Апрѣля 19, 1922 года, минуло 359 лѣтъ съ того часу, якъ діаконъ Иванъ Ѳедоровъ выпустилъ первую въ Россіи печатную книгу «АПОСТОЛЪ». То было въ Москвѣ, въ 1563 году.

Хотя печатаніе (друкованіе) начато было еще въ 1440 г. Гуттенбергомъ, на Руси оно проникло, якъ видно, только черезъ 123 года послѣ открытія книгопечатанія.

Печатному дѣлу Ѳедоровъ научился у нѣмцевъ, которыи служили у русскихъ царей. Царь Иванъ Грозный отвелъ имъ въ Москвѣ для жительства особую слободу, которая стала называтися Нѣмецкой Слободой.

Иванъ Ѳедоровъ часто заходилъ туда и долго бесѣдовалъ съ нѣмцами. Особенно внимательно слухалъ онъ бесѣды о началѣ книгопечатанія на западѣ, о Гутенбергѣ, который изобрѣлъ типографскій станокъ и подвижныи буквы. Въ чужихъ краяхъ давно ужъ книги печатаютъ, говорили нѣмцы, давно ужъ тамъ во всѣхъ городахъ типографскіи станки заведены, и печатаются на нихъ много книгъ, а у васъ сего еще нѣтъ.

Тіи бесѣды побудили Ѳедорова устроити типографскій станокъ. Цѣдый свободный отъ церковной службы часъ онъ, бѣдный, никому не извѣстный діяконъ, при тускломъ свѣтѣ каганца, пробовалъ отливати формы «литеръ», вырѣзалъ рисунки.. Робота, въ которую онъ вкладывалъ всю свою душу, ишла успѣшно. Онъ постигъ искусство печатати книги, и въ сердцѣ его загорѣлось горячее желаніе подѣлитися своимъ искусствомъ, послужити нимъ своей отчизнѣ.

Дошелъ слухъ, что царь Иванъ Грозный гдядае друкаря. Непомнячи себе отъ радости, поспѣшилъ онъ тогда къ окольничему Алексѣю Адашеву и умолялъ его положити о немъ царю. Царь призвалъ его до себе и говорилъ съ нимъ о книгопечатаніи, спрашивалъ его, где научился онъ сему дѣлу. Онъ отповѣлъ ему, якъ научился печатному дѣлу, показалъ и образцы своего искусства. И дивились всѣ его искуссву. Царь доразъ приказалъ начати будову печатного двора, далъ діакону Ивану Ѳедорову робочихъ и грошей не жалѣлъ..

Русскіи москвичи смѣялись надъ Иваномъ Ѳедоровымъ, не вѣрили въ его искусство.. «Вонъ царскій печатникъ иде», говорили они, указываючи на него пальцами; величали его «басурманомъ» за его дружбу съ иноземцами. Терпезливо переносилъ онъ всѣ наемѣшки, и все надѣялся, все дожидался, и надежды его не обманули. Покончивши съ войнами, царь вспомнилъ о печатномъ дворѣ, и снова гроши его посыпались для Ивана Ѳедорова. Печатный дворъ выстроился накопецъ, были изготовлены и станокъ печатный и литеры, и робота началась.

Первая печатная книга вышла изъ типографіи въ началѣ марта 1564 года. Для розсмотрѣнія еи въ царской палатѣ собрались бояре и лица духовного чина. Иванъ Ѳедоровъ остро, не спускаючи очей слѣдилъ за выраженіемъ лица грозного царя.

Онъ принесъ на судъ свою первую роботу, онъ жде его приговора, отъ царского слова заложитъ судьба любимого нимъ печатного дѣла.

Царь внимательно переверталъ стороны книги и съ интересомъ розглядывалъ литеры и рисунки. И увидѣлъ Иванъ Ѳедоровъ, якъ проясняется нахмуренное чело царя Ивана Грозного, что-то похожее на улыбку озаряе его лице, очи вспыхиваютъ радостно. Царь задоволеный. Указываючи боярамъ на книгу, онъ отмѣчае еи достоинства, хвалитъ и рисунки и друкъ (печать). И въ угоду царю бояре и духовенство дивятся красотѣ книги, хвалятъ искусство друкаря.

