Развитие православной богослужебной формы в обряде Греко-католической церкви Речи Посполитой: противоречия и модификации.

Спорная и неоднозначная проблема, которая касается приоритетов  православной и униатской церкви. Что собой представляла собой Брестская уния 1596 года для белорусской культуры? По-разному решается этот вопрос. Существует несколько точек зрения на эту проблему. В статье предлагается  анализ модификации православного и униатского богослужебного чина с точки зрения региональных и вероисповедальных особенностей.

 

Существует большой объем литературы, посвященный проблемам унии на белорусских землях. В своей работе мы обратили внимание на те источники, которые так или иначе связаны с проблемами модификации православного и униатского богослужебного обряда, богослужебного языка, состава богослужебной литературы.В основу статьи положена наша работа о реформе православного богослужебного устава в Великом княжестве Литовском в XVI ст. [1], исследования современных белорусских ученых – Т.В.Лихач об особенностях музыкального искусства униатской церкви  [2], А.Суши об использовании церковно-славянского языка в униатской церкви [3], дореволюционного историка В.Татарова, посвященные анализу практического состава богослужебно-певческих книг униатской церкви, благочестивых обычаев и привычек прихожан-униатов [4], а также документы, юридически подтверждающие обязательную неизменность восточного обряда и церковно-славянского богослужебного языка для униатской церкви [5]. Наше мнение по общим вопросам, касающимся явления Унии в белорусской культуре, основывалось на множестве источников. Но мы выделяем источниковедческие исследования В.Беднова [6], В.Тепловой и З.Зуевой [7], историко-культурологическое изучение явления Унии К.Зноско  [8] и C.Морозовой [9].

 

Богослужебный обряд Греко-католической церкви Речи Посполитой конца XVI – первой половины XIX вв. стал результатом модификации православного богослужебного чина в монастырях и церквях Великого княжества Литовского. Православный богослужебный чин, имея византийское происхождение, претерпел множество модификаций. При каноничности богослужебной культуры, казалось бы, должно отсутствовать ее национальное своеобразие. Однако это не так. На своеобразие богослужения влияют не только богослужебные обычаи, изменения в Уставе, которые принимались в разные периоды церковной истории, но и различные политические реалии. Большое значение имеют особенности произношения в каждом регионе, а также вкус и привычки правящего архиерея и настоятеля того или иного прихода или монастыря. Последнее замечание касается, несомненно, музыкально-певческой стороны богослужения.

Православные богослужебные уставы, как и  богослужебные обычаи претерпели длительный процесс трансформации[1]. После 992 г. в княжеских и митрополичьих храмах древнерусской (древнебелорусской) Церкви совершались песенные последования Великой константинопольской церкви[2]. После того как резко увеличилось количество храмов возникла потребность в более простом уставном богослужении, не требующем искусных певцов и большого клира. В монастырях и городских приходах со второй половины XI в. богослужения совершались по Студийско-Алексиевскому уставу, введенному в Киево-Печерской Лавре в 1062 г., который соединил монашеское келейное правило с соборно-приходскими богослужебными песенными последованиями [10, с. 391].

К XV столетию в Великом Княжестве Литовском и Речи Посполитой  сложились локальные православные богослужебные традиции, которые отличались большой устойчивостью, особенно в монастырях. Эти локальные богослужебные традиции, основанные на пятисотлетнем существовании в Русской Церкви названных уставов, укрепились как «уставное правило» и  стало восприниматься как самобытное явление православной религиозной жизни. Вот в эту эпоху устоявшихся богослужебных традиций и началась реформа русского богослужебного устава, которая продолжалась на Руси до XVII в.[3], а в Литве прервалась с введением Унии.

Реформа, которая была связана с введением Иерусалимского  устава (в его константинопольской редакции) в Русской Церкви Великого Княжества Литовского и Речи Посполитой, протекала по-разному. В одном случае старые богослужебные традиции сливались с новыми богослужебными порядками, и тогда строгие уставные предписания растворялись местными вариациями, обычаями и привычками.  [11, с. 392]. Временами реформа приобретала достаточно острый характер, когда прежние порядки «сталкивались», по выражению выдающегося литургиста Н.Д.Успенского, с новыми [12, 271 ].

На основе данных, полученных в результате изучения переписки архимандрита Супрасльского Благовещенского монастыря Сергия Кимбара с митрополитом Киевским  Макарием II [13], нами был сделан анализ местных богослужебных обычаев, которые укоренились «везде по Руси и зде в Литве» [14]. Мы отметили упрощения при отправлении богослужения в монастырях, которые допускались из-за несоблюдения или незнания устава богослужения.   Чины кадиловозжигания и каждения, богослужебное пение совершались «по   обычаю». Поведение в храме монашествующих и мирян тоже не соответствовало уставным указаниям. Некоторые действия, давно ставшие традиционными, были прямо запрещены правилами церковными[4] [15, с. 294–395].

К 1596 году – времени введения трагической для Православной Церкви на Беларуси Унии –  реформа устава, либо была успешно завершена, либо была прервана. Принимая во внимание  аналогичные явления на Руси, можно сделать вывод, что к 1596 году Русская Церковь усвоила иерусалимский типикон, однако исполняла его в рамках и обычаях прежнего Студийско-Алексиевского устава.

Брестская уния, подписанная в 1596 году положила начало Греко-католической Церкви[5].  Документы  Брестского собора утверждали условия обрядово-ритуальные условия объединения Православной и Римо-католической церквей: “каб Божая хвала і ўсе малітвы ... нам засталіся нязьменнымі згодна са старадаўнім звычаем Усходняй царквы ... а таксама ўсе цырымоніі ды абрады нашае Царквы, якія мы мелі дагэтуль... і каб ўсе гэта ў нас было нашаю моваю” ... каб нам была дазволена засноўваць школы, семінарыі грэцкай і славянскай моваў ... а таксама адчыняць друкарні” [16, c.13–16].    Документально было засвидетельствано, что в условиях унии греческая вера, греческий обряд остаются без изменений, т.е. декларировалось сохранение православной  литургической традиции, берущей начало в Византийской церкви.

Таким образом, богослужебный чин, его наполнение оставались неизменными. Естественно, все молитвы и православные песнопения Литургии, Вечерни, Утрени и других служб на церковно-славянском языке сохранялись почти без изменений. Изменился только Символ веры – в него была добавлена филиокве (утверждение, что Святой Дух исходит от Отца и Сына[6]), и добавлены молитвы, поминающие главу католической церкви – римского Папу.

Итак, теоретически, в православной музыкально-певческой культуре после 1596 года, кроме ее названия, (она стала Греко-католической, или униатской) почти ничего не изменилось. Чин богослужения, его музыкально-певческое наполнение остались прежними. В униатских церквях совершались богослужения по старым православным книгам, которые постепенно приходили в негодность, после чего переписывались.

К.Зноско, выражая мнение, бытовавшее в официальной историографии с XIX по ХХ века, утверждает, что уния являлась обманом белорусского народа и представляла собой, по сути, метод окатоличивания православного населения Речи Посполитой [17, с. 168]. Высказывая мнение белорусской советской науки 90-х гг. ХХ века, С.В.Морозова в своей докторской диссертации пишет, что  униатство представляло собой новый тип христианской конфессии, который должен был уберечь белорусскую шляхту от денационализации через католичество [18, с.5]. Однако, какую можно дать оценку в свете мнения С.Морозовой тому факту, что белорусская шляхта, принимая католичество, изменяла и свою национальность,  исповедуя себя не «русскими», как прежде, а поляками?

Несомненно то, что история униатства – это история конфликта культур [19, с.5].  Действительно, соединения, согласия, декларируемые в документах Брестской унии, не получилось. М.М.Демьянович считает, что уния являлась чужеродной для православного сознания культурой [20, с.51]. Заметим, что эта чужеродность не позволила в целом сохранить в униатской церкви восточный богослужебный чин. Перерождение православного богослужебного чина, которое произошло в униатской церкви Речи Посполитой XVII–XVIII вв., стало предметом нашего исследования.

Итак, с 1596 года подавляющая часть населения Великого княжества Литовского, как отмечает С.Морозова, стало в большинстве своем невольными или, что встречалось реже, доброхотными униатами  [21, с.5]. Иерархическое подчинение униатской церкви Папе римскому невольно привело к достаточно сильному влиянию западной латинской культуры на восточный богослужебный чин и обряд (и на восточную славянскую культуру в целом). При этом православная богослужебная культура сохранялась в униатской церкви почти без изменений на протяжении конца XVI – первой половины XVII вв. И только со второй половины XVII в. постепенно происходит полонизация и латинизация богослужебного обряда, вследствие чего в недрах униатской церкви формировался синтез культур, который функционировал по принципу скорее взаимоисключения, чем диалога[7].

Латинизация культуры, ее художественных форм привела к рождению нового художественного стиля в архитектуре, т.н. «виленского, или униатского барокко».  Музыкально-литургическая практика также ориентировалась на западноевропейскую модель, что привело к рождению нового стиля пения (партесного) и нового вокально-хорового жанра – барочного партесного концерта [22, с. 26–27, 50].

Первое фигуральное пение полифонического или гомофонно-гармонического склада, его первые композиции зафиксированы в Ирмолое Супрасльского монастыряря 1639 г. [23, с. 215] Из описи книг 1668 г. того же монастыря следует, что в его библиотеке находилось сорок четыре  певческих сборника, в которых песнопения были изложены в партесном стиле (24, с.141).

В униатской церкви изредка применялось вокально-инструментальное звучание песнопений на богослужении. Т.Лихач пишет, что униатский епископ Милетий Пегас  не позволил использовать «бездушные органы», но униатское богослужение часто сопровождалось звучанием органа и инструментальных капелл [25,  с.216]. В начале XIX в. в некоторых деревенских церквях по настоянию священника прихожане складывались и покупали орган  [26, с.270].

Т.Лихач выявила музыкальную сторону богослужения Греко-католической церкви, и отмечает следующие его компоненты: сакральная монодия, изложенная знаменным распевом, фигуральные хоровые или вокально-инструментальные композиции, а также полуфольклорные религиозные песни [27, с. 214]. Несомненно, что различные компоненты требовали различного состава исполнителей. Монодийные песнопения исполнялись 1-2 певцами, преимущественно монахами. Фигуральные или партесные хоровые композиции – многоголосным хором, а религиозные песни или духовные стихи пели прихожане, которые наполняли храм.

Очевидно, что за богослужением разные по способу исполнения музыкальные элементы использовались в разных по статусу и величине храмах. Например, в монастырских и небольших приходжских церквях песнопения распевали одноголосным знаменным распевом, а в крупных городских храмах использовался и монодийный, и фигуральный стиль исполнения, когда на праздничных богослужениях звучали партесные композиции.

Названные разные музыкальные элементы Греко-католического богослужения объединяла одинаковая нотация. И фигуральные, и партесные композиции, и знаменный распев, и религиозные песни записывались в Русской Церкви Речи Посполитой с конца XVI в. западной пятилинейной нотацией.

При переводе древней знаменной монодии со старой крюковой безлинейной нотации на новую пятилинейную с квадратной нотой происходила транспозиция напева. Если принять во внимание, что, рукописи переписывали только те, кто хорошо знали тексты и напевы, кто сам пел за богослужением, становится ясно, что сборники, записанные линейной нотацией с квадратной нотой, достаточно близки оригиналу, несмотря на неизбежные погрешности в тексте.

Самый ранний рукописный сборник, написанный линейной нотацией – это Супрасльский Ирмологион 1598-1601 гг., описанный и атрибутированный А.Конотопом [28, с.76]. Напевы Супрасльского Ирмологиона представляют  белорусскую православную[8] музыкальную культуру XVI века, обобщая певческую практику более раннего периода. Принимая во внимание, что музыкальные вкусы, привычки – область достаточно консервативная, с уверенностью можно утверждать, что напевы Супрасльского Ирмологиона являются памятником музыкальной культуры и XV в., а, возможно более раннего времени.

