Граф Муравьев

 

Глава VI

 

Возстановление спокойствия в крае. – Празднование дня тезоименитства Государыни Императрицы. – Всеподданнейший адрес Виленскаго дворянства. Всеподданнейшие адресы дворян других губерний. – Депутация крестьян Августовской губернии. – Покушение на жизнь вилен. предв. дворянства Домейко. – Статья «Виленскаго Вестника» в день 1 января 1864 г . – Начало новаго периода в управлении краем гр. Муравьева. – Значение мер строгости гр. Муравьева.

 

Неумолимая строгость, решительныя военныя действия и, самое главное, целесообразныя административныя распоряжения М. Н. Муравьева быстро ослабили силу мятежа, и уже в конце июля русские люди, по выражению современника, «могли вздохнуть свободно». Особенно сильно проявилось торжество русской власти в Вильне в день тезоименитства Государыни Императрицы Марии Александровны, 22 июля. «Это было первый официально торжественный день», разсказывает один очевидец, «наступивший после долго продолжавшейся упорной борьбы законнаго правительства с мятежом, а потому отличался особенным характером. К 10-ти часам утра все местныя власти и представители (с.32) всех сословий наполнили залы дворца, и перед началом обедни генерал-губернатор обошел присутствующих. Большая малиновая гостиная, где обыкновенно делались приемы, была наполнена гвардейцами: тут был весь Преображенский полк, незадолго прибывший, лейб-уланы и лейб-драгуны, собранные в Вильну для возвращения в скором времени в столицу. День был чудесный, и окна дворца были открыты. Генерал-губернатор был очень ласков с гвардейцами и предупредил их, что скоро пошлет в экспедицию. Дворянам он сказал несколько простых, но сильных и внушительных слов... Евреям генерал-губернатор не доверял, но всегда обращался к ним с несколькими словами, напоминая о неусыпном исполнении верноподданнических обязанностей; римско-католическое духовенство было еще очень смущено недавними казнями ксендзов и высылкою своего главы. После приема генерал-губернатор пригласил всех представлявшихся последовать за ним в соборную церковь для слушания литургии и молебствия. Давно уже наш православный собор не представлял такого блистательнаго зрелища. Богослужение совершали: епископы ковенский – Александр и брестский – Игнатий (викарии Литовской епархии), 2 архимандрита и 4 протоиерея. Когда же началось молебствие, и духовенство направилось к амвону – впереди всех показался знаменитый литовский митрополит Иосиф. Весь собор был наполнен служащими и даже несколькими дворянами; все были в мундирах; в левом углу помещалась небольшая группа русских дам; перед  собором на площадке были построены: Преображенскаго и Семеновскаго полков роты Его Величества и смешенные эскадроны лейб-улан и драгун. Толпа народа вокруг была необозримая, и все это было залито сиянием июльскаго солнца. После молебна загудели колокола, в цитадели загремели пушки и, по выходе начальника края из собора, пронеслось по площади и в толпе народа несмолкаемое «ура». «Это не был обыкновенный праздник», замечает тот же очевидец: «всякий чувствовал, что тут совершаются историческия события и, хотя все это представляло лишь внешнее торжество русской силы, но в нем видимо было и чувствовалось то новое направление, которому должны будут следовать в крае грядущия поколения».[1] Так же торжественно  прошел и день рождения Государыни Императрицы, 27 июля, но он ознаменовался еще весьма важным событием. (с.33) В этот день, во время приема в генерал-губернаторском дворце, Виленское дворянство через депутацию из 15 человек, имевшую во главе губернскаго предводителя дворянства Домейко, представило М. Н. Муравьеу всеподданнейшее на имя Государя Императора письмо с выражением раскаяния и с заявлением верноподданнических чувств. Минута была торжественная. Генерал- губернатор принял адрес, подписанный уже 230 почетнейшими дворянами, и согласился представить его Государю, но вместе с тем напомнил дворянам, какую важность должно иметь это заявление: теперь они должны доказать своими действиями, что навсегда отрекаются от революционной партии и что во всем намерены содействовать правительству для возстановления спокойствия в крае.