Царь, закрывши книгу, подзывае Ивана Ѳедорова до себе, ласково говоритъ съ нимъ и приказывае приступити къ печатанію «Часовника»..

— Не жалѣй грошей на тое дѣло, много ихъ у московского царя, говоритъ онъ, отпускаючи Ивана Ѳедорова.

Низко, до земли, поклонившись царю, Иванъ Ѳедоровъ уходитъ изъ царскихъ палатъ.

Въ древней Руси, якъ и на Западѣ до введенія книгопечатанія, книги роспространялись посредствомъ переписки, а тое требовало великой затраты часу. Книги переписывались, головнымъ способомъ въ монастыряхъ монахами. Писецъ успѣвалъ переписати въ день не больше пяти сторонъ..

Тіи переписанныи книги были полны великихъ ошибокь. Переписчики робили ихъ частною по безграмотности, частиною по недосмотру.

Русскій народи былъ темный, невѣжественный, онъ подозрительно относился до всякихъ «новшествъ», а новшества, заимствованныи изъ чужихъ земель, считалъ «богопротивными затѣями» и смотрѣлъ на нихъ, якъ на измѣну родной старинѣ.. И люди, боявшіися всякой новизны, подозрительно дивились на книгу, отпачатанную на типографскомъ станкѣ.

Ужъ нѣтъ ли въ новой книгѣ еретическихъ новшествъ, нѣтъ ли въ ней якой порчи православному ученію?.

Ревнители православія принялись сличати напечатанный «Апостолъ» съ рукописнымъ, и сердца ихъ наполнились ужасомъ: Иванъ Ѳедоровъ исправилъ въ печатномъ «Апостолѣ» многіи описки и ошибки переписчиковъ. Тое исправленіе ошибокъ они посчитали за ересь, за отступленіе отъ православной вѣры. Люди, которымъ удавалось побывати въ самой друкарнѣ, съ дивованіемъ оповѣдали о той быстротѣ, съ которой робилъ типографскій станокъ, выпускаючи одну за другой печатныи стороны; не мало дивились они и подвижнымъ буквамъ, изъ которыхъ якое хочешь слово можно составити.

Да не волшебство ли то? Ужъ не сидитъ ли у него въ станкѣ не чистая сила? Волшебство и есть, конечно, не отъ Бога такое дѣло, самъ дьяволъ помогае Ивану Ѳедорову, говорили темняки.

Въ тое время, полное грубыхъ суевѣрій, такъ часто объясняли дѣйствіемъ нечистой силы все, что недоступно было невѣжественнымъ розумамъ... печатный станокъ, подвижныи буквы — все то было такъ не похоже на старую привычную роботу переписыванія, такъ ново, такъ непонято; немудрено, что въ печатномъ станкѣ темныи люди нашли нечистую силу, а въ печатаніи книгъ увидали «душевредное волхвованіе». Молва о томъ, что на печатномъ дворѣ живе дьяволъ, быстро рознеслась по Москвѣ. «Такъ и есть, чертокнижникъ онъ, колдунъ, съ нечистой силой знается, не даремпо самого царя обошелъ», говорили про Ивана Ѳедорова его вороги, и съ каждыми днемъ росла ихъ злоба противъ него и его друзей. Были и другіи вороги у Ивана Федорова. То переписчики. Въ печатномъ станкѣ они увидѣли себѣ конкурента, который не нынѣ — завтра, лишитъ ихъ заробка. Многіи изъ приближенныхъ до царя мучились завистью о тѣхъ милостяхъ, которыми царь отличалъ первопечатниковъ. И надъ головой первого русского книгопечатника собиралась гроза..

Темная лѣтняя ночь спустилась надъ Москвой. Душно въ воздухѣ, похоже на то, что къ рану соберется гроза. Крѣпко спятъ Московскіи обыватели. Не спится только тому, кто задумалъ злое дѣло. Подъ покровомъ темной ночи такъ легко совершаются темныи дѣянія!

