Распря русских князей в Золотой Орде за ярлык на великое княжение. Репродукция картины Бориса Чорикова

Принято считать, что после ордынского нашествия 1237–1240 гг. политическая жизнь русских земель замирает на многие десятилетия. Основанием для этого служит мнение, будто Русь все последующее время сохраняла автономию от Великой Монгольской империи, и в частности от улуса Джучи. Однако обращение к источникам не дает достаточных оснований утверждать, что русские земли не входили в состав западного крыла империи. Поэтому все изменения, которые проводились правителями Каракорума, а затем Сарая и затрагивали улус Джучи, должны были так или иначе отражаться на политическом строе, социальной структуре и экономике Руси.

Русские князья и ханские ярлыки

Еще в 1243 г. Ярослав Всеволодович, отец Александра Невского, стал первым русским князем, получившим от Батыя ярлык на великое княжение[1] и таким образом признавшим ордынского хана своим сюзереном и источником власти. Лаврентьевская летопись сообщает об этом событии лапидарно: «В лѣто 6751. Великии князь Ярославъ поѣха в Татары к Батыеви, а сына своего Костянтина посла къ Канови. Батыи же почти Ярослава великого честью и мужи его, и отпусти, и рекъ ему: “Ярославе, буди ты старѣи сѣм князем в Русском языцѣ”. Ярослав же възвратися в свою землю с великою честью» (11, стб. 470). По своему значению для дальнейшей истории Руси это событие имело едва ли не большее значение, чем само монгольское нашествие. Впервые князю было пожаловано право представлять интересы Орды в русских землях. Тем самым он был включен в ордынскую систему жесткого вертикального подчинения, а министериальные тенденции в развитии русской государственности (и до того укоренившиеся в северо-восточных землях) приобрели прекрасную питательную среду. Сам факт получения русскими князьями ярлыков на княжение знаменовал собой изменение системы управления русскими землями: все князья теперь подчинялись великому князю Владимирскому, он – непосредственно правителю улуса Джучи, а тот, в свою очередь, – великому каану.

Вскоре, однако, Ярослав Всеволодович был вызван в столицу Монгольской империи, далекий Каракорум. Визит этот закончился для него трагически. В столице, по словам папского нунция Плано Карпини, ему не оказали «никакого должного почета» (впрочем, как и присутствовавшим в ставке другим правителям – подданным каана: сельджукскому султану Килидж-Арслану IV, царю Грузии Давиду V и брату царя Малой Армении Хетуму I Самбату). После одного из обедов, дававшихся матерью Гуюка, великой ханшей Туракиной, русский князь заболел и 30 сентября скончался: «В то же время умер Ярослав, бывший великим князем в некоей части Руссии, которая называется Суздаль. Он только что был приглашен к матери императора, которая как бы в знак почета дала ему есть и пить из собственной руки; и он вернулся в свое помещение, тотчас же занедужил и умер спустя семь дней, и все тело его удивительным образом посинело. Поэтому все верили, что его там опоили, чтобы свободнее и окончательное завладеть его землею. И доказательством этому служит то, что мать императора без ведома бывших там его людей поспешно отправила гонца в Руссию к его сыну Александру, чтобы тот явился к ней, так как она хочет подарить ему землю отца. Тот не пожелал поехать, а остался, и тем временем она посылала грамоты, чтобы он явился для получения земли своего отца. Однако все верили, что, если он явится, она умертвит его или даже подвергнет вечному плену» (8, с. 79).

Как бы то ни было, в 1247 г. старшие сыновья Ярослава – Александр и Андрей – отправились в сердце монгольских степей. К моменту их прибытия в ставке монгольских каанов произошли перемены. Гуюк умер, и власть перешла к его вдове Огуль-Гамиш (1248–1252). По ее решению, ярлык на великое княжение получил Андрей, а Александр, у которого – как и у отца – были налажены отношения с Батыем и Сартаком, принял в управление Киев, где, по свидетельству того же Плано Карпини, после нашествия осталось не более двухсот домов[2]. В 1249 г. братья вернулись на Русь. Александр миновал разоренный Киев и сразу поехал в Новгород: «В лѣто 6757… Приѣха Олександръ и Андрѣи от Кановичь. И приказаша Олександрови Кыевъ и всю Русьскую землю, а Андрѣи сѣде в Володимери на столѣ»(11, стб. 472). Это сообщение Лаврентьевской летописи как бы продолжает Новгородская первая: «В лѣто 6758. Приѣха князь Олександръ изъ Орды, и бысть радость велика в Новѣгородѣ» (14, с. 80).

Однако в 1252 г. Огуль-Гамиш свергли, и великим кааном стал Мунке, посаженный на престол Батыем, бывшим его фактическим соправителем: «Поскольку Бату отказался от трона, Мункэ был провозглашен великим ханом 1 июля 1251 г. Видимо, существовало секретное соглашение между Мункэ и Бату, в котором Бату была обещана полная автономия его улуса. На этой базе два двоюродных брата пришли к полному взаимопониманию» (2, с. 74). Сразу вслед за этим ярлык на великое княжение был передан Александру Ярославичу: «В лѣто 6760. Иде Олександръ князь Новгородьскыи Ярославич в Татары. И отпустиша и с честью великою, давше ему старѣишиньство во всеи братьи его» (11, стб. 473).

Понять логику этих событий невозможно, если не учитывать правовых норм Великой Монгольской империи. Улус, выделенный Чингисом своему старшему сыну в 1222/1224 г., был не самостоятельным государством, а лишь уделом Джучи в составе империи. Правители этого улуса – как и всех прочих – назначались непосредственно великим кааном. «Соответственно, – констатирует Р.Ю. Почекаев, – они не имели права издавать ярлыки и ограничивались изданием подзаконных актов, которые выдавались ордынским чиновниками и правителям вассальных государств. Эти акты носили наименование “ỹгэ” (грамота), а не “зарлиг” (ярлык)… Ярлык являлся необъемлемым атрибутом ханской власти – власти суверенного государя и не издавался подчиненными ему улусными правителями» (16, с. 63; ср.: 19, с. 122). Только после того, как на императорский престол взошел Мунке, а Батый стал его официальным соправителем, он, будучи правителем улуса Джучи, «получил право выдавать ярлыки (а не просто “грамоты”) вассальным государям, духовенству и торговцам» (16, с. 63).

