Русская поэзия двадцатого столетия дала миру немало блистательных имён, обладателям которых была подвластна и гражданская, и лирическая, и утончённая строка «серебряного века». Среди этих имён имя Сергея Есенина по праву занимает одно из первых мест: в русской литературе ему принадлежит исключительная роль. Благодаря Божественной силе слова, имена Есенина, как и Пушкина, вошли в сокровищницу литературы, став воистину звёздными. И даже всемогущее время величественно отступает перед ними, оно не может повелевать их поэзией. Уже более века не проходит, а наоборот возрастет читательский интерес к творчеству Есенина – подлинно народного певца России. В чём истоки такой непреходящей любви? Однозначного ответа нет. Тайна воздействия его стихов непостижима. Каждый находит в них что-то свое, единственное и сокровенное. Сегодня, когда важна значимость национальной культуры, нам, как никогда, необходимо искромётное есенинское слово, спасающее от губительной обедняющей новизны, порой граничащей с пустотой, надвигающейся агрессивности, разрушающей традиции общечеловеческого искусства. Как вешние воды очищают русла рек, так и души людей просветляют стихи поэта, возрождая в нас лучшее.

   Несмотря на то, что на протяжении трёх десятилетий творчество Есенина было под запретом, всенародная любовь к нему неиссякаема и долговечна. Он притягивает правдой, нежнейшими чувствами к родине и природе, покоряет верой в человека, в торжество гуманизма и красоты. Проникает в сердце его поэтическое фольклорное искусство, утоляющее лирической народной песней извечную тоску русской души. Но поэзия Есенина стала и праздником песни, искрящейся радостью жизни. Наши современники открывают Сергея Есенина заново, соотнося с историческим опытом предыдущих поколений, с личным духовным мироощущением. И никого не оставляет равнодушным «несказанное, синее, нежное» чувство поэта к отчей земле, её бескрайним просторам. Он родился «с песнями в травном одеяле», родился там, где «струятся звёздные псалмы», полюбив «весь мир и вечность, как родительский очаг», он и пришёл в этот мир, чтобы подарить всем своё «васильковое слово», «стеля стихов злачённые рогожи».

   Необычайная популярность поэзии Есенина ещё при жизни не могла не коснуться и не оказать влияние на литературу Беларуси, народа, по словам Пушкина, «издревле нам близкого и родного». Истинно народное, избяное происхождение творчества Есенина сродни устному фольклорному искусству, характерному и для всей белорусской поэзии, наполненной первозданной красотой народной песни.

   Белорусский исследователь творчества Сергея Есенина, его страстный заступник Петр Радечко, который в буквальном смысле живёт и дышит всепоглащающей любовью к поэту, лауреат международного литературного конкурса «О, Русь, взмахни крылами..», отмечает в своей книге «Есенин и Беларусь», что творчество русского чародея слова отозвалось также и в ранних стихах белорусских поэтов последующего поколения: М. Танка, П. Панченко, А. Жаврука, А. Кулешова, С. Граховского, Н. Гилевича, Р. Барадулина, Г. Буравкина, Е. Янищиц. Он подчеркивает, что Беларусь навсегда останется благодарна великому национальному поэту России.

   «Всё равн«о остался я поэтом / Золотой бревёнчатой избы», – не скрывал Сергей Есенин своих крестьянских корней. Белорусская поэзия, подпитываемая деревней, во многом созвучна есенинской поэзии. Беларусь и Россия ментально схожи: две ветви когда-то единой Руси. Они самостоятельны и самобытны, но ствол и корни у них – общие. «Две сестры – Беларусь и Россия, / Две сестры по судьбе и по крови», – так о славянском единстве скажет один из самых популярных белорусских писателей Михась Поздняков. Попробуем проследить влияние есенинской поэзии на творчество современных авторов Беларуси, на их литературные традиции. Говоря о художественном мастерстве Есенина, параллельно хотелось бы рассмотреть не только темы и сюжеты поэзии Беларуси, но и понять её ментальную, духовную составляющую. Литература должна преодолевать временное ради вечного, ведь актуально только вневременное. Таким ярким примером и является поэзия Сергея Есенина. Соответствуют ли подобным высоким требованиям произведения Беларуси? Ведь традиция – это не только что-то незыблемое, не только следование классическим образцам, но и поиск соответствия дыханию нового времени, пульсу и ритму текущей жизни. Ответы на главные вопросы содержат авторские тексты, являющиеся первоосновой любого творчества. Чтобы лучше представить всю многокрасочность поэтической палитры Беларуси, выделим на ней и русскую поэзию и белорусскую, в частности, её более значительных авторов, пишущих на белорусском языке.

 

«Тебе, о родина, сложил я песню ту»

   С первых же стихов в поэзию Сергея Есенина входят темы: родины, деревенской Руси, сельского быта, природы. «Моя лирика жива одной большой любовью – любовью к родине. Чувство родины – основное в моём творчестве», – писал поэт. Он жил этой святой любовью, когда выдыхал свои проникновенные строки: «Ой ты, Русь, моя / родина кроткая / Лишь к тебе я любовь берегу. / Весела твоя радость короткая. / С громкой песней весной на лгу». В творчестве многих авторов Беларуси органично объединились есенинские традиции.

   Известный русский поэт, живущий на белорусской земле, Анатолий Аврутин тонко уловил собственную строку, от которой веет «есенинской ранью»: «Россия… Родина… Рябина… / Распятье… Реченька… Роса…», – поэт, знающий не понаслышке, как «вдали от России / непросто быть русским поэтом, / непросто Россию / вдали от России беречь…» Анатолий Аврутин, обладая глобальным историческим видением, создал целостные картины народной жизни двадцатого столетия, в душе оставаясь гражданином некогда единой и общей страны, рыцарем-защитником русского мира, который хранит славянское Отечество и в полный голос говорит об этом, обращаясь к древнему и далёкому прошлому: «И выдох мой пускай зовётся Русью, / И пусть зовётся Русью каждый взгляд… // И будем мы парить над миром тленным, / Парить в больной, раздумчивой тиши. / Совсем одни, одни во всей вселенной, / Лишь я и Русь… А больше – ни души». И разве здесь не вспомнятся навсегда вошедшие в сердце есенинские строки?!

                               О Русь, малиновое поле / И синь, упавшая в реку,

                             Люблю до радости и боли / Твою озёрную тоску.

                              Холодной скорби не измерить, / Ты на туманном берегу.

                             Но не любить тебя, не верить – / Я научиться не могу.

   Анатолий Аврутин так же, как и Сергей Есенин, не повторяясь, по-своему представит классическое тютчевское изречение, когда «…снова умом ты Россию не понял, / снова лишь верить дано…»

   Истинный русич, возвращающий таинственную Русь, воспевающий в стихах и прозе её туманы древности, в которых «сладко дремало время», возвращающий «утраченной родины крик», – русский поэт, сегодня живущий в белорусской полесской деревне, – Юрий Фатнев. Стихи его настолько понятны и прозрачны, что, как и всё талантливое, не нуждаются в комментариях: «Какая земля мне досталась! / Взамен ничего не проси. / Я крикну, не веря в усталость, – / Лишь эхо пойдёт по Руси! // Я русский! Я радуюсь чуду! / Пусть ломит столетие, / Пусть. Но я никогда не забуду: / Моя родословная – Русь!... // Пусть стану песком или глиной, / Но всё же из русских небес / не вышибить клин журавлиный / Тоски, пролетающей здесь…» Вот так же столетие назад хотел запечатлеть стремительно исчезающее чудо Руси и Есенин, оставить потомкам вечную Русь, излив всю правду и душевную гармонию в стихах: «А месяц будет плыть и плыть, / Роняя вёсла по озёрам… / И Русь всё так же будет жить, / Плясать и плакать у забора», или, как в других «Голубень»: «Молочный дым качает ветром сёла, / Но ветра нет, есть только лёгкий звон. / И дремлет Русь в тоске своей весёлой, / Вцепивши руки в жёлтый крутосклон». Искренен, полон грусти о невозвратном и Юрий Фатнев: «Задождят седые дни печали. / Ох, не скоро солнца я дождусь. / И от сердца навсегда отчалит / Никому не ведомая Русь. // Промелькнёт в туманах её имя. / И напрасно брошусь я вослед. / Всё равно она невыразима, / Всё равно пути к ней больше нет». Обоих поэтов связывает настоящая песенная сила, и поёт и «трубит в рожок у Сожа / Родная Беларусь» Юрия Фатнева, «и я, став песней тоже, / то плачу, то смеюсь», – напишет он лаконично и просто.

   Россиский писатель и публицист Дмитрий Дарин в очерке «Есенин как зиждитель русского народа» говорит о борьбе старого и нового мира, ознаменовавшей начало двадцатого века. И мы сегодня живём на сломе двух эпох, когда, по словам Дмитрия Дарина, «любить родину можно по-разному». Кто-то несёт свой крест до конца, зная что Родина – это истина. К таким поэтам относится Анатолий Аврутин, которому суждено «Родиной измученной болеть», и лишь ему среди современников дано сказать по-есенински пронзительно, одновременно и с болью и с возвышенной печалью: «Дорога раскисла, но нужно идти до конца. / Дойти… Захлебнуться… И снова начать с середины. / Кончается осень… Кружат золотые сердца… / И лёт лебединый… Над Родиной лёт лебединый…» Дмитрий Дарин убеждён, что поэзия Сергея Есенина «утверждает национальное духовное единство». Только отсюда и рождается высокое чувство Родины, каким обладал народный поэт, написавший гражданственные строки: «Я буду воспевать / Всем существом в поэте / Шестую часть земли / С названьем кратким «Русь» и строки, проникнутые преданной любовью: «Никакая родина другая не вольёт мне в грудь мою теплынь».