Въ тую душную лѣтнюю ночь, коли на небѣ не было ни звѣздочки, до печатного двора по малу, словно крадучись, направлялись якіи то двѣ фигуры. Часами они останавливались, нѣбы прислушивались, все ли тихо, и потомъ снова шили. Видно, не съ хорошими намѣ реніями приближались они до печатного двора, если выбрали для сего темную ночь, коли всѣ спали. Вотъ они уже подошли до него. Прошло пару минутъ. Вдругъ среди ночной темноты около самого печатного двора съ лѣвой стороны блеснула искра.. такая же искра прорѣзала ночный мракъ и съ правой его стороны. И въ тое же мгновеніе темныи фигуры двохъ людей быстро отскочили отъ печатного двора, и кинулись бѣжати въ разныи стороны..

Утомленный цѣлымъ днемъ упорной роботы, крѣпко спалъ въ своей избѣ Иванъ Ѳедоровъ, не чуло, видно, сердце его, что друкарня въ бѣдѣ. Отраву роздался со двора отчаянный крикъ Петра Мстиславца: «Горитъ, друкарня горитъ!»

Иванъ Ѳедоровъ отразу пробудился. Опрометью кинулся онъ въ сѣни, изъ сѣней на дворъ.. друкарня съ двохъ сторонъ была объята пламенемъ, только дверь и крыльцо были еще свободны отъ огня. Иванъ Ѳедоровъ, не обращаючи вниманія на крики Петра Мстиславца, который останавливалъ его, кинулся до двери, быстро отперъ ю и скрылся въ друкарнѣ. Черезъ мгновеніе онъ появился на крыльцѣ съ ящиками въ рукахъ. Кинувши ихъ Петру Мстиславцу, онъ хотѣлъ снова бѣжати въ друкарню, но въ тую минуту роздался трескъ ломающихся бревенъ, пламя ворвалось въ дверь, запылало крыльцо. Нечего было и думати о спасеніи типографского станка.

— Бѣжимъ скорше, шепталъ Петръ Мстиславецъ, злодѣи подпалили друкарню, они убіютъ насъ.. Вѣжнмъ черезъ задній дворъ..

Иванъ Ѳедоровъ словно окаменѣлъ. Остановившимися очами дивился онъ просто передъ собою, глядѣлъ на тое яркое пламя, которое безпощадно губило труды его рукъ, его друкарню, его станокъ, его литеры, отпечатанныи листы Евангелія..

«Колдунъ чернокнижникъ, — роздавались голоса съ улицы,— Самъ Богъ покаралъ тебе за ересь, Самъ Богъ погубилъ дьявольское дѣло!»..

Толпа, сбѣжавшаяся на пожаръ, голосно кричала, проклинаючи Ивана Ѳедорова и его друзей. Небольшая кучка людей толкалась на пожарищѣ.. Она съ жаднымъ любопытствомъ слухала то, о чемъ оповѣдала. старая старуха, розгребаючи попелъ своей палкой.

— Сама, милыи мои, видѣла, обоими очами видѣла его.. Якъ охватило полымемъ-то печатный дворъ, изъ избы-то сперва дымъ повалил, а потомъ, гляжу, и онъ полетѣлъ... изъ подъ крыши.. А хвостъ у него довгій-предовгій; спервоначалу тихо такъ поднимался, а тутъ, якъ взвился, да полетѣлъ, только его и видѣла..

— Да кто полетѣлъ-то, про кого сказываешь? — спросилъ тольчто подошедшій до пожарища мужчина..

— Вѣстимо кто, самъ дьяволъ полетѣлъ, — увѣренно говорила старуха, — на печатномъ дворѣ ему прибѣжище было, а тутъ, стало-быть, огнемъ то его и выгнало..

— Давно бы такъ, давно бы треба было печатный дворъ спалити, только грѣхъ одинъ, одна ересь, — заговорили въ толпѣ, для чего они, печатныи книги, и безъ нихъ сколько вѣковъ жили!?..

— А Иванъ то Ѳедоровъ, сказываютъ, сгинулъ, словно въ воду канулъ; якъ рухнулъ вчерась печатный дворъ, народъ побѣжалъ къ избѣ ихней, а ужъ ихъ и слѣдъ простылъ, ни Ивана Ѳедорова, ни Петра Мстиславца, никого не нашли, а тутъ и изба ихъ загорѣлась..

