Татур, Наталья. "Высокий свет…"

Автор: Татур, Наталья.

Высокий свет. Марко Migani 1983.Много лет назад совсем еще юная минская поэтесса Наталья Татур опубликовала в одном из журналов стихотворение «Четвертый» («Я представляю это так…») -- о своей родной Белоруссии, где в годы войны погиб каждый четвертый житель. Номер попался на глаза находившемуся тогда в зените славы Евгению Евтушенко, которого  стихотворение так впечатлило, что он незамедлительно примчался в Минск, едва ли не силком привел ожидавшую ребенка Наталью на белорусское телевидение и громогласно изрек в прямом эфире: «Вот лучшая поэтесса Белоруссии…»

 

Когда экзальтированный маэстро уехал, местная творческая элита, ошарашенная заявлением поэта («Если Татур -- лучшая, то кто же тогда мы?..»), быстро пришла в себя и, убедившись, что высокого покровительства у Натальи больше нет, немедленно вышвырнуло рукопись ее новой книги из издательского плана, захлопнула перед ее стихами двери литературных журналов… Потянулись долгие годы замалчивания. Благо, поэтесса открыла в себе дар целительства, уехала за рубеж, в Польшу, а затем и в США, где и поныне к ней выстраиваются очереди страждущих исцеления. Дома, в Минске, бывает редко…

 

 

 

 

 

Лубок

Хорошо быть русской бабой!

От такой уют в дому.

С ней по жизненным ухабам

Можно ехать хоть кому!

 

Хорошо быть вроде печки:

Печь блины, сушить грибы.

Нет в деньгах у ней утечки,

Меду полные кубы!

 

Хорошо быть в три обхвата,

На скамье сидеть одной,

Солнце – яркая заплата,

Небо – коврик голубой.

 

Хорошо кого ударить,

Чтоб не мог ни сесть, ни встать,

Бабу можно в бане парить,

Если есть над нею власть.

 

Хорошо быть русской бабой!

С необхватною спиной,

Бабой слезной, бабой слабой,

С животом как шар земной!

 

 

***

А. Жданову

Светает в городе моем,

Так жалобно канючат кошки,

А мы опять сидим вдвоем

Внутри строительной сторожки.

 

Предутренние воры спят

И спят их милиционеры,

И все, кто прав и виноват,

Одной республики и веры.

 

Как хорошо не спать внутри

У государства и закона.

Кому-то светят фонари

В проем открытого балкона.

 

И там, на серенькой стене,

В багетовой старинной раме,

Покорный рыцарь на коне

Цветок вручает юной даме.

 

Причем тут рыцари в броне?

Причем тут милиционеры?

Не спят лишь сторожа одне,

Как сто веков до нашей эры.

 

 

***

Вот глагол «жечь» --

Спички отсырели.

Не топить печь,

Не стелить постели.

 

Вот глагол «пить» --

Кончилась заварка.

И глагол «жить» --

Ни тепло, ни жарко.

 

Вот глагол «тлеть» --

Склянки да уколы.

А придет смерть --

Кончатся глаголы.

 

 

 

Творчество

 

1

Уснула муза или умерла?

Лежат, как неживые, два крыла.

Как навсегда, ее закрылись очи…

Прощай, прощай,

Царица всех царей,

Властительница жертвенных огней,

И божьих искр,

И непроглядной ночи!

 

Но свет и тень,

И листья и песок,

И красок плен,

И каждый твой мазок

Подернутся безликой пеленою.

Так пей, художник!

«Истина в вине.»

Задерни шторой

Желтый свет в окне,

И будь уверен –

Только Бог с тобою.

 

Но ты безбожник.

Точною рукой

Ты обозначишь

Стены мастерской

И тень крыла

На старой занавеске,

Вино в стакане,

Череп на столе,

Обложку книги –

Всадника в седле

И натюрморт предстанет

В полном блеске.

 

… На выставке коллекция бород.

На выставке, где гении и сброд,

Томясь в тяжелой раме, как в обузе,

Твоя картина, как твоя вдова,

Диктует мне прощальные слова

О вашем кратковременном союзе.

 

2

Высокий свет прольется из окна

На грязные измятые постели.

Как много фруктов, женщин и вина!

Неужто я была здесь в самом деле?

 

Актеркою продажною, рабой

Являлась я в предутреннем тумане.

Натурщицей, невольницей, судьбой

Плачевной, без гроша в кармане.

 

Я жгла холсты и подливала хмель.

Я наводила порчу, как цыганка.

Все примерещилось.

Я слышу птичью трель.

Прощай навеки, подлая изнанка…

Любого творчества…

 

3

… Изыди скверный дух

Из бедного измученного тела!

Художник пьян. Он смотрит отупело

Помрачены и зрение, и слух.

Он острый нож хватает со стола

И режет свежий холст остервенело…

 

4

Тупым ножом разодраны холсты.

Безумная, трагическая шутка.

Все замерло. Лишь времени пласты

Висят по обе стороны рассудка.

 

Пустырь души. Ночей чертополох.

Сюда, в корней и дней переплетенье,

Приходят дьявол, женщина и Бог,

Чтоб поделить погибшее творенье.

 

Что Бог не взял, то дьявол подберет.

Что не дал Бог, – то дьявол даст с лихвою.

А женщине всего не достает –

Останется с протянутой рукою.

 

Соединяя времени пласты,

Она едва касается сознанья,

Все умерло, а чистые холсты

Зияют, словно окна мирозданья.

 

Где ж мастер? Там, на острие ножа,

Вонзенного до самой рукояти,

А пьяные рассудка сторожа

Храпят вповалку на его кровати.

 

Где женщина, чьи розовы уста?

Раскрашенная ярко потаскуха.

Где истина, которая проста.

А если это жизнь, где смерть-шептуха?

 

Но то не жизнь. А нечто в нем и вне,

За кругом пониманья, до рожденья,

Дитя, произведенное во сне,

А наяву – погибшее творенье.

 

Но вот холста обрывки, как змеи

Разрубленной куски ползут, срастаясь,

Материи законам вопреки,

К его рукам уже не прикасаясь,

 

Живет помост, и женщина живет,

В зубах, смеясь, сжимает эту розу,

И обнаженный розовый живот

Выказывает миру, как угрозу,

 

Что смерти нет, что только плоть и кровь

Бессмертия залог, она ликует,

А зло, как пес, покоится у ног,

А публика, а публика танцует…

 

А женщине ножом уже грозят,

В ином пространстве, где хватает места,

Где остаются отпечатки жеста,

Где даже взгляды лунами висят…

 

5

Кровь Ремесла на красках и холстах,

На рукописях, нотах и подмостках,

На колоколен золотых крестах,

На звездах в небе, на могильных досках.

 

На всей духовной силе бытия,

Замешана в ее первооснове.

О, дай мне Боже,

Чтобы кровь моя

По капле уходила

В каждом слове…

 

 

Четвертый

 

Во время Великой Отечественной войны

в Белоруссии погиб каждый четвертый житель

 

Я представляю это так:

Страна построена в колонны,

Стоят в предчувствии атак

На перекличке батальоны.

 

И по-порядку номеров

Они поротно рассчитались.

И на обочинах дорог

Одни четвертые остались.

 

Зловещий луч из темноты

Лицо Четвертого наметил,

Но в этом смертном синем свете

Еще живут его черты.

 

Одно мгновение живут.

Потом лицо уже померкло.

На безвозвратную поверку

Полки Четвертые идут.

 

И остается за чертой

Уже четырежды четвертый

Неровен шаг колонны той,

И строй ее уже нечеткий.

 

Кроваво зарево ракет,

И головы упавших белы.

Глаза их до сих пор вослед

Глядят ушедшим к Дню Победы.

 

Четвертый шел в судьбу мою

Учителем, любимым, другом,

Шел просто протянуть мне руку,

Но он Четвертым был в строю.

 

И знаю я наверняка:

Когда пусты скамейки в сквере,

Когда пусты ряды в партере –

Там нет Четвертого полка.

 

Башмаки

 

И был он маленький и тощий.

Писал по праздникам стишки.

И, чтоб чуть-чуть казаться больше

Носил большие башмаки.

 

В своей убогой комнатушке,

Из очень маленьких частей,

Он делал маленькие пушки

Для очень маленьких детей.

 

И сам себя считал огромным,

Когда он пушки заряжал

Когда он крошечною бомбой

Картонный домик разрушал.

 

Однажды ночью он проснулся,

Заслышав очень странный гул.

И затаенно ужаснулся,

Когда на улицу взглянул.

 

И он увидел: в желтом свете,

Рядами, тихо, без возни

Шли очень маленькие дети

И пушки за собой везли.

 

И жерла пушек приподнялись

По взмаху маленькой руки.

И на пустой земле остались

Его большие башмаки.

 

 

***

Я города угрюмый житель

Я знаю улицу и дом,

Где затрапезный потребитель

Сидит на троне золотом.

 

Пред ним висят изображенья

Богов небесных и земных,

Но он без головокруженья

Взирает свысока на них.

 

Как узники, томятся книги

На стеллажах, к плечу плечом.

Он слышит стоны, слезы, крики…

Ему и это нипочем.

 

Он тонким пальцем равнодушно

Заткнул отверстия ушей.

Ему с самим собою скучно

Среди вещей и падежей.

 

Как за окном его зловеще

Зияет города простор.

Его глаза призывно блещут.

В его руке блестит топор.

 

Не тронь, не тронь его обитель!

Тут, что ни попадя, сгниет!

Но улыбнулся потребитель,

Он с трона медленно встает.

 

Склонясь над газовой плитою,

Нехитрый варит провиант…

О, как он любит все простое, –

Простые – гений и талант.

 

Он поглядит лукавым глазом…

А повернись к нему спиной –

И переварит гостя разом

Огромной полостью брюшной.

 

Я знаю улицу и город,

Я знаю век, я знаю час.

Я знаю, знаю этот город,

И этот рыбий сонный глаз.

 

 

***

 

Я по тебе скучаю

На свете все старо.

Отведай мед без чаю,

Хоть целое ведро.

 

Таинственная ночка,

Без тягостных минут.

Как видно, меду бочка,

Да пчелы не поют.

 

Твое плечо потрогать,

К твоей груди припасть,

Но это все, как деготь,

И может мед пропасть.

 

В окошке свет фонарный,

Заплатим по счетам.

Стекает мед янтарный,

Да по чужим устам.

 

 

Зимняя сказка

1

Мне захотелось, чтоб была зима,

Чтоб черно-белой графикой явила

Пейзаж, в котором нынче так уныло

Проглядывают серые дома.

 

Я помню свежесть хрупких зимних роз,

Локтей касанье, дней чередованье,

И бабу снежную, нежнейшее созданье,

Два уголечка и морковный нос.

 

… В старинном парке холод и мерцанье.

А баба снежная, как будто я сама,

Загадывает тайное желанье,

Чтобы всегда была одна зима…

 

2

… А зал пустует в театральном зданьи.

И за кулисами, изобразив страданье,

Стоит актер. Он вовсе не король.

Он только стражник в драме, «Зимней сказке».

Его смешат советы и подсказки,

Он только стражник – бессловесна роль.

И он с улыбкой юного Нарцисса

Печально смотрит. Перед ним актриса

Заезжая, озябшая стоит,

И мнет перчатку.

 

Право, не до смеха

Незванной гостье.

Разговоров эхо

В пустынном зале.

Зрителей не ждут.

 

– Ну, вот я здесь, – ему она сказала,

Под взгляды труппы выходя из зала…

И прямиком, сквозь снежную игру,

Они идут по зимнему простору,

И привыкают к жесту, к разговору.

Она спросила: – Я не ко двору?

Он ничего на это не ответил.

Он попросту вопроса не заметил.

На шаткой лестнице – обшарпанная дверь,

А за спиной – глаза замочных скважин.

О, как же стражник молодой отважен!

(Как видно, на ловца стремился зверь.)

 

Вот комнаты уютный беспорядок.

А у него – радушия припадок.

Он предлагает бархатный халат,

Составленный из тысячи заплаток –

Хозяйки прежней свадебный наряд.

Вино течет. Беседа иронична.

Она устала – и прелечь прилично:

Ведь так была дорога далека.

– Ну, вот я здесь… Прости меня за это.

Сейчас зима, а помнишь, было лето…

Во взгляде жар, но холодна рука…

 

Иная жизнь не хочет их оставить.

Любовь не рукопись.

Ни строчки не поправить.

Но, слава Богу, обошлись без слов.

А то что было, все по-за словами,

Рождественскими сбывшимися снами,

Дарами новогодними волхвов.

 

Наутро вдруг оттаяла природа

И потекла слезами с небосвода.

Опять спектакль детский, выездной.

Автобус старый, клубные подмостки.

Кащей Бессмертный, елочные блестки.

И хлеб актерский. Вновь пришли домой.

 

– Где можно заказать переговоры?

Лишь на секунду их сбежались взоры.

Он безотказно подает пальто,

А вслед затем протягивает руку,

То ревность чувствует, то бешеную скуку,

То разочарованье… Нет, не то…

 

«Зачем она, заезжая беглянка,

Играет мной, как бусами цыганка?» –

Он от тоски едва не застонал, –

А может, я был холоден невольно,

Как вероломна… отомстила больно!»

Битком набит переговорный зал.

 

Тут мелочью карман отягощают.

Так вот где зрители,

что театр не посещают.

Ах, учинить бы им большой скандал!

… Они к своим подходят телефонам.

Пространства отвечают робким тоном.

И наперед прощаются грехи.

Их, за молчанье долгое ругая,

Далекий «дорогой» и «дорогая»

Зовут и ждут…

Печальные стихи

 

На ум приходят строчкой из сонета:

«Когда захочешь, охладев ко мне…»

Вильям Шекспир простит меня за это,

Но этой строчкой сказано вполне

Отчаянье бессмертного поэта.

Бывает, я в полночной тишине

Страницы прошлых дней перебираю,

Припомню ложь, и от стыда сгораю…

«Я на твоей останусь стороне».

 

Любовь и правда мне всего милей.

Но где ж герои? Скоро ли развязка

Любви и лжи? Прискорбна эта сказка,

Шекспировская, правда веселей.

 

Идут они, прощенные, по снегу,

По городу и падают с разбегу

В огромный и дымящийся сугроб,

Как в преисподнюю. И сетуют на вьюгу,

И он целует в лоб свою подругу.

Она в ответ его целует в лоб.

 

История была бы бесконечна,

Когда б они умели жить беспечно,

Когда бы воспарили над толпой

На крыльях этой снежной колесницы,

Когда б не муки совести, как птицы

Голодные, толклись на мостовой…

 

И вот разлука, острая, как жало…

«Уж лучше бы совсем не приезжала!»

Разлука брезжит в маленьком окне.

Она уедет, но уже в короне,

А он сидеть останется на троне

В своей провинциальной стороне.

 

Простим охоте клич трубы победный.

Простим природе холод предрассветный.

Простим любви ее последний час.

Простим за то, что лучше не бывает,

Покуда сердце в нас не остывает,

Покуда луч закатный не погас.

 

 

Шесть стихотворений

Памяти Татьяны

 

1

Еще пером не водит Рок.

Еще полночной тишиною

Не проступает между строк

Все то, что сбудется с тобою.

 

Еще не обрывалась нить.

«Орлом» – упавшая монета.

Еще в коротком слове «жить»

Хватает воздуха и света.

 

2

Выпито все без остатка.

Сыграно таинство нот.

Словно упала перчатка,

Мне зажимавшая рот.

 

Я оказалась на воле.

Разве была я в плену?

Кто я? Зачем я? Доколе

Дергать за эту струну!

 

…Пленница хрупкого мира,

Девочка с челкой до глаз,

Гостья недолгого пира,

Что тебе надо от нас?

 

Ты за стеною маячишь,

Преданный мой часовой.

Легкую лодочку прячешь

В заводи береговой.

 

Стоит тебе улыбнуться –

Падает с неба звезда.

Где-то окошки зажгутся.

Кто-то сгорит от стыда.

 

Спрячет глаза воровато,

Снимет чужое кольцо…

Но отрешенно от злата

Ты отворотишь лицо.

 

3

Ты была звездой падучей,

Угасала и звала.

Стала проволокой колючей

Вкруг бессоного чела.

Где ты, пленная царица?

Стережет тебя паук.

Дай мне воздуху, сестрица,

Из твоих прозрачных рук…

 

4

Моя душа переселилась

В другую душу.

Мне открылась

Иная видимось.

Вокруг

Неуловимо все сместилось,

И как бы перевоплотилось.

И разомкнулся жизни круг.

 

Твое лицо не изменилось,

А отдалилось, истончилось.

Как будто раньше был не ты,

А твой близнец.

Установилась

Граница жизни и мечты.

 

И в мире чисто и опрятно.

И все доступно и понятно.

Но только чуточку грубей…

А здесь, за этой чудной гранью,

Меня влечет к непониманью

Мирских законов и людей.

 

Живите! Царствуйте! Прощайте!

Пишите ноты на асфальте!

Поэты, девы, шулера!

Крапленой картою играйте,

И даже не подозревайте,

Что ваша кончилась игра.

 

5

Легчайшей тучки стать бы тише,

Исчезнуть в белых облаках.

Дождем по черепичной крыше

Стучать, как кровь стучит в висках.

 

Стать отраженьем, тенью тени,

Чтоб ничего не нарушать.

С дыханьем ветра и растений

Свое дыхание смешать.

 

Лишь тонкой трелью в горле птицы,

Лишь сном тритона под водой…

Без очертанья, без границы,

Без воплощенья, но живой…

 

6

Вино не греет. Остывает печь.

А на столе забытых писем груда.

И чья-то человеческая речь

Звучит во мне, как подлинное чудо.

 

И возникают робкие слова

О юности, беспечности, свободе…

О том, что скоро вырастет трава.

Звезда Весны взойдет на небосводе.

 

 

***

Чего-то жаль неуловимо,

До потаенной нервной дрожи.

Какого-то колечка дыма,

Или отметинки на коже.

 

В несмелой детской акварели,

Размытой поздними дождями,

Воображаемые ели

Сплелись незримыми корнями.

 

Все было. Ничего не стало.

Откуда ж взяться той печали?

Как будто я тогда – украла,

А нынче – за руку поймали…

 

 

***

Три гвоздики на столе,

Бело-алых герцогини,

Ртутный столбик на нуле.

Мы живем посередине –

 

Между небом и землей.

Будто велено судьбою,

Между мною и тобой,

Между пеплом и золою.

 

Три гвоздики, три сестры,

Три дворянки в общей банке,

Полыхают, как костры,

Точно юбками цыганки.

 

Поскорее дверь запри,

Созвонимся вечерами,

Три гвоздики, только три

Пропадают между нами.

 

 

 

***

Бежит студеная речушка

Лопух пробрался в огород.

Какая ветхая избушка!

В ней божья бабушка живет.

 

Под веки сыплется песочек,

Кукушка спряталась в часах,

А соловьиный голосочек

Поет под окнами в кустах.

 

– Не спи, не спи, мое сердечко!

Краюха хлеба с молоком.

А вся отрада – лес, да речка,

Да милый край, да отчий дом.

 

Из хаты тянется дорожка

Под вековечные дубы.

– Не спи, не спи, возьми лукошко,

Сходи по яголы-грибы!

 

Я ничему была не рада,

Порхая в клетке золотой.

А нынче ничего не надо,

Я всем богата, милый мой!

 

Во мне от самой колыбели

Простые родины черты.

Тут ягоды мои поспели,

Тут выросли мои цветы.

 

 

 

***

Опять чадили домочадцы

Быт никого не пощадил.

Хотелось из дому умчаться,

Бежать во весь опор и пыл.

 

Хотелось вовсе не родиться,

Иль вовсе стать глухонемым,

Иль, на худой конец, гордиться

Существованием своим.

 

Жить в этой комнате, как в люльке,

Укрыться в ней, как в шалаше.

И чистить белые кастрюльки

С тупым спокойствием в душе.

 

 

***

Нас предают по крошке,

По капельке вина.

Иду я по дорожке,

Которая пыльна.

А пыль за мною вьется

И заметает след.

Иду, куда придется,

Туда, где счастья нет.

Туда, где горько-сладко,

Заросшие пруды,

Где темная лошадка,

Где волчие следы.

Где что-то происходит,

Где запах сон-травы,

Где над обрывом ходят

Под крик ночной совы.

 

 

***

Всю жизнь мечтала завести собаку,

Чтоб тапочки носила мне в зубах,

Лизала руки мне, когда прилягу,

И на соседей наводила страх.

 

Всю жизнь мечтала принимать участье

В ударных стройках, в яростной борьбе,

И настоящим представляла счастье

В причастье к государственной судьбе.

 

Собаки нет. Страна моя большая

Берет за высотою высоту.

Живу. И постоянно ощущаю

Я привкус чьих-то тапочек во рту…

 

 

***

Деревенское кладбище,

Здесь лежит моя родня.

Тут последней мерой взыщут

Что-то главное с меня.

 

Сосны. Тишь. Каменьев груда.

Впереди моя напасть.

Спите, предки. Верю в чудо.

Негде яблоку упасть.

 

Наталья Татур

Уважаемые посетители!
На сайте закрыта возможность регистрации пользователей и комментирования статей.
Но чтобы были видны комментарии под статьями прошлых лет оставлен модуль, отвечающий за функцию комментирования. Поскольку модуль сохранен, то Вы видите это сообщение.