События 1914-1915 гг., начало Первой мировой войны, «священное единение» и создание Прогрессивного блока, казалось бы, существенно изменили сущность и политический курс русской либеральной оппозиции. В историографии (отечественной и западной) принято даже говорить о трансформации либерализма в национал-либерализм, о попытке пойти на реальное соглашение с самодержавием в целях достижения победы в войне и империалистических захватов, которая выразилась в самоустранении оппозиции от критики правительства и шагах по его «оздоровлению» летом 1915 г., когда был создан Прогрессивный блок.
Между тем, подобное мнение представляется ошибочным, поскольку указанные цели являлись лишь «прикрытием» для лидеров либерального оппозиционного лагеря. В условиях отсутствия в России «организованной общественности» (гражданского общества) либералы видели государство единственным эффективным инструментом европеизации и создания условий для дальнейшего социального развития. Они никогда не упускали из виду свою основную задачу - овладение государственной властью и управлением - задачу, которую либеральная оппозиция продолжала решать и в годы мировой войны.
После завершения Первой русской революции (1905-1907 гг.) силы оппозиции находились в состоянии глубокого идеологического и организационного кризиса. После массового оттока приверженцев (этот процесс затронул прежде всего либеральные партии) лишь кадетская партия благодаря опоре на интеллигенцию сохранила остатки своей всероссийской структуры, хотя и ее ряды сократились с 50-60 тысяч членов до 730 человек в 1914 г. (по партийным данным). Связи с местными организациями были почти утеряны и возобновлялись лишь в период избирательных кампаний. Кадетская партийная верхушка фактически превратилась в закрытый политический клуб. Центром либеральной оппозиционности являлась «третьеиюньская» Государственная дума. Важнейшее значение также имела пресса (кадетские газеты «Речь» и «Русские ведомости», прогрессистская «Утро России»). Либералы не исключали своего возможного участия в грядущей революции (ее неизбежность была очевидна), но при постановке вопроса о власти предпочитали ориентироваться на результаты борьбы в высший правительственных сферах (между представителями консервативной и прогрессивной бюрократии во главе с главноуправляющим земледелием и землеустройством А.В. Кривошеиным, выступавшим за привлечение либералов к государственному управлению). В ожидании перемен либералы придерживались тактики «изоляции правительства».
Начало войны значительно изменило политическую ситуацию, но не могло изменить природы русской либеральной оппозиционности. «Патриотический угар» не привел к отказу от основных политических расчетов. Курс «священного единения», сформулированный летом 1914 г., позволял либералам сохранить политические позиции в новых военных условиях, когда давление на правительство стало практически невозможным (парламент прекратил регулярную работу, печать оказалась под контролем военной цензуры). Вопрос о власти по тактическим соображениям был временно отложен. Кадеты считали необходимым готовиться к грядущей борьбе и усилить свое влияние на население путем активного участия в деятельность общественных организаций (Всероссийского земского союза, Всероссийского союза городов), созданных в тылу для обеспечения помощи фронту. Однако кадетское влияние на них не было решающим и потому общественные организации вскоре были восприняты кадетами не только как соратники в последующей борьбе с самодержавием, но и как конкуренты в случае ее успеха.
Весной 1915 г. на фронте началось отступление русской армии, в результате которого были очищены Галиция, Польша, Литва, Западная Белоруссия. Значительно ухудшилось социально-экономическое положение тыла. Внутренние районы страны, прежде всего обе столицы, были охвачены паникой, в городах прокатилась волна немецких погромов, которые грозили перерасти в революционные выступления. В либеральной среде развернулась борьба за политическое лидерство. Активизация оппозиционных усилий была вызвана в первую очередь не неудачами на фронте, они были лишь использованы для критики власти с целью преодоления собственного внутреннего кризиса. Прогрессисты (либеральная партия, опиравшая на оппозиционную московскую буржуазию, лидер - известный промышленник П.П. Рябушинский) выступили за немедленный созыв законодательных палат и выдвинули демагогическое требование «ответственного министерства» (т.е. формирования кабинета, ответственного перед Государственной думой). В мае 1915 г. прогрессисты начали кампанию по организации военно-промышленных комитетов (ВПК), которые должны были объединить частную промышленность в деле помощи фронту. Между тем, первостепенной негласной задачей комитетов стала организация оппозиционных общественных сил под эгидой прогрессистской партии. Председателем Центрального военно-промышленного комитета стал представитель московских буржуазных кругов А.И. Гучков, имевший тесные контакты со Ставкой и военным министром А.И. Поливановым. Гучков рассчитывал на вхождение в будущее коалиционное правительство. По свидетельству его товарища по октябристской партии К.Э. Линдемана, «он был ... полон ожиданий»[1]. Председатель Думы М.В. Родзянко с подозрением относился к этим надеждам. «Имя Гучкова всплывает решительно на все роли. Это приводит в содрогание Родзянку, он боится его конкуренции и говорит про него гадости - даже предполагает возможность с его помощью переворота», - отмечал Я.В. Глинка. Родзянко сам рассчитывал возглавить коалицию (заняв посты премьера и министра внутренних дел) и особенно этого не скрывал[2]. Товарищ секретаря Думы Д.М. Щепкин отмечал, что Родзянко «считает необходимым немедленное составление кабинета» и «не отрицал возможности своего назначения»[3].
