Генерал-лейтенант Сергей Иванович Маевский

В польском обществе после разделов страны не было единства во взглядах на дальнейшую судьбу поляков. Одни считали, что надо вести непрерывную борьбу с поработителями. Другие полагали, что следует сотрудничать с новыми властями во благо своему народу. Трагизм отсутствия единства в обществе в тяжёлый для народа момент отразился в художественных и публицистических произведениях первой половины XIX в. В поэме Ю. Словацкого «Ангелли» в поэтической форме осмысливается действительность, в которой приходилось жить полякам. Особенно несчастной представлялась ему судьба детей, с ранних лет попавших в Россию. По его мнению, они рисковали утратить национальное самосознание, так как стали «обучать этих детей новой вере русской и новому Закону Божию», вопрошая «их о вещах недостойных»¹. Однако жизненная реальность была в действительности многообразнее и шире, чем это казалось поэту. Многие поляки переселялись на земли империи по своей доброй воле. Россия, принимавшая их, становилась для таких переселенцев не злой мачехой, но доброй матерью. Одним из поляков-переселенцев, попавших в детстве в Россию, был Сергей Иванович Маевский - автор воспоминаний «Мой век, или История генерала Маевского», герой войны 1812 г., военный чиновник империи.

Целью данной работы является анализ представлений мемуариста о том времени, в котором он жил, и о себе как о герое своего времени. Эти представления запечатлены в мемуарах С.И. Маевского достаточно отчётливо, что и отразилось в самом названии произведения.

«Мой век, или История генерала Маевского» были написаны автором весной 1831 г. в его поместье с. Александровском Верхнеднепровского уезда Екатеринославской губернии. Имея склонность к литературным и историческим занятиям, Сергей Иванович за свою жизнь собрал немалый архив. Вероятно, мемуарист вёл записи дневникового характера и хранил переписку². Всё это заставляет предположить точность воспроизводимых им разговоров, дат, имён и событий. Запасы памяти, личные записи и бумаги домашнего архива легли в основу его мемуарного произведения. При составлении записок С.И. Маевский сверял свои воспоминания с воспоминаниями других, например, с мемуарами И.П. Липранди. Данные памяти проверялись им в разговорах с участниками событий первого десятилетия XIX в.³ «Мой век, или История генерала Маевского» - это достаточно надёжный и ценный источник.

История написания воспоминаний достаточно драматична. Сергей Иванович Маевский был очень увлечён работой над мемуарами. Он надиктовал своей жене более десяти томов с изложением событий своей жизни, наблюдений, сентенций по тому или иному поводу. Но однажды, перечитав эти ценнейшие рукописи, он решил, что по-стариковски слишком болтлив. Сергей Иванович вообще не любил старческого состояния. Оно угнетало его⁴ и заставило написать позднее такие строки: «Неужели и сей дряхлый старичишка был некогда велик и покрывал себя (переданными нам историей) лаврами?.. Нет, это басня, выдуманная хвастливостью и невежеством века их». Чувствуя, что он «живёт, как живой между мёртвыми»⁵, и не желая плодить «басни», Сергей Иванович «по смешному случаю бросил в камин и жёг 5-6 дней» текст воспоминаний. И всё же по характеру мемуарист был оптимистом, поэтому «смешное самолюбие шепнуло» ему идею написать историю своей жизни в сокращённом варианте. Получился объёмистый труд, который изначально предназначался автором для публикации. О том, что он имел намерение издать её, свидетельствуют постоянные обращения к читателям своего времени. Такое намерение было вполне в духе той эпохи, когда дворянами стала культивироваться мысль «о ценности мемуарных произведений как средства познания обществом своего прошлого, а сами они пишутся с явным пониманием возможности их использования в качестве источников будущим историком, расчёт на которого органически включается в целевую установку мемуаротворчества»⁶. С.И. Маевский при жизни предоставлял свои воспоминания как исторический источник генералу А.И. Михайловскому-Данилевскому. В «Русской Старине» было опубликовано письмо генерала к С.И. Маевскому с просьбой поделиться воспоминаниями о походах русской армии. Он просил об этом «именем славы России», именем «собственной славы» С.И. Маевского ради «юного поколения»⁷. Сам А.И. Михайловский-Данилевский по приказу Николая I работал над своими книгами «Описание Отечественной войны 1812 года»⁸ и «Описание похода во Франции в 1814 году»⁹. Во второй книге, рассказывая о сражении при Краоне¹⁰, генерал почти слово в слово пересказывал эпизод из главы «Шефство» воспоминаний С.И. Маевского¹¹, но при этом не называл источник. А.Г. Тартаковским сделано предположение, что С.И. Маевским, видимо, было ранее написано ещё одно мемуарное произведение, посвящённое событиям Отечественной войны 1812 г. Исследователь считал, что позже оно было утрачено¹². Факт многолетнего знакомства и общения С.И. Маевского и A. И. Михайловского-Данилевского заставляет предположить, что и эти воспоминания мемуариста использованы историком в его «Описании Отечественной войны 1812 года». Мемуары С.И. Маевского активно использовались и дореволюционными историками (например, при создании коллективного труда «Отечественная война и русское общество 1812-1912 гг.»¹³ в восьми томах), советскими исследователями¹⁴ и современными авторами¹⁵ при изучении периода конца XIX - начала XX в. Эти ценнейшие воспоминания были переданы в распоряжение журнала «Русская Старина» Николаем Сергеевичем Маевским, сыном мемуариста. Произведение С.И. Маевского было разделено редакторами на главы и опубликовано в сокращённом варианте в 1873 г. По заказу Н.С. Маевского был гравирован академиком Л.А. Серяковым и художником B. С. Шпаком портрет С.И. Маевского, писанный в 1837 г. провинциальным художником П. Васьковым г. Глухова. Генерал изображён в манере того времени: на фоне сражения в парадной форме, опираясь на колонну. На колонне выбиты надписи, сообщающие о главных заслугах героя: сражение при Бородино, сражение при Краоне, участие в заключении мира с Турцией в 1829 г. Именно этот портрет был опубликован в издании И.Д. Сытина.

