Когда читаешь Валентину Поликанину, виден зрелый мастер русского слова. В ее строках глубокий смысл и высокие чувства.
Это добрая лирика философа, каким становится только сильный духом человек, познавший сердцем всю горькую правду жизни, и не переставший любить эту жизнь.
Редакция сайта «Западная Русь» советует неторопливо прочесть стихи Валентины Поликаниной, и проникнуться ее поэзией.
Это многим поможет…
* * *
Еще печет. Не отболело…
Не стерлось сумраком ночным.
Оттенки серого на белом
Так удивительно точны.
Еще немного лихорадит.
Еще не выстужен соблазн.
Еще невинности тетради
Так далеко до грешных глаз.
Еще бессловье дразнит жестом
Разгоряченности у рта.
Еще на тайну совершенства
Скупая смотрит немота.
* * *
Завяжи мне глаза… Я иначе тебя не забуду.
Столько память хранит, сколько выпадет ей на роду.
Завяжи мне глаза, и тогда я беспомощной буду,
И в круженье людском заблужусь, и тебя не найду.
Завяжи мне глаза... Пусть закончится наша коррида:
От истерзанной раны до сжатого болью плеча.
Завяжи мне глаза, чтобы я потеряла из виду
Все, что в мире есть ты: и улыбку твою, и печаль.
Завяжи мне глаза… Пусть смеются надменные лица.
Пусть друзья не узнают: я лишняя в этой гурьбе.
Завяжи мне глаза, чтобы я, как подбитая птица,
Не смогла пролететь и мгновенье навстречу тебе.
* * *
Пуст мамин дом. В дверях затвор непрочен.
Но образ чистый светел, как всегда.
И смотрят мамы праведные очи
Сквозь жизнь и смерть на все твои года,
На почерк твой, что рвется безутешно
В надгробных начертаньях сжечь вину,
На твой надрыв, на твой приезд поспешный,
На волосы твои, на седину…
Хлебнешь печали, лишь беды не трогай.
Все души ходят к близким напрямик.
И ты, почуяв позднюю тревогу,
Прозреешь – и увидишь в тот же миг,
Что зло растет из трещины убогой,
Что грешный мир теряется во мгле,
А мать идет над грязною дорогой –
По воздуху идет, не по земле.
Идет она, как светоч, как спасенье,
Над горестным смешеньем черных вод,
От Рождества идет до Вознесенья –
Плечами подпирая небосвод.
* * *
Живем не так, встречаемся не с теми,
Не то творим, душою не горим,
Не те умом затрагиваем темы,
Не те слова друг другу говорим.
Легко бранимся, миримся натужно,
Скитаясь в одиночестве своем,
И лишь о Том, кто нам и вправду нужен,
За пять минут до смерти узнаем.
* * *
Памяти ушедших друзей
Еще душа не отлетела:
Ее грехи не отцвели,
Еще она кружит над телом,
Над белым саваном земли;
Еще спешит всмотреться в лица:
Ей не мерещатся враги;
Еще, как раненая птица,
Кромсает воздух на круги
И ткет, невидимая людям,
Кайму к небесному рядну;
Еще она болит и любит
Всех ближних, чувствуя вину;
Еще глядит в земное братство,
Пускаясь в безоглядный плач;
Еще стремится разобраться
В своих зигзагах неудач;
Еще она полна раденья
К твоей душе – и держит речь
В твоих полночных сновиденьях,
Тебя спеша предостеречь;
Еще, как белый пароходик,
К причалу силится пристать;
Еще по дружбе в дом заходит
С тобой о жизни поболтать.
Гришка
И пришло время думать о «завтра»…
Отсверкали шальные огни,
Отгремели ракетные залпы,
Отодвинулись страшные дни.
Гришка, ставший от горя суровей,
Поседев за войну, отощав,
От чахоточных лет нездоровья
В бане душу свою очищал.
