Юрий Михайлович Сапожков, несмотря на то, что уже полвека живет в Белоруссии -- поэт, безусловно, русский. Прежде всего -- по поэтической традиции. В так называемой "поэзии мысли", когда глубина осознания явления сочетается с виртуозностью авторского письма, ему трудно сыскать равных. А еще Юрий Сапожков -- вдумчивый и глубокий критик, большой знаток и ценитель поэзии, что подтверждается таким удивительным примером.
Поэт Евгений Евтушенко, книга которого некоторое время назад готовилась к выпуску в минском издательстве "Литература и Искусство", именно Юрия Михайловича попросил составить ее.. Что Ю.Сапожков и исполнил с блеском...
***
Недавно в моей жизни произошло удивительное событие: я летал во сне! Такого не случалось уже лет 60, и вдруг, разбежавшись, я легко оторвался от земли, распростер руки и полетел. Потрясающее чувство реальности и естественности происходящего, физическое ощущение потоков воздуха снизу, которые тебя держат и влекут, куда ты пожелаешь. Подо мной лежал не замечающий меня город, затем появились равнодушные поля, луга, скептические леса и танцующие под музыку ветра реки. Впервые в жизни я чувствовал себя по-настоящему счастливым. Господи, что Ты сделал со мной! Проснувшись, я не мог поверить, что праздник свободы и собственного могущества исчез, словно и не было. Я лежал в своей меблированной берлоге, на своей скучной постели и, даже не вставая, каждой клеткой ощущал ненавистный вес своего тела. И стал думать. Что это было со мной? Смерть? И над бренным миром летала моя душа? Любовь, вставшая из гроба? Счастливо написанное стихотворение? Но это было бы лишь мгновенным воспарением над собой. Насмешка дьявола, показавшая тебе, что мог бы человек дай ему Бог крылья?
С этими мыслями вскоре сел я за свою биографию, за сообщение о себе тем читателям, которые захотят прочесть мои стихи. И мне вспомнилось, как однажды, в детстве, я поймал стрижа. Рассмотрев птицу как следует, особенно поразили слишком длинные крылья, я вышел на луг и положил ее в траву. Стриж рванулся, но не мог подняться. Мешала трава. Тогда он побежал, норовя выскочить на открытое место. Приминая и срезая тимофеевку, он все-таки нашел среди ее высоких стеблей плешинку, разогнался и, подпрыгнув, взмыл в небо. Я не знаю ни одного из знакомых мне писателей и поэтов, которые могли бы посвятить себя всецело литературе, отдаться ее небу. Нет, все мы работаем, служим, зарабатываем деньги, стараясь прокормить себя и свою семью. Все мы стрижи, всем нам мешают силки будней. А книги, которые мы перечисляем в своих биографиях, свидетельствуют лишь о том, что иногда стрижу удается взлететь. А тому, кто долго не пишет или совсем отчаялся выбраться из какого-нибудь аира болотного заземленных дней, да пусть дарует ему Бог полетать во сне.
Автор
Расплата
Я птиц любил.
А их ловили кошки.
Но кошки ластились,
и я им все прощал.
Скворечни вешал, не жалел и крошек,
Но все же птиц и небо предавал.
И вот итог моих ошибок прежних:
Сам ненароком когти проглядел.
Живу один, пустой, как та скворечня,
В которую никто не прилетел.
Точка невозврата
Уйти от старых берегов,
Как уходил уже когда-то...
Есть в обиходе моряков
Понятье — точка невозврата.
Теперь уже в последний раз!
Что впереди — успех, утрата?
Есть в жизни каждого из нас
Такая точка невозврата.
И, как ни медли, предстоит
Тебе решить — что ложь, что свято,
Расслышать, что душа велит
Пред этой точкой невозврата.
Когда назад уже не сметь,
И время надвое разъято.
И что-то гонит, как на смерть,
Тебя за точку невозврата.
Отец
Отец мой там, где листьев всхлипы
Над свежекрашенной оградой,
Отец мой там, где корни липы
Вчера обрублены лопатой,
День новый ясной мыслью начат:
Там холодно, темно и влажно.
Но там отец, и это значит,
Что уходить туда не страшно.
Наталье Гончаровой
Я камня на неё не поднимал.
Не убивал язвительною речью.
Поймите, наконец,-- на Чёрной речке
Ведь он её под пулей оправдал!
Наедине подумайте об этом.
И острый камень да минует цель.
Не суесловьте о жене поэта:
Он вас не может вызвать на дуэль.
Дни рождения
Незримая есть в жизни полоса,
Подвластная закону ускорения,
Когда очередные дни рождения
Начнут мелькать, как спицы колеса.
Становится вместительней твой дом,
Обильнее питьё и угощение.
А разговор о возрасте твоём
Искусен, будто мостик над ущельем...
Ночная тишина
Жизнь катится, чуть прогибая оси.
Сентябрь, октябрь, ноябрь на перелом.
В который раз уже трёхтомник осени
Выходит в свет огромным тиражом.
Вновь так желанна в городе большом
Мысль о побеге в деревеньку дальнюю –
Там звуки носят мягкие сандалии
Или бесшумно бродят босиком.