Сергей Иванович Маевский происходил из старинного польского рода. Его отец служил в Речи Посполитой в должности ротмистра национальной кавалерии. Он был богат, уважаем в обществе. Конец благополучию положила его женитьба. И. Маевский влюбился в послушницу монастыря, выкрал её и женился. Его поступок был вполне в духе тенжиз-ны - неписанного кодекса поведения польской шляхты XVIII в. Её характерными чертами были удальство, мужество, отвага, бесшабашность, щедрость, воинственность и способность к неординарным поступкам. Тенжизна, видимо, была составной частью сословной идеологии польского дворянства - сарматиз-ма¹⁶. Родственники четы Маевских и с той, и с другой стороны были недовольны этой женитьбой. Родители жены Маевского, желавшие пострижения дочери в монахини и увидевшие крушение своих планов, лишили непокорную наследства и организовали преследование её мужа. Отчаянное положение молодой семьи заставило их бежать в Россию вместе с родившимся 7 октября 1779 г. маленьким сыном.

В России Маевский-старший обрёл покровителей и в Риге был принят на службу майором. Его поместье в Речи Посполитой было «осеквестровано и вошло в общую сумму королевских местностей»¹⁷. Таким образом, семье пришлось жить только на майорское жалование. «Лета и рассудок, этот грозный враг человека в раскаянии, раны, увечье и недостаток после богатства, словом, всё безвременно свело его в гроб», - писал об отце С.И. Маевский.

Вдова майора с маленьким сыном «были брошены в урну чужеземного благотворения»¹⁸. Эти слова мемуариста показывают, что он осознавал себя чужеземцем в России. На свою прежнюю родину в душе С.И. Маевского осталась обида (когда началось восстание Т. Костюшко, тринадцатилетний С.И. Маевский «желал участвовать в войне против бунтовщиков», но мать «удержала»¹⁹). Само дворянское сообщество России не дало бы забыть ему о своём происхождении, так как в конце XVIII - начале XIX в. дети иностранцев, даже если они родились в России, воспринимались именно как иностранцы²⁰. В тексте воспоминаний С.И. Маевского можно найти следующие его высказывания о поляках: «Мне никогда не нравился тон их (именно «их», а не «нашей». - И.М.) молодёжи. Она нагла, насмешлива, неблагопристойна. Того, что француз не хочет заметить, поляк старается выискать, выдумать. Антипатия их к русским обнаруживается часто до излишества и не покрывается вовсе мантией приличия. Этот характер в Варшаве отражается с дерзостью и притязаниями, в провинции с наглостью и невежеством... сердце моё никогда не лежало к этому попугайчистому народу»²¹. Думается, что национальному самосознанию С.И. Маевского была свойственна амбивален-ность. Он не мог забыть о своём польском происхождении - действовала память рода, без которой невозможно быть дворянином. Обида за отца, детство в России и пребывание на службе с ранних лет сформировали русскую ментальность автора воспоминаний. Можно было бы предположить, что эти высказывания написаны под влиянием желания подтвердить свою лояльность императору (напомним: мемуары писались С.И. Маевским весной 1831 г. в разгар событий продолжавшегося в Польше Ноябрьского восстания). Однако такое предположение вряд ли справедливо. Во-первых, С.И. Маевский неоднократно демонстрировал свою верность престолу; во-вторых, генерал имел прочное положение в обществе, регулярно награждался императором как образцовый военный; в-третьих, С.И. Маевский был человеком независимых убеждений и не стеснялся высказывать своё мнение. Скорее всего, мемуарист считал за благо для поляков присоединение их земель к России.

Детство С.И. Маевский провёл в имении под Полоцком. Это имение в 30 душ его мать купила на свои последние деньги, где и «жила ни бедно, ни богато»²², посвятив себя воспитанию сына²³. Вскоре она определила его для обучения в иезуитское училище. Пробыв в нём три года, будущий генерал вышел из него в возрасте десяти лет и «чувствовал всю душевную потребность благоговеть перед именем Творца, но не мог быть ни фанатиком, ни изувером» и «стал выше всякого предрассудка в десять лет»²⁴.

После училища мать, заботясь о благополучии сына, записала его в конную гвардию, но свободных вакансий не было. В ожидании места в гвардии она устроила сына на гражданскую службу. Для XVIII в. десятилетний ребёнок на службе был вполне заурядным явлением. Одним из первых на это обратил внимание Н.Я. Эйдельман²⁵, считавший, что тогда «пик способностей» человека был приближен к социальному, «что имело последствия разнообразные, но преимущественно благие». «Благие последствия» для С.И. Маевского сказались незамедлительно: «Верх, который брал я в десять лет над теми, коим было от сорока до восьмидесяти лет, утешали гордость и самолюбие моё. И смешно видеть ребёнка в эти лета начальником отделения, за которым сидят по 10-15 согбенных стариков, готовых творить всё по его мановению. В тринадцать лет я уже занимал пост протоколиста губернского управления: принимал челобитные, докладывал членам и писал решения»²⁶, - вспоминал мемуарист. Однако должность губернского протоколиста не удовлетворяла маленького честолюбца. Он «поля... искал обширнейшего», мечтая о военной службе. Как чиновник С.И. Маевский получал жалование, как ребёнок он тратил его на любимую игру: «Я на карманные мои деньги нанимал ребятишек. Из тростника делал им каски, а вместо ружей давал палки и маневрировал. Не одних стоило мне слёз, когда команда моя разбегалась прежде условленного времени»²⁷. Приведённые здесь слова мемуариста доказывают, что с поступлением на службу детство для ребёнка-дворянина XVIII в. не заканчивалось, а лишь получало иное содержание -ребёнок оставался ребёнком.

Детское состояние не помешало С.И. Маевскому самостоятельно составить прошение на имя государыни о принятии его в полк. Вскоре его просьба была удовлетворена. «По праву дворянина» он был зачислен в один из полков Украинского корпуса, но послужить там ему не пришлось. Дядя мемуариста, тоже перешедший на российскую службу, устроил племянника ординарцем к губернатору Ф.Ф. Берхману в Виннице²⁸. В пятнадцать лет С.И. Маевский стал прапорщиком и выполнял ответственные поручения. Например, его «посылали курьером», а однажды даже отправили в командировку «учить старого прокурора». На склоне лет генерал-лейтенант так оценивал начало своей военной карьеры и себя-подростка: «Я помню... как часто давали писать такие дела, о которых я не имел никакого понятия. Но им удивлялись, хвалили; а отчего? Оттого, что и поручавшие, по-видимому не сильнее меня были в этом деле»²⁹. Добросовестное исполнение обязанностей, по словам мемуариста, «приметно отделяло» его «от толпы тунеядцев-прапорщиков и ставило... выше всех»³⁰ из того круга равных ему по званию, с которыми он общался. Вспоминая эти годы, С.И. Маевский писал, что он тогда мало думал «о будущем и спешил только жить и жить»³¹ и был «невежда - по образованию, и счастливец -по случаю»³². С восшествием на престол императора Павла I С.И. Маевский оказался юнкером. Благополучие и везение оставили мемуариста. Его дядя был отдан под суд, а самого С.И. Маевского «по молодости и беспечности обокрали до рубахи»³³. Будущего автора воспоминаний после этого брали на службу исполняющим обязанности ординарца или адъютанта, но следующего чина не давали. В таком качестве он служил при губернаторах А.А. Беклешове, И.В. Гудовиче, А.Г. Розенберге (в качестве адъютанта при А.Г. Розенберге С.И. Маевский впервые участвовал в военной кампании 1799 г.), И.Н. Эссене 1-м.