Это предположение строится на понимании того, что древнерусская (древнебелорусская) православная музыкальная культура, несмотря на свою письменную традицию, передавалась устным способом. Устная же традиция передачи музыкальной информации, является сильнейшим консервантом музыкального элемента. Таким образом, белорусские Ирмолои представляют собой бесценный памятник древнейшей монодии.

Интересный факт: в нотированных песнопениях наблюдается разделение текста на слоги и их повторение часто в произвольном порядке,  а также повторение отдельных слов в тексте песнопений (как, например в Херувимской песне из Ирмологиона 1649 года, который находится в Киевской национальной библиотеке) [29]. Это явление можно объяснить двояко. С одной стороны, здесь, возможно, сказывалось влияние барочной музыкальной культуры, когда подгонка текста под музыку было обычным явлением. Но мы склоняемся к мысли, что в этом месте мы встречаемся с новым прочтением хомового текста. И вместо «И животворяще, и животворяще Трои- животворяще Тройцы три-, трисвя-, трисвя-, трисвятую, трисвятую песнь, трисвятую песнь при-, при-, но-, прино-, песнь приносящее, приносящее…» и т.д. когда-то были вставки слогов «хо», «хомо» и тому подобное. Учитывая еще один фактор этого песнопения – дореформенный текст – мы можем с уверенностью утверждать древнее происхождение мелодии Херувимской песни   Ирмологиона 1649 г.

Однако, латинизация православной (униатской) богослужебной культуры проявлялась в некоторых приемах записи нотного текста. Например, в Ирмолое иеромонаха Тарасия (до 1643 г.) предприняты попытки соединить древнерусскую и западноевропейскую системы сольмизации: даются латинские обозначения звуков, встречаются записи богослужебных текстов на церковно-славянском языке, сделанные латинскими буквами. [30, с.74–75]. Однако, несмотря на сомнительную «литургическую чистоту» (по выражению Г.Пикардо)  униатских Ирмолоев, в них фиксируется сберегаемая древняя православная монодия.

На строй и оформление богослужения Греко-католической церкви сильное влияние оказывала и протестантская культура. В протестантской кирхе на богослужении все присутствующие пели псалмы, переработанные и изложенные доступным современникам языком, понятным всем, в том числе и малограмотным.

Греко-католическая церковь предлагала своим прихожанам совершать утреннее и вечернее молитвенное правило с добавлением в привычный им православный чин так называемые «набожные песни». Тексты этих песен имели ярко выраженный просветительский характер и представляли собой современный тому времени вариант духовных стихов. Распевались такие «набожные песни» на любую подходящую мелодию. В белорусской народной среде печатные униатские сборники молитв, в которых  немалое место отводилось и «набожным  песням»,   распространялись с конца XVII в. и по начало ХХ в. [31].

Влияние латинской культуры, несомненно, сказывалось и на богослужебном языке. В конце XVI в.,  для первых униатов Великого княжества Литовского, авторитет церковно-славянского языка являлся довольно высоким.  А.Наумов проследил процесс отхода от традиционного церковно-славянского языка на материале униатской гимнографии. Тексты богослужения в память И.Кунцевича, составленные после его гибели, написаны в лучших традициях церковно-славянского языка [32, с. 42].

Однако, в конце XVI – первой половине XVII вв. в Греко-католической церкви начался процесс кризиса церковно-славянского языка. А.Суша отмечает, что  в среде традиционного использования церковно-славянского языка происходило мощное наступление польского и латинского языков,  в результате чего вначале происходит демократизация богослужебного языка (его сближение с народным произношением в виде  налетов просторечия, появления полонизмов), а затем – вытеснение  церковно-славянского и старобелорусского из употребления [33, с.32-33].

С.Морозова отмечает, что с XVII в. униатское церковное руководство, духовная интеллигенция и базилианское монашество все более используют польский язык и латынь, а в XVIII – нач.XIX вв. польский язык употребляют на всех уровнях униатской иерархической лестницы[9] [34, с.8].