   Поэтесса Валентина Поликанина, в душе которой слились две родины: Россия и Беларусь, создаёт свой торжественный и светлый гимн, посвящая его земле, ставшей для неё судьбой: «Над Белой Русью белые снега – / Как белых речек медленные воды… // Молчит земля, священна и строга: / Снега – присяга в верности Отчизне. / Над Белой Русью белые снега – / Рожденье жизни, продолженье жизни». И поэт Михаил Шелехов, пишущий на двух языках, скажет похожие высокие слова, притягивающие особой образностью: «У дзень нараджэння – на Белай Русі аднаўленне / Ад першага снегу – аднекуль і я на зямлі!»

     Россия изначально была сотворена как оплот земного Православия. Со сказками Пушкина мы впитывали всё святое, но и со стихами Есенина душа раскрывалась навстречу свету, замирала от радости, созерцая красоту, обожествлённую в строке поэта. Не случайно он называл себя «Божьей дудкой», поэт верил в магическую силу слова, гениально чувствуя его Дух. Мир горний и дольний – это был его путь: «Чую радуницу Божью – / Не напрасно я живу, / Поклоняюсь придорожью, / Припадаю на траву… // Льётся пламя в бездну зренья, / В сердце радость детских снов. / Я поверил от рожденья / В Богородицы покров».

   К святым родникам идёт и поэт Валентина Поликанина, она достойно представляет русскую словесность Беларуси и находит свою дорогу к Храму, находит там, где «белый снег ещё белее станет / И сердце достучится до стихов. / Жировичи – как остров в океане, / Спасение от гибельных грехов». Здесь и рождаются её стихи «Жировичский монастырь», согретые «неустанной молитвой», осенённые чудом Божьей милости, дарованной людям: «Пусть веры искупительной хватает / На то, чтоб жизнь продолжилась в веках. / Как сына, Богородица Святая, / Держи наш мир увечный на руках». Сергей Есенин видел Русь белокаменной, лучезарно-золотой, сияющей блеском церковных куполов, и лишь его чистая душа могла выдыхать тихие искренние строки: «Полюбил я с тоской журавлиною / на высокой горе монастырь». Как стремительно менялась эта Русь, уже далеко не всё принимал он своим трепетным сердцем и, к счастью, не увидел самого губительного – почти полного разрушения её храмов. «Истории крутые повороты… / Людей теряем. Господи, спаси! / И нет тех стариков (в косоворотках), / Рассеянных, как зёрна, по Руси…» – звучит горькое откровение Валентины Поликаниной. И в стихах «Белая церковь» она живёт надеждой и верой, ведь «чаша терпенья» не испита до дна. Но именно поэзия Сергея Есенина и стала нашим возрождением, ведь она сохранила для нас память о той первозданной Руси. А память – это наше бессмертие, дарованное Богом. Валентина Поликанина в цикле «Стихи о России», прекрасно владея классическим литературным слогом, напишет собственное сокровенное признание: «Я скучаю по России, / Белой-белой, синей-синей, / Словно храм, мне ставшей домом, / Словно небушко, бездонной; //… Той, по-радонежски торной, / По-саровски чудотворной, / Куполами позлащённой, / Покаянной и крещённой… // Мощной духом, непреклонной; / В бой со злом ведущей сердце, / Породившей страстотерпцев; / Душу ввысь привыкшей кликать – / По Святой Руси, великой».

   Сергей Есенин рисует и «буйственную Русь», тема поиска правды, справедливости всегда была на Руси важнее достижения реального счастья. Такова природа русского человека. В его поэме «Пугачёв» мы видим борьбу народа за своё освобождение, когда страшен и неминуем народный гнев, а ещё страшнее народный бунт. Так, белорусский поэт Михась Башлаков, поэт, глубоко национальный по духу, в оратории «Шлях» поднимает проблемы национального возрождения народа, теряющего вековые корни, свою самобытную культуру. Мужицкой стихии Пугачёва, бьющей ключом, его разбойничьей удали Михась Башлаков противопоставляет поиск истины, сохранение родного языка предков, веру в Бога. Только тем, кто следует Истине, кто имеет в душе Веру, открываются и праведные пути: «Мой шлях – ад роднага парога… / Жыцця без шляху не было б: / Шлях пачынаецца ад Бога / І пад анёлавым крылом… Такими стихами начинается оратория «Шлях» лауреата Государственной премии Республики Беларусь, поэта Михася Башлакова. Поэты не рождаются случайно. Их выбирает время, остальное они определяют сами. Михася Башлакова отличает не только внутренняя сила, художественное своеобразие, но и то, что он в своём творчестве следует самостоятельными путями. Он не идет за толпой, зная истинную цену слову. Отсюда, видимо, проистекают его предельная искренность, правдивость и бескомпромиссность. У него всегда присутствует независимая, неподвластная чужим взглядам и убеждениям, оценка происходящего. Настоящие поэты всегда имеют национальные корни, но корни – это не только почва, взрастившая национальных творцов, – это обычаи и традиции, язык народа, полученные в наследство. И как мощь дереву придают прочные, крепкие корни, которыми живы ветви, так и человек жив только родовыми чувствами, питающими его дух, жив родным словом. Не эти ли качества и сближают его с есенинской поэзией?! Михась Башлаков произносит своё молитвенное Слово за Беларусь, неповторимую страну, благословляя нас на новые пути и свершения: “Пашлі нам, Божа, прасвятленне, / Каб мы згадалі свой пачатак / І ўсё, што мелі і што маем, / І што ў блуканнях разгубілі… //       Няхай наш шлях ракой шырокай / Цячэ бясконца праз стагоддзі. / І хай над шляхам вешчым птахам / Лунае вечна наша Слова…”

   “Гений – всегда народен”, – сказал в своё время Александр Блок. И народный поэт несёт огромную гражданскую ответственность перед родиной и отвечает перед своим народом. Острую душевную боль ощущал Сергей Есенин, предвидя гибель деревни, разрушение её исконного уклада, болезненную ломку всей крестьянской жизни, когда никого и ничего не щадя, ломали и веру. Неразрешимые противоречия, мучительные чувства переполняли поэта: он стоял на пороге тяжёлых жизненных и нравственных испытаний. “Я последний поэт деревни…” – прозвучат его безотрадные строки. “Поэт может писать только о том, с чем органически связан”, – считал Есенин. Тогда и выходят из под пера художника выстраданные и правдивые произведения, которые мы знаем и любим: “Я покинул родимый дом, / Голубую оставил Русь. / В три звезды березняк над прудом / Теплит матери старой грусть…” Но и “возвращение на родину” не сулит для него прежней радости, когда столько пережито потерь и разочарований: “Снова вернулся я в край родной. / Кто меня помнит? Кто позабыл? / Грустно стою я, как странник гонимый, / Старый хозяин своей избы», – честно признавался себе поэт, не скрывая горечи и затаённой боли. Пройдёт чуть более полувека и белорусский борец за правду Михась Башлаков скажет тоже свои пророческие слова, обращаясь к народу, забывающему кровные истоки: “І прыйдзеце самі / Да родных вытокаў і кінутых хат?!” Жжёт горячо правда, жжёт, будто огалённая рана. Столько извечного страдания в ней, что, увы, не по вкусу она нынче многим…

   Никому не удаётся остановить время, но поэзия тем и прекрасна, что для неё нет невозможного. Попытку заглянуть в прошлое совершает поэт Юрий Фатнев, он словно возвращает нам утраченное есенинское тепло и светлый образ народного певца, извечную печаль полей, невыплаканную боль русской земли. В лирических стихах Юрия Фатнева бьётся его живое сердце, они струятся любовью к большому Поэту России: «Я застал ещё Русь. Эти нивы и хаты, / Эту майскую цветь. Эти грозы навзрыд. / В неоглядных полях перед самым закатом / Жеребёнок ещё за телегой бежит… // Но осталась в душе золотая заноза, / И щемит, и щемит она в лунную стынь. / Глянет баба, как будто меня она спросит: / «Возвратился Татьяны Есениной сын?» // Может быть, не погиб в круговерти свирепой, / Может быть, подъезжает к родному селу. / Не удержится, спрыгнет с телеги, потреплет / Собачонку, что ринется звонко к нему!..» Переживая противоречия революционного периода «умерщвления личности», так характеризовал двадцатые годы Есенин, в знаменитом «Сорокоусте» он скажет об этом поразительно точно:

          Милый, милый, смешной дуралей, / Ну куда он, куда он гонится?

         Неужель он не знает, что живых коней / Победила стальная конница?

Есенин гениально ощутил смену эпох, проникновенно излив душу и в хорошо известных стихах: «Край осиротелый», «Русь уходящая», «Русь бесприютная».

   В начале третьего тысячелетия мы тоже переживаем что-то похожее: меняются эпохи и вместе с ними идёт переоценка ценностей, устоявшихся традиций. Наступает время нового компьютерного поколения. Утрачивается испокон веку данное Богом, заветное. Чуждый виртуальный мир не может заменить родины, земли предков. И стихи Сергея Есенина необходимы нам как воздух! Не удивляет, что «Есенин с портрета / запретные шепчет слова» поэту Анатолию Аврутину, и пишутся его неутешительные строки: «Не брести, а скакать по холмам помертвелой Отчизны…», в которых сквозным мотивом звучит тема родины, её истории, в чём-то перекликающаяся и со строками стихов поэта Николая Рубцова, последовательно придерживающегося есенинской традиции.