На службе у И.Н. Эссена 1 -го С.И. Маевский получил должность аудитора³⁴.

В качестве аудитора С.И. Маевский принимал участие в Русско-турецкой войне в 1808 г. в Бессарабии и получил свою первую награду - Базарджикский крест. Его вручали тем офицерам, кто за это сражение не получил ордена Св. Георгия 4-й степени. С.И. Маевский никогда не мог ограничиться исполнением своих канцелярских обязанностей и почти всегда исполнял адъютантские поручения, непременно ввязываясь в бой. Так, в бою под Шумлою он «вводил войска в сражение, распоряжался как главный командир, потому что настоящий потерял голову». После сражения «по общему ходатайству и рекомендации семи генералов»³⁵, мемуарист получил следующий чин по аудиторской службе.

С началом войны 1812 г. С.И. Маевский перешёл на службу во 2-ю армию князя П.И. Багратиона под начало дежурного генерала А.Н. Марина, ставшего автору воспоминаний не только начальником, но и другом на всю жизнь. Отношения же с князем складывались у мемуариста поначалу не очень гладко. П.И. Багратион даже хотел перевести его в штаб А.П. Тормасова, но А.Н. Марин уговорил командующего оставить С.И. Маевского. Позднее князь оценил своего аудитора и как способного расторопного специалиста, и как человека беспримерной храбрости.

В Бородинском сражении П.И. Багратион был ранен, а С.И. Маевский в это время выполнял его поручение и был в бою. Выйдя из боя, он обнаружил, что штаба нет. Тогда С.И. Маевский собрал «до 300 гренадер» и «сам стал с ними на левом фланге... и простоял в адском огне до 11 -ти часов ночи»³⁶. После окончания сражения офицеры из штаба П.И. Багратиона были переведены в штаб генерала М.А. Милорадовича. Автор воспоминаний и при этом военачальнике сумел отличиться, демонстрируя свои таланты командира и собственное бесстрашие.

Слава о чиновничьих способностях С.И. Маевского и его храбрости быстро распространилась среди генералов. После гибели П.И. Багратиона фельдмаршал М.И. Кутузов лично позаботился о том, чтобы С.И. Маевский был переведён в Главный штаб, где дежурным генералом (заведующим военной канцелярией) был П.И. Коновницын. Этому переводу пытался помешать А.П. Ермолов, который тоже желал заполучить С.И. Маевского на службу в свой штаб. Однако фельдмаршал настоял, и вскоре, по воспоминаниям мемуариста, ему пришлось приводить в порядок канцелярию фельдмаршала, где он «не застал... ни лоскутка бумаги»³⁷, ни помещения. Ему предстояло разобрать десять томов распоряжений и приказов, не подписанных и не читанных. Со всем этим С.И. Маевский справился за неделю. Он отличался феноменальной способностью: мог одновременно сочинять и диктовать три разнородных текста. В качестве управляющего военной канцелярией Главного штаба С.И. Маевский служил до смерти М.И. Кутузова в апреле 1813 г. и стал лично известен Александру I.

К началу Заграничного похода русской армии С.И. Маевский получил звание военного советника и стал служить при князе П.М. Волконском. Князь давал ему поручения как адъютанту, и мемуаристу посчастливилось выполнить их с обычной для него храбростью и точностью в присутствии императора. Вскоре после этого П.М. Волконский представил военного советника С.И. Маевского к награждению Золотой шпагой, но Александр I лично распорядился произвести его в полковники и назначить шефом 13-го егерского полка в армии графа М.С. Воронцова. За всё время существования аудиторской службы в России с 1698 по 1863 г. это был единственный случай, когда аудитор при переводе в офицерский чин получил звание полковника (обычно присваивалось звание капитана, изредка - майора)³⁸. Так в 33 года осуществилась мечта С.И. Маевского, и он получил воинский чин и командование полком.

Войну полковник С.И. Маевский закончил в Париже. Оттуда он со своим полком был переведён в Варшаву в армию фельдмаршала, князя М.Б. Барклая-де-Толли, с которым у него сложились тёплые отношения. С.И. Маевский сумел сделать свой полк лучшим и по внешнему виду, и по степени обученности. К тому же егеря славились храбростью не меньше своего шефа. Фельдмаршал сделал 13-й егерский своим парадным полком.

В Варшаве 6 января 1815 г. полковник С.И. Маевский сочетался браком с дочерью польского сенатора и воеводы Возниц-кого Марьей Алексеевной. Первым, кому он представил свою супругу, был фельдмаршал М.Б. Барклай-де-Толли. С ним и его женой Маевские и впоследствии поддерживали своё знакомство, пользуясь их покровительством.

В Брацлау в 1815 г. С.И. Маевского ждали заслуженные ордена: Св. Георгия 4-й степени за Кульмское сражение, Св. Анны 2-й степени с алмазами, прусский орден «Pour le merite», шведский орден Меча и сардинский орден Св. Маврикия и Лазаря. «И это всё в один день и час!» - писал мемуарист об этом событии³⁹.

По возвращении в Россию у четы Маевских родился старший сын Александр (впоследствии окончил Пажеский корпус), а в последующие годы ещё четверо детей, в том числе сыновья Сергей и Николай.

