Во втором номере за 2017 год журнала «Новое прошлое» (Ростов на Дону) состоялась дискуссия, посвященная феномену лидерства во время смут, революций, восстаний, гражданских войн. Обязательное наличие фигуры вожака, вождя, выдвинутого снизу или признанного участниками массовых народных движений, позволяет, говорить об общих факторах в разных исторических эпохах, а также их особенностях и различиях, о преемственности в народных движениях, и алгоритмах формирования лидерства. Приводим ответы на вопросы по заданной теме доктора истерических наук Владимира Мильчева.

***

 

1.Как бы вы описали и оценили вневременной стереотип военного лидерства периода мятежей и смут? Каким был и каким должен быть военный лидер смуты?

Очевидно, прежде всего, необходимо оговорить тот момент, что в любую из эпох междоусобиц военные лидеры делятся на две категории: 1) те, которые были включены в участие в конфликте в силу выполнения обязательств разного рода - перед монархом, государством, церковью и т. д., и были наделены властными полномочиями еще до его начала; 2) те, кто выдвинулся (был выдвинут) в такие лидеры в силу различных обстоятельств уже после начала конфликта, для кого сама междоусобица явилась социальным лифтом.

В контексте нашей дискуссии уместнее будет сосредоточить свое внимание именно на второй категории.

На мой взгляд, наиболее стандартный набор черт, характерных для военных лидеров эпохи смуты, был, есть и будет следующим:

1) властный характер и умение «держать удар», ораторские навыки и способность подчинять себе других (возможно владение гипнозом или НЛП (неосознаваемое даже самим носителем));

2) развитые мыслительные навыки и способность быстро обучаться (образовательный ценз желателен, но не обязателен);

3) истовая вера в правильность сделанного выбора и выбранного пути, чувство мессианской ответственности за своих последователей и соратников (качества не обязательные, но часто встречающиеся);

4) определенная «гибкость» моральных устоев и норм, отличных от Нового Завета, Соборного Уложения и УПК: способность проливать чужую кровь, умение при необходимости предать, сменить союзников, отказаться от взятых на себя обязательств (как правило, обязательств перед «не своими») и т. д.;

5) неординарность физических свойств: телосложение (причем не только совершенство форм, но и наоборот, недостаток, мужественное преодоление которого индивидом будет лишь подчеркивать силу его духа), мускульная сила и бойцовские качества (последние были особенно важны в эпоху Средневековья и Нового времени); высокий болевой порог, толерантность организма к алкоголю и т. п.

Естественно, что этот список можно продолжать долго, как можно было бы спорить и оспаривать, то какие именно качества могли или не могли совмещаться в каждом конкретно взятом военном лидере. Накладывали свой отпечаток эпоха, социальное происхождение и особенности социализации каждого из них, но некий общий, универсальный стереотип, наверное, именно такой.

 

2. Как становились военными лидерами междоусобиц?

Если говорить о представителях второй из обозначенных нами групп лидеров, то, как правило, «время выбирало их». То есть в большинстве случаев те чудесные метаморфозы, буквально вознесение из числа если не заурядных, то не особо и выдающихся людей в ряды вершителей человеческих судеб и истории, было неожиданным для большинства из них.

Вспомним, например, Максима Железняка, одного из главных предводителей казацкого восстания 1768 г. на Правобережной Украине против Речи Посполитой -Колеевщины. До весны упомянутого года - один из многих ему подобных представителей запорожской «голоты», которых были тысячи на Низу: казак, не сделавший карьеры на Сечи, не выбившийся в число старшин и не наживший особого богатства (работал на рыбных заводах; был наемным работником и торговцем в турецком Очакове). За год до начала восстания приходит в Мотронинский монастырь вблизи Чигирина (на польской территории). Возглавляет восставших в апреле 1768 г. после смерти первоначального лидера - тоже сечевика Иосифа Шелеста.

