Аврутин, Анатолий. Из цикла «Письма в Россию»

Автор: Аврутин, Анатолий.

 

Произведения Анатолия Аврутина, лауреата многих литературных премий, с 2006—2007 учебного года включены в программу средних школ Беларуси. И вполне заслуженно. Некоторые его стихотворения достойны того, чтобы их выучить наизусть.

 

Анатолий Аврутин как-то сказал: «красота мир, увы, не спасла. И вряд ли спасет. Современная масс-литература являет собой суррогат жизни, поэтому увлекаются ею те, у кого жизнь не удалась. Настоящее же слово необходимо человеку с настоящей душой. И чтение хорошей книги дело такое же интимное, как любовь…»

***

По пыльной Отчизне, где стылые дуют ветра,

Где вечно забыты суровой судьбины уроки,

Бредем и бредем мы… И кто-то нам шепчет: «Пора!

Пора просыпаться… Земные кончаются сроки…»

 

Алёнушка-мати! Россия… Унижен и мал

Здесь каждый, кто смеет отравной воды не напиться.

Иванушка-братец, напившись, козленочком стал,

А сколько отравы в других затаилось копытцах?

 

Здесь сипло и нудно скрежещет забытый ветряк

И лица в окошечках, будто бы лики с иконы –

Морщиночки-русла от слез не просохнут никак,

И взгляд исподлобья, испуганный, но просветленный.

 

Здесь чудится медленным птицы беспечный полет,

Светило в протоку стекает тягуче и рдяно.

Поется и плачется целую ночь напролет,

И запах медвяный… Над росами запах медвяный.

 

Дорога раскисла, но нужно идти до конца.

Дойти… Захлебнуться… И снова начать с середины.

Кончается осень… Кружат золотые сердца…

И лёт лебединый… Над Родиной лёт лебединый…

 

***

 

Оступившись на собственной тени,

Тихо вскрикну… И вновь оступлюсь.

И целую Отчизну в колени,

И обидеть при этом боюсь.

 

Встану… Искрами цвета металла

Смачно брызнет роса из-под ног.

Где Отчизна меня целовала,

Там на теле то шрам, то ожог.

 

Не стону, не гляжу с укоризной,

Ничего не прошу, наконец.

Столько раз поцелован Отчизной,

Что все тело – огромный рубец.

 

Знаю, бьют и не блудного сына –

Не виновен, а это вина.

Но Отчизна ни в чем не повинна,

Потому, что Отчизна она.

 

 

***

 

Поля и лес… И снова лес и поле…

Да божьим гласом – молния вдали.

Здесь помнят этот клич: «Земля и воля!»,

Хоть вышло, что ни воли, ни земли.

 

Так испокон. В мечтах – «Отцы и дети»,

Онегин от любви к Татьяне пьян.

А в станционном гаденьком буфете

«Прекрасной Даме» жаждется стакан.

 

Наивный Достоевский… Боже, боже,

К чему пришли мы и куда идем,

Коль вовсе не Раскольников, но тоже

Старухе в темя метит топором?

 

А дедка бабке шепчет: «Слезы вытри,

Потянем репку, это -- по уму.

Не то, глядишь, потопит лже-Димитрий

Россию, что похожа на Муму».

 

 

***

 

Не со щитом, так хоть на щит…

Средь росной рани

О чем там иволга кричит

На поле брани?

 

Неужто, вовсе ни о чем,

Как на погосте?

Где тот, что шел сюда с мечом? –

Истлели кости.

 

Хоть сечь опять сменяет сечь,

Но с нами Боже!

Где тот, что только точит меч?—

Истлеет тоже.

 

А следом – новая напасть,

Жить не успеешь…

Вон тот родился, чтоб напасть –

Расти… Истлеешь…

 

Опять идут за татью тать,

Гремя в тумане.

И нету времени вспахать

То поле брани.

 

Не всякий павший – знаменит…

У раздорожья

О чем там иволга кричит?--

Так птичка ж божья…

 

 

 

***

 

День солнечно светел, но есть увяданья печать

В чуть никнущих кронах, где в гнезда свилась укоризна.

Неужто Отчизна дана, чтоб над нею стонать,

Неужто без стонов Отчизна – уже не Отчизна?

