Пролетарии всех стран соединяйтесь!!! А. П. Апсит. Плакат. 1919.

Трагедия 1917 года стала результатом взаимодействия целого комплекса факторов. Один из наиболее сильных ударов пришелся в самое сердце русской цивилизации -в православие.

На протяжении тысячи лет православная церковь была духовной и культурной основой русского общества, источником его духовной мощи. Именно она спасала нашу страну в годы самых страшных потрясений и смут. В отчете за 1902 г. Святейший синод Русской православной церкви констатировал: «Православный русский народ, по природе глубоко верующий, рассматривает все явления жизни не только семейной и общественной, но и государственной не иначе как в свете веры» [Андреева 2003: 90].

От века православие распространялось на Руси в атмосфере веротерпимости, что исключало противоречия между различными этническими группами на конфессиональной почве. Государство, возникшее изначально как многонациональное, не могло насильственно вводить официальное вероисповедание, ломая уже сложившиеся традиции. Вектором становления такого государства была идея добровольного выбора славянских, финно-угорских и тюркских народов. Православными на то время, не говоря уж о великороссах, малороссах и белорусах, были мордва, удмурты, марийцы, карелы. В православие переходили и оленеводы Крайнего Севера, до которых не смогли добраться теплолюбивые мусульманские имамы, и многие немцы, датчане, евреи, имевшие на то не одни лишь карьерные соображения. Первая перепись населения, проведенная в Российской империи в 1897 г., не предполагала пресловутой «пятой графы» в знакомом нам смысле. Подданные самодержца российского обозначали свою этническую принадлежность через конфессиональную. Численность православных, по данным переписи, составляла 87,3 млн человек, или 69,5% населения империи [Русское православие 1989: 380]. Знаменитая уваровская триада - «православие, самодержавие, народность» - описывала нерушимую взаимосвязь русской государственности и православного христианства.

Однако уже в 1916 г. Синод в определении № 676 признал, что началось массовое отпадение от веры [Андреева 2003: 90]. А через два года Сергей Булгаков устами одного из своих персонажей констатировал «историческое банкротство» православия: «Как ни мало было оснований верить грезам о народе-богоносце, все же можно было ожидать, что Церковь за тысячелетнее свое существование сумеет себя связать с народной душой и стать для него нужной и дорогой. А ведь оказалось, что Церковь была устранена без борьбы, словно она не дорога и не нужна была народу. ... Русский народ вдруг оказался нехристианским» [Булгаков 1993: 609].

Как же случилось, что священная вера русского народа, на которой веками зиждилось здание российской государственности, оказалась столь шаткой? Этот вопрос стоит перед исследователями уже целое столетие, и ответы на него даются самые разнообразные. Чаще всего, впрочем, вина за падение веры возлагается на саму церковь, закостеневшую в догматизме, неспособную к обновлению и превратившуюся в «прислужницу власти». Отсюда, якобы, исходят поиски новой веры, новых идеалов, новых ответов на предельные вопросы вне лона православия.

Представляется, однако, что подобные интерпретации сильно упрощают реальное положение вещей. Внутренние проблемы церкви, безусловно, имели место, и на это указывали как сами священнослужители, так и государственные чиновники. Однако нельзя сбрасывать со счетов массированное внешнее воздействие, исходящее как от «иноверных и инославных» исповеданий, так и от диссидентствующей интеллигенции и агентов иностранного влияния. Решая задачу ниспровержения самодержавной власти, они целились в то, что веками скрепляло русский народ - в Русскую православную церковь, в веру, выступающую связующим материалом общества.

Нельзя сказать, что центральная власть не уделяла должного внимания вопросу межконфессиональных отношений. Так, важнейшую роль в религиозной и политической жизни страны должен был сыграть подписанный 17 апреля 1905 г. императором Николаем II Указ об укреплении начал веротерпимости, согласно которому старообрядцы уравнивались в правах с православными, разрешалось «отпадение» от православия в другие исповедания, что прежде считалось преступлением. Свободу веры провозглашала 7-я глава Основных государственных законов Российской империи от 23 апреля 1906 г. (фактически, первой российской конституции), где всем «не принадлежащим к господствующей Церкви подданным Российского государства» дозволялось пользоваться «повсеместно свободным отправлением их веры и богослужения по обрядам оной» - в том числе, и «евреям, магометанам и язычникам» [Свод Основных государственных законов 1912: 5-6]. Однако, вместо того, чтобы убрать основания для претензий к РПЦ и смягчить национальные проблемы, эти законы лишь привели к проникновению в Россию иностранных миссионеров и распространению идей прозелитизма. Православная церковь начала стремительно терять своих прихожан. В западных губерниях только за 1905-1907 гг. из православия в католичество перешло свыше 170 тысяч бывших униатов. Около 10 тысяч человек перешло в протестантство, 36 тысяч крещенных татар и башкир вернулись в ислам. Участились переходы в старообрядчество и сектантство [Русское православие 1989: 380].

