Современная польская национальная идентичность тесно связана со средневековыми корнями страны и ранним государством, созданным и управляемым правителями первой исторической династии - Пястов. Это название династии было введена в 16 - ом веке, и с тех пор используется в историографии для обозначения различных аспектов периода от крещения Мешко I в 966 году и до смерти Казимира Великого (Казимир III Wielki) в 1370 г. Таким образом, у нас есть «Пястовский период», «Пястовское государство», «Пястовская Польша» и т. д. и, все прочее связанное с «династией Пястов».

В Европе с 19 –го века, историки, археологи и лингвисты начали внимательно исследовать связи между далекой историей и современной коллективной идентичностью. Результатом их работы стало конструирование (изобретение) современных национальных идентичностей, которые во многом основывались на знании «собственного» прошлого. Таким образом, история и археология использовались как прочная основа для национального самосознания, которое определяло себя как в оппозиции к соседним обществам, так и ко всему «внешнему».

В Польше этот процесс проходил при определенных обстоятельствах, когда после политической катастрофы в конце 18-го века страна находилась под оккупацией трех соседних империй: российской, прусской и австрийской. Крах I Rzecząpospolitą  (Primus Res Publica) спровоцировал интеллектуальное брожение, когда предыдущая ягеллонская геополитическая стратегия и так называемая сарматская политическая идеология были отброшены и заменены вновь открытыми пястовскими корнями государственности и славянскими корнями нации.

Эта историографическая тенденция усилилась после Второй мировой войны, когда территория Польши была значительно сокращена на востоке и отодвинута на запад победоносными союзниками. Официальная послевоенная пропаганда интерпретировала это решение как «возвращение в Пястовские земли», ограниченные рекой Одра на западе, рекой Буг на востоке, Балтийским морем на севере и горным поясом Судет и Карпат на юге. Огромная археологическая программа была запущена в 1950-х и 1960-х годах с главной целью доказать пястовское происхождение так называемых мелиорированных земель на западе (Ziemie Odzyskane). В тоже время историки сосредоточились на изучении периода Пястов и с особым вниманием к самой ранней истории страны. Одним из важнейших вопросов, на который следовало ответить, было появление государства, которое символически связанное с добровольным крещением Мешко I в 966 году.

К сожалению, имеющаяся письменная информация, ограничена историей, записанной в начале 12-го века Галлом Анонимом - иностранным гостем при польском дворе. В «Chronica Polonorum» он вспоминает полулегендарный рассказ о родословной Мешко, происходившего от некоего обычного крестьянина по имени Пяст, который получил верховную власть после гибели мифического и деспотического князя Попеля, и чьи последующие четыре прародителя постепенно укрепляли и увеличивали государство. «Из-за своих выразительных имен ... они похожи на типичных героев мифа»¹ . От них Мешко I якобы унаследовал готовую политическую структуру, с которой он вступил на региональную геополитическую сцену вскоре после 960 года.

Современный Мешко саксонский летописец Видукинд Корвейский считал его королем и правителем, обладающим значительной властью (potestas). Подобное впечатление произвел Мешко на еврейского путешественника Ибрагима ибн Якуба, который в 965 году посетил Прагу, где узнал о Мешко - могущественном славянском «царе (малике) севера». Внезапное появление на востоке Центральной Европы этого нового сильного политического деятеля стало неожиданностью для его иностранных современников. Ни один из них не оставил и намека на возможные источники этой новой политической и военной силы; ни один из них не раскрыл каких-либо сведений о более ранней истории этого территориального образования, которое тихо росло в лесах Великой Польши (Polonia maior) в течение шести десятилетий 10-го века.