Не исключено, что выдача ярлыка (если это действительно был ярлык, а не «грамота») Ярославу Всеволодовичу – первая попытка Батыя нарушить сложившийся порядок управления империей. Попытка оказалась неудачной и закончилась трагически – правда, не для Батыя, а для его ставленника. Ярлыки, которые начинает издавать правитель улуса Джучи, были вполне «полновесными» – это административные акты и пожалования, которые, как и указы каанов, соответствовали основным законам Монгольской империи: Великой Ясе Чингиса и ясам его преемников. Правда, этот порядок был временным: статус Батыя как соправителя великого каана был уникален, и после его смерти в 1256 г. «золотоордынские правители, не обладавшие ханским титулом, перестали издавать ярлыки». «Это, – заключает Р.Ю. Почекаев, – служит еще одним подтверждением того, что ярлыки издавались только верховным и независимым правителем государства» (16, с. 63).

Знали ли об этих юридических тонкостях правовой системы монголов русские князья, неизвестно. Зато сохранились сведения, что на Руси решение Батыя вызвало протест. Братья Александра – бывший великий князь Андрей Владимиро-Суздальский и князь Ярослав Тверской и Переяславский – заключили союз с галицким князем Даниилом Романовичем. Они договорились о совместных действиях против золотоордынского хана и отказались признать власть Александра: «В то же лѣто. Здума Андрѣи князь Ярославич с своими бояры бѣгати, нежели цесаремъ служити, и побѣже на невѣдому землю со княгынею своею и с бояры своими» (11, стб. 473). В ответ на это Батый отправил с новым великим князем монгольский отряд под командованием воеводы Неврюя. По количеству пролитой крови и жестокости Неврюева рать едва ли уступала Батыеву нашествию: «И погнаша Татарове в слѣд его [Андрея Ярославича], и постигоша и у города Переяславля. Богъ же сохрани и молитва его отца. Татарове же россунушася по земли и княгыню Ярославлю яша, и дѣти изъимаша, и воеводу Жидослава ту убиша, и княгыню убиша, и дѣти Ярославли в полонъ послаша, и людии бе-щисла поведоша до конь и скота, и, много зла створивше, отидоша» (11, стб. 473)[3].

Как бы то ни было, есть все основания считать, что с получением ярлыков на княжение русские князья становились частью административного аппарата Орды, наместниками хана (или великого каана) на местах. При этом существовавшая до монголов иерархия княжений была сохранена и использовалась новыми верховными правителями для наведения порядка на завоеванных территориях.

Ордынский выход и новгородское восстание 1257 г.

Вскоре последовала реформа, упорядочившая сбор дани («ордынского выхода») в русских землях. В Суздаль, Рязань и Муром направились «численники», которые должны были провести поголовную перепись населения: «В лѣто 6765 [1257]… Тое же зимы приехаша численици исщетоша всю землю Сужальскую и Рязаньскую, и Мюромьскую и ставиша десятники и сотники, и тысящники, и темники, и идоша в Ворду. Толико не чтоша игуменовъ, черньцовъ, поповъ, крилошанъ, кто зрить на святую Богородицю и на владыку» (11, стб. 474–475).

Отряд «численников» был направлен и в Новгород Великий, который во время Батыева нашествия захвачен не был. Весть об этом вызвала в Новгороде взрыв возмущения. Целый год в городе продолжались волнения: «В лѣто 6765 [1257]. Приде вѣсть изъ Руси зла, яко хотять Татарове тамгы и десятины на Новѣгородѣ; и смятошася люди чересъ все лѣто». К восставшим примкнул даже нелюбимый новгородцами князь Василий Александрович (сын Александра Невского). В самый разгар волнений в город прибыли «татарские послы», а с ними и сам князь Александр Ярославич: «Тои же зимы приѣхаша послы татарьскыи съ Олександромь, а Василии побѣже въ Пльсковъ; и почаша просити послы десятины, тамгы, и не яшася новгородьци по то, даша дары цесареви, и отпустиша я с миром». Правда, ордынские спутники великого князя вскоре срочно покинули Новгород. Князю же пришлось «подготовить» подчинение города Орде, расправившись с непокорными: «князь Олександръ выгна сына своего изъ Пльскова и посла в Низъ, а Александра[4] и дружину его казни: овому носа урѣзаша, а иному очи выимаша, кто Василья на зло повелъ; всякъ бо злыи злѣ да погыбнеть» (14, с. 82)[5].

Вскоре «порядок» был наведен: «В лѣто 6767 [1259]… Тои же зимы приѣха Михаило Пинещиничь из Низу со лживымь посольствомь, река тако: “аже не иметеся по число, то уже полкы на Низовьскои земли”; и яшася новгородци по число. Тои же зимы приѣхаша оканьнии Татарове сыроядци Беркаи и Касачикъ с женами своими и инѣхъ много; и бысть мятежь великъ в Новѣгородѣ, и по волости много зла учиниша, беруче туску[6] оканьнымъ Татаромъ. И нача оканьныи боятися смерти, рече Олександру: “даи намъ сторожи, ать не избьють нас”. И повелѣ князь стеречи их сыну посадничю и всѣмъ дѣтемъ боярьскымъ по ночемъ. И рѣша Татарове: “даите намъ число, или бѣжимъ проче”; и чернь не хотѣша дати числа, но рѣша: “умремъ, честно за святую Софью и за домы ангельскыя”. Тогда издвоишася люди: кто добрыхъ, тотъ по святои Софьи и по правои вѣрѣ; и створиша супоръ, вятшии велятся яти меншимъ по числу. И хотѣ оканьныи побѣжати, гонимъ Святымь Духомь; и умыслиша свѣтъ золъ, како ударити на городъ на ону сторону, а друзии озеромь на сю сторону; и възъбрани имъ видимо сила Христова, и не смѣша. И убоявшеся, почаша ся возити на одину сторону къ святои Софьи, рекуще: “положимъ главы своя у святои Софьи”. И бысть заутра, съѣха князь с Городища, и оканьнии Татарове с нимь; и злыхъ свѣтомь яшася по число: творяху бо бояре собѣ легко, а меншимъ зло. И почаша ѣздити оканьнии по улицамъ, пишюче домы христьяньскыя: зане навелъ Богъ за грѣхы наша ис пустыня звѣри дивияя ясти силныхъ плъти и пити кровь боярьскую; и отъѣхаша оканьнии, вземше число, а князь Олександръ поѣха послѣ, посадивъ сына своего Дмитрия на столѣ. Того же лѣта, на канунъ Бориша дни, бысть мразъ великъ по волости; но Господь не хотя мѣста сего святои Софьи оставити пуста, отврати ярость Свою от нас и призрѣ окомь милосердия Своего, кажа нас на покаяние; но мы грѣшнии акы пси обращаемъся на своя бльвотины[7], не помышляюще казни Божия, яже на ны приходить за грѣхы наша» (14, с. 82–83).