Одновременно повышался накал антиправославной пропаганды в обществе. В первую очередь, со стороны тех же раскольников, которых в соответствии с Указом предписывалось называть отныне политкорректным словом «старообрядцы».

Уже в августе 1905 г. в Нижнем Новгороде на закрытом съезде старообрядцев прозвучал призыв не верить царю, который в любой момент может отнять свободы, дарованные религиозным меньшинствам, и продолжить борьбу с «сатанинской властью». По инициативе миллионера Владимира Рябушинского была создана система «разъездных пропагандистов», которые агитировали за смену власти и слом старого мира, на развалинах которого будет создан новый, освященный Святым Духом.

Старообрядческая купеческая элита, распрощавшаяся с мечтами о «хорошем царе», усилила помощь социал-демократам, эсерам и прочим радикальным элементам, не гнушавшимся откровенно террористическими методами «воздействия на власть». Следует учесть, что староверы составляли наиболее предприимчивый и организованный слой населения страны, сосредоточивший в своих руках более 60% всех частных капиталов империи - притом, что их численность составляла не более 16% от ее общего населения¹.

1. Переписью 1897 г. общее число «старообрядцев и уклоняющихся от православия» определено в 2 204 596 человек. Уже тогда эта цифра считалась сильно преуменьшенной; независимые исследователи оценивали количество старообрядцев примерно в 20 млн [Бонч-Бруевич 1973:199], что составляло 15,9% от населения страны.

Несмотря на то, что старообрядчество не являлось целостным религиозным образованием, разделяясь внутри себя на «половцев» и «беспоповцев», а внутри этих групп -на десятки более мелких и часто враждующих между собой движений, всех сторонников старой веры объединяла буквально онтологическая ненависть к РПЦ и страстное желание уничтожить династию Романовых, воплощающую «власть Антихриста». При этом центральная власть относилась к деятельности староверов вполне благодушно, не видя в ней большой опасности.

Роль православного старообрядчества в российской революции в отечественной историографии раскрыта довольно подробно. Из последних книг, посвященной этой теме, стоит выделить работы Александра Пыжикова [Пыжиков 2013; 2014; 2015] и Романа Газенко и Алексея Мартынова [Газенко, Мартынов 2017]. Не менее основательно изучен вопрос влияния на революционные процессы в России различных сект.

Борьбу с сектантством РПЦ считала одной из важнейших задач, что доказывает огромный корпус литературы конца XIX - начала XX в., посвященного критике деятельности хлыстов, духоборцев, молокан, малеванцев, баптистов, штундистов, иеговистов, толстовцев и др. Хотя наиболее активный этап деятельности большинства христианских сект пришелся на начало-середину XIX в., в революционных событиях сектанты приняли самое активное участие. На наиболее непримиримых из них большевики делали особую ставку. В специальном докладе на II съезде РСДРП (1903), написанном по предложению В. И. Ленина и Г.В. Плеханова, Владимир Бонч-Бруевич причислил сектантов к наиболее передовым демократическим движениям в России: «Сектантство всегда, или, точнее сказать, по большей части, в корне боролось с господствующей церковью как выразительницей и покровительницей взглядов господствующих классов. В прошлые века в рядах сектантов мы все время находим, с одной стороны, несомненно наиболее интеллигентных представителей своего времени, ведущих пропаганду древнего коммунизма, с другой - последователями и приверженцами этих пропагандистов всегда являлся наиболее передовой слой нарождавшейся народной, сознающей себя демократии» [Бонч-Бруевич 1973: 183]. В связи с этим, Бонч-Бруевич предложил использовать сектантов, прежде всего, штундистов и хлыстов, в качестве «передаточных пунктов» распространения революционной литературы и пропаганды в широких слоях крестьянского населения [Бонч-Бруевич 1973: 209]. Уже в январе 1904 г. в Женеве под редакцией Бонч-Бруевича стал выходить социал-демократический листок для сектантов «Рассвет», по сектантским же каналам в Россию из-за рубежа стала доставляться и ленинская газета «Искра».