Обращает на себя внимание тот факт, что в библиотеках униатских монастырей больше всего было литературы на латинском языке. В середине XVII – XVIII вв. большинство униатских историков, теологов, филологов писали на латинском и польском языках. Униатские монахи-базилиане даже гордились перед белым духовенством своим неумением читать по-славянски.  [35, С.33].

Борьба за чистоту богослужебного языка развернулась нешуточная. Римо-католики обвиняли Греко-католиков в поддержке научно неразработаного языка[10]. Православные, в свою очередь, обвиняли униатов в отступлении от чистоты совершенного церковно-славянского языка к “несовершенному лядскому” (т.е. польскому) языку, особенно латыни.

Несомненно, главным фактором в приоритете того или иного языка, определяющим направление богослужебной и обрядовой жизни являются богослужебные книги. Униатское богослужение до Замойского собора 1720 г. проводились по старым, еще православным книгам [36, 12]. И подтверждением тому служат перечни имущества а той или иной церкви. Например, в богослужебном обиходе Покровской церкви[11] села Киевец, сгоревшей в 70-е гг.XVIII в., использовались:  Евангелие (1574 – 1575 гг.), Месяцеслов (1583 г.), Часослов (без даты издания, однако этот  сборник атрибутируется по отсутствию филиоквы), Анфологион или Пентикостарион (или Цветослов, или Трифолог), Триодион (трипеснцы Великого Поста), Октоих (1686 г., Львов), Псалтирь (1699. г.Львов, Братство), Требник (1645, Львов), Минея Праздничная (1756 г., Москва). Все книги, по свидетельству историка Владимира Татарова,  строго православные, без догматических искажений [37, с. 259, 270-271].

Замойский собор 1720 г. постановил  печатать малый и великий катехизис на «посполитой» мове[12], издать единый для всех епархий требник на церковно-славянском языке[13] и запретить использовать другую богословскую литературу. После  Замойского собора богослужения в униатских храмах совершалось по собственным церковно-славянским молитвенникам, в которые записываются и «набожные песни».  Литургия служилась по тетрадям, в которых славянские слова были написаны латиницей [39, с.33].

К началу XIX в. в униатском богослужебном обиходе использовался так называемый «Богогласник» с «набожными песнями», в котором утверждались новые для православного сознания униатские догматы. Например, католический догмат о непорочном зачатии Пресвятой Богородицы ее матерью Анной. Такой прием, когда в вероисповедальных книгах прописывалось одно, а народу через понятные им песни внушалось другое, стал обычный для униатов.  Упомянутый «Богогласник», изданный предположительно в  Почаевской Лавре, активно вытеснял богослужебные книги из приходского литургического обихода [40, с.241, 243].

Богослужебные книги, латинизированные, также использовались. В Покровской церкви деревни Киевец, построенной в 1835 г., использовались  Литургинон[14] (Вильно, 1692 г.), Литургинон (Супрасль, 1727 – 1732 гг.), Божественная Литургия, Требник (40- 50-е гг. XIX в.), Сеностол (1719 г.), Апограф или слог чинный на праздник Тела Господня, Служба священномученнику Иосафату [41, с. 273].

Содержание Апостола и Евангелия, которые использовались в униатской церкви, изменений не имели. В Служебнике – наблюдается разница между православной традицией и униатской: в молитвах на проскомидии упоминается не 5 хлебов, а один; в ектениях – поминается римский  папа, употребляется термин «православие», «православный». В Требнике, в чине таинства крещения, заклинательные молитвы перечеркнуты как ненужные. Замечания и правки в богослужебном тексте сделаны на латинском и польском языках. Отпуст в униатских служебниках содержал фразу: «всех вас, православных христиан», однако, как заметил В.Татаров, реально священники за богослужением произносили: «всех вас, благочестивых (или «кафолических») христиан» [42, с. 277].