Очнулся дождь и перешел на шепот.
Он что-то шепчет мне о ноябре.
Морозец ночью сможет ли заштопать
Зияющие лужи во дворе?
Я привожу в порядок мысли давние
По праву возраста...
Я очень тороплюсь:
Вдруг, как минер, не выполнив задания,
На тишине бессониц подорвусь!
Какая ночь!
С одной звездой-пробоиной.
Мне говорил знакомый старшина:
«Страшна, конечно, тишина до боя.
Страшнее — после боя тишина...»
Жизнь катится...
Завещание отца
Меня бессмертьем Родина
Посмертно наградила.
Отверстие для ордена
Мне пуля просверлила.
Жизнь принимал в открытую,
И встретил смерть не в спину.
Шинель свою пробитую
Прошу отдать я сыну.
Испытанная, давняя
Примета мне известна:
Не быть двум попаданиям
В одно и то же место.
Море
Грустное, конечно, это дело —
Уезжать в хорошую погоду.
Море к нам ещё не охладело,
Но последний раз мы входим в воду.
Что ж, прощай.
Горячей солью буден
Душу бередит уже и полнит.
Грустно, что мы море не забудем
Так же, как оно нас не запомнит.
***
Твои уже недетские успехи
Я принимать и понимать устал.
Мне остаётся в том искать утехи,
Что я в тебе утехи не искал.
Нет, не искал. Что это за нелепость
Брать приступом уловок и речей?
Ведь красота, она совсем не крепость —
Не брать её, а — сдаться перед ней!
Строка
Не по томам, что на лотке
Покоятся горою,
Поэта ценят по строке,
Единственной, порою.
Миры раздумий и страстей
Она одна вбирает.
Бывает, что и жизни всей
На строчку не хватает...
Тадж Махал*
Моей матери — Покровской В.С.
В этом темном лесу,
Где всю жизнь я блуждал
Между злом и добром,
Настоящим и ложным,
Набредя провидением на Тадж Махал,
Заблудиться уже невозможно.
Драгоценными блесками мрамор цветет.
Неподкупен дозор четырех минаретов.
Бело-свадебных сводов бесплотный полет
Над Джамуной-рекой,
Над безбрежьем рассветов.
В полнолунную ночь мрамор чуть голубой.
Лебединая песня разлуки витает.
Здесь идущий на смерть
Укрепится душой.
Зло приветивший сердцем оттает.
Кто-то совесть твою вопрошает: что ты?
Как ты жил, заслужил ли прощенье?
Может, в этом и есть божий смысл красоты —
Просветление и искупленье?
Ты поймещь перед тем, как сойти в мир теней:
И тебе тот завет был наказан —
Всей любови твоей,
И всей скорби твоей
Мавзолей ты построить обязан!
Сердце людям открой, донеси и сложи
Из страданий свое мирозданье —
Завещанье;
Спасение грешной души;
Утешение и оправданье.
*Тадж Махал — выдающийся памятник
индийской архитектуры, мавзолей,
построенный в 1630-1652 годах
Шахом Джаханом своей любимой жене.
Примечание автора
Слон в Дели
На рынке среди изобилья —
Невиданный аттракцион:
Несёт свои стертые бивни
Не сдавшийся старости слон.
Весь в шрамах, подпалинах, тощий,
Наверно, глотает слюну.
С ним рядом усталый погонщик
Канючит:
— Подайте слону.
А утром приходят газеты.
Читаешь про нашу страну,
И вдруг вспоминается это:
— Подайте, подайте слону...
Кактус
В полуподвальной комнате моей,
Украшенной потеками и мохом
В домах, которым уготован снос,
(Дешевый угол для студента — благо),
Вдруг выбросил пронзительный цветок
На жабу чахлую похожий кактус.
Под кожей бородавчатой его
Свершилась тайна накопленья света,
Соединенья животворных сил
И превращенья их в пурпурную звезду,
Что осветила грязный подоконник.
А, может, это вовсе не звезда, а рупор
Того, что человеку не дано услышать?
А, может, это раковина уха
Природы, не могущей нас понять?
Смущенный красотою безрассудства
Торжествовать свой одиночный залп
По плесени липучей и обильной,
Я думал о себе, о том, как я живу...
Так ночь прошла, и тоненькая кисть
Под тяжестью сосуда ослабела.
Цветок накренился, сомкнулись лепестки,
Как веки сонные, и острые шипы
На стебельке бессильно подобрели.
И снова кактус стал почтенной жабой,
Страдающей одышкой без воды.
***
Принимаю полной мерой
От любви твоей такой...
Уцелев случайно в первой,
Не спасешься во второй.
Но зачем старик-философ
Мне сказал, прищурив глаз:
«Луг наш после двух покосов
Зеленеет в третий раз!»
Мысль
Трудом, терпением, судьбою —
Ее не просто заслужить.
Но овладей она тобою —
И без нее уже не жить.
Она твоя, но ты не веришь.
С ревнивым стариком сравним,
Ее приход чудесный меришь
Порочным опытом своим.