Таким образом, кадеты столкнулись с риском потери лидерства в либеральном оппозиционном лагере; они не желали брать на себя ответственность за государственное управление в столь тяжелое время и совершенно не были к этому готовы, но вместе с тем не хотели допускать до власти своих соратников-конкурентов. В подобных обстоятельствах кадетский лидер П.Н. Милюков предложил изменить парламентские лозунги партии, привести их в соответствие с тактическими особенностями времени. На партийной конференции (6-8 июня 1915 г.) он призвал к временному отказу от партийного лозунга «ответственного министерства» и замене его на требование «министерства доверия» (правительства, пользующегося поддержкой парламента); несмотря на протесты делегатов с мест, предложение Милюкова было поддержано. В историографии отказ кадетов от одного из основных программных требований обычно объясняется тем, что они опасались народных масс или революционного развития событий[4]. Но для партийного руководства была характерна иная логика. Реальной причиной отказа кадетов от «ответственного министерства» конечно было вынужденное признание положительных сторон «бюрократической рутины» и собственной неспособности к администрированию. Кроме того, разделять ответственность за последствия прежнего курса и брать управление накануне возможного поражения в войне Милюков и его партийные товарищи также не намеревались. Они хотели добиться бюрократического по составу правительства, ответственного перед общественным мнением, а не перед октябристским (умеренно-либеральным) большинством в «третьеиюньской» Думе. Лозунг «министерства доверия», таким образом, вовсе не было более умеренным[5]: общественное мнение в целом было радикальнее октябристов. Лозунг был менее определенным, «более широким». Милюков так объяснял свою позицию своим партийным товарищам: «Министерство, пользующееся доверием населения [выделено в тексте - Ф.Г.], - вот чего, в сущности, требует теперь страна. Это - идеал, приближения к которому мы должны добиваться. Не требуя «ответственного» или «коалиционного» министерства, мы тем самым не ставим формальных требований, не навязываем определенных людей, но, с другой стороны, мы не принимаем никаких обязательств [подчеркнуто мною - Ф.Г.]. Наш основной принцип, установленный в июне прошлого года, - не торговаться с властью - сохраняется в полной силе. ... Мы указываем власти исход. Повлиять на нее, понудить ее избрать этот исход мы бессильны»[6]. Милюков не упоминал о тактике первой половины 1914 г., однако в его словах опять был слышен лозунг «изоляции правительства». Кадеты также выступили за скорейший созыв Думы; у фракции не было подготовлено ни одного важного законопроекта, но в борьбе за общественное мнение она нуждалась в свободной парламентской кафедре.
Лозунг «министерства доверия» позволил кадетам привлечь на свою сторону умеренных либералов и цензовую общественность, недовольных неудачами на фронте. Конституционные демократы смогли завоевать симпатии большинства созванной 19 июля 1915 г. Государственной думы, что привело к получению ими ключевого поста председателя военно-морской комиссии, который занял А.И. Шингарев. Лидерство в Думе, впервые со времен Первой русской революции достигнутое кадетами, было воспринято ими как существенная тактическая победа, ее развитие стало одной из важнейших партийных задач и в значительной степени определяло дальнейший кадетский курс. Основным вопросом сессии стало принятие ряда внесенных правительством и необходимых в период войны законопроектов (о беженцах, военной цензуре и т.п.), которые в условиях кризиса приобрели отчетливое политическое значение. Наиболее важным был законопроект о т.н. Особых совещаниях (органах, координирующих деятельность государственных учреждений и общественных организаций в сфере обороны, транспорта, продовольствия и топлива). Изначальная инициатива в этом вопросе принадлежала правительству и октябристам. Власть срочно нуждалась в том, чтобы разделить тяготы и ответственность за состояние тыла с общественными силами. Октябристы выступили за «встраивание» общественных сил в прежнюю систему власти и предложили ввести в состав совещаний представителей Думы и Гос. Совета; тем самым они, как представители думского большинства, хотели обеспечить себе прямой доступ к государственному управлению. Октябристы (с согласия правительства) взяли на себя доработку правительственного законопроекта. Кадеты выступили резко против введения в состав совещаний членов законодательных палат. Кадетский оратор М.С. Аджемов предупреждал думцев: «Я боюсь, что когда исполнительная власть окажется в будущем не на высоте, то она всю вину за это свалит на вас и ваших представителей»[7]. Вместо этого в целях правильного контроля предлагалось сделать Думу постоянной и создать специальную комиссию по контролю за совещанием. Однако законопроект был спешно принят в варианте, предложенным докладчиком Н.В. Савичем.
Началась борьба за определение состава совещаний. Разработчики законопроекта предлагали сделать их по преимуществу общественными и ввести в Особое совещание по обороне 10 членов от Государственного совета и Государственной думы, а также 4 представителя от недавно созданных военно-промышленных комитетов (подконтрольных прогрессистам) и по 1 - от Всероссийского земского союза и Всероссийского союза городов. Кадеты пошли на заведомо невыполнимое популистское требование введения в совещание представителей от рабочих. При этом, они предлагали избирать их не от ВПК (чтобы те не оказались ставленниками промышленников), а от больничных касс - единственных существующих рабочих организаций. Эти планы вызвали гнев московских прогрессистов. «Утро России» опубликовало статью «Политика мелких уколов», в которой разносило «земско-дворянскую Думу» за принятое решение. Несмотря на введение представительства буржуазии, прогрессисты делали совершенно демагогический вывод: «Из двух зол - промышленник или рабочий - промышленник в глазах Думы явился злом большим»[8]. Прогрессисты, наоборот, предложили увеличить представительство ВПК до 7 представителей, в том числе 2 - от рабочих. Однако октябристы настаивали на своем, к тому же вообще выступили против рабочего представительства. В результате кадеты предпочли поддержать их предложение, чем увеличивать влияние военно-промышленных комитетов. 141 голосом против 138 прошло предложение октябристов[9]. Общественным представителям отводилось 26 из 37 мест в Особом совещании по обороне, 19 из 31 - в Особом совещании по топливу, 16 из 33 - в Особом совещании по перевозкам, 16 из 26 - в Особом совещании по продовольствию. В результате выборов оппозиция, с учетом представителей общественных организаций, осталась в меньшинстве в трех совещаниях, но в наиболее важном ОСО обеспечила себе большинство мест[10]. После того, как кадеты согласились на вхождение представителей палат в Особые совещания, они рассматривали это прежде всего как политический шаг и способность оказывать влияние на правительство хотя бы в такой форме (неслучайно, несмотря на выход прогрессистов из состава совещаний осенью 1915 г. и постоянные кадетские заявления о невозможности делового сотрудничества с властью, их представители не покинули совещаний вплоть до революции)[11].