Регион был географически благоприятным из-за достаточного расстояния от всех возможных внешних опасностей: могущественного Германского Рейха Оттона I Великого, морских викингов, доблестных пруссов, мощных Рюриковичей, сидящих в Киеве, опасных мадьяр, запертых в степной зоне Среднего Дуная, и от Пршемысловичей, которые правили Богемским бассейном. Археологи определили в центральной части Великой Польши зону около 5000 км ² , где во второй четверти 10-го века была создана единая система мощных крепостей (grody)  с ключевыми точками в Бнин (Kórnik), Гечь (Giecz), Гнезно (Gniezno), Гжибово (Grzybowo), Лад (Ląd), Морачево (Moraczewo), Острув Ледницкий (Ostrow Lednicki) и Познани. Их окружала густая сеть аграрных поселений. К середине 10-го столетия приток импортных товаров (в основном серебра) свидетельствует об открытии связей с внешним миром. Эти вещественные доказательства подтверждают наличие социально-политической элиты, сумевшей подчинить остальное население и получать ресурсы, которые можно было бы превратить в роскошь. Современная историография предполагает, что торговля рабами также является важным источником их дохода.

Этот процесс следует анализировать в рамках политических, идеологических и экономических изменений, произошедших в конце 9-го и в 10-м веках в тогдашней нехристианской Европе. Это были: (1) постепенная замена традиционных, рассредоточенных структур политической власти «королевскими» династиями с заинтересованностью во внутренней централизации власти и внешнем расширении своей территории; (2) проникновение христианства, которое продвигало строго иерархическую социальную структуру, которая была организована высшим центром политической власти и вокруг него при поддержке церковных институтов; (3) переход от натурального хозяйства, в котором ряд неспециализированных продуктов обменивался на местных рынках, к рыночной экономике, где производительность увеличивалась для получения излишка, который затем можно было потреблять или «экспортировать»; и (4) обширная реорганизация географического пространства как земли, ранее находившейся в общинном пользовании.

Возникает очевидный вопрос: кто были те люди, которые относительно быстро создали в центральной Польше сильную территориальную организацию и быстро расширили свои владения во всех направлениях? Основная историческая альтернатива в двухсотлетней дискуссии была между «патриотической» позицией, приверженцы которой считали само собой разумеющимся местное происхождение Пястов, и теми учеными, которые подозревали их иностранное происхождение. Обе стороны вынуждены были ссылаться на Хронику Галла Анонгима, где первая увидела доказательство того, что корни династии произошли от простого крестьянина, а вторая указала на записанные воспоминания о полу насильственной смене старой династии Попеля новой - Пяста.

Археологи ссылаются на результаты дендрохронологического датирования знаменитых градов-твердынь чтобы подтвердить или опровергнуть конкурирующие идеи относительно локализации самой «колыбели» Пястов. Анджей Буко (Andrzej Buko) последовательно продвигал Калиш (Kalisz) как место, где родился Мешко.². Единственным аргументом является то, что «племенной» опорный пункт там не был разрушен во время бурного расширения владений Пястов. Софья Курнатовская (Zofia Kurnatowska) указывает на Гечь (Giecz), потому что «это единственный из пяти главных оплотов ранних Пястов в земле Гнезно, который, несомненно, берет свое начало от 9-го века»³. Другие авторы предлагают Познань или Гнезно.

Доступные письменные источники, топонимы и археологические свидетельства не позволяют сделать никаких окончательных выводов, но позволяют серьезно обсудить проблему. Лично я с трудом верю, что в лесах Великой Польши внезапно «всплыла» идея построения территориального государства, которая была эффективно и быстро реализована в соответствии с четким планом обширных инвестиций в административную и военную инфраструктуру. Такое видение потребовало бы убедительного объяснения того, откуда пришли необходимые технические и организационные ноу-хау и как они были мысленно приняты и практически адаптированы местными лидерами, живущими в районе, который не может похвастаться никакими археологическими доказательствами контактов с более продвинутыми частями Европы и просуществовавшей несколько десятилетий незамеченной современными дескрипторами «мира».

Эти сомнения заставили меня принять альтернативное решение, согласно которому предки Мешко прибыли в Великую Польшу из более цивилизованных стран и захватили там верховную власть. Такая ситуация была бы довольно типичной для ранних славянских обществ, которые часто принимали иностранцев в качестве своих политических и военных лидеров.⁴. При такой концепции возникают основные вопросы: кто были те люди, которые спровоцировали «внезапное» политическое развитие в Великой Польше?; и откуда они взялись?

