Уже немало лет как мы наблюдаем глубокий кризис постсоветской украинской государственности. Республика, имевшая ещё в начале 1990-х наилучшие шансы на успешное развитие среди всех новых независимых государств, оказалась самой неуспешной среди них. И причины здесь не экономические и, я бы даже сказал, не объективные. Корень украинских проблем – в самой идеологии, положенной в основу всего национально-государственного проекта, и в той идентичности, которую она создаёт. Она сугубо негативистская, и любые социальные действия, на ней основанные, так или иначе направлены не на созидание, а на разрушение. Украинство привело молодое государство к кризису очень многостороннему, касающемуся почти всех сторон общественной жизни.
Национальное самосознание – это не раз и навсегда данная реальность, обоснованная генетически или заветами предков. Оно воспитывается, изменяется, и, прямо скажем, управляется. После распада Советского Союза перед Киевом стояла задача создать такую модель украинской идентичности, которая подошла бы большей части населения страны. Но по тем или иным причинам этого сделать не удалось, и в результате Украина оказалась страной без большинства. Такие страны территориально нестабильны, а любая политическая власть в них непрочная.
Любая публичная политика в таких условиях – это в первую очередь политика идентичности, то есть способ так или иначе воздействовать на самосознание граждан, создать хотя бы временное большинство. Идентитарные процессы оказываются не столько фоном, сколько важнейшим предметом политической деятельности.
* * *
Последние десять лет (после «Оранжевой революции», когда разделение страны на две политический протонации стало фактом общественного сознания) на Юго-Востоке активно шёл процесс формирования особой «русскоязычной» идентичности. Это был компромиссный вариант осознания себя украинцем, но именно русскоязычным. Процесс вполне закономерный: постепенное отмирание формальной советской категории национальности, не имеющей каких-либо реальных оснований в жизни, сопровождается повышением роли языка как идентитарного фактора. Схожие процессы идут в ряде других стран постсоветского пространства, где русскоязычное население, прежде расколотое по признакам паспортной «национальности», начинает обретать общую русскую идентичность именно на основе своего языка и общих проблем выживания в инонациональном государстве.
Однако русскоязычные на Украине до сих пор не стали осознавать себя русскими. Не имея идейных оснований называть себя русскими, люди переходят к особому «русскоязычному» самосознанию, позволяющему одновременно не отказываться от привычного наименования себя украинцами, но зато отделять себя от украиноязычной части населения Украины. Это также позволяет преодолеть фиктивный разрыв между местными «украинцами» и теми, кто продолжает считать себя русскими, а таковых на Юго-Востоке тоже до сих пор немало – миллионы человек. Ещё в 1990-е гг. местное население, в основном признававшее себя по переписи украинцами, относилось к своему русскоязычию очень спокойно, по принципу «ну, так получилось, мне так удобнее». Теперь же русскоязычие становится символом его самосознания, маркером местной идентичности.
Однако такое самосознание можно счесть компромиссным, а потому временным: оно является переходным от сомнения в своей украинскости к обретению нового самосознания. И дальнейшая судьба русскоязычной идентичности неопределённа: она будет зависеть от новых политических реалий. При одних обстоятельствах она может перетечь в русское самосознание, подобно тому, как это происходит, например, в Латвии, где мы можем наблюдать формирование русской общины на основе населения, прежде очень раздробленного по своим советским «национальностям». Но в случае стабилизации на Юге Украины украинского национального проекта возможно и утверждение модели «русскоязычного украинства».
Вообще, за последний год украинство совершило примечательный кульбит: оно фактически отказалось от украинского языка как маркера украинскости. Произошла легализация русскоязычного украинства, благодаря чему украинская идеология смогла добиться потрясающих успехов на Юго-Востоке. Теперь можно быть украинским националистом и не говорить по-украински, и тебя за это не будут постоянно упрекать. Если ещё недавно той же Ю.Тимошенко с целью работы с украинским патриотическим электоратом пришлось выучить и полностью перейти в своих выступлениях на украинский язык, то нынешние радикальные националисты и лидеры вооружённых формирований не испытывают никаких проблем со своим русскоязычием. Они даже не пытаются обозначить в своей публичной деятельности хотя бы поверхностное знакомство с «национальным» языком.