Восприимчивыми к большевистской пропаганде оказались отнюдь не все сектанты. Так, толстовцы, проповедовавшие непротивление злу насилием и классовый мир, отвергали революционную борьбу как нарушающую «закон любви». Ленин и Бонч-Бруевич прямо называли толстовство реакционной и контрреволюционной сектой. Стоит отметить, что численность толстовцев росла буквально в геометрической прогрессии. Если в начале 1890-х гг. их было едва ли больше сотни, то перед Первой мировой войной «армия» толстовцев насчитывала около 5 тысяч человек. При этом толстовцы претендовали на духовное лидерство среди всех российских сект, которые они чаяли объединить в единое социально-религиозное движение. Наряду с баптизмом, штундизмом и другими «рационалистическими» сектантскими учениями толстовство считалось чиновниками Синода главной опасностью, которая грозит православной церкви [Русское православие 1989: 443].

Весьма популярной являлась в XX в. тема деструктивной роли в истории иудейских институций, стремившихся воплотить в реальность чуждую христианству хилиастическую идею рая на земле, куда попадут все правоверные евреи. Эта идея, по мнению ряда русских мыслителей Серебряного века, роднит иудаизм с социализмом, представляющим собой переложение хилиазма на язык политэкономии (С. Булгаков), распространением мессианской идеи с еврейского народа на пролетариат (Н. Бердяев), и потому неудивительна столь высокая доля евреев в верхушке революционных партий (в 1903 г. Сергей Витте в беседе с Теодором Герцлем утверждал, что среди революционеров около половины -евреи, хотя их всего 6 млн в 136-миллионном населении России [Будницкий 2005: 53]).

На рубеже XIX-XX вв. евреи, в самом деле, с энтузиазмом включились в политическую борьбу. В 1897 г. был основан Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России (Бунд) - первая социал-демократическая партия в России, которая станет кузницей кадров для многих экстремистских революционных партий. Затем появилось сразу несколько партий, как сионистской, так и социалистической направленности - Цеирей Цион, Поалей Цион, Социалистическая еврейская рабочая партия (СЕРП), Фолкспартей и др. Все они преследовали, прежде всего, национальные либо же классовые цели и имели сугубо светский и даже антиклерикальный характер. Религиозный фактор в политической борьбе ими практически не использовался. Тем более «не в моде» был иудаизм и у большевиков, эсеров и анархистов, значительное количество которых также составляли евреи. Ортодоксальные же иудеи в большинстве своем осуждали антиправительственные настроения среди евреев и занимали в целом лояльную позицию по отношению к власти.

Подробно и обстоятельно тема участия в революционном движении евреев вообще и иудеев в частности раскрыта в трудах Олега Будницкого [Будницкий 2005], Вадима Кожинова [Кожинов 2005] и др.

Скорее национальный, нежели религиозный, характер имел исламский фактор борьбы с «царским деспотизмом». «Пороховой бочкой» революции выступил Кавказ. В нефтеносном, богатеющем день ото дня Баку печаталась революционная газета Ленина «Искра», матрицы которой доставлялись контрабандой из Европы через Персию. Здесь же в 1903 г. началась забастовка рабочих, которая вылилась в первую в империи всеобщую забастовку. Здесь в годы первой русской революции произошла вспышка этнических конфликтов; жертвами кровавых столкновений между армянами и азербайджанцами стали тысячи человек.

По каким направлениям планировалось вести работу с мусульманскими окраинами для уничтожения великой державы демонстрирует документ, составленный в марте 1915 г. для немецкого правительства российским теоретиком марксизма Александром Парвусом. Известный под названием «Меморандум д-ра Гельфанда», этот документ содержал подробный план организации революции в России. В числе прочих мероприятий Парвус предлагал сыграть на сепаратистских настроениях, усугубившихся в стране на фоне войны, перевести вектор противостояния азербайджанцев с армянами на общего врага - царизм, для чего воспользоваться помощью Турции. Впрочем, на особо активное участие мусульман в революции Парвус не надеялся: волжские и камские татары, по его мнению, для этого слишком мирные и покорные, а кавказцы - недостаточно цивилизованы [Парвус 2004: 363-364].

Если иудейский, исламский, а также буддийский факторы не сыграли существенной роли в ниспровержении православия, то католический прозелитизм добился на этом поприще куда больших успехов. И дело не только в массовом принятии римской веры после Указа от 17 апреля 1905 г. жителями западных областей Российской империи, которые и так считались отрезанным ломтем. Папский престол на протяжении столетий не ослаблял своего усердия в расширении своего влияния на Восток, избирая для этого все более изощренные методы.

Одним из них было разрешение тайного перехода православных священников в лоно римско-католической церкви в прежнем сане. Новообращенные «криптокатолики» получали возможность постепенно и осторожно, не произнося filioque на литургии и не поминая папу, насаждать среди прихожан симпатию к католицизму. Родилась эта идея, что характерно, в России: ее родоначальниками стали Владимир Соловьев и священник Николай Толстой, в чьей домовой церкви философ принял в 1896 г. католичество. В том же году к католичеству пристал о. Алексей Зерчанинов. Именно он в 1907 г. выступил перед папой Пием X с проектом «тайного католицизма». Проект был высочайше одобрен, и уже через год папа назначил Зерчанинова главой миссии для русских католиков византийского обряда.

Усилия поборников «криптокатоличества» не пропали втуне. В самый короткий срок к Западной церкви примкнул целый ряд православных священников, в том числе даже старообрядец Евстафий Сусалев (немыслимый прежде случай!), а также многие представители властной элиты. Большие надежды в деле окатоличивания русских и лишения их национальной идентичности Рим возлагал на партию Ленина: «Большевизм создает возможность обращения в католичество неподвижной России», - писала венская католическая газета Schoenere Zukunft [Иванов 1993: 74].

Уход в католичество интеллигенции конца XIX- начала XX в. был для нее своего рода фрондой, красноречивым высказыванием в адрес официального православия. Подобный характер имело и массовое обращение к новым религиям, таким как теософия, антропософия и т.д. «Посконное» православие в стилистическом отношении проигрывало «передовым» эзотерическим учениям Блаватской и Штейнера с их пафосом теургического творения нового мира. Штейнерианец Андрей Белый призывал революцию, представляя ее себе как буйство стихий, сметающие отжившие формы и создающие новые: «Революционные силы суть струи артезианских источников; сначала источник бьет грязью; и - косность земная взлетает сначала в струе; но струя очищается; революционное очищение - организация хаоса в гибкость движения новорождаемых форм.... Громовые гласы в немом и бесформенном паре есть чудо рождения жизни из недр революции» [Белый 1917:13-14].

Ему вторили практически все модные авторы того времени. Эстетские поэтические салоны превратились в мастерские революции. Властители дум вдалбливали в умы общественности мысль о неизбежности падения «кровавого режима».

Одной из важнейших фигур для Серебряного века стал Ницше, воспевавший языческую древность, полную ярости, отваги и воли к мощи. «Обаяние Дионисово сделало его властителем наших дум и ковачем грядущего», - восклицал Вячеслав Иванов [Иванов 1994: 27]. Ницшеанские гипербореи, «жаждущие молний и подвигов» [Ницше 2009: 110], покорили сердца русских поэтов, породив феномен «скифства» - своего рода поэтического неоязычества.

Идеологом скифства был литературовед Разумник Васильевич Иванов-Разумник. В 1916 г. вместе с Андреем Белым и Сергеем Мстиславским он начал работу над сборниками «Скифы», в которых были опубликованы произведения ведущих литераторов того времени - Есенина, Белого, Брюсова, Пришвина, Ремизова, Клюева, Замятина, Шестова. К «скифской группе» примыкали также Ольга Форш, Кузьма Петров-Водкин и автор бессмертного «Да, скифы - мы!..» Александр Блок. Всех их объединял взгляд на революцию как на мессианское народное движение в противовес буржуазной (читай: косной, поповской) обывательщине. В своей статье «Две России» Иванов-Разумник напишет о языческом мессианстве России - молодом, полном сил, безудержном в своем варварстве народе с особым предназначением в мире: «Да, на Руси крутит огненный вихрь. В вихре сор, в вихре пыль, в вихре смрад. Вихрь несет весенние семена. Вихрь на Запад летит. Старый Запад закрутит, завьет наш скифский вихрь. Перевернется весь мир. И у кого есть крылья - тот перелетит в Мир Новый. Бескрылые же утки старого мира сметены будут вихрем и разбиты о камень мировой революции» [Иванов-Разумник 1918: 231].

На в своем роде религиозный, но в то же время антихристианский характер скифства указывал Николай Бердяев: «У русских есть соблазн почувствовать себя скифами и противоположить себя эллинам. Скифская идеология народилась у нас во время революции. Она явилась формой одержимости революционной стихией у людей, способных к поэтизированию и мистифицированию этой стихии. Скифская идеология - одна из масок Диониса. В борьбе своей против серединности и умеренности всякой культуры она устремляется не вверх, к верхней бездне, а вниз, к нижней бездне. Современные скифы поют гимны не сверхкультурному, а докультурному состоянию. Менее всего устремлены они к новому небу и новой земле, к преображению мира. Они - язычники, в них клокочет кровь людей, не приобщенных к тайне искупления. В России скифская идеология есть своего рода языческий национализм, переходящий в нехристианский и антихристианский мессианизм. Скифы должны искупить грехи свои подчинением культуре и ее суровой школе» [Бердяев 2012: 284].

Упоенность язычеством была присуща многим культурным героям той бурной эпохи. Языческие мотивы использовали в своем творчестве художники объединения «Мир искусства» и Николай Рерих. Своего рода пластическим манифестом неоязычества стал балет Игоря Стравинского «Весна священная».

Идеи возрождения славянского язычества в России разделял и военачальник Михаил Тухачевский. Еще в немецком плену он признавался своему приятелю, французскому лейтенанту Пьеру Ферваку: «Я не христианин, больше того, я даже ненавижу нашего Владимира святого, который крестил Русь, отдав ее во власть западной цивилизации. Мы должны были сохранить наше грубое язычество, наше варварство» [Минаков 2005: 128]. И это были не пустые слова. Фервак вспоминает далее: «Однажды я застал Михаила Тухачевского, очень увлеченным конструированием из цветного картона страшного идола. Горящие глаза, вылезающие из орбит, причудливый и ужасный нос. Рот зиял черным отверстием. Подобие митры держалось наклеенным на голову с огромными ушами. Руки сжимали шар или бомбу, что именно, точно не знаю. Распухшие ноги исчезали в красном постаменте... Тухачевский пояснил: "Это Перун. Могущественная личность. Это бог войны и смерти”. И Михаил встал перед ним на колени с комической серьезностью. Я захохотал. "Не надо смеяться, - сказал он, поднявшись с колен. - Я же вам сказал, что славянам нужна новая религия. Им дают марксизм, но в этой теологии слишком много модернизма и цивилизации. Можно скрасить эту сторону марксизма, возвратившись одновременно к нашим славянским богам, которых христианство лишило их свойств и их силы, но которые они вновь приобретут. Есть Даждь-бог - бог Солнца, Стрибог - бог ветра, Велес - бог искусств и поэзии, наконец, Перун - бог грома и молнии. После раздумий я остановился на Перуне, поскольку марксизм, победив в России, развяжет беспощадные войны между людьми. Перуну я буду каждый день оказывать почести”» [Минаков 2005:128-129].

Уже став командармом и членом Реввоенсовета, Тухачевский составил докладную записку в Совнарком о необходимости уничтожения христианства и восстановления древнего язычества в качестве государственной религии РСФСР. Трудно сказать, было ли это шуткой (Тухаческий славился подобными выходками), но в Малом Совнаркоме его проект был поставлен на повестку дня и обсуждался со всей серьезностью, после чего будущий маршал получил категорический отказ.

Наивно-аллегорический неопаганизм начала XX в. возникает, а точнее, создается, внутри христианской традиции с тем, чтобы уничтожить ее и заменить собой. Истинное же, «природное» язычество продолжает сосуществовать с христианством в тех или иных формах, сохраняясь в заговорах, приметах, суевериях, праздниках, обрядах, разного рода микропрактиках. Так и не сумев до конца искоренить языческие пережитки, христианство было вынуждено само к ним приспосабливаться, что со временем вызвало к жизни весьма специфический «народный» вариант православия, законсервировавший в себе комплекс древних верований и обычаев. Несмотря на вековые усилия по очищению «истинной христианской веры» от элементов язычества, прилагаемые священниками и богословами, «даже в XIX в. исследователи и наблюдатели народного быта не без основания отмечали, что "язычество, как ржавчина, насквозь проело” православие, что народу больше свойственно выполнение внешнеобрядовой стороны христианства, без глубокого осмысления его "священного писания”, библейской истории, мифологии, догматики, богословских "тонкостей”» [Носова 1975: 5].

В этом состоит одна из ключевых причин ослабления позиций православия накануне русской революции: в народе была серьезно укоренена языческая Русь, и подспудно русский человек относился к христианской церкви как институту, привнесенному извне и так до конца не ставшему его плотью и кровью. Давно забытые славянские боги продолжали управлять его судьбой. По образному выражению Карла Юнга, «мифология, подобно отсеченной голове Орфея, продолжает петь даже после смерти, и пение ее доносится издалека» [Юнг 1996:15].

Через двадцать лет после революционных событий философ Николай Бердяев подведет итог своим размышлениям об амбивалентности русской души и двоеверии как истоке российской революции: «Душа русского народа была формирована православной церковью, она получила чисто религиозную формацию. И эта религиозная формация сохранилась и до нашего времени, до русских нигилистов и коммунистов. Но в душе русского народа остался сильный природный элемент, связанный с необъятностью русской земли, с безграничностью русской равнины. У русских "природа”, стихийная сила, сильнее чем у западных людей, особенно людей самой оформленной латинской культуры. Элемент природно-языческий вошел и в русское христианство. В типе русского человека всегда сталкиваются два элемента - первобытное, природное язычество, стихийность бесконечной русской земли и православный, из Византии полученный, аскетизм, устремленность к потустороннему миру. Для русского народа одинаково характерен и природный дионисизм, и христианский аскетизм» [Бердяев 1990: 8].

Понятие двоеверия как двухкомпонентности русского народного православия появляется на Руси в церковных поучениях против язычников. В «Слове некоего христолюбца и ревнителя по правой вере» (XI в.) сообщается о пророке Илие Фесвитянине, который «не может терпеть христиан, двоеверно живущих, которые веруют в Перуна, и в Хорса, и в Сима, и в Регла, и в Мокошь, и в вил, которых числом тридцать сестриц, как говорят окаянные язычники и мнят их богинями, а потому приносят им жертвы и караваи им жертвуют, кур режут, и огню молятся, называя его Сварожичем. И чеснок, который богом считают, если будет у кого пир, кладут в ведра и в чаши, и пьют, радуясь идолам своим» [Слово некоего христолюбца 2010: 239].

По мнению Бердяева, особенно ярко русское двоеверие проявилось в связи с непринятием частью прихожан никонианской реформы богослужения: «Народное православие разрывает с церковной иерархией и с государственной властью. Истинное православное царство уходит под землю. С этим связана легенда о Граде Китеже, скрытом под озером. Народ ищет Град Китеж. ... Раскол делается характерным для русской жизни явлением. Так и русская революционная интеллигенция XIX века будет раскольничьей, будет думать, что властью владеет злая сила. И в русском народе и в русской интеллигенции будет искание царства, основанного на правде. В видимом Царстве царит неправда» [Бердяев 1990: 8].

Упоминание Бердяевым невидимого града Китежа не случайно. Эту легенду обычно связывают со временами нашествия хана Батыя, однако есть все основания полагать, что она имеет гораздо более древнюю историю и относится к временам принятия христианства на Руси. Г рад земной, Вавилон, противопоставлялся в русском сознании не Небесному Иерусалиму, а ушедшему под воду Китежу.

Итак, мы установили, что древнее язычество, продолжавшее и в XX в. питать дух русского народа, выступило важным фактором коренной трансформации российского общества в ходе революционных событий. Вырвавшись из плена векового забвения, древнеславянские боги сокрушили своими перунами авторитет православной церкви. Революцию сделали возможной сама многонациональность и поликонфессиональность империи, внутренние противоречия в самом православии и двоеверие, веками существовавшее в русском народе. Выступив широким фронтом, сплоченная рать антиправославных сил сокрушила господствующую церковь, а вместе с ней и великую империю.

Матвейчев Олег Анатольевич,
кандидат философских наук.
Национальный Исследовательский Университет – Высшей Школы Экономики.

Опубликовано : Тетради по консерватизму № 2 2017. Стр.35-44.

Литература

1. Андреев 2004 - Андреев А.И. Время Шамбалы. Оккультизм, наука и политика в Советской России. СПб.: Изд. дом «Нева», 2004. 384 с.

 2. Андреева 2003 - Андреева Л.А. Процесс дехристианизации в России и возникновение квазирелигиозности в XX веке И Общественные науки и современность. 2003. № 1. С.90-100.

 3.  Белый 1917 - Белый А. Революция и культура. М.: Изд. Г.А. Лемана и С.И. Сахарова, 1917. 30 с.

 4.  Бердяев 1990 - Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М.: Наука, 1990. 224 с.

 5.  Бердяев 2012 - Бердяев Н. А. Философия неравенства // Бердяев Н.А. Философия неравенства. М.: Институт русской цивилизации, 2012. С. 19-303.

 6.  Бонч-Бруевич 1973 - Бонч-Бруевич В. Д. Раскол и сектантство в России И Бонч-Бруевич В.Д. Избранные атеистические произведения. М.: Мысль, 1973. С. 173-213.

 7.  Будницкий 2005 - Будницкий О. В. Российские евреи между красными и белыми (1917-1920). М.: РОССПЭН, 2005. 552 с.

 8.  Булгаков 1993 - Булгаков С. Н. На пиру богов. Pro и contra. Современные диалоги // Булгаков С. Н. Сочинения в двух томах. Т. 2. М.: Наука, 1993. С. 564-626.

 9.  Газенко, Мартынов 2017 - Газенко Р, Мартынов А. Идеальный шторм. Технология разрушения государства. М.: Книжный мир, 2017. 320 с.

 10. Иванов 1993-Диакон Герман Иванов. Ватикан и Россия // Папство и его борьба с Православием. М.: Стрижев, 1993. С. 64-78.

 11. Иванов-Разумник 1918- Иванов-Разумник РВ. Две России // Скифы. Сб. 2. Пг.: Книгоизд-во «Скифы», 1918. С. 201-231.

 12. Кожинов 2005 - Кожинов В.В. Россия. Век XX. (1901-1939). М.: Изд-во Эксмо; Изд-во Алгоритм, 2005. 448 с.

 13. Минаков 2005 - Минаков С. Сталин и заговор генералов. М.: Яуза, Эксмо, 2005. 720 с.

 14. Ницше 2009 - Ницше Ф. Антихрист // Ницше Ф. Полное собрание сочинений: В 13 т. Т. 6. М.: Культурная революция, 2009. С. 107-184.

 15. Носова 1975- Носова Г.А. Язычество в православии. М.: Наука, 1975. 152 с.

 16. Парвус 2004 - [Парвус А.] План русской революции // Хереш Э. Купленная революция. Тайное дело Парвуса. М.: ОЛМА-Пресс Образование, 2004.

С. 352-369.

 17. Пыжиков 2013 - Пыжиков А.В. Грани русского раскола. Заметки о нашей истории от XVII века до 1917 года. М.: Древлехранилище, 2013. 646 с.

 18. Пыжиков 2014 - Пыжиков А.В. Питер - Москва. Схватка за Россию. М.: «ОЛМА Медиа Групп», 2014. 464 с.

 19. Пыжиков 2015- Пыжиков А.В. Корни сталинского большевизма. М.: ЗАО «Издательский дом «Аргументы недели», 2015. 384 с.

 20. Русское православие 1989 - Русское православие: вехи истории. М.: Политиздат, 1989. 719 с.

 21. Свод Основных государственных законов 1912 -Свод Основных государственных законов // Свод законов Российской империи. Кн. 1. Т. I. Ч. 1. СПб.: Русское книжное тов-во “Деятель”, 1912. С. 1-28.

 22. Слово некоего христолюбца 2010 - Слово некоего христолюбца и ревнителя по правой вере // Памятники общественной мысли Древней Руси: В 3-х т. Т 1. Домонгольский период. М.: РОССПЭН, 2010. С. 238-242.

 23. Юнг 1996 - Юнг К.Г. Душа и миф: шесть архетипов. Киев: Государственная библиотека Украины для юношества, 1996. 384 с.