Став автором первого своего поэтического сборника «Луны печали» еще в пятнадцать (!) лет, М.Малиновская сразу же обратила на себя внимание специалистов не по годам взрослой интонаций, создавалось впечатление, что некоторые стихи тогдашней школьницы написала женщина бальзаковского возраста. И при этом в стихах Марии уже тогда не чувствовалось ни малейшего манерничанья или натяжки.
И вот перед нами вторая книга юной поэтессы «Под прозрачной рукой» (Москва, из-во «Щит-М», 2011), которая должна была прояснить – действительно ли переход из категории детей-вундеркиндов в разряд взрослых поэтов свершился на достойном уровне, без утраты самое себя и метаний в среде давно устоявшихся авторитетов? Ведь многие из тех, кто вчера снисходительно-ласково улыбался юному дарованию, сегодня в том же авторе могут увидеть нешуточного конкурента, при появлении которого придется несколько потесниться…
Из рецензии Анатолия Аврутина к книге
Марии Малиновской «Под прозрачной рукой»
***
Как выкричать из тоненького стержня
Такую муку? Как тебя просить?
Прошу всё злей, всё злей и безутешней…
Ну как ещё? Натянутая нить
Пока дрожит, пока не рвётся… Мама!
Хоть эта нитка режет мне язык,
Прошу тебя, бессильно, больно, прямо –
И против воли слышишь этот крик.
Его не сдержат мертвенные строки:
С просящим звоном лопнет, лопнет нить!
И стихнут просьбы, и пройдут тревоги,
По звону точно не начнут звонить.
***
Заросла, затянулась прореха…
И замолкло последнее эхо
В перебоях ругательств и смеха
И смешении тел.
Звездопад был сухой, как иглица,
В полумраке бледнела столица,
Холодея, просил помолиться
И к чертям полетел.
Как он падал… Вы помните это?
Как за ним выбегала, раздета,
Вся в прозрачном волнении света,
Чтобы только спасти…
И метнулся в испуге нелепом,
И растаял, и будто над склепом
Я стояла, поникнув над небом
Со спасеньем в горсти…
И вы тоже, вы тоже стояли!
И никто не играл на рояле…
И на флейте… Не спорил в запале…
Но остался запал.
Разошлись. И по дури весенней
Позабыли своё потрясенье.
Знать ему в том и было спасенье,
Что отсюда пропал.
***
Ни лишнего слова, ни лишнего жеста—
Попробуй хоть что-то сказать невпопад!
Родное, блаженное, жуткое место
Мой маленький… крохотный… ласковый ад!
Здесь каждый обязан поддерживать пламя
Ладонью! Иначе отныне и впредь
Не с нами! – а если ты будешь не с нами,
Гореть тебе в пламени, ох как гореть!
Со всех семерых прегрешенья снимая,
Ладоней отнять не могу от костра! –
Единственно, неисчислимо восьмая—
Любовница? Гостья? Хозяйка? Сестра?
Здесь каждый Другой – и один Прокажённый,
Фагот перевернутый, прежний Сократ…
Не в гости меня и не в сестры – а в жены! –
Ждал маленький… крохотный… ласковый ад!
Ни лишнего слова, ни лишнего жеста,
Мой слог не по-девичьи скуп и остер!
Приветствую ад, нехристова невеста, --
И, как на алтарь, восхожу на костер!
Пророк
Ты всё прощаешь: болтовню,
Дурные шутки, письма к ней…
И тем сильней себя виню,
И согрешаю тем сильней.
И согрешаю – за спиной.
Ты знаешь, но не гонишь прочь:
Несёшь вину передо мной
Мою – чтоб чем-нибудь помочь.
И всё прощаешь… И корюсь
Тем истовей… Искать жену,
Молодчик, не ходи на Русь:
Найдёшь кручину да вину.
Ты знаешь, но не гонишь прочь.
Проси за нас, родной, проси
И Божьей милостью пророчь,
Огнепоклонник на Руси…
***
Не нужно иного удела:
Блажен неприкрытый грабеж,
Когда раздвигаешь мне тело
И выйти в объятья даешь,
Когда забираем по праву
Всё самое кровное вплоть –
До крови, на что нас кроваво
Ограбил бесплотный Господь.
На нежность ограбил, на чаши,
На губы, на дрожь, на глоток,
На целую жизнь – и легчайший,
Еще неземной завиток…
Расправившись, Аве Грабитель
Добычей счастливой такой
Наполнил святую обитель
За твой же невечный покой…
И вот по церквам и соборам
Родные объятья краду,
С тобой, не легендой – а вором
Не славу делю – а беду.