Судя по тому, что «численники» «не чтоша игуменовъ, черньцовъ, поповъ, крилошанъ», перепись проводилась в точном соответствии с установлениями великого каана Мунке (Менгу-каана). Суть реформы налогообложения, которую тот начал проводить, как пишет Рашид ад-Дин, состояла в следующем: «Поскольку насилие и вымогательство все увеличивались, и земледельцы, особенно [страдавшие] от множества причитавшихся сборов, повинностей и поборов, дошли до того, что урожая хлебов у них не хватало на удовлетворение половины причитавшихся сборов, – [Менгу-каан] приказал, чтобы простые люди из [числа] купцов, владельцев промыслов и ремесленников своим подручным оказывали снисхождение и уделяли [им] из своих благ и чтобы всякий безотлагательно уплачивал причитающийся с него с суммы сделки [денежный сбор] пропорционально количеству и достатку и исключая лиц, освобожденных от стеснительных обязанностей и повинностей согласно ярлыку Чингиз-хана и каана [Угедея]: из мусульман – великих шейхов, знаменитых сейидов и благочестивых имамов, из христиан – епископов, священников, монахов и причт, из идолопоклонников – известных [туинов[8]], а из всех сословий – людей очень преклонного возраста и неспособных к труду и занятиям. Так как каждый работающий не может уделять ежедневно долю [своего заработка], [Менгу-каан] установил ежегодный налог: в китайских областях богатый должен давать [в казну] десять динаров, а бедный пропорционально – один динар; в Мавераннахре – такое же [количество], в Хорасане богатый – семь динаров, бедный – один динар. [Он приказал], чтобы сборщики податей и писцы не были пристрастны и лицеприятны, не брали бы взяток; налог с пастбища, который называют копчур, с каждого рода скота всякий, у кого будет сто голов, должен дать одну голову, а с [количества] меньше ста голов ничего не должен давать. А недоимки, где бы и за кем бы они ни оставались, с населения не брать» (19, с. 141–142).

Другими словами, система налогообложения, введенная кааном, представляется довольно мягкой – во всяком случае, несравненно более мягкой, чем принято думать. Мало того, она предусматривала снижение налогового бремени на покоренных территориях (хотя, конечно, нельзя исключать злоупотреблений на местах самих сборщиков дани, к чему, впрочем, жителям древнерусских городов было не привыкать). Тем не менее реформа вызвала народные волнения. Возможно, дело заключалось не только (а может быть, и не столько) в обременительности нового налога (напротив, он, согласно постановлению великого каана, должен был стать меньше для неимущих и убогих), сколько в каких-то иных его сторонах, которые мы можем не заметить с первого взгляда.

Если «событийная» сторона приведенных фрагментов летописного текста (их, так сказать, сюжетная линия) достаточно ясна, то характеристики описываемых событий явно нуждаются в дополнительном комментарии, позволяющем понять, что именно могло вызвать взрыв народного возмущения.

Прежде всего, возникает вопрос: из-за чего, собственно, началось восстание? Что заставляло «менших» новгородских столь яростно сопротивляться переписи, которая должна была облегчить их положение (хотя и такой – уменьшенный – налог был новым для новгородцев, не попавших во время нашествия под власть ордынцев)? С «прагматической» точки зрения все как будто ясно: они не хотели платить ордынский «выход», предпочитая откупаться разовыми «дарами». Но, с другой стороны, сопротивление тому, чтобы «дати число», каким‑то образом неразрывно связано с «правой верой», с защитой «святой Софьи и домы ангельскыя». Судя по всему, сам факт исчисления жителей представляется древнерусскому книжнику большим грехом. И дело здесь, видимо, вот в чем.

Исследователи уже не раз обращали внимание на то, что в Житии Александр трижды отождествляется с библейским пророком. Не вполне ясным остается, однако, что давала читателю идентификация князя и библейского пророка? Между тем именно с именем Давида связан библейский рассказ о переписи (исчислении) Израиля и Иудеи: «Гнев Господень опять возгорелся на Израильтян, и возбудил он в них Давида сказать: пойди, исчисли Израиля и Иуду. И сказал царь Иоаву военачальнику, который был при нем: пройди по всем коленам Израилевым [и Иудиным] от Дана до Вирсавии, и исчислите народ, чтобы мне знать число народа. И сказал Иоав царю: Господь Бог твой да умножит столько народа, сколько есть, и еще во сто раз столько, а очи господина моего царя да увидят это; но для чего господин мой царь желает этого дела? Но слово царя Иоаву и военачальникам превозмогло; и пошел Иоав с военачальниками от царя считать народ Израильский. И… обошли всю землю и пришли чрез девять месяцев и двадцать дней в Иерусалим. И подал Иоав список народной переписи царю…» (2 Цар 24 1–9).

Здесь дается оценка этого деяния: составление переписи, исчисление людей в своей стране (отсюда, кстати, и «численники», упоминаемые в летописи) – дело богопротивное, а последствия его ужасны. Сам Давид, получив «список народной переписи», осознает, что «неугодно было в очах Божиих дело сие»: «И вздрогнуло сердце Давидово после того, как он сосчитал народ. И сказал Давид Господу: тяжко согрешил я, поступив так; и ныне молю Тебя, Господи, прости грех раба Твоего, ибо крайне неразумно поступил я» (2 Цар 24 10). Ответ Господа был чрезвычайно суров: «Было слово Господа к Гаду пророку, прозорливцу Давида: пойди и скажи Давиду: так говорит Господь: три наказания предлагаю Я тебе; выбери себе одно из них, которое совершилось бы над тобою. И пришел Гад к Давиду, и возвестил ему, и сказал ему: избирай себе, быть ли голоду в стране твоей семь лет, или чтобы ты три месяца бегал от неприятелей твоих, и они преследовали тебя, или чтобы в продолжение трех дней была моровая язва в стране твоей? Теперь рассуди и реши, что мне отвечать Пославшему меня» (2 Цар 24 11–13; ср.: 1 Пар 21 1–12).

Вот теперь самое время задаться вопросом: которую из двух бед – гнев ордынского хана или гнев Бога – Александр счел меньшей? Ответ известен. Так, может быть, именно страх перед последствиями «исчисления» – основная причина восстания в Новгороде и Пскове (по крайней мере в глазах летописца)? Ничего невероятного в таком предположении нет. На это указывает и фразеология рассказа о восстании, а также упоминание о «мразе великом», последовавшим за «числом», которое «вземше оканьнии», что чуть было не привело к катастрофическим последствиям. В частности, обращает на себя внимание связь начала переписи с новым воспоминанием о «казни Божии».

