Профессор Минской духовной академии Валентина Анатольевна Теплова подготовила для публикации в разделе сайта «Источники» подборку выдержек из документов и воспоминаний современников о графе Михаиле Муравьеве-Виленском, которые несомненно будут полезны современным исследователям и читателям.
Институт русской литературы в Санкт-Петербурге, рукописный отдел, Ф.265, оп. 2, д. 1711 л. 1-2.
Чумаков А. «Заметка по поводу прозвища Муравьев вешатель»
«В 1867г. на водах в Германии познакомился я с г. С. служившим, если не ошибаюсь, чиновником по особым поручениям при М.Н.Муравьеве во время его Виленского генерал-губернаторства. Из его весьма интересных рассказов удержала моя память, между прочим, следующее объяснение прозвища вешатель. Весьма ошибаются те, сказал господину С. Муравьев, которые полагают, что меня впервые прозвали вешателем в «колоколе» Герцена. Задолго до того, еще во время моего губернаторства в Гродно (в 1831г.) это название придумали поляки за то, что я был вынужден повесить несколько их земляков. Эту меру употребил я для того, что паны перехватывали и вешали наших казаков посылаемых мною с депешами по губерниям к подчиненным мною лицам. У меня было правило, – за каждого повешенного казака вешать одного из жителей (поляка) ближайшей к месту преступления деревни. Эта мера подействовала как нельзя лучше: вскоре вешание казаков совершенно прекратилось, и поляки прозвали меня вешателем.
Азиатское варварство! Воскликнут опять, – продолжает автор, гуманные порицатели деятельного усмирителя Северо-Западного края, вешать ни в чем неповинных мирных сельчан! А за какую провинность бунтовщики вздергивали на деревья наших казаков, спросим мы этих гуманистов? Не спорим, функции Муравьевых, Герцогов Альба и т.п. в некотором смысле совпадают иногда с обязанностями палача. Но как же быть, когда и в наш просвещенный век никакое благоустроенное государство пока еще не может обойтись без должности «заплечных дел мастера»? На государственную деятельность должно и смотреть с государственной точки зрения, а не с исключительно гуманитарной».
Институт русской литературы в Санкт-Петербурге, рукописный отдел, Ф.265, оп. 2, д. 1709, Мустафин В. «Граф М. Н. Муравьев в его письмах к Л. А. Валуеву (1859-1864).
Л. 22 «Слова его Государю, что «было бы бесчестно мне отказываться от исполнения возлагаемой ныне на меня Его Величеством обязанности; всякий русский должен жертвовать собою для пользы отечества, и потому я безприкословно принимаю на себя эту трудную обязанность генерал-губернатора», были не фразой в устах старика Муравьева. А вполне отвечали захватившему как его, так и все русское общество, чувству искреннего, горячего патриотизма».
Л.27 «Описывая всю трудность своего положения в крае после того. Как мерами им принятыми достиг почти полного прекращения открытого мятежа. Когда опасность миновала и правительство вышло из тяжелого состояния растерянности, Муравьев в своих записках говорит, что некоторые из ближайших Государя, особенно Валуев, князь Долгоруков и князь Горчаков начали прибегать к мерам снисхождения, уступчивости, мешали, проводимой Муравьевым системы управления. Они настоятельно стали ему указывать на необходимость снятия военного положения, возвращения помещиков, ссыльных. Видя, что влияние их на государя поколебало и последнего в доверии к правильности принятой генерал-губернатором Северо-западного края систем, Муравьев счел себя вынужденным при личном представлении Государю просить об отозвании его из Вильно. … всякий русский человек скажет сердечное спасибо М. Н. Муравьеву за то, что он не только сохранил край за Россией, но и сделал все, что было в его силах, для возрождения в нем русской народности, искони им владевшим. Муравьев укрепил твердо в сознании русского общества идею, что Северо-Западный край – русский. Для проведения этой идеи ему приходилось вести неустанную борьбу с высшими петербургскими сферами, которые по словам Муравьева, не знали ни истории края, ни настоящего его положения, не знали и польского характера, а потому не могли понять мысли об окончательном слиянии того края с Россией, считая его польским, ставя ни во что все русское господствующее там население».
Л. 30 «только один Государь, да немногие из Министров разделяли взгляд Муравьева на Северо-Западный край, как искони русский, другие же и большинство в то время считали его, чуть ли не ересью. Это обстоятельство еще более подчеркивает заслуги Муравьева. Как государственного деятеля России и северо-Западного края».