Александр I предложил С.И. Маевскому командование полком прусского короля, но он отказался и остался шефом 13-го егерского полка, который был расквартирован в Малороссии. Император, зная о бедности С.И. Маевского и его честности (он совершенно не пользовался полковой казной, тогда как другие наживались; напротив, свои личные сбережения неоднократно тратил на нужды полка), пожаловал ему 3 тыс. десятин земли в Саратовской и Екатеринославской губерниях. В 1819 г. С.И. Маевскому был присвоен чин генерал-майора. Командир дивизии генерал Л.О. Рот сильно завидовал своему удачливому подчинённому и выжил его из дивизии. Генерал-майор С.И. Маевский оставил командование полком 12 декабря 1819г. При прощании офицеры полка преподнесли ему золотую шпагу. Вскоре он был назначен на должность бригадного генерала 3-й бригады 3-й гренадерской дивизии. В это время С.И. Маевский начал увлечённо работать над своим сочинением о Русско-турецкой войне 1806-1812 гг. Он закончил трёхтомное историческое произведение, но опубликовать его сразу не удалось. Младшие сыновья мемуариста передали рукопись сочинения вместе с воспоминаниями историку М.И. Семевскому, редактору «Русской Старины». В предисловии к публикации мемуаров С.И. Маевского он отмечал, что это было незаурядное произведение, так как в нём «не только изложена история этой войны, но и приведены самые разносторонние сведения о театре военных действий, планы, предположения и исчисления на будущее время на случай новой кампании на Дунае и т.д. Словом, архив С.И. Маевского обличает в нём не фронтового лишь генерала, но и стратега, изучавшего своё дело и много потрудившегося для военной науки»⁴⁰.

В 1824 г. по личному распоряжению императора С.И. Маевский был назначен командовать Старорусским военным поселением. Ему пришлось работать под непосредственным руководством графа А.А. Аракчеева. Ознакомившись со всеми подробностями идеи военных поселений, С.И. Маевский пришёл к своеобразному выводу: «всё, что дышит устройством и счастьем народа...» в проекте создано «божественным сердцем» Александра I⁴¹, а граф Аракчеев исказил великий замысел и всё испортил, потому что «тиран-исполнитель далёк от бога-царя, определяющего счастье людей»⁴². Несмотря на то, что С.И. Маевскому удалось сработаться с временщиком, мемуарист чувствовал себя несчастным. В военных поселениях были несчастны все: и нижние чины, и офицеры, и начальство, так как «граф имел дар стеснить каждое состояние и поселить такую ненависть, которая доходила до исступления»⁴³. С.И. Маевский в исполнении повеления царя видел свой долг офицера. Отказаться от выполнения священной воли самодержца ему и в голову не приходило, хотя от чтения распоряжений А.А. Аракчеева, признавался мемуарист, «у меня... всегда поднимались волосы». Генерал осознавал, что, «сделавшись последователем», он «не избег его погрешностей. Мы оба были Ромулы»⁴⁴. За эту службу С.И. Маевский был награждён табакеркой с императорским вензелем и 3 тыс. р. После смерти Александра I мемуарист был, наконец, избавлен от этой тягостной для него службы и вернулся в армию.

Генерал-майору С.И. Маевскому в течение нескольких последующих лет пришлось сменить не один ответственный пост. Частые перемены на службе и семейное горе (26 марта 1828 г. умерла его жена Марья Алексеевна, а за ней и двое детей) довершили, как писал автор воспоминаний, его «несчастья, которые...» он считал «сплошь почти пять лет»⁴⁵. В 1828-1829 гг. он участвовал в Русско-турецкой войне и подписании мирного договора 1829 г. 16 октября этого же года С.И. Маевский женился вторым браком на приёмной дочери генерал-лейтенанта Дмитрия Михайловича Буткевича Любови Александровне. После свадьбы он взял длительный отпуск и поселился в своём имении Александровском, где начал работу над мемуарами.

В своих воспоминаниях автор не только изложил перипетии своей службы, но и высказал свои взгляды и суждения. Благодаря откровенности и писательскому таланту С.И. Маевский предстаёт перед нами как человек своего времени с определёнными достоинствами и недостатками. Самая яркая его черта, которая заметна с первых страниц воспоминаний, это осознание собственной незаурядности. Он писал о себе: «я в 10 лет был уже маленький философ... Нравственные мои силы развились слишком рано.. .»⁴⁶. Эти слова и рассказ о быстрых успехах на службе в детские годы призваны с первых строк утвердить читателя во мнении, что речь идёт о необыкновенном человеке. Мемуарист охотно называет себя «невеждой по образованию»⁴⁷, так как такие слова ещё нагляднее убеждают в наличии природного таланта и показывают масштабы работы над собой в течение всей жизни. С.И. Маевский действительно немало занимался самообразованием. Он был прекрасным знатоком законов, положений и уставов, что и позволяло ему занимать и с блеском исполнять обязанности аудитора. Постоянно с 15 лет служа при армии, С.И. Маевский изучал военную науку от солдатских азов до стратегических тонкостей полководца. Он охотно сообщает, что, будучи ещё «штатским», мог уже давать советы кадровым военным и тем приобрёл себе таких друзей, как генералы Д.П. Неверовский и барон И.М. Дука⁴⁸.

С.И. Маевский исповедовал тот принцип, что учиться никогда не поздно. Участие в заграничных походах и осмотр европейских городов заставили мемуариста заметить недостаток своего общего образования. «Звание, чин, вес и известность в свете, родили во мне честолюбие, - писал С.И. Маевский, - честолюбие потребовало ума, ученья и познаний. Я стал входить в самого себя и увидел, что природа, одарив меня своим, ничего ещё не заимствовала у искусства»⁴⁹. Он 33-х лет от роду стал читать для пополнения своего общего образования и так преуспел, что сам заметил перемену в себе: «детские игры меня уже не занимали; я смотрел на высокое и двигался только к высокому»⁵⁰. «Детскими играми» он называл своё любопытство во время первого пребывания в Париже. Тогда он и его друг детства и товарищ по службе А.Н. Красовский были зрителями незатейливых уличных представлений, заглядывали в общедоступные трактиры, городские сады⁵¹. В свой второй приезд в Париж через год С.И. Маевский уже специально интересуется архитектурой, картинными галереями и политическими нравами и взглядами французов⁵². Во время стоянки полка в Реймсе полковник С.И. Маевский тщательно изучал «капральскую службу»⁵³. Он так искренне отдавался изучению всех тонкостей военного дела, что увлекал за собой и других офицеров⁵⁴. За время пребывания в Варшаве С.И. Маевский заметил, что о службе «если знал не больше, то, по крайней мере, и не меньше седовласых соперников, которые постоянно занимались не службою, а карманом»⁵⁵. Тогда он стал знакомиться «с высшей тактикой и делал часто манёвры по всем правилам атаки и обороны», увлекая при этом и офицеров, и солдат своего полка. В своих воспоминаниях С.И. Маевский писал, что в его полку «общие умы напряжены были к полезной точке... Ученье их не утомляло, но составляло просто игру, развивающую способности; а воображение, доведённое до энтузиазма, так удерживало сторону чести, что одни брали, а другие прикрывали свои пункты с тем же искусством и даже ожесточением, какие можно только видеть в бою»⁵⁶.

