Однажды, отвечая на вопросы анкеты журнала «Нёман», наш замечательный поэт Юрий Фатнев назвал Елену Агину лучшей русской поэтессой на просторах СНГ. Простим Юрию Сергеевичу его максимализм -- Елена Агина много лет была его женой и по сей день остается самым дорогим для него человеком… Но сказать, что в этом высказывании Мастера кроме преувеличения ничего нет -- невозможно. Поэтический мир этой хрупкой, молчаливой женщины на удивление огромен, а голос не по-женски силен.
Публикуется Елена Агина еще реже, чем посещает редакции литературных журналов. Не умеет этот человек просить за себя (за других -- иное дело!), выклянчивать публикации, самодовольно кого-то отталкивая при этом в сторону. У нее даже сборника авторского до сих пор нет -- уже который год лежит в столе, полностью готовый к печати в ожидании то ли спонсора, то ли благоволения литературных начальников для выхода в госиздательстве. Увы, и те, и другие упорно отмалчиваются. А Елена Александровна продолжает писать пронзительные русские стихи. И на жительство перебралась в село под Гомелем, где ей «доверили» местный дом культуры -- развалюху, которую она немедленно начала приводить в порядок на свой скромный заработок. Зато люди к ней льнут, интуитивно ощущая высокий свет, который излучает эта хрупкая женщина…
***
Ивану Бисеву
Брат мой сентябрь, зачем это странное время?
Кануло лето, а снегу еще рановато.
Сад по ночам отрясает сладчайшее бремя
Яблок последних с июльским густым ароматом.
Память светлеет. И ближе прозрачные дали.
Кажется, шаг лишь - и жизнь до конца прояснится.
Но холодеет. И астры почти что увяли,
А у листвы опадающей за пах корицы.
Брат мой сентябрь, беззвучный хорал листопада
Трогает больше, чем Бах в кафедральном соборе.
Жизнь паутинкой трепещет на солнце и рада
Мелочи каждой, уже не стесняясь, что вскоре
Время наступит, когда не покажется странным
Сон предпочесть неоконченным строкам сонета…
Слышишь, в саду осторожные бродят туманы
И оседают на яблоках перед рассветом.
Брат мой сентябрь, к чему все слова укоризны?
Осень все явственней в звуках пастушьей жалейки.
Хлеб на столе. И всего-то осталось от жизни --
Несколько яблок на синей садовой с камейке.
***
Вечер придет. Полистаю немного Рубцова.
Сон и усталость возьмут незаметно свое.
Веки сомкнутся. И тихо из бездны былого
Тихая родина снова меня позовет.
Тихая родина сосен немолкнущим шумом
Властно смирившая сердца надменного дрожь
Тем, что созвучен моим вечереющим думам,
Голос твой с голосом леса соснового схож.
Сонм насекомых ночных возле лампы роится.
Только лишь вздох между взмахами крыл мотылька --
Весь этот мир. И спросонок какая-то птица
Глухо кричит у протоки в кустах лозняка.
***
Поверивши судьбе и все начав сначала,
Построим тихий дом в деревне у Глушца.
Там будет жить любовь, мой пес, твоя гитара,
А рядом будет сад и сосны у крыльца.
И потихоньку жизнь наладится, и снова
Нас станут навещать из города друзья,
И я забуду боль, и призраки былого
Не потревожат нас по памяти скользя.
И, может быть, когда над кромкой леса ало,
И вечер спустится, заиндевело-сед,
Увидев свет в окне, снег отряхнет устало
И к нам зайдет на чай задумчивый сосед.
Я разолью вино домашнее в бокалы,
Вы будете курить, присев пред очагом.
Гитару ты возьмешь. И ночи будет мало
За чаем и вином, шансоном и Сайгё…
И много дней пройдет. И сменит зиму лето.
И много минет лет. И станет взрослым сад.
Состарится сосна, что над крыльцом воздета,
И память заболит, как жизнь тому назад.
И в этот самый день, сама того не зная,
Я больше не смогу тебя, мой друг, любить,
Уже не захочу ни ласки, ни вина я,
Ослабнет, задрожав, невидимая нить.