Однако надо заметить, что это одновременно и свидетельство очень тяжёлого поражения украинства, и очень рискованный для него ход. Ведь теперь у русскоязычной части населения страны отпадает потребность в языковой украинизации. И очень многие, прежде старавшиеся освоить этот якобы родной им язык, теперь так напрягаться не будут. То есть фактически это останавливает дальнейшую украинизацию на языковом уровне, что крайне опасно для всего украинского нац.проекта. Но это стало результатом провала всей постсоветской политики украинизации – она оказалась неэффективной.
Все постсоветские годы на Украине идёт два параллельных процесса в языковой сфере. С одной стороны, осуществляется силовая украинизация: вся сфера официальной документации и образования переводится на украинский, он стал жизненно необходимым языком для любой профессиональной карьеры. Однако с другой стороны идёт не менее заметная русификация «снизу»: область массового потребления была избавлена от советской регламентации и свободный рынок задаёт свои правила игры. Русский язык в СМИ и печатной продукции абсолютно господствует, использование украинского оказалось невыгодным. Можно сказать, что вся постсоветская украинизация провалилась – население Украины так и не заговорило на украинском языке, его географическая сфера преимущественного распространения очень ненамного расширилась. Понятно, что осознание этого факта рано или поздно должно было оказать влияние на способы презентации украинства. В момент, когда единство государства оказалось под большим вопросом, официальный национализм принял русский язык и сделал его своим.
Сама по себе легализация русскоязычного украинства – прекрасное доказательство того, что за украинской идентичностью стоит именно идеология, а не этничность, не национальность. Русскоязычное украинство вполне естественно – ведь украинство это в своих корнях на самом деле является русским западничеством. Оно основано на тесно с ним связанной традиции русской русофобии, разве что развитой до форм «местной» националистической идеологии. Но национализмом в собственном смысле слова оно не является, лишь использует националистическую форму.
Идентичность «русскоязычных украинцев» может стать переходной формой и к возвращению в русскость, к восстановлению полноценного русского самосознания. События на Донбассе показали, что украинская идентичность русскоязычого населения Украины очень легко отменяется: там мы видим быстрое переключение людей на русское самосознание. По переписям и советского, и постсоветского времени на Донбассе фиксировалось абсолютное украинское большинство. Даже в былом оплоте сопротивления – городе Славянске украинцев насчитывалось более 73%. Однако люди здесь вышли на улицы с демонстрацией своего русского самосознания. «Мы русские!» стало основной идеей для восставших донбассовцев. Провозглашению суверенитета здесь предшествовал массовый отказ от украинской идентичности, стихийная ре-русификация и вытекающий из этого запрос на воссоединение с Россией.
И всё же ожидать в случае новых политических потрясений такого же лёгкого переключения на русскую идентичность всего населения Юго-Востока не стоит. Понимание того, что ты не совсем украинец (скоро настоящие украинцы – это галичане), ещё не означает готовности признать себя «москалём». А русский этноним здесь по-прежнему очень прочно увязан именно с такими понятиями.
Главная проблема этой части страны – в отсутствии какой-либо идеологии самости, на основе которой мог бы быть построен местный политический проект. Жителям Восточной Украины нечего противопоставить украинству. Даже когда они выступают против украинства, они предпочитают говорить о «фашизме», потому что заявить другую идентичность просто не могут. Русскость и местная идентичность не представлены как идеология, как образ народа, как проект страны.
Залог успеха радикально прозападного Киева – в пассивности населения «неправильной» половины страны. И, к сожалению, у него есть все основания рассчитывать на это. Ведь на Украине нет межнационального или межэтнического конфликта. Она разделена не между «русскими» и «украинцами», а между теми, кто обрёл национальное самосознание, и теми, кто ещё нет. А выбор до сих пор один – либо быть украинцем, либо «не пойми кем».
При этом постсоветская эпоха показала, что украинский национальный проект не справляется с задачей выражения местного исторического, культурного, социального своеобразия регионов Юго-Восточной Украины. Проблема в том, что и русская национальная идентичность это своеобразие также не вполне выражает, так как слишком москвоцентрична. Представляется несомненным, что движение на Юго-Восточной Украине может иметь успех, только если будет основываться на формировании местных патриотических традиций – русскоязычных, вплетённых в русское самосознание.