На почве осознания собственной незаурядности у мемуариста развилась необычайная хвастливость. М.И. Семевский охарактеризовал её как «гасконскую» и «нередко весьма неумеренную там, где дело идёт о подвигах самого автора»⁵⁷. Сам С.И. Маевский, видимо, не особенно стеснялся этой черты своего характера, и поэтому особенно часто в его произведении встречаются выражения «могу похвастать», «смею похвалиться» и т.д.

Талант и постоянное самообразование позволяли автору воспоминаний быть всегда впереди. Он любил отмечать, в чём, где и когда был первым. Вообще он был необычайно деятелен и неутомим, что позволило ему написать о себе: «Я - действующее лицо». Он писал, что при его появлении на очередном месте службы всё преображалось: «С моим прибытием всё получило новый вид»⁵⁸. В воспоминаниях он приводит пример своего распорядка дня времён службы при П.И. Багратионе: «Я не знал границ ни трудам, ни опасностям. Идёт ли часть войск, тащится ли повозка, остались ли казачьи копій, - всё это издали должен знать Маевский и наизусть сказать князю. Образ моей службы был таков: весь день ехать с князем верхом, на привале писать, вечером начинать работать с Сен-При, продолжая это до 12-ти часов ночи. В это время встаёт князь и работает со мной досвету. Не забудьте, что мне должно соснуть самому, а и того нужнее знать: где кто стоит и в каком направлении и когда выйдет на сборный пункт!»⁵⁹ С.И. Маевский при исполнении любой должности был таким всегда. Он умел работать сам и побуждал к работе других. В воспоминаниях автор приводит слова фельдмаршала князя М.И. Кутузова о нём: «Мне счастливится отделаться от всех, кроме Маевского; но этот человек всегда возьмёт такую позицию, что я вижу её как свечу. Мне жаль его: я не могу отказать ему и должен иногда поневоле работать с ним»⁶⁰.

С.И. Маевский представляет себя как человека абсолютно храброго, стремящегося к единственной устраивающей его награде - славе. Рассуждения о храбрости особенно часто встречаются в тексте воспоминаний. Вот как он определил природу храбрости: «Те ошибаются, которые думают, что мундир составляет храбрость: нет, она родится с человеком и никогда ничем приобресться не может. А если и храбрость не есть общий удел человека, то её и надо считать: тому, кто имеет - даром неба, а тому, кому она полезна, - счастьем государства. Простая, даже храбрость, в объёме общей и благоразумной, столь же необходима, как необходимы лафет и колёса для пушки; а лафет ведь не стреляет, так же как и простая храбрость не распоряжает. Но одно без другого мертво и неподвижно. Велик тот, кому природа подарила оба эти таланта вместе»⁶¹. В первом бою, по признанию С.И. Маевского, он «несколько струхнул», но потом убедился, что и в нём «есть сила души и мужество. Я прилепился к войне, -писал мемуарист, - и тот день считал счастливейшим, когда мог к имени Маевского присоединить имя храброго»⁶². Скоро о храбрости С.И. Маевского стали ходить легенды. Так, когда до генерала Н.Н. Раевского дошли слухи, что какой-то адъютант главного штаба в Кульмском сражении отбил пушки у неприятеля, тот заметил, что «это верно Маевский»⁶³. Мемуарист, когда узнал об этих словах известного героя, счёл их самой лестной похвалой⁶⁴. Опасные поручения он считал «лестными» и «наперёд рисовал в воображении... или героическую защиту, или геройскую смерть»⁶⁵. Несколько хвастливо С.И. Маевский писал, что в армии «после боя говорят: “я был с Маевским в деле”. Это на нашем языке есть то же, что торжествовать совершеннейшую победу над собой и преимуществовать перед другими»⁶⁶. Мемуарист вспоминал, что в «армии получили мудрёное какое-то понятие, что идти со мной - значит идти прямо на пир смерти»⁶⁷. Это порой вызывало у него досаду, так как, идя на очередное задание, он иногда не мог собрать добровольцев.

Трусость же С.И. Маевский считал «хуже всякой заразы. Зараза пожирает свои жертвы исподволь, а трус в минуту уничтожает тысячи»⁶⁸.

С.И. Маевский писал о себе как о неподкупном и честном человеке. Свои ордена он получал за боевые заслуги. Однажды генерал Марков, с которым у мемуариста всегда были трения, заметил ему: «что-то много навесил крестов». С.И. Маевский отвечал: «Столько, сколько заслужил»⁶⁹. Он никогда ничего для себя не просил и «не искал». Когда С.И. Маевский получил шефство над полком, князь П.М. Волконский был разгневан и подумал, что его подчинённый выпрашивал у царя этой милости. С.И. Маевский ответил ему: «Ваше сиятельство... к шефству проложил я путь заслугами и честью»⁷⁰. До пожалования царём поместий мемуарист жил только на жалование, умея экономить. Когда он получил в командование полк, то одел его за свой счёт и никогда не наживался на полковой казне. О себе С.И. Маевский писал по этому поводу: «Взяток и барышей я во всю жизнь мою не терпел, да и дети мои не позволяют себе подарков даже и от родных. - Глагол “брать” так соблазнителен, что он с первым шагом обращается в болезненную натуру»⁷¹.

