно, много это или мало. Например, во всей Речи Посполитой в XVI в. в лучшие годы было ок. 1000 протестантских общин всех течений, следовательно, на ВКЛ приходилось ок. 1/5 общего количества. В следующем столетии число общин в ВКЛ уменьшилось до 140, а еще через сто лет до 40. Еще для сравнения. В этнической Литве (Виленская и Жмудская епархии) накануне Реформации было примерно 300 католических приходов. Число же православных храмов в русских областях Речи Посполитой в XVI в. доходило до 10000.
Учебники по истории Беларуси слишком обобщают цифру кальвинистских общин, ее можно уточнить для белорусских земель в составе ВКЛ. Известно количество общин по воеводствам (по Г. Мерчингу). Можно посчитать, сколько сборов существовало собственно на территории, где проживали белорусы. В 6 белорусских воеводствах было ок. 60 кальвинистских сборов (причем половина из них в упомянутом выше Новогрудском воеводстве). Если сюда прибавить часть сборов воеводства Виленского (ок. 15), то получается 75 кальвинистских общин на территории современной Беларуси. Эта примерная цифра может быть увеличена еще на несколько единиц, но, заметим, речь идет о количестве сборов в лучшие годы XVI в. Вспомним здесь о 650 православных храмах в одном только Новогрудском воеводстве!
В 1563 г. от кальвинистов отделились социниане-антитринитарии, образовался т.н. «Меньший сбор». В ВКЛ количество их общин в XVI в. колебалось от 14 до 22. Патроном социниан был жмудский староста Ян Кишка, известным проповедником – Симон Будный. Большого развития социнианство не получило. В 1617 г. был закрыт последний сбор в Новогрудке, что можно считать знаком упадка этого движения на белорусских землях.
Когда читаешь в учебниках, что к протестантизму примкнули многие магнаты - Радзивиллы, Сапеги, Ходкевичи, Глебовичи и др. – создается впечатление какого-то массового явления. А сколько было собственно этих самых магнатских фамилий? Здесь тоже имеется своя статистика. Из 14-ти княжеских семей русского происхождения, представители которых занимали различные высокие должности в ВКЛ во вт. пол. XVI в., пять были связаны с Реформацией и только в двух из них были протестантами более чем одно поколение (Головчины и Пронские). Из 15-ти не родовитых, но выдвинувшихся выслугой на высокие должности фамилий восемь имели контакты с реформацией (Сапеги, Ходкевичи, Горностаи, Воловичи, Корсаки, Чаплицкие, Поцеи, Гайки). Отсюда следует, что среди знати протестантизм приняли ок. половины. Пример панов действовал на шляхту. Так Витебский воевода Стефан Збаражский (кальвинист) повлиял на Павла Соколинского, Радзивиллы и Ходкевичи – на Феодора Евлашевского, Евстафий Волович - на Василия Тяпинского и Самуила Маскевича.
Совершенно непонятно, почему школьный учебник утверждает, что сенаторы-протестанты стремились из государственного патриотизма сохранить независимость ВКЛ. В год заключения Люблинской унии в литовской раде было 25 вельмож и 4 католических епископа. Из числа светских лиц (вельмож) 15 были протестантами. В Польше же из 73 светских сенаторов было 38 протестантов. Из этих цифр видно, что на Люблинском сейме в год заключения государственной унии тон задавали с обеих сторон именно протестанты. В составлении IIIЛитовского Статута принимал участие Остафий Волович (кальвинист), а проводил его в жизнь Лев Сапега (уже католик).
В прежнем школьном учебнике для 7 класса (автор П. Лойка) в связи с Реформацией поднималась тема т.н. «золотого века» белорусской культуры. В новом учебнике говорится только о «глубоком следе» и «положительных результатах» реформационного движения. Нужно сказать, что идея «золотого века» пришла к нам из польской историографии. В Польше действительно XVI в. был периодом расцвета польской литературы и книгопечатания. Там издавались сотни книг на польском языке, и при этом около половины типографий принадлежало протестантам. Что же касается белорусского языка и литературы, то они стали испытывать на себе сильнейшее влияние польской культуры. В высшем обществе возникла мода говорить по-польски, ставить на польском языке свою подпись на документах. Среди изданий литовских типографий в XVI – перв. пол. XVII в. книги кириллицей составляли всего 10%, а большинство было польских (46%) и латинских (38%). Чтобы сдержать процесс полонизации в делопроизводстве, во II Литовский Статут 1566 г. была внесена запись, что писарь должен писать документы не иначе, чем по-русски. Статут 1588 г. удерживает это правило, однако Католической церкви тут же дается право употреблять «польское писмо» (III, 32).