   Любовь к родине Сергея Есенин питал с раннего детства. Он хранил в себе сердце ребёнка и замечал буквально всё, не теряя с годами ни нежности, ни доброты. «Эта улица мне знакома, / И знаком этот низенький дом. / Проводов голубая солома / Опрокинулась над окном. // Были годы тяжёлых бедствий, / Годы буйных, безумных сил. / Вспомнил я деревенское детство, / Вспомнил я деревенскую синь», – ведёт нас в детство поэт, делая это незамысловато, просто, но зато как задушевно, взволнованно. И не разгадать вовек секрета его поэзии. Очарование далёкого детства, чистую гармонию забытого счастья находим и в стихах поэта Валентины Поликаниной. В книге «Под небом нераздельным», которую можно назвать гимном детству, она открывает нам неповторимый мир, где она услышала и «узнала голос певучей Родины». Валентина Поликанина мудро соединила и «богословие небес» и богословие детства: «Ещё задолго до моих стихов / Цвела зима над бабушкиным домом, / Роняла пух с небесных потолков / И таяла, как леденец в ладони… // Мурлыкал кот, и горло драл петух, / Скрипели важно ходики по кругу. / И жил в углу иконописный дух, / А бабушка была ему подругой. // Ещё задолго до моих грехов / Была её молитва каждый вечер – / За мой покой, за столбики стихов, / За первый звук проклюнувшейся речи». Знакомая картинка детства есть и у Сергея Есенина в поэме «Мой путь», где он, будучи искусным рассказчиком, предаётся сказочным воспоминаниям детства, в чём-то напоминающим пушкинские: «…Изба крестьянская, / Хомутный запах дёгтя, / Божница старая, / Лампады кроткий свет. / Как хорошо, / Что я сберёг те / Все ощущенья детских лет. / Под окнами / Костёр метели белой. / Мне девять лет. / Лежанка, бабка, кот… / И бабка что-то / грустное / Степное пела, / Порой зевая / И крестя свой рот. / Метель ревела…» Оказаться в детстве – вот, о чём мечтает каждый. И Валентине Поликаниной это удаётся в стихах «Самодержавных яблонь ветки!», она как будто воскрешает те есенинские времена голубого и безоблачного детства: «Самодержавных яблонь ветки! / А возле дома – плуг, соха… / И я разбужена рассветом, / Горластой песней петуха… // А бабушка – как Божья свечка, / В сиянье нежности одной, / Всё разговаривает с печкой, / Как с самой близкою роднёй». «Сохранить детство – значит остаться бессмертным», – был абсолютно уверен и русский писатель Михаил Пришвин. И нам надо вернуть детство, а с ним и чудесную веру в сказку.

   Мечты о счастье Есенин связывал с народной жизнью – это главный родник, питавший всё его творчество. Он ярко живописал пейзажи сельского приволья, наполняя свои стихи звуками, запахами, удивляя невиданными красками. Поэт романтически воспевал крестьянский труд и считал себя романтиком «золотой бревёнчатой избы». Есенинская изба – народный цветущий мир, изумляющий ощущением полноты жизни. «Изба простолюдина – это символ понятий и отношений к миру», – писал он в своей статье «Ключи Марии», определяя смысл народного искусства. Память о деревенском детстве, наслаждение его счастьем, когда жаль прощаться с ним, прочитывается в его выразительных стихах «В хате», насквозь пропитанных деревенским колоритом: «Пахнет рыхлыми драчёнами, / У порога в дежке квас, / Над печурками точёными / Тараканы лезут в паз. //… Мать с ухватами не сладится, / Нагибается низко, / Старый кот в махотке крадется / На парное молоко. / Квохчут куры беспокойные / Над оглоблями сохи, / На дворе обедню стройную / Запевают петухи». Где теперь те старинные деревеньки, сколько их осталось по Руси? И спустя без малого век, вполне естественно сокрушается поэтесса Валентина Поликанина: «Мы теряем корни…» Свои «дороги детства» вели в большую жизнь и поэзию писателя Юрия Фатнева, сохранившего о них образные впечатления: «Бывало, в детстве я глаза открою, / Стоит телега в дебрях темноты, / И с губ коня свисает надо мною / Сквозь сон охапка Млечного Пути…» Мелодичны, так как проистекают из традиций фольклорного жанра, стихи Михася Башлакова, детство которого тоже прошло в деревне: «Ў бярозавай бялюткай хаце / Прачнецца песня салаўя. / І будзіць, будзіць мяне маці: / “Схадзі, мой сынку, па каня…” Если Сергей Есенин по праву – чародей слова, то поэт Михась Поздняков – кудесник белорусской хаты, создающий психологические и пейзажно-бытовые зарисовки деревни, окрашенные тонкими философскими раздумьями. “Нарадзіўся я ў сонечнай хаце, / Хлебам, песняй спавітай, святой, / Абагрэтай рупліваю працай / І вялікай сям`і дабратой”. Это мир деревенского бытия, такой близкий и родной для всех белорусов, о котором они могут говорить бесконечно.

 

Берёзовая Русь

   Неистощима в своём многообразии природа. “Неведомая сила природы озаряет душу человека”, – восторгался ею Гоголь. Пришвин в повести “Дорога к другу” называл природу “родиной всех талантов”. Поэзия Есенина – сама природа, само очаровние, таящее в себе великую исцеляющую силу. Поэт был наделён особым даром – видеть душу человека в нетленных образах природы, она в его стихах неотделима от человеских дум и настроений. “Счастлив, кто в радости убогой, / Живя без друга и врага, / Пройдёт просёлочной дорогой, / Молясь на копны и стога”, – эти слова Есенина можно смело отнести и к поэзии Беларуси. Белорус отражается в мире природы, он человек, подобный глубине леса. “Блукаю па лясах, / Радкі свае шукаю…” – приоткрывает завесу таинства творчества поэт Михась Башлаков. Не секрет, что многие художники писали лишь на природе, испытывая лишь там внутренний покой и творческое вдохновение. Сергей Есенин тоже был не исключением. Обращаясь к белорусской поэзии, мы находим кладезь произведений, посвящённых живописной неброской красоте Беларуси, сравнимой и с природой средней полосы России, которой посвящено большинство есенинских произведений. Языком природы говорят и два самых её страстных певца: Михась Башлаков и Юрий Фатнев, благодаря им мы никогда не забудем «сосновый гомон» Полесья – уникального древнего края Беларуси. Неповторима мелодия стиха Михася Башлакова: эмоциональный ритм, интонации, его поэзия – пронзительная музыка души, в которой слышатся и голоса мировой литературы. Тончайшая музыкальность его стиха такова, что не требует перевода, ведь славяне ментально понимают друг друга: “Пракрычала сойка, / Сойка пракрычала / У асеннім лесе. / Лесе нада мной. / А лісток пажоўклы, А лісток апалы / Зіхаціць на солнцы, / Свеціцца расой…” И не удивительно, что Башлакова часто называют белорусским Есениным, а его любимый поэт – Николай Рубцов. В жизни, как и в природе, всё взаимосвязано. Михась Башлаков дарит нам трепетные мелодии полесской земли: плывущие в тумане паромы, реки и озёра, хранящие память о языческих волхованьях, ведя нас по красочным песчаным дорогам Полесья, где прошло детство поэта, откуда и начинался его полёт “з бярозавай арбіты”. “Мяне маці дамоў гукала / На развілцы дарог за сялом. / І з дзяцінствам маім падрастала / Рунь бярозавая за акном”, – немало родственного у него с порой есенинского детства, ведь и русский поэт был самозабвенно влюблён в этот вечный шум берёз, взрастивших его и поивших “берёзовым молоком”. Именно природа сделала Есенина чистейшим поэтом человеческой души, ей он обязан всем своим существом: “Зори меня вешние в радугу свивали”, “Здесь по заре и звёздам / Я школу проходил”, – ещё с юных лет жизни он навечно впишет родной край в свое сердце.

   Из “синего бора” пришёл и русский поэт Юрий Фатнев. Он жизнеописал своё полесское детство, отзывающееся “голосами разных времён”: “…в душе заповедной Полесья,/ Словно эхо, навек поселюсь”. Он обладает уникальной особенностью – записывает порой стихи прозой. Немало произведений в его творчестве и о природе России: Юрий Фатнев жил и работал в Брянске, в Гатчине. Поэт собирал собственную “сокровенную Россию”, собирал “Родину по строчке, как первые подснежники в букет”. Как бы не складывалась личная судьба, Россию он навсегда, как когда-то это сделал Сергей Есенин, “присоединил к своему сердцу”: “Васильки России, васильки России, / У меня вы даже имя не спросили…” Юрий Фатнев продолжает есенинское васильковое чудо, опьянённый радостью от бесконечного течения жизни природы.

   Осень и зима – два времени года в природе, которые, пожалуй, больше всего отражены в творчестве русских художников. Пушкин, Есенин – самые незабываемые из них. Они обращались к этим темам на протяженнии всей жизни. Есенин, полюбив то очаровательную, то унылую осень Пушкина, то солнечно-морозную, то вьюжную, то мистически-загадочную зиму, творил и свои волшебные пейзажи, чутко и бережно передавая малейшие движения души человека и природы. И уже никогда не забудутся его зимние стихи “Пороша”, однажды услышанные в детстве и оставшиеся с нами на всю жизнь!

Еду. Тихо. Слышны звоны. / Под копытом на снегу,

  Только серые вороны / Расступились на лугу.

  Заколдован невидимкой, / Дремлет лес под сказкой сна,

    Словно белою косынкой / Подвязалася сосна…

Есенин погружался в природу, входил в неё, как в музыку. Разная зима и у поэта Михася Башлакова. Изящная, изысканная в стихах “Первый снег” (перевод М. Шабовича). Легко и невесомо, словно первые снежинки, падают на чистый лист и его строки: “Первый снег – как музыка, как песня, / Первый снег – растает и воскреснет / Первый снег… Вокруг так бело-бело… / На душе как будто посветлело”. Здесь непроизвольно приходят и есенинские строки, ведь наша жизнь и состоит из пересечений и параллелей, которых не лишено и творчество: “Я по первому снегу бреду. / В сердце ландыши вспыхнувших сил…” Завораживает Михась Башлаков и суровой зимой, когда человек не властен над природной стихией: “Не аклікай зіму сцюдзёную – / Завеямі завее шлях / І коні снежныя, шалёныя / Пакінуць след свой у палях…” Есенин обладал феноменальной памятью и виртуозно, прочувствовав мельчайшие нюансы и оттенки смыслов, читал свои стихи. Что отличает и Башлакова от иных поэтов – умение читать собственные стихи, вкладывая в них колоссальную эмоциональную силу, и тогда поэзия действительно становится музыкой, понятной и доступной каждой душе, не требуя авторского перевода.