 

Зеленые вспышки пронзают полночную хмарь,

В моей Беларуси о них говорят «бліскавіцы».

И что-то тревожит, как предка тревожило встарь,

И выглядит дивно, хоть нечему, вроде, дивиться.

 

Всё спутало время… У времени странный отсчет –

Его понимают лишь старцы да малые дети:

Грачи прилетели… А им уже скоро в отлет…

Ребенок родился, чтоб юность свою не заметить.

 

Вот так и ведется… Так истинно… Так испокон.

Я тихую тайну в душе заскорузлой лелею,

Чтоб голос Отчизны услышать сквозь сумрак времен,

И, охнув, уйти навсегда, незамеченным ею…

 

***

 

О, Родина, ты мой нательный крест,

Мой крест сосновый в горькую годину.

И первая любовь… И благовест…

И поздний взлет… И ранние седины…

 

О, как же ты мучительно-добра

К тем, для кого ты – главное на свете:

Здесь дыбы, пытки, плети, топора

Достойны только любящие дети.

 

А кто тебя насиловал и жег,

Те значатся в названьях улиц наших,

Как будто нет Руси, а есть чертог,

Где вместо «русский» -- лающее «рашен».

 

Как будто бы из всех родимых мест

Родимый дух ушел в слепые дали.

Как будто бы с груди нательный крест

Лихие люди в бешенстве сорвали…

 

 

***

М.

 

Слились, мой ангел, даль и близь

На узком фланге.

И горечь с горечью слились

Опять, мой ангел.

 

А я не ведал, что кричать

Не вправе души,

Когда, мой ангел, тьма опять

И в горле сушит.

 

Когда сгорает, не взойдя,

В ночи светило.

Когда, мой ангел, тень дождя –

Мои чернила.

 

И зря шепчу во тьме сквозной

Судьбе-обманке:

«Все это было не со мной…»

Со мной, мой ангел…

 

***

 

Не закрыта калитка…

И мох на осклизлых поленьях.

На пустом огороде

разросся сухой бересклет…

Всё тревожит строка,

Что «есть женщины в русских селеньях»…

Но пустуют селенья,

и женщин в них, в общем-то, нет.

 

У столетней старухи

Белесые, редкие брови,

И бесцветный платочек

опущен до самых бровей.

Но осталось навек,

Что «коня на скаку остановит…»

Две-три клячи понурых…

А где ж вы видали коней?..

 

Поржавели поля,

Сколь у Бога дождя ни просили.

Даже птенчику птица

и та не прикажет: «Лети!..»

И горячим июлем

Всё избы горят по России,

Ибо некому стало

в горящую избу войти…

 

***

 

Среди снегов, средь мертвенного гула,

Что кровь и стон являют напоказ,

Вдруг опустилось вскинутое дуло,

И я увидел нечто вроде глаз.

 

И посреди растерзанной юдоли,

Где уж стрелять – так весело стрелять,

В зрачках мелькнуло нечто вроде боли,

Чтобы смениться яростью опять.

 

И вскрикнул он… Неверные колени

Вспороли снег, нахраписто и зло.

Качнулась даль… И нечто вроде тени

Навек легло на грубое чело.

 

Курился дым… Тропа вилась отлого.

Ненужный выстрел треснул наугад.

Погас огонь… И некто вроде Бога

Все это знал столетия назад.

 

***

 

Знакомый давний бросил:

«Ты – не ловкий…

Ну, что стихи?..

Чего с них нынче взять?..»

Он в Грецию поехал по путевке,

Моя мечта –

в Элладе побывать.

Так и живем…

Кричу, а он не слышит.

Былое что? Его не ворошу.

Он «Господин»

с заглавной буквы пишет,

А я-- с заглавной –

«Родина» пишу…

 

***

 

Вновь темнеет… Резко… Скоро…

Оставляя за плечами

Нечто, полное простора,

Нечто, полное печали.

 

В пруд нырнешь… Коснутся горла

Две звезды щербатым краем

Там, где ива распростерла

Ветви, пахнущие маем.

 

И всплывает по спирали

Из-за сумрачного бора

Нечто, полное печали,

Нечто, полное простора.