Процесс полонизации усилился во вт. пол. XVI в. Об этом свидетельствует в своем предисловии к Евангелию протестант Василий Тяпинский (ок. 1580 г.). Он говорит, что между «великими княжатами и панами значными в руском народе» такое неумение языку своему пришло, даже между «духовными и учителями», что к польскому письму и себя, и детей своих приучают («заправуют»). Упрек этот вполне справедлив для протестантов. Кроме книги Тяпинского известно только два издания на старобелорусском языке Симона Будного – «Катехизис» и «Оправдание грешного человека» (Несвиж, 1562). Однако эти книги не имели широкого распространения. Сами кальвинисты в 1598 и 1600 гг. перевели на польский и переиздали «Катехизис» Будного. Для него самого польский язык был родным, и остальные его сочинения были написаны на польском или латинском. Протестанты совершали богослужение на польском языке, вели делопроизводство на польском или латинском. Брестская Библия, изданная на средства князя Николая Радзивилла в 1563 г., и Несвижская Библия Симона Будного (Несвиж-Заславль 1570-1572 гг.) были переводами на польский язык. Типографии в Бресте, Вильно, Кейданах, Несвиже, Лоске, Ошмянах, Слуцке, выпускавшие книги как местных, так и польских реформаторов, издававшие переводы немецких и швейцарских столпов протестантства, кроме двух упомянутых книг С. Будного, напечатанных в Несвиже, не опубликовали ничего на «русском» (старобелорусском) языке. Литургические книги издавались на латинском, польском, но ни как не на «русском» (старобелорусском). Польский историк Й. Лукашевич называет до сер. XVII в. из различных изданий на польском языке, бывших в обращении у литовско-русских кальвинистов, 5 сборников воскресных и праздничных Евангелий, 5 катехизисов, 5 служебников. Одних польских канционалов (сборники песен, псалмов, молитв с уставным порядком основных служб) в кальвинистских сборах в ВКЛ в 1635 г. насчитывалось до 1000 экземпляров. Даже на литовском языке в течение XVII в. было издано до 20 книг (сборник евангельских чтений, катехизис, канционал, Библия). Кальвинистские министры, проповедники и учителя – Симон Зак, Станислав Судровский, Бернард Воеводка, Ян Мачинский, Киприан Базылик, Андрей Хрижастовский, Андрей Волан, Ян Ласский, Петр Кохлевский, Николай Пац и др. – были известны в ВКЛ своими сочинениями только на польском или латинском языке. Реформация несла за собой польское культурное влияние.
Иногда можно услышать, что Реформация могла повернуть историю Беларуси на европейский путь развития. При этом совершенно не к месту вспоминают выводы немецкого социолога М. Вебера о влиянии протестантской этики на становление капитализма. Однако Реформация в Речи Посполитой оказалась в иных условиях, чем в Германии и Швейцарии в XVIв. На Беларуси она сделала все, что могла: пришла как интеллектуальная мода, активизировала умственную жизнь, обострила конфессиональную полемику, усилила влияние польской культуры в стране. Она не обособила ВКЛ от Польши, но больше их сблизила. Конфессиональное отличие оставалось: Православие. Реформация не смогла перешагнуть конфессиональную границу, это сможет сделать Брестская уния.
3. Брестская уния в школьном курсе истории Беларуси
Конфессиональная граница между католическим и протестантским Западом и православным Востоком затрагивает белорусские земли. Насколько восстановление христианского единства есть идея желанная и благородная, настолько же ее осуществление есть предмет жарких споров и дискуссий. Церковная уния, провозглашенная в Бресте 9 октября 1596 г., положила начало не только новому периоду конфессиональной истории нашей страны, но и оказала огромное влияние на всю ее историю на протяжении почти двух с половиной веков. Понятно, что школьный учебник для 8 класса (авторы В.А. Белозорович, И.П. Крень и Н.Н. Ганущенко) посвящает заключению унии целый параграф. К сожалению, его текст не лишен некоторых неясностей, неточностей и даже противоречий.
