Во II Речи Посполитой Православная Церковь не поддерживалась авторитетом власти, а лишь отождествлялась с вероисповеданием захватчика. Во время акции возврата утраченной собственности Пра­вославной Церкви были отняты более 400 храмов. Изменения обще­ственно-политического строя в Советской России ослабили позицию Московского Патриархата, который предоставил Православной Церкви в Польше автономию, а руководство поручил местному собору еписко­пов во главе с экзархом, имеющим полномочия митрополита. В 1921 году звание экзарха получил Минско-Туровский владыка Георгий. В 1918–1923 годах Православная Церковь в пределах Речи Посполитой насчитывала более 4 миллионов верующих в семи епархиях. Польские власти, с одной стороны, стремились к созданию независимой от Москвы церковной структуры, а с другой стороны – ограничивали количество православных приходов.

Первым митрополитом Варшавским стал епископ Георгий, а после его трагической смерти – архиепископ Дионисий. Митрополит про­должал усилия по установлению церковной автокефалии. Митрополит вместе с государственными властями 13 октября 1924 года получил от Константинопольского Патриархата согласие на установление автоке­фалии. Автокефалию Православной Церкви в Польше в период между первой и второй мировыми войнами признали все патриархаты и ав­тономные Церкви, кроме русской. Самый тяжёлый период Польская Православная Автокефальная Церковь переживала в 1938 году, когда, по решению административных властей на Холмщине и Подляшье, было снесено около 300 сакральных объектов. Окончательно юридические вопросы Православной Церкви урегулировал указ президента «Об отношении Государства к Польской Автокефальной Православной Церкви» от 18 октября 1938 года.

***

Одной из больших проблем во время Второй Речи Посполитой была для Православной Церкви в Польше неоуния. Новая заинте­ресованность Ватикана православной Церковью в Центрально-Вос­точной Европе возникла в конце I мировой войны.1 апреля 1917 г. папа римский созвал Конгрегацию по делам Восточной Церкви, которая приняла все дела, связанные с деятельностью восточных обрядов. В 1925 г. в рамках этой Конгрегации была создана Комиссия Про Руссия, в которой доминировали пророссийские и антиполь­ские тенденции. В Лилле во Франции была основана русская семи­нария св. Василия, позднее известная как исследовательский центр «Истина». В Инсбруке возник иезуитский центр, занимающийся приготовлением миссионеров восточного обряда. Подобный центр возник в Католическом Университете в Зальцбурге. В 1930 г. Комис­сия Про Руссия была выделена из Конгрегации и непосредственно подчинена папе римскому. Комиссия Про Руссия занялась делами проведения миссионерской деятельности среди Русских, особенно проживающих за границами Советского Союза. Комиссия интересо­валась также русским населением, проживающим на границах II Речи Посполитой.

Параллельно с новой восточной политикой Ватикана польские епископы приготовили планы миссионерской деятельности среди православного населения. Инициатором этих действий был епископ Подляшский Генрик Пшежьджецки, который в 1923 г. отправился в Рим с планом организации в Польше католической Церкви визан­тийско-славянского обряда.21 января 1924 г. папа римский Пий XI предоставил епископу Пшежьджецкому полномочия учреждения униатских парафий, «где население этого пожелает». Эти полномочия были распространены на остальные пограничные латинские епархии: Люблинскую, Луцкую, Пинскую и Виленскую. Территории перечис­ленных епархий и епископство Подлашское стали областью униатской[1].Таким образом, папа римский принял сторону тех епископов польских, которые желали отстранения греко-католического духовенства от униатской деятельности на Волыни, Подляшье, Вилен­ской области, Полесье и Люблинской области. Латинские епископы считали, что греко-католический обряд связан с украинским нацио­нальным движением и заключает в себе много латинских наслоений, что может значительно осложнить миссионерскую деятельность среди православного общества. Римские католики не доверяли также мисси­онерским способностям греко-католического духовенства.

Новый византийско-славянский обряд заключался в сохранении полной обрядности восточной Церкви, а также на одновременном при­знании папы римского главой Церкви, добавлении филиокве к Символу Веры и внедрении в литургический календарь нескольких католических праздников. Синодальный русский обряд был приспособлен к като­лической догматике. Сохранялась Литургия на церковно-славянском языке, а проповеди в зависимости от ситуации произносились на на­циональных языках: русском, украинском, белорусском и польском. Не был также изменён внутренний вид храмов и богослужебных облачений духовенства. Инструкции папы римского гласили, что до времени уста­новления отдельной иерархии Церкви духовные и верные этого обряда будут подчиняться местным латинским иерархам. Папа римский реко­мендовал распространение унии посредством миссионерской работы и проведения благотворительной деятельности. Миссионерская работа среди православных в восточном обряде исходила из убеждения, что это эффективный метод обращать их в католицизм[2].

Папа Пий XI считал, что создание Церкви византийско-славянско­го обряда является лучшим средством для обращения православных в католическую Церковь в Польше. По этому поводу в 1930 г. он обра­тился к польским властям с предложением установления отдельной иерархии для этого обряда. Папа римский желал создать две епархии: Виленско-Пинскую и Волынско-Подляшскую.

Помещение дел славянского обряда в Конгрегации Восточных Церквей увеличило недоверие к Ватикану польских властей. Власти отказали в создании новых епархий, оправдываясь тем, что конкордат с Апостольской Столицей предполагал функционирование в Польше только трёх католических обрядов: латинского, греческого и армянско­го.Обряд византийско-славянский в соглашении конкордата не был взят во внимание. В связи с негативным отношением польских властей Ватикан посчитал, что новая униатская акция является внутренним делом Церкви и не имеет ничего общего с договорённостями с властя­ми[3]. В 1930 г. Ватикан посвятил епископом византийско-славянского обряда генерального настоятеля отцов марианитов литовца о. Фран­циска Бучиса. Для удовлетворения потребностей неоунии в Польше папа римский назначил апостольского визитатора о.Николая Чар­нецкого. Новый епископ, украинец по происхождению, принадлежал восточной линии ордена редемптористов. Неоуниатский владыка получил свою кафедру в Ковле, а резиденцию – в зданиях монастыря в Дубне[4].  Эти епископы, хотя и не приняли непосредственной юрис­дикции над неоуниатской акцией в Польше, но самим фактом своего назначения усилили католическую миссионерскую деятельность среди православных.

Католический епископат поддерживал развитие византийско-сла­вянского обряда в Польше. За миссионерскую деятельность среди православных особенно высказывались епископы восточно-латинских епархий: Любельской, Луцкой, Пинской, Подляшской и Виленской. Подляшский епископ Генрик Пшежджецки организовал денежный сбор на создание новых неоуниатских приходов. Противниками таких действий были епископ Любельский Мариан Фулман и кардинал Август Хлонд, которые высказывались за принятие православных непосред­ственно в католическую Церковь латинского обряда. Католическое приходское духовенство не считало людей, изменивших вероиспове­дание, поляками, которые, как католики неофиты славянского обряда, также угрожают польским государственным интересам[5], поскольку неоуниаты были преимущественно украинской, русской и белорусской национальности. Подобную позицию представляли государственные власти. Первоначально власти поддерживали строительство новых неоуниатских храмов и выплачивали оклад 10 духовным этого веро­исповедания, несмотря на то, что приходы византийско-славянского обряда не были предусмотрены конкордатным договором от 1925 г.Хотя униатская акция в первые годы функционирования католиче­ского византийско-славянского обряда носила спокойный характер, местные административные власти видели в нём источник конфликта на национальной и религиозной почве. Одновременно с течением времени польские власти всё более критично относились к униатскому движению, исходя из убеждения, что эта акция носит непостоянный характер и способствует возникновению антипольских центров. Окон­чательно польские власти не уделили епископу Николаю Чарнецкому юрисдикции над неоунией в Польше, хотя неофициально он оставался главой византийско-славянского обряда[6].