И мечтал, хоть «наград и не стоил»,
Чтоб война, зарастая травой,
Никогда не сошла чернотою
На сибирскую землю его;
Чтоб могла эта чудо-землица
Хлеб родить и надежду давать;
Чтоб сумел он трудом насладиться,
А не, сидя в углу, горевать;
Чтобы ладить с душой дорогою,
Как когда-то в былые года;
Чтобы знать, что с одною ногою
Он еще, брат ты мой, хоть куда;
Чтоб жена, так привычно и просто,
Отодвинула сотни тревог,
Чтоб упали тяжелые косы
На скупые ладони его;
Чтоб огонь закудрявился в печке,
Чтоб понять, что из пекла – был зван;
Чтоб надеть ей на палец колечко,
Чтобы первенца звали – Иван.
* * *
В поднебесье темно, и еще петухи не пропели.
Загорелась стыдом в тихом сердце виновная треть…
Оглянуться назад – и увидеть блуждающий пепел,
Устремиться вперед – и над будущим пеплом сгореть.
Раздвоились пути, нет возницы, и лошадь стреножат.
Умножает грехи, как морщины, земная юдоль.
И куда понести эту тяжкую горькую ношу,
Чтоб суметь заглушить эту адскую черную боль?
В колыбели ночей пеленающий сон беспробудней,
В пробужденье от сна отрешенность проста и чиста.
От креста до перста – километры распнувшихся будней,
От молитвы до сердца – кровавая вечность Христа.
* * *
Пока я с тобою, покуда
Жива я -- и ночью, и днем,
О, творчество, ежесекундно
Пульсируешь в сердце моем.
Лампадкою путь освещаешь,
Стоишь за распятым Христом,
То пряником сладким прельщаешь,
То бьешь беспощадно кнутом,
То руки жжешь, странно блистая,
То колешь ступни на ходу,
То силишься тихо истаять,
То вновь застываешь во льду.
О, творчество -- поиски счастья!
Как будто бы жизнь пролегла
От левого края запястья
До правого края стола.
* * *
Есть слово, ощущенье, запах
И забытье, что жизнь – пиры…
Поэзия – прорыв внезапный
В иные, высшие миры.
И трепет рук, и щек горенье,
И дух – свеча в полночный час…
Поэзия – миг сотворенья
Земли, давно живущей в нас.
* * *
Слово – творчество. Слово – венец,
Завершение мысли, огласка.
Слово – выкормыш. Слово – птенец:
Ртом согрет и дыханьем обласкан.
Слово – выход на свет. Слово – свет,
Звездный импульс мерцающей точки.
Слово – словно у дерева ветвь.
Все слова – население в строчке.
Слово – следствие. Слово – печать.
Можно впитывать – можно отторгнуть.
Затаившийся гнев у плеча –
Захлебнувшийся кратер восторга.
Слово – тождество действию, цель,
Поводырь, указательный палец.
Слово – кружево, замкнутость, цепь,
Узелочек на долгую память.
Слово – пепел пожарищ, зола,
Камень в сердце, прокисшая брага,
Если слово на службе у зла,
И зерно – если служит во благо.
* * *
Мы живем, отражаясь в колодезной глуби свободы,
Хоть в унынье времен неизбежность нельзя обминуть,
И с трудом постигаем земные законы природы,
И поверить легко, и нельзя седину обмануть.
Но когда серой пылью в часах спеленаются стрелки
И отпустим на волю пугливых своих голубей,
Станут: слаще – словарь, отстраненнее – мира проделки,
Небо – ниже, синей, запредельная даль – голубей.
Не ропщи на судьбу, мы к ее похвалам не готовы.
Затеряться б, как в чаще, в ее прописном букваре.
Мы еще прикоснемся к магической зыбкости слова,
Мы еще загадаем: проснуться на сонной заре.
И пока нам сопутствует ветер, на солнце румяном
Зреет колос любви, цветом полнятся радуг слои,
Пусть еще удлинится рассвет мой неспешным туманом,
Пусть еще упадут сотни звезд на ладони твои.
* * *
Волнует музыка в ночи,
Волнуясь, что еще живая.
Она пришла. Она звучит.
Она ответа ожидает.
А эта музыка – метель.
А эта музыка – разлука.
В какой безлунной суете
Она свои теряла звуки?
Настало бремя вещих снов,
И ночь переплела коренья.
И время зрелое, как сноп,
Тяжелым падает прозреньем.
* * *
Памяти мамы
В немоте, отвлеченно,
С горьким прошлым в ладу,
Ты приходишь сквозь черный
Коридор – в мой недуг.