В первую очередь необходимо отметить нечеткость определений таких важных понятий, как «христианство», «православие», «католичество», «церковь» и «уния». Например, авторы полагают, что в 1054 г. произошел раскол именно «христианства», однако это было окончательное разделение христианской Церкви. Необходимо заметить, что словом «христианство» обозначается мировая религия. Когда сравнивается христианское учение с исламом или иудаизмом, тогда уместно употреблять понятие «христианство». Когда же речь идет о собственно христианской истории и конфессиональных различиях, тогда принято употреблять слово «церковь» или «церкви», а в некоторых случаях – «секты». Христианский мир не был единым до 1054 г., католичество и православие появились также не в этом году. Из истории Великого раскола известно, что тогда была предпринята очередная неудачная попытка к восстановлению почти утраченного церковного единства между Западом и Востоком. Так что сами особенности учения и практики благочестия, которые мы именуем теперь католичеством и православием сформировались задолго до официального и окончательного разрыва. Церковная «уния» вовсе не означает «союз» церквей, как думают авторы учебника. Это польское слово действительно применялось для обозначения государственных союзов и соглашений, например, Кревская уния, Люблинская уния, но в области церковных отношений оно означает «соединение» (от лат. unio – соединять).
Говоря о предыстории Брестской унии, учебник вспоминает о Флорентийском соборе 1438-39 г., называя его «вселенским». Такое наименование свойственно, однако, католической традиции. С православной точки зрения вселенское значение собора определяется не только широтой его представителей, но и значением его определений. Поскольку православные народы не признали решений Флорентийского собора, признавшего, в частности, учение о главенстве папы и Филиокве, он не может рассматриваться как «вселенский». Еще меньше может претендовать на это звание собор Константский, вопреки учебнику. Этот собор проходил в 1414-1418 гг., и прибытие представителя православных из ВКЛ митр. Григория Цамблака имело место в конце его совещаний. Здесь он заявил о нежелании принимать унию с Римом, на чем переговоры об унии и кончились.
Далее авторы делают неожиданное заявление, что распространение в Речи Посполитой реформационного движения предоставляло возможность заключить церковную унию. Не совсем понятно, что здесь имеется в виду. Очевидно то, что учебник говорит дальше, будто отпадение ряда стран в протестантизм и завоевания турок усилили в Риме желание компенсировать потери за счет земель с православным населением. Это не что иное, как довольно смелая догадка авторов. В действительности римские папы вовсе не считали страны, в которых распространялся протестантизм потерянными для католичества, что доказывается постепенным признанием католическими правителями этих стран реформ Тридентского собора, обновившего католическую церковь в борьбе с протестантизмом. Создание антитурецкой лиги было другим направлением папской политики в Европе. Привлечение православных стран, среди которых первое место отдавалось Московскому царству, к этому союзу было той целью, ради которой и использовалась идея церковной унии, т.н. Флорентийской. Это подтверждается, например, исследованиями в ватиканских архивах польского историка Оскара Халецкого.
Заинтересованность короля Сигизмунда III в заключении унии хорошо известна, но ее мотивы были преимущественно личные. Король был ревностным католиком. Авторы учебника верно отмечают, что Люблинская уния 1569 г. послужила сближению господствующих сословий Польши и ВКЛ. Паны и шляхта двух стран теперь беспрепятственно роднились между собой. При заключении брака православная сторона обыкновенно принимала католичество. Многие представители княжеских фамилий еще до унии оставили православную веру. Среди них можно назвать слуцких князей Олельковичей. Значительную роль в обращении в католичество православных играли виленские иезуиты. Согласно их сведениям в 1578 г., например, были обращены 18 православных, в 1579 г. – 40, в 1580 г. – 24, в 1581 г. – 79 (данные польского исследователя Казимира Ходыницкого). Учебник говорит, что польский король стремился посредством унии вывести православных жителей своего государства из-под влияния Московского царства. Такая трактовка безосновательна. Учреждение в Москве в 1589 г. особого патриархата достаточно служило церковному обособлению двух стран. Скорее наоборот, такие вдохновители унии как иезуит Антонио Поссевин предполагали, что унию из пределов Речи Посполитой можно будет легче распространить далее на восток.