Одной из черт характера С.И. Маевского было вечное стремление к похвале и награде. К чести генерала, он получал и то, и другое вполне заслуженно. Заботился С.И. Маевский и о том, чтобы его подчинённые тоже вовремя были поощрены. Он, не стесняясь, пишет в своих мемуарах о себе в стычке с графом А.А. Аракчеевым из-за наград: «Граф терпеть не мог похвал и наград; я и того, и другого домогался»⁷². И если в отношении себя похвалу и награду С.И. Маевский рассматривал как удовлетворение собственного честолюбия, то в отношении подчинённых с его стороны это был педагогический приём. На упрёк А.А. Аракчеева, что он слишком часто требует поощрения своим людям, мемуарист ответил: «Ваше сиятельство, ежели бы я был вельможа, как вы, тогда бы одного моего слова, одной улыбки довольно было составить их счастье; но как я простой генерал, то мне надобно показать всю мою признательность, чтобы подвигнуть людей к бескорыстному действию и неимоверным трудам, успеху которых сами вы отдаёте справедливость»⁷³. Вообще, повышенная заботливость свойственна была мемуаристу как в отношении себя, так и в отношении людей, с которыми сводила его судьба. Он был до слёз тронут, когда узнал, что П.И. Багратион, увидев его спящим прямо на улице (С.И. Маевский был в бою, а потом всю ночь выполнял поручения князя и под утро заснул прямо во дворе), приказал своей свите не трогать его. Воспоминание об этом грело душу старого генерала и через много лет: «Князь, проходя мимо меня со свитою, прошёл так тихо, как мы входим в кабинет любезной во время сладкого и тихого сна её. Такое внимание пред лицом армии и под открытым небом не может не поселить возвышенной преданности к начальнику»⁷⁴.

Князь П.И. Багратион был кумиром С.И. Маевского. Более автор воспоминаний боготворил только Александра I. Ради этих двух людей он был готов не за награды, а просто за одну их улыбку совершить любой подвиг и выполнить любое их поручение. Потому что, «сделав всё в глазах того, кого любишь, живёшь, кажется, не своею, но новою и лучшею жизнью»⁷⁵.

На заботу о себе он отвечал заботой о других. Когда С.И. Маевский был в подчинении у графа М.А. Милорадовича, он узнал, что генерал совершенно не умеет позаботиться о своём быте и часто ходит голодный. Он писал, что, сам испытав на себе тяготы военной жизни, «из жалости к его (М.А. Милорадовича. - И.М.) беспечности, заботился о бедном его столе»⁷⁶. М.А. Милорадович был признателен ему за это и когда его благодарили за хлеб-соль, отвечал: «Благодарите не меня, но Маевского... он кормит и вас, и меня»⁷⁷. Сам мемуарист считал графа «истинным Баярдом»: «он своё брал себе, а целое уступал подчинённому»⁷⁸. Можно подумать, что С.И. Маевский просто хотел выслужиться перед ним. Однако все знали, что М.А. Милорадович награждал только на словах, а на деле ему «и в голову не приходило вспоминать, кого и как он представлял»⁷⁹.

То, что внимание к людям было в характере автора воспоминаний, а не способ подольститься, показывает его командование полком. В отношении солдат он никогда не применял телесных наказаний, а увлекал собственным примером храбрости и трудолюбия, постоянной заботой об их нуждах (если не хватало полковой казны, полковник за свой счёт покупал фураж, одежду, продовольствие для всего полка⁸⁰). Незаурядный педагог от природы, С.И. Маевский постоянно придумывал способы заставить людей выполнять самые трудные поручения и выдерживать учения с радостью. Наградой за это было для него всеобщее восхищение его полком. Мемуарист с гордостью вспоминал, что в его полку не было затравленного взгляда, а солдаты и офицеры держались весело, молодцевато и непринуждённо, что особенно нравилось начальству⁸¹. Он писал: «Я могу похвастать, что солдата моего полка можно было отличить от солдата всей армии», «я исподволь знакомился с солдатскими обязанностями и, благодаря моему глазу, успел развязать их ловкость, живость и быстроту»⁸². Видимо, учитывая умение С.И. Маевского ладить с людьми, Александр I именно его назначил начальником вновь учреждавшегося военного поселения в Старой Руссе. Это поселение должно было стать самым большим. Предполагалось, что там могут начаться волнения населения, так как в Старой Руссе проживало немало старообрядцев⁸³. В 1826 г. там действительно начались беспорядки: поселяне притащили амуницию и бросили её командирам, не желая служить. С.И. Маевский хотя и доложил об этом графу А. А. Аракчееву, но сумел добиться того, чтобы люди не пострадали. По его совету П.А. Клейнмихель, присланный для усмирения, дело «кончил выпискою шалунов в армию»⁸⁴.

Умея ладить с А.А. Аракчеевым, С.И. Маевский осмеливался вступаться за людей, ненавидимых всесильным временщиком, осознавая, что рискует своим благополучием. Так, граф терпеть не мог генерала графа И.О. Витта и вредил ему сколько мог. Мемуаристу он выговаривал: «Я знаю, чего вам хочется. Вам хочется, чтоб граф Витт сел мне на голову, Угрюмов - на правое, а ты - на левое моё плечо. Нет, пока я служу, никогда этого не будет, а когда перестану служить, то можете это делать с другими, а не со мною»⁸⁵. Каждый раз, когда графу И.О. Витту были письменные выговоры от императора, А.А. Аракчеев «с удовольствием» демонстрировал их С.И. Маевскому, подчёркивая польское происхождение графа: «мы бы с тобой умерли с отчаяния. А вот - поляк - ему всё ничего»⁸⁶.

Временщик забывал о том, что его помощник сам поляк. Через некоторое время А.А. Аракчеев запросил у него характеристики на армейских генералов. С.И. Маевский, характеризуя графа Витта, не в угоду начальнику похвалил соплеменника за храбрость и другие достоинства⁸⁷.

Описывая себя, мемуарист рассказал и о своём времени так, как он его себе представлял. По мнению С.И. Маевского в его веке большую роль играло счастливое или несчастное стечение обстоятельств, т.е. случай: «рождение, жизнь, заслуги, известность в свете и всё, человека сопровождающее, есть дело случая»⁸⁸. Именно он определяет судьбу человека. О себе мемуарист писал, что он - «счастливец по случаю»⁸⁹ и поэтому «судьба явно старалась покровительствовать» ему⁹⁰.

Век, в котором пришлось жить С.И. Маевскому, был, по его мнению, без «претензий на высокое воспитание и ум»⁹¹. Их ему видеть приходилось редко. В том веке образование в армейской среде не требовалось, потому что офицеры «называли всё то хорошим, что им приказывали. Ум наш не восходил тогда к началам, а действовал по привычкам и машинально»⁹². Отсутствие образования в военной среде вели, на взгляд автора воспоминаний, к другой отличительной черте их времени - «смешному педантизму»⁹³. Например, если генерал получал приказание действовать каким-либо неизвестным до этого момента способом, то это уже было основанием для подозрения в измене⁹⁴. С.И. Маевский считал, что военная наука в России по этой причине находится в «диком» состоянии⁹⁵. Офицеры опираются более не на знание, а на стереотипные представления (например, о непогрешимости и непобедимости Наполеона), которые принимались за «общие аксиомы войны»⁹⁶. Т.е., мемуарист недостатком своего времени видит шаблонный образ мышления военных.