Гладишь нежной рукою,
Проникаешь в мой бред,
Чтоб душевным покоем
Затушить сотню бед.
Я борюсь с лихорадкой
И кричу ей: «Долой!»,
И ликую украдкой:
Ты вернулась домой.
Одного и желаю –
Пить, а сон – как вода.
В этом сне ты – живая,
Как всегда, как тогда…
Но уходишь – сквозь двери,
Под мерцающий свод,
Дав мне повод поверить
В твой последний уход.
Осень
Надела рыжую оправу
На близорукие леса
И старые седые травы,
Дохнула холодом в глаза,
Вошла в глубинные коренья
Веков запутанных и дней,
Переходя на говоренье
Созревших жестами ветвей,
И, переплыв часов запруду,
Стекает в реку, не спеша,
Где ветер комкает простуду
В сухих суставах камыша.
* * *
Вот взять бы зависть… да на вынос,
Отпеть бы на глазах у всех…
Ведь даже первый друг не вынес
Твой непредвиденный успех.
Не находя себе покоя,
Вбирая чувств девятый вал,
Ушел в безмолвие глухое:
Ни слова правды, ни похвал…
Уже не ищет он свиданья,
А ты, как прежде, высока:
Ища молчанью оправданье,
Наивно ждешь его звонка.
* * *
Земля заигралась в цветное лото,
Удачны уловы.
Но осень ускорила шаг золотой,
И холодно слову.
И скоро, как парусник, бедный листок
От дома отчалит,
И станет наш мир, как листок, одинок,
Как время, печален.
И скоро дожди, становясь все сильней,
Пройдут – пилигримы –
От сизых галактик до серых теней –
Сквозь вечность и мимо.
Охватят всю землю, что так озорна,
И взором окинут;
Печальным воронам печали зерна
Печально подкинут.
О том, кто не понят, о том, кто убит,
Дожди посудачат –
От всхлипов мгновенных, минутных обид –
До горького плача.
По свету идя, нарожают дождей,
Неспешных, глубоких,
Загонят в дома нелюдимых людей,
Уставших от склоки,
И мне принесут беспокойную весть
Дожди-побратимы:
Не будет, как было, не будет, как есть,
Все невозвратимо.
Размокнет тропинка, что к детству ведет,
К дорогам смоленским.
И будет казаться: с рожденья идет
Дождь этот вселенский.
ДОМИК В ОРЛОВЩИНЕ
Бревенчатый домик. И кто бы туда ни пришел,
Всем бабушка, плача в подол, говорила о сыне.
Но было же, было и мне в доме том хорошо,
Где счастье глядело в окошко глазами косыми.
И серый колодец, и деда отчаянный взмах –
Все там же, на том же, судьбой заколдованном, месте.
Вздыхает корова, и овцы белеют впотьмах,
И сонные куры кудахчут на сонном насесте.
Деревня Орловщина. Сорок годков до весны,
Где запахом яблок и меда пропитанный вечер.
Все было, как милость. Теперь возвращается в сны,
Где я – малолетка, упрямый смешной человечек,
Где время рожденья – июль в васильковом венце,
И в душное сено прыжки под крутыми стогами.
Я вновь просыпаюсь с улыбкой на бледном лице –
И бабушка ходит над тестом святыми кругами.
Мирская дорога – сомненье, разлом и раскол.
Но память о детстве сияюще непогрешима.
Бревенчатый домик, и сад, и кривой частокол –
На нем до сих пор еще чистые сохнут кувшины.
* * *
Все к жизни приложимо: вздох, рывок,
Дорог судьбы натянутые тросы,
Осенний воздух, сада островок,
Да желтых дней рассыпанное просо;
Внезапно возникающая мысль,
Готовая развиться до Вселенной;
Стихи и проза, время, вечность, смысл,
Покой души и горсть земли нетленной.
И явь, что дарит встречи на лету,
И неземные сны голов упрямых,
И промысел: знать эту, а не ту,
Скупое «жду», распахнутое «мама».
И сердце-друг в кругу друзей иных,
И сердце-недруг, горестный и меткий,
Мельканье лун да в книгах путевых
По-детски непутевые заметки.
* * *
Оттолкнешься спиной от напутствия,
Обмахнешь стылым ветром виски;
Снова сузится мир до предчувствия,
До колючей сердечной тоски.