После прохождения через Думу законопроекта об Особых совещаниях трудности в ее работе становились все более ощутимыми. Подготовка законопроектов требовала времени и сил и приносила минимальную политическую выгоду. Кадеты требовали сокращения комиссионной работы. Кадет В.А. Маклаков призывал сократить число комиссий и их состав, ускорить подготовку законов. «Каждый пропущенный день Думу компрометирует», - говорил он на общем собрании[12]. Между тем, в августе (русские войска оставляли Варшаву) политический кризис достиг своего апогея. Левое крыло кадетской партии (в основном москвичи - кн. Д.И. Шаховской, П.П. Гронский, Н.В. Некрасов) не солидаризируясь с прогрессистами, тем не менее, поддержало идею коалиции. Созданное Милюковым на июньской конференции хрупкое единство Центрального комитета затрещало. 11 августа Шаховской поставил вопрос о коалиции на заседании Московского отделения ЦК. По поводу участия кадетов в коалиционном министерстве он заявил: «Мы не откажемся, когда нам его предложат. Но сами себя не выдвигаем». Польский представитель А.Р. Ледницкий высказался еще более радикально: «Положение наст[олько] запутано и опасно, что если нам сейчас предложат, надо отказаться. Спасти [страну] мы не можем, крах неизбежен, и мы ваши [правительства - Ф.Г.] ошибки расхлебывать не желаем. Лучше дать им погибнуть и потом уже строить свое». Пользующийся в партии авторитетом Ф.Ф. Кокошкин отверг панические настроения, но подтвердил: «Мы предлагать свои услуги не должны. В Думе нет условий для к.-д. министерства. Страна также не кадетская». Дальнейшее обсуждение показало ту большую степень растерянности, в какой оказались московские кадеты под влиянием происходивших событий. Они так и не смогли определить кандидатуру, которую могли бы поддержать в качестве претендента в премьеры. Через несколько дней на заседании ЦК обсуждалась кандидатура лидера Земского союза кн. Г.Е. Львова. Представители общественных организаций, ссылаясь на знание положения дел, выступали против немедленного создания общественного кабинета. «Львов произвел впечатление человека, томящегося в ожидании, что власть его не минует. Было бы больно его сейчас в министерство, надо сначала пережить промежуточное министерство, которое обязательно провалится», - говорил Н.И. Астров. Так или иначе, разговоры о взятии власти оставались разговорами. Львов не был подлинно кадетской кандидатурой, скорее его выдвижение было попыткой московских кадетов хотя бы частично удержать в своих руках политическое влияние партии. «Ни ЦК, ни фракция Народной Свободы [кадетская фракция - Ф.Г.] не стоят на высоте, которая диктуется нынешним положением страны», - отмечал Шаховской. Петроградские (думские) кадеты кандидатуру Львова не поддерживали. «Кандидатура эта не партийная, и отношение Львова к партии Народной Свободы не дружелюбное, а скорее опасливое», - отмечали П.Н. Милюков и Ф.И. Родичев[13]. Однако лучшая с точки зрения тактики кандидатура у П.Н. Милюкова все же имелась. В то время, как настроения октябристского большинства Думы под влиянием военных поражений резко накренились влево, к формуле «министерства доверия», кадеты ожидали шагов власти. В этот момент, летом 1915 г., интересы прогрессивного крыла правительства и руководящего ядра кадетской партии пересеклись; П.Н. Милюков оказался вынужденным союзником Кривошеина.
Александр Васильевич Кривошеин к этому времени был безусловным лидером правительства. В его планы уже с лета 1914 г. входило идти на уступки общественным организациям, а затем - организовать дружественное большинство в Думе и Гос. Совете с целью разделения ответственности и формирования нового кабинета с участием общественных деятелей по его, Кривошеина, усмотрению. Будущий премьер предлагал создать объединенный кабинет (с правом председателя присутствовать на докладах министров), провести частичную амнистию, уравнение в правах национальностей, ввести волостное земство, наделить землей семьи военнослужащих[14]. По свидетельству В.И. Гурко, А.В. Кривошеин имел «принципиальное согласие государя» на формирование собственного кабинета[15]. Предполагалось ввести в Совет министров ряд общественных деятелей - октябристов и прогрессистов, представителей капитала и общественных организаций. Кадеты для Кривошеина были слишком левыми; в правительстве они были ему не нужны, но это не исключало возможности сговориться с ними в Думе. В августе Кривошеин, по-видимому, уже сделал основную ставку на кадетов, не стремившихся войти в правительство, поскольку вовсе не желал удовлетворять непомерные амбиции весьма неуступчивых Гучкова или Родзянко[16].
Умеренная оппозиция в Государственном совете была естественным союзником прогрессивных бюрократов. Ее фактическим лидером стал возглавлявший кружок внепартийного объединения Государственного совета Владимир Иосифович Гурко, бывший товарищ министра внутренних дел при П.А. Столыпине и вышедший в отставку по причине крупного финансового скандала. Перешедший в ряды общественности, он был избран в Государственный совет от тверского земства. Человек министерских амбиций, умный и одновременно решительный, он подхватил идею межпалатного объединения (т.н. Прогрессивного блока). Члены Государственного совета поддерживали идею бюрократического кабинета. Петроградские кадеты, со своей стороны, сознавали неспособность сформировать кабинет, но, подобно Кривошеину и Гурко, очень не хотели, чтобы за это брались Родзянко или Гучков. Бюрократия была все же предпочтительнее.