Записки П. А. Чечевина
(Новые материалы по делу Каракозовцев)
Издание «Костромского научного общества по изучению местного края». Кострома 1918 г.
Дена, конечно, нельзя упрекнуть в неимении твердости, решительности, к тому же он человек весьма умный, но следователю надо обладать особыми качествами-качествами, коими был наделен в высшей степени гр. Муравьев. (С.35)
По приезде моем в Петербург я удостоился в присутствии некоторых членов комиссии получить благодарность Муравьева за успешное исполнение возложенного поручения.
Выслушанное мною одобрение доставило мне тем более удовольствие, что оно было первое, высказанное в такой форме гр. Муравьевым, считавшим меня своим человеком, в течение всей при нем службы оказывавшем мне полное доверие, проявившееся в поручении мне дела особой важности; до меня не раз доходили от разных лиц сведения, что Муравьев весьма доволен мною и моею службою, но сего лично он никогда не высказывал мне до сего времени. Мне известны были и частые ходатайства его обо мне перед государем, правда, не увенчавшиеся тогда успехом, даже и этого Муравьев мне никогда не объявлял.
Обо мне говорили, что это прежний ученик бесчеловечного Муравьева. Я это говорю, ибо знаю это из верных источников. Но представляю людям, близко меня знающим, решить, так ли это, и не могу удержаться, чтобы не сказать: если строгое, безусловное исполнение своих обязанностей есть жестокость – таковым я был. Когда я допрашивал старика 60 лет Маркса, вся жизнь которого была длинным испытанием, оставившего старуху жену, 15-ти лет дочь, когда я допрашивал восторженного, полного жизни Николаева, с надеждой смотревшего на свое будущее, передо мною лишь стояли враги правительства, существующего порядка, люди, по моему разумению, желавшие несчастия России, преступную деятельность, помышление которых долг службы и чести мне указывал обнаружить.
Мне скажут, что следует всегда оставаться человеком. Да, но не всегда надлежит руководствоваться человеческими побуждениями. В данном случае я нахожу (дело Каракозова покушавшегося на жизнь Александра 2 ) человечнее пожертвовать двумя, тремя, десятью для спасения сотен. Кто не может побороть в себе этих так называемых человеческих побуждений, кто не находит в себе достаточно твердости, чтобы решительно без колебаний исполнить то, что ему указывает служебный закон, тот в подобных случаях должен отстраниться от дела, но не имеет права быть гуманным за счет других. Если это рассуждение ошибочно, то в действительности я должен согласиться с тем, что я поступал в комиссии жестоко и бесчеловечно (С.39).
…То, чего так настоятельно требует известная доля общества, то чего правительство в настоящее время дать не может и не хочет и не должно – неминуемо последует. Таковы законы времени… никакая сильная администрация не остановит ныне, как и в 1866г. течение, по которому несется общество, не остановит – да, но задержать – может. Задержать должно, для подготовления общества к той деятельности, которой оно себе требует, задержать должно для полнейшего обсуждения вводимых реформ, задержать должно для очищения общества от гангренозного явления, Чернышевского, нигилистов и прочих. Вот, по-моему, к чему клониться должна деятельность правительства. Роль незавидная, ибо, неминуемо, против подобного лица восстанет все, что требует скорейшего довершения начатого. Скажу более: люди ближайшего будущего заинтересованные в этих вопросах, громко осудят людей этой системы, но история должна будет отдать им справедливость, и скажут – это были люди, которые смотрели не на сажень вокруг себя, а предугадывали то, что должно было последовать в будущем. Граф Муравьев это понимал, когда он объявил войну ложному воспитанию, когда в лице Чернышевского, Некрасова, Курочкиных и др. объявил войну литературе, ставшей на ложном пути. Подобные всеподданнейшие записки, в которых он представил государю причины преступлений тайных обществ, появления нигилистов, не могли не вооружить против него почтенную числом публику. Недавно еще случилось мне слышать от одного лица, что гр. Муравьев в Комиссии по 4 апреля 1866г. отодвинул Россию на несколько лет назад. Но надо знать, чтобы сталось с Россией через несколько лет! А каково было воспитание, насколько оно было ложно – обнаружили труды Следственной Комиссии. Гр. Муравьев, ставший с оставлением Вильны популярнейшим человеком в России, не убоялся вооружить против себя литераторов и все так называемое молодое поколение, он смело высказал государю, что литература сеет яд, что молодое поколение стало враждебно правительству вследствие ложного воспитания, виною чему Мин. Нар. Просвещения, вследствие ложного учения, проповедуемого литераторами.