И в этот самый день все песни станут стары,
И я не подниму уже усталых век,
И тихо кану в ночь под перебор гитары
Послушать, как идет по Дятловичам снег…
***
Уличным маэстро, не дотянувшимся до вершин…
Где ни судьбы, ни родины, ни воли,
И только тень измученных дерев
Лежит на стеклах, где и вечер болен,
В тоске безлюбой истин не прозрев,
Куда идти? Какому бездорожью
Доверить эхо собственных шагов,
Чтоб поутру с похмельной зябкой дрожью
На те же круги возвратиться вновь?
И пить вино дешевое. И снова
Вверять себя сомнительной судьбе --
Творить без имени, без славы, и иного
Уже не мыслить жребия себе.
Бродяги, музыканты и поэты,
Художники и прочий смутный сброд,
Давно вам по колено воды Леты,
Не то что море… Все ж недостает
Мне вас порою, уличная фронда,
Вас, завсегдатаи грошовых кабаков,
Когда осточертеет спесь бомонда
И тупость кабинетных дураков.
Но, сломлены талантом или водкой,
Судьбой или житейской маетой,
Бредете вы нетвердою походкой
У вечности проситься на постой.
И часто заполночь, когда не ходит транспорт,
И друг за другом меркнут фонари,
Прошу луну: сестра, помедли гаснуть --
Друзья домой, быть может, не дошли…
АНАТОЛИЮ АВРУТИНУ
Памяти Антона Аношко
Анатолий Юрьевич, прости нас --
Каждый суетился о своем.
Как из божьей длани закатилась,
Став звездой, душа за окоём.
А, казалось, что судьба без края…
Как сентябрь антоновкой пропах!
Бродит осень рядом, осыпая
Яблоки и звезды впопыхах.
Бродит осень рядом. Высей горних
Все слышнее зов, что, мол, пора…
Поутру с похмелья хмурый дворник
Выметает листья со двора.
Потащусь за листьями куда-то,
Только в поле стёжка не видна.
Толя, Толя…Горестную дату
Не запить… Ни водки, ни вина
Все равно не хватит. Нам по свету
Боль нести ушедших и живых,
Чтобы искупил планиду эту
На кресте дорог распятый стих.
Ну а хочешь, в Минск приеду, что ли…
Выпьем за друзей, за эту «жисть».
Только ты прости нас, Анатолий!
Только ты, пожалуйста, держись!
***
А в общем, так, а в общем, верно --
И с приключеньями тоска.
Теребит крестик суеверно,
Стакан оставивши, рука.
И вот, скажи, чего нас гонит
Туда, за край, за окоём?
Летим стремглав, как от погони,
И странствий бедный хлеб жуем.
Добро б еще, чтоб в беге этом
Хотя б немного повезло,
И между тем и этим светом
Нас не пытало б на излом
Всё, что и так смеяться манит,
Чтоб обмануть в который раз…
Скрипят полозья… Мчатся сани,
В канаву сбрасывая нас.
Едва поднявшись, тщимся снова --
Плевать на срам и синяки.
И в вечном поиске иного
Кочуем, на помин легки.
По всем краям, в слепой надежде,
Что не напрасен этот путь.
Чтоб, всё утратив, как и прежде,
Вновь на обочине уснуть.
***
Днесь красуется весна…
Кирилла Туровский
…А днесь весна красуется, Кирилла,
И так же, как века тому назад,
Лелея небо на усталых крылах,
Вновь журавли из вырая летят.
А как тебе не хочется мгновенной
Сюда вернуться мыслью… Или дождем.
Или, развеян пылью во Вселенной,
Уже не помнишь, что и ты рожден
Был матерью счастливой в мир когда-то,
Иль хладной пыли все уже одно --
Душе, предавшей и отца, и брата,
Во веки воплощенья не дано.
Кому тебя вернуть сюда, Кирилла?
Ни Родины… Ни сада… ни Любви…
Ты не оставил ничего, что было б
Той встрече радо -- только позови --
Чтоб смог ты обрести земное тело,
Иные бездны вычерпав до дна.
И тихо дождь пошел… Щеку задела
Вдруг капелька горячая одна.
***
Я хочу очутиться в забытом судьбой уголке,
На окраине мира, что не был еще сотворен,
Чтоб бродила душа, позабывши себя, налегке,
По остывшей золе отпылавших навеки времен.
Я хочу в никуда, где еще ни конца, ни начала,
Где безмолвье и голос еще изначально -- одно,
Где бессонная полночь ничью колыбель не качала,
И никто не пригубил заката хмельное вино.
Где еще ничего -- ни тебя, ни извечного круга
Одиноко бредущих, самим себе снящихся снов…
Только ливень осенний, по стенам секущий упруго --
И на круги своя возвращается жизнь моя вновь.
Потому что -- куда и зачем, за какие пределы,
Если и за последней, незримой чертой бытия,
Из себя самое -- даже если бы я не хотела,
Возродит этот мир неуемная жажда моя…
***
Уходит время и в душе моей
Стихают отголоски прежних споров.
Все реже встречи и в кругу друзей
Все меньше тем для общих разговоров.
Уже не хочется пустых ненужных слов
И праздного досужего общенья.
Все глубже паузы и явственнее зов
Прозрачной тишины лесов осенних.
Все дальше сожаленья и печаль,
И бремя памяти уже не давит плечи.
Лишь стелется дымком над пожней вдаль
Клин журавлиный доли человечьей.
Порою мысль вдогонку журавлю
Еще спешит. Но жизни, мчащей мимо,
Едва хватает, чтоб сказать: «Люблю…»,
Друзьям, себе, судьбе, тебе, любимый…
***
На окраине города, где зарастают озера,
Где глядится округа в осколки стоячей воды,
И сутулятся вербы, и берег пестреет от сора,
На окраине города, где одичали сады,
Странно колокол слышать, что глухо роняет удары,
Созывая к вечерне панельно-бетонный приход.
Пес залает бродячий, трусящий за пьяницей старым,
Да червивое яблоко под ноги в пыль упадет.
На окраине города в сны прорастает усталость,
Переходят кварталы в пустырь, гаражи и бурьян,
За которыми ветер да неба немного осталось…
На окраине города ветер простужен и пьян.
И невзрачная осень, придя босиком по асфальту,
Занавесит все окна завесой косого дождя.
И озябшие галки на мусорных баках. И сальто
Пожелтевшей газеты… Но жаль и того, уходя…
На окраине города сердцу легко заблудиться.
Прогшрохочет состав и закатится эхо в траву.
Гаснет вечер. И гаснут когда-то знакомые лица.
На окраине города поздние яблоки рву…
***
В.М.Воронову
Сорока на обломанном суку
Лениво косит глазом на подворье --
Пустые гряды, горстка пестрых кур
Да кот продрогший на худом заборе.
И сеется с утра унылый дождь,
Замшелой кровле тихо шепчет что-то.
И старый ясень, сдерживая дрожь,
Облезлою латает позолотой
Прорехи непутевого жилья.
Убогий быт -- созданье жалкой воли,
Безлюбого творенья бытия…
Здесь холодно. Сварить бы кофе, что ли…
Зачем ты залетела, гостья, в сад,
Который уж давно не плодоносит?
Здесь нечего искать. Лети назад --
В твоем лесу небезотрадна осень.
Там дышится легко. И внятен Бог.
И ничего не оскорбляет взгляда.
Деревня там среди лесных дорого.
Там я люблю… Там все, что сердцу надо.
***
Отпускаю тебя,
От себя уходя,
Отпускаю всю небыль и быль.
Отпускаю, а капли слепого дождя
Прибивают дорожную пыль.
Я пойду под дождем
Среди вымокших трав
Через поле в промытую даль.
Дождик где-то отстанет, наверно, устав,
Ни тебя, ни его мне не жаль.
Мне не жаль потому,
Что ветра надо мной
Будут петь, и за тысячи лет
Будут те же и небо, и полдень, и зной,
И дождя отшумевшего след.
Отпускаю тебя,
И с ладоней своих
Буду птиц перелетных кормить.
Отпускаю тебя. И судьбы на двоих
Обрывается тонкая нить.
***
О чем мне говорить,
Когда смолкают споры
И с миром, и с судьбой.
И тоньше жизни нить.
И шепчутся леса,
Что вот и осень скоро
Закончится. Жнивье
Зазимок серебрит.
Почти до полудня.
И вновь морозит к ночи.
Прозрачной тишиной
Наполненные дни
Идут себе легко --
Чем дальше, тем короче.
Еще тревожат сны.
Но смолкнут и они.
И радостно дышать
Горчащим ароматом
Увядших георгин
В заброшенном саду.
Без сожаленья знать,
Что будет день когда-то --
И в этот старый сад
Я больше не приду.
И вся премудрость в том,
Что на исходе осень,
И бредит глубиной обманчивый зенит.