Наконец, авторы говорят и о склонности к унии некоторых западнорусских епископов, о глубоком кризисе, который переживала в ВКЛ Православная Церковь (правда, учебник объясняет его влиянием Реформации). Эта тема давно вызывает большой интерес у исследователей. Кризисные явления видят прежде всего в падении авторитета духовенства, в его низком моральном и интеллектуальном уровне. Кроме того, указывают на злоупотребления светских лиц, т.н. патронов, основателей и попечителей храмов и монастырей. Нужно добавить еще отсутствие школ и упадок просвещения. Многие из этих факторов действительно омрачают картину церковной жизни особенно во второй половине XVI в. Однако незадолго до Брестского собора 1596 г. уже заметно преодоление этих кризисных явлений: церковные братства стремятся контролировать церковную жизнь, учреждаются школы и типографии. Активизации церковной жизни способствует также приезд Константинопольского патриарха, проходит ряд церковных соборов. И все-таки несколько епископов решаются на унию. Выдвигается вероятное объяснение, что епископы хотели таким образом упрочить свое положение против усиливающегося влияния в Церкви мирян, которые заслоняли своей активностью пассивное духовенство.
Таким образом, был целый комплекс причин в пользу унии: и усиление католической проповеди, и римская политика, и симпатии польского короля, и желание упрочить свое положение западнорусских иерархов, которые приобретали бы через унию новые гарантии от правительства.
Описание Брестского собора 1596 г., провозгласившего церковную унию, дается в учебнике слишком схематично и неточно. Необходимо заметить, что фактически в Бресте проходили два собора: один проуниатский, а другой православный. Первый заседал в церкви св. Николая. Здесь был глава западнорусской Церкви митр. Михаил Рагоза, 5 епископов и несколько архимандритов (соборная грамота упоминает троих), согласных принять унию. Кроме того, здесь же находились 3 католических епископа, 3 королевских посла и несколько католических богословов. Противники унии собрались в протестантском молитвенном доме, поскольку все православные храмы города были для них закрыты. Здесь были 2 представителя восточных патриархов, 2 западнорусских епископа, священники, известный покровитель Православия князь Константин Острожский, послы от различных воеводств (из ВКЛ – только 2), представители православных братств – всего более 200 человек, по свидетельству «Эктезиса», или описания собора и его деяний. Председательствовал экзарх Константинопольского патриарха архид. Никифор. Учебник замечает, что две противных партии заседали отдельно, но не указывает их количественного соотношения, поэтому получается, что 200 участников было в проуниатском собрании. Реальное соотношение сторон показывает, однако, сколь немногочисленны были сторонники унии.
Впоследствии, когда вокруг Брестского собора началась полемика, католическая сторона утверждала, что решение об унии должно было приниматься только епископами, как пастырями Церкви, без участия мирян, поэтому униатский собор, хотя и был малочисленным, но достаточным. Православные, со своей стороны, отвечали, что епископы не властны были принимать такого важного решения без согласия патриаршего представителя, которым был Никифор. Кроме того, право участия мирян в соборе предусматривалось разрешительной королевской грамотой, где было написано, что приехать «вольно каждому» только без оружия.
В учебнике далее говорится, что «акт унии был утвержден» и на соборе было «принято решение о создании» «новой» «униатской церкви». Действительно, грамота о провозглашении унии, принятая проуниатским собором, была санкционирована королем Сигизмундом III, а решение православного собора об отвержении унии и низложении западнорусских епископов и митрополита было отвергнуто королем. Если же авторы учебника считают, что Брестский собор утверждал унию Церквей, то таких полномочий он не имел. Принимая унию в римской трактовке, епископы просто присягали папе. Двое из них сделали это в Риме, остальные – в Бресте, в присутствии римских уполномоченных. Затем последовало открытое провозглашение унии для всего народа. Никакого решения о создании «новой церкви» Брестский собор не принимал. Это вымыслы авторов учебника. Создать «новую церковь» спустя полторы тысячи лет после ее создания Христом – значит основать какую-то секту. Творцы же унии понимали ее как присоединение к Римской Церкви с сохранением православных обрядов.
Рассказ учебника о насаждении унии и борьбе православных против нее также грешит неточностями. С одной стороны, верно отмечен факт, что уния вводилась насильно. Достаточно вспомнить окружную королевскую грамоту от 15 октября 1596 г. всем воеводам, старостам, тиунам, бурмистрам и проч. должностным лицам страны, чтобы никто из них не противился постановлению Брестского собора, причем непокоряющихся подданных им было велено карать. Также верно отмечено, что сильное сопротивление унии оказывали православные братства. Но справедливости ради надо сказать, что они начали появляться не после унии как защитная реакция на нее, а несколько раньше, с целью возрождения церковной жизни. Так, Могилевское братство было образовано в 1589 г., а Брестское – в 1591 г. Далее в учебнике приводятся примеры насильственных действий с обеих сторон. То, что православный братчик отрубил новому униатскому митр. Ипатию Потею несколько пальцев на руке, конечно, может отчасти охарактеризовать накал борьбы между митрополитом и Виленским братством, но гораздо сильнее его демонстрируют убийства в Киеве униатского игумена Антония Грековича и в Витебске архиеп. Иосафата Кунцевича. О последнем учебник упоминает, хотя нужно было бы добавить, что кроме 19 казненных жителей города были еще 71 приговорены к смертной казни, но бежали до начала суда. Последующая история унии, к сожалению, только увеличит число замученных с обеих сторон, как во время казацких восстаний, так и во время их жестокого подавления. Уния действительно разделила общество и послужила причиной гражданской войны.