В неоуниатской акции так же использовались базилиане и конвер­титы. В большинстве своём это были православные священники, со­стоящие в конфликте со своей иерархией, желающие сделать духовную карьеру в ином вероисповедании. Большинство духовных конвертитов оказалось в католической Церкви по материальным мотивам и в ожида­нии личных выгод. Эти духовные не обладали большими моральными и интеллектуальными качествами, необходимыми в миссионерской деятельности. Среди конвертитов были два экс-ректора духовных семинарий: Виленской – Филип Морозов и Кременецкой – Пётр Табинский. Переход этих духовных в унию откликнулось громким эхом в Речи Посполитой. Филипп Морозов, не получив достоинства эгзарха архиепископа Виленского в 1927 г., вернулся в православие вместе с остальными  [7].

Ввиду частых возвращений неоуниатских духовных в православие Комиссия Про Руссия и Конгрегация по делам Восточных Церквей рекомендовали проявлять большую осторожность при принятии священников, изменивших своё вероисповедание. В этой ситуации всё большее внимание обращалось на образование будущих униатских духовных. По инициативе иезуитов в Альбертине около Слонима было создано униатское представительство. Духовных для проведе­ния миссионерской деятельности посылали на богословские курсы в монашеские коллегии в Пинске, Люблине, Кракове и Риме. В 1931 г. в зданиях бывшей Дубенской семинарии была заложена Папская Духовная Семинария, финансировавшаяся Римом. Программа обу­чения семинарии была приспособлена для потребностей неоунии[8]. Миссионерской деятельностью среди православных занялись в Польше представители орденов восточного обряда иезуитов, капуцинов, ма­рианов, облатов, редемптористов и студитов. Преимущественно это они поддерживали деятельность неоуниатского духовенства.Согласно данным Министерства Религиозных Исповеданий и Общественного Просвещения, в 1935 г. на 51 духовного неоуниатского было 22 укра­инской национальности, 13 – польской, 7 – русской, 4 – белорусской и 4 – неопределённой[9].

В целях популяризации неоунии иезуиты издавали польскоязычный журнал «Ориенс», русскоязычные периодические издания «Христиа­нин», «К соединению», а также белорусскоязычные «Китеж» и «Да злучення»[10]. Акцию обращения православных на Волыни поддержи­вала католическая пресса, в том числе «Жиче Католицке» – орган католической курии в Луцке и «Пшеглонд Католицки». По примеру межславянских съездов в Велехраде от 1930 г. в Пинске проводились униатские конференции[11]. Организацией конференций занималась Духовная Семинария в Пинске. Участниками съездов были представители католической Церкви, русские эмигранты и неоуни­атское духовенство. На Пинских конференциях обсуждались методы введения неоунии на территории II Речи Посполитой и в России. На конференциях подчёркивалась необходимость сохранения восточной обрядности, максимального сглаживания внешних различий между обоими вероисповеданиями и создания оптимальных условий при­нятия православными католической веры. Одновременно в рамках польского епископата функционировала униатская комиссия еписко­пата, которую возглавлял митрополит Анжей Щептицки, а её членами были епископ Подляшский Хенрик Пшежджецки и архиепископ Виленский Ромуальд Ялбжиковски.

Результаты неоуниатской акции были незначительные по сравнению с масштабом акции и средствами, используемыми для её проведения. Все данные на тему количества приходов, духовных и верных, которые приняли унию, являются малоправдоподобными ввиду неустойчивого состояния между обоими исповеданиями. Наряду с сознательным пере­ходом в унию появлялись случаи побочные и случайные. Крестьянское население ввиду отсутствия разницы в обряде не представляла себе, что духовный изменил исповедание. В некоторых случаях верные, остаю­щиеся в конфликте с духовным, выражали желание присоединиться к неоунии, однако после исчерпания конфликта сразу же возвращались к православию. В результате усиления акции латинских миссионеров и государственной администрации удалось обратить в католицизм множество православных семей, в том числе широко освещённых в прессе 35 семей из села Хрыньки в Кременецком повяте[12].