Кроме того, слова, выделенные нами ниже в тексте курсивом, находят достаточно надежную библейскую параллель. Речь идет об упоминаемом в пророчестве Иезекииля (Иез 39 11–16) городе Гамоне (буквально: «полчище» или «падение многопогребательное»). Там происходит борьба язычества и «царств земных» с Царством Божиим, завершающаяся, как указывается в Откровении Иоанна Богослова[9], уничтожением народов Гог и Магог: «И так очистят они землю. Ты же, сын человеческий, так говорит Господь Бог, скажи всякого рода птицам и всем зверям полевым: собирайтесь и идите, со всех сторон сходитесь к жертве Моей, которую Я заколю для вас, к великой жертве на горах Израилевых; и будете есть мясо и пить кровь. Мясо мужей сильных будете есть, и будете пить кровь князей земли, баранов, ягнят, козлов и тельцов, всех откормленных на Васане; и будете есть жир до сытости и пить кровь до опьянения от жертвы Моей, которую Я заколю для вас. И насытитесь за столом Моим конями и всадниками, мужами сильными и всякими людьми военными, говорит Господь Бог. И явлю славу Мою между народами, и все народы увидят суд Мой, который Я произведу, и руку Мою, которую Я наложу на них. И будет знать дом Израилев, что Я Господь Бог их, от сего дня и далее» (Иез 39 16–22).

Ордынская перепись, очевидно, воспринимается новгородским летописцем как наказание Божие. Последствия же ее должны были быть еще страшнее. Однако перепись прошла, «мразъ великъ», грозивший в соответствии с Писанием, погубить Новгородскую волость, отступил. Теперь предстояло жить по новым правилам.

Порядок сбора «выхода»: от ханских баскаков до русских князей

Традиционно считается, что сбором ордынского «выхода» занимались баскаки. Однако сам этот институт просуществовал, видимо, недолго – до начала XIV в., да и действовали баскаки, судя по всему, не везде: только в Муромской, Суздальской, Рязанской, Владимирской, Курской и Смоленской землях. Во всяком случае, других данных у нас нет (10, с. 226–227, 276). Мало того, скудость сведений об этой организации не позволяет выяснить, что она, собственно, представляла собой[10]. А.Н. Насонов писал, что смысл этого института ордынского управления на северо-востоке Руси «остается до сих пор неразгаданным»; скорее всего, баскаки должны были поддерживать порядок на завоеванных территориях, а «основной обязанностью баскаков была служба внутренней охраны» (10, с. 225, 230). Причем значительную часть баскакческих отрядов составляло местное население. Так, в распоряжении курского баскака Ахмата было более 30 человек, из которых всего двое – «бесермены», а остальные – «Русь»[11].

Однако и этих скупых данных достаточно, чтобы с уверенностью говорить о том, что сбор дани в непосредственные обязанности баскаков не входил. К такому выводу пришел В.Н. Рудаков: «В лѣто 6791 [1283]… Того же лѣта сътворися зло въ княжении Курскиа области, бяше нѣкто бесерменинъ злохитръ и велми золъ, имя ему Ахматъ, деражше баскачьство Курьскаго княжениа, откупиша у Татаръ дани всякиа и тѣми даньми велику досаду творяше княземъ и чернымъ людемъ въ Курскомъ княжении» (13, с. 79)[12]. Из этого исследователь сделал вполне убедительный вывод, что «сбор дани не входил в… прямые обязанности [баскака]: скорее всего, Ахмат просто совмещал службу с личным обогащением. Возможно, пользуясь своим положением, он получил сбор дани в откуп» (20). Аналогичные сведения о том, что ордынский «выход» собирали откупщики, мы находим в целом ряде летописей.

При этом следует отметить, что, скажем, «великий баскак владимирский» фактически действовал на стороне великокняжеской власти: «ничего не говорит о попытках с его стороны руководить великим княжением, умалить действие великокняжеской власти». Иногда княжеская власть даже получала прямую поддержку со стороны ордынских ставленников: так, в 1269 г. «великий баскак владимирский» идет вместе с полками, собранными великим князем, «на Немци», а в 1270 г., «после личных столкновений великого князя с новгородцами», не препятствует вызову из Орды войск для похода на Новгород (10, с. 231).

Из-за недостатка дошедших до нас сведений трудно судить об отношении населения к институту баскачества. Едва ли не единственный случай, когда летописец высказал оценочные суждения на эту тему – естественно, негативные, – рассказ об уже упомянутом курском баскаке Ахмате. Следует, однако, учитывать, что на оценку Ахмата влияла не только его деятельность в качестве баскака, но и его конфессиональная принадлежность. Он – «бесерменин», т.е. мусульманин, который к тому же еще и взял на себя функции сбора дани.

Отмена баскачества, судя по всему, была тесно связана с автономизацией улуса Джучи начиная с правления хана Менгу-Тимура (1266–1282). Завершится этот процесс в годы правления ханов Узбека (1313–1341) и Джанибека (1342–1357). Именно в это время власть джучидских ханов становится фактически независимой от Каракорума. Вместе с этим, по словам Г.А. Федорова-Давыдова, «аппарат имперских чиновников, созданный для сбора дани для Руси, теряет свое значение. “Выход” поступает теперь к джучидскому хану. Русские князья… получают от них вместе с ярлыком финансовый реестр для сбора золотоордынской дани» (27, с. 96).

При этом «Джанибек позволил князьям обращаться со своими просьбами и жалобами непосредственно к себе, минуя великого князя. Так, в 1340–1350-е годы хан сам разбирал тяжбы тверских и муромских князей, как и его отец, нередко игнорируя принятый на Руси порядок наследования и руководствуясь ордынскими политическими традициями. Например, в 1348 г. на суд к Джанибеку явились претенденты на титул великого князя Тверского: Василий Михайлович Кашинский (сын Михаила Ярославича) и его племянник Всеволод Александрович Холмский (сын Александра Михайловича). По русской традиции старший князь имел преимущественное право наследования. Однако во время обсуждения мать хана вдруг заявила: «О безумные судьи, как неправо судите, лишая сына отцова достояния. Ибо кто ближайший есть, как не сын после отца? А брат Александров имеет свой удел от отца, и после него наследуют сыновья его. Когда в Орде было, чтобы вместо сына ханского после него брат был? Разве насилие и крамола». Поскольку это вполне соответствовало новому ордынскому закону о переходе ханской власти от отца к сыну, тверской стол вслед за своим отцом Александром Михайловичем получил Всеволод Холмский.