Становится очевидным, что формальной отмены восточного канона в униатской церкви не было, но на деле он терял всякое значение для представителей униатской церкви. Многое в восточном богослужении униатскому духовенству  казалось  диким и неосновательным. Поэтому даже низшее духовенство считало себя вправе изменять, урезывать, дополнять тексты богослужений тем, что считали нужным. Этот факт является небывалым и страшным в истории христианства.

В маленьких приходских церквях, в часовнях, где совершались богослужения после закрытия церквей или, пожара, базилианский Богогласник, стал чуть ли не важнейшею богослужебною книгой – понятной и молограмотному духовенству, и народу. В.Татаров пишет, что народ привык к разным «рожанцам» и отпустам, «шептухам» или «тихой имше»[15] [43, с. 276].

Происходило «кассование» праздников, т.е. замена дней памяти восточых святых на дни памяти  западных святых.Под влиянием  латинской церкви появились и новые традиции – и мужчины, и женщины входили через Царские врата иконостаса «уклякать» возле Престола. Во время причастия прихожане стояли на коленях и священник с чашей подходил к каждому из них и должен был наклоняться [44, с. 276, 292].

Невольные униаты-белорусы отличались благочестием и религиозным усердием, которое проявлялось в частом поминании усопших. Кроме уставных поминальных Литургий беспрестанно совершались частные панихидные требования (требы). Составлялись «субботники», или «помянники», в котором поминались усопшие с православными именами, если такой «субботник» был написан церковно-славянским языком. Если «субботник» был написан польским языком – то и усопшие поминались в нем с католическими именами. До середины XIX в. надписи на кладбищенских крестах  составляли 50% по-русски и 50% по-польски [45, с.  292, 297]. Знания народа были проникнуты церковностью, белорусы знали содержание каждого Евангельского  чтения.

Итак, ко времени включения белорусских земель в состав Российской империи практика униатского богослужения сильно отличалась от богослужебной практики Российской империи. Поэтому, воссоединение церквей проходило резко болезненно. Первые православные священники воспринимались как враги Христа.

Со второй половины 1820-х годов богослужебный язык белорусской униатской церкви   приводится в соответствие с великорусской редакцией. Повесились требования к униатскому духовенству по владению церковно-славянским языком. Например, в 1927 г. до монашеского звания в базилианском ордене допускались только знающие церковно-славянский язык (умеющие читать).

С 1834 года в униатские приходы начали поступать богослужебные книги московского издания. Но многие священники не понимали «московско-славянский» язык и продолжали служить по старым книгам с текстами, написанными на белорусской версии церковнославянщины. Эти старые книги были признаны ошибочными и конфискованы [46, 33].

Таким образом, происходила унификация богослужебного Греко-католического обряда с православным богослужением в его петербургско-московской редакции XIX в., чему способствовала и ситуация в пользу русского языка (в обществе и в униатской церкви), которая начала складываться с 30-х годов XIX в.

Итак, диалектика развития формы богослужебного обряда Греко-католической церкви Речи Посполитой определена, в первую очередь, политико-административными условиями.   Музыкальный и лексический элементы богослужения наиболее ярко отразили процесс латинизации в униатской церкви изначально православной культуры. Но декларируемые в законах 1596 года  требования сохранения в Греко-католической церкви Речи Посполитой всех элементов восточного обряда способствовали сохранению древней формы богослужебно-певческого сборника – Ирмологиона, или, в белорусской интерпретации – Ирмолоя.  Белорусские Ирмолои в наименьшей степени подвергались влиянию польско-латинской культуры, сохранив до настоящего времени древнейшую монодию, записанную линейной нотацией.

Мощная латинизация белорусской религиозной культуры привела к тому, что в политико-административных условиях Российской империи произошла неизбежная реформа  богослужебного обряда и языка православного богослужебного обряда.