Поспешишь за советами к творчеству,
Что живет за сутулостью плеч.
Отрезвишься слезой одиночества
От похмелья навязчивых встреч.
Зачерпнешь из волшебного короба,
Но опять за душой ни гроша.
Заторопишься к поезду скорому
А уедешь всего лишь на шаг.
И, как маятник в старой обители,
Обрастешь суетой до ночей,
Где, смеясь, путеводные зрители
Наблюдают за спешкой твоей.
* * *
Отцу
Молотком по железу всю ночь кто-то бешено лязгал…
Это сон, это бред, а быть может, последний урок.
Наглоталась душа впечатлений мирских под завязку –
И завязла в слезах на распутье кровавых дорог.
Это боль твоя, боль: навернётся – и снова отпрянет.
Как ты жил, кто ты был?.. Это тела тяжелый упрек,
Что судьба – не пиры, на здоровье не съеденный пряник:
Все чужим отдавал, а себе только крохи сберег.
Это память твоя – всех минувших мытарств заводила –
Закружила все дни, завязала узлом, что есть сил.
Там любил и страдал, там лишь горе по нервам бродило,
Там знакомы все подвиги, что у беды не просил.
Это жизнь твоя, жизнь! Шепчет, медлит, не хочет разлуки.
Это годы ушедшие ночью вернулись опять.
Это дождь твой седой: не поддаться б на ложные звуки.
Это лес твой грибной: не набраться бы ложных опят.
Это стройки конец, это падают грузно стропила.
Все, что в жизни нашел, – на спине, под худым рюкзаком.
Это время, отец, для спасенья души наступило.
Соверши этот подвиг, который еще не знаком.
* * *
Все по наитию, все по наитию:
Вздохи, шаги, остановки, открытия,
Сны, откровения, слезы, стихи,
В вечный покой ледяное отплытие,
Спаянность плеч и дождей со стрехи.
Не позабудется, не позабудется…
Все, что уснуло в душе, все разбудится
Скорбным стаканом, унылым вином.
Жаркое сердце печалью остудится.
Прошлое – нынешним горько осудится:
Вечно чужое – на вечно родном.
* * *
И будет ночь, и будет высший миг
Желающим взлететь не понарошку,
И будем мы, и будет этот мир –
Как вечный хлеб, разделенный на крошки.
И будет гром хлестать со всех сторон,
Закаркивая вороном, по-птичьи
Крылом стегая занятый перрон,
По-броуновски злой и хаотичный.
И будет важен мне пустяк любой,
И будет ветер рвать зонты и души,
И боль живую, как твоя любовь,
Тяжелое сомненье не задушит.
И будет дождь, как небо голубой,
Чтоб после, размывая дни и числа,
Над перепутьем, над моей судьбой
Насмешливая радуга повисла.
И прошлое не порастет быльем,
Грядущее не станет аномально,
И будет день, как чистое белье,
Хрустящее от белизны крахмальной.
* * *
Все тот же мир. Все та ж первооснова.
Все тот же запах лавра от венца.
И вечный круг магического слова
Все так же манит бедные сердца.
Все та же боль, что нам дала природа.
Все то же безоглядное «прости».
Все тот же путь в стремленье к повороту.
Все те же остановки на пути.
* * *
И взгляд утомленней, и дышится чаще,
И с прошлым уже не идешь на пари…
И пришлых ночей непролазные чащи
Сомненьем исхлещут до красной зари…
И – века жестокость, и – мира немилость…
Но – первой ожившей травиночки нить…
Но – солнце от чистой слезы отразилось…
Но – проблеск внезапный: желание жить.
* * *
Когда из копоти и сажи
Восстанет дух, сказав: «Живи!»,
Одна любовь тебе подскажет,
Что люд замешан на любви.
На ближних муку вымещая
И глядя в завтрашнюю синь,
Поймешь: одна любовь вмещает
Все заповеди – до «Аминь».
Когда прозреешь, как Исайя,
Но мир твой душу не спасет,
Одна любовь, не угасая,
Тебя на крыльях понесет.
А в век всемирного разлада,
Где каждый смертен и раним,
Одной любви всего и надо,
Чтоб оправдаться перед Ним.