Многие ученые пытались решить эту проблему, но с довольно скромными результатами. Самой популярной была так называемая «норманистская гипотеза», искавшая скандинавские корни не только более ранних Пястов, но даже самого Мешко I. Эта концепция была вызвана чтением таинственного документа, широко известного как Дагоме юдекс (Dagome iudex). Это испорченная копия 11-го века латиноязычного документа, относящегося к 990-992 годам, представляющем собой акт передачи польского государства под защиту Святого престола. В котором говорится, что князь Мешко с своей саксонской женой Одой и двумя сыновьями Ламбертом и Мешко передают «Civitas Schinesghe» с прилежащими чётко очерченными территориями под покровительство святого Петра. В этом символическом «дарении» своего государства Святому Престолу князь представлен под странным именем Дагоме. Германский корень имени заставил некоторых ученых предположить некоторую связь с франкским Dago [bert] или скандинавским Dag[o].

Исторические параллели с Русью, Нормандией, северной Англией или восточной Ирландией привел многочисленных ученых (в основном немецких , но и некоторых польских) к предположению соединить блестящий успех Пястов со скандинавами, которые проникали на обширные территории Европы в течение 10-го века. Следуя гипотезе Кароля Шайночи (Karol Szajnocha) ⁵ они предполагают, что Мешко I был варягом, то есть шведским викингом. В смягченной версии предполагается, что некоторые скандинавы инициировали создание раннего государства Пястов, независимо от этнической принадлежности его правителей.⁶. Археологи тут же указали на захоронения мужчин, вооруженных импортным оружием, что могло подтвердить присутствие «иностранных воинов, в основном норманнов, в дружинах первых Пястов».⁷.

Это широко разделяемое археологическое обоснование недавно было поставлено под серьезно сомнение. Докторская диссертация молодого немецкого ученого Вибке Рорера (Wiebke Rohrer) указала на многочисленные проблемы, включая отсутствие надлежащих записей раскопок, хронологическую неопределенность и сомнительную этническую идентификацию конкретных металлических артефактов (оружия, ведра и конской сбруи).⁸. Еще одна серьезная критика была направлена ​​против интерпретации необычных камерных могил как захоронений «чужаков», живших на польских землях. Утверждается, что этот конкретный тип захоронений должен быть связан с символическим выражением надрегионального сознания высшего класса, а не с каким-то конкретным этносом.⁹. Однако окончательный удар по этой гипотезе был нанесен во время конференции «Скандинавская культура в Польше в средние века», организованной Центром исследований позднего античного и раннего средневековья Института археологии и этнологии Польской академии наук во Вроцлаве, и Институтом истории Вроцлавского университета (Вроцлав, 20–21 октября 2011 г.). Был представлен обширный обзор имеющихся свидетельств, который ясно показал, что видимый приток скандинавских или в скандинавском стиле артефактов начался только в самом конце 10-го века.¹⁰.

Гораздо меньше внимания уделялось концепциям, объясняющим возникновение государства Пястов миграцией с запада некоторых воинов-ободритов, якобы спасшихся от саксонской агрессии.¹¹. Еще менее убедительно предложение искать истоки ранней государственной элиты «на востоке, за Вислой», откуда серебро было доставлено в Великую Польшу в первой половине 10-го века.¹².

Как ни странно, юг не принимался всерьез в эти соображения как возможное происхождение самих Пястов. Некоторые авторы, однако, искали там источники притока новых идей и людей. У нас есть существенные археологические свидетельства и некоторые ономастические признаки, указывающие на южное направление таких контактов. Уже в начале 10-го века «южные влияния росли» в центре Великопольши¹³ которые способствовали формированию эклектической материальной культуры в этой политически важной сфере¹⁴. Конкретный ритуал погребения, установленный на кладбище Познань-Солач, похоже, имеет параллели в Моравии, а именно в районе современной Нитры.¹⁵. Эти интерпретации заставили историка Томаша Ясинского (Tomasz Jasiński) объяснить этот феномен возможной миграцией некоторых моравских жителей, бежавших из Великой Моравии после ее распада в 906 году.¹⁶. Также покойная Софья Курнатовская приняла идею прибытия «некоторых моравов», которые, помимо северян, помогли Мешко I модернизировать его государство.¹⁷ .