 

ЛИТЕРАТУРА

1. Густова, Л. Реформы богослужебного устава Православной Церкви Великого Княжества Литовского в XVI столетии // Исторический поиск Беларуси. Альманах. – Мн.:Экономпресс, 2006. – с.390 – 398.
2. Лихач, Т.В. Музычнае мастацтва уніяцкай царквы ў Беларусі // Актуальные проблемы мировой художественной культуры: мат-лы межд.научн. конференции 25-26 марта 2004 г. /Редкол: У.Д.Розенфельд (отв.ред.) и др. – в 2х ч. Ч.1. – Гродно, 2004. – 280 с. УДК:008(063)
3. Суша, А.А. Царкоўнаславянская ва ужытку уніяцкая царквы / Мовы Вялікага княства Літоўскага / пад агульн.рэд. М.М.Аляхновіча. – Брэст: Акадэмія, 2005. – 254 с. УДК:811.16.005.745(06). – С. 31 –33.
4. Татаров, В. Историческое описание Киевецкой церкви Седлецкой губернии Бельского уезда // Холмско-Варшавский епархиальный вестник, издаваемый при Холмско-Варшавской архиерейской кафедре: за 1879 гг. – Варшава: Тип. Варшавского учебного округа,  1879. – С. 239 – 244; 258 – 263; 269 – 277; 292 – 297.
5. Артыкулы, якія наледжаць да злучэння з Рімскаю Царквою // Царква, 1996. - № 3-4 (7-8). – С. 13 – 16.
6. Беднов, В.А. Православная Церковь в Польше и Литве.– Мн.:»Лучи Софии», 2002. – 432 с.
7. Уния в документах: сборник / сост.В.А.Теплова, З.И.Зуева. – Мн.:Лучи Софии, 1997. – 520 с. УДК 282:281.9 (093.2)
8. Зноско, К. Краткий очерк церковной унии, ее происхождение и характер.–М.: Московский патриархат; Мартис, 1993.–233 с.
9. Марозава, С.В. Уніяцкая царква ў этнакультурным развіцці Беларусі (1596 ­– 1839 гады) – 07.00.02 – аўтарэферат... –доктара гістарычн.навук – Мн. – 2002. /Нац.Акад.навук Беларусі/ Ін-т гісторыі. – УДК:282(476)(091)(043.3)– 46 [1] с.
10. Густова, Л. Указ.соч.
11. Густова, Л. Указ.соч.
12. Успенский, Н.Д. Православная вечерня: Историко-литургический очерк. Чин Всенощного бдения на Православном Востоке и в Русской Церкви. – М.:Издательский совет Русской Православной Церкви, 2004. – 480 с. (Серия «Литургическая библиотека»).
13. Письмо супрасльского архимандрита Сергия Кимбара к киевскому митрополиту Макарию II, около 1536 г.// Архив Юго-Западной России, издаваемый комиссией для разбора древних актов, состоящей при Киевском, Подольском и Волынском генерал-губернаторе, ч.1, т. VII. –рипр.:тип. Г.Т.Корчак-Новицкий, 1887.
14. Густова, Л. Указ.соч.
15. Густова, Л. Указ.соч.
16. Артыкулы, якія належаць да злучэння з Рімскаю Царквою...
17. Зноско, К. Указ.соч.
18. Марозава, С.В. Указ.соч.
19. Марозава, С.В. Указ.соч.
20. Демьянович, М. М.О духовных стихах, употребительных в Брашевичском приходе Кобринского уезда / М. М. Демьянович. – Вильна : Губернская типография, 1892. — 59 с. ; 20 см.
21. Марозава, С.В. Указ.соч.
22. Герасимова-Персидская, Н.Русская музыка XVII века – встреча двух эпох.– М.:Музыка, 1994. – 126 с., нот.
23. Лихач, Т.В. Музычнае мастацтва уніяцкай царквы ў Беларусі...
24. Щавинская Л., Лобынцев Ю. Литература белорусов Польши (XV – XIX вв.) – Мн, 2003. – с.141.
25. Лихач, Т.В. Указ.соч.
26. Татаров, В. Историческое описание Киевецкой церкви…
27. Лихач, Т.В. Указ.соч.
28. Густова, Л.А. Музыкально-певческая культура Православной Церкви Беларуси. – Мн., Бестпринт, 2006. – 170 с.
29. Ирмологий 1649 г.: рукопись. – Киев, ЦНБ,I, 3367.
30. Густова, Л.А. Музыкально-певческая культура…
31. «Хлеб душе»: зборник молитов и набожных песен для русского народу // Александра Духновича (в переробце). – Винтерберг: Изд-во Штейнбренера, 1837. – 383 с.
32. Naumov, A. Wiara i historia. Z dziejow literatury cierkiewnoclowianskiej na zieniach  polsko-litewskich. – Krakow, 1996. – 215 s.
33. Суша, А.А. Царкоўнаславянская ва ужытку уніяцкая царквы...
34. Марозава, С.В. Уніяцкая царква ў этнакультурным развіцці Беларусі...
35. Суша, А.А. Указ.соч.
36. Щавинская, Л.Л. Литературная культура белорусов Подляшья XV – XIX вв. – Мн., 1998. – 175 с.
37. Татаров, В. Историческое описание Киевецкой церкви…
38. тамже
39. Суша, А.А. Указ.соч.
40. Татаров, В. Указ.соч.
41. тамже
42. тамже
43. тамже
44. тамже
45. тамже
46. Суша, А.А. Указ.соч.