Гр.Муравьев лишился большей доли популярности, которую он приобрел при управлении Западным краем, но в этом то воззрении на вопрос, в этой жертве себя для пользы России и заключалась, по разумению моему, его великая заслуга.
2 акростиха
Ф.265 оп.2 №1707 от 27мая 1884г.
В ред. ж. «Русская старина» действительного статского советника Н. Маркова в память умерших современников героев: М.Н.Муравьева и М.Д.Скобелева, твердо посвятивших жизнь свою на служение родине.
Вечная вам память!
Пройдут века – уляжется и злоба,
Которая мешала дать цену заслугам гения:
Тогда всему оценка вновь тень вызовет из гроба;
Но тот герой – кого ценил народ:
Жить будет в век, из рода в род, -
И нация в былинах будет знать
О нем и будет вечно прославлять.
Ф. 265, Оп.2, № 1706
Священник Иоанн Берман из Вильно в своем письме в редакцию «Русская старина» 1 сентября 1879 г.
«Едва только он прибыл в Вильну, еще не сделав ни одного распоряжения, но в городе все притихло…
Едва в уездах стало известно о назначении Муравьева, как отряды войск… приободрились, по крайней мере, почти все офицеры говорили: «Теперь пойдет дело у нас лучше»- что касается популярности его в среде населения, то достаточно сказать, что не только православные крестьяне, но и католики приносили к своим пастырям деньги на обедни и молебны за здравие Муравьева. Это факт (подчеркнуто автором)
Вильно 1879 г. 1 сентября Ф.265, оп. 2
«Несколько слов М. И. Семевскому редактору «Русская Старина». С подписью: «один из многих». 13 марта 1883г.
«…что сделал для своей родины Муравьев, этот горячий патриот этот истинно русский человек, что был западный край до его прихода и чем стал после этого – про то знают и это видели тысячи русских людей».
Ф. 265, Оп. 2, №1710
Синицин П. А. в письме к Семевскому М.И. редактору журнала «Русская Старина» критикуя «мерзкую» статью литератора Н. Берга называет Муравьева «нашим Земным Архистратигом».
Ф. 265, Оп.2 №1709 архив Ж. «Русская старина» 1889
Мустафин В.
Граф М.Н.Муравьёв в его письмах к Валуеву(1859-1864гг.) Л.22
Слова его Государю, что «было бы безчестно мне отказываться от исполнения возлагаемой ныне на меня Его Величеством обязанности; всякий русский должен жертвовать собою для пользы отечества, и потому я беспрекословно принимаю на себя эту трудную обязанность генерал-губернатора», – были не фразой в устах старика Муравьева, а вполне отвечали захватившему, как его, так и все русское общество, чувству искреннего, горячего патриотизма.
Л. 27. Описывая всю трудность своего положения в крае после того, как мерами им принятыми достиг почти полного прекращения открытого мятежа, когда опасность миновала и правительство вышло из тяжелого состояния растерянности, муравье в своих записках говорит, сто некоторые из ближайших сотрудников Государя, особенно Валуев, князь Долгоруков и князь Горчаков начали прибегать к мерам снисхождения, уступчивости, мешая проводимой Муравьевым системе управления. … они настоятельно стали указывать ему на необходимость снятия военного положения, возвращения помещиков, ссыльных. Видя, что влияние их на Государя поколебало и последнего в доверии правильности принятой генерал-губернатором Северо-Западного края системе, Муравьев счел себя вынужденным при личном представлении Государю, просить об отозвании его из Вильно.
Л. 30. … всякий русский человек скажет сердечное спасибо М. Н. Муравьеву за то, что он не только сохранил край за Россией, но и сделал все, что было в его силах для возрождения в нем русской народности, искони им владевши. Муравьев укрепил твердо в сознании русского общества идею, что Северо-Западный край – русский. Для проведения этой идеи ему приходилось вести неустанную борьбу с высшими Петербургскими сферами, которые, по словам Муравьева, не знали ни истории края, ни настоящего его положения, не знали и польского характера, а потому на могли понять мысли об окончательном слиянии того края с Россией, считая его польским, ставя ни во что все русское, господствовавшее там население. Только один Государь, да немногие из Министров, разделяли взгляд Муравьева на Северо-Западный край, как искони русский, другие же и большинство в то время считали это чуть не ересью. Это обстоятельство еще более подчеркивает заслуги Муравьева, как государственного деятеля России и Северо-Западного края.
