С.И. Гусев-Оренбургский
(1867 - 1963)
Рассказ "Мовь" впервые был опубликован в книге "Горящая тьма", вышедшей в 1926 году в Нью-Йорке под грифом издательства "Индер-Зверь". Писательский дар автора книги Сергея Ивановича Гусева-Оренбургского (1867 - 1963) заявил о себе еще в России, задолго до революций 1917 года и вызванных ими гражданской войны и социальных потрясений, в результате которых он, подобно многим, оказался сначала в Харбине, а потом и в Америке, в Нью-Йорке, где ему суждено было прожить всю оставшуюся жизнь.
С.И. Гусев (настоящая фамилия) родился в семье оренбургского казака-торговца. После окончания Уфимской духовной семинарии работал сельским учителем. Приняв сан священника служил в Мордовии, а после, отказавшись от сана, занялся литературной и издательской деятельностью.
В начале литературной карьеры Гусев-Оренбургский уделял много внимания бытоописанию и психологии деревенской и провинциальной городской жизни, писал о казачестве и священниках. Все более занимала писателя тема социальной несправедливости и властного произвола, что идейно сближало его с литературным течением народнического направления. Предвосхищая социальные преобразования, писатель, однако, не принял ни социалистической революционной теории, ни тем более последующей революционной практики.
В коротком рассказе "Мовь", повествующем о мытарствах в киевских "самостийных" канцеляриях Украинской Директории выходца из центральной России, возможно, присутствует не только художественный вымысел, виденное и услышенное, но и личный опыт автора. С.И. Гусев-Оренбургский так высказался о своих вынужденных блужданиях в первые пореволюционные годы:
"В течение трех лет я скитался по пределам России в вихрях гражданской войны, жил на Украине, при немцах, при Скоропадском, голодал и холодал в Москве, ездил по польскому фронту, передвигался по Украине с деникинской армией, пережил ее расцвет и развал, пережил погромы, обстрелы Киева и Ростова, жил в Крыму после Врангеля и снова в Москве незадолго до перехода к новой экономической политике... За отсутствием всякой возможности применить объективно свой литературный труд в России, с горечью в сердце вынужден был уехать за ее пределы".
По-крайней мере в нескольких рассказах Гусева-Оренбургского повествуется о событиях, происходивших на территории Украины и, в меньшей мере, Белоруссии. В 1922 году в Харбине вышла его публицистическо-документальная "Багровая книга: Погромы 1919-20гг. на Украине", которую сам автор охарактеризовал как "протест против крови".
Поселившись в Нью-Йорке, автор продолжал активную литературную и издательскую работу. Не увенчался успехом его замысел возвращения в Россию. Известно также об участии писателя в церковной жизни: в 40-е и 50-е годы редактировал журнал "Единая Церковь", официальный орган Экзархата Русской Православной Церкви (Московского Патриархата) в Америке.
Похоронен на русском православном кладбище в Ново-Дивеево, недалеко от Нью-Йорка.
МОВЬ
В Киев я приехал уже при Гетмане.
Люблю я Украину, люблю украинский язык. Увлекался Заньковецкой, Саксаганьским, Карпенко-Карим, с душевным трепетом слушал напевы бандуристов о стародавней украинской славе и портрет Шевченко всегда висел у меня на стене. Но я сразу почувствовал себя жутко, когда очутился в положении человека, который украл Гоголя. Так об'яснил нелегальность моего положения один мой киевский знакомый, когда я ему жаловался, что мой русский язык никто не желает понимать.
— Так вас и надо, проклятых кацапив: вы у нас Гоголя украли.
Знакомый всетаки знакомый, а все незнакомые, особливо власть имущие, даже не об'ясняли ничего, но молчаливо давали мне понять, что я украл Гоголя. В душевном смятении бродил я по Киеву и виновато вглядывался в лица щирых украинцев прежде чем с ними заговорить. В хлопотах о проезде в Великороссию надо было мне отыскать министерство юстиции. На поиски его ушол целый день. Спрашивал в нескольких учреждениях, никто не знает. В одном министерстве подхожу к молодому человеку в защитной куртке.
— Скажите пожалуйста, где мне найти министерство юстиции?
Не замечая меня смотрит в пространство. Повторяю свой вопрос. Искоса взглядывает, пожимает плечами и качает головой. Виновато бреду дальше по обширной зале, вижу как вежливо и предупредительно разговаривают чиновники с людьми, говорящими по украински, и с поспешностью мчатся исполнять их поручения. Подхожу к другому молодому человеку.
— Не можете-ли об'яснить мне — где находится министерство юстиции?
Через мою голову строго рассматривает лепные украшения на потолке. Не замечает меня. На повторный вопрос отвечает нехотя.
— Такого нема.
Наконец от какого-то важного брюнета получаю неопределенный намек, что «это» может быть на Думской площади. Бреду на Думскую площадь, хожу и глазею на вывески, спрашиваю порохожих. Нет министерства юстиции. Вдруг убеждаюсь, что его и в самом деле «нема»: на под'езде дома большая вывеска гласит: «Народне министерство справ судовых». Оказывается, однако, что справы судовы мне безполезны, надо направляться в министерство путей сообщения. А где оно? В справах судовых пожимают плечами: здесь неизвестно. То-есть, может быть и известно, но ведь я Гоголя украл. Мне это ясно дают понять. Бреду по улицам, захожу в под'езды, справляюсь у извозчиков, у прохожих. Натыкаюсь на вывеску: «народне министерство пошт и телеграфив». Радостно захожу, обращаюсь к молодому человеку в защитной куртке.
— Будьте добры сказать — где мне найти министерство путей сообщения?
Хмуро поправляет.
— Миныстерство шляхив.
Пожимает плечами и качает головой.
Начинает рисовать женскую головку и что-то насвистывает из «Запорожца за Дунаем». Спускаюсь с под'езда, вижу человека в костюме швейцара и, в отчаянии, решаюсь скрыть, что украл Гоголя: начинаю коверкать русский язык на украинско-патагонский лад.
— Будте ласковы, добродие, дэ будэ мыныстэрство шляхив?
— Министерство шляхив... и справ железничих? Зараз, зараз.
Разительная перемена.
Добродий взвился вверх по лестнице, как в небо, и мигом спустился оттуда с катастрофической быстротой погибающего аэроплана.
— За углом четвэртый дом.
В министерстве шляхив и справ железничих со мною были предупредительны и вежливы, потому-что я через каждые два слова вставлял «добродие» и вместо где произносил «дэ». К моему удивлению здесь понимали даже слова, наспех придуманные мною в качестве украинских, но в сущности ничего не обозначавших. С их помощью добрался я довольно быстро до директора отдела, по национальности поляка, и сразу с облегчением почувствовал, что Гоголя никогда не крал, хотя и виноват каким-то образом в смерти Косцюшки. Оказалось, однако, что и министерство шляхив и справ железничих мне тоже бесполезно: директор любезно об'яснил мне, что надо запастись документами на выезд от украинского штаба, немецкой комендатуры и министерства закордонных справ, а затем направиться в Великорусское министерство.
Начались долгие хождения по мытарствам, под тяжелый стук немецких штемпелей, контролировавших «украинскую державу».
Однако, когда наконец хлопоты кончились и я готовился к от'езду, я получил из Харькова известие: «немцы дефилируют с красными знаменами и поют интернационал». Очевидно, украинские «хлеба и кабани» оказались посильнее штемпелей немецких...
Сканированные страницы сборника в формате PDF