   “Сила первого взгляда есть основная сила поэзии”, – замечал в своих очерках Михаил Пришвин. Сергей Есенин покорял накалом эмоций, экспрессией стиха и ритма, но и брал за живое спокойной интонацией, родниковой чистотой слова: шумели его “синий май”, “июнь голубой”, звенели “соловьиные рассветы”, звучала светомузыка ручьёв, искрились “серебряные росы”, а главное – было всё исключительно понятно и гармонично: в его поэзии дышали Земля и Небо. Однако не стоит забывать: оборотная сторона радости – печаль, грусть, неизъяснимая тоска. И наряду с великими художниками Есенин по-прежнему впечатляет мотивами осени, увядания природы, прощания с чем-то невозвратным: “Вот она невесёлая рябь / С журавлиной тоской сентября!..” или, как в стихах: “О край дождей и непогоды…” Подобное проникновение в мир природы было присуще лишь мастерам русской литературы. Осенние мотивы, прозрачные словно акварели, улавливающие движения человеческой души, пишет и поэт Михась Башлаков: “Лісток закружыўся, / Бярозавы /Жоўты лісток. / Ці восень прыйшла? / І лета маё / Адляцела? Ці гэта на памяць / Самотны / І светлы радок, / Што ляжа на сэрца / Збалела?..” Осенними дождями пронизаны стихи поэта, и он сам не скрывает, что осень напоминает ему русскую поэзию, и, в первую очередь, Есенина: “Зноў душу маю заасеніла, / Занавесіла шэрым дажджом. / Пачытаю Сяргея Ясеніна / Ці вазьму ў рукі Пушкіна том…”

   Благодарность жизни, приятие всего, что предопределено судьбой, ибо жизнь мудрее тебя и так, видимо, надо, так продиктовано свыше, – есть и в стихах поэта Анатолия Аврутина, в которых отзываются и есенинские минорные ноты: «Прости меня, осень, / За то, что гляжу из окна / На тусклый пейзаж, / Что безрадостен, но златоносен. / За мрачные мысли, / Где радость совсем не видна, / За плач по грачам улетевшим… / Прости меня, осень!” Россия в его стихах символизируется с “вековыми осенними плачами”, с чувством щемящей тоски, когда “всё летит душа за журавлями, / В белом оперении летит…” Лирико-философским возвышенным звучанием, мелодией прощания и в то же время мелодией, вселяющей веру и надежду, пронизаны стихи Михася Позднякова: “Снова осень дышит утомлённо, / Вновь ревут студёные ветра. / Прислоню ладонь – пойдёт от клёна / Звонкий гул до самого нутра. / Постою… Перед дорогой дальней / Клён ко мне ладони прислонит. / И тревожный гул исповедальный / В путь меня опять благословит” (перевод А. Арутина). В поэзии опасно проводить прямые сравнения, но в данном случае примеры напрашиваются сами, хотя удивительные стихи Сергея Есенина “Не жалею, не зову, не плачу…”, в которых божественно соединяются и философия природы и философия бытия, были написаны им в сложный жизненный период, в предчувствии близкой смерти, но поэт всё равно благодарен судьбе, и подводя итог прожитому, он не завершает жизнь, а наперекор всему верит в её бесконечное продолжение:

    Я теперь скупее стал в желаньях, / Жизнь моя, иль ты приснилась мне?
           Словно я весенней гулкой ранью / Проскакал на розовом коне.
           Все мы, все мы в этом мире тленны, / Тихо льется с кленов листьев медь...
           Будь же ты вовек благословенно, / Что пришло процвесть и умереть.

   Поэзия Есенина восхищала и, вне сомнения, будет восхищать своей ярчайшей образностью, красотой художественного слова. Поэт искал и находил образы чёткие, ясные, ёмкие и органичные. Верховенство образа в поэзии прославляло течение имажинистов, к которому относился и Есенин. “У собратьев моих нет чувства родины…” – писал Есенин, что, собственно, и стало причиной его разрыва с имажинизмом. “Рвётся образ с языка”, переполненный непривычными сравнениями: “Славь, мой стих, кто ревёт и бесится, / Кто хоронит тоску в плече, / Лошадиную морду месяца / Схватить за узду лучей” (начало поэмы “Пантократор”), – где он передаёт революционный размах октября. Но впоследствии Есенин уходит в своих стихах от перенасыщения образами, он пишет по-пушкински просто и гениально.

   Если зримо вообразить существующие литературные образы, то Пушкин для нас – это осень и снег, Тютчев – праздник первой грозы, а Есенин – снежные берёзы. И у Есенина везде главенствует душа, она есть в его осени и зиме, она в каждой травинке, берёзовом и кленовом листочке, она трепетно бьётся и в его берёзах, олицетворяющих Русь. Ещё до встречи с имажинистами в 1914 году он написал и опубликовал в детском журнале “Мирок”, на первый взгляд, безыскусное стихотворение “Белая берёза”, ставшее, как известно, хрестоматийным: “Белая берёза / Под моим окном / Принакрылась снегом, / Точно серебром…” Берёза – символ вечного детства, первое очарование поэзией. Всё первичное и ново, как в настоящей поэзии, за что и снискал Есенин любовь от благодарных потомков. Берёза – ключевой образ в его стихах, меняющийся в зависимости от настроений, но всегда отличающийся особенной прелестью, образ, воплощающий Россию, её возрождение. Есенин отождествлял растения с людьми, в нём словно был запрятан талант, идущий из глубины языческой Руси. Иносказательно, ощущая в себе языческие корни, представляет свою родословную и поэт Михаил Шелехов: ”Я – з ажынавай вёскі, / журавінавай казкі, / Сакавітай бярозкі / І сунічнае ласкі. / Ці лясун я, ці крышку / Быў на ягадным балі? / Галубіную кніжку / Мне русалкі чыталі”. Реалистичен и притягателен своей земной красотой образ берёзы в стихах Юрия Фатнева: “А берёза ливни грозовые / Позабыла, вся ушла в покой. / Словно тело грешное впервые, / Тает сладко под моей рукой”. Кстати, и Есенин уподобляет берёзу нежной девушке. Этот образ в его творчестве многолик, соединяя в себе и Родину, и юную девушку, и мать, выходящую на дорогу встречать сына, когда печальный шелест берёз отзывается такой же печалью в её сердце. Серебристым эхом есенинских мелодий звучат стихи Анатолия Аврутина, голос его будто врывается в тишину природы, он становится всё громче, до боли пронзая душу, поднимая её к земному и Вечному: “Голубые глаза воды / Отражают бездонье дня / И безбрежность неправоты, / Что обрушилась на меня… // Прокричу, что не стоишь ты, / Чтоб мутнели от чёрных слёз / Голубые глаза воды, / Золотая печаль берёз…” Крик души и в то же время светлая боль, великодушие к миру – всё это возвышает поэта над бренной жизнью и над судьбой. Золотая печаль берёз – непреходящий лейтмотив и русской и белорусской поэзии, льющейся единой славянской песней.

   Дмитрий Дарин в публицистическом очерке “Сергей Есенин в современных поэтах”, говоря о творчестве известного русского поэта, обращает внимание на то, что в современной литературе “один из самых “избитых” путей – подражание Есенину”, когда так заманчива, в особенности для начинающих молодых поэтов, “степень соблазна внешним образом”. Сколько поэтов пытались повторить творчество Есенина, желая овладеть его невероятной образностью! Но, увы, многие поняли тщетность напрасных усилий – лучше Есенина не написать. Некоторые, оставив подобные попытки, занялись серьёзной литературой деятельностью. Пётр Иванович Радечко, к примеру, создал целую Есениану, посвятив исследованиям жизни и творчества знаменитого поэта всю жизнь. Именно он в своей интереснейшей литературоведческой книге “Реабилитированный Есенин” возвращает потомкам поэта его честное имя и чистую, искреннюю душу, восстанавливает репутацию народного любимца, смывая ложь и наветы всевозможных “борзописцев” с регалиями, которых сегодня развелось немало, в частности, открывает глаза на откровенное враньё Анатолия Мариенгофа, бывшего другом Сергея Есенина, и его пресловутый, так называемый, “Роман без вранья”. Впрочем, это уже иной разговор, читайте такие книги, как у Петра Радечко, в них есть и правда о поэте, и любовь к великому русскому слову.

   Однако, продолжим начатую тему образности в поэзии Есенина, достаточно многоцветную , но по-прежнему сохраняющую свое самобытное значение в современном творчестве. Поэзия нивелируется из-за обилия и увлечения внешним образом, авторы теряют индивидуальность, о чём и предостерегает поэтов русский писатель Дмитрий Дарин. Сергей Есенин был непревзойдённым лириком, не только чудно владеющим словом, но умеющим заставить видеть то, что он рисует, убедить в точности и достоверности создаваемого рисунка, ведь для художника важна каждая деталь, а остальное он безжалостно отсекает, как скульптор, добивающийся совершенства в своём творении. Есенин, к тому же, был наделён прозорливой интуицией. И музыка, и скульптура , и живопись, и поэзия – одно великое Искусство, проникающее друг в друга, существующее по принципу “сообщающихся сосудов”. Но всё соединяется в Слове. Оно – начало всех начал. Так, поэту Михаилу Шелехову удалось избежать столь заманчивого внешнего соблазна. Его образы не только оригинальны, но и внутренне глубоки, не однозначны. Оказывается и об осени, скоротечной, но любимой поре многих поэтов, можно сказать не повторяясь: “Ветер подарил окну серёжки – / Два кленовых огненных листа. / И окошко хлопает в ладошки. / И бубнит, святая простота…” Казалось бы, ничего особенного, но свежо и по-есенински светло. “Хлёсткий ветер в равнинную синь / Катит яблоки с тощих осин”, – а это уже Есенин, чтобы острее сопоставить степень мастерства владения образом и убедиться в очередной раз – нет ничего лишнего, отвлекающего от восприятия общей поэтической картины.    