Материалы из национальной библиотеки города Варшавы.
J. Ochmanski „Historia Litwy’’ wydawnictwo Wroclaw, Warszawa, Krakow, Gdansk. 1982.
Л. 222. «Тяжело раненный Сераковский был повешен в Вильно на площади 27 июня 1863 г. Священник Мацкевич замучен в Ковно 28 декабря 1863 г.»
Л. 228 «Муравьев-вешатель. Уничтожая восстание 1863 г., имел большие цели: на Литве он хотел восстановить российскую народность и православие. Царское правительство по его совету постановило уничтожить польское влияние в Литве и Беларуси. В Литве была введена в школах и администрации русификация. Царские власти усиленно вводили православие в католическом крае».
Л. 229. «Он думал, что один он понял политическую ситуацию в крае и России, понял поляков, был в состоянии преследовать польскую интригу, хотел везде уничтожить влияние католических священников, только которых он обвиняет в организации восстания 1863 г. Несмотря вообще на народные чувства, по мнению Муравьева, восстание было организовано польскими панами и было раздуто духовенством для одной цели – возвращения давних привилегий и прав, чтобы опять. Общими силами могли несчастных русских людей, как прежде топтать и выжимать соки их них. Старая и давно известная песенка».
S. Tarnowski. PrzedmowaTlomacza. //Pamietnikihr.MichalaMikolaewiczaMurawiewa (Wiesztiela). Krakow. 1896.
Л. 16 «Он открыт к подлости, лжет в каждом слове и мысли, рисует себе мир, лжет и чувствует, что и люди поддадутся вранью. Одним из любимых его обманов, который либеральная билонтропийная Россия всегда повторяет: «о притеснении крестьянства, плачущего под гнетом польской шляхты, освобожденного от гнета Россией.
Он верит, что Россия не разрешала уничтожение подданства, которого не раз требовала польская шляхта; знает, что в святой России крестьянин был рабом и продавался как быдло… Но самым страшным из всех его обманов, в который слепо и тупо верит весь его народ, является ложь о «превечно русском населении, русском происхождении и языке, русской народности, вечной русской территории». Так лгать не умеет никто в мире. Немец забирает и гложет, но этого не делает; он говорит это всегда было твое, но я забираю, так как я сильнее».
Хохлова Н. А. Андрей Николаевич Муравьев – литератор. СПб., 2001. с. 215.
Наиболее репрезентативным среди общественно политических выступлений Муравьева, нам представляется его «Письмо к влиятельному лицу» по поводу книги историка-демократа А. П. Щапова «Земство и раскол» (СПб., 1862 ), в котором он, в частности, писал: «Изумительно <…> равнодушие наших верховных сановников не только в сему делу (ослаблению цензуры – Н. Х.), но и вообще к либеральному или, лучше сказать, возмутительному направлению умов, которое они сами не разделяют, но, однако, потворствуют ему вполне своим равнодушием <…> Иной улыбается, другой пожимает плечами, все чего-то боятся, а чего – сами не знают, потому, что панически без отчетный страх овладел всеми. Разгул небольшой шайки развратных пролетариев или исключенных поповичей представляются им как будто голосом всего народа, и этой шайке позволяют бушевать по произволу. Из недостойных видов популярности они прислушиваются к тому, что скажет о них Европа и не хотят слышать того, что вопиет в их слух Россия <…>.
Но не от умышленного ли разврата писателей XVIII века, безнаказанно восставших на церковь и на правительство при совершенной распущенности нравов, которая теперь допускается и у нас, возникла Французская революция? Не тоже ли повторяется в России, с такою лишь разницей, что, приготовлявшееся тогда десятками лет, теперь, с уничтожением времени и пространства, совершится быстро <…>. Но как вспыхнет со всех концов наша матушка Россия, и явится раскольничье Правительство, что тогда сделать? От искры может вспыхнуть пламя, а его здесь разносят безнаказанно целыми головнями».
Для современного читателя это письмо исполнено едва ли не пророческого смысла.