 

По примеру Виленскаго дворянства и от других губерний стали прибывать депутации с представлением всеподданнейших адресов. 26 августа представило адрес Ковенское дворянство за 500 подписями, в половине сентября Гродненское, а в конце сентября и Минское. Несколько запоздали адресы от губерний Витебской и Могилевской, особенно от последней. Принимая Могилевское дворянство, Муравьев выразил сожаление, что губерния эта так поздно приступила к настоящему заявлению и, между прочим, заметил: «для меня отрицательное положение дворянства во время мятежа равняется положительному в нем участию».[2]

 

Деятельно заботясь о прекращении смут во всем Северо-Западном крае, граф Муравьев должен был принять в свое ведение и одну из губерний Царства Польскаго. 6 августа к нему явилась многочисленная крестьянская депутация из Мариампольскаго уезда Августовской губернии и представила прошение от пяти тысяч крестьян о принятии их под свою защиту. Вот это замечательное прошение:

 

«Генерал! Мы крестьяне общества Зыпле, Царства Польскаго, Августовской губернии, Мариампольскаго уезда прибегаем со всепокорнейшей просьбой к тебе, генерал, спаси нас! Плачевное положение наше достойно сожаления. Настоящий мятеж и волнения в крае приписывают полякам; это клевета: мы поляки, всегда были и будем верными подданными нашего Всемилостивейшаго Государя; нарушителями же спокойствия суть низкие люди, которых можно найти в каждом народе. Крайность заставляет нас обратиться к тебе, генерал; знаем, (с.34) что наша губерния принадлежит к другому управлению, но что же нам остается делать, несчастным, когда край наш вместо того, чтобы смириться, еще более волнуется; слыша, что край, вверенный тебе, генерал, твоею заботою успокоен и в нем водворен порядок, мы еще раз повторяем нашу покорнейшую просьбу, прими нас под свое покровительство. Пусть дадут нам войско, и мы пойдем вместе с ним, будем сражаться до последней капли крови и докажем на деле нашу любовь и приверженность ко Всемилостивейшему нашему Монарху и ненависть нашу к мятежникам. Мятежники, зная нашу привязанность к Государю, будут стараться отомстить нам, а потому просим тебя, генерал, удостой принять нас под свое покровительство и пришли войска для нашей обороны. Еще раз умоляем тебя, генерал, возьми нас к себе, тогда и наш край успокоится, как Литва. Мы верны нашему Государю и не желаем безпорядков. Уполномоченные от имени целаго общества Зыпле Августовской губернии». (Следуют подписи 25 депутатов).[3]

 

Граф  Муравьев согласился принять их под свою защиту и послал к ним войско, а скоро последовало Высочайшее повеление о подчинении ему в административном отношении Августовской губернии на время существования военнаго положения.

 

Такой быстрый и решительный успех мероприятий графа Муравьева побудил «народовый ржонд» прибегнуть к самым отчаянным средствам, чтобы как-нибудь приостановить начавшееся движение в пользу законной власти. «Варшавское революционное правление», разсказывает в своих записках М. Н. Муравьев, «видевши ослабление мятежа в Литве, еще с июля месяца 1863 г . начало присылать своих агентов в Вильну для поддержания упадающаго революционнаго движения, но все эти агенты, при довольно порядочно уже устроенной полиции, были захвачены в Вильне; они успели однакоже в половине июля месяца сформировать команду тайных кинжальщиков, которым вменено было в обязанность убить генерал-губернатора, губернскаго предводителя дворянства и тех, которые наиболее противодействовали мятежу; но кинжальщики эти, страха ради, ни на что не решились; между тем начальство уже получило о них некоторые сведения и приняло меры к их обнаружению». (с.35)

 

«Для решительнаго действия был, наконец, прислан из Варшавы известный полициант-вешатель Беньковский, с обязанностью убить Домейко и меня».

 

«27-го июля (в день рождения Императрицы) Беньковский пробирался на паперть собора, чтобы меня убить, но не мог близко подойти по огромному стечению служащих и вообще народа».