   Жизненное и творческое кредо Михаил Шелехов выразил в энергетически мощном произведении-исповеди «Ножевая музыка». Судьба художника здесь предстаёт как постижение и продолжение судьбы страны, родной земли: «Будто шилом меня ткнули в сердце – хватаюсь за музыку. / Нету воздуха тут или мне отказали в любви? / Это русская жизнь? Или – лезвие нежное узкое…» Перед нами – целая панорама Жизни, поражающая художественной точностью образов, живой и яркой метафорой, самобытным интуитивным восприятием. Достичь совершенства слова, мысли, чувства – удел избранных. Даже гениальные поэты грешили проходящей строкой. «Ножевая музыка» насыщена плотностью чувственной мысли, значимостью не только каждой строки, но и каждого слова. Она звучит многовариантно, собственно, многовариантность и есть одно из отличительных качеств поэзии Михаила Шелехова: «Умолкает во мне водяное, небесное зарево. / И уходит душа по болотам, полям и лесам. / Погулял я по свету – ночное и пьяное дерево, / И вернулся к своим одиноким забытым корням», – тут, безусловно, отыщется и есенинская языческая удаль. Вчитываясь в его стихи, понимаешь, сколько они таят скрытых смысловых подтекстов. Но так ли необходимо находить однозначные решения? Жизнь, любовь, смерть… Лишь Бог управляет судьбой человека. Что ценно в вечно меняющемся мире? Сколько заключено в человеке трагизма, длящегося бесконечно, когда сама мечта о счастье иллюзорна. «Пусть умер я, но я ещё ползу, / Себя по клочьям на пути теряя», – напишет поэт в других стихах. Он пытается уйти от общепринятых правил и норм, разорвать крепкую цепь повседневности, услышать «эту тихую музыку» своей души и души мироздания: «Я не знаю, откуда взялась эта тихая музыка? / Как берёзы набухнут – и сахаром треснет кора, / Затмевает глаза и трепещет опасная, узкая / Ножевая полоска – и гаснут в крови вечера». Прослеживается сочетание различных жанров и стилей, напоминающих быль, русскую сказку, когда «от пришельцев с небес или белых грибов под рябиною / Засветилась земля, зашумела широкая Русь? / От пиратского дыма над трубкой вишнёвой старинною / Занялась наша слава и эта лазурная грусть?» «Ножевая музыка» – одно произведение длиною в жизнь, путь от рождения до смерти, а может один прожитый день или миг, ставший Вечностью. Михаил Шелехов не только великолепно и метафорично владеет словом, в котором улавливается и есенинская манера, но и кистью чувственного живописца. Его полотно пишется не краской, а будто кровью. Аналогии ведут и к произведению Сергея Есенина, его «Исповеди хулигана», созданной им во время увлечения имажинизмом: «Сие есть самая великая исповедь, / Которой исповедуется хулиган», – так смело, бросая вызов обществу, позиционирует себя поэт. Он бьёт наотмашь доселе невиданной метафорой, изображая какую-то иную, нереальную действительность: «Я нарочно иду нечёсаным, / С головой, как керосиновая лампа на плечах. / Ваших душ безлиственную осень / Мне нравится в потёмках освещать…» Но он не был бы Есениным, если бы сквозь противоречия жизни не прорывалась его сердечность, правдивость. Несмотря на некую искусственность образов, «Исповедь хулигана» – это всё-таки живой монолог страстной и мятущейся души: «Я люблю родину, / Я очень люблю родину! / Хоть есть в ней грусти ивовая ржавь. / Приятны мне свиней испачканные морды / И в тишине ночной звенящий голос жаб. / Я нежно болен воспоминаньем детства, / Апрельских вечеров мне снится хмарь и сырь…» В современной интерпретации заветного есенинского слова Михаил Шелехов пишет стихи «Заповедный лес», насыщая их сочными образами. Как поэт славянских культурных традиций, он, прежде всего, видит себя преданным Служителем русского Слова, без которого нет судьбы страны, а значит, и нет судьбы творца, его художественного мастерства: «Гуляка здесь, я не прохожий там, / лесной хозяин, брат и подмастерье, / Где перепёлка плачет по зыбям / И бродит смех есенинского зверя».

Гимном есенинской поэзии, который вплетается в строки его стихов «О, если б прорасти глазами, / Как эти листья в глубину», звучат и стихи Юрия Фатнева «Архаика», образно проникая в саму суть вещей, убеждая в который раз, что наряду с поэтическими эпитетами и сравнениями в настоящей поэзии ещё пульсирует мысль, чувство и правильно найденная интонация. «Как я люблю всё то, что зримо, живо: / Материальность, плоть существ земных, / И корни из сыпучего обрыва, / Прядь водорослей высохших на них… // Из листьев будут проясняться морды. / Припудренные розовой пыльцой. / Пастух всё так же будет беззаботно / Кнут волочить, возлёгший на плечо. // Я не люблю сиюминутной нови. / Действительность, медлительней живи! / Дай разглядеть тебя, но не в обнове, / А в прежней нескончаемой любви», – именно такую любовь во всём находил Есенин, щедро отдавая её людям.

Есенинское поэтическое пространство наполнено большим количеством всевозможных образов. Неизменный символический элемент его поэзии – птицы, ведь они всегда участвуют в сотворении мира. У Сергея Есенина во многих стихах с ними связано Небесное, Божественное: «О, Русь, взмахни крылами», – вечный образ Родины как символ её свободы. У поэта Михаила Шелехова тоже что-то по-своему очень близкое: «ангел родины – птицы» и «ангел родины – звери». У Анатолия Аврутина птицы, как и образ родины, сквозной, парящий во всём его поэтическом пространстве. Но в отличие от есенинских птиц в этом полифоническом многоголосье у него встречаются хищные, мрачные: «шальная птица», «подбитая птица», «чёрный ворон» (У Есенина он есть только в поэме «Пугачёв»), «говорливая птаха», «гортанная птица», мистические: «странная птица», «неузнанная птица». Надо признать, что Есенин имел качество характера, которое может быть присуще только людям большой доброты, он безумно любил «всякое зверьё» и, будучи человеком открытым, не скрывал этого. Вот, что говорил Максим Горький о том, когда он слушал есенинские стихи «Песнь о собаке»: «После этих стихов невольно подумалось, что Сергей Есенин не столько человек, сколько орган, созданный природой исключительно для поэзии, для любви ко всему живому в мире и милосердия…» Напомним начало этой пронзительной песни: «Утром в ржаном закутке, / Где златятся рогожи в ряд, / Семерых ощенила сука, / Рыжих семерых щенят». Сила его неземной поэзии в правдивости и в гоголевской «дивной драгоценной россыпи языка». Гоголь был любимым писателем поэта. Живую боль испытываешь, и читая завершающие строки песни, ты будто получаешь восхитительный удар в самое сердце: «И глухо, как от подачки, / Когда бросят ей камень в смех, / Покатились глаза собачьи / Золотыми звёздами в снег». Есенин умел сострадать и уважать мир «братьев меньших». «Ищу Родину», – говорил он, проявляя великое милосердие ко всему живому.

Неизгладимое впечатление производит драматическая история, рассказанная Анатолием Аврутиным, – «Щенят собрал хозяин неторопко / И так же неторопко утопил…» Далее идёт речь о страшной трагедии, случившейся с его героем в годы войны. Общего, на первый взгляд, с есенинским сюжетом нет, но у Анатолия Аврутина такое же сильное начало произведения и такое же сжигающее непереносимой болью завершение, перекликающиеся с «Песнью о собаке». «И не было ни голоса, ни знака… / Съедала плесень тёмные венцы. / Да у крыльца побитая собака, / Скуля, несла тяжёлые сосцы», – беспредельна жестокость, но если мы люди, то должны проявлять милосердие. Иначе не будет нам обещанного свыше прощения. Андрей Белый отмечал необычайную доброту Сергея Есенина. И мера человечности в искусстве – тепло, добро. Есенин не зря так любил собак, ведь у них человеческое чувство одиночества, особенная любовь к человеку и жажда близости: «Для зверей приятель я хороший, / Каждый стих мой душу зверя лечит», – находим подтверждение в его стихах. Поэт, обладая талантом образности, мог писать и натуралистично, как в стихах «Лисица», но при этом всё равно сострадая, испытывая жалость: «На раздробленной ноге приковыляла, / У норы свернулася в кольцо. / Тонкой прошвой кровь отмежевала / На снегу дремучее лицо».

Одно из лучших произведений поэта Михася Позднякова – «Волчица». Он покоряет своей всепроникающей человечностью, о которой писал ещё Михаил Булгаков, имея ввиду «самую глубокую концентрацию человеческого в человеке». И Михась Поздняков, проникновенно чувствуя природу, принимает её совершенный мир, мучительно переживая, когда нарушается его гармония, когда он не в силах сохранить живое: «Её случайно обложили / Собаки вынюхали путь, / Когда измученная в мыле, / Она пыталась прошмыгнуть… // Лишь, кровью лежбище пометив, / В грядущий обращалась прах… / И мёртвый крик: «Ох, дети, дети!..» / Стыл в стекленеющих зрачках» (перевод А. Аврутина).