Итак, в августе 1915 г. большинство фракций Государственной думы (исключая крайне правых и крайне левых)[17] и три группы Государственного совета[18] оказались заинтересованы в создании межпалатного объединения. Вопрос стоял лишь о его целях и задачах, но это и был основной вопрос. 6 августа в столичном ресторане «Контан» состоялась первая встреча лидеров советских групп гр. В.В. Меллер-Закомельского, М.А. Стаховича, В.И. Гурко и М.М. Ковалевского с представителями Думы П.Н. Милюковым, гр. В.А. Бобринским, И.Н. Ефремовым, В.В. Шульгиным и П.Н. Крупенским, который, кроме того, являлся доверенным лицом Кривошеина[19]. Уже на следующей встрече представителей парламентских фракций и групп 11-12 августа на квартире Ковалевского выяснилось значительное расхождение в путях его решения. Мнения членов Государственного совета оказались даже более резкими, а предлагаемые в такой политической ситуации меры - более радикальными. В.И. Гурко, выразив сильное недовольство положением на фронте, предложил реальные переговоры с правительством о дележе власти. «Общественная власть должна обладать исключительной силой. Она должна принять ответственность. ... Эта сильная власть - власть лиц, а не учреждений и законов. Дело в некоем лице, которое возьмет полную ответственность и выберет себе лиц. ... «Ответственный», «полуответственный» - вопросы теории. Единственное, что нас может объединить - определить пути и способы дойти до цели - поставить у руля правления подходящего человека [выделено в тексте - Ф.Г.]», - убеждал он. При этом, законодательная программа как таковая его не интересовала, так как ее реализация в условиях войны (в отличие от краткосрочных чрезвычайных мер) была невозможна.
Кн. А.Д. Оболенский (группа центра Государственного совета) возразил Гурко, он предложил обратить внимание на программу подобного кабинета: «мы не в силах их остановить личным воздействием, запросами». Вопрос о мерах поднял и П.Н. Милюков. Кадеты, в отличие от Гурко, демонстративно (и совершенно доктринерски) настаивали на органических реформах. «Спешное проведение волостной реформы предупредит анархию», - заявлял А.И. Шингарев. По его мнению, «отрицательная программа должна идти сначала, чтобы очистить атмосферу» (имелась в виду амнистия и отмена национальных ограничений). Кроме того, он требовал не только «уничтожить отрицательные явления», но и выставить «положительную» программу. Кадетские предложения поддержали А.С. Ермолов и гр. Д.А. Олсуфьев (группа центра Государственного совета). Лишь И.Н. Ефремов выступил против обсуждения программы и призвал добиваться смены правительства, однако его призыв остался втуне. Популизм его был настолько очевиден, что серьезно его предложение не рассматривалось (впрочем, прогрессисты и не отстаивали своей позиции, вверяя инициативу кадетам). «Петиция о смене правительства - начало революции», - сказал В.А. Маклаков. Он предложил думским и советским деятелям компромисс: отказаться от общественного кабинета и «найти людей, которые не имели бы на себе клейма недоверия». Гурко согласился на обсуждение отрицательной программы - в расчете на сближение с кадетами. Кадеты шли на дальнейшие переговоры не только с целью добиться «министерства доверия», но и для того, чтобы продлить думскую сессию[20].
Между тем, события на фронте, в Ставке и Совете министров развивались стремительно: под влиянием военных поражений император принял на себя верховное командование и отставил популярного в общественных кругах вел. кн. Николая Николаевича, чем вызвал не только недовольство либерального лагеря, но и неслыханный доселе коллективный протест министров (т.н. «министерскую забастовку»). Кроме того, в столице появились слухи о близком создании в палатах консервативного «черного» блока, в качестве противовеса Прогрессивному[21]. Представители Государственного совета были настолько заинтересованы в достижении соглашения с кадетами, что пошли на обсуждение программы будущего блока еще до того, как были определены его цели. Советские представители, прежде всего Гурко, оказались даже более компетентными при обсуждении конкретных пунктов программы. «Власть, опирающаяся на народное доверие» стала ее главным требованием. Для создания такой власти были необходимы учреждение объединенного кабинета «из лиц, пользующихся доверием страны и согласившихся с законодательными учреждениями относительно выполнения в ближайший срок определенной программы» и «решительное изменение... приемов управления, основывающихся на недоверии к общественной самодеятельности». «Решительное изменение» подразумевало «проведение начал законности в управлении», устранение двоевластия военной и гражданской властей, смену состава местной администрации и «сохранение внутреннего мира между национальностями и классами». За громкой декларативностью скрывалось стремление добиться приемлемого состава правительства.
Кадеты хотели подчеркнуть декларативный характер программы, ее направленность достижение в империи «социального мира». Поэтому отрицательная программа в документе шла в первую очередь и носила развернутый характер: политическая и религиозная амнистия, отмена ограничений для национальностей (поляков, евреев, финнов; дарование польской автономии и восстановление финляндской), конфессий и рабочих (прекращение преследований за партийную принадлежность, свобода профсоюзов), стеснений для печати. Кадеты были согласны на неопределенность формулировок (из первоначального варианта, написанного Милюковым, исключалось конкретное требование возвращения из Сибири арестованных в ноябре 1914 г. за антивоенную агитацию депутатов - большевиков; сглаживалась излишняя ультимативность) в обмен на видимость широты требуемых мер; так им даже удалось добиться внесения «еврейского пункта» (уравнение иудеев в правах с прочими конфессиями), хотя и обозначенного в совершенно неопределенной фразе[22]. Органические реформы, предусмотренные в программе, носили по тем временам весьма значительный характер, но вопрос об их реализации повисал в воздухе: даже у кадетов, которые так добивались этих реформ, как известно, были подготовлены далеко не все соответствующие законопроекты. Поэтому обсуждение этих требований[23] прошло быстро и безболезненно. «Хотя волостное земство имеет отделенное отношение к победе, но нужно подчеркнуть внутренний мир», - признавал националист-прогрессист А.И. Савенко[24]. Большинство других требований имели то же значение, в то время, как многие насущные вопросы (например, борьба с дороговизной) в программе отражения не нашли. В целом, это было, по словам прогрессиста кн. С.П. Мансырева, «типичнейшее соглашательство с довольно прозрачными кивками то направо, то налево»[25].