Когда учебник доходит до сеймовых статей 1632 г. об успокоении православных, допускаются уже не только фактические, но и элементарные арифметические ошибки, вызванные непониманием того, что такое «епархия». Так, православные получили согласно статьям успокоения не 3, а 5 епархий (в учебнике не учтены митрополичья, т.е. Киевская, и Львовская епархии). Униаты, в свою очередь, сохранили 6 епархий: опять же митрополичью, т.е. Киевскую (хотя сам униатский митрополит не проживал в Киеве, но чаще всего в Вильно), Полоцкую, Брестскую, Холмскую, Смоленскую и Пинскую. Авторы учебника, по-видимому, не знали, что Полоцкая архиепископия – это тоже епархия, поэтому надо было написать не 4, а 5 униатских епархий плюс еще одна митрополичья.
Оставляя в стороне замечание учебника, что в 1630-е гг. началась подготовка «опытных униатских священников», и упоминание учебника об униатских школах, заметим лишь, что подготовка клириков была настоящей проблемой, если не сказать бедой, униатского духовенства всю историю Брестской унии. Весьма выразительно изобразил ее в своем проекте возрождения образования в унии прот. Антоний Сосновский в нач. XIX в.
Гораздо более примечательным выглядит утверждение учебника, что «в храмовой службе униаты пользовались польским, церковнославянским, белорусским и даже латинскими языками». Это тем более примечательно, что буквально на предыдущей странице утверждалось, что в унии язык богослужения (т.е. церковнославянский) не изменился. Как авторы и рецензенты не заметили этого противоречия?
В Национальной библиотеке Беларуси хранится более десятка богослужебных книг униатской печати. Достаточно познакомиться с ними, чтобы убедиться, что униатское богослужение совершалось на церковнославянском языке. Другое дело, что многие клирики монашеского базилианского ордена (вчерашние католики) зачастую не могли читать славянский текст и переписывали его себе, используя польскую транскрипцию. Даже не беремся отвечать на вопрос о том, для кого могли униатские священники совершать службы на латинском языке. Что касается использования белорусского языка, то на нем могли лишь говориться проповеди простому народу, но проповедь – не богослужение.
Школьный параграф венчается невнятной ссылкой на некоторых историков, которые полагают, что «униатство способствовало сохранению культурно-языковой традиции белорусов и препятствовало полонизации». А в вопросах после параграфа стоит и такой: «Согласны ли вы с мнением, что униатская церковь содействовала сохранению белорусской народной культуры?» Ответ требуется обосновать. Хороший вопрос для ученика 8-го класса.
Как уния способствовала сохранению белорусского языка и культуры можно почитать в воспоминаниях униата Я. Чеботько, записанных в 30 – е гг. XIX в., когда ученики базилианских школ вынуждались говорить по-польски не только на уроках, но и дома, в своих семьях. Как носили они с собой только польские молитвенники, и с каким презрением их учили относиться к православным белорусам. Откуда, например, в белорусском языке слова «крыж» (крест), «Пан Бог» (Господь Бог), «набажэнства» (богослужение), «біскуп» (епископ), «свянцоная вада» (святая вода) и др.? Если церковные памятники (храмы, богослужебные книги, иконы) есть часть народной культуры, то почему их так мало сохранилось от доуниатских времен? Не от того ли, что они разрушились и пропали от пренебрежения, а то и по злому умыслу? Уния расколола белорусский народ, когда образованные классы переходили в католичество и соответственно принимали польскую культуру, а средние и низшие были разделены на униатов и православных, и до тех пор, пока уния не была оставлена в 1839 г., она наносила величайший вред именно культуре белорусского народа, приговаривая его к самоизоляции.
Опубликованную в газете "Воскресение" 2010-2011 г.г.