***

Согласно Министерству Религиозных Исповеданий и Обществен­ного Просвещения, в 1927 г. было 28 неоуниатских приходов, 30 духов­ных и 17 000 верных. В 1930 г. существовало 33 неоуниатских прихода. Официальные статистики Церкви в 1935 г. приводят 32 епархиальных духовных, 26 монашеских, 32 учащихся семинарии в Дубне, 45 приходов и 18 000 верных. В свою очередь данные Министерства Религиозных Исповеданий и Общественного просвещения в 1938 г. приводят 43 прихода и 17 000 последователей неоунии[13]. По оценке Министерства Внутренних дел, количество неоуниатских приходов, представляемое Церковью, было завышено в целях пропаганды. На общее количество 58 пастырских единиц, возникших в 1924–1939 годах перед Второй мировой войной, функционировало 43 прихода, в том числе восемь созданных в 1938 г. Остальные приходы возникли по инициативе деятелей униатского движения, функционировали очень недолго и бы­стро приходили в упадок по причине отсутствия верных. Наибольшее количество приходов византийско-славянского обряда было основано в Волынском воеводстве (18), в Любельском (17), Белостоцком и Но­вогрудском (по 5), и Виленском (3) воеводствах[14].Согласно новейшим постановлениям, количество верных византийско-славянского обряда составляло в 1930 г.– 14 443, в 1934 г.– 15 960, в 1939 г.– 16 649[15]. В це­лом фактически численность неоуниатов составляла приблизительно 17–18 тысяч и не превышала численности униатов, которые приняли православие.

Низкая эффективность неоуниатской акции стала причиной того, что Конгрегация по делам Восточных Церквей 21 мая 1937 г.издала новую инструкцию, рекомендующую усиление миссионерской дея­тельности среди православных.Миссионерскую акцию планировалось проводить главным образом на территории Холмщины и Подлашья, где православные составляли небольшой процент всего населения[16]. Из «Информационного Бюллетеня Синодально-Миссионерского Комитета» следует, что попытки введения унии на территориях пра­вославных епархий закончились неудачей, а вся акция была направлена преимущественно на смешанные браки[17].

Неоуниатское движение обострило отношения православной Церк­ви с римско-католической и с государством. Власти православной Церкви стали активно протестовать в отношении деятельности иезу­итов в Альбертине.Православная пресса определяла неоуниатов как предателей, а всю акцию считала незаконной. Критика отступников от православия была соединена с наложением на них отлучения. Фак­тически все православные духовные, которые перешли в католицизм были отлучены от Церкви. Очередную угрозу для Православной Церкви в большинстве случаев принесла консолидация духовенства и верных. Православное население сохраняло недоверие в отношении неоуниатских духовных, уподобляющихся только внешне православ­ным. Их трактовали как скрытых «папистов», а своих духовных – как защитников православия. Православная пресса представляла деятельность униатских миссионеров как русифицирующую. Такое воззрение доминировало в прессе, остающейся под влиянием на­циональных меньшинств. В 1934 г. были созданы миссионерские епархиальные и деканатные комитеты, а в Почаевской Лавре был организован общегосударственный съезд православных миссионеров. Съезд разъяснил духовенству и верным ту угрозу, какую несёт неоуниатская акция православию. Рапорты православных духовных консисторий информировали митрополита о количестве неоуниатов. В свете этих сообщений православное население решительно отвергает новое исповедание. Согласно данным Виленского Духовного Конси­стория, с 1934 г. только церковь св. Андрея вместе с шестью старыми униатами покинула православие и три лица из села Столбцы. В других деканатах не было никакого перехода из православия в католицизм. По мнению местных церковных властей, большей угрозой были сек­ты, нежели уговоры униатских миссионеров[18]. Проблема неоунии и связанных с ней конфликтов закончилась одновременно с началом Второй мировой войны.

Миронович Антон Васильевич,
доктор истории, профессор исторического факультета
Белостокского университета (Польша).

Текст доклада на Международной научной конференции «Память в назидание»,
 посвященной столетию начала подвига новомучеников Русской Православной Церкви., состоявшейся в Минске 4.11.2017.

Опубликовано в журнале социальных и гуманитарных наук "Аспект". №1 (5). 2018г.