Впрочем, традицию сохранения великого княжения в роду московских князей Джанибек продолжил. После скоропостижной смерти Семена Ивановича Гордого от чумы в 1353 г. он выдал ярлык на владимирский великий стол его брату Ивану Красному. Правда, при этом дал понять, что Иван не является единственным кандидатом, и потому представил передачу ему великокняжеского достоинства как милость хана по отношению к своему верному вассалу» (17, с. 112).

Династия Калитичей: о власти и собственности

Еще один процесс был тесно связан с передачей русским князьям права сбора дани. Речь идет о том, что с начала XIV в. в улусе Джучи начинают формироваться династии областных правителей (27, с. 89–90). Происходит сближение местной аристократии с той прослойкой, которая стояла во главе управления государством и составила администрацию хана. Это, как считал Г.А. Федоров-Давыдов, явилось «одним из существенных сдвигов в социальном строе и государственном устройстве Золотой Орды» (27, с. 92). Вместе с новым статусом представители таких династий получали право земельного наследования.

Скорее всего, эти изменения были вызваны административной реформой, которую, судя по всему, провел хан Узбек (1313–1341). Единственное упоминание о ней встречается в «Чингиз-наме» Утемиш-хаджи[13]: «Когда воссел хазрат [Узбек-]хан на троне и народ обрел покой, призвал он огланов Йочи-хана от [других его] семнадцати сыновей, родившихся от других матерей, и сказал: “Разве не сыновья вы нашего отца? Чем становиться рабами [и] нукерами черного человека и покоряться ему, оспорил бы кто‑то из вас [у него] ханство. Коль согласились вы на рабство [и] нукерство у черного человека, то и я отдам вас в кошун простолюдину!”, – и в гневе пожаловал [их и] нукеров и всех людей их Кыйат Исатаю... Когда [Узбек-] хан в гневе на этих огланов отдал [их] в кошун Исатаю, то и Исатай воздал огланам Шайбан-хана уважение за отца их, передал [им] буйрак и карлык, кои суть двусоставный эль[14], и предоставил их самим себе. Рассказывают, что пребывали они в юртах, назначенных им Саин-ханом. И Алатаю он также выделил эль, состоявший из племени минг, которое знаменито. Говорят среди узбеков: “Выделил он Исатаю [кошун], а Алатаю отдал [племя] минг”. Суть [этого] – такова, [как изложено]» (25).

Основываясь на этом упоминании, можно в общем виде понять, что представляли собой административные преобразования Узбека. Стараясь укрепить собственную власть, хан отстранил своих родственников от управления 22 улусами, на которые делился улус Джучи (23-й улус Бату возглавлял сам Узбек). Часть Джучидов была физически уничтожена (источники упоминают от 20 до 120 убитых царевичей, казненных Узбеком). Вместо них поставили местную родовую аристократию. Ее представители были назначены эмирами-темниками, возглавившими 70 туменов, которые заменили улусное деление Орды. Те подчинялись четырем улус-бекам (или карачи-бекам), т.е. ближайшему окружению хана. Тем самым был завершен процесс централизации управления улусом Джучи, начало которого относят ко времени правления хана Тохты (1291–1312).

По мнению Ж.М. Сабитова, «в рамках политической системы улуса Джучи существовали 23 улуса, из которых улус Бату был по материальным ресурсам одним из 23 улусов, но при этом наследники Бату обладали нематериальным ресурсом, таким как легитимность. В период правления Тохты большая часть улусов была интегрирована в улус Бату путем назначения на посты глав улуса близких родственников Тохты. Но сама политическая система не менялась, новые институты не были созданы. Таким образом, власть Тохты структурно была похожа на власть Бату: Бату и Тохта правили не на основе политических институтов, которые зависели от центральной власти институционально, а на основе личной харизмы, когда силой авторитета и войсками близких родственников он мог влиять на всех владельцев улусов» (21, с. 233). Теперь же была создана политическая структура, ставившая правителей территорий, входивших в состав улуса Джучи, в непосредственное подчинение хану. Не принадлежа к клану Чингизидов, они не могли претендовать на высшую власть в Орде. Тем самым Узбек избавил себя от вечно интригующей родни, предпочитая опираться на назначенных правителей, не имевших с ним кровных династических уз.

Эта реформа не могла не затронуть русские земли, входившие в состав улуса Бату, хотя источники их и не упоминают. Косвенно это подтверждается рядом моментов, которые обычно не связываются с реформой Узбека. Как известно, передаче ярлыка на великое княжение Юрию Даниловичу Московскому предшествовал его брак с сестрой Узбека Кончакой. Уже само это ставило московского князя на одну из самых высоких ступеней ордынской иерархии: он теперь являлся гурганом (зятем Чингизидов)[15]. Судя по всему, только представители верхушки новой элиты улуса Джучи – эмиры хана, карачи-беки – состояли в свойстве с Узбеком: беклярибек (старший эмир) Исабек был женат на дочери Узбека Иткучук, его дочь Урдуджа была замужем за Узбеком; дочь карачи-бека Нагатая Кабак была замужем за Узбеком; сын начальника Хорезма Кутлук-Тимура (сына тетки Узбека) Харунбек был женат на дочери Узбека от Тайдуллы (7, с. 221, 222, 235). О том, насколько серьезно относились в Орде к замужеству женщин из рода Чингиса, свидетельствует описание принятия решения о выдаче царевны-Чингизидки за египетского султана: «Разработка брачного соглашения длилась около четырех лет. Причем обсуждался договор высшим советом государства, состоявшим из семидесяти эмиров. Таким образом, принятие решения носило не семейный или родовой, а общегосударственный характер» (22, с. 10).

Равенство социальных статусов великих эмиров (эке нойонов), занимавших самую высокую позицию в среде ордынской аристократии после царевичей-Чингизидов и великих князей, подчеркивает и Ю.В. Селезнев: «Русские великие князья и эке нойоны имеют равный социально-политический статус. Нижнюю ступень занимают нойоны и русские удельные князья. По своему статусу они равны между собой» (22, с. 8. Схема № 1).

Первым свидетельством о новой системе управления является, видимо, духовная грамота Ивана Калиты. Считается, что это древнейшее из дошедших до нашего времени великокняжеских завещаний. Поразительное по своей «мелочности» (в нем, видимо, упомянуто все, чем владел князь, – вплоть до 12 золотых цепей, 9 поясов, полутора десятков предметов посуды, 14 обручей, ожерелья, мониста, 4 кожухов и т.п. (5, с. 7–10)), оно давно привлекает внимание историков. Однако лишь А.Л. Юрганову удалось заметить то, что ускользало от внимания его предшественников и вместе с тем придавало этому документу особое значение.