Но мы не признаемся людям
В блаженнейшей этой беде –
И просто уйдем – не засудим
Кого-то на Страшном суде…
***
Ты вернулся! Да только не я,
Говорящая с Богом дикарка,
Возвращала, молясь у огарка
И на зверя летя без копья.
И не я кровяной чернотой
Ужасала любую черницу,
И не я проносила в больницу
Освящённый дремучий настой…
И не я, как живой херувим,
С первобытной листвой, а капелла,
Взяв за тяжкую голову, пела
Поминальную бесам твоим.
Лишь пыталась уйти от вранья
И ловила холодные взгляды…
Как посмел ты спасаться, проклятый,
Если знал, что спасала не я?
***
Я к Богу возношу звериный вой…
Глотаю землю и давлюсь травой,
Сосцы отяжелевшие сдираю
И так ползу к неведомому раю.
Я к Богу возношу звериный визг –
И дребезжит, и скачет лунный диск,
И сыплет небо мёртвым звездопадом…
И отползаю, тихо, гнусно, задом.
С землёй свиваюсь в бешеный клубок,
Хриплю, стенаю, но не слышит Бог.
Терплю очередную неудачу.
Беспомощная, скалюсь ввысь… и плачу.
***
Что Божий знак, что тихий зов оттоле,
Большая клятва, мелкое враньё,
Моя глухая женская недоля
И горькое величие твоё?
Что слава, что пустая эта звучность?
Её ли ждёшь, к душе моей припав?
Куда острей, куда жесточе сущность
Свиданий наших и простых забав…
***
Отпускаю объятия вдаль,
Со слабеющих рук отпускаю…
И звенят, как чистейший хрусталь,
И трепещут, как пена морская.
Отпускаю в чужие края,
Чтобы немца спасти, двоеверца.
В них и запах, и ощупь моя,
И тепло, и биение сердца…
И летят невесомой волной
Над огромной холодной Россией…
Обернись он самим Сатаной –
Обниму и согрею Мессией.
Что наветы, что тысячи миль,
Что лишения, маки, росинки
И сухая дорожная пыль
Той, что издавна в белой косынке?..
И за тысячи миль обниму –
Необузданна сила мирская.
Зарыдает – поймёт, что ему
Вековые грехи отпускаю.
***
Жизнь от него приняла.
Дар, а скорее – удар.
Так же, как не был он стар,
Отроду я не мала.
Схватки с ним – злая возня:
Вцепится в душу, как бес,
Если не сходит с Небес
Роды принять у меня.
Я принимаю его –
К сердцу… вжимаю туда…
Корчусь... Какая беда…
Прежнее всё – баловство.
Схватки. Да я уж не мать.
Нет ничего впереди.
Так что, родной, приходи
Смерть у меня принимать.
***
Передай мои молитвы Богу,
Посмотри, как выслушает их,
А потом расскажешь. Понемногу
От тебя затеплю новый стих.
Я тебя люблю. И беззаконным
Чётким слогом это говорю.
Я тебя люблю – не по канонам,
Этикету или словарю –
По слогам, по звёздам, по ладони,
Лёгшей мне на стих, как на штурвал.
Всё об этом – истинном – каноне
Бог через тебя передавал…
***
Бессмысленно искать его в других!
Похожая рука не так ласкает.
И больше нет ласкающей руки,
Которая действительно такая.
Но в мире не найдётся и руки,
Которая была бы непохожа.
Бессмысленно искать его в других!
Ведь каждый в равной степени такой же.
***
Не принимали сорную –
Сама и принялась.
Но за полоску дёрна я
Порой приму и грязь.
Ни сада, ни садовницы,
Ни даже – пустоты.
Лишь к этой грязи клонятся
Пропащие цветы.
Видна у всех отметина…
Да ведь горит пока
Роса не на изъеденных –
Испитых лепестках.
Снаружи откровеннее –
Внутри сильней кровят.
А всё же в испарения
Проходит аромат.
Грущу об этом климате!
Но раз уже сдалась.
Теперь и строк не примете…
Ну разве что – за грязь.
***
Не поверишь, любимый, но, правда,
Я тебя целовала в Москве!
Нет покоя больной голове,
И теперь я, наверно, не рада.
Только зло и темно торжествую,
Что, не зная обычных утех,
Я была посчастливее тех,
Кто тогда целовался вживую...