Для своего утверждения, русская идентичность должна идти в купе с особым региональным самосознанием, которое может играть роль основного[1]. Именно переключение на него позволит и объединить тех, кто привык считать себя «украинцами», с теми, кто по-прежнему придерживается русского самосознания (а это миллионы граждан Украины), и одновременно дать основания для местного патриотизма и осознания своей самости. Кстати, и на Донбассе неизбежно будет развиваться и обретать права своя особая региональная идентичность.
Современная украинская идентичность очень нестабильна, она легко принимается и столь же легко отвергается. При смене политической парадигмы и политические настроения общества быстро изменятся, и, более того, изменится и самосознание. И поэтому проект новороссийской идентичности имеет немалые шансы на успех.
Да и в отношении Центральной Украины не стоит списывать со счетов русскую идентичность в её местных вариациях. Дело в том, что она присутствует в самом украинстве. Любой украинец знает, что в нём «сидит малоросс», потому что если он не будет достаточно сознательным как украинец, то значит, он будет малороссом. Русская идентичность присутствует в украинстве как своей анти-образ. Примечательна в этом плане кричалка «хто не скаче – той москаль!». Она как раз работает с украинской идентичностью, показывая, что любому из стоящих на площади, чтобы не быть москалём, надо предпринимать какие-то нарочитые действия. Это требование превозмочь свою природную русскость, что может быть достигнуто лишь только через особые – и можно сказать противоестественные – усилия. Если не начал прыгать на месте – остался москалём. Украинская идентичность обнаруживает себя именно в сознательных действиях по её утверждению, но она не природна, не дана сама по себе. Это выбор, который требует своего утверждения и постоянной демонстрации.
Можно представить, что будет, если украинский национальный проект на тех или иных территориях потерпит крах и у больших масс населения появится желание от него отдалиться, стать кем-то другим. При этом они знают, что, переставая быть украинцами, они становятся русскими, москалями, малороссами – им это долго объясняли сами украинские националисты. Так что на деле украинизация в Центральной Украине была и своеобразным способом распространения массового малорусского самосознания, пусть оно сейчас и негативное. При смене политических реалий оно может оказаться и позитивным.
Можно сказать, что украинство до сих пор не стало самостоятельным феноменом – украинцы по сей день живут в контексте русской культуры, их самосознание до сих пор являются лишь негативной вариацией русского. И эта «негативная русскость» в украинской идентичности имеет не только национальные формы, но и, как ни странно, классовые.
* * *
Через полтора года после победы Евромайдана украинское общество вновь разочаровано в новой власти. В стране война, утерян Крым, экономика катится под откос, а социологические агентства свидетельствуют о крайне низких рейтингах новой власти. Революционные ожидания сменились привычным разочарованием – на этот раз ещё большим, чем после предыдущей «революции».
Однако мало кто из «свидомых» украинцев при этом скажет, что Евромайдан был ошибкой. В украинском восприятии это разные вещи: то, что власть «опять предала народ», никак не компрометирует само «народное восстание». Оно – священно и всегда праведно. И это то, что очень трудно понять, глядя из России.
В российском восприятии событий на Украине основное чувство это, наверное, недоумение. Украинцев воспринимают как «почти своих», но очень странно себя ведущих. И, на самом деле, это очень точное ощущение: народ действительно почти тот же, но его отношение к государству, к соседям, к самому же себе – и вправду очень отличается от свойственного русским в России. Удивительная нерациональность политического поведения, любовь к восстаниям, имеющим всегда разрушительные последствия, позже обвинение во всех проблемах кого угодно, только не себя, этническая злоба и т.д. – такие черты чаще всего высмеиваются в русской прессе и частных разговорах. И дело тут не в «национальных особенностях», и даже не в историческом опыте – корни этих различий совсем молодые и не идут дальше последнего столетия.
Важнейшее отличие украинцев от жителей РСФСР в советское время состояло в том, что им преподавали особую «Историю УССР». Нынешние украинские бунтари лишь воспроизводят тот образ, который был в них заложен всей системой образования и национального воспитания, через которую пришлось пройти им самим и их недалёким предкам.