Говоря о сути удельно-вотчинной системы, сложившейся на Руси, исследователь отмечает: «Если говорить об истоках этой системы, то следует обратиться к завещанию Ивана Калиты… Здесь система еще не сформирована окончательно, но уже обозначено само направление ее развития. Свое домениальное владение князь делит между членами своей семьи (нет еще слова “благословил”; просто – “дал”)… Уже функционирует, но пока в зародыше, и сама система будущего пожалования… Каковы же были предпосылки возникновения великокняжеской удельной удельно-вотчинной системы? …Эта система отчасти произросла на родной почве. Какие бы ни велись споры относительно теории о “лествичном восхождении” князей в Киевской Руси, кажется, остается бесспорным то, что Русская земля со времен Святослава находилась в коллективном владении целого рода… Перспектива перехода от общеродовой собственности к семейной (“отчинной”) вела к распаду молодой государственности, и “ряд” Ярослава Мудрого, полагал А.Е. Пресняков, – не что иное, как стремление избежать естественного последствия раздела… Именно в этой попытке противостоять распаду уже видны ростки будущей удельно-вотчинной системы… Старейшинство “в отца место”, о котором говорится в “ряде” Ярослава, могло иметь силу, но лишь при одном условии: в сознании людей присутствует представление о том, что старший брат – глава рода, имеющий права на власть и собственность… В целом же можно сказать, что княжеская власть не нашла формулу распоряжения в отношении всей Русской земли».

Теперь же, когда в Орде на местах создаются династии областных правителей, их формирование идет в соответствии с монгольскими представлениями о власти и собственности. «По всей видимости, – продолжает А.Л. Юрганов, – это был момент едва ли не прямой рецепции монгольской системы, ибо местные династии получали право наследования. Подобный же поворот к утверждению наследственного права местных правителей произошел также и в Северо-Восточной Руси XIV в. Можно даже достаточно точно определить один из хронологических моментов: в 1339 г… Иван Данилович Калита ездил в Орду со своей духовной грамотой, получившей одобрение хана» (29, с. 150–162)[16].

Итак, духовная Ивана Калиты, как вполне основательно считает А.Л. Юрганов, – первый акт, фиксирующий новую для Руси систему удельно-вотчинных отношений: «Торжество великокняжеской власти заключалось в укреплении семейно-родовой собственности. В русском средневековом обществе с его традиционализмом в социальных отношениях не возникало (да и не могло возникнуть) идеи об отказе от этой формы собственности… Уделы существуют, пока существует великокняжеская… семья – верховный распорядитель собственности» (29, с. 170–171).

Так была заложена «экономическая» и «политическая» основа власти династии Калитичей. Именно поэтому от Ивана Калиты (а вовсе не от мифического Рюрика) будут вести свою родословную великие князья Московские. «А се князи русьстии… И по смерти сего Александра поиде въ Ворду князь великии Иван Даниловичь, и царь его пожаловалъ, и далъ ему княжение великое надо всею Русьскою землею, якоже и праотець его великии Всеволод Дмитрии Юрьевичь; а правилъ княжение ему Албуга. И оттолѣ пошли русскыи князи», – читаем мы в одной из статей, предшествующих Новгородской первой летописи младшего извода (14, с. 469).

Об исламизации Орды и статусе русской церкви

При Джанибеке изменились и отношения ордынских ханов с русской церковью. Не исключено, что основанием для этого стало принятие ханом Узбеком ислама в качестве государственной религии, что сразу же перевело все русско-ордынские конфликты в конфессиональное русло. Если хан Узбек еще соблюдал установление Чингис-хана не облагать налогами служителей церкви, то Джанибек попытался отнять привилегии, которые имела церковь и даже, судя по летописным сведениям, притеснял самого митрополита: «Того же лета [6850/1342] прииде изо Орды отъ царя Чанибека Феогнастъ, митрополитъ Киевский и всеа Русии, ходилъ о причте церковнемъ, имаше бо и митрополитъ и епископы ерлыки на своя причты церковныа отъ царей Ординскихъ… Царь же проси у митрополита полетныхъ даней; митрополитъ же не вдадеся ему въ таковая. Царь же про то дръжа его въ тесноте, митрополитъ же царю, и царице и княземъ роздаде 600 рублевъ; и тако отпусти его царь со всеми его сущими на Русь, и прииде здравъ со всеми своими» (12, с. 215).

Считается, что Джанибек попытался закрепить новые отношения с православными церковными иерархами, что нашло отражение в ярлыке, выданном в 1342 г. русскому митрополиту Феогносту[17]. Вряд ли прав М.Д. Приселков, полагавший, что Джанибек просто «забыл» завет Чингиса и поэтому лишил церковь ряда прежних льгот – в частности, свободы от пошлин, от постоя в церковных домах и независимости от ханского суда (18, с. 72–78)[18]. Очевидно, речь шла о вполне осознанных и целенаправленных мерах, призванных изменить систему отношений между ордынскими ханами, с одной стороны, и светскими и духовными правителями русских земель – с другой. А.Л. Хорошкевич полагает, что причиной обложения церкви налогами стало то, что Джанибек для поддержания власти на Руси в большей мере опирался на светских князей, а не на церковь (28, с. 290, 292).

Однако чтобы не лишать ханскую власть на Руси поддержки церкви, мать Джанибека, «христианская заступница» Тайдула[19] в 1351 г. выдала уже тяжело болевшему Феогносту жалованную грамоту, которая восстанавливала большинство старых привилегий и подтверждала обязанности иерархов русской церкви по отношению к ордынским правителям: «Джанибека повелением, мой, Тайдулы, указ Монгольского государства тем, под началом с Исой-гургеном, тысяч, сотен и десятков князьям, городов и селений даругам-князьям, писцам, таможникам, проезжим послам, многим людям, идущим по какому-нибудь делу, всем. Сказавши, что со времени покойного хана Узбека и по сей день православные священники и монахи, о каких бы то ни было налогах и повинностях не ведая, богу за нас молились, благопожелания нам возносили, хан Джанибек митрополита Феогноста пожаловал и выдал ему для постоянного хранения пайцзу и алотамговый[20] ярлык. С тех пор как он утвердился во Владимире митрополитом, православным священникам и монахам надлежит молиться за нас и наш род богу, благопожелания нам возносить, кроме торгового налога, не ведая о каких бы то ни было налогах и повинностях. Ни подводы, ни корма у них пусть не берут. Никаких чрезвычайных сборов они пусть не платят. Их церковных строений, земель и вод, садов и виноградников, мельниц кто бы то ни было пусть не трогает, никаких насилий и притеснений им пусть не творит, ничего у них не отнимает. После такого нашего повеления власть имущие, налагающие на них налога и повинности и причиняющие им какое бы то ни было насилие, – непременно убоятся! Так же и ты, митрополит Феогност, говоря: “Так пожалован я!” – если совершишь нечто противозаконное в отношении подведомственных тебе церковных и монастырских угодий и людей, то и тебе самому также хорошо не будет! Выдана для постоянного хранения с именной печатью грамота. Написано было в год зайца арама месяца в восьмой день прибывающей Луны [4 февраля 1351 г.], когда ставка находилась в Сарае. Прошение митрополита Феогноста представили трое ходатаев, а именно: Даудбуга, Ак-ходжа, Мухтар. Написал я, Харабчи-бахши»[21].