***
Иду за Вами – как за пастырем –
Открыто режущим овец –
Не покажусь – хоть оба царствуем –
И режем – оба – наконец.
Иду за Вами – как разбойница –
Любуясь и забыв напасть –
И пусть никто нам не поклонится –
Но все признают нашу власть.
Иду за Вами – как по наледи –
С трудом иду – теряю след –
А Вы – читая – не узнаете –
Что это – Вас – любил поэт.
***
Нет метра печали моей…
Не прячься за чёртом, за демоном
– О Господи! – силу имей
Покаяться людям в содеянном.
За что ты развёл по векам
– По разным столетиям – любящих,
Назначив самим облакам
Фатой ниспадать мне на рубище?
За что уготовил ему,
Такому же горькому узнику,
Строжайшую в мире тюрьму –
Надмирную чистую музыку?
Меня осудил не в чести
Смотреть, как спевается метрика,
Мириться и вечно брести
С голодной дворняжкой вдоль берега…
За что завещал пропадать:
Ему в позолоте – мне в копоти?
И где же Твоя благодать?
Не в этом ли кроется… Господи…
В объятия
И нрав не нрав – а смена фаз,
Точнее даже, целый климат!
Но сударь! Почему же Вас
Мои объятия не имут?..
В объятия – не упаду –
Сама, немилая, раскрою…
Но быть приписанным к суду
Не Вам, так Вашему герою!
В объятия – не заключу –
Не нужно тюрем! – и с размаху
Застыну. Страшно палачу
Влюбиться в лёгшего на плаху…
В объятия – не привлеку –
Размашисто, наудалую
В один прыжок – в одну строку –
Настигну Вас – и зацелую!
***
О как же Вы неоспоримы!
И в каждый спор
Вступаем, точно пилигримы
В ущелья гор.
Мне хочется высот небесных
И синевы –
Но в тихие сырые бездны
Стремитесь Вы.
Подъём ещё полог и зелен,
А высь бела –
Из тёплых гнилостных расселин
Сочится мгла.
Какая хворь Вас истомила,
Мечта, беда?
Зачем туда, скажите, милый,
Зачем туда?
В такую даль завлечь словами…
Без лишних фраз:
Я не могу пойти за Вами –
Пойду за Вас!
Я буду тебе
Я буду тебе… Молчаливая, буду
В соборе, в чужой прокоптелой избе,
В ночлежке, в любой подворотне – повсюду –
Я буду, ты помни, я буду тебе.
Женой, а захочешь – рабой благородной
(Но сам же тогда покоришься рабе),
Поэтом, бессильной святой – кем угодно –
Я буду, ты помни, я буду тебе.
И даже по смерти, блаженно и строго
Причислена к лику его и судьбе,
Вот в этих двенадцати клятвенных строках
Я буду, ты помни, я буду – тебе.
Роди́ны
Ох уж эта сыть,
Ох уж тот любой…
Всё равно, с кем быть,
Если не с тобой.
Ничего не ем,
А лежу – часок.
Всё равно, под кем,
Если сверху Бог.
Если сверху ты –
Отболел уже.
Падать с высоты
Больно и душе.
Жалко живота –
Стих ещё носить.
Хватит, я сыта!
Ох уж эта сыть…
Ох уж тот любой…
Верю не шутя,
Что с его стопой –
Да твоё дитя.
***
Как в песнях, которых не пели,
Да сказах глухих деревень,
Холодная зыбкая тень
Сгустилась у детской постели…
Упала на дальний конец
И стала отчётливой, резкой.
Со мной, небывалой невесткой,
Всю ночь просидел твой отец.
МОЛИТВА
Под прозрачной рукой затвердела, набухла душа.
И ласкаешь, почти оживая, пьянея, дрожа…
Нет религии ближе, роднее, святыни дороже.
Ощущаю тепло. Розовеет бесцветная кожа.
Так целуют распятия… Полностью, всем существом
Предаюсь… И робею в порыве… Уже роковом.
За строжайшую тайну, за годы телесных томлений,
За того, кто родился бы… нежно разводишь колени.
Постепенно вселяешься… Крестник ночной тишины…
Не помазанный – смазанный миром. И миром иным.
И схожу, и несу разрушения – белой лавиной.
Совершаю таинственный грех – оставаясь невинной.