Потом, предчувствуя награду,
Сто раз заставишь лечь и встать,
И повернуться; слов наряды
Никчемные начнешь снимать,
Шепча, что лучше этой — нету,
А те, что были, всё не те.
...Чтобы потом пустить по свету
В ее прекрасной наготе.
Мечта
Ты не мечтатель больше, ты мудрец.
А мудрецов мечта не занимает.
В ее страну билет — в один конец,
А вот оттуда рейсов не бывает.
Мечта от тесных вызволяет пут,
Манит к себе и небо обещает,
Да только веришь не когда зовут,
Теперь уже — когда не отпускают.
Мечту в слова боишься облекать,
Она в груди предчувствием таится.
Мечта тебя возносит к облакам...
Предоставляя самому спуститься.
***
В чем жизни смысл? Мужей ученых тьмы,
Философов, в гипотезах не робких,
Измучив жен своих (заметим в скобках —
Не долгом мужеским среди ночей,
Что было бы достойно похвалы,
Измучив гениальностью своей),
На каверзный вопрос охотно отвечают,
Умы живят и сердце иссушают.
Кто роет вглубь общественных идей,
Кто удит в глубине самопознанья.
А мой знакомый взял на воспитанье
Из жалкого приюта трех детей.
Он удивлен вопросу, он смеется,
Ему его не просто и понять:
Он говорит, что жизнь затем дается,
Чтобы ее кому-нибудь отдать.
Ворон
Жалкий старый ворон.
Хватит, полетал.
Сердце просит воли,
Да не по летам!
Было время — падал
Камнем на цыплят.
А теперь и падали
Старый ворон рад.
Черствой булки долька,
Косточка с хрящом...
В этой жизни столько
Радостей еще!
Мертвое море
Нет, невозможно без боли
Смотреть в этот мрак голубой.
Ворочают ветры на воле
Моря, здесь — пигмейский прибой!
В тяжелом соленом растворе
Ни неба, ни дна не видать.
Гнев Господа, Мертвое море.
Поэт, переставший писать!
Бессмертие
Невзгоды ищут нас усердно
Покоен будь — не обойдут.
И вот, не вынося из сердца,
Нас на плечах уже несут.
Пусть все кричит, что мы не вечны.
Но надо так стараться жить,
Чтобы никто не смог на плечи
Из сердца
нас
переложить.
***
В семнадцать — праздничная новь.
Когда тебе за тридцать — благо.
А после сорока любовь —
Души великая отвага.
Ты всем пожертвовать ей рад,
Хоть бездна жертв не возвращает.
А в шестьдесят? А в шестьдесят
Любви, я думал, не бывает.
Твоя речь
Твоя речь,
она — то, как ящерка,
лениво греется
в теплых лучиках сердца,
то — вдруг! —
испуганно
юркнет в глубокую норку,
оставив на слуху
хвостик последнего слова...
Твоя речь,
она — как узкая,
неровная тропинка,
где ослышаться — как оступиться.
Твоя речь,
она — что хворост в костре,
трещит,
когда разговор ни о чем,
и, будто последние угли,
тлеет
под сереньким пеплом сомненья,
когда говорим о важном.
Твоя речь
грациозно изгибает спинку,
как кошка,
которая тянется к ласке.
Твоя речь,
она — то убивает надежду,
то милостиво
оставляет ей жизнь.
Тогда
твои тяжкие «нет»
звучат, как шаги командора,
а осторожные «да»
ступают, как в туфлях,
которые жмут.
Но вот ты звонишь,
и я погружаюсь
в космос молчанья, —
и это тоже —
твоя речь.
***
Во владенья мои
забежал темной ночью зверёныш,
ощетинясь от страха;
видно, сбился с окольной тропы.
Темной пуговкой носа
сторожко повел несмышлёныш
и вкатился в жилище,
доверительно спрятав шипы.
Как на старости лет
привязаться опасно к живому!
Даже ком из колючек
притулишь благодарно к груди.
Днем ли спит, будто тапок,
топочет ли ночью по дому,
молоко ли засмокчет —
всё мне в радость: ведь я не один!
Я не раз и не два
провожаю гулёну до двери:
если лес — то сегодня:
завтра осень на землю падет.
Дай мне, Господи, сил
отпустить забежавшего зверя:
он меня не полюбит,
от моей же любви пропадет.
Рифмы
Как жен чужих, уводят их мои собратья.
Они и сами рады распахнуть объятья,
Как новому любовнику жена,
Что, будто первому, усердием честна.
Вот «радость-сладость» — ей за двести лет,
И на нее сам Пушкин наводил лорнет.
Но и сегодня даже, отрицать не смею,
Она как в первый раз бросается на шею.
(Бог с ними, рифмами, но две-три мысли в томе
Сыскать — что девственниц найти в публичном доме).
***
Душой предчувствуя мгновенья смертные,
Готовясь к ним, не уставал учить
Осенние уроки сокровенные,
Великую науку уходить.
Признанья слушал я исповедальные
Деревьев, и букашек, и травы...
Но час пришел сказать слова прощальные —
И вылетело все из головы.