 

«29-го июля (через два дня после представления адреса) он в 9 часов утра вошел в квартиру Домейки и нанес ему семь ран кинжалом, равным образом изранил и человека, пришедшаго на помощь, а сам скрылся. Раны Домейки были сильны, но не опасны. Жонд публиковал по городу, что Домейко убит и наказан за измену польскому делу; а в особенности за составление адреса. Надо заметить, что адрес, по поднесении, был послан мною Государю при всеподданнейшем рапорте, с испрошением награды Домейке, а 29-го я телеграфировал Государю о сказанном событиии. Между тем приняты были всевозможныя меры к отысканию убийцы: сделаны были повсеместно обыски, опубликованы приметы убийцы, поставлены в сомнительных местах караулы, а в особенности усилен надзор на железной дороге и на всех путях, ведущих к ней».[4] И благодаря этим мерам, преступник Беньковский был пойман на вокзале железной дороги 6 августа и понес заслуженную кару.

 

Видя, что возстание утихает, М. Н. Муравьев пожелал дать возможность оставшимся в лесах повстанцам возвратиться к своим мирным занятиям; 26 августа он велел распубликовать повсюду Всемилостивейшее прощение всем тем, которые явятся добровольно к начальству и положат оружие. Начальники банд первое время удерживали нерешительных страхом, но за удвоением строгих мер энергия их пропала, и повстанцы стали сотнями являться к начальству. От этих повстанцев отбирались показания и оружие, и если на них не падало никаких подозрений в совершении особо важных преступлений, они водворялись на прежнем месте жительства, с согласия общества и по приведении к присяге, которая обставлялась возможною торжественностию. Добровольно возвратившихся из возстания было водворено в крае свыше трех тысяч человек; сверх того, до 300 человек не были приняты обществами своими на поручительство и отправлены поэтому административным порядком на водворение в Сибирския губернии. (с.36)

 

С возвращением из леса такого значительнаго числа повстанцев, вооруженных банд почти не было, за исключением Ковенской губернии, где довольно долго держался еще ксендз Мацкевич, один из самых предприимчивых предводителей. Отличаясь замечательным умением вести партизанскую войну, он ловко ускользал от преследований, быстро появляясь там, где его вовсе не ожидали и до ноября 1863 года держал в напряженном состоянии всю Жмудь. С наступлением холоднаго времени, фанатик Мацкевич бросился к Неману, чтобы переправиться в Пруссию, но был схвачен штабс-капитаном Озерским, производившим обыск леса.

 

После казни ксендза Мацкевича, совершенной в декабре 1863 года, и удачной поимки всех главарей возстания, вооруженных банд не появлялось более и в Ковенской губернии. Повсюду возстаносилось правильное течение жизни, и местное население могло с облегченным сердцем встретить наступающий Новый Год. Вот как «Виленский Вестник» выразил общее настроение в день 1 января 1864 года. Указав на бедственное состояние Северо-Западнаго края в первые четыре месяца 1863 года, газета говорит: «В таком положении были дела, когда наступил май месяц. Тогда наступила новая эпоха. С этого времени принятыми мерами, мерами постоянными, энергическими, мудрыми, умиротворение края, как бы какой-то волшебной силой, подвигалось с неимоверной быстротой. Издан был целый ряд инструкций и циркуляров; порядок, издавна потрясенный в крае, не только ныне возстановлен, но еще упрочен и на будущее время. История оценит распоряжения этого времени, современники же их уже оценили. Результаты этих распоряжений поразительны: в такое непродолжительное время все шайки до тла уничтожены, крамола попрана, коноводов возстания постигло достойное наказание. Новый 1864 год застал наш край уже умиротворенным; воспоминание о прошлом кажется теперь жителям страшным сновидением»...