Положения этой жалованной грамоты были подтверждены в 1357 г. ярлыком хана Бердибека митрополиту Алексию: «Наше, Бердибека, слово, подкрепляемое силою предвечного бога и покровительством великого гения-хранителя. Ярлык к совершенному постижению всех подданных Монгольского государства: войсковых князей тюменов, под началом с Могулбугой, тысяч, сотен и десятков, даруг-князей тюменов и юродов, служащих государственной канцелярии, таможников и весовщиков, проезжающих посланцев – сокольников, звериных ловцов, караульщиков, заставщиков и лодейшиков. В ярлыках Чингис-хана и последующих ханов – наших предшественников было сказано, что христианские митрополиты, священники и монахи, не видя каких бы то ни было налогов и сборов, молились за них богу и возносили им благопожелания. И ныне мы, согласно с прежними ярлыками, сказав: “Пусть не взимают у них какие бы то ни было налоги и сборы!” – пожаловали христианское духовенство, под началом с митрополитом Алексием, который, воссев во Владимире, мшится за нас богу и возносит нам благопожелания. В их храмах и жилищах проезжающие посланцы пусть не останавливаются. Подвод и кормов у них пусть не берут. В принадлежащих храмам и монастырям землях и водах, садах и мельницах никто и ничего насильно пусть не забирает. Поступающие наперекор этому повелению да будут обвинены и умрут! Так же и этот митрополит Алексий, говоря, что так пожалован, противозаконные действия в отношении подведомственных храмам и монастырям людей пусть не совершает! Если будет совершать, разве не убоится? Милостиво выданы пайцза и алотамговый ярлык. Наш ярлык написан в 10-й день прибывающей Луны первого месяца зимы года курицы [21 ноября 1357 г.], когда мы находились на Канге. Представили князья Могулбуга, Хусейн-Суфи, Сарай-Тимур, Ягалтай, Кутлугбуга. Написал Севинч-Тимур-бахши»[22].

Так ордынские правители укрепляли свою власть на русских землях, опираясь на представителей не только светской, но и духовной администрации. Тем самым получали важную составляющую властной легитимации – сакральность.

В заключение еще раз подчеркнем: многие процессы, происходившие в русских землях в середине XIII – середине XIV в., могут быть правильно поняты лишь при учете того, что Русь в это время находится в правовой системе Монгольской империи, и в частности ее западного крыла: улуса Джучи.

Данилевский Игорь Николаевич
доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой истории идей
и методологии исторической науки факультета истории
Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики».

ТРУДЫ ПО РОССИЕВЕДЕНИЮ Выпуск 6 Москва 2015–2016

-----------------------

[1] Ярлыки представляли собой указы, право издания которых принадлежало исключительно законно избранным монархам.

[2] «Этот город был весьма большой и очень многолюдный, а теперь он сведен почти ни на что: едва существует там двести домов, а людей тех держат они [монголы] в самом тяжелом рабстве» (8, с. 51).

[3] О том, какое впечатление произвел этот набег на современников, может свидетельствовать запись на пасхальных таблицах XIV в.: сообщение о Неврюевой рати – единственное между записями о «тотарьском» нашествии (под 6745 г.) и о кончине Александра (под 6771 г.) (14, с. 578).

[4] Предводитель восставших новгородцев.

[5]Ср.: «Если же вы будете делать зло, то и вы и царь ваш погибнете» (1 Цар 12 25).

[6] Особый вид дани (24, стб. 1039). Возможно, от тюркск. «тузгу» – провиант и подарки для прибывающих владетелей или послов.

[7] Ср.: «Лучше бы им не познать пути правды, нежели, познав, возвратиться назад от преданной им святой заповеди. Но с ними случается по верной пословице: пес возвращается на свою блевотину, и: вымытая свинья идет валяться в грязи» (2 Петр 2 21–22).

[8] Буддийских монахов.

[9] «Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань; число их как песок морской. И вышли на широту земли, и окружили стан святых и город возлюбленный. И ниспал огонь с неба от Бога и пожрал их» (Ио 20 7–9).

[10] Ср.: «238 лет монголо-татарского господства над Русью, казалось бы, должны были оставить многочисленные свидетельства о системе чужеземной власти в покоренных княжествах, но этого нет: сведения об организации, структуре, функциях, круге прав и обязанностей иноземных властителей приходится собирать буквально по крупицам» (9, с. 5).

[11] «Два бесурменина ис свободы в другую свободу, а Руси с нима боле 30 человек» (11, стб. 481).

[12] В Лаврентьевской летописи данный фрагмент утрачен, однако последующий текст полностью совпадает.

[13] Утемиш-хаджи – сын маулана Мухаммада Дости. Происходил из влиятельной семьи, служившей Ильбарс-хану (1512–1525). Считается, что сам Утемиш-хаджи был писарем у Ильбарса. По поручению Шайбанида Иш-султана (убит в 1558 г.), опираясь в основном на устные предания, написал «Чингиз-наме» – историю улуса Джучи, доведенную по крайней мере до времени правления Тохтамыша (1380–1395). Известна в единственном дефектном списке XVIII – начала XIX в.

[14] Термин эль, так же как и улус, применялся в тюркоязычных источниках Средневековья. В широком значении для обозначения государства, страны, населения всего государства, но чаще для названия племени как главного подразделения кочевых народов.

[15] Достаточно вспомнить, что гурганами были Мамай, Тамерлан, Едигей и Улугбек. Ср.: «Немаловажное значение для социально-политического и экономического статуса имело и родство с родом Чингиз-хана по женской линии. В XIV – первой трети XV в., когда должность “командующего войсками” – беклярибека – все чаще стала оказываться в руках служилой аристократии, ее неизменно занимали родственники великого хана, как правило, зятья – гургены. К таковым относятся Кутлуг-Тимур и Иса-бем при Узбеке, Мамай в период “великой замятни”, Идегей при Тимур-Кутлуке и Шадибеке. Владетели улусов также приобретали большой социальный вес при женитьбе на родственнице хана» (22, с. 9).