Свет под прозрачной рукой…
Среди миллионов пишущих стихи лишь тысячи делают это сравнительно профессионально. И лишь единицы при этом являются истинными поэтами – людьми, способными узреть то, что ни при каких обстоятельствах не откроется обычному человеку. Людьми с прозрением, своего рода «допущенным» к тому сокровенному, что является как бы свыше, видящими тот самый «горний свет», присутствие которого только и отличает настоящую поэзию от упражнений в стихотворчестве.
При этом совершенно бесполезно препарировать стихотворение на присутствие здесь образов, метафор и прочего, что непременно связывают с талантливыми стихами – это все равно, что ломать скрипку, чтобы понять, откуда в ней музыка… Или попытаться заново «сложить» человека из давно известного количества химических веществ, на которые раскладывается человеческий организм. Соединить-то эти вещества можно, а живого человеческого существа при этом все равно не получится, ибо не достает самого главного –того, что мы традиционно именуем духом, душой…
Чего-чего, а уж духа – какого-то неземного, идущего, как сам автор утверждает, «оттоле», с каких-то запредельных высот, в поэзии семнадцатилетней гомельчанки Марии Малиновской предостаточно:
Свет прибывает ко мне…
Пей, окунайся в ладони!
Крыльями бьет по спине
И зарождается в лоне…
Плещет, никем не воспет,
Рвется, с устоями споря, --
Ясный, целительный свет
Неутолимого горя.
Многие, даже профессиональные поэты, искренне убеждены, что поэзия – это когда красиво. Убежден – поэзия, это когда, в первую очередь, страшно. Все шедевры мировой лирики, от творений поэтов античности до прозрений Есенина и Рубцова, рождены из душевной боли и личностной трагедии, которая затем становится трагедией всех, кто к прочитанному сумел прикоснуться сердцем. И молодая поэтесса именно это прекрасно понимает.
Став автором первого своего поэтического сборника «Луны печали» еще в пятнадцать (!) лет, М.Малиновская сразу же обратила на себя внимание специалистов не по годам взрослой интонаций, создавалось впечатление, что некоторые стихи тогдашней школьницы написала женщина бальзаковского возраста. И при этом в стихах Марии уже тогда не чувствовалось ни малейшего манерничанья или натяжки.
За минувшие два года поэтесса заявила о себе в полный голос, стала обладательницей Гран-При республиканского конкурса молодых литераторов, проводившегося Союзом писателей Беларуси, опубликовалась в «Литературной газете» и множестве других авторитетных изданий, получила престижнейшую литературную премию имени академика Д.Лихачева в Санкт-Петербурге, победила на международном конкурсе «Волшебная строка--2011», проходившем на Урале, получила премию им.Н.Рубцова в Москве, а совсем недавно в Лондоне стала дипломантом международного поэтического конкурса «Пушкин в Британии»… И это далеко не полный перечень успехов молодой поэтессы.
И вот перед нами вторая книга юной поэтессы «Под прозрачной рукой» (Москва, из-во «Щит-М», 2011), которая должна была прояснить – действительно ли переход из категории детей-вундеркиндов в разряд взрослых поэтов свершился на достойном уровне, без утраты самое себя и метаний в среде давно устоявшихся авторитетов? Ведь многие из тех, кто вчера снисходительно-ласково улыбался юному дарованию, сегодня в том же авторе могут увидеть нешуточного конкурента, при появлении которого придется несколько потесниться… Что, безусловно, прилива положительных эмоций у них не вызывает…
Слава Всевышнему, но молодая поэтесса пока, кажется, на все эти перепетии литературной жизни внимания почти не обращает. Ее голос окреп, рука обрела взрослую силу, а эмоции все так же фонтанируют. При этом автор удивительно точно определяет свое место на этой земле:
Я затея твоя во плоти.
Воплоти! А расплатимся оба!
Затаюсь у тебя на груди,
Проберу холоднее озноба,
Неизбывнее страха пройму
И обдам страдострастнее жара,
Оставаясь подвластна уму,
В чем, увы, и затея, и кара.
Можно с удовольствием и удивлением цитировать многие стихи нового сборника М.Малиновской. И радоваться при этом, что в поэзию уверенно входят яркие индивидуальности. И страшиться – не сломает ли жизнь автора, когда к эмоциям «оттоле» добавятся нешуточные жизненные коллизии, без которых не может быть судьбы истинного поэта? Верится, что Мария, Машенька, как я ее привык называть, справится и с этим, а ее имя в самое ближайшее время займет свое достойное место в отечественном стихосложении.
Главный редактор журнала
Член-корреспондент Российской Академии поэзии