Почему именно он был избран предводителем? Мы не можем в полной мере дать ответ на интересующий нас вопрос. Скудость информации, содержащейся в документальных источниках, имеющихся в нашем распоряжении, не позволяет нам сделать этого. Даже «распросная речь» Железняка, снятая после его задержания российским генералом М. Кречетниковым 28 июня 1768 г., дает представление лишь о самых важных подробностях его биографии. В большинстве случае эгоисточники XVIl-XVIII вв. не дают нам возможности (если только речь не идет о представителях самых высших сословий) рассмотреть в конкретных военных лидерах - Минине и Пожарском, Болотникове, Разине, Булавине, Железняке, Пугачеве и др. те отличительные черты, которые составляют вневременной стереотип, упомянутый при ответе на первый вопрос нашей дискуссии. По косвенным данным и свидетельствам мы можем экстраполировать, реконструировать и просто догадываться об их наличии или отсутствии. И не более!

Понятно, что век двадцатый дарит исследователю несравненно более богатые возможности. Мы можем буквально на микроуровне исследовать жизненный путь таких военных лидеров Гражданской войны, как Симон Петлюра, Григорий Котовский, Нестор Махно, Мишка Япончик (Моисей Винницкий), атаманы Холодного Яра и лидеры Антоновщины. Не вникая в подробности биографий (в эпоху Википедии это излишне), отметим, однако, что каждый из приведенных фигурантов Русской смуты / Украинской революции (отдадим дань традиции использования терминологии в обоих современных государствах) был щедро наделен задекларированными лидерскими качествами. К числу тех, которые обусловили их выдвижение в число военных лидеров, очевидно, следует добавить: 1) острое осознание ответственности за судьбы групп людей с которыми они были связаны и из которых вышли; 2) наличие более четко обозначенных социальных и политических приоритетов, нежели у военных лидеров предшествующих эпох; 3) столкновение с реалиями невиданных доселе по масштабности военных действий и необходимость противостоять вызовам, связанным с ними.

 

3. В чем особенности военного лидерства в земледельческой стране? Как и каких военных лидеров выдвигает крестьянская община?

Следует сказать, что вплоть до начала XX в., применительно к украинской истории, не приходится говорить о выдвижении сколь-нибудь заметных фигур военных лидеров из собственно крестьян. Во всех социальных взрывах, сумятицах, восстаниях и междоусобицах, которые имели место в XVII-XVIII вв., главной движущей силой была мелкая православная шляхта, а позже - казачество. Они же явили миру и абсолютное большинство военных вождей из своей среды. Даже в самых массовых движениях XVIII в., например, в той же Колеевщине, роль крестьянского элемента была сильно преувеличена советской историографией для того, чтобы подчеркнуть именно классовый характер восстания. В действительности же крестьяне в основном занимали роль статистов, крайне редко пассивных или насильно вовлеченных участников казацких восстаний (исключением была Освободительная война под началом Б. Хмельницкого, принявшая по-настоящему всенародный характер). Источники это подтверждают в полной мере¹.

Лишь после массового переселения бывших запорожцев и части украинского казачества на Кубань в 1790-1830-х гг., после упразднения всех казачьих войск - Дунайского и Азовского на юге Украины к 1860-м гг. и присоединения их к черноморцам (кубанцам), мы можем вести разговор об относительно гомогенном крестьянском обществе на Украине. Да и то с массой оговорок, поскольку память о казацких корнях и традиции, «казацкий миф», так сказать, были живы в сердцах и умах и в начале XX в. (как живут они и сейчас). Как мы увидим чуть позже, при первой же необходимости они были реанимированы.