Археологические данные могут быть дополнены топонимическим анализом. Покойный Тадеуш Лалик (Tadeusz Lalik) предположил, что название важного средневекового города Сандомир отражает некоторые поздние воспоминания о моравском топониме Судомир¹⁸ . Точно так же, Познань - предполагаемая столица  ранних Пястов - может носить имя «... представителя семейства Познани из Великой Моравии ... [который] прибыл в земли Гнезна в  начале 10-го века и активно включился в строительстве нового государства, предлагая свои знания и опыт »¹⁹.

На мой взгляд, обсуждение южного источника организационного опыта и технологических знаний Мешко I требует дальнейшего развития. Это, однако, требует принятия возможности того, что не только их соратники, но и сами ранние Пясты могли прибыть в Великую Польшу из Великой Моравии, откуда они унаследовали необходимые знания о том, как должно быть организовано жизнеспособное государство. Они, должно быть, принадлежали к какой-то политической элите, разбирающейся в построении и управлении территориальными владениями.

Исторические источники сообщают, что в самом начале 10-го века, когда - то могущественное Моравское государство было в глубоком экономическом и политическом кризисе, вызванном внутренним династический конфликтом и изменениями в континентальной торговой сети работорговли. Последний удар был нанесен в 906 году мадьярами, победившими князя Святополка II.²⁰. Вскоре после краха государства процветающие города обезлюдили, а церкви превратились в руины. Несмотря на распад централизованного государства, некоторые регионы и центры пережили катастрофу, хотя и существенно деградировали.

Нет сведений о смерти последних династических правителей Моравии - двух враждующих князей-братьев Моимира II и Святополка II. Это позволяет нам подозревать, что они могли пережить военное поражение и отступить на север, который был единственным регионом, безопасным от мадьярской агрессии. Здесь очень подходящее «убежище» предоставил город Оломоуц (Olomouc), который продолжил свое существование после поражения моравской армии в 906 году. На дальнейшее существование этого центра указывают имеющиеся археологические свидетельства²¹ что доказывает, что после разрыва сообщения Братислава-Венеция во второй четверти 10-го века был проложен новый трансконтинентальный торговый путь. Этот сухопутный путь, ведущий от мусульманского Кордовского халифата к рынкам Черного моря и Каспия, вел через Оломоуц, который контролировал путь между Прагой и Краковом.

Однако политическая карта того времени показывает, что этот регион был все еще слишком близок к сильным мадьярам и Богемии, власть которой неуклонно росла под властью Пршемысловичей. Поэтому Оломоуц не мог быть безопасным убежищем для возможно выживших членов моравской династии Моймиридов. В свете вышеупомянутых археологических открытий и топонимических данных кажется разумным предположить, что возможно выжившие представители моравской элиты впоследствии отступили дальше на север, то есть в Великую Польшу. Такой исход не был бы очень тяжёлым, потому что он не приводил к радикальному изменению естественной, культурной или языковой среды. Не было никакой опасности конфронтации с каким-либо местным сильным центром силы или какой-либо внешней агрессии - например, саксонской, скандинавской, прусской, русской, мадьярской или богемской.

Хронология первой крепости Познани²² в начале 10-го века и топонимическое указание на моравскую связь²³ очень хорошо вписывается в такое видение. Крепостной земляной вал толщиной 10 метров укрепленный деревом и камнем свидетельствует о высоком техническом мастерстве его строителей и их инженерных навыков. В течение третьего и четвертого десятилетий 10-го века за этими нововведениями последовало строительство подобных крепостей в Бнине, Гиче, Гнезно, Гжибово, Морачево и Острув-Ледницком. Эта сеть укрепленных населенных пунктов ограничивала компактную территорию около 5000 км². Интересна особая форма деревянных каркасов валов, в которых применена новая «крючковая конструкция». Это нововведение обычно считается ранним изобретением Пястов и использовалось археологами для определения границ правления этой династии.