Сам образ украинского народа, внушаемый обществу вот уже сотню лет, побуждает именно к такому политическому поведению, которое ярче всего проявляется в форме «майданов». В первую очередь, украинцы осознают себя как сельскую нацию, пришедшую в города. В украинской традиции нет представления о своих национальных городских центрах (разве что в древние времена) – там обычно правили чужаки: поляки, евреи, москали и т.д. Типичный наряд украинского патриота – пиджак, надетый на сельскую рубаху-вышиванку. Это и есть образ переселившегося в город деревенского жителя. Несмотря на тысячелетнюю историю городской цивилизации на этих землях, города остаются культурно чуждыми украинству. Там всегда жили те, с кем надо было бороться за освобождение своей земли. И именно эта борьба представляется основным содержанием украинского прошлого. Борьба с городами, с их «имперским» населением, а значит и с государственностью, на этих городах основанной. Государственность осознаётся как принципиально чуждая украинскому духу. Идеал украинской жизни – село, хутор – и его жителям не нужна внешняя власть.
Если посмотреть на украинские учебники – что современные, что старые советские – можно увидеть там рассказ о тяжёлой судьбе народа, который почти всю свою историю был в состоянии «угнетённых масс». По меньшей мере с XIII века Украина описывается как колония своих соседей, с которыми простой народ вёл нескончаемую и в целом безуспешную освободительную борьбу. Как тут не проникнуться комплексом «меншовартості», то есть малой значимости, второсортности, неспособности встать вровень с соседями? В сознание закладывается представление о своей стране как об извечно маргинальной территории. Понятно, что «хуторское сознание» видится главной причиной такого положения дел, а значит, от украинцев требуется одно: преодолеть своё извечное «моя хата с краю», объединиться и в едином порыве исправить ситуацию.
Освободиться, то есть совершить революцию, ворваться в города и потопить в крови угнетателей. В идеологии украинского национализма, наиболее ярко представленной деятелями ОУН, этому событию отводилось центральное место. Такова была и эпоха её формирования: о революциях мечтала большая часть политических мыслителей – социалистической, национальной, консервативной или какой-то другой. И это вошло в сознание ранних идейных украинцев: требовалось учредить национальное государство через революцию и кровь. У бандеровцев даже была поговорка: «Треба крові по коліна, щоб настала вільна Україна». Какова будет эта «свободная Украина» – по этому вопросу явного согласия не было, но это и не было важно: главная цель – это восстание, национальная революция, приносящая чаемую столетиями свободу. В украинстве, как и во всех правых идеологиях того времени, главной движущей силой признаётся дух нации, а он проявляет себя именно через восстание, через объединение всего народа ради одной цели – национального освобождения.
Нередко приходится встречаться с утверждением, что украинство советского образца было принципиально другим, чем-то противоположным бандеровскому. Нет. В советских учебниках повстанческой героики было никак не меньше, чем в текстах идеологов из межвоенной Галичины. Главный нерв советской историографии – борьба угнетённых масс с эксплуататорами. А тут целый народ – угнетённые массы! Классовая борьба на украинском материале оказалась полностью тождественной «национально-освободительной борьбе украинского народа». Разве что прибавлялось дополнительное объяснение её затяжному характеру, ведь простые народные массы и в других странах столетиями боролись за своё освобождение, пока не пришла пора социалистических революций. Надо отметить, что именно советская школа – главный инструмент украинизации, сумевший за несколько десятков лет создать и утвердить массовое украинское самосознание.
Украинская нация в её современном виде создана советской системой образования. И это нация с классовым самосознанием. «Справедливая» классовая ненависть для неё полностью совпадает с национальной, ведь ненависть к москалям или полякам – это не шовинизм какой, а законная ненависть к угнетателям – священное и благородное чувство, которого не надо стесняться.
Да, при СССР утверждалось, что теперь все народы равны и поводов для таких чувств не осталось. Но потом оказалось, что это была опять же империя, лишь новая форма колонизаторской власти над вечно угнетённым украинским народом. Но разве украинские националисты могут счесть постсоветскую Украину освобождённой? Тоже нет: в городах по-прежнему говорят на «имперском» языке, а Москва теперь всё время требует ей за что-то платить. Это ли свобода? Нация, воспитанная на классовом самосознании, ищет образ своего угнетателя, и таковым вновь оказывается «москаль». И она знает, что у истории есть один главный двигатель – «восставшие народные массы». Восстания становятся главной формой политической жизни нации, а её единственная цель – освобождение.
