Проект «Западная Русь» совместно с редакцией журнала «Новая Немига литературная» продолжает знакомить читателей с русской поэзией Белоруссии, представляя подборку стихов Вячеслава Бондаренко. Вячеслав с первых дней после основания сайта является его постоянным автором. Именно его исторические статьи и главы из новых книг стали основой рубрики «Герои Белой Руси».
Ранее на сайте было опубликовано его блестящее стихотворение Суворову, которое он написал экспромтом за полчаса до своего выступления на конференции в Кобрине, посвященной 280-летию А.В.Суворова.
Вячеслав Бондаренко не только автор исторических произведений, но и прекрасных лирических стихов.
***
Трепещет слово на листке,
Старается остепениться,
Прижиться в выпуклой строке,
Со смыслом сумрачным сродниться.
И жаль его, но вечер нем
И строфы морщатся, ты слышишь.
И чуть помедлишь перед тем,
Как приговор ему подпишешь.
***
Нет больше мыслей для любезной тени.
Размокла в луже тоненькая связь.
Я лишь набор – глаза, тоска, колени.
Нестойкими словами заслонясь
От времени, слепой овчарки Божьей,
Что зубы, улыбаясь, кажет мне,
Стою, дрожа, в прокуренной прихожей,
Где лишь клопы да предки на стене.
***
Река, суровая как осень,
Неспешная как ход часов…
На берегу немного сосен
Да неприветливый песок.
Что небо, что вода – едино:
Тяжелый, твердый серый цвет.
Лишь бурые ошметки тины
Да бледной лилии просвет.
Все совершенно, прочно, плотно.
Все на грядущие века.
Как пыль на дедовских полотнах
И Баха добрая рука.
…Так думал мальчик. Ну а ныне
Не так он думает совсем.
В чужой, оплавленной пустыне
Почиет он и глух, и нем.
И что на месте рек вчерашних,
И что там будет через день,
И где приют его домашних –
Какая, право, дребедень!
Ни сил, ни слез, ни постоянства,
Ни благотворной седины –
Лишь опаленные пространства
Да скучные скупые сны.
***
Где век шумел и прадед правил,
Там ныне зной и пустота.
И жизнь свершается без правил,
Безбожна, ветрена, проста.
Ревут машины ночью лунной,
Рожают бабы на полу
И голос черни многострунный
Летит и падает во мглу.
МОЛИТВА
Поклон тебе, святая осень!
Ты снова смотришь молодцом.
Давай о чем-нибудь попросим
Икону, черную лицом.
О внуках, старости оплоте,
О детях, горести уму…
А коль не хочешь – о болоте,
Прильнувшем к дому моему.
Пусть ширится оно привольно,
Не поглощая ничего,
Пусть улыбается невольно
Всяк, кто посмотрит на него.
Там можно встретить тварей малых,
В преданьях с головы до пят,
Там до поры на листьях палых
Стихи доверчивые спят.
***
Как-то иначе все виделось.
Мир набекренил фуражку.
Волк ли навстречу иль сивый лось --
Окна выходят на Пряжку.
Страсть притворилася куцею,
Счастье помалу угасло…
Слушай свою революцию,
Ешь ее с хлебом и маслом.
Хочется так, чтобы заново,
Чтоб без мещанства, квартирки…
А на поверку -- Степановы,
Васины, Петьки да Ирки.
Неба высокого хочется,
Моря бездонного сразу…
А на поверку -- хохочется
Воблам, ежам, дикобразам.
Выход?.. Конечно, имеется.
Ключ на кушетку… И помер.
Ты ведь успел, разумеется,
Сдать ускользающий номер.
И полетел, успокоенный
Общим бессчетным потоком.
Просто обычным покойником,
Неким Сан Санычем Блоком…
ВАРИАЦИЯ
Внимайте моря мутный глас,
Молитесь матери Марии –
И все затихнет в нужный час,
И вы вернетесь не впервые
Домой. На влажном берегу,
В послушном плеске бледной пены,
Семь дев невзрачных берегут
Вас от обмана, зла, измены.
***
О, как мне хочется туда,
Где день приветствуют вороны,
Где белобрысы поезда,
Нахальны люди, злы перроны.
Там не до прозы и стихов,
Там даже трезвые – хмельные,
И рядом спят клочки грехов
И добродетели больные.
Там лоб несчастный холодят
Две убегающие нитки.
И молча на меня глядят
От горя серые пожитки.
***
Кому какое дело, где сейчас
Везет перу, чернильнице, блокноту,
Кого мутит гимноподобный глас,
Кто взял свою томительную ноту.
Ложись-ка лучше. Ночь невысока.
Еще луна не выбелила поле.
Еще нейдет дрожащая строка
К владельцу, полумертвому от боли.