Долго еше надъ пепелищемъ роздавались невѣжественныи, без смысленныи рѣчи темныхъ людей. Но вотъ дождь пошелъ сильнѣйше и толпа стала росходитися. Она уходила отъ пожарища задоволенная и торжествующая, сдавалось ей, что она совершила доброе, богоугодное дѣло, спаливши печатный дворъ со всѣми принадлежностями книго печатного дѣла.

Въ тое же самое ненастное утро по Смоленской дорогѣ, направляючись къ югу, ишли два человѣка. То были: Иванъ Ѳедоровъ и Петръ Мстиславецъ. Спасаючись отъ злобы невѣжественной толпы, они покинули Москву и поселились въ Литвѣ, где позднѣйше И. Федорова, пріѣхалъ до русской Галичины, где, во Львовѣ, заложилъ першу въ Галичинѣ русску типографію.

Послѣ его смерти, во Львовѣ-же, на его могилѣ положили плиту съ надписью:—
«Воскресеніе изъ мертвыхъ чаю. Друкарь книгъ, передъ тѣмъ невѣданныхъ».

Изъ сказанного ясно, что якъ бы ни велика была темнота народная, сколько бы она ни шкодила правдѣ и просвѣтѣ, рано или поздно она буде побѣждена свѣтлостью. Діаконъ Федоровъ, не взираючи на зробленную ему русскими темняками великую кривду, и внѣ Москвы не покинулъ своего дѣла, а еще больше розвилъ его, про що и заслужилъ себѣ вѣчное имено русского «первопечатника».

Апреля 19, 1922 года, минуло 359 лет с того часу, как диакон Иван Федоров выпустил первую в России печатную книгу «АПОСТОЛ». То было в Москве, в 1563 году.

Хотя печатание (друкование) начато было еще в 1440 г. Гуттенбергом, на Руси оно проникло, как видно, только через 123 года после открытия книгопечатания.

Печатному делу Федоров научился у немцев, которые служили у русских царей. Царь Иван Грозный отвел им в Москве для жительства особую слободу, которая стала называться Немецкой Слободой.

Иван Федоров часто заходил туда и долго беседовал с немцами. Особенно внимательно слушал он беседы о начале книгопечатания на западе, о Гутенберге, который изобрел типографский станок и подвижные буквы. В чужих краях давно уж книги печатают, говорили немцы, давно уж там во всех городах типографские станки заведены, и печатаются на них много книг, а у вас сего еще нет.

Те беседы побудили Федорова устроить типографский станок. Целый свободный от церковной службы час он, бедный, никому не известный дьякон, при тусклом свете каганца, пробовал отливать формы «литер», вырезал рисунки. Робота, в которую он вкладывал всю свою душу, шла успешно. Он постиг искусство печатать книги, и в сердце его загорелось горячее желание поделиться своим искусством, послужить им своей отчизне.

Дошел слух, что царь Иван Грозный ищет друкаря. Не помня себе от радости, поспешил он тогда к окольничему Алексею Адашеву и умолял его доложить о нем царю. Царь призвал его до себе и говорил с ним о книгопечатании, спрашивал его, где научился он сему делу. Он отповел ему, как научился печатному делу, показал и образцы своего искусства. И дивились все его искусству. Царь сразу приказал начать строительство печатного двора, дал диакону Ивану Федорову рабочих и грошей не жалел.

Русские москвичи смеялись над Иваном Федоровым, не верили в его искусство. «Вон царский печатник иде», говорили они, указываючи на него пальцами; величали его «басурманом» за его дружбу с иноземцами. Терпеливо переносил он все насмешки, и все надеялся, все дожидался, и надежды его не обманули. Покончивши с войнами, царь вспомнил о печатном дворе, и снова гроши его посыпались для Ивана Федорова. Печатный двор выстроился наконец, были изготовлены и станок печатный, и литеры, и робота началась.