-------------------------

[1] Waszkiewicz Z., Neounia – nieudany eksperyment? [в:] Czterechsetlecie zawarcia unii brzeskiej 1596–1996, ред. Alexandrowicz St. и Kempa T., Toruń 1998, с.128–129; Rzemieniuk F., Kościół katolicki obrządku bizantyjsko-słowiańskiego. Neounia, Lublin 1999, с.57; Mironowicz A., Neounia w II Rzeczypospolitej, [в:] Kościół Greckokatolicki na Warmii i Mazurach, ред. Melnyk M., Olsztyn 2006, с.11–16.

[2] Łomacz B., Praca duszpasterska duchowieństwa neounickiego, „Novum” 1980, нр.5, с.95–103, 158.

[3]Rzemieniuk F., Kościół katolicki obrządku bizantyjsko-słowiańskiego, с. 59; Mironowicz A., Kościół prawosławny na ziemiach polskich w XIX i XX wieku, с.140–142.

[4] Свитич А., Православная Церковь в Польше и её автокефалия, Буэнос-Айрес 1959, с. 194; Mironowicz A., Неоуния во Второй Речи посполитой, „Seminarium Hortus Humanitatis”, т. XV, 2008, с. 64–66.

[5] Rzemieniuk F., Kościół katolicki obrządku bizantyjsko-słowiańskiego, с. 62–64.

[6] Там же, с. 65–69, 72.

[7] Свитич А., Православная Церковь, с. 196–197; Łomacz B., Neounia, „Więź” 1983, нр.1, с. 60; Papieżyńska-Turek M., Między tradycją a rzeczywistością. Państwo wobec prawosławia 1918–1939, Warszawa 1989, с. 412; Waszkiewicz Z., Neounia, с.139; Rzemieniuk F., Kościół katolicki obrządku bizantyjsko-słowiańskiego, с. 88–89. 

[8] Wyczawski H. E., Ruch neounijny w Polsce w latach 1923–1939, „Studia Theologoca Varsoviensia” 1970, т. VIII, нр.1, с. 414; Waszkiewicz Z., Neounia, с.137.

[9] Papieżyńska-Turek M., Między tradycją a rzeczywistością, с. 423; Rzemieniuk F., Kościół katolicki obrządku bizantyjsko-słowiańskiego, с. 119–131.

[10] Papieżyńska-Turek M., Między tradycją a rzeczywistością, с. 410; Mironowicz A., Kościół prawosławny na ziemiach polskich w XIX i XX wieku, с. 144–145.

[11] Ср.: Дневник 1-ой Капланской Конференции по вопросу Церковной Унии в Пинске (23–24 IV 1930 года), Пинск 1931. Дневники следующих пинских и капланских конференций были опубликованы в Пинске: IIконференции в 1932 г., III в 1933 г., IV в 1934 г., V в 1935 г., VI в 1939 г.

[12] Kiryłowicz S., Z dziejów prawosławia w II Rzeczypospolitej Polskiej. Niektóre problemy na tle polityki wyznaniowej państwa 1918–1939, Warszawa 1985, с. 65–66; Mironowicz A., Kościół prawosławny na ziemiach polskich w XIX i XX wieku, с. 145.

[13] Archiwum Akt Nowych w Warszawie, Ministerstwo Wyznań Religijnych i Oświecenia Publicznego, 381, л.169, 320; Pirożyński M., Statystyka Kościoła w Polsce, Lublin 1935, с. 16–17; Waszkiewicz Z., Neounia, с. 142–143.

[14] Rzemieniuk F., Kościół katolicki obrządku bizantyjsko-słowiańskiego, с. 97–114.

[15] Там же, с. 138–139; Mironowicz A., Kościół prawosławny na ziemiach polskich w XIX i XX wieku, с. 146–147.

[16] „Słowo”, нр.20, Warszawa 1938.

[17] „Biuletyn Informacyjny Synodalnego Komitetu Misyjnego” № 10, Литовский Государственный Исторический Архив в Вильнюсе, ф.605, oп.12, нр.1574, л.244–246.

[18] Литовский Государственный Исторический Архив в Вильнюсе, ф.605, oп.12, нр.1574, 128–131.