Из этой центральной области исходят следующие волны расширения во всех направлениях, но с явным интересом к югу, который предлагал контакты с богатыми землями Малой Польши (Lesser Poland, Polonia minor)) и Сленском (Силезия), а также с уже упомянутым трансконтинентальным торговым маршрутом, который соединял Иберию с Причерноморьем. Это расширение было завершено Мешко I, который основал свое государство между Балтийским морем и двумя большими реками - Одрой (Одер) и Вислой (Вислой).

Есть и другие намеки на предложенные выше моравские корни раннего государства Пястов. Одно из них - исключительное имя Святополк (Świętopełk / Sventopluk), данное одному из младших сыновей Мешко I. Это не могло быть совпадением, потому что использование династических имен было строго ограничено в раннесредневековой Центральной Европе. Поэтому такое решение можно рассматривать как открытое проявление династической памяти Моравии²⁴ или даже заявление о претензиях на моравское политическое и территориальное наследие. Еще одно свидетельство предполагаемой политической преемственности можно найти в сходстве двух символических подношений государств Святому Престолу - Святополком I в 880 г. и Мешко I в 991 г. Оба правителя символически «пожертвовали» свои страны папам Иоанну VIII и Иоанну XIII. соответственно²⁵. Есть также множество организационных сходств государства Мешко I с Великой Моравией, как это характеризует Иво Стефан (Ivo Štefan).²⁶.

Наконец, такая «моравская связь» помогает понять неожиданное решение чешского князя Болеслава I, который в 965 году согласился выдать свою дочь Добраву замуж за северного языческого варвара Мешко I, который открыто «потребовал руки этого доброго христианина» (Gallus Anonymus I, 5). Некоторая генеалогическая память, присутствующая как в Великой Польше, так и в Праге, несомненно, облегчила бы такое решение и последующий союз обоих княжеских дворов. Этот междинастический брак объединил две постморавские традиции в их борьбе против экспансии Восточно-Франкского королевства, представленной энергичной военной деятельностью могущественного саксонского маркграфа Геро, который отодвинул имперскую пограничную зону к реке Одра.

* * *

Таким образом, известная легендарная история простого, но искреннего и гостеприимного крестьянина Пяста, получившего политическую власть от высокомерного бывшего правителя Попеля, может отражать смутные воспоминания о давней политической смуте. Эта история, записанная Галлом Анонимом, может быть истолкована как пропагандистское прикрытие изначального государственного переворота, который привел к приходу к власти в Великой Польше новой семьи моравских чужеземцев, которые положили начало новой успешной династии. Такое политически манипулируемое видение позволило убедить поляков, что Пясты, несмотря на свою изначальную «чуждость», были их доминантами (Gallus Anonymus XXX), которые были возведены к власти по воле Бога.

Пшемыслав Урбаньчик (Przemysław Urbańczyk),
доктор археологии, профессор Института археологии и
этнологии Польской академии наук в Варшаве.

Studia Slavica et Balcanica Petropolitana 2013. № 2.

Перевод на русский редакции «ЗР»

-----------------

¹ Full argumentation to be found in Urbańczyk P. Mieszko Pierwszy tajemniczy. Toruń, 2012. Chapter 3.MühleE. DiePiasten. Polen im Mittelalter. München, 2011. S. 12.

² g. BukoA.1) Początki państwa polskiego. Pytania — problemy — hipotezy // Światowit. 1999. Vol. 42 (2). S. 32-45; 2) Archeologia Polski wczesnośredniowiecznej: Odkrycia, hipotezy, interpretacje. Warszawa, 2005. S. 173-176.

³ urnatowska Z. Początki Polski. Poznań, 2002. S. 64.