На совещаниях так и не удалось определить предназначения документа. Члены Государственного совета выступали против его опубликования, по их мысли она должна была стать основой переговоров с министрами. Однако кадеты и прогрессисты выделяли прежде всего ее декларативный аспект. Ефремов предложил обратиться с ним к верховной власти. «Документ направлен к массе, а не к правительству», - заявил 15 августа П.Н. Милюков. Вопрос о назначении программы блока оказался наиболее спорным и фактически не был разрешен. На одном из последующих заседаний Милюков отметил: «Документ теперь существует независимо от употребления». Тем самым, давалось понять, что он будет использован так, как сочтет нужным кадетское руководство[26]. Через три дня он был опубликован московскими газетами, еще через день - столичными[27].
Главным требованием Прогрессивного блока стал, таким образом, пункт о «министерстве доверия». Под ним каждый понимал свое. Для прогрессистов это требование было недостаточным именно в силу его неопределенности. Однако по той же причине оно устраивало представителей Государственного совета, которые намеревались выставить его лишь при закулисных торгах с властью. Кадетские лидеры, прежде всего Милюков, вели тройную игру. Во-первых, разъясняя свою позицию в переговорах с прогрессистами, а также при общении с левым крылом партии и местными организациями они трактовали его как «ступеньку» на пути к будущему «ответственному министерству»[28]. При желании лозунг приобретал радикальный демагогический характер. Как утверждали «Русские ведомости», «Время «благожелательных людей» и словесных заявлений о «доверии к обществу» [со стороны власти - Ф.Г.] прошло. Пора переменить самую постановку вопроса о «доверии». Речь сейчас должна идти не о «доверии к стране», а о «доверии страны»»[29]. 21 августа «Речь» писала: «В теории лозунг «министерства общественного доверия» вовсе не исключает возможности, что таковым окажется, отчасти или вполне, и министерство бюрократического происхождения. Однако же, на практике все подобные возможности, связывавшиеся с теми или другими определенными именами, постепенно исключаются a posteriori, путем печального опыта». Один из основных защитников Прогрессивного блока в кадетском руководстве А.С. Изгоев в то же время полагал, что время «уступок», которые можно было бы «урвать», пользуясь поражениями, вообще завершилось: «Россия созрела для реформ... Уступки, лицемерно, со скрежетом зубовным отпускаемые с тем, чтобы вернуть их при первом удобном случае прямо или обходным путем, только вредны, ...они развращают и общество и власть. ... Необходимо искренно проникнуться словами высочайше предназначенного «к руководству» доклада гр. Витте, что «Россия переросла формы существующего строя»»[30].
Во-вторых, в глазах правого крыла нового блока кадеты могли выглядеть как отказавшиеся на время войны от своих партийных лозунгов и соблювшие клятву «священного единения». «Не о «борьбе за власть» сейчас идет речь, а о борьбе за Россию», - возвещали «Русские ведомости»[31]. Это возымело действие. «Только энтузиазм патриотизма приводит в одну армию, ставит под одно знамя Гучкова и Милюкова, твердого и умного Шульгина, Шидловского, Крупенского с такими сильными и талантливыми противниками, как Василий Маклаков...» - говорил М.А. Стахович на экстренном собрании орловского губернского земства в сентябре 1915 г.[32] ЦК октябристов также приветствовал Прогрессивный блок и выразил ему пожелание «сохранить свою роль организации, вносящей умиротворение в стране»[33].
Наконец, в-третьих, данный лозунг реально не означал уменьшения кадетских амбиций: его реализация позволяла кадетам сохранить позиции до тех пор, пока не пришло их время (а в том, что оно придет, сомнений, конечно, не было!), и не допустить до власти конкурентов. Поэтому самым главным для них являлось незамедлительное создание «министерства доверия» из среды бюрократии. Неслучайно также то, что его состав в среде оппозиции так и не был определен. Все циркулировавшие в то время списки не были согласованы, никто и не ставил тогда перед собой такой конкретной задачи.