Одним словом, говорить о «крестьянских» военачальниках было бы правильно применительно к событиям Гражданской войны. Естественно, что и тут «есть нюансы», поскольку на юге Украины, в силу его многонациональной специфики, крестьянская среда являла собой пеструю мозаику: «крестьянский» военный лидер еврейской самообороны колонии Ново-Златополь чем-то да отличался от любого из махновских атаманов соседних украинских сел Темировки и Малиновки, что возле Гуляйполя (все упомянутые пункты располагались в одном уезде -Александровском Екатеринославской губернии), не говоря уже о военных лидерах из числа немецких и болгарских колонистов соседнего Бердянского уезда Таврической губернии, многие из которых, происходя из крестьянской среды, имели высшие офицерские чины в императорской армии (болгарин Малаков, немец Тевс и др.).

Впрочем, если всё же попытаться проанализировать идеал военачальника - выдвиженца крестьянской общины, то очевидно, что он, как правило:

1) был связан с выдвинувшим его социальным окружением по факту места рождения, происхождения и родственных связей, социализации и службы/работы;

2) пользовался моральным авторитетом в среде, делегировавшей ему властные полномочия, был прост в общении и служил идеалом для окружающих;

3) имел длительный опыт нахождения в экстремальных ситуациях: участие в боевых действиях, нелегальных организациях и партиях, разбойничьих/грабительских нападениях; отбывание срока заключения в тюрьме и на каторге; вынужденная эмиграция и успешная реализация в ее условиях и т. п.

4) прямо или косвенно зарекомендовал себя способным защитить интересы выдвинувшей его группы (имел примеры отпора врагам, достойного поведения перед лицом опасности, продемонстрированного на глазах у общины);

5) обладал набором качеств (их совокупностью) из заявленных в п. 1 -5 ответа на 1-й вопрос дискуссии.

 

4. Что важнее для народного вождя в междоусобице: политическая платформа или военный опыт/талант?

Залогом успешности является сочетание обоих качеств, и только так. Можно было бы сейчас посвятить десяток печатных листов текста анализу успешных и не очень стратегий народных военных лидеров отечественной истории XVII-XX вв. в поисках наиболее приемлемого рецепта достижения успеха, но можем твердо утверждать следующее. Даже самые симпатичные для «простого люда» модели будущего обустройства их жизни, помноженные на полководческий талант и победы их лидеров, бессильны (в долгосрочной перспективе) перед мощью военно-репрессивной машины государств современного типа

(от абсолютистских империй Нового времени до тоталитарных режимов XX в.). Именно поэтому не суждено было сбыться мечтаниям о «мужицком царстве» и «мировой Анархии»!

 

5.Можно ли проследить преемственность самого различного характера (сословную, территориальную, конфессиональную) в выдвижении лидеров? Можно ли говорить о наследуемом военном лидерстве?

Здесь мне видится уместным проведение параллелей между событиями в истории Украины, касающимися XVII-XVIII и начала XX вв. Вакуум государственной власти, связанной с революционными событиями 1917 г., и последующая междоусобица вызвали к жизни (особенно в южноукраинском регионе), казалось бы, изрядно подзабытый «казацкий миф». По сути дела, повстанческие отряды многочисленных атаманов-«батек» степного края, действовавшие в 1918-1922 гг., являли собой неоказаческие формирования, построенные на тех же принципах, которые имели место во времена существования исторического Запорожья (Сечи). Думаю, что здесь можно вести речь о территориальной и духовной (ментальной) преемственности в выдвижении военных лидеров.

Можно ли говорить о наследуемом военном лидерстве? Если брать примеры из украинской истории XVII в., то видно, что попытки сделать таковое наследуемым по линии родственных связей не носили системный характер. Уместно будет продемонстрировать это на примере инициатив Богдана Хмельницкого, пожелавшего передать власть своим потомкам. Из двух сыновей гетмана лишь старший - Тимофей (1632-1653), вполне обладал набором качеств, необходимых для того, чтобы перенять от отца власть. К сожалению, он погиб во время молдавского похода в 1653 г. Его преждевременная смерть перечеркнула планы отца по основанию собственной гетманской династии. Младший брат - Юрий (1641 -1685), несмотря на то, что был назначен гетманом еще незадолго до смерти Б. Хмельницкого, впоследствии проявил себя несостоятельным политиком и полководцем. Он четырежды заходил на гетманство и столько же раз терял его. Как видим, в условиях, когда от лидера или от претендента на лидерство требовалось постоянное подтверждение настоящих лидерских качеств, попытки передать власть по наследству волюнтаристским решением не оканчивались успешно.