Есенинская образная манера, изумляющая живописной выразительностью, особым видением неповторимости этого мира, прослеживается и во многих стихах Юрия Фатнева, влюблённого в каждое создание природы и напоминающего нам о том, что всё сотворил Бог. Иначе, как объяснить, такие стихи, как «Жеребёнок», только тем, что любой дар от Бога. «Встал на ноги, не стоявший сроду, / Колют травы нежную губу. / Звёздочка скатилась с небосвода / И осталась у него на лбу». И ещё его «Кукушка», в которых сразу отмечаешь редкие и удачные сравнения: «Шаркает ветра рубанок, / Сыплется цвет, словно стружки. / Плачет в саду спозаранок / Голос печальной кукушки».

 

«Любить лишь можно только раз»

Всё начинается с любви. И творчество невозможно без любви. Поэзия высшим своим достижением обязана любви. Тайну творчества тоже надо искать в любви. Своеобразный гимн любви стихи Михаила Шелехова «Страна убитых детей» – простая повесть для тех, «кто без памяти жил, кто на свете любил», кто «заказывал смерти вино». Страна Михаила Шелехова – страна «убитой» и не рождённой вновь любви, но в ней влюблённые не умирают, а уходят «в недоступную высь», «где живут как весна / Русый мальчик и леди Дункан». Не трудно догадаться, о ком говорит автор, но как это делает тонко, ни малейшим намёком не усомнившись в истинных чувствах поэта. Интерес к любовной лирике Есенина не просто популярен, в ней заключена невероятная художественная сила, побуждающая творить, созидать. Поэт обожествлял женщину, её красота была для него так же совершенна, как и сама природа: «Не бродить, не мять в кустах багряных / Лебеды и не искать следа. / Со снопом волос твоих овсяных / Отоснилась ты мне навсегда…»

Поэзия и любовь возникли как чудо, необъяснимое ничем. Когда приходит любовь, рождаются и стихи. Так случилось и с Анатолием Аврутиным: его первые стихи были о любви. На протяжении полувека создаёт он цикл лирических стихов о любви, объединённых большим немеркнущим чувством – возвышенным и трепетным отношением к женщине. В строках поэта каждая женщина узнаёт себя, находит частичку собственной души. Поэт по-есенински сожалеет об уходящей любви, такой же скоротечной, как и сама жизнь: «Тленом станут и эти смешливые губы. / И медовая млечность мерцающих плеч… // Всё уйдёт, как вечернее солнце над клёном, / Как сосулька на позднем изломе зимы, / Как сиянье на божьем челе просветлённом, / Что четыре столетья тревожит умы…» Есенин окрашивал любовные чувства разнообразными оттенками душевных переживаний, когда за внешней лёгкостью строки далеко не всем удавалось разглядеть и постичь глубину его стихов. «Какая ночь! Я не могу… / Не спится мне. Такая лунность! / Ещё как будто берегу / В душе утраченную юность… // Любить лишь можно только раз. / Вот оттого ты мне чужая, / Что липы тщетно манят нас, / В сугробы ноги погружая», – любовь остаётся вечной загадкой и у Есенина, и он совсем не так прост, как привыкли порой о нём думать. Через десятилетия после этих есенинских строк напишет свои стихи и Анатолий Аврутин, напишет о той единственной любви, что, наверное, к каждому приходит в юности, и воспоминания о которой мы храним всю жизнь: « Всё судьба?.. Судьбе не прекословь, / Даже если вновь любовью пьян ты… / На земле всего одна любовь, / Остальное – просто варианты».

Есенин в своём творчестве впитал пушкинский опыт. Пушкин был его любимым поэтом. Пушкинские «маленькие поэмы» отзываются в его стихах: «Возвращение на родину», «Мой путь», в его талантливых письмах-посвящениях. Одно из самых известных – «Письмо к женщине», оно адресовано бывшей жене Зинаиде Райх и написано в последние годы жизни поэта, наиболее сложные для него. «Не знали вы, / Что я в сплошном дыму, / В разворочённом бурей быте / С того и мучаюсь, что не пойму – / Куда несёт нас рок событий», – и это обстоятельство объясняет многое в чувствах и поступках поэта. Душа его надломлена, он нуждается уже не столько в любви, сколько в человеческом участии, сердечном понимании. Отдохновением и спасением от житейских невзгод стали для поэта вспыхнувшие сильные чувства к Августе Миклашевской, замечательной актрисе и красивейшей женщине, которой он посвятил свой цикл «Любовь хулигана»: «Заметался пожар голубой, / Позабылись родимые дали. / В первый раз я запел про любовь, / В первый раз отрекаюсь скандалить… // Ты такая ж простая, как все, / Как сто тысяч других в России. / Знаешь ты одинокий рассвет, / Знаешь холод осени синий».

Преклоняется перед женщиной и поэт Анатолий Аврутин, посвящая ей немало произведений в новом сборнике «Просветление». Ради любимой его лирический герой готов пожертвовать всем: «Только б тонко касаться руки / И волос твоих цветом в осень». Поэт возвеличивает женщину и в то же время принимает её земной и обычной, при этом не умаляя извечной женской сути: «И объяснить не можешь ты сама, / Всегда всесильна и всегда бесправна, / О чём в Путивле плачет Ярославна / И плачем сводит воинов с ума… // О, эта скорбь очей, где умер страх, / Что не солгут, что любят – ненавидя. / Я вот такие некогда увидел, / Шепнул: «Тону…» И утонул в очах…» – в чём-то повторяется и будет повторяться ещё не раз есенинская история, правда, уже в ином воспроизведении, в другой жизни и с другими персонажами. Не в этом ли кроется гениальность Шекспира, Пушкина, Есенина – личное сделать всеобщим, безграничным? Воистину они оставили потомкам неисчерпаемость творческих тем. Вершиной любовной лирики Есенина стали его персидские мотивы: «Я в твоих глазах увидел море, / Полыхающее голубым огнём», – в этих чарующих строках поэта словно полыхает целый мир любви, никем до конца неизведанный. Таинственной красотой и лиризмом наполнены и произведения Анатолия Аврутина, они возрождают прекрасное, когда ты будто всплываешь, начинаешь дышать, как в его стихах: «Купалась женщина в реке. / Звезда груди её касалась, / Смывались горечь и усталость, / Луна скользила по щеке. / Купалась женщина в реке…»

Белорусский писатель Максим Танк называл поэму Сергея Есенина «Анна Снегина» самой «светлой лирической поэмой» двадцатого века. Её можно назвать лиро-эпической, так как она отразила и жизнь, и время, и любовь: «Когда-то у той вон калитки / Мне было шестнадцать лет, / И девушка в белой накидке / Сказала мне ласково: «Нет!» / Далёкие, милые были. / Тот образ во мне не угас… / Мы все в эти годы любили, / Но мало любили нас… // Привет тебе, жизни денница! / Встаю, одеваюсь, иду. / Дымком отдаёт росяница / На яблонях белых в саду. / Я думаю: / Как прекрасна / Земля / И на ней человек…» Постижение себя, своей любви, неотделимой от судьбы родной земли, важно и для поэта Анатолия Аврутина. Сменяются эпохи, но остаются прежними главные человеческие ценности: «Мне запомнился этот домик, где / В ночь дышала сквозная мгла, / Где тропинкой лунною по воде / Наша девственность пролегла… // Пусть звенит звезда. Прорезая тьму, / Пусть фонтаном войдёт в песок. / Я слезой умоюсь и вдруг пойму / То, что долго понять не мог», – лирически напряжена его строка, словно тревожный пульсирующий нерв.

В любви заложено стремление к бессмертию, лишь ей дано оставаться в вечности. Одно из лучших произведений Анатолия Аврутина, захватывающее надзвёздной симфонией мироздания, в котором сливаются и есенинский лиризм и необыкновенная красота слова, – стихи: «Завершив конечный путь земной, / тихо растворившись в мирозданье, / Мы, родная, встретимся с тобой / По другую стону дыханья. // И услышим снова голоса / Тех людей, что мы недолюбили. / Вновь гвозика вспыхнет в волосах / Под свеченье яблоневой пыли…» Но любовь – это и нежность, душевное тепло, терпение и жалость и только потом – радость и счастье. Писать о самом себе – занятие отнюдь не из приятных. «Мужеством лирической исповеди» считал белорусский писатель Нил Гилевич знаменитое есенинское «Письмо к матери», покоряющее своей нездешней добротой, нежной любовью к самому родному человеку. В его стихах эту любовь не измерить, она струится из чистой души поэта. И каким клеветникам верить, что он был всего лишь «горький пропойца», которому всё безразлично?! Ответы нужно искать в текстах поэта, и они доказывают обратное и убеждают в его трогательной искренности:

           Ты жива ещё, моя старушка? / Жив и я. Привет тебе, привет!

          Пусть струится над твоей избушкой / Тот вечерний несказанный свет…

           Я по-прежнему такой же нежный / И мечтаю только лишь о том,

          Чтоб скорее от тоски мятежной / Воротиться в низенький наш дом…

Обращается к матери и поэт Анатолий Аврутин, надеясь найти спасение от тревог мира, от одиночества, от холодного безразличия, поглощающего надежды и мечты. В трепетной любви к матери он словно ищет давно утраченное и родное, но нельзя остановить время, ведь перед временем, как перед Богом, все равны. И всё же он пытается совершить невозможное: «Вдоль белой гривы красного коня / Летят-мелькают вздыбленные пашни. / Мне почему-то, мама, очень страшно. / Утешь меня и приголубь меня… // И лёгкой сбруей бешено звеня, / Вцепившись в холку, истово, упрямо / Я всё скачу, но падаю с коня».