 

Да беззвучно раздается

В золотистое предранье:

«Только тем и воздается,

Кто не жаждет воздаянья…»

 

И все смотришь без укора,

Осознав себя едва ли,

В нечто, полное простора,

В нечто, полное печали…

 

***

 

И предо мною люди в белом

Поставят бледную свечу.

Александр Блок

 

Снега или снеги? Теней вереницы…

Неузнанной птицы медлительный лёт…

В такие часы – лишь рыдать да молиться,

Но губы не шепчут, слеза не течет.

 

Неровная стёжка… То кочка, то яма.

И томик под мышкою… В бренности дней

Я тоже придумал Прекрасную Даму –

Еще не известно, какая чудней.

 

Как долго до этого строчки молчали,

Душа обмелела до самого дна…

Я тоже послал бы ей розу в бокале,

Но роза моя ей совсем не нужна.

 

Бокал разобью… Отложу полотенце,

Не помня – родился какого числа?..

Я тоже бы принял чужого младенца,

Когда бы младенца она принесла.

 

А приняв бы – понял, что время не лечит,

Изранит, а после – кричи не кричи,

Хоть кто-то всё носит мне бледные свечи,

А после до хрипа рыдает в ночи…

 

 

***

 

Теснятся, толкаются думы и звуки,

Дробятся на капельки в сизой дали,

А некто неистовый и бледнорукий

Всё смотрит, чтоб истину не увели.

 

Следит и не знает, а что за причина

Проснуться, почувствовав как никогда,

Что день за оконцем мигает повинно

И в жуткую стынь закипает вода.

 

Мне этой водой никогда не напиться…

Лишь помнить, что всходы и сроки губя,

Мелькает в просторе безвестная птица –

Иль вместе с тобою, иль вместо тебя.

 

***

 

Век Золотой… Как мне милы:

Лорнет незрячий,

Интрижки, влюбчивость, балы…

Там Пушкин плачет.

 

Пирушка… Вещие слова

Ночного спора.

Там Баратынский – голова,

А, может, Бора…

 

Японская… В шинелях – зал.

Всё о высоком.

То век Серебряный настал –

С Мариной, с Блоком.

 

Там свет, хоть страшно бытиё –

Террор отныне.

Грядет «Возмездие»* за всё,

«Anno Domini»**

 

Там блеск изысканнейших строк,

Свет истин нервный…

Но век двадцатый перетек

В век двадцать первый.

 

Вновь – всё иное, мир иной,

Не те основы.

Век не Серебряный, другой –

Цинкогробовый.

 

Но под березкой, средь тревог,

Забыв про пушки,

В слезах пацан… Как поздний Блок…

Как ранний Пушкин…

 

* Возмездие -- поэма А.Блока

** AnnoDomini -- сборник А. Ахматовой







***

Куда?.. Зачем?.. Дорога не проста…

Все рухнет, если плача и ликуя,

Отчаявшись, не в губы, а в уста

Тебя впервые в жизни поцелую.

 

И сразу станет вялою рука,

Погаснут очи, снова став глазами…

И на себя взглянув издалека,

Мы все порвем, что связывалось нами.

 

И мне – во тьму…

И образ твой – во мгле…

И не осмелясь правды испугаться,

Вдруг захрипишь… К явлению в стекле

Вовек зарекшись взглядом прикасаться.

 

***

 

Вновь спешу сквозь этот полдень знойный,

Чуть касаясь истины рукой.

Все спокойно… Внешне все спокойно…

Оттого в душе и непокой.

 

Почему-то чудится – за домом,

Где кустов кривая полоса,

О чужом, тревожном, незнакомом

Всё бубнят чужие голоса…

 

А с веревки, тянущей вдогонку

Полотенец ласковую суть,

Утащили детскую пеленку,

Чтоб в нее отрепья завернуть.

 

Скучно, пёс? Давай  с тобой повоем!

Все равно ведь жизни третья треть

Между беспокойством и покоем

Не научит разницу узреть.

 

***

 

Ну да, она еще ребенок,

К чему ей взрослая тоска,

Что днем, и в полночь, и спросонок

Трепещет жилкой у виска?

 

Ну да, она еще по-детски

Грызет орешки, кривит рот,

И горочка скорлупок грецких

На шатком столике растет.