[16] Ср.: 30, с. 93–114.

[17] «Его ярлык говорил лишь о свободе от пошлин, не упоминая даней, и, как следствие, не содержал ссылок на узаконения Чингисхана. Были и другие ограничения: суд митрополита перестал быть независимым, не упоминалась свобода от постоя» (23, с. 185). Сам ярлык, однако, не сохранился, и его содержание пытаются восстановить по ярлыку, выданному в 1351 г. ханшей Тайдулой митрополиту Феогносту. Ср.: «Поскольку текст ярлыка Джанибека, полученного Феогностом в 1342 г., не сохранился, русский перевод жалованной грамоты Taйдулы от 1351 г. является для нас единственным документом, на основании анализа которого можно получить представление о содержании ярлыка Джанибека», – отмечает А.П. Григорьев (4, с. 57).

[18] Ср.: 1, с. 68; 26, с. 96–97.

[19] А.П. Григорьев полагает, что «между женами Узбека были распределены обязанности по части покровительства той или иной религии, т.е., конечно, покровительство оказывалось не религии как таковой, а ее адептам» (4, с. 45–46).

[20] «Формула al tamgalig очень удачно, на наш взгляд, передана И.Н. Березиным словом “краснопечатный”. Перевести ее сочетанием “с красной печатью” было бы неточно, ибо ярлык содержит не одну, а две печати. Наш перевод “алотамговый” базируется на том, что слова “алый” и “тамга” уже давно и прочно вошли в состав русского литературного языка» (3, с. 82).

[21] Реконструкция А.П. Григорьева (4, с. 65–66).

[22] Там же (4, с. 114–115).

 

Список литературы

1. Борисов Н.С. Русская церковь в политической борьбе XIV–XV вв. – М.: Изд-во МГУ, 1986. – 205 с.
2. Вернадский Г.В. Монголы и Русь. – Тверь: ЛЕГРАН; М.: АГРАФ, 1997. – 480 с.
3. Григорьев А.П. Золотоордынские ярлыки: Поиск и интерпретация // Тюркологический сборник. 2005: Тюркские народы России и Великой Степи / Под ред. С.Г. Кляшторного, Т.И. Султанова, В.В. Трепавлова и др. – М.: Восточная литература, 2006. – С. 74–143.
4. Григорьев А.П. Сборник ханских ярлыков русским митрополитам: Источниковедческий анализ золотоордынских документов. – СПб.: СПбГУ, 2004. – 276 с.
5. Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV–XVI вв. – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1950. – 593 с.
6. Задонщина. – М.: Художественная литература, 1981. – 606 с. – (Памятники литературы Древней Руси: XIV – середина XV века).
7. История Казахстана в арабских источниках: В 3 т. / Ред. Б.Е. Кумеков, А.К. Муминов. – Алматы: Дайк-Пресс, 2005. – Т. 1: Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. – 711 с. – (Культурное наследие).
8. Карпини Дж. Дель Плано. История монгалов. Рубрук Г. де. Путешествие в Восточные страны. Книга Марко Поло. – М.: Мысль, 1997. – 460 с.
9. Кучкин В.А. Летописные рассказы о слободах баскака Ахмата // Средневековая Русь / Горский А.А. (ред.). – М.: Университетское изд-во, 1996. – Вып. 1. – С. 5–57.
10. Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории древнерусского государства. Монголы и Русь. – СПб.: Наука, 2006. – 416 с.
11. Полное собрание русских летописей. – М.: Языки русской культуры, 1997. – Т. 1: Лаврентьевская летопись. – 496 с.
12. Полное собрание русских летописей. – М.: Языки русской культуры, 2000. – Т. 10: Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью. – 248 с.
13. Полное собрание русских летописей. – М.: Языки русской культуры, 2007. – Т. 18: Симеоновская летопись. – 328 с.
14. Полное собрание русских летописей. – М.: Языки русской культуры, 2000. –Т. 3: Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. – 720 с.
15. Полное собрание русских летописей. – М.: Языки русской культуры, 2000. – Т. 15: Рогожский летописец. Тверской сборник. – 432 с.
16. Почекаев Р.Ю. Право Золотой Орды. – Казань: Фэн, 2009. – 260 с.
17. Почекаев Р.Ю. Цари ордынские: Биографии ханов и правителей Золотой Орды. – СПб.: Евразия, 2010. – 408 с.
18. Приселков М.Д. Ханские ярлыки русским митрополитам. – Пг.: Научное дело, 1916. – 116 с.
19. Рашид ад-Дин. Сборник летописей / Пер. с перс. Ю.П. Верховского; примеч. Ю.П. Верховского и Б.И. Панкратова; ред. И.П. Петрушевского. – М.; Л.: АН СССР, 1960. – Т. 2. – 248 с.
20. Рудаков В.Н. Ордынское иго: Термин, восприятие, реальность // От текста к реальности: (не) возможности исторической реконструкции: Сб. ст. / Под ред. О.И. Тогоевой, И.Н. Данилевского. – М.: ИВИ РАН, 2012. – С. 121–144.
21. Сабитов Ж.М. Административная реформа хана Узбека // Ислам и власть в Золотой Орде: Сб. ст. / Под ред. И.М. Миргалеева, Э.Г. Сайфетдиновой. – Казань: Институт истории им. Ш. Марджани АН РТ, 2012. – Вып. 16. – С. 232–239.
22. Селезнев Ю.В. Элита Золотой Орды: Научно-справочное издание. – Казань: Фэн, 2009. – 232 с.
23. Соколов Р.А. Русская церковь во второй половине XIII – первой половине XIV в. – СПб.: СПбГУ, 2010. – 239 с.
24. Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. – СПб.: Типография Имп. Акад. наук, 1903. – Т. 3. – 1683 с.
25. Утемыш-хаджи. Чингиз-наме. – Алма-Ата: Гылым, 1992. – 296 с.
26. Фахретдин Р. Ханы Золотой Орды / Пер. с тат. С. Шамси. – Казань: Татар. кн. изд-во, 1996. – 126 с.
27. Федоров-Давыдов Г.А. Общественный строй Золотой Орды. – М.: Изд-во МГУ, 1973. – 181 с.
28. Хорошкевич А.Л. Русское государство в системе международных отношений конца XV – начала XVI в. – М.: Наука, 1980. – 295 с.
29. Юрганов А.Л. Категории русской средневековой культуры. – М.: МИРОС, 1998. – 468 с.
30. Юрганов А.Л. Удельно-вотчинная система и традиция наследования власти и собственности в средневековой России // Отечественная история. – М., 1996. – № 3. – С. 93–114.