***
Папоротник ветхий у реки,
Крупные хмельные мотыльки,
Пыльные дорожки вдоль воды,
Чьи-то торопливые следы,
Кто-то плавал, кто-то утонул,
Лебедь ему крылья протянул
И увидел милые черты,
И своей стыдился немоты.
В ГАТЧИНЕ
Я наблюдаю в юной чаще
Струенье веток, гибкий лед,
Над крепостью ненастоящей
Могучий призрачный полет,
И принимаю чьи-то муки,
Непредставимые уму,
И чьи-то трепетные руки
Целую, согреваю, жму.
И знаю, чувствую – теплеет
Февральский воздух вкруг меня.
Неявный силуэт в аллее,
Роптанье дальнего огня…
И гомон жизни умолкает,
Светлеет века полоса.
Пернатый прах пересекает
Мертвеющие небеса.
***
Не нужно будет расставаться,
Считать секунды, письма жечь;
Лежит стремительная речь,
Как в море врезанная пьяцца,
Все злато, мрамор. Время с плеч;
Тебе ли вечности бояться?
***
Изящество, природа, любованье,
Как долго учишь пряный ваш язык,
С каким трудом роняешь упованья
На то, к чему полвека как привык,
И начинаешь сразу векованье,
И после просишь век почесть за миг.
***
Что за чудная картина:
Средь аттических руин
Розовеет сонатина,
Краше прочих сонатин.
Дочь искусного голландца,
Итальянца-гордеца,
Шведа, немца, иностранца,
Всех и сразу, без конца.
Чьи-то пальчики прилежно
Мнут пахучие смычки,
Повторяя неизбежно
Муки авторской руки:
Повороты, расстановки,
Щебетанья малышей –
Все приманки, все уловки
Для сиятельных ушей.
Посреди аллей тенистых
И блистательных затей –
Звук любезных атеистов,
Звук лохматых лебедей.
***
Сузившись до зеркала, ребенка
Трогают упреки ночника.
Малопросвещенная сторонка,
Грустная тяжелая река.
Он выходит на песок непрочный,
Рыбам отдает земной поклон.
Пушкина читает летней ночью,
Верит в то, что счастье – это слон.
Вот его танцмейстер учит польке.
Он не понимает ничего.
И кому известно в мире, сколько
Жизней остается у него?
ЕЩЕ ВАРИАЦИЯ
Судьба протерта на терке,
Просеяна в решето.
Трепещут сестры-актерки,
Трясется цирк-шапито.
Луной озаренный, чуден
Бескрайний слепой ковер.
Ах, горек, нелеп и труден
Забавный жребий сестер.
Сожмутся пальцы – и прячут
Облатки прежних личин.
И с ложа на ложе скачет
От счастья злой Арлекин.
***
Ducunt Sarmatici barbara plaustra boves.
Сарматские быки везут варварские телеги.
Овидий, Tristia, III, 10, 34
Дымом овечьим пронизано все.
Море ликует за стенкой.
Кто-то приедет, отроет, спасет,
Станет последней ступенькой.
Выбросит страха и лени сродство
Из позабытой латыни.
Скажет, что будет пентер волшебство –
Где-то далече, но ныне.
И напечатает дикий тираж,
Выправит в Риме прописку
Даст для стихов золотой карандаш,
Голубоглазую киску…
Бешено к ночи взывает костер.
Варваров пение ближе.
"Дачии" старой оглохший мотор
Бьется в тоске по Парижу.
***
Забытых ветвей календарь,
Протертого пледа наследство…
На стенке, как в рамочке царь,
Висит молчаливое детство.
Все пальцы бродили туда,
Где взрослые пряники прячут.
Трубили на Невском суда –
И дело не в Питере, значит.
Разбитый несчастьем плейбой
Ночует в конурке у цирка.
А утро сыграет отбой –
Красивый, как юная Ирка.
***
Воспаряют чьи-то души,
На покой обречены.
А сиятельные уши
Наслаждением полны.
Блеск неспешного теченья,
Мягкость трогательных уст
И державного печенья
Прерывающийся хруст.
Осужден злодей на муку,
Сонатина хороша.
Глубоко скрывает скуку
Пустотелая душа.
Век прелестный и несносный,
Я тебя целую в лоб.
Чьи-то трепетные сосны,
Чей-то там сосновый гроб…
***
Знаете ли вы украинскую ночь?
Н.В.Г.--Я.
Опять наплывает от балки
В черешневом черном платке,
С глазами забитой русалки,
С Днепром на тугом поводке, –
И квохчет, прижавшись теснее,
Нерусские эти слова,
Обиженно, словно не с нею,
Болит от любви голова.
Опять собираются в кучи
В двенадцатом пыльном часу
Провалы в чернилах паучьи –
И сна ни в едином глазу.
А в Нежине нежная штучка
Забредила Ганцем вдали.
И жуткие песни Сердючки
На дно возле Байды легли.