 

«Я сердцем никогда не лгу»

Эпоха конца девятнадцатого начала двадцатого века была переходной. И поэзия Есенина впитала её проблемы и конфликты. Он предчувствовал и, как все талантливые художники, предвосхищал грядущие события. Поэт никогда не бывает полностью свободен в своей поэзии. «Его держит жизнь, он не свободен и в жизни – его держит поэзия», – размышлял о творчестве Пришвин. Недаром Есенин писал в стихах «Хулиган»: «Ах, увял головы моей куст, / Засосал меня песенный плен. / Осуждён я на каторге чувств / Вертеть жернова поэм». Перестроечное время пережили и мы, оно для многих осталось переломным. Судьба любого поэта изначально не бывает простой. Анатолий Аврутин скажет предельно точно: «Одна поэту русскому дорога – / Чуток сверкнуть / И рано отгореть». Он исторически анализирует русскую ситуацию, когда судьба настоящего поэта заканчивалась трагически, Есенин тоже не был исключением. У фатального «русского предела», за которым была лишь «бездна», стояли многие поэты: «Казнён Рылеев… Лермонтов убит… / Но злата строк и кровь не осквернила. / Державный Блок… Поэт, а не пиит… / Есенинская солнечная сила». В других стихах «Как призрачно всё!.. Как мгновенно...» продолжает тему об этой «конечной цене», назначенной Отчизной своим поэтам и не прощающим им гениальной строки: «Есенинской ранью повеять / Должно из туманной дали, / Чтоб после с петлёю на шее / тебя в «Англетере» нашли». И поэт Юрий Фатнев в стихах «Худая трава» справедливо, чётко и однозначно замечает: «Трава худая – Гумилёв, Есенин и Васильев… / Так кто ж останется тебе, в конце концов, Россиия?»

В стихах «Русская ось» поэт Михаил Шелехов классически, можно сказать, с актёрским талантом перевоплощения и вхождения в образ, описывает трагический финал судьбы известного поэта, равного Пушкину: «Вкруг памятника Пушкину / Уже который век / Вращается верхушками / наш русский человек. // Вращается история / И пишет кренделя / Ногами беспризорная / И буйная земля. // Гремя хмельными кружками, / С плясуньей мировой / Объехал вокруг Пушкина / Есенин молодой. // А вскоре гроб болезного / В последний путь земли / Вокруг перста Небесного / Прощаясь, обнесли».

Видимо, в предчувствии чего-то неминуемого и была создана поэма «Чёрный человек» – самая трагическая вещь Есенина, в которой показана вся бездна космического одиночества поэта. Ибо, по словам Иннокентия Анненского: «Мир, освещаемый правдивым и тонким самоанализом поэта, не может не быть страшен…» Так, в поэме «Гуляй-поле» Есенин писал: «Хлестнула дерзко за предел / Нас отравившая свобода». Наступил чёрный век и трагедия «черного человека», порождения этого страшного века, была неизбежна. И Есенин уже не только крестьянский поэт, его «взмахнувшая крылами» Русь должна преобразиться, его волнуют общечеловеческие темы. Но судьба его была предрешена, сказывались: неустроенность, душевный и жизненный разлад, что он и выразил в поэме «Чёрный человек». «Друг мой, друг мой, / Я очень и очень болен. / Сам не знаю, откуда взялась эта боль. / То ли ветер свистит / Над пустым и безлюдным полем, / То ль, как рощу в сентябрь, / Осыпает мозги алкоголь», – начало поэмы, не предвещающее ничего светлого. И «где-то плачет / Ночная зловещая птица», – здесь образ птицы, совсем нехарактерный для есенинской поэзии. «Чёрный человек» – чёрная тень, преследующая поэта. Словно отвечая литературоведческим канонам, точно скажет на белорусском языке Валентина Поликанина: “У жыцці кожнага сапраўднага паэта / Заўсёды ёсць / Або Чорная рэчка, / Або чорны чалавек…”

В поэме соединились и пушкинская «тень кумиров на душе», его маленькие трагедии, и мистические голоса «серебряного века», пророческий голос Блока, которого Есенин боготворил. Сны, зеркало, тайное искусство раздвоения или иллюзия, ставшая реальностью: «…Месяц умер, / Синеет в окошко рассвет. / Ах ты, ночь! / Что ты, ночь, наковеркала? / Я в цилиндре стою. / Никого со мной нет. / Я один… / И разбитое зеркало…» Следует утончённой, изысканной строке «серебряного века» и поэт Анатолий Аврутин, по-прежнему отдавая предпочтение из всех русских поэтов – Блоку. Отсюда и отголоски есенинской поэмы, которые можно найти в его некоторых стихах, отзывающихся «чёрной музыкой Блока». Он неслучайно напишет строки: «О нет, они во мне навек: / Печорин… «Лунная соната»… / «Онегин»… «Чёрный человек»… / И Брамса гулкое стаккато». А вот появляется и образ, так напоминающий этого неизменного «чёрного человека»: «Откуда этот гул возник, / сменив живое слово, / И что за мрачный человек бредёт сквозь этот гул?.. // Он загляделся в чёрный пруд, / как в зеркало кривое…», или вдруг возникнет тень, также неотступно следующая за поэтом: «Оступившись на собственной тени / Тихо вскрикну. И вновь оступлюсь…»

И всё-таки поэзия – некая тайна, непостижимая, как и природа гения, ведь он живёт из тайны, из глубины. Есенин навсегда останется самым таинственным и притягательным поэтом Руси. Поэзия возвращает нам утраченное: «Всё познать, ничего не взять / Пришёл в этот мир поэт», – говорил Сергей Есенин. Преображение мира – духовная миссия поэта и каждого живущего. Дарованиям Есенина были присущи надмирные свойства: благость добра озаряла его родники поэзии, бьющие тоже из глубин русской земли. В нём словно уживались две личности: ранимая ребёнка и удалая личность хулигана: «Дар поэта – ласкать и карябать, / Роковая на нём печать. / Розу белую с чёрной жабой / Я хотел на земле повенчать». И разрывается на части «сумасшедшее сердце поэта». Есенин умел просто сказать о сложном: «Короткие слова всегда лучше многосложных», – замечал поэт. Он чувствовал саму плоть слова, подчиняя его себе и заставляя звучать на все лады.

Наряду с другими, сказать правдиво, просто и лаконично, зная цену истинному слову, могут и поэты Беларуси, которым не чужды традиции Пушкина, Есенина, Рубцова. Они перекликаются друг с другом, вторя заветным есенинским истинам. “Не знаю я, адкуль прыйшло, / Не заю я нічога… / Паэзія – не рамясло… / Паэзія – ад Бога…” – эмоционально, импульсивно и энергетически сильно выскажется поэт Михась Башлаков. Вдумчиво и мудро понимает стихи поэтесса Валентина Поликанина: “В них боль; душа, почти нагая…” По-есенински искренне, с невыразимой печалью напишет своё лирическое посвящение поэзии Юрий Фатнев: “До свиданья, Поэзия! / Не оглянусь я. / Не вернёт к тебе вновь / Ни успех и ни грусть. / И последние строки, / Как дикие гуси, / Улетают – / Откуда уже не вернусь…” Предельно ясно и кратко определит суть творчества Анатолий Аврутин: “Есть Слово… И всё остальное – неправда…”

 

“Эту жизнь за всё благодарю…”

Есенину было дано зажечь волшебную искру поэтического слова, неперестающую гореть и в третьем тысячелетии. “Я чувстую себя просветлённым, не надо мне этой глупой шумливой славы”, – писал он. Поэта волновало постижение жизни, поик недоступной истины. Вопреки кровавому веку, к котором он ощущал смертельную усталость, Есенин творил так же вдохновенно, как Пушкин, сохраняя “нежность грустную русской души”, “всё, как есть, без конца принимая”. Разве это не настоящее мужество любви к Родине? Целый бездонный мир человеческой души отражён в его печально-торжественных стихах: воспоминания о былом, сожаления о прожитом, благословенная милость Небес, невыразимая грусть и светлая радость жить на этой земле:

     Мы теперь уходим понемногу / В ту страну, где тишь и благодать.

   Может быть, и скоро мне в дорогу / Бренные пожитки собирать.

    Милые берёзовые чащи! / Ты, земля! И вы, равнин пески!                         

   Перед этим сонмом уходящих / Я не в силах скрыть моей тоски.

………………………………………………

     Много дум я в тишине продумал, / Много песен про себя сложил,

     И на этой на земле угрюмой / Счастлив тем, что я дышал и жил…

Поиск гармонии в себе и в мире, постижение высших идеалов, проникновение в сакральные тайны бытия – основные ведущие мотивы, которые слышны и в поэзии Беларуси. “Это счастье почувствовать жизнь…” – напишет поэт Юрий Фатнев. Такое непременное счастье должна нести и поэзия, в есенинских стихах оно разлито повсюду. Проникновенный белорусский лирик Микола Шабович в одном из своих произведений, предаваясь раздумьям о прошлом, мудро принимает философию главных истин, зная, что до последнего вздоха он будет благодарен родной земле: “Росистой ранью, мрачным днём иль в звёздный вечер / Вдруг душу обожжёт огнём: ты здесь не вечен! / Года летят, и в этом суть, здесь нет секрета – / Однажды кончится твой путь на свете этом… // Когда уйду я навсегда в мир запредельный, / Возьму с собой свои года и крест нательный. / Оставлю вам, мои сыны, вспорхнув упруго, / Любовь, глоточек тищины, звезду над лугом…” Взяв эпиграфом к своим стихам есенинскую строку: “Не жалею, не зову, не плачу”, – поэт Анатолий Аврутин даёт собственное толкование смыслов: “И плачу, и жалею, и зову, / Хоть вышел срок и некого дозваться…”, – всё же надеясь на торжество правды и добра.