Таким образом, предложенная Милюковым формула «министерства общественного доверия» была столь же виртуозной в смысле тактики, сколь и неопределенной. В силу этого она устраивала всех блокистов (прогрессистов удалось уговорить) и даже прогрессивное крыло Совета министров. «Приходится... впервые в России нащупывать способы соглашения между политическими мировоззрениями, еще вчера ведшими непримиримую борьбу, приходится точно соизмерять делаемые уступки с достигаемым политическим результатом», - писала «Речь»[34]. Неопределенность оставляла всем сторонам известную свободу маневра. Однако в полной мере она была использована лишь кадетами. В их руках был сильный козырь: ведь именно они оказались главной организующей силой в блоке. Прогрессивный блок, по воспоминаниям В.А. Маклакова, стал «кульминационным проявлением государственного смысла нашей либеральной общественностью и, в частности, кадетской партией»[35]. Кадеты добились опубликования декларации блока. Они уступили умеренным пункты программы, но это была иллюзорная уступка. «Кадеты - партия людей чересчур практичных в политике, чтобы дать оставить себя за дверьми блока из-за чрезмерного ригоризма программы. И в этой «игре на крепкие нервы» они встретили слишком слабого партнера...» - писала консервативная газета «Новое время», комментируя возникновение блока[36]. «Мы приковали кадет к минимальной программе... Так сказать, оторвали их от революционной идеологии, свели дело к пустякам. Но кадеты, с другой стороны, вовлекли нас в борьбу за власть...» - признавал В.В. Шульгин. Сам он считал это неравноценным обменом...[37]
Возникновение межпалатного объединения в таком виде уже могло создать дополнительную угрозу государственному порядку. 24 августа на Совете министров был поставлен вопрос о роспуске Думы. Кривошеин поставил вопрос о дальнейшем правительственном курсе: «Нельзя дольше держаться серединки. Надо действовать в ту или в другую сторону»[38]. Министры пришли к выводу о том, что окончательное решение должно быть принято после переговоров с созданным блоком. 27 августа состоялась встреча представителей блока с министрами П.А. Харитоновым, кн. Н.Б. Щербатовым, А.А. Хвостовым и кн. В.Н. Шаховским. Она была сразу заявлена обеими сторонами как «исключительно информационная». Значение встречи снижалось еще и тем, что выполнение требований блока Милюков сразу поставил в прямую зависимость от состава правительства, давая понять, что нынешнее правительство на «доверие» рассчитывать не может. После этого все предложения думцев сводились к мысли о необходимости громких декларативных шагов (например, отставок министров) или носили лишь общий рекомендательный характер (устранение двоевластия военной и гражданской властей из управления). Милюков прочел министрам настоящую лекцию о пагубном характере двоевластия, но не мог дать конкретных советов его преодолеть. К тому же, на совещании выяснились внутренние противоречия блока по вопросам амнистии и польской автономии[39]. Министры соглашались с отдельными соображениями депутатов, но те постоянно отмечали свое требование смены правительства. В результате разговора не получилось. Предпринятые Милюковым шаги были направлены на срыв всяких закулисных сделок. Они достигли своих целей: блок предстал перед министрами как нестройное собрание с четко не определенными, но весьма далеко идущими амбициями. Как говорил впоследствии Милюков, для зачинателей блока в среде прогрессивной бюрократии очень скоро «выяснилось, что «прогрессивный блок» не то орудие, которое они хотят создать»[40]. С таким объединением вести переговоры было невозможно, но и конфликтовать не стоило. Необходимо было распускать Думу, но при сохранении максимальной благожелательности к ее большинству. Встреча, в целом, успокоила министров, как заключил кн. Щербатов, «теперь можно надеяться, что роспуск пройдет более гладко»[41].
3 сентября Дума была распущена и предпочла разойтись в полном молчании. Кадеты продолжали ориентироваться на Кривошеина. Власть знала об этом и делала вывод о том, что кадеты готовы на уступки[42], но это было не так. Будущее оставалось неопределенным и это требовало сохранения видимой умеренности и Прогрессивного блока как базы для дальнейших переговоров и политической борьбы. 6 сентября на частном совещании либеральных общественных деятелей Милюков так объяснял принципы новой тактики: «Парламентский блок имеет все шансы сохраниться в качестве действующей организации... Участие в блоке для умеренных элементов явится политическим воспитанием... в дальнейшем они пойдут на более решительные изменения»[43]. Так и произошло: парламентское объединение сохранило свое положение центрального звена оппозиции вплоть до Февральской революции, лидеры блока вошли в революционное Временное правительство.
В историографии нередко утверждалось, что важнейшей целью Прогрессивного блока было «предотвращение революции». Известный историк А.Я. Аврех даже определил блок как «контрреволюционный союз на базе политического status quo»[44]. С этим нельзя согласиться. Каковы же тогда были реальные задачи Прогрессивного блока? Ответ на вопрос можно дать, лишь прояснив предварительно другой вопрос - об «авторстве» блока. Иногда оно приписывается А.В. Кривошеину. По этому поводу «Речь» (правда уже после его отставки) писала: «Быть может, при самом зарождении парламентского блока, ...А.В. Кривошеин мог почувствовать, что его время, наконец, наступило. Но достаточно было блоку осознать себя, чтобы сразу же оказалось, что кандидатура А.В. Кривошеина, которая все время казалась еще преждевременной, вдруг оказалась запоздавшей. Он был обойден и оставлен позади, - и иначе не могло быть, ибо политическая позиция А.В. Кривошеина есть позиция неустойчивого равновесия. Позиции более прочные и устойчивые лежат или позади, или впереди. И когда общественный организм вышел из состояния покоя, он неизбежно пройдет мимо этой неизбежной точки, чтобы достигнуть нового равновесия»[45]. О самом Кривошеине его современник замечал: «Он бесспорно очень умный человек. Жаль, что он разменивается на мелкую монету. Правда, при всем его старании ему никак не удается стать крупной монетой и как-то все выходит «по усам текло, да в рот не попало»»[46]. А.В. Кривошеин, мастер кулуарной интриги, в широкомасштабной политической игре, где преимущество заведомо было на стороне либеральной оппозиции, потерпел полное поражение. Оно было почти предуказано: создание межпалатного объединения оказалось в руках В.И. Гурко и П.Н. Милюкова, каждый из которых для власти был фигурой одиозной. Намечавшийся «триумвират» в лучшем случае мог быть лишь краткосрочной сделкой давних политических противников-антагонистов с диаметрально противоположными целями. Но и такой возможности не представилось, поскольку был реализован более реалистичный и адекватный русской политической традиции вариант. В противном случае военное поражение и революция могли произойти и в 1915 году...