⁴ . discussion in: Urbańczyk P. Foreign leaders in Early Slavic societies // Integration und Herrschaft. Ethnische Identitäten und soziale Organisation im Frühmittelalter / Hrsg, von W. Pohl undM. Diesenberger. Wien, 2002. S. 215-267.

⁵ Szajnocha К. Leclücki początek Polski: Szkic historyczny. Lwów. 1858.

⁶ See recently: Wolucki J. Wiking a sprawa polska. Gdańsk. 2005. S. 326.

⁷ Kurnatowska Z. Początki Polski. S. 111.

⁸ Rohrer W. Wikinger oder Slawen? Die ethnische Interpretation frühpiastischer Bestattungen mit Waffenbeigabe in der deutschen und polnischen Archäologie. Marburg, 2012.

⁹ See: Janowski A. S. Are the chamber graves from Pień really Scandinavian? // Scandinavian Culture in Medieval Poland/Ed. by В. Stanislawski, S. Moździoch. andP. Wiszewski. Wroclaw. 2013. P. 398.

¹⁰ The result of the conference is the recent publication: Scandinavian Culture in Medieval Poland / Ed. by S. Moździoch. В. Stanislawski, andP. Wiszewski. Wroclaw. 2013.

¹¹ See criticism in: Labuda G. Mieszko I. Wroclaw. 2002. S. 50.

¹²Moździoch S. «Bodaj się Piastów rządy nam święciły». Archeologia o początkach państwa piastowskiego // Populi terrae marisque. Prace poświęcone pamięci Profesora Lecha Leciejewicza / Red. M. Rębkowski, S. Rosik. Wroclaw. 2011. S. 73-74.

¹³Brzostowicz M. Od starożytności do średniowiecza. Wielkopolska na drogach rozwoju kulturowego między schyłkiem IV wieku a pierwszą połową X wieku // Populi terrae marisque. Prace poświęcone pamięci Profesora Lecha Leciejewicza / Red. M. Rębkowski, S. Rosik. Wroclaw, 2011. S. 28.

¹⁴Kara M. Archeologia o początkach państwa Piastów. Wybrane zagadnienia // Kolory i struktury średniowiecza / Red. W. Falkowski. Warszawa. 2004. S. 279-280.

¹⁵Kara M. Posen (Poznań) // Europas Mitte um 1000. Beiträge zur Geschichte. Kunst und Archäologie / Hrsg. vonA. Wieczorek und H.-M. Hinz. Darmstadt. 2000. Bd. I. S. 475.

¹⁶Jasiński T. Die Konsolidirung des ältesten polnischen Staates um 940 // Questiones Medii Aevi Novae. 2000. Vol. 5. S. 92.

¹⁷Kurnatowska Z. Początki Polski. S. 75.

¹⁸Lalik T. Sandomierz w świetle zrodel pisanych // Sandomierz: Badania 1969-1973: Praca zbiorowa. T. I / Red. S. Tabaczyński. Warszawa. 1993. S. 54.

¹⁹Kurnatowska Z., Kara M. Na tropie Poznana — eponima naszego miasta // Civitas Posnaniensis. Studia z dziejów średniowiecznego Poznania / Red. Z. Kurnatowska. T. Jurek. Poznań, 2005. S. 17.

²⁰See detailed discussion in: Panic I. Ostatnie lata Wielkich Moraw. Katowice. 2000.

²¹See: Michna P. Archeologie Olomouce // Olomouc / Red. I. Hlobil. P. Miclma. M. Togner. Praha. 1984. S. 12nn; Blaha J. Olomouc im 10.-11. Jahrhundert. Topographie und die Frage der Kontinuität eines frühmittelalterlichen Zentrums // Colloquia Medievalia Pragensia. 2001. Vol. 2: Boleslav II. Der tschechische Staat um das Jahr 1000. S. 325-362.

²²Kóćka-Krenz H. Poznań in the 10^th century. Poznań, 2011. P. 10-11 and Fig. 6.

²³Urbańczyk S. Nazwy naszych stolic. Poznań, 1965. S. 15n.

²⁴So already in: Zakrzewski S. Bolesław Chrobry Wielki. Lwów. 1925.

