Борьба русофилов и украинофилов в Подкарпатской Руси в 1920 –е годы
«Украинские стремления чужды каждому нашему мужику. Украинизация Подкарпатской Руси вызывает единодушное негодование всего населения…»
(Народная газета. 1925. № 3).
«Мы, русины, племя малорусское, которое сейчас называется украинским. …Царизм… не смог русифицировать русинов-украинцев на Украине. В еще меньшей степени это может получиться у некоторых наших русификаторских обществ…».
(Свобода. 21 фебруара 1929. № 8).
Этнокультурные процессы среди карпатских русинов, большая часть которых в межвоенный период входила в состав Чехословакии, проходили под знаком противоборства нескольких идентификационных моделей. Главными представителями данных моделей были традиционалисты-русофилы, трактовавшие русинов как наиболее западную ветвь единого русского народа от Карпат до Тихого океана, и украинофилы, считавшие русинов этнографической частью украинского народа с недостаточно «разбуженным» украинским самосознанием, которое они считали своим долгом «пробудить». В рамках русофильского направления постепенно сформировалось третье, русинофильское течение, считавшее русинов не частью русских или украинцев, а отдельным восточнославянским народом.
В своей культурно-национальной деятельности и в борьбе за влияние на местное население русофилы и украинофилы опирались на собственные культурно-просветительские общества и средства массовой информации, пользуясь поддержкой идеологически близких политических партий Чехословакии. Симпатии официальной Праги в 1920-е гг. были на стороне украинофилов. Левая часть чешского политического спектра, близкая Граду и президенту Масарику, а также чешские католические круги в целом занимали проукраинские позиции. Более консервативные политические силы Чехословакии придерживались русофильской ориентации. [1]
Основной организационной и идеологической структурой, развивавшей и координировавшей украинское движение в Подкарпатской Руси, стало культурное общество «Просвита», созданное в мае 1920 г. в Ужгороде по примеру львовской «Просвиты» выходцами из Галиции и местными украинофилами при поддержