«Так большевистские карательные отряды из латышей и китайцев насильственно отбирают хлеб, разоряют деревни и расстреливают крестьян». Антибольшевистский плакат времен Гражданской войны.
В условиях Гражданской войны с целью подавления сопротивления «врагов революции» коммунистическая власть использовала весь арсенал репрессивных мер, в т.ч. концентрационные лагеря. Тема советского концлагеря в отечественной историографии изучена недостаточно, хотя в последние годы вышел ряд публикаций, посвященных этой проблеме [2; 3; 11-13; 18].
Цель статьи состоит в выяснении роли концлагерей в системе мер по подавлению крестьянского восстания 1920-1921 гг. на Тамбовщине, а также в анализе их значения в преследовании участников повстанческого движения и содержании членов их семей в качестве заложников. Источниковой основой работы послужили как опубликованные архивные материалы, так и документы, вводимые в научный оборот впервые.
С началом Гражданской войны у коммунистической власти возникла необходимость в создании мест заключения с целью изоляции своих политических противников. В апреле 1919 г. Президиум ВЦИК принял постановление об организации лагерей принудительных работ (концлагерей), а в мае одобрил проект инструкции о лагерях принудительных работ [14; 15]. Содержанию в них подлежали лица на основании постановлений губернских отделов управления, чрезвычайных комиссий, революционных трибуналов, народных судов и других советских органов. Таким образом, изначально концлагеря не входили в систему уголовно- исправительных учреждений, представляли собой организованную форму революционного насилия по от- ношению к противникам политического режима [3, с. 115-116]. Другой особенностью было то, что они мог- ли создаваться при необходимости решением губернских властей без согласования с центром.
Заключение в исправительно-трудовые лагеря как мера борьбы с «социально-чуждыми элементами» активно использовалось губернскими властями еще до начала широкомасштабного крестьянского восстания. Так, из доклада коменданта Моршанского концлагеря следует, что на 16 октября 1920 г. в нем содержалось – 113 чел., женщин – 8 чел., из них осужденных на 1 месяц – 12, на два месяца – 5, на три месяца – 1, на шесть месяцев – 6, на один год – 8, на два с половиной года – 2, от трех до пяти лет – 5, от пяти до десяти лет – 3, заложников – 3, числящихся за комиссией красного террора, за следственным комитетом – 61, и до особого распоряжения – 15 чел. [1, с. 190]. В лагерях находились как осужденные, так и подследственные; лица, со- вершившие уголовные преступления наряду с людьми, подвергнутыми аресту в качестве административно- го наказания. Сроки содержания варьировались от одного месяца до десяти лет. Также практиковали условные сроки наказания: до окончания Гражданской войны или до ликвидации бандитизма.
Уже к концу 1920 г. стало очевидно, что возможности пенитенциарных учреждений губернии не были рассчитаны на такой наплыв выявленных «контрреволюционеров». Председатель губернской ЧК в докладе от 27 декабря 1920 г. признавал, что «в виду перегруженности арестованными в Тамбове следует просить ВЧК разрешить перебросить их часть, численностью до 3000 человек в другие губернии» [8, д. 196, л. 4].
Такое положение стало следствием использования концлагерей в качестве репрессивных мер в ходе борьбы с повстанческим движением или «эсеро-кулацким бандитизмом», как оценивал его коммунистический режим. С началом карательных действий в районах, охваченных повстанческим движением, заключение в концлагерь применялось как метод устрашения участников восстания и запугивания мирного населения. В циркулярном письме члена Реввоентрибунала Республики т. Ульриха от 22 января 1921 г. указывалось, что к участникам антоновских банд, захваченным без оружия и не отнесенным к лицам, подлежащим расстрелу, а равно полевым участникам, их пособникам и укрывателям, «применять заключение в лагерь принудительных работ на сроки от 6 месяцев до 6 лет» [7, д. 1030, л. 30].
Призыв центра к жесткости в борьбе с крестьянским движением был явно излишним, местные власти и так действовали со всей революционной решительностью. Свидетельством тому – приказ марта 1921 г., подписанный председателем губисполкома Лавровым и командующим войсками Тамбовской губернии Павловым. Им предписывалось «в случае повторных вспышек восстания все здоровое мужское население от 17 до 50 лет арестовывать и заключать в концентрационные лагеря» [1, c. 332]. Однако, несмотря на предпринимаемые властью усилия, восстание продолжало разрастаться, достигнув своего апогея к началу мая 1921 г.
С назначением на должность командующего всеми вооруженными силами Тамбовской губернии М. Н. Тухачевского борьба с повстанческим движением тамбовских крестьян вступила в решающую фазу. Наряду с военными операциями по уничтожению партизанских соединений важная роль отводилась карательным мероприятиям на оккупированной территории. Важную роль в этом М. Н. Тухачевский отводил концлагерям. В своем письме в ЦК РКП(б) от 20 мая 1921 г. он указывал, что «совместно с боевыми действиями необходимо создавать резкий перелом в настроении крестьянской среды. Для этого, прежде всего, надо ударить по хозяйственным интересам крестьянства. Для этого решено семьи бандитов сажать в концентрационные лагеря и в случае неявки бандита отправлять их вглубь РСФСР» [16, д. 1004, л. 3 ‒ 3 об.].
При боевых участках были созданы следственные «тройки» в составе начальника особого отдела, председателя ревтрибунала и заведующего политбюро, которым надлежало оперативно решать участь участников партизанских отрядов. В данной им инструкции говорилось о том, что «всех добровольно явившихся с оружием бандитов не расстреливать, а заключать в местный лагерь до ликвидации банд Антонова» [1, с. 368]. К заключению «в концлагеря вне пределов губернии сроком от года до пяти лет» надлежало приговаривать «рядовых бандитов, участников местных банд, лиц, оказывающих помощь и косвенное содействие бандам» [Там же].
Для осуществления намеченных мер вместимости существующих в губернии концлагерей явно не хватало, поэтому для приема ожидаемого наплыва заключенных было принято решение о создании полевых концентрационных лагерей. Согласно приказу № 257 губернского военкомата от 12 мая 1921 г., войсковым частям и уездным военкоматам надлежало в недельный срок открыть приемные пункты для содержания бандитов, их семейств и заложников: в г. Тамбове – вместимостью на 4000 заключенных и с. Сампуре – 1500; г. Кирсанове – 3000 и в с. Инжавино – 500; Козловском уезде – 2000; Борисоглебском – 3000 и Моршанском – на 2000 [8, д. 304, т. 2, л. 753 ‒ 753 об.].
К началу лета 1921 г. в губернии были организованы семь полевых концлагерей для временного содержания в них лиц, осужденных за бандитизм и дезертирство, а также размещения в них заложников. Осужденные за бандитизм, по мере накопления значительных партий, пересылались эшелонами в постоянные лагеря других губерний, а заложники же после двухнедельного пребывания освобождались при условии добровольной явки бандита, за которого они были взяты [9, д. 700, л. 34 об.].
В ходе проведения оккупационных мероприятий перечень лиц, подвергавшихся заключению в концлагерь, постоянно расширялся. С целью подавления крестьянского восстания губернские власти широко практиковали взятие в качестве заложников семей, члены которых находились в повстанческих отрядах. Таким образом, расширению сети концлагерей в губернии способствовал институт заложников.
В развитие «драконовских мер» печально известного приказа № 130 от 12 мая 1921 г. этим же днем Полномочной комиссией ВЦИК были обнародованы правила взятия заложников. В п. 3 говорилось, что «семья уклонившегося от явки определенного бандита подлежит аресту и заключению в концлагерь» [1, с. 362]. А в п. 5 приказа разъяснялось, что «подвергнутая аресту семья бандита содержится в концентрационном лагере в течение двух недель, в какой срок бандит, член этой семьи, обязан явиться с оружием в Штаб Красной Армии» [Там же]. По истечении двухнедельного срока в случае неявки бандита его семейство высылалось из Тамбовской губернии вглубь России на принудительные работы [Там же]. Только в Борисоглебском трудовом концентрационном лагере из 502 чел., поступивших в период с 15 марта по 15 сентября 1921 г., 301 отправлен в другие лагеря Республики [10, д. 1, л. 464].
Впечатляют масштабы репрессий, осуществленных в мятежных районах. Так, за две недели с 15 по 27 июня 1921 г., по сведениям особого отдела боевого участка № 2, через «тройку» прошло 165 чел., из которых 49 чел. было расстреляно. В качестве заложников было взято 116 семей общей численностью в 1254 чел. Только в Сампурском концлагере по состоянию на 25 июня 1921 г. содержалось 1407 бандитов и 1586 заложников [Там же, д. 30, л. 42, 43, 77]. В Кирсановском концентрационном полевом лагере № 8 1-го боевого участка находилось на 21 июня 1921 г. 1013 чел., из них заложников семей бандитов и родственников – 318 чел. Бандитов, осужденных от 1 до 5 лет, – 75 чел., еще 70 были приговорены «до ликвидации бандитизма», из них подлежало высылке 27, содержалось в лагере – 43 [1, с. 419]. При общей вместимости концлагерей Тамбовской губернии в 13500 человек в них на 20 июня 1921 г. поступило 6000 заключенных, еще 3000 чел. было оправлено в лагеря других губерний [9, д. 700, л. 35].
К середине лета 1921 г. в результате активных действий оккупационных частей Красной Армии концлагеря губернии оказались переполнены. Так, по данным на 5 июля 1921 г., в Кирсанове содержалось 2409 заключенных [17, д. 32, л. 17], в Борисоглебском концлагере находилось 1860 чел. [Там же, л. 19], на 5-м боевом участке в Инжавино числилось 771 чел. [Там же, л. 20]. В Козловском концлагере, построенном в расчете на содержание 2000 чел., по стоянию на 31 июля 1921 г. находилось 2530 заключенных [Там же, л. 58]. Военком Богоявленский в телеграмме от 31 июля 1921 г. сообщал, что в «Сампурском концлагере, построенном на 1500 чел. и могущем вместить 2000 чел., содержится в настоящее время 4194 чел.» [Там же, л. 56]. В Тамбове на 1 августа 1921 г. содержалось заключенных в постоянном концлагере 1249 чел., при том, что он был рассчитан на 450 чел. [Там же, л. 84]. Всего, по сведениям на 1 августа 1921 г., в 10 концлагерях губернии, рассчитанных на содержание 12680 чел., находилось 14612 чел. [Там же, л. 68]. В Москву, в Центральный карательный отдел, из Тамбова 11 июля 1921 г. была направлена телеграмма следующего содержания: «Переполнение мест лишения свободы в Тамбовской губернии дошло до последних пределов. Отсутствие продовольствия, а также развивающаяся эпидемия холеры, создают катастрофическое положение» [5, д. 55, л. 86]. По данным медицинского отчета от 17 октября 1921 г. Сампурского концлагеря № 10, из 141 умершего 65 человек скончалось от холеры [9, д. 705, л. 20].
Об условиях содержания заключенных в концлагере можно судить на основе акта обследования Борисоглебского концлагеря, осуществленного 19 ноября 1921 г. Приведем выдержки из его содержания. «В бараках холодно и темно, везде грязь. Бараки не отапливаются, заключенные жалуются на страшный холод… Постельных принадлежностей и мыла в лагере нет, все спят не раздеваясь на голых нарах. Заключенные не стрижены, многие из них ходят в рваном белье, без обуви. У всех масса полотняных и головных вшей. В бане заключенные были один раз с августа 1921 г. Кипяток заключенные получают не каждый день. Бросается в глаза истощение многих заключенных. Все указывают на очень малое количество получаемой пищи… Арестованные получают хлеба и картофеля по ¼ фунта того и другого не более двух-трех раз в неделю… В женском отделении 162 человека, нар нет, спят на полу. Среди заключенных имеются подростки и грудные дети. В бане не были ни разу, вшей много. Уборной нет, для этой цели пользуются сараем» [8, д. 197, л. 593, 596].
Схожей ситуация с положением заключенных была и в других концлагерях губернии. Так, в акте от 1 октября 1921 г. обследования Лебедянского концентрационного лагеря, находящегося в г. Козлов, читаем, что «арестованные женщины содержатся в бараке совместно с мужчинами; гигиеническое состояние ввиду переполнения барака находится в самых худших условиях» [4, д. 51, л. 98].
Отсутствие в таких временных лагерях необходимых санитарно-гигиенических условий, а следовательно, и карантинных мероприятий, перед отправкой партий заключенных становилось причиной распространения заразных заболеваний, прежде всего сыпного тифа. Из Главного управления принудительных работ сообщением от 20 ноября 1921 г. уполномоченному ВЦИК по борьбе с бандитизмом доносили, что «из заключенных, прибывших в Новгород, больных тифом 146 чел., в Екатеринбург из губернии прибыло 374 тифозных боль- ных. Аналогичные сообщения приходили из Петрограда, Твери, Иваново-Вознесенска» [8, д. 197, л. 597].
Не только наличие тифозных больных в партиях заключенных, но и сами операции по их отправке в лагеря постоянного пребывания становились очередным испытанием на выживание. Начальник особого отделения 15-й Сибкавдивизии т. Кокарев 10 октября 1921 г. со ст. Борисоглебск телеграфировал начальнику особого отдела Тамбовского ЧК т. Чибисову: «Состоит к отправке давно 1300 человек. За отсутствием вагонов высылка задерживается, наряды и вагоны требовали по несколько раз. Ввиду холодного времени, отсутствия продовольствия и правильного отопления люди умирают по 10-12 человек в день» [Там же, л. 598].
Карательные меры, осуществляемые оккупационными частями в мятежных районах, применялись ко всему населению вне зависимости от пола и возраста. В качестве заложников брали не только взрослых членов семьи, но и детей. По состоянию на 7 июня 1921 г., в детские приемники было принято детей из бандитских семей 853 человека, из них детей дошкольного возраста – 313 чел. [10, д. 1, л. 157]. По сообщению зав. губернским управлением принудительных работ В. Г. Белугина от 22 июня 1921 г., «в лагеря поступает большое количество детей, начиная с самого раннего возраста, даже грудные» [9, д. 700, л. 34]. Так, в партии заложников, прибывшей в Сампурский концлагерь 12 июля 1921 г., из 147 чел. было детей в возрасте до 16 лет – 60, среди них – трех- и шестимесячные младенцы [Там же, д. 699, л. 69]. В 10 концлагерях Тамбовской губернии, по данным на 1 августа 1921 г., содержалось 1155 детей, из них до 3 лет – 397, до 5 дет – 758 [17, д. 32, л. 68].
Об остроте ситуации свидетельствует решение заседания комиссии по делам о содержании детей заложников в концентрационных лагерях, состоявшееся 27 июня 1921 г. В ходе ее работы было признано, что результатом «большого наплыва в концентрационные полевые лагеря малолетних, начиная с грудных детей, и неприспособленности этих лагерей к длительному содержанию детей, стали заболевания желудочного и простудного характера». Было принято решение «детей заложников до 15-летнего возраста включительно содержать отдельно от взрослых, отнюдь не в палатках, а в особых помещениях жилых домов или бараках. В крайних случаях дети могут содержаться в прилегающих к лагерю строениям, обязательно охраняемых стражей» [10, д. 1, л. 464]. И дальше шло примечание, которое просто умиляет своей «гуманностью». «При детях-заложниках до 3-летнего возраста имеют право находиться их матери-заложницы» [Там же].
Вместимости исправительных лагерей явно не хватало, и они были переполнены. С целью разгрузки лагерей от «нетрудоспособных элементов» на места Полномочной комиссией ВЦИК 30 июля 1921 г. было направлено распоряжение. В нем предписывалось «впредь с особой осторожностью относиться к аресту в качестве заложников нетрудоспособных, особенно беременных женщин и матерей с малолетними детьми» [6, д. 475, л. 42].
Вопреки требованиям об отправке детей из семей заложников в детские приемники они продолжали со- держаться в концлагерях вместе с взрослыми. Из доклада коменданта Моршанского концентрационного трудового лагеря № 5 от 27 сентября 1921 г. следует, что «в отделении концлагеря содержатся бандиты, заложники, всего 141 человек, из них 89 мужчин, 15 женщин и 37 детей. Детей до года – 8, от года до пяти – 10, остальных возрастов – 19 человек» [9, д. 702, л. 403]. Далее автор доклада признавал, что «в камерах душно, дети бледны и истощены. Прогулок нет… Положение заключенных ужасно, тяжелое, кормящих матерей и детей особенно» [Там же]. Таким образом, репрессиям коммунистическая власть подвергала не только участников восстания, но членов их семей, в том числе и детей.
Концлагеря были использованы коммунистической властью как средство борьбы с крестьянским восстанием. Они были созданы для временной изоляции участников «банд», задержанных или добровольно сдавшихся в руки властей. В качестве заложников в концентрационных лагерях находились семьи партизан с целью побудить комбатантов сложить оружие. Условия содержания в исправительных лагерях ставили заключенных в них на грань физического выживания.
Исаев Александр Александрович,
к.и.н., доцент Дальневосточный федеральный университет, г. Владивосток
"Грамота", 2018. № 8(94) C. 18-22
Список источников
1. «Антоновщина». Крестьянское восстание в Тамбовской области в 1920-1921 гг.: документы, материалы, воспоминания / Государственный архив Тамбовской области и др. Тамбов: Управление культуры и архивного дела Тамбовской области, 2007. 800 с.
2. Белова И. Б. Концентрационные лагеря принудительных работ в советской России: 1919-1923 гг. // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики.2013. № 12 (38). Ч. 1. C. 32-37.
3. Бразевич С. С. Концентрационные лагеря как организованная форма политического насилия в послереволюционной России: историко-социологический анализ // Журнал социологии и социальной антропологии. 2017. Т. XX. № 4.С. 108-134.
4. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 1005. Оп. 1.
5. ГАРФ. Ф. 1005. Оп. 3.
6. Государственный архив социально-политической истории Тамбовской области (ГАСПИТО). Ф. П-837. Оп. 1.
7. ГАСПИТО. Ф. 840. Оп. 1.
8. Государственный архив Тамбовской области (ГАТО). Ф. Р-1. Оп. 1.
9. ГАТО. Ф. Р-394. Оп. 1.
10. ГАТО. Ф. Р-4049. Оп. 1.
11. Григоров А. А., Григоров А. И. Заключенные Рязанского губернского концлагеря РСФСР 1919-1923 гг. [Электронный ресурс]. URL: http://genrogge.ru/riazanskiy_konclager_1919-1923/riazanskiy_konclager_1919-1923_predislovie.htm (датаобращения: 15.05.2018).
12. Камардин И. Н. Лагеря принудительных работ в Поволжье в годы военного коммунизма // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2013.№ 7 (33). Ч. 1. C. 95-98.
13. Литвинов Н. Д., Потоцкий Н. К. Особенности создания и деятельности концентрационных лагерей в первые годыСоветской власти // Государство и право. 2016. № 2. С. 87-93.
14. О лагерях принудительных работ: Инструкция Президиума ВЦИК от 12 мая 1919 г. // Декреты Советской власти.1971. Т. 5. С. 174-180.
15. Об организации лагерей принудительных работ: Постановление Президиума ВЦИК от 11 апреля 1919 г. // Декреты Советской власти. 1971. Т. 5. С. 69-70.
16. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 17. Оп. 13.
17. Российский государственный военный архив (РГВА). Ф. 235. Оп. 2.
18. Рылов В. Ю. Принудительный труд и концентрационные лагеря в Воронеже. 1919-1922 гг. [Электронный ресурс].URL: http://newzz.in.ua/main/1148864058-prinuditelnyj-trud-i-koncentracionnye-lagerya-v-voronezhe-1919-1922-gg.html (дата обращения: 14.05.2018).