Никаких великих людей, как отмечал он в своих воспоминаниях, в его веке не было⁹⁷, за исключением Александра I. Император «не был счастлив гениальными умами полководцев и, не имея образцового, увлекался к обыкновенным»⁹⁸.

Описывая своё время, С.И. Маевский даёт ему определение «филантропического», так как тогда долго держались на службе те, кто к ней абсолютно были не способны⁹⁹. Люди же более-менее развитые, но не особенно талантливые, могли сделать головокружительную карьеру, ведь «в том веке можно было найти возможность примириться с сделанной глупостью и исправить ошибку по службе, не расстраивая себя на всю жизнь, не теряя даже лавра, прежней службой приобретённого»¹⁰⁰.

Одной из положительных черт своего времени мемуарист называл верность и дружбу. У самого С.И. Маевского было много друзей, с которыми он поддерживал близкие и тёплые отношения всю жизнь. Его верными товарищами были герои, генералы А.Н. Марин, А.Н. Красовский, Д.П. Неверовский, И.М. Дука, П.В. Апушкин. Дружба позволяла выстоять им в самые трудные моменты войны. В 1814 г. А.Н. Красовский и С.И. Маевский получили приказ со своими двумя 13-ми 14-м егерскими полками и батареей П.В. Апушкина прикрыть отступление армии генерал-фельдмаршала М.С. Воронцова. Они должны были удерживать неприятеля до подхода армии Г.-Л. Блюхера. Осознавая масштаб задачи, генерал А.Н. Красовский, полковник С.И. Маевский и командующий батареей подполковник П.В. Апушкин «дали себе взаимную клятву - оправдать доверенность, хотя бы это стоило величайших жертв. Мы... жили как братья, - вспоминал мемуарист, - и никто ещё не видал, чтобы в мире и в бою был кто-то нас дружнее. Наши офицеры и солдаты были как будто одного семейства и разделяли с нами самые высокие и решительные чувства»¹⁰¹. Они «воодушевляли друг друга» в бою. Это содружество автор воспоминаний сравнивал с батареей П.В. Апушкина, ощущая её мощь: «Заряды её были клятвы, а фитилём служили ей честь и слава»¹⁰².

К чести и славе дворянина своего века С.И. Маевский относил и благородное отношение к врагам личным и врагам Отечества. Мемуарист с восхищением рассказывает о поведении М.А. Милорадовича во время переговоров с французами¹⁰³. В это время, вспоминал С.И. Маевский, «с обеих сторон господствовали как будто род некоторых великодушных уступок и самоотвержения»¹⁰⁴. Перед Бородинской битвой И. Мюрат вздумал осмотреть позиции наших войск, увлёкся и подошёл на ружейный выстрел. Некто Сысоев дал по нему выстрел, но промахнулся. И. Мюрат оскорбился и довёл об этом до сведения М.А. Милорадовича. Русский генерал запретил солдатам стрелять во время затишья по французской ставке¹⁰⁵.

К врагам личным также следовало проявлять великодушие. С.И. Маевский вспоминал, как тот же М.А. Милорадович, не терпевший П.И. Багратиона, после ранения последнего принимал его офицеров в состав своего штаба. Говоря речь при встрече с ними, граф «делал колкости памяти покойного Багратиона». Он просил назвать ему любимца князя, «дабы именно в лице сего последнего мог он доказать князю истинное своё великодушие и любовь к тому, кого любил и уважал враг его»¹⁰⁶.

С.И. Маевский участвовал или был свидетелем многих событий своего времени и оставил свои впечатления о них. Отечественная война 1812 г. и Заграничный поход, по воспоминаниям мемуариста, были отмечены тем, что «общий дух облагородил действия каждого и возвысил душу до степени героев и победителей». Центральной фигурой Отечественной войны С.И. Маевский считал Александра I, ради одной только улыбки которого люди были готовы на самые невероятные подвиги. В «блистательном веке обожаемого Александра I едва ли не всякий офицер был уже Багратион» и душа «его жаждала... опасности, отчаянного дела» перед лицом императора.

Декабрьское восстание 1825 г. потрясло воображение С.И. Маевского тем, что герои войны с Наполеоном, выступили против священной особы царя. Своим выступлением, по мнению мемуариста, они поставили своих товарищей по оружию перед необходимостью выбирать: воинская дружба или любовь и преклонение перед императором. Решение С.И. Маевского выразилось в словах: «Безрассудные! Неужели вы думали, что мы не пойдём по трупам вашим и не восстановим любезного нам порядка и брата того, кто ценой благостей приковал к себе наше сердце! Но тот, кто хорошо чувствует, никогда не подозревает других в злодействе. Я рад моей ошибке и всегда готов так ошибаться!»¹⁰⁷.

Таковы в общих чертах мировоззрение и характеристика своего века генерал-майора Сергея Ивановича Маевского, поляка по происхождению, посвятившего свою жизнь России по воле судьбы и по убеждению. Своё время он считал достойным внимания историков, а себя представлял как лицо историческое. Мемуары стали достойным памятником ему и его времени, последним подвигом С.И. Маевского.

 

Мартианова, Ирина Юрьевна,
кандидат исторических наук
Кубанский государственный университет.
Научный сборник "Поляки в России: история и современность" 2008 г. Краснодар.

--------------

¹ Словацкий Ю. Избранные сочинения. М., 1960. Т. 1. С. 323.

² Часть писем С.И. Маевского к графу А. А. Аракчееву была опубликована в книге: «Граф Аракчеев и военные поселения». СПб., 1872. С. 303-307.

³ Тартаковский А.Г. 1812 год и русская мемуаристика. М., 1980. С. 111.

⁴ Маевский С.И. Мой век, или История генерала Маевского // Русская Старина. 1873. Кн. 9. С. 128.

⁵ Маевский С.И. Указ. соч. С. 128.

⁶Тартаковский А.Г. Русская мемуаристика и историческое сознание XIX в. М., 1997. С. 12.

⁷ Русская Старина. 1873. Кн. 9. С. 282.

⁸ Михайловский-Данилевский А. Описание Отечественной войны 1812года, по высочайшему повелению. СПб., 1840.

⁹ Он же. Описание похода во Франции в 1814 году. СПб., 1841.

¹⁰ Там же. С. 210.

¹¹ Маевский С.И. Указ. соч. С. 271.