Современные украинские учебники в плане повстанческой идеологии гармонично продолжают старую националистическую и советскую традицию. В 2009 г. в Киеве вышла брошюра «Предложения к концепции исторического образования на Украине» под редакцией известного историка Натальи Яковенко, в которой были сформулированы очень точные наблюдения о характере той картины украинской истории, которую внушают молодым украинцам. В частности там отмечено, что в господствующей исторической концепции «украинское общество представлено … как, главным образом, угнетённые низы, логичным следствием чего становится апологетизация социальных конфликтов»[2]. Авторы очень точно пишут об «объяснениях украинского общества в категориях обиженной „селянской нации”», и про «депрессивный образ прошлого, с доминированием идеи страданий и утрат в пользу „чужих”»[3], и призывают, конечно, исправить это положение. Только вот чтобы его исправить, нужно кардинальным образом изменить всю идеологию украинского национального проекта, в результате чего он может просто потерять свой смысл. А ведь это очень цельная и сильная идеология, она прошла испытание несколькими политическими системами и всегда лишь упрочивала свои позиции. Те же комплексы, которая она прививает украинцам, являются способом её самоутверждения и развития, без них она бы не выжила. И важнейший из них – комплекс угнетённой нации, ведущей многовековую борьбу за свободу.
Очень важен здесь образ «майдана». Майдан в местной традиции – это сельская площадь, широкий пустырь между домами, на котором протекает большая часть деревенской общественной жизни. Он нередко переходит в поле, часть его могут занимать огороды. Надеть вышиванку и устроить из городской площади майдан – это уже освобождение, символическое завоевание города деревней, то есть утверждение украинского начала в инокультурной «имперской» среде. Так, участники Евромайдана даже постарались развести на Площади Независимости грядки и привезли свиней – не для того, разумеется, чтобы себя прокормить. Эти свиньи были символом освобождения. Единение народа на майдане – главная движущая сила истории, способ самоосуществления украинской нации.
Украинцы демонстрируют готовность мириться со сколь угодно плохим уровнем жизни, ведь в борьбе за свободу не до комфорта. Главное – движение к свободе. Когда эта цель будет наконец достигнута, и многовековая история унижений закончится, всё будет «как в Швейцарии», и все нынешние проблемы сгинут вместе с врагами «як роса на сонці». А там и государства будут уже не нужны, ведь будет единая Европа, мир гармонии и благоденствия.
Само национальное государство видится в украинстве лишь как способ освобождения. Возможно, этим можно объяснить и неуспехи в развитии постсоветской Украины. Украинский национализм не предполагает позитивного созидания своей государственности, она видится лишь как инструмент освободительной борьбы.
В июне 2015 года Министерством образования и науки Украины была принята «Концепция национально-патриотического воспитания детей и молодёжи»[4], и там содержится перечень «украинских освободительных проектов». Так обозначены различные формы государственности, за которыми признаётся статус «украинских». Так вот в этот список, помимо Гетманата Павла Скоропадского, Западноукраинской Народной Республики и др., попали также и Киевская Русь, и Великое Княжество Литовское. Конечно, в русском восприятии это выглядит как нелепая шутка: как же историческое государство можно считать «освободительным проектом», и на каких основаниях они считаются украинскими? Но надо понимать, что для украинского сознания всё это именно так: любая государственность, за которой по каким-то причинам признаётся украинский национальный характер, видится как «освободительный проект», а не как что-то самоценное, исторически сложившееся. Это не форма организации общества, а форма координации усилий по реализации освободительной программы.
И современная Украина – не исключение. Ценность государства видится главным образом в освобождении и защите от «агрессора», и именно это от государственной машины в первую очередь и требуется. А условия жизни – тема второплановая. Да, экономика обрушена, но зато она стала меньше зависеть от России! Да, потерян Крым, но зато из государства вычеркнуты эти заядлые противники украинской свободы! Да, идёт война, но ведь это «война с Россией» – значит, украинский народ становится свободнее! В Росси кризис – значит Евромайдан был не зря!