Будучи изначально (в проекте) порождением кривошеинских замыслов[47], Прогрессивный блок возник в результате тактического соглашения думского большинства с отдельными представителями левого крыла Государственного совета, где инициаторами выступили последние, но именно думцы играли основную роль. И все же ощутимого успеха добились лишь кадетские лидеры. События августа 1915 г. развивались прежде всего по сценарию Милюкова. Можно признать, что «августовская партия» оказалась наиболее удачно сыгранной за всю политическую карьеру этого гения тактики. Думское большинство вынуждено было признать кадетское лидерство в новорожденном блоке именно в силу их способности к тактическим ходам и четкому формулированию требований «настоящего момента». По общему мнению, блок стал апогеем кадетского влияния. Конечно, будучи весьма неопределенным соглашением весьма разнородных сил, он мог возникнуть и существовать лишь благодаря внешним обстоятельствам - войне, тяжелому социальному положению в стране, но самое главное, благодаря кризису и отсутствию политического курса у государственной власти.
Умеренные с помощью кадетов рассчитывали достичь соглашения с бюрократией о дележе власти; они не могли добиться этого в одиночку (без доверия к ним правительства они были еще слабее кадетов). Умеренные питали иллюзии о силе и поправении кадетов. Однако цели кадетов в действительности были иными. Никакой готовности идти на союз с властью у них не было. Участие кадетов в переговорах с умеренными также стало признанием неспособности действовать в одиночку и опасения упустить инициативу в борьбе за влияние на власть. Но в итоге кадеты не пошли на закулисные переговоры и предпочли открытое обращение к стране. Возглавив Прогрессивный блок, они вновь захватили казалось бы давно, со времен Первой революции, упущенную инициативу в оппозиционном движении; а, обращаясь с декларацией напрямую к стране (даже не к верховной власти), кадеты тем самым срывали всякие переговоры, которые не смогли бы провести удачно, и, к тому же, завоевывали прочный авторитет в глазах всей патриотически настроенной общественности. Не способные к организации власти, кадеты сделали все, чтобы не допустить до нее своих конкурентов, сорвать октябристский вариант ограниченной политической реформы и прогрессистские устремления утвердить «ответственное министерство (которое было бы ответственно прежде всего перед октябристским большинством Думы). Поэтому они фактически выступили сторонниками сохранения старого порядка. Ни реальный раздел власти и ответственности (в виде коалиции), ни открыто антиправительственная риторика в это время их не устраивали, поскольку сил на это у них не было. В августе они смогли победить в борьбе за общественное мнение, «оседлав» всеобщее недовольство правительством. Кадеты пытались добиться максимальной возможности влиять на дальнейшие правительственные шаги. Не власть, но реальное влияние на власть; руководство, но без принятия ответственности - предел мечтаний кадетских лидеров летом 1915 года. В истории с организацией Прогрессивного блока проявился все тот же кадетский «почерк», что и при обсуждении законопроекта об Особых совещаниях, он же потом четко обозначится в отношении к революционному Временному правительству. Платой за завоевание лидерства в оппозиционной среде было дальнейшее усугубление политического кризиса, выведение его на качественно новый уровень открытой борьбы с властью.
Прогрессивный блок в кадетском исполнении стал безответственной инициативой с расчетом на завоевание популярности в стране и податливость власти. Политика Милюкова в период рождения блока была деструктивной и демагогичной, направленной на срыв любых соглашений с властью, и потому вовсе не исключавшей в будущем более радикальную тактику. Кадеты не шли на сговор еще и потому, что были уверены в неизбежности послевоенной революции - независимо от того, пойдет ли власть на компромисс с оппозицией или нет. Сработала старая тактика: отказываясь от переговоров с скомпрометированным правительством, кадеты оказывались «чисты» перед неизбежной революцией. Прогрессивный блок в милюковской редакции фактически предотвращал органическую политическую реформу (а также менее вероятную мирную политическую революцию), но не мог быть препятствием на пути широкой социальной революции. П.Н. Милюкову можно было вернуть его слова о «неустойчивом равновесии», сказанных в адрес Кривошеина. Кадетская тактика делала их самих заложниками той «пугачевщины», которую они всегда доктринально отрицали.
[1] Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ). Ф.102. ДП ОО. Оп.265. Д.1028. Л.1182. К.Э. Линдеман - Е.Е. Нольтейну, 22 августа 1915 г.
[2] Глинка Я.В. Одиннадцать лет в Государственной думе. 1906-1917. Дневник и воспоминания. М.,2001. С.139, 143.
[3] ГА РФ. Ф.102. ДП ОО. Оп.265. Д.1031. Л.604. Д.М. Щепкин - А.М. Щепкиной, 8 августа 1915 г.; Глинка Я.В. Ук.соч., с.143.
[4] Напр.: Дякин В.С. Русская буржуазия и царизм в годы первой мировой войны. 1914-1917. Л.,1967. С.83; Черменский Е.Д. IV Государственная дума и свержение царизма в России. М.,1976. С.138.
[5] В историографии утвердилось мнение о том, что требование «министерства доверия» было шагом назад для кадетов и отказом от требования политической реформы и создания ответственного перед парламентом правительства (Черменский Е.Д. Ук.соч., с.138; Дякин В.С. Ук.соч., с.82; Аврех А.Я. Распад третьеиюньской системы. М.,1985. С.44. и др.).
[6] Съезды и конференции конституционно-демократической партии. В 3 т. Отв. ред. В.В. Шелохаев. М.,2000. Т.3 (кн.1). С.124.
[7] Государственная дума. Созыв IV. Сессия IV. Стенографические отчеты. В 4 т. Пг.,1915-1916. Стб.265.
[8] Утро России, 1 августа 1915 г.