 

6. Какое место занимают военные вожди прошлого в исторической памяти современного социума?

Отвечая на этот вопрос, я позволю себе быть более пространным, поскольку он не только интересен, но и весьма злободневен. Естественно, что здесь наиболее уместно говорить о той четверти столетия, которая отделяет нас от распада СССР (1991). Влияние образов военных вождей прошедших эпох на формирование исторической памяти (как плановое, со стороны государства, так и произвольное -со стороны общества), национальных и региональных идентичностей, идеологических стереотипов и прочих конструктов значительно варьируется. Применительно к современной Украине можно говорить о том, что существует определенное ранжирование их фигур в зависимости от того, какую роль сыграли военачальники прошлого в событиях и процессах, повлекших за собой создание/возрождение различных форм ее (Украины) государственности.

Возьмем, к примеру, лидера Освободительной войны 1648-1654 гг. Богдана Хмельницкого и его ближайшее окружение - Максима Кривоноса и Ивана Богуна.

С гетманом все предельно ясно - фигура эпохально-величественная, а потому и достойная увековечивания в граните-мраморе, орденах и медалях, названиях населенных пунктов, улиц и учреждений, тиражирования на марках, банкнотах украинской валюты и юбилейных монетах... Причем, традиция подобной глорификации весьма давняя, тянется со времен Российской империи и через ее советское продолжение, оставаясь неизменной и на современном этапе. Понятно, что за такое длительное время не обошлось без перестановки оценочных акцентов. Хотя их смещение и происходило по широкой градиенте, крайние точки ее вполне окозримы - от «воссоеди-нителя» до «возродителя». Естественно, что образ Богдана Хмельницкого был, есть и предсказуемо будет одним из столпов, на которых зиждется конструкция исторической памяти украинского этносоциума. Он велик, он привычен, и самое главное - он удобен, поскольку деяния гетмана позволяют использовать его в качестве хоругви представителям практически любой политической ориентации.

Два наиболее известных и успешных военачальника эпохи Хмельниччины -М. Кривонос и И. Богун, хотя и находятся в тени гетмана, но также прочно ассоциируются в исторической памяти с теми военными победами, которые заложили фундамент построения государственности в виде «Казацкой державы» (Гетманата). Посему, хоть и в меньшем объеме, присутствуют во всех частях украинского национального нарратива, особенно его «заглавной» части - различных топонимах, названиях военных училищ и лицеев.

Естественно, что данный список невозможно продолжить (в контексте данной дискуссии) за счет украинских гетманов, фигурировавших на исторической арене в эпоху «Руины» по той причине, что их «народность», как по социальному статусу, так и по уровню соответствия действий интересам самого «народа», часто была весьма спорной.

Уместнее будет рассмотреть роль представителя военно-политической силы, которая в условиях украино-польско-российских войн и междоусобицы середины и второй половины XVII в. может быть охарактеризована как наиболее эгалитарная, - Запорожской Сечи. Применительно к той эпохе наиболее ярким и успешным военным вождем Запорожья являлся кошевой атаман Иван Серко. Последовательно отстаивая интересы народных низов, он часто выступал как самостоятельная «третья сила» в противостоянии гетманов, имеющих пророссийскую, пропольскую и протурецкую ориентации. Не будет преувеличением сказать, что именно «антигосударственническая» позиция Серко и возглавляемого им Войска Запорожского Низового во многом помешала установлению сильной гетманской власти и формированию основ независимой ни от кого (в долгосрочной перспективе) «Казацкой державы». Без преувеличения, Ивана Серко можно (условно, конечно же) назвать Нестором Махно XVII в., как, впрочем, и батьку Махно можно считать Серком века двадцатого!