 

Так успокоен был Северо-Западный край. Чтобы добиться этого, М. Н. Муравьеву, конечно, нельзя было обойтись без строгости; но меры эти употреблялись лишь против коноводов возстания и лиц, наиболее содействовавших успехам мятежа. К лицам же, случайно или невольно попавшим в банды, Михаил Николаевич, как мы и видели, относился вполне снисходительно. Нельзя также забывать и того, что если бы граф Муравьев не принял быстрых и решительных мер к подавлению возстания, а держался прежней нерешительной политики, (с.37) сколько лишних людей попали бы в банды, следовательно сколько лишних людей погибло бы.

 

Сам Михаил Николаевич однажды высказал мысль, что казнью нескольких десятков повстанцев он спас от разорения и смерти сотни тысяч народов,[5] а один современник свидетельствует, что даже и некоторые из поляков разделяли этот взгляд. Указав на то, что поляки вообще не любили Муравьева, названный современник говорит: «С моей же точки зрения он заслуживает еще при жизни памятник на счет самих поляков за то добро, которое он им сделал, энергично и быстро подавивши мятеж. Это я высказывал при случае полякам и полькам и, конечно, пока мятеж еще дышал, мои слова встречались с негодованием; но потом находились и между поляками люди, соглашавшиеся со мною».[6]

 

Граф М. Н. Муравьев не располагал долго оставаться в Вильне; он ехал туда только для усмирения возстания, поэтому, исполнив возложенное на него поручение, стал просить Государя уволить его от управления краем. На эту просьбу Государь Император отвечал Муравьеву рескриптом от 9 ноября, в котором в самых лестных для подданнаго выражениях отдавал справедливость его заслугам и просил для пользы Отечества продолжать управление, доколе силы его это позволят. «Ободренный Высочайшим рескриптом», говорит один современник, «граф Муравьев приступил с этой минуты к новой деятельности по устройству края; с этого времени меры, им принимаемыя, носят на себе отпечаток прочности и вытесняют меры временныя; с этого времени поднято и частью разрешено множество вопросов по отраслям гражданскаго управления и политическаго устройства края; с этого времени самая деятельность его получала значение не просто усмирения мятежа, а русскаго народнаго дела».[7] Таким образом, с ноября 1863 года начался новый период в управлении краем Муравьева, т. е. эпоха его внутренняго преобразования.

 

Около полугода граф Муравьев неутомимо трудился в Вильне и успел уже ввести целый ряд весьма важных мер, но затем в апреле 1864 г . он возобновил свое ходатайство (с.38) пред Государем об освобождении его от дел дальнейшаго управления Западными губерниями. Когда же Государь снова указал ему на необходимость остаться в крае и продолжать управление, Муравьев решился заявить, что он не может принять на себя дальнейшаго управления Западным краем, пока не будет утвержден правительством ряд предположенных им мер к водворению в нем русской народности. Государь вполне согласился с Муравьевым и поручил ему составить особую записку. Записка была немедленно составлена, в семидневный срок разсмотрена в комитете министров и затем утверждена Государем. Достигнув таких важных результатов, гр. Муравьев 25 мая 1864 года возвратился в Вильну и деятельно принялся приводить в исполнение все предложенныя им меры, причем особенное внимание обратил на улучшение положения крестьян, на сооружение православных храмов, на улучшение быта православнаго духовенства, на устройство школ и т. д.

 


[1]«Виленские очерки (из  воспоминаний очевидца)». Русск. Стар., т. 40, стр. 393-394.

[2]«Виленские ачерки». Русск. Стар., т. 40, стр. 585.

[3]Цыплов: «Сбор. распоряж. гр. Муравьева», стр. 66.

[4]Русск. Старина, т. 36, стр. 418 – 420.

[5]Бутковский. Истор. Вестн., т. 14, стр. 103.

[6]Ив. Арс. Митропольский: «Повстание в Гродне 1863 – 1864 г .». Русск. Арх. 1895 г . № 1, стр. 138.

[7]«Виленские очерки». Русск. Стар., т. 40, стр. 589.

 

Уважаемые посетители!
На сайте закрыта возможность регистрации пользователей и комментирования статей.
Но чтобы были видны комментарии под статьями прошлых лет оставлен модуль, отвечающий за функцию комментирования. Поскольку модуль сохранен, то Вы видите это сообщение.