²⁵See discussion by Warnke Ch. Ursachen und Vorassetzungen der Schenkung Polens an den Heiligen Petrus // Europa Slavica — Europa Orientalis. Festschrift für Herbert Ludat zum 70 Geburtstag / Hrsg. vonK.-D. Grothusen und K. Zemack. Berlin, 1980. S. 127-177.

²⁶Stefan I. Great Moravia, Statehood and Archaeology. The «Decline and Fall» of One Early Medieval Polity // Frühgeschichtliche Zentralorte in Mitteleuropa. Internationale Konferenz und Kolleg der Alexander von Humboldt-Stiftung zum 50. Jahrestag des Beginns archäologischer Ausgrabungen in Pohansko bei Breclav, 5.-9.10.2009, Breclav, Tschechische Republik / Hrsg, von J. Machäcek und Ś. Ungennan. Bonn, 2011. S. 333-354.

 

Литература:

• Blaha. Josef. Olomouc im 10.-11. Jahrhundert. Topographie und die Frage der Kontinuität eines frühmittelalterlichen Zentrums, in Colloquia Medievalia Pragensia. 2001. Vol. 2: Boleslav II. Der tschechische Staat um das Jahr 1000. S. 325-362.
• Brzostowicz,Michal. Od starożytności do średniowiecza. Wielkopolska na drogach rozwoju kulturowego między schyłkiem IV wieku a pierwszą połową X wieku, in Rębkowski, Marian; Rosik, Stanislaw (eds.). Populi terrae marisque. Prace poświęcone pamięci Profesora Lecha Leciejewicza. Wroclaw: Wydawnictwo Chronicon, 2011. S. 19-40.
• Buko, Andrzej. Początki państwa polskiego. Pytania — problemy — hipotezy, in Swiatowit.1999. Vol. 42 (2). S. 32-45.
• Buko. Andrzej. Archeologia Polski wczesnośredniowiecznej: Odkrycia, hipotezy, interpretacje. Warszawa: Trio. 2005. 446 s.
• Janowski, Andrzej Stanislaw. Are the chamber graves from Pień really Scandinavian?, in Stanislawski, Błażej; Moździoch, Sławomir; Wiszewski, Przemysław (eds.). Scandinavian Culture in Medieval Poland. Wroclaw: Institute of Archaeology and Ethnology of the Polish Academy of Sciences. 2013. P. 395-409.
• Jasiński, Tomasz. Die Konsolidirung des ältesten polnischen Staates um 940, in Ouestiones Medii Aevi Novae. 2000. Vol. 5. S. 87-98.
• Kara. Michal. Posen (Poznań), in Wieczorek, Alfried; Hinz, Hans-Martin (eds.). Europas Mitte um 1000. Beiträge zur Geschichte, Kunst und Archäologie. Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft. 2000. Bd. I. S. 475-478.
• Kara. Michal. Archeologia o początkach państwa Piastów. Wybrane zagadnienia, in Falkowski, Wojciech (ed.). Kolorv i strukturv średniowiecza. Warszawa: Wydawnictwo DiG. 2004. S.233-317.
• Kóćka-Krenz, Hanna. Poznań in the 10"' century. Poznań: Chapter Agder Akademi, 2011. 70 p. Kurnatowska. Zofia. Początki Polski. Poznań: Poznańskie Towarzystwo przyjaciół nauk, 2002. 179 s.
• Kurnatowska. Zofia; Kara. Michal. Na tropie Poznana—eponima naszego miasta. inKumatowska. Zofia; Jurek Tomasz (eds). Civitas Posnaniensis. Studia z dziejów średniowiecznego Poznania. Poznań: Poznańskie Towarzystwo przyjaciół nauk, 2005. S. 9-26.
• Labuda. Gerard. Mieszko 1. Wroclaw: Zakład Narodowy im. Ossolińskich, 2002. 285 s.