Есть старая шутка о борьбе за мир до последнего патрона: «войны не будет, но будет такая борьба за мир, что камня на камне не останется». Так вот в случае с Украиной она вполне реалистична, только вместо «мира» здесь «освобождение». Его достижение столь же призрачно, как и классовая борьба за «свободный труд без эксплуатации человека человеком», и если спросить сознательного украинца, как он представляет себе действительно свободную Украину, то он так или иначе нарисует мир «вообще без москалей», и сам же признается, что это вряд ли возможно. Но борьба за такой мир ему видится смыслом национального существования. Такова его идеология, и таково его воспитание уже в нескольких поколениях. Так что не стоит ожидать массового разочарования в Евромайдане. Для идейного украинца он священен независимо от последствий.
* * *
Однако такое самосознание свойственно только людям, которые в украинском контексте осознаются как «сознательные» («свідомі»), украинская идеологическая индоктринация которых достаточно глубока. Но огромная часть населения страны до сих пор остаётся чуждой таких взглядов. Современные соцопросы показывают, что долевое соотношение «провосточного» и «прозападного» населения в регионах Украины после победы Евромайдана никак существенно не изменилось. Просто в СМИ допущен голос только одной части страны.
В наши дни на Украине идёт масштабное соревнование между русской и украинской идентичностями. Сейчас в регионах Юго-Востока борется украинское активное и идеологически сплочённое меньшинство, поддерживаемое властью, и русское пассивное, идейно и морально растерянное большинство, не имеющее никаких властных ресурсов. Понятно, что активное меньшинство всегда побеждает пассивное большинство.
При этом украинское самосознание, имея антигосударственный идейный вектор, поддерживается и направляется огромной государственной машиной. Русское самосознание в этих условиях оказывается в особенно сложной ситуации. Русским свойственно государственничество – эта единственная реальная форма русского коллективизма. Не имея на самом деле своего государства, русские тем не менее привыкли ориентироваться на взаимодействие с государственной властью, искать у неё защиты и считать своим долгом её защиту.
Это является одной из важнейших причин тяжёлого положения русского населения Украины. С одной стороны, ему трудно выступать с антигосударственными лозунгами, переходить к позиции нелояльности в отношении Украины. С другой стороны, в своих мыслях об освобождении оно все надежды связывает с Россией[5], которая так же никаких обязательств по опёке и защите интересов русских Украины на себя не берёт. Вообще, русское движение Украины всегда проигрывает из-за своей ориентации на Россию и восприятия России как русского государства. На деле Москва весь постсоветский период всячески поддерживала Украину.
Однако постепенно вновь формируется русское (русскоязычное) самосознание, и наступает понимание глубокой враждебности его носителям украинской государственности. На этом фоне соцопросы фиксируют также и тяжёлое разочарование Россией. Первое способствует тому, что русская идентичность здесь возрождается в качестве ответа на украинский вызов, то есть именно как анти-украинская. Второе – разочарование в надеждах на Россию – побуждает искать силы в местных ресурсах и ориентироваться на региональное самосознание, которое формируется одновременно и как русское, и как местное.
Впервые опубликовано - журнал
«Вопросы национализма» 2015, № 4(24), с.26-34.
[1] См.: Неменский О.Б. Модели южнорусской идентичности на Украине // Вопросы национализма, 2014, № 2(18), с.20-31.
[2] Пропозиції до концепції історичної освіти в Україні: Матеріали ІІ круглого столу Робочої наради з моніторинґу шкільних підручників історії України (Київ, 18 жовтня 2008 року) / Зведення та упорядкування пропозицій Наталя Яковенко. К., 2009. С.16. (См. URL: http://www.memory.gov.ua:8080/data/upload/publication/main/ua/1457/4.pdf).
[3] Там же, с.17 и 18.
[4] Концепція національно-патріотичного виховання дітей та молоді. Додаток до наказу Міністерства освіти і науки України від 16.06.2015 р. № 641.
[5] См.: Неменский О.Б. Ориентация на Россию в общественно-политической жизни Украины // Россия и мир: анатомия современных процессов. Сб. ст. Под ред. Е.А.Нарочницкой. С.552-580.