Схожесть обеих личностей становится тем более заметной, после знакомства с тем, под каким углом рассматриваются их деяния на базовом уровне конструирования национальной исторической памяти, том, который начинается на уровне написания школьных учебников. В обоих случаях упор делается на военных победах этих народных вождей против «чужих» - турок и татар (Серко), либо же немецких/австро-венгерских белогвардейских (позже - большевистских; а в обоих случаях условно «имперских») войск (Махно). Участие в собственно «внутри-украинских» междоусобицах, как правило, оценивается с позиций современности и резюмирует «политическую незрелость» народных вождей, которые «не смогли рассмотреть и понять».

Для начала я хотел бы, пусть и бегло, рассмотреть ситуацию с первым из атаманов -кошевым Иваном Серко. Выходец из мелкой православной шляхты Подолии, он подобно многим представителям своего сословия (вспомним тех же П. Сагайдачного и Б. Хмельницкого) смог не только успешно реализоваться на Сечи, но и еще при жизни стать «живой легендой» Запорожья. Многочисленные походы и победы против крымских татар, ногайцев и турок стали залогом того, что Серко на протяжении столетий прочно укоренился в народной памяти как символ славных побед украинского казачества «против неверных». Воспетый в народных исторических балладах (думах) и легендах, ставший визуально узнаваемым благодаря помещению на «топовые» исторические полотна (И. Репина - «Запорожцы...»; априори подразумевалось, что в образе «атамана» выведен именно он), кошевой как никто лучше походил на роль особы, призванной служить хрестоматийным примером успешного военного лидера. Начавшись еще в советские времена (главным образом на волне празднования «300-летия воссоединения Украины с Россией», активное использование образа Серко для конструирования национальной памяти в ее «казацком» сегменте продолжилось и после 1991 г. В результате в абсолютном большинстве населенных пунктов, связанных с жизнью И. Серко (а иногда и не имеющих отношения), можно обнаружить улицу, носящую его имя, памятник и прочее. Имеем мемориал Серко на Никопольщине, в пределах которой прошла значительная часть жизни и где упокоился сам атаман; имеем казацкие слеты и даже парусные регаты, исторические романы и историко-публицистические фильмы, посвященные ему... Открыв любой из школьных учебников по истории Украины, обязательно найдешь описание побед «Урус-шайтана» над турками и татарами, в отмщение за их набеги и увод ясырей. Казалось бы, чего еще хотеть? Да в общем-то и нечего, если не считать того факта, что для формирования исторической памяти у подрастающих поколений (и для укрепления оной в умах давно подросших сограждан) используется только удобная официальному дискурсу часть истории И. Серка, без излишнего углубления в его постоянное противостояние с большинством украинских гетманов времен Руины -Ю. Хмельницким, И. Брюховецким, П. Тетерей, И. Самойловичем и другими.

Естественно, что в разрезе истории не дидактической, а академической с оценочной частью упомянутой личности всё «в порядке». Но кто, где и когда творил идеологические конструкты, отталкиваясь от научных монографий?

В случае с Нестором Махно ситуация более сложная, поскольку срок, отделяющий современников от времени его военной и политической деятельности, не столь велик. Можем констатировать, что уже с конца 1980-х, в эпоху поздней перестройки, в УССР о Махно и махновщине позволяется не только говорить, но и писать в местной и республиканской (также и в общесоюзной) прессе в сдержанно-нейтральных, а подчас и положительных тонах. Особенно много подобных публикаций появляется к столетию со дня его рождения, в 1988-1989 гг. Именно они закладывали основы комплементарного отношения к личности Н.И. Махно, позволяли мыслящей части аудитории выпутаться из сетей советских мифологем, огульно охаивающих всё неподконтрольное большевикам повстанческое движение времен Гражданской войны.