 

РУКОПИСИ

1. Ирмологий на линейных нотах 2-я пол.XVIII в. – Минск, НББ, 091/289

 

 

---

[1] В настоящее время Православная Церковь Беларуси живет по Иерусалимскому Уставу, который начал повсеместно распространяться на Православном Востоке с  XIII в. _{Вернуться к тексту}

[2] Как и во всех аналогичных храмах Киевской Руси, что объясняется несомненным влиянием киевской богослужебной культуры. Это и не могло быть иначе,  потому что епископы, которые поставлялись на белорусские кафедры, были выходцами из Киево-Печерской Лавры _{Вернуться к тексту}

[3] На Руси реформа была закончена патриархом Никоном. _{Вернуться к тексту}

[4] Такие как внесение для пасхального освящения в святой алтарь любых продуктов, или пребывание в освященном храме скота. _{Вернуться к тексту}

[5] Греко-католическая церковь  образовалась вследствие слияния Римо-Католической и Православной церквей Речи Посполитой. _{Вернуться к тексту}

[6] В православном варианте – исповедуется символ веры Никейского собора, где сказано, что Cвятой Дух исходит только от Отца._{Вернуться к тексту}

[7] Столкновение православной оппозиции, которая исповедовала традицию и верность Константинополю, и      обновленцев-униатов, которые тоже уважали старину, породили раскол в обществе, который выразился практикой   гонений и изоляции православной части населения Великого княжества Литовского. _{Вернуться к тексту}

[8] Супрасльский монастырь стал униатским в 1603 году. _{Вернуться к тексту}

[9] К XIX в. проповедь в униатских церквях произносилась только на польском языке, а если люди приветствовали друг друга на белорусском, то униатский священник говорил своим прихожанам, что это для него – «нож в сердце» [38, с. 277]. _{Вернуться к тексту}

[10] На церковно-славянском языке в то время небыло ни науки, ни грамматики, ни риторики. _{Вернуться к тексту}

[11] Названная церковь в народе называлась Дмитриевской. _{Вернуться к тексту}

[12] Просторечной. _{Вернуться к тексту}

[13] Лев Кишка (униатский митрополит, который созвал Замойтский собор) в 1722 г. издал «Лексикон»  учебник со словарем для изучения церковно-славянского языка. _{Вернуться к тексту}

[14] Служебник _{Вернуться к тексту}

[15] Шептание молитвы. _{Вернуться к тексту}

Каплица. Музей белорусской деревянной архитектуры в Строчице.

Густова, Л.А. «Не уповайте на неправду...» (развитие православной богослужебной формы в обряде
Греко-католической церкви Речи Посполитой:противоречия и модификации) /
Л.А. Густова // Обретение образа: православная белорусская культура в славянском мире. – Минск:
Белорусская Православная Церковь, 2009. – С. 195 – 216.

Материал для публикации на сайте "Западная Русь" предоставлен автором.

Использованы фотографии из ЖЖ (varandej)