 

Всё так… Быть может, повзрослевшей,

И ей приснится этот зал,

Где человек с улыбкой грешной

Ей что-то тайное сказал.

 

Проснется… Разбросает вещи…

И с мужем сделавшись резка,

Заплачет, чувствуя – трепещет

Шальная жилка у виска.

 

 

***

Когда в ночи высокий голос

Стократ озвучит тишину,

Да так, чтоб полночь раскололась

На две частицы и одну;

Да так, чтоб медленное тело,

Не озаренное луной,

Вдоль стенки нехотя осело,

Побелку выровняв спиной

Там, где становятся прозрачней

Все эти грезы наяву…

Ты вдруг услышишь поезд дачный,

И плач… И речку… И траву…

И вдруг поймешь, что эта млечность

Не зря манила в мир иной,

И что берет начало Вечность

Вот в этой рощице сквозной,

Ютящейся за краем поля,

Твою подлунность сторожа.

И только воля… воля… воля,

Где были тело и душа.

 

***

 

Всё жизнь… Ничто не виновато…

Но что-то странно обожжет

Меня, бредущего к закату,

Тебя, спешащую на взлет…

 

Так ослепятся неминуче,

Чтоб разлететься навсегда,

Звезда, катящаяся с кручи,

И в кручу мчащая звезда.

 

***

 

День отгорит. Сомнение пройдет.

Иным аршином жизнь тебя измерит.

Вновь кто-то – исповедуясь – солжет,

И кровной клятве кто-то не поверит.

 

Иной простор… Иные времена…

Надушенных платков теперь не дарят.

Здесь каждый знал, что отчая страна

В лицо – солжет, но в спину – не ударит.

 

А что же ныне? Как ни повернись,

А все равно удар получишь в спину.

Жизнь Родины?.. Где Родина, где жизнь? –

Понять хотя бы в смертную годину.

 

И ту годину нет, не торопя,

Себе б сказать, хоть свет давно не светел:

«Пусть Родина ударила тебя,

Но ты ударом в спину не ответил…»

 

***

 

О чем теперь жалеть? Напрасные труды!

Усталая вода… Давно забытый гений.

В просевших берегах – усталость от воды,

В несделанных шагах – иссушенность коленей.

 

Что время? – лишь часы, ушедшие на ложь.

Что песни? – сквозь века напрасные скитальцы.

И время пролетит, и песен не поймешь,

И гений – лишь вода, скользящая сквозь пальцы.

 

Как сумрачно светить! Как холодно гореть!

Как просто! – ощущать себя грядущим тленом.

Твой голос золотой – не более, чем медь,

Лишь отсвет роковой в пожарище смятенном.

 

А дальше? – Пустота! А дальше? – Непокой!

Ни образов… Ни дат… Одни пустые лица.

Лишь тень твоя торчит с протянутой рукой,

Средь тлена и тоски боясь пошевелиться.

 

***

 

Всевышний голос изобрел,

Всевышний изобрел дыханье,

Чтоб взгляд до взгляда снизошел,

А слезы сделались рыданьем.

 

Всё так… Но нету ничего.

Господен образ в небе тает,

Рыданье голос отняло,

А взгляд дыхания лишает…

 

 

***

 

Когда мы вновь научимся читать

И разум снова истины захочет,

Обычный день, что скомкан и всклокочен,

Вдруг по-иному станем понимать.

 

Изучим тренье… Сядем над костром.

Забудем бездуховные проблемы.

О как же мы так долго были немы?

А тут, глядишь, и лук изобретем…

 

 

***

 

По белизне неслышно ускользая,

Неслышно растворяясь в белизне,

Пронзает вены музыка немая,

Больною кровью слышима вдвойне.

 

И вопреки тоске и непогоде,

И самому дыханью вопреки,

Неясный звук пришел и не уходит,

А остальные звуки – далеки.

 

Неясный звук… Он слышится без пенья,

Пугая мрак загадкою двойной:

Когда душа становится прозреньем,

Когда прозренье сделалось душой?

Анатолий Аврутин

Уважаемые посетители!
На сайте закрыта возможность регистрации пользователей и комментирования статей.
Но чтобы были видны комментарии под статьями прошлых лет оставлен модуль, отвечающий за функцию комментирования. Поскольку модуль сохранен, то Вы видите это сообщение.