[9] Государственная дума... Стб.313-322, 339-345.
[10] Сомов С.А. Создание Особых совещаний и «Прогрессивный блок» (август 1915 г.) // Проблемы отечественной истории. Сборник статей аспирантов и соискателей Института истории СССР. М.,1973. С.284-294.
[11] Протоколы ЦК и заграничных групп конституционно-демократической партии. В 6 т. Т.3. Отв. ред. В.В. Шелохаев. М.,1998. С.196-197; ГА РФ. Ф.579. Оп.1. Д.738.
[12] Государственная дума... Стб.356-357.
[13] Протоколы... С.147-149, 157, 160-161.
[14] Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф.1571. Оп.1. Д.245. Л.66, 80-80об.; Российский государственный архив литературы и искусства (РГАЛИ). Ф.389. Оп.1. Д.45. Л.11об.
[15] Совет министров Российской империи в годы Первой мировой войны (записи заседаний и переписка). Спб.,1999. С.484. В.И. Гурко - А.Н. Яхонтову, 1 декабря 1925 г.
[16] «Как бы нам не дожить до того, что министерство Родзянко будет нам казаться якорем спасения», - с опаской писал Кривошеину думец-центрист гр. В.В. Мусин-Пушкин (РГИА. Ф.1571. Оп.1. Д.290. Л.26. Гр. В.В. Мусин-Пушкин - А.В. Кривошеину, б/д (июнь 1915 г.)).
[17] Кадеты (54 депутата), прогрессисты (38), октябристы (22), земцы-октябристы (60), группа центра (34), националисты-прогрессисты (28); всего - 236 (из 397) членов Думы.
[18] Группа центра (63 члена), кружок внепартийного объединения (15 членов) и академическая группа (12 членов); всего - 90 (из 191 присутствующего) членов Совета.
[19] Гурко В.И. Черты и силуэты прошлого. Правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника. М.,2000. С.685-686.
[20] Прогрессивный блок в 1915-1917 гг. // Красный архив. 1932. №1-2(50-51). С.122-126.
[21] Бородин А.П. Государственный совет России (1906-1917). Киров,1999. С.144-148.
[22] Красный архив. 1932. №1-2 (50-51). С.126-136.
[23] Законодательство, имеющее «тесное отношение» к обороне, снабжению армии, обеспечению раненых и беженцев; уравнение в правах крестьян, реформа городского самоуправления и земства, введение земства на окраинах, введение мирового суда, законы о земских и городских съездах и союзах, кооперативах, отдыхе торговых служащих, материальном положении почтово-телеграфных служащих, бессрочное продление трезвости, устав о ревизии.
[24] Красный архив. 1932. №1-2(50-51) С.133.
[25] Мансырев С.П. Мои воспоминания о Государственной думе // Историк и современник. Вып.3. Берлин,1922. С.13. Популизм и нереалистичность программы отмечает М.Ф. Хэмм (Hamm M.F. Liberal politics in wartime Russia An analisis of Progressive bloc // Slav. Review. 1974. V.33. №3. P.461).
[26] Красный архив. 1932. №1-2(50-51). С.133-135, 137-144.
[27] Утро России, 25 августа 1915 г.; Речь, 26 августа 1915 г.
[28] Буржуазия накануне Февральской революции. Сб. док. и мат. под ред. Б.Б. Граве. М.-Л.,1927. С.94; Съезды и конференции... С.124; ГА РФ. Ф.579. Оп.1. Д.386. Л.11-12.
[29] Русские ведомости, 15 августа 1915 г.
[30] Русская мысль.1915. №11. С.149-150.
[31] Русские ведомости, 2 сентября 1915 г. См. также: IV Государственная дума. Фракция Народной Свободы. «Военные» сессии. 24 июля 1914 г. - 3 сентября 1915 г. Пг.,1916. С.41.
[32] Русская мысль. 1915. №10. С.128.
[33] ГА РФ. Ф.579. Оп.1. Д.1290. Л.2.
[34] Речь, 21 августа 1915 г.
[35] Маклаков В.А. II Государственная дума: воспоминания современника. Париж, (1939). С.202.
[36] Новое время, 29 августа 1915 г.
[37] Шульгин В.В. Годы. Дни. 1920. М.,1990. С.425.
[38] Яхонтов А.Н. Тяжелые дни. Секретные заседания Совета министров 16 июля - 2 сентября 1915 года // Архив русской революции. Под ред. И.В. Гессена (АРР). Кн.9. Т.18. М.,1993. С.101-105.
[39] Красный архив. 1932. №1-2(50-51). С.145-149.
[40] Падение царского режима. Стенографический отчет допросов Верховной следственной комиссии. В 7 т. Под ред. П.Е. Щеголева. М.-Л.,1926. Т.6. С.316.
[41] Яхонтов А.Н. Ук.соч. // АРР. Кн.9. Т.18. С.120, 123-124.
[42] Буржуазия... С.55.
[43] ГА РФ. Ф.102. ДП ОО. Оп.245. 1915. Д.27.ч.46. Л.39.
[44] Аврех А.Я. Ук.соч., с.58.
[45] Речь, 28 октября 1915 г.
[46] ГА РФ. Ф.102. ДП ОО. Оп.265. Д.1060. Л.1017. С.А. Панчулидзев (правый, управляющий архивом Государственного совета) - Н.Б. Панчулидзевой, 10 ноября 1916 г.
[47] Даже П.Н. Милюков вполне допускал мысль о том, что первоначально инициатива могла исходить от А.В. Кривошеина (Падение царского режима... Т.6. С.316).
Опубликовано: Вестник Московского университета. Серия 12.
Политические науки. 2002. № 5. С. 70-87.
Материал для публикации на сайте "Западная Русь" предоставлен автором