¹² Тартаковский А.Г. 1812 год и русская мемуаристика... С. 123.

¹³ Отечественная война и русское общество 1812-1912 гг. / Под ред. А.К. Дживелегова. М., 1912. Портрет С.И. Маевского помещён в 7-м томе этого издания на с. 205 (фотокопия портрета публикуется в настоящем сборнике).

¹⁴ Тотфалушин В.П. М.Б. Барклай-де-Толли в Отечественной войне 1812 года. Саратов, 1991.

¹⁵ Тартаковский А.Г. Неразгаданный Барклай: Легенды и быль 1812 года. М., 1996.

¹⁶ Подробнее о сарматизме см.:Лескинен М.В. Мифы и образы сарматизма. Истоки национальной идеологии Речи Посполитой. М., 2002.

¹⁷ Маевский С.И. Указ. соч. // Русская Старина. 1873. Кн. 8. С. 129.

¹⁸ Там же.

¹⁹ Там же. С. 130.

²⁰ Солодянкина О.Ю. Феномен иностранного гувернёрства в России (вторая половина XVIII - первая половина XIX в.) // Отечественная история. 2008. № 4. С. 10.

²¹ Маевский С.И. Указ. соч. Кн. 9. С. 298.

²² Там же. Кн. 8. С. 130.

²³ Там же. С. 129.

²⁴ Маевский С.И. Указ. соч. Кн. 8. С. 130.

²⁵ Эйдельман Н.Я. Последний летописец. М., 1983. С. 30.

²⁶ Маевский С.И. Указ. соч. Кн. 8. С. 130.

²⁷ Там же.

²⁸ Маевский С.И. Указ. соч. Кн. 8. С. 130.

²⁹ Там же. С. 131.

³⁰ Там же.

³¹ Там же.

³² Там же.

³³ Там же. С. 130.

³⁴ В конце XVIII в. аудиторами в русской армии называли военных чиновников с юридическим образованием при военных судах. В круг их обязанностей входили консультации по различным правовым вопросам; кроме того, они выполняли секретарские обязанности, могли управлять канцелярией, выполнять обязанности квартирмейстера, а во время войны заботиться о пленных и заниматься их обменом. Подчинялись аудиторы сначала генерал-аудитору, а позднее с ростом влияния А. А. Аракчеева - военному министерству. См. подробнее: Полководцы, военачальники и военные деятели России в «Военной энциклопедии» И.Д. Сытина. СПб., 1995. С. 294-295.

³⁵ Маевский С.И. Указ. соч. Кн. 8. С. 134.

³⁶ Маевский С.И. Указ. соч. Кн. 8. С. 139.

³⁷ Там же. С. 150.

³⁸ Полководцы, военачальники и военные деятели России... С. 295.

³⁹ Маевский С.И. Указ. соч. Кн. 9. С. 299.

⁴⁰ Маевский С.И. Указ. соч. Кн. 8. С. 127.

⁴¹ Там же. Кн. 10. С. 433.

⁴² Там же. С. 434.

⁴³ Маевский С.И. Указ. соч. Кн. 10. С. 436.

⁴⁴ Там же.

⁴⁵ Там же. Кн. 11. С. 776.

⁴⁶ Там же. Кн. 8. С. 130.

⁴⁷ Маевский С.И. Указ. соч. Кн. 8. С. 131.

⁴⁸ Там же. С. 140.

⁴⁹ Там же. Кн. 9. С. 282.

⁵⁰ Там же. С. 301.

⁵¹ Там же. С. 288.

⁵² Там же. С. 298-304.

⁵³ Маевский С.И. Указ. соч. Кн. 9. С. 289.

⁵⁴ Там же.

⁵⁵ Там же. С. 297.

⁵⁶ Там же. С. 298.

⁵⁷ Там же. Кн. 8. С. 127.

⁵⁸ Там же. С. 149.

⁵⁹ Маевский С.И. Указ. соч. Кн. 8. С. 136.

⁶⁰ Там же. С. 160.

⁶¹ Там же. Кн. 9. С. 300.

⁶² Там же. Кн. 8. С. 133.

⁶³ Маевский С.И. Указ. соч. Кн. 9. С. 261.

⁶⁴ Там же.

⁶⁵ Там же. Кн. 8. С.150.

⁶⁶ Там же. Кн. 9. С. 276.

⁶⁷ Там же.

⁶⁸ Там же.

⁶⁹ Там же. Кн. 8. С. 164.

⁷⁰ Там же. Кн. 9. С. 262.

⁷¹ Маевский С.И. Указ. соч. Кн. 9. С. 262.

⁷² Там же. Кн. 10. С. 460.

⁷³ Там же. С. 461.

⁷⁴ Там же. Кн. 8. С. 137.

⁷⁵ Маевский С.И. Указ. соч. Кн. 8. С. 138.

⁷⁶ Там же. С. 145.

⁷⁷ Там же. С. 149.

⁷⁸ Там же.

⁷⁹ Там же. С. 150.

⁸⁰ Там же. Кн. 9. С. 266.

⁸¹ Маевский С.И. Указ. соч. Кн. 9. С. 291.

⁸² Там же. С. 266.

⁸³ Там же. Кн. 10. С. 428.

⁸⁴ Там же. Кн. 11. С. 776.

⁸⁵ Там же. Кн. 10. С. 428.

⁸⁶ Там же.

⁸⁷ Маевский С.И. Указ. соч. Кн. 10. С. 452.

⁸⁸ Там же. Кн. 8. С. 129.

⁸⁹ Там же. С. 131.

⁹⁰ Там же. Кн. 9. С. 273.

⁹¹ Там же. Кн. 8. С. 131.

⁹² Там же. С. 133.

⁹³ Там же. С. 138.

⁹⁴ Там же.

⁹⁵ Там же. С. 142.

⁹⁶ Маевский С.И. Указ. соч. Кн. 8. С. 142.

⁹⁷ Там же. С. 134.

⁹⁸ Там же. С. 142.

⁹⁹ Там же. С. 134.

¹⁰⁰ Там же. С. 163.

¹⁰¹ Маевский С.И. Указ. соч. Кн. 9. С. 274.

¹⁰² Там же. С. 275.

¹⁰³ Там же. Кн. 8. С. 143-144.

¹⁰⁴ Там же. С. 144.

¹⁰⁵ Там же. С. 145.

¹⁰⁶ Там же. С. 144.

¹⁰⁷ Маевский С.И. Указ. соч. Кн. 11. С. 772.