Первая печатная книга вышла из типографии в начале марта 1564 года. Для рассмотрения ее в царской палате собрались бояре и лица духовного чина. Иван Федоров остро, не спускаючи очей следил за выражением лица грозного царя.

Он принес на суд свою первую роботу, он ждал его приговора, от царского слова зависит судьба любимого им печатного дела.

Царь внимательно переверстывал станицы книги и с интересом разглядывал литеры и рисунки. И увидел Иван Федоров, как проясняется нахмуренное чело царя Ивана Грозного, что-то похожее на улыбку озаряет его лице, очи вспыхивают радостно. Царь доволен. Указывая боярам на книгу, он отмечает ее достоинства, хвалит и рисунки и друк (печать). И в угоду царю бояре и духовенство дивятся красоте книги, хвалят искусство друкаря.

Царь, закрывши книгу, подзывает Ивана Федорова до себе, ласково говорит с ним и приказывает приступить к печатанию «Часовника».

— Не жалей грошей на тое дело, много их у московского царя, говорит он, отпускаючи Ивана Федорова.

Низко, до земли, поклонившись царю, Иван Федоров уходит из царских палат.

В древней Руси, как и на Западе до введения книгопечатания, книги распространялись посредством переписки, а это требовало великой затраты времени. Книги переписывались, гловным способом в монастырях монахами. Писец успевал переписать в день не больше пяти страниц.

Те переписанные книги были полны великих ошибок. Переписчики делали их частично по безграмотности, частично по недосмотру.

Русский народ был темный, невежественный, он подозрительно относился до всяких «новшеств», а новшества, заимствованные из чужих земель, считал «богопротивными затеями» и смотрел на них, как на измену родной старине. И люди, боявшиеся всякой новизны, подозрительно дивились на книгу, отпечатанную на типографском станке.

Уж нет ли в новой книге еретических новшеств, нет ли в ней какой порчи православному учению?.

Ревнители православия принялись сличать напечатанный «Апостол» с рукописным, и сердца их наполнились ужасом: Иван Федоров исправил в печатном «Апостоле» многие описки и ошибки переписчиков. Такое исправление ошибок они посчитали за ересь, за отступление от православной веры. Люди, которым удавалось побывать в самой друкарне, с удивлением говорили о той быстроте, с которой работал типографский станок, выпуская одну за другой печатные страницы; не мало дивились они и подвижным буквам, из которых какое хочешь слово можно составить.

Да не волшебство ли то? Уж не сидит ли у него в станке не чистая сила? Волшебство и есть, конечно, не от Бога такое дело, сам дьявол помогает Ивану Федорову, говорили темняки.

В тое время, полное грубых суеверий, так часто объясняли действием нечистой силы все, что недоступно было невежественным умам... печатный станок, подвижные буквы — все то было так не похоже на старую привычную роботу переписывания, так ново, так непонято; немудрено, что в печатном станке тёмные люди нашли нечистую силу, а в печатании книг увидали «душевредное волхвование». Молва о том, что на печатном дворе живет дьявол, быстро разнеслась по Москве. «Так и есть, чернокнижник он, колдун, с нечистой силой знается, не просто самого царя обошел», говорили про Ивана Федорова его вороги, и с каждыми днем росла их злоба против него и его друзей. Были и другие вороги у Ивана Федорова. То переписчики. В печатном станке они увидели себе конкурента, который не ныне — завтра, лишит их заработка. Многие из приближенных до царя мучились завистью о тех милостях, которыми царь отличал первопечатников. И над головой первого русского книгопечатника собиралась гроза.

Темная летняя ночь спустилась над Москвой. Душно в воздухе, похоже на то, что к утру соберется гроза. Крепко спят Московские обыватели. Не спится только тому, кто задумал злое дело. Под покровом темной ночи так легко совершаются тёмные деяния!

В тую душную летнюю ночь, коли на небе не было ни звездочки, до печатного двора по малу, словно крадучись, направлялись две фигуры. Врменем они останавливались, прислушивались, все ли тихо, и потом снова шли. Видно, не с хорошими намерениями приближались они до печатного двора, если выбрали для сего темную ночь, коли все спали. Вот они уже подошли до него. Прошло пару минут. Вдруг среди ночной темноты около самого печатного двора с левой стороны блеснула искра, такая же искра прорезала ночной мрак и с правой его стороны. И в тое же мгновение тёмные фигуры двух людей быстро отскочили от печатного двора, и кинулись бежать в разные стороны.