Есенин замечал: “В этом мире я только прохожий”, – не предъявляя к жизни претензий, а веруя лишь в неизбывный свет своей поэзии, которой было суждено не раствориться во времени, а стать Вечностью. И бессмертие определяют только стихи. “Гений – богач странный, перед которым ничто весь мир и все сокровища”, – писал Гоголь. И Есенин ушёл богатым, оставив воистину бесценные сокровища: берёзовые рощи, звенящие соловьиные рассветы, снежные серебристые зимы, голубые небеса, оставив нам всю Россиию, её Высоту и Величие, несравнимые в мире ни с чем.

   Творчество Есенина неисчерпаемо, многогранно его влияние на литературу Беларуси. Чтобы понять, что происходит сегодня в мире поэзии, необходимо помнить и о преемственности поколений в истории поэтического искусства. Преемственность предполагает непрерывное развитие и взаимопроникновение культур, благодаря ей сберегаются наше прошлое, наша родовая пам'ять, без чего нет настоящего и будущего. Литература подобна огромному океану, и новое поколение творцов можно сравнить с набегающей волной. Молодые авторы талантливо дополняют поэтическую картину Беларуси, придавая ей художественную целостность и завершённость. Они в очередной раз доказывают, что классическая строгость и верность традициям никогда не мешает самовыражению. И настоящая литература – всегда нова и неожиданна. Так, поэт Елена Крикливец следует манере письма, присущей женской лирике “серебряного века”. Отточенная строка, превосходная русская речь, когда “мягко падают слова, / как листья с Дерева Познанья…» Мелодии неувядающей природы, интонации всего мира и человеческой души объединяются в её стихах, влекущих зримыми образами, метафоричной насыщенностью: “Качнулось солнце за окном / тяжелым яблоком на ветке». И это уже голос, набирающий творческую силу, который входит в душу, а душа у неё во всём: «Умывая природу / до первого снега, / осень тратила воду, / закончить спеша. / И последние силы / собрав для побега, / под спасительный ливень / рванулась душа. / Ей хотелось, наверно, / стать лучше и чище, / и отмыться от скверны, / и вновь полететь… / Чтоб хоть искра надежды – / на всем пепелище, / чтобы золото реже / менялось на медь». Золото лирики – богатство поэзии, без чего нет красоты и её высочайшей вершины. Традиции не уходят, а значит, память жива, живо есенинское нежное слово – слово любви. И вновь открытие и тайна, когда «хочется морозной чистоты, / и белизны нетронутой, хрустящей, / и мыслей, что понятны и просты, / и чувства, что зовется настоящим…» Видимо, для таких чувств и дана поэзия, ради этого и творит поэт, не выбирая лёгких путей, что, собственно, и делает Елена: «Судьба моя всегда меня простит / и не накажет / горьким сожаленьем, / что выбирала трудные пути / на грани между болью и взросленьем».

   Свой путь и своя индивидуальность и у поэта Анны Мартынчик, Несмотря на молодость, она также уже обрела зрелый, серьёзный поэтический голос. Интересны её опыты возрождения литературного эпистолярного жанра, забытого в нынешнем веке, своего рода исповедальной традиции, популярной в литературе двадцатого столетия. Исключая совпадения и повторения, послушаем, какой неспешный, размеренный слог, какая благородная строка у Анны, похожие на академический стиль (и это у молодого поэта!), – стихи «К вам…»: «Милый друг…как идёт ваша жизнь? Что Вас гложет? Что тешит? / Расстояние в тысячу миль не даёт мне понять… / Наша славная юность слезой ностальгии глаз режет… / Я пишу вам в надежде Ваш разум собою занять». Её поэзия проникнута традиционным христианским смыслом, у автора присутствует собственная трактовка библейских истин, основательная и всеобъемлющая. И мы узнаём правдивую и подлинную историю наших душ, которая не о достижениях и победах, а о грехах, падениях и пороках. Закономерно, что Анна Мартынчик является победителем международного конкурса имени Сергея Есенина «О, Русь, взмахни крылами» (2015 год, в номинации «Дебют»). Когда читаешь её стихи «А Русь во цвету...Здесь по-прежнему славно живётся!..», исполненные чувства сопричастности Родине, понимаешь, что Русь, а вместе с ней и русская поэзия никогда не уйдёт в небытие, не канет в Лету:

     Мы живы! Ещё ароматны сосновые смолы!
           Балуем дыханием ширь христианской души!
             Мы верим! В углах наших хат оберегом - иконы,
             И полнятся хаты сакральностью райской тиши...

           По вольным широтам петляют игривые тропки-
           Сплетения линий судьбы на ладони Руси...
           По-прежнему крепим над дверью "на счастье" подковки,
            По-прежнему крестимся...с шепотом: "иже еси..."

              Блестит молоко из кувшина беленою бязью,
             Цветет "пятилистно" сирень и дурманит полынь...
            Земля, поглощая дожди,"благолепится" грязью,-
             Из этой материи хочется вылепить жизнь!

И Анна не просто её лепит, а силой своей неизбывной веры изменяет окружающий мир, ведь об этом и мечтал Есенин, именно такой он хотел видеть Русь, такой она и предстаёт в её стихах: «В истоках – деревня, где высился дуб-истукан, / И Божие слово, что истине всякой – утроба. / Я помню: парным молоком наполнялся стакан, / И мало-помалу белели гранёные рёбра…» «Таинством сущего» создаётся мир и создаётся поэзия Анны, весомо и выверено каждое её слово, которое служит «не букве, а духу», взывая к покаянию и милосердию. Знаково само появление поэтов столь глубокого философского уровня.
   В одной статье невозможно всесторонне осветить данную тему, мы лишь коснулись её некоторых моментов. Литературное пространство для дальнейшего исследования наследия выдающегося русского поэта безгранично. Есенинская поэтика нашла достойное отражение в современных произведениях лучших авторов Беларуси: общее воспритятие судьбы русского поэта, его художественного мира не могло не сказаться на их стихах, не придать им определённой значимости и красоты в стилевом и жанровом отношении. Безусловно, должны появиться публикации, выявляющие новые тенденции и литературно-художественные направления этой темы.

   “В России Есенина не просто любят, им дышат”, – убеждён писатель Дмитрий Дарин. Поэзией Есенина дышат и в Беларуси. В своих прощальных строках: “Предназначенное расставанье / Обещает встречу впереди”, – Сергей Есенин не обрывает тонкие нити, связующие его с земным миром, наперекор судьбе он находит в себе силы и сохраняет надежду. Верит в бесконечность жизни и поэт Юрий Фатнев, ведь каждый художник творит для вечности, его стихи звучат пронзительной мелодией, звучат продолжением заветного есенинского слова:            

Пускай стрела останется в колчане,

Бессмертно бьются на Земле сердца.

Пусть длится с жизнью вечное прощанье –

И не наступит никогда конца.

 

Воробьева Людмила Анатольевна

Ведущий специалист отдела лингвистической обработки документов научной библиотеки им. Я. Коласа НАН Беларуси. Литературный критик. Член Союза писателей Беларуси

 

Опубликовано: Журнал "Аспект" №4(4) 2017г.

------------------------

ЛИТЕРАТУРА

Есенин, С. А. Стихотворения / С. А. Есенин. – Москва: Эксмо, 2014.

Радечко, П. И. Реабилитированный Есенин / П. И. Радечко. – Минск: Четыре четверти, 2011.

Радечко, П. И. Есенин и белорусская поэзия / П. И. Радечко. – Гомель: Пегас

Аврутин, А. Ю. Просветление: книга поэзии / А. Ю. Аврутин. – Минск: Народная асвета, 2016. – 462 с.

Аврутин, А. Ю. И свеча… И музыка… И взгляд… / А. Ю. Аврутин. – Минск, 2008.

Башлакоў, М. З. Далеч вячэрняя: вершы, паэмы, араторыя / М. З. Башлакоў. – Мінск: Народная асвета, 2017. – 517 с.

Башлакоў, М. З. Лілея на цёмнай вадзе: паэма / М. З. Башлакоў. – Мінск: Маст. літ., 1994.

Башлакоў, М. З. Віно адзінокіх: лірыка / М. З. Башлакоў. – Мінск: Літ. і Маст., 2011.

Крикливец, Е. В. На грани света: стихи / Е. В. Крикливец. – Минск: И. П. Логвинов, 2008.

Мартынчик, А. С. «пред…чувствие» / А. С. Мартынчик. – Минск, 2015.

Пазнякоў, М. П. Усміхаюцца зоры над хатаю: выбр. Творы / М. П. Пазнякоў. – Мінск: Бел. Дом друку, 2011.

Пазнякоў, М. П. Святое правіла: вершы / М. П. Пазнякоў. – Мінск: Маст. літ., 2008

Поликанина, В. П. Под небом нераздельным: поэзия, проза / В. П. Поликанина. – Минск: Маст. літ., 2016.

Поликанина, В. П. За плотью слов: книга поэзии / В. П. Поликанина. – Минск: Четыре четверти, 2008.

Фатнев, Ю. С. Седые небеса: книга поэзии / Ю. С. Фатнев. – Минск: Звязда, 2016

Фатнев, Ю. С. Русская печаль: стихи и поэмы / Ю. С. Фатнев. – Гомель: «Полеспечать», 2002.

Шабовіч, М. В. Падары мне сваю адзіноту: Вершы / М. В. Шабовіч. – Мінск: Маст. літ., 2002.

Шабовіч, М. В. Яшчэ пакуль не лістапад…: Інтымная лірыка / М. В. Шабовіч. – Мінск: “Тэмікс”, 1996.

Шэлехаў, М. М. Сын яблыні: вершы / М. М. Шэлехаў. – Мінск: Маст. літ., 1990.