Впрочем, довольно сложными оказались отношения наследия Н.И. Махно и с творцами украинского национального гран-нарратива после 1991 г. Слишком неудобными были его военные действия в 1918-1919 гг. против войск Гетманата и Директории, поскольку вовсе не могли рассматриваться как такие, что способствовали строительству украинской государственности после Революции 1917 г. Вследствие этого, невзирая на романтическую (в духе «нашего Че Гевары») ауру Батьки в народе (особенно в родных краях) и стабильно высокий интерес к нему со стороны исторической науки и публицистики, фигура Махно по совершенно объективным причинам не смогла стать для современной Украины бесконфликтной частью ее коллективной исторической памяти.

Если же говорить об эксплуатации личности атамана Махно на современной Украине, то будет правильным сказать, что не существует какого-то специального табу на это. Имеет место увековечивание памяти о них и на общегосударственном уровне, но не более чем в рамках «календарных мероприятий», как своеобразная дань общественному мнению. Так, в 2008 г. Почта Украины порадовала почитателей батьки Махно серией марок и конвертов, изданных к 120-летнему юбилею великого анархиста. Пятью годами позже, в октябре 2013 г., Национальный банк Украины к 125-летию со дня рождения Нестора Ивановича выпустил памятную монету. Эти инициативы, впрочем, вряд ли являются свидетельством настоящей любви власть предержащих к народному герою. Более серьезное увековечивание его памяти, как, например, наименование улиц и установление памятников, чаще всего натыкается на нервную реакцию со стороны местных властей и представителей части «национальной интеллигенции» (как правило, бывшей советской и с хорошим стажем в КПСС/ВЛКСМ), выступающих при них в качестве «консильери» и не желающих ходить по улицам, названным в честь «бандита, который был против всех» (цитата; причем, пойди-угадай, произнесена она в 2016-м, или в 1976 году!). Примером может служить Запорожье, где даже на волне декоммунизации и переименований последних двух лет не нашлось места улице Нестора Махно, именно из-за противодействия ревнителей национального дискурса.

В результате, благодаря непреклонной любви к народному атаману со стороны его земляков-гуляйпольцев, настойчивости инициативных общественных организаций, благожелательности местных властей и просто счастливому стечению обстоятельств, улицы, носящие имя Нестора Ивановича, появились в его родном городе, а также в Днепре (Днепропетровске) и Орехове (райцентр Запорожской области). В том же Гуляйполе, Днепре и еще в Старобельске (райцентр Луганской области) можно увидеть памятники и мемориальные доски в честь легендарного Батьки.

Как о весьма симпатичной и даже трогательной (как по мне) попытке примирить фигуру непримиримого анархиста с «государственнической» версией национального мифа, не могу не вспомнить о так называемом «Махнофесте» (музыкальнолитературном андеграунд-фестивале), который проходил в Гуляйполе в 2006-2009 гг. Второе, официальное его наименование - «День независимости (Украины) с Махно». Фестиваль проходил под симптоматичным лозунгом «Чинуши празднуют в Киеве, а настоящие украинцы едут в Гуляйполе!». К сожалению, даже такой мощный «гуляйпольский ответ Вудстоку» оказался недолговечен...

Очевидно, что сумма конфликтов, заложенных в личности Н.И. Махно, никогда не позволит использовать его в наших украинских реалиях как «памятеобразующую» фигуру общегосударственного уровня по той причине, что построение узконационального Государства (к тому же в классическом, «левиафановском» смысле этого понятия) не только никогда не входило в число его приоритетов, но и, наоборот, воспринималось как противоречащее его мечтам и устремлениям.

В целом же, можем утверждать, что мы имеем парадоксальную ситуацию, когда самые что ни на есть «народные» военные лидеры не вполне годятся на роль «народных героев», способных служить опорой для конструирования коллективной исторической памяти в современных условиях.

Владимир Мильчев

– д.и.н., профессор, декан исторического факультета
Запорожского национального университета (Украина);

Журнал «Новое прошлое» 2017. – № 2. – С. 178-186