Утомленный целым днем упорной роботы, крепко спал в своей избе Иван Федоров, не чуло, видно, сердце его, что друкарня в беде. Вдруг раздался со двора отчаянный крик Петра Мстиславца: «Горит, друкарня горит!»

Иван Федоров сразу пробудился. Опрометью кинулся он в сени, из сеней на двор.. друкарня с двух сторон была объята пламенем, только дверь и крыльцо были еще свободны от огня. Иван Федоров, не обращая внимания на крики Петра Мстиславца, который останавливал его, кинулся до двери, быстро отпер ее и скрылся в друкарне. Через мгновение он появился на крыльце с ящиками в руках. Кинувши их Петру Мстиславцу, он хотел снова бежать в друкарню, но в тую минуту раздался треск ломающихся бревен, пламя ворвалось в дверь, запылало крыльцо. Нечего было и думать о спасении типографского станка.

— Бежим скорее, шептал Петр Мстиславец, злодеи подпалили друкарню, они убиют нас. Бежим через задний двор.

Иван Федоров словно окаменел. Остановившимися очами дивился он просто перед собою, глядел на тое яркое пламя, которое беспощадно губило труды его рук, его друкарню, его станок, его литеры, отпечатанные листы Евангелия..

«Колдун чернокнижник, — раздавались голоса с улицы, — Сам Бог покарал тебе за ересь, Сам Бог погубил дьявольское дело!».

Толпа, сбежавшаяся на пожар, громко кричала, проклиная Ивана Федорова и его друзей. Небольшая кучка людей толкалась на пожарище. Она с жадным любопытством слушала то, о чем говорила старуха, разгребая попел своей палкой.

— Сама, милые мои, видела, обоими очами видела его, как охватило полымем-то печатный двор, из избы-то сперва дым повалил, а потом, гляжу, и он полетел... из-под крыши. А хвост у него довгий-предовгий; спервоначалу тихо так поднимался, а тут, как взвился, да полетел, только его и видела.

— Да кто полетел-то, про кого сказываешь? — спросил подошедший до пожарища мужчина.

— Вестимо кто, сам дьявол полетел, — уверенно говорила старуха, — на печатном дворе ему прибежище было, а тут, стало-быть, огнем то его и выгнало.

— Давно бы так, давно бы треба было печатный двор спалити, только грех один, одна ересь, — заговорили в толпе, для чего они, печатные книги, и без них сколько веков жили!?..

— А Иван то Федоров, сказывают, сгинул, словно в воду канул; как рухнул вчерась печатный двор, народ побежал к избе ихней, а уж их и след простыл, ни Ивана Федорова, ни Петра Мстиславца, никого не нашли, а тут и изба их загорелась..

Долго еще над пепелищем раздавались невежественные, бессмысленные речи темных людей. Но вот дождь пошел сильнее, и толпа стала расходиться. Она уходила от пожарища довольная и торжествующая, сдавалось ей, что она совершила доброе, богоугодное дело, спаливши печатный двор со всеми принадлежностями книгопечатного дела.

В тое же самое ненастное утро по Смоленской дороге, направляясь к югу, шли два человека. То были: Иван Федоров и Петр Мстиславец. Спасаясь от злобы невежественной толпы, они покинули Москву и поселились в Литве, где позднее И. Федорова, приехал до русской Галичины, где, во Львове, заложил першу в Галичине русскую типографию.

После его смерти, во Львове-же, на его могиле положили плиту с надписью: —
«Воскресение из мертвых чаю. Друкарь книг, перед тем неведанных».

Из сказанного ясно, что как бы ни велика была темнота народная, сколько бы она ни мешала правде и просвещению, рано или поздно она буде побеждена светом. Диакон Федоров, не взирая на сделанную ему русскими темняками великую кривду, и вне Москвы не покинул своего дела, а еще больше развил его, за что и заслужил себе вечное имя русского «первопечатника».