Как пауза в стихе --
Зияющая просинь
Среди пустых ветвей.
О чем мне говорить?..
***
И повалят снега… Будут стекла царапать.
Будут, псину пугая, скулить вместе с ней.
И за черными стеклами в снежных накрапах
Будут немо метаться обрывки теней.
Будто бродит во тьме неприкаянный кто-то,
Но следы пропадают у дальней межи.
А в веселом квартале в старинном Киото
На террасе заснеженной веер лежит.
И на ощупь пытается память слепая
Что-то давнее вылепить из пустоты.
Влажный шелк потемнел.
И сквозь снег проступает
Еле видный узор -- красной сливы цветы.
А снега все идут на проселки и пожни,
Засыпают подворья, погосты, кресты…
Я с террасы тот веер возьму осторожно
И тихонько уйду, пока тени густы.
А наутро служанка с ног сбилась, наверно.
Провожая гостей от своей госпожи,
Обыскалась пропажу. Но в terrainferno
Все следы пропадают у дальней межи.
Канут тени во тьму, осторожно ступая.
Между прошлым и явью непрочны мосты.
Ветхий шелк. И на нем, как сквозь снег, проступает
Еле видный узор -- красной сливы цветы.
***
Настанет день -- усталая душа
Земной одежки ветошь отряхнет,
И налегке, босая, не спеша,
С осенней стаей тронется в отлет.
А то, что здесь, на утренней земле,
Вдыхало жизнь, болея и любя,
В песке, среди каменьев и корней
Останется, не ведая себя.
Под кряжистой, смолистою сосной,
Не под крестом, оборони, мой Бог…
С цветущих трав, что прежде были мной,
В июле пчелы соберут оброк.
И в каждой капле -- солнечный настой
Бессмертника, полыни, чабреца…
С ушедшей жизнью, звездною пыльцой
Смешается цветочная пыльца.
Неспешно солнце тенью от сосны
Земных часов отсчитывает ход.
Снуют стрекозы, навевая сны,
И стадо речку переходит вброд…
Ностальгия о ненаписанном письме
Мы давно не пишем писем -- сложно.
Чёрта нам громоздкая тетрадь,
Если и стихи, и прозу можно
Нажимая кнопки, сочинять.
А была ведь жизнь совсем иная --
На бумагу брызгали духи
И, перо гусиное кусая,
Им писали письма и стихи.
И, признаться, славно б, как когда-то,
Пустоте компьютерной взамен,
Получить конверт с почтовой датой,
Над ответом думать целый день.
Написать серьезно про погоду,
Сенокос и виды на серно.
И постскриптум -- будто в омут сходу --
Мол, не навещали нас давно.
По бумаге, как гончак по следу,
Перышко летит себе легко --
Мол, благоволите быть к обеду,
Нам прислали славное «Клико».
Книги -- тоже. Дальше -- вперемешку
«Русский вестник» и Жюльен Сорель…
--Так что, сударь, просим Вас не мешкать…
А в саду созрела Мирабель.
Отодвинуть чай, едва початый.
Шаль в цветах по полу волоча,
Подойти к бюро, и запечатать
Кляксою цветного сургуча
То письмо… А впрочем, нет вопроса --
Может быть, использовать свой шанс --
Ведь скрипят по гравию колеса
И в пути почтовый дилижанс…
***
…как сердце устало…
Анатолий Жигулин
И сердце устанет. И, тихо ступая,
За гаснущим светом последнего дня
По водам осенним уйду я, босая,
И темные воды удержат меня.
Уйду налегке. Бе дорожной котомки.
Как ветер уходит по краю стерни,
Следы засыпая соломою ломкой,
И катятся обочь чужие огни.
И все будет прежним в оставленном мире --
И ты… И дорога… И лес у реки…
И только потянет сквозняк по квартире
И больше уже не родятся стихи.
***
Как же мы все устали
И ничего не ждем.
Осень свои скрижали
Пишет косым дождем.
Больно, конечно… Просто
Даже и боль, поверь,
Если причина -- сносна,
Как прирученный зверь.
Это должно быть страшно,
Только бояться -- влом.
Месяц, косой и важный,
Свесился над селом.
Свечка едва теплится,
Пламя -- как Божий мир.
Смерть зачеркнет страницу,
Зачитанную до дыр.
Вьется в потоке света
Глупый мотыль-чудак.
Лето прошло… Но это
В общем, такой пустяк…