• Lalik, Tadeusz. Sandomierz w świetle zrodel pisanych, in Tabaczyński, Stanislaw (ed.). Sandomierz: Badania 1969-1973: Praca zbiorowa. T. I. Warszawa: Instytut Archeologii i Etnologii Polskiej Akademii Nauk 1993. S. 49-72.
• Michna. Pavel. Archeologie Olomouce. in Hlobil. Ivo; Michna. Pavel; Togner, Milan (eds.). Olomouc. Praha: Odeon, 1984. 422 s.
• Moździoch, Sławomir. «Bodaj się Piastów rządy nam święciły». Archeologia o początkach państwa piastowskiego, in Rębkowski, Marian; Rosik, Stanislaw (eds.). Populi terrae marisque. Prace poświęcone pamięci Profesora Lecha Leciejewicza. Wroclaw: Wydawnictwo Chronicon. 2011. S. 65-81.
• Moździoch, Sławomir; Stanisławski, Błażej; Wiszewski, Przemysław (eds.). Scandinavian Culture in Medieval Poland. Wroclaw: Institute of Archaeology and Ethnology of the Polish Academy of Sciences. 2013 (Interdisciplinary Medieval Studies. Vol. II).
• Mühle. Eduard. Die Piasten. Polen im Mittelalter. München: Verlag С. Н. Beck. 2011. 128 s. Panic. Idzi. Ostatnie lata Wielkich Moraw. Katowice: Wydawnictwo Uniwersytetu Śląskiego. 2000. 239 s.
• Rohrer. Wiebke. Wikinger oder Slawen? Die ethnische Interpretation friihpiastischer Bestattungen mit Waffenbeigabe in der deutschen und polnischen Archäologie. Marburg: Herder-Institut. 2012. 257 s.
• Szajnocha К. Lechicki początek Polski: Szkic historyczny. Lwów: Nakładem K. Wilda. 1858. 348 s.
• Stefan. Ivo. Great Moravia. Statehood and Archaeology. The «Decline and Fall» of One Early Medieval Polity, in Machacek, Jin; Ungennan, Simon (eds.). Frühgeschichtliche Zentralorte in Mitteleuropa. Internationale Konferenz und Kolleg der Alexander von Humboldt-Stiftung zum 50. Jahrestag des Beginns archäologischer Ausgrabungen in Pohansko bei Breclav, 5.-9.10.2009, Breclav, Tschechische Republik. Bonn: Verlag Dr. Rudolf Habelt GmbH, 2011 (Studien zur Archäologie Europas; Band 14). P. 333-354.
• Urbańczyk, Przemysław. Foreign leaders in Early Slavic societies, in: Pohl, Walter; Diesenberger, Maximilian (eds.). Integration und Herrschaft. Ethnische Identitäten und soziale Organisation im Frühmittelalter. Wien: Verlag der Österreichischen Akademie der Wissenschaften, 2002. S.215-267.
• Urbańczyk, Przemysław. Mieszko Pierwszy tajemniczy. Toruń: Wydawnictwo Naukowe Uniwersytetu Mikołaja Kopernika. 2012. 552 s.
• Urbańczyk, Stanislaw. Nazwy naszych stolic. Wroclaw: Zakład Narodowy im. Ossolińskich, 1965. 32 s.
• Wamke. Charlotte. Ursachen und Vorassetzungen der Schenkung Polens an den Heiligen Petrus, in Grothusen, Klaus-Detlev; Zemack, Klaus (eds.). Europa Slavica — Europa Orientalis. Festschrift für Herbert Ludat zum 70 Geburtstag. (Osteuropastudien der Hochschulen desLandes Hessen. Reihe I. Gießener Abhandlungen zur Agrar- und Wirtschaftsforschung des eurpäischen Ostens. Bd. 100). Berlin: Duncker und Hmnblot. 1980. S. 127-177.
• Wolucki, Jan. Wiking a sprawa polska. Gdańsk: Wydawnictwo Marpress. 2005. 340 s.
• Zakrzewski, Stanislaw. Bolesław Chrobry Wielki. Lwów: Wydawnictwo Zakładu Narodowego im. Ossolińskich, 1925. 439 s.