В начале февраля в Минске на протяжении нескольких дней будет работать традиционная международная книжная ярмарка с участием представителей разных стран. Среди участников и группа писателей из России. Один из них, известный русский поэт Дмитрий Дарин, бессменный председатель оргкомитета и жюри международной литературной премии им. Сергея Есенина "О Русь, взмахни крылами", недавно попробовал себя в новом амплуа, выпустив в Москве книгу повестей и рассказов "Русский лабиринт", где под одной обложкой собраны произведения, со всей остротой вскрывающие проблемы современной русской жизни.
На 8 февраля в помещении республиканского выставочного комплекса по ул.Я.Купалы, 27, где пройдет ярмарка, назначена презентация этой книги, вести которую будет известный поэт, главный редактор журнала "Новая Немига литературная", лауреат премии им. С.Есенина, Анатолий Аврутин.
Начало в 15 часов. Приглашаются все желающие.
Публикуем два рассказа Дмитрия Дарина из его новой книги «Русский лабиринт», которые он любезно предоставил для предварительной публикации на сайте «Западная Русь». Те из наших читателей, которые живут в Минске и смогут 8 февраля прийти на презентацию книги, уже будут с ней знакомы и смогут задать автору боле интересные вопросы.
Творческая биография Дмитрия Дарина на его личной странице на сайте «Западная Русь».
Аннотация к книге «Русский лабиринт».
Эта книга - первый вышедший отдельной книгой сборник прозы и публицистики известного русского поэта Дмитрий Дарина. Название "Русский лабиринт", данное по одному из рассказов, наиболее точно отражает суть творчества и, главное, его причины. Эта книга, как и все творчество автора, посвящена тому, как наши люди упорно пытаются потерять то, что веками выделяло русских в особый народ, великий и трагичный. Любой человек рано или поздно встает перед нравственным выбором, но только русский человек почти всегда обречен на нравственный лабиринт. Каждый платит свою цену за выход из него, как герой этой книги. Автор от всего сердца надеется, что для читателя она станет не только эстетической литературной забавой, но и указателем на выход из его собственного лабиринта.
***
Книга "Русский лабиринт" отмечена Дипломом Оргкомитета XXYI Международной книжной выставки-ярмарки "За вклад в укрепление традиций русской прозы и публицистики,а также за плодотворную деятельность по возрождению духовности в российском обществе.
РУССКИЙ ЛАБИРИНТ
В одном намоленном городке в Подмосковье за стойкой бара в самом дорогом местном ресторане сидел крупный подвыпивший мужик лет пятидесяти. Ему было хорошо. Он вонзал строгие глаза в каждого входящего, будто подозревая, что тому не нравится, когда ему хорошо. Некоторые посетители отводили взгляд, а то у нас ведь как – сначала вопрос «чего уставился?», потом вне зависимости от ответа – «ты сам кто такой?», потом слово за слово - и вот, пожалуйста, драка,милиция, протокол. И все на пустом месте. Но некоторые задерживались глазами на его холеном, но опухшем лице, «фирменном» пиджаке и крупном перстне на правой руке.
- Варя, а ну-ка – водочки мне плесни, красава! – громко, на весь зал, сказал мужчина официантке за стойкой, не отворачиваясь от входящего посетителя.
Барменша Варя – полная аппетитная женщина в фирменной рубахе «а ля рус» - только качала головой.
- Да полно уж, Валерий Степаныч, шли бы домой, жена же ждет.
Было понятно, что Валерий Степаныч гость здесь неслучайный.
- Жена на то и жена, чтобы ждать! Зачем мы, мужики, на вас, дурах бабах, женимся, а? – вопрошал мужчина, принимая от барменши рюмку.- Зачем, я тебя спрашиваю? А?
Варя с понимающим смешком пожимала пампушными плечами.
- А-а! – мужчина поднял палец с перстнем. - А затем, чтобы она, то бишь, жена…ждала! Вникаешь? За нее!
Варя вздохнула.
- Степаныч, ну мы тебя ждем на крыльце, задубели уже, - в ресторан вошел другой мужчина, помельче Степаныча, в куртке -аляске и нерповой боярке.
- А-а! Паша! Ты вот там меня ждешь, жена меня дома ждет, - Валерий Степаныч обернулся к барменше за подтверждением, Варя утвердительно кивнула, - А я здесь жду! Мы все ждем и все в разных местах! Вникаешь?
Мужчина, названный Пашей, подсел за стойку.
- Варвара! По рюмахе нам быстро организуй!
Барменша вздохнула. Но спорить с авторитетным Степанычем не решилась.
- Павел! Давай за тебя! Вот сколько я тебя знаю, а сколько я тебя знаю?
- Лет пять.
- Во! Вникаешь, я тебя пять лет знаю…
- А то и больше, - задумался Паша.
- Во! Даже и больше…и ни разу…слышь…ни разу ты меня не подвел. Вот я тебя не люблю, можно сказать, в тебе мне многое не нравится, а за это вот люблю! Потому что – ни разу, - Степаныч поднял драгоценный палец, - ни разу не подвел. Вникаешь?
Паша с тоской посмотрел на рюмку, почти в точности повторив Варин вздох. Было понятно, что свое он сегодня отгулял. Мужчины смачно чокнулись и выпили.
- Степаныч, все, давай, все уже замерзли на улице, - Паша взял товарища за руку.
- А чего они мерзнут? – удивился Степаныч, - пущай сюда идут, я угощаю!
- Мы тут уже полдня просидели, пора уже! – возразил Павел. – Вон, другим отдыхать мешаешь! – Павел указал на скромную пару за ближайшим столом.
- Я мешаю?! – изумился Степаныч, - парень, я тебе мешаю?
Молодой человек быстро помотал головой и даже приложил руку к сердцу, какая, мол, помеха, все нормально.
- А бабе твоей мешаю?
Юноша помотал головой и за спутницу.
- Вишь! – Степаныч повернулся к приятелю, - совсем не мешаю, а даже наоборот! Вникаешь? Это жинка твоя? – Степаныч снова отвлекся на соседний стол.
Было заметно, что молодой человек напрягся. То ли девушка с ним была «неофициально», то ли он не знал, как ответить.
- Ну ладно. Не обращайте внимания, молодежь. Давай, одеваемся уже. Где твой номерок?
- А где мой номерок? Вот он, мой номерок, - Степаныч бросил на стойку гардеробный номерок, словно фишку на рулетку и снова уставился на спутницу молодого человека.
Варя передала номерок рядом стоящему официанту, совмещавшему, по-видимому, должность гардеробщика. Вместе с Пашей они кое-как напялили на Степаныча меховое пальто и нахлобучили дорогой лисий малахай. Повели, держа под руки, к выходу. Молодой человек, не стесняясь своей дамы, выдохнул с облегчением.
- Погодь, а на ход ноги? – вдруг опомнился Валерий Степаныч, - Как же без посошка, а? Нет, погодь! Варя!
Буфетчица, убиравшая было рюмки, выпрямилась.
- Варюха! Давай нам это…на посошок! Не…стременную пока! Вникаешь?
Варя досадливо поставила рюмки на стойку, молодой человек по соседству закусил губу.
- Эх, Варюха! Ты знаешь, как я Пашку уважаю! – Степаныч положил свой малахай на стойку и расцеловал товарища трижды, по-православному.
Паша почти не уклонялся.
- Ну, давай накатим!
- Давай, Валерий Степаныч, но по - быстрому. Люди ведь ждут.
- Ждут…ждут, ждут…мы все кого-то ждем…а кого?
- Кого? – сконцентрировал внимание Паша.
- Во! Мы ждем того, кто ждет не нас…кого угодно, но не нас. Вникаешь? Вот моя жена, к примеру. Я ее ребенка усыновил, пасынка, то есть…сейчас взрослый уже – вон, как этот охламон, - Степаныч опять уставился на юношу, - Тебе сколько лет-то, охламон?
- Тихо, Степаныч, не бузи! – Паша взял товарища за руку и попытался сдвинуть с барного стула.
- Вот такой же молодой охламон, - Степаныч перевел взгляд на друга, - а знаешь, что он у меня деньги из бумажника пиз…т?!
- Тихо, не ругайся громко, чего ты? – Паша потянул сильнее, но безрезультатно.
- Я тебе говорю! Причем незаметно так – из тридцати тысяч – три, - Степаныч показал три пальца, - Из двадцати – две, Степаныч загнул один палец, - Из десяти…
- Одну! – закончил за друга Паша..
- Откуда ты знаешь? – изумился Степаныч.
- Догадался. Пошли, Степаныч, самая пора уже.
– Ты что, мои деньги считаешь? Мои деньги считать удумал? – Степаныч хотел взять товарища за грудки, но Паша его руки, хоть и вежливо, но уверенно с себя снял.
- Да никто ничего у тебя не считает, что ты! Почапали!
- А ты знаешь, сколько у меня денег? Хошь скажу?
Паша поморщился.
- Это твои деньги, зачем мне знать. Ну, пошли.
Степаныч помотал головой.
- А я тебе скажу! А я скажу! У меня денег…у меня денег…внукам хватит, вникаешь? Я все девяностые эти, мать их туды-сюды, по тонкому льду ходил, чтоб свое взять. Чтобы то, что мне положено, взять. Чего только не было, да ты сам знаешь, чего было. Чуть не посадили, а стрелок сколько забивали, а? А сколько пацанов на этих стрелках полегло, а?
За пацанов! Варя, по полной! За пацанов!
Опытная барменша подвинула рюмки – налила заранее.
- За пацанов! Давай! – Степаныч опрокинул свою одним махом.
Паша чуть попридержал, выдохнул и выпил.
- . Был пацан и нет пацана
Без него на земле весна
И шапки долой и рюмку до дна
За этого пацана
На последней строчке Степаныч уронил голову на Пашину грудь.
- А знаешь что? – рыдалисто вопросил Степаныч.
- Знаю. Мы должны идти уже. Пойдем, Валер. Пойдем, дорогой.
- Мы пой…пойдем другим путем!
- Вот именно, - Паше как-то удалось стащить товарища со стула, - к другим!
Друзья направились к выходу , шатаясь, как на палубе в шторм. Юноша – «охламон», не выпускавший их ни на минуту из периферического зрения, заметно приободрился и что-то сказал своей подруге. Та помотала головой, отказываясь. Когда за «пацанами» закрылась входная дверь, в зале стало ощутимо тише, и можно было расслышать, как молодой человек заказал официантке кофе с молоком и тортик. Официантка посмотрела на девушку, та снова помотала головой – было ясно, что ей хотелось уйти отсюда поскорей. Этого хотел и ее спутник, но когда «опасность» миновала, он, видимо, расхрабрился. И напрасно, потому что не успела официантка отойти за заказом, в зал снова ввалилась та же компания и даже в расширенном составе. Степаныч вел за одну руку Пашу, за другую -женщину в желтой дубленке с капюшоном. Женщина упиралась заметнее.
- Наташа! Наташенька! Красавица моя! Сейчас выпьем за твою красоту и точно пойдем! Вникаешь?
- Валера, ну сколько можно? Тебя же дома ждут, мы ждем, все ждут, ну! У тебя же дочка больная дома, а ты все…
- Варя! – не поддавался на увещевания Степаныч. – Давай еще одну рюмаху!
Буфетчица с отрешенным видом достала три рюмки и бутылку водки. Степаныч взгромоздился на стул и почти насильно усадил женщину. Павел остался стоять.
- За милых дам! – провозгласил Степаныч и сильно чокнулся с Наташей, чуть не выбив рюмку из ее пальцев.
Наташа переглянулась с Павлом, и оба покорно пригубили.
- Не! Так не пойдет! – не потерявший бдительности Степаныч не дал им опустить рюмки на стойку. – За дам – до дна!
Выпили до дна.
- На-та-ли! Но в дороге я устал…На-та-ли! Утоли мои печали, На-та-ли! – запел во весь голос удовлетворенный Степаныч.
«Охламону» принесли кофе, тот нетерпеливо стал пить его горячим и поперхнулся. Степаныч смолк и вперился мутными глазами в молодого человека.
- Тебе что, песня не нравится? Или Натали?
В его голосе звучала уже неприкрытая угроза. «Охламон» отвернулся к окну и усмехнулся, но так, про себя, чтобы не было заметно. «Натали» дернула Степаныча за рукав – не приставай, мол, к посетителям. Степаныч высвободил руку и начал приподниматься со стула.
- Варвара! – приказал многоопытный Паша, рюмки сразу наполнились.
- За здоровье твоей дочки! – Паша, действительно давно знал Степаныча – внимание того мигом переключилось.
- Во! Давай! Давно пора! Знаешь, какая она лапочка у меня…, - у Степаныча из кармана донеслась металлическая мелодия «Раммштайна», - вникаешь, легка на помине.
Следующие несколько минут весь ресторан слушал разговор Степаныча с дочерью.
- А ты скажи маме, что я уже еду… . Ну час назад я тоже ехал, только не совсем…тут меня задержали немного…, - на этих словах Паша с «Натали» переглянулись, - лекарства?...какие лекарства?...ах, для мамы…ну купил…почти…а мама тоже зачихала?... эту…флюенцию подхватила?...а, от сердца, ну, слава Богу, то есть что я говорю…мы тут как раз за твое здоровье, доченька,…в смысле обсуждали…мамино тоже…а какие конкретно лекарства, напомни, - Степаныч полез было впиджак за ручкой, но расторопный Паша протянул свою.
- Ага…ага…вникаю…записал, доченька, все куплю…а ты как себя чувствуешь? Еду, еду…
Степаныч положил телефон на стойку вместе с салфеткой, на которой записывал названия лекарств.
- Вишь, какая она меня – сама больная, а о маме заботится…
- Валера, ну вот – уже вся семья болеет, ехать надо, - решительно встала «Натали».
Степаныч покосился на пустую рюмку, но возражать не стал. Нахлобучив свой пышный рыжий малахай на самые глаза, он обнял Пашу и Натали, так что, когда они выходили, можно было подумать, что тащат раненого.
- Кто был со мно-о-ю, все меня поки-и-ньте! - вдруг пьяно запел Степаныч у самых дверей, оттолкнув сопровождающих, - Я заблудился, вы-ы-хода мне не-ет, в тебе бро-жу я, сло-о- вно в лабиринте…
- Вот выход из лабиринта, - успокоил Паша, открывая дверь.
Юный «охламон» пробормотал про себя, что, мол, давно пора на выход. Степаныч сделал было шаг на улицу, но остановился.
- А может, я сердцем заблудился? А, может, я ее не люблю, вникаешь?
- Кого? – устало спросила Натали.
- А никого! - Степаныч мотнул головой, будто бодаясь. – Никого!
- Да ладно тебе, пошли, - Паша потянул друга за порог, - Они зато тебя любят!
- За что – за то?! Если любит, почему она тогда глазки всем строит, а? – предъявил Степаныч.- На любой тусне, сука, со всеми танцует, кто пригласит. Я знаю – мне Ирка, подруга ейная рассказала. Никому не отказывает, тварь. Я уже ей раз сказал – что узнаю про тебя конкретное, не мужика бить буду, а по тебе пройдусь, так она чуть на развод не подала, самка задрипанная. А как деньги кончаются – так сразу «Валерчик, Валерчик, хороший мой». Вникаешь?
Паша вздохнул.
- Ну что ты хочешь, баба и есть баба.
- Тоже мне, подруге поверил, - подключилась Натали, - Женщина другую женщину редко хвалит.
- А! – поднял палец Степаныч, - потому что все вы одним мирром мазаны, суки! И ты сука!
Теперь вздохнула Натали.
- Если бы не дочь родная, послал бы ее с пасынком этим куда подальше. Даже денег бы дал, ей Богу, чтобы только отвязалась. Знаешь, сколько у меня денег?
- Внукам хватит, - Паша потер висок.
- А ты откуда знаешь? – снова насторожился Степаныч.
- Да ты сам сказал.
- Я не говорил, - по-бычьи наклонил голову Степаныч.
- Валер, ты пойми, в салоне все уже ждут больше часа. Без тебя никто не уедет – твоя же машина.
- Я не могу ехать, я же выпил. Хотя кто меня здесь остановит, каждая гаишная собака знает.
- Ну вот, - Паша снова потянул товарища за рукав, - тем более.
- Валерий Степаныч, дует из дверей! – осмелилась Варвара, поежившись за стойкой.
- Да не могу я, пойми! – не обращая никакого внимания на буфетчицу, Степаныч высвободил руку. – Не люблю я ее. А дочку люблю. А кого из них больше - люблю или не люблю, не знаю. Пока не разберусь, не поеду! Все меня покиньте!!
- А гости? – уже не скрывая раздражения спросила Наташа. – Ты же их сам на юбилей пригласил. А теперь получается, что бросил. В гостиницу их довези и делай, что хочешь. А то некрасиво как-то. Не по-православному.
- Вот именно! А Ленка, сука, не пришла. На юбилей собственного мужа! Это красиво? Это про…по…по-праславному? Покиньте меня, я сказал! – Степаныч сделал шаг назад, в ресторан.
- Так заболела же, сам слышал, - Паша посмотрел на Натали, призывая ту в свидетели.
Женщина махнула рукой и вышла. Степаныч грузно сел на неостывшее еще место у стойки и посмотрел на буфетчицу.
- Эх, Варя, Варя! Дай мне еще соточку.
Варя налила и внимательно посмотрела на оставшегося стоять в дверях Пашу. Тот безнадежно развел руки. Степаныч взял рюмку и повернулся к юноше.
- Ты меня извини, парень! Это я с излома. А девчонка у тебя красивая. Главное, чтобы любила, тогда все заладится. А любовь – это, знаешь что?
Нахохлившийся снова «охламон» неопределенно пожал плечами.
- Не знаешь…А я вот уже знаю. Любовь – это когда не за что-то, а когда несмотря ни на что….вникаешь?
Юноша снова пожал плечами. Девушка посмотрела на Степаныча более внимательно.
- Когда – вопреки! Да…а когда, вот как Ленка моя, с расчетом, тогда…тогда, как в этой песне поется - каждый шаг подобен пытке...в общем – любви по плану не бывает, помни, парень! За настоящую любовь! – Степаныч опрокинул рюмку и на удивление всем встал и сам пошел к выходу. Шел нормально, не качаясь, будто и не пил столько. Посередине зала мужчина остановился, обернулся к буфетчице и наказал записать счет юной пары на него. Он сказал это совсем трезво, но так угрюмо-тяжело, что никто и не подумал возражать. В дверях Степаныч снова обнял друга Пашу , они вышли, на этот раз окончательно. Но еще стояли на крыльце, потому что даже с улицы нестройно доносилось некоторое время:
- Я заблудился, выхода мне не-ет!В тебе бро-о-жу я, словно в ла-а-биринте!
- Вот женятся на шалавах, - под нос себе сказала Варвара, вытирая стойку, - а потом «выхода мне нет». Чисто по-русски. Взял бы меня тогда замуж, не бродил бы по лабиринтам…козел!
ПОМИНАЛЬНЫЕ СВЕЧИ
Егор в церковь не ходил. Не то, чтобы был безбожником, родители его даже крестили в тайне от советской власти, а как-то стеснялся молиться при всех,что ли. А церковь в селе Баньки была красивая. Белая, высокая, открывалась взгляду с косогора сразу,как завернешь за Зайчью балку. Смотреть на нее было хорошо, покойно. Егор так и делал - придет на целое воскресенье с нехитрой снедью, сядет на травку, стащит кирзу, вытянет ноги, не спеша закурит папиросу и смотрит, любуется. Сизый дымок после каждой глубокой затяжки вился к небу и растворялся в голубом воздухе, не долетая до облаков. Егор в детстве думал, что облака - это дым, который получается от заводских труб, всяких выхлопных газов, ну и табака, конечно. Поэтому он еще ребенком знал, что облака - не твердые, на них сидеть нельзя. Когда бабушка рассказывала, что Боженька - на облаках, маленький Егор уже тогда не верил. А вообще-то Егор верил, что Бог какой-то точно есть. Молитв он никаких не знал, поэтому просил у Бога что-то своими житейскими словами. Многого не просил, и никогда для себя,даже когда у него обнаружили опухоль. Сестра с ейным мужем Макаром помогли тогда деньгами - на обследование в какой-то дорогой московской больнице. Ничего, обошлось, опухоль была не злокачественной. На лекарства еще хватило. Деньги Егор отдавал почти весь год - с зарплаты тракториста не разгуляешься. Сестра заходила к нему в каждый день зарплаты, пересчитывала рубли, совала за вырез, уходила, не оставаясь на чай. Макар, правда, ни разу про деньги не напоминал. Сеструха, видно, строго-настрого запретила. К деньгам Макар вообще доступа не имел по известной причине - пьянка. Но Макар пил особенно - не запойно, не по-черному, а со смыслом. Если подходил случай - всегда приглашал друзей - не на выпивку, а, как он говорил, -на разговор. Макара мучало много разных вопросов - от Бога до олигархов, которых он называл аллигатхами, от слова аллигатор. Поэтому и пили долго - на все деньги, которые подворачивались Макару. А когда спор затухал Макар толкал Егору гармонь. Егор играть умел, но пел негромко, незвонко, зато с сердцем. Песни он знал почему-то только грустные, протяжные. Иногда они заменяли ответы, которые Макар выпытывал у товарищей по столу. Последний раз разговор завернул на гражданскую войну.
- Нет, ты мне скажи, Матвеич,- почему вот Деникин дошел до Тулы, а потом откатился аж до Черного моря? - спрашивал Макар у пенсионера Матвеича, чей батя воевал в дивизии у самого Блюхера и брал Перекоп. оворили даже, что Матвей Васильевич чуть было не перешел к Махно, да махновский отряд в Крыму окружили и расстреляли, а Махно объявили вне закона. А может быть,и сам расстреливал махновцев - Матвеич на эту тему говорил всегда уклончиво и по-разному.
- Как же супротив народу-то попрешь? - отвечал Матвеич.
- Хорошо, а почему белые тогда до Тулы дошли? Что, народ под Москвой подменили, что ли? - наседал Макар.
Отмахнуться было нельзя - угощал-то Макар. Остальные внимательно ждали ответа.
- Так такое дело - обозлились.
- Так получается, из злости воевали, не за идею? - подкараулил Макар.
- Русские всегда за Родину, да за идею воевали,- отбивался Матвеич.
- Так белые - тоже русские были. Деникина - вон в Москву привезли хоронить в прошлом годе, - подключился Макаров свояк Семен.
- Белые господа были, да помещики - народ-то в упор знать не хотели.
Макар отставил стакан.
- А красные твои - с народом что сделали, а? Сколько сдохло от голода и в лагерях?
- А твой дед не за красных воевал, что ли? – Матвеич перешел в контратаку.
- Ты моего деда не трогай, он еще в финскую полег, в расстрелах не участвовал.
- Мой батя,что ли, расстреливал?!
Разговор начинал перерастать в толковище. Егор просунул ладони под лямки и взял аккорд.
- Там вдали, за рекой...
Спели, выпили со вздохом. Семен неопределенно сказал:
- Да, Расея...
Вот и сейчас Егор, закуривая следующую папиросу, отчего-то выдохнул вместе с дымом: "Да, Расея...". Купола слепили полуденным солнцем, воскресный народ шел к церкви.
- Эй, дядя Егор, пошли с нами в храм, грешник небось! - окликнул чей-то веселый девичий голос. Егор повернулся на зов - то была Семенова старшая дочка Марина. То, что молодежь потянулась к Богу, Егор одобрял. Может, мода такая у них, и не серьезно, а все одно - полезно. Полезней, чем по дискотекам всяким шляться. Егор махнул рукой - потом, мол, как-нибудь. Особенных грехов за собой Егор не знал - жил всегда просто, без хитроумия. Вон сестра - в город каждые выходные ездит, торгует на рынке. Когда с наваром приезжает - веселая, в гости может позвать, за столом хлопочет, а глаза у самой на месте не стоят, прыгают. Торговля - дело для души непростое. Тут обвесишь, тут недокладешь, по другому нельзя. Вот кому в церковь каждый день ходить надо, да толстые свечки ставить - есть на что. Да и Марина на зиму в город уезжала, что там делала - неизвестно, но деньги родителям высылыла исправно - Семен сам говорил. По селу ходило что-то смутное, бабы на Марине разговоры прерывали с каким-то нехорошим переглядом - не зря, мол в церковь ходит, кается за что-то,чего в городе делает. Но Семен был мужик справный, справедливый, его сплетнями обижать никто не хотел. А что в Марине было что-то шальное, Егор тоже чувствовал.
В город сам Егор не ездил уже давно, как развелся с женой. Детей - сына и дочку бывшая забрала себе, сказала - все равно отсудит. Нашла себе нового мужа - из городских, моложе себя. Егор его никогда не видел, но зла в сердце не держал - взял бабу с прицепом,даже с двумя. Такое не каждый сделает. Жена ему не писала, детки были еще маленькие, поэтому почти никаких вестей о них Егор не получал. Почти - потому что сестра к ним раз заезжала в городе,навещала по-свойски, или по делам каким, Егор точно не знал. Сестра сказала - живут неплохо, муж - инженер в какой-то строительный фирме, зарабатывает. Сказала с уважением, значит точно не мыкаются. Ну и слава Богу, главное - чтоб детей любили, да на ноги поставили. Вырастут, навестят и его как-нибудь. В том, что дети его не забудут, Егор был уверен - родная кровь, как ни крути. Вот за детей и просил в основном Егор у Бога, но и жену поминал, и даже ейного мужа, Володю, кажется. Больше у него родных не было, кроме сестры, конечно. Родителей уже лет пять, как схоронили - сначала батю, потом и мать преставилась. Жить без бати она долго уже не хотела, так и говорила - пойду вослед скоро, уж плохим словом не поминайте, тяжко мне без него, сердце не дышит. Внуков не дождалась. Надо бы уже собраться, взять сеструху, да сходить в следующее воскресенье на погост - посидеть, могилку подправить. Один раз сестра может рынок и пропустить, не зачахнет, небось, торговля-то.
Егор отпил молока из крынки, отломил душистую горбушку, лег на клевер, подложив руки за голову и стал смотреть в небо, откусывая по маленькому кусочку. Облаков почти не было, взгляд ни обо что не спотыкался, можно было смотреть насквозь - до слез. "Только синь сосет глаза",- вспомнилось. По-другому и не скажешь. Егор любил Есенина, почти все песни на его стихи пел, даже иногда для самого себя пел, когда общества не было,для души. Чтобы о грустном не думать, о грустном петь надо, Егор это знал. Телевизор Егор смотрел редко, не уважал, новости узнавал из газеты, а вот фильм про Есенина посмотрел весь, не отрываясь. Актеры были хорошие, все было похоже на правду, но то что это была неправда, или маленькая часть правды, Егор чувствовал точно. Как пьет - показали, как дерется - показали, как убивали - показали. Но чего-то главного не показали. Егор не умел сказать себе, что оно - главное-то. Но чувствовал - нет чего-то. Как барышник лошадь подсовывает - и стать, и зубы, и бабки тонкие, точеные, а купишь - и оказывается, лядящую лошаденку-то купил. Может, разучились кино делать. Макар тоже смотрел, сказал коротко - чтиво, хотя Есенина особо не знал, наизусть чтобы, разве что "Клен ты мой опавший..."Когда "Клен" пели - Егор приметил - Макар все слова пел без запинки. Ну да ладно, показали, что не повесился, и то слава Богу. В самоубийство Есенина Егор, как и почти все русские, верил мало. Допускал, всяко ведь бывает, но не верил. Не такой человек, звенящее сердце имел. Спиться мог, убить, наверное, мог, а в петлю лезть - навряд ли. Как и писать по заказу - не мог. Вон нынешние песни - послушаешь и в толк не возьмешь, почему народ хлопает. Из вежливости, что ли?
С речки потянуло холодком. Воскресный день пошел на убыль, в воздухе голодно зазвенели комары. "Скурю последнюю,да пойду",- решил Егор. По селу стали зажигаться окна. Егор курил и думал,что домой-то его не тянет. Изба - старая, уютная, обжитая, для одного просторная пятистенка, но не тянуло. Была б книжка какая душевная, Шукшин там, или Лесков, почитал бы на софе, даже перечитал бы, но все книги забрала жена.Для чего забрала, неизвестно, сама-то не интересовалась. Из принципа, наверное. Была библиотека в селе,да закрыли давно - денег у властей на содержание не хватало. Не ездить же в город за книжками, не торговля чай, засмеют. "Грустно,хоть опять женись",- усмехнулся про себя Егор.
У калитки его встретил мрачный Макар.
- Закурить есть?
- Папиросы.
- Давай. -Макар продул гильзу, замял зубами кончик, затянулся. - Тут вот какое дело, Егор. Твоя сестра, моя жена, ну Алевтина, в общем...
- Ну?
- Не приехала сегодня.
- А чего?
- Да бес ее знает, чего. Первый раз такое.
- Может, на электричку опоздала?
- Чтоб Алевтина, да опоздала? Ты чего, шурин?
Действительно, Алевтина представляла собой образец порядка до дотошности. Сбить ее с панталыка, заставить потерять голову хоть на минуту не могли никакие обстоятельства. Даже,когда умирали родители, Алевтина рассудочно хлопотала по всем принятым в таких случаях делах - и справка от доктора,и кладбище, и заупокойная служба, когда Егор пребывал в каком-то ступоре и больше мешался Алевтине, чем помогал. Единственное, в чем Алевтина была бессильна - не дал им Бог детей с Макаром. Но и этот недогляд Всевышнего Алевтина упорно исправляла - как-то нашла необходимые связи, ездила по докторам даже в Москву. Потому и Егору с обследованием смогла помочь.
- Чего-то на сердце скользко, -Макар в задумчивости покачал головой.
- Да не журись, может зашла к моей бывшей, задержалась там, завтра приедет.
- Чего ей у Ленки делать?
- Нда...
Закурили еще по одной. Домой Макару тоже идти не хотелось. Вечерялось бы невесело.
- Не случилось ли чего, - Макар задумчиво смотрел в землю.
- Да чего с ней может случиться, - возразил без уверенности Егор.
- Всякое бывает.
- Приедет завтра, куда денется.
Алевтина не приехала ни в понедельник, ни во вторник. В среду Макар с Егором поехали в город на поиски. Пока Макар поднимался к Лене, Егор сидел в палисаднике у подъезда и смолил одну сигарету за другой. Он очень хотел повидать детей, да и Лену, признаться тоже, но в последний момент заробел. Егор представил себе Ленкин сухой ревнивый взгляд за спиной, когда он подойдет к детишкам. Что она им рассказывала про него, неизвестно. Для них он уже, наверное, не папа, а дядя Егор. Только душу травить. Да и подарков никаких для детишек не взял - не до подарков было. Егор представлял, как за два года подросли Машенька и Никитка. У Машутки, небось, уже коса - русая, тугая, а Никита Егорыч - в школу ходит с большим и важным ранцем. Егор вздыхал и затягивался глубже обычного.
Макар вышел мрачнее тучи - Алевтина у Лены не останавливалась и вообще не объявлялась. На рынке Алевтину знали, но тоже ничем помочь не могли - закрыла торговлю в восресенье вечером и попрощалась. В милиции заявление о пропаже человека принимать не хотели, срок мол не вышел, да и заявление нужно было подавать в сельском отделении. Макар было вспылил, но Егор вмешался. Еще не хватало - загреметь в кутузку на пятнадцать суток. Молоденький лейтенант так и пригрозил - если не вышвырнетесь отсюда, оформлю, мол, за хулиганку.
- Куда теперь?- спросил Егор на крыльце.
- Нет, ну ты понял, какие менты у нас - лишь бы ничего не делать,сволочи. - Макар оглянулся на дверь. - Надо ж сказать такое мужу, что его жена загуляла.
- Сам-то, поди, не женатый, вот и брякнул.
- У него не жены нет, у него совести нет. Если б у этого козла кто-нибудь из близких пропал, он, небось, бумажки-то свои бросил бы ко всем чертям, с огнем искал, - не унимался Макар.
- Нда.. наша милиция нас стережет.
- Молодой, а душой зажирел уже. Начальство надо ждать. Может и выйдет что.
- Может и выйдет.
Макар оказался прав. Начальство в лице испитого майора подкатило где-то через полчаса на милицейском "Уазике". Опытный майор не стал отмахиваться от сбивчиво рассказывавшего Макара, пригласил в кабинет. По сводкам в городе за эти дни было совершено три убийства, одно - женщины Алевтининых лет. Личность женщины не установили - ни документов, ни сумочки при ней не оказалось. Обычное дело при разбое, как сказал майор. На опознание в морг их повез тот самый лейтенант, который отказался брать заявление. Ехали молча, Макар без разрешения закурил. Лейтенанту, впрочем, было все равно.
Когда с трупа снимали простынь, Егор хотел отвернуться, - он уже понял. Убитой оказалась Алевтина. Макар, не мигая, смотрел на пожелтевшее лицо со следами кровоподтеков. Глаза были не закрытыми, а какими-то заплывшими. Егор стер ладонью слезу.
- Она? - полуутвердительно спросил лейтенант.
Ему никто не ответил. Макар затрясся и сжал кулаки.
- Кто это сделал?
На это раз промолчал лейтенант.
- Кто это сделал? Убью подонков, разорву, своими руками разорву...,- Макар сжимал и разжимал пальцы.
Егор стоял, как окаменевший. Слез больше не было. Если слезы - из сердца, то сердце у Егора сразу затвердело, оплавившись, как стекло после взрыва.
Лейтенант, стараясь не показывать равнодушия, накрыл тело простынью.
- Протокол опознания надо подписать, граждане. Кто из вас родственник? Родственник кто, граждане? Он? - лейтенант кивнул на Макара.
- И он, и я - родственники, - услышал себя Егор как бы со стороны.
- Тогда пройдемте...пожалуйста.
На отпевание собралось все село. Даже Ленка приехала из города, узнала как-то. Отец Савватий пел красиво, даже величественно, все исправно крестились, кто-то перешептывался. Егор стоял со свечкой в левой руке, правой неумело клал кресты. Воск стекал по руке, но Егор ничего не чувствовал. Небритый, почерневший Макар стоял у самого гроба, на обострившихся скулах ходили желваки. Отпевание кончилось. Перед какой иконой надо ставить свечку за упокой, Егор не знал. Какая-то бабушка понятливо указала на Голгофу, Егор опалил свечку снизу, поставил. Свечей было много - Егор почему-то их посчитал. Выходило - двадцать три. Чьи-то двадцать три души горели в этих свечках, а теперь к ним присоединялась сеструхина - двадцать четвертая. Егор взял еще свечей, поставил за родителей. Теперь их было двадцать шесть.
- Когда за меня поставят, сколько их тут будет гореть?, - почему-то подумалось Егору.
Поминки были богатые - все село столы строило. Сидели на улице - погода была ласковой. Макар внимательно слушал каждого говорившего, бабы после слов комкали платками глаза, потом продолжали негромко лопотать о чем-то своем.
- Пойду покурю, - ни к кому отдельно не обращаясь, сказал Егор. Курили и за столом, но Егора никто не удерживал. Только Макар понимающе посмотрел, как бы оставаясь за столом и за него тоже.
Егор сел на свое место на клеверном лужку, закурил папиросу и стал глядеть на церковь. Теперь в ней было что-то еще, что раньше Егор не замечал. Так же купались в пронзительном небе купола, так же сверкали, но что-то было и новое. Только когда солнце зарделось к вечеру, Егор понял - что. Это был свет от свечек, особенно от тех двадцати шести свечек, что горели сейчас там, на кануне. Купола не только блестели отраженными лучами, но и светились изнутри, от маленьких огоньков надежды, любви и печали, из чего, в сущности, и состоит наша короткая жизнь. От сердца чуть отлегло, и Егор первый раз за последние дни улыбнулся.
Сайт издательства «Вече»,
на котором можно приобрести книгу Дмитрия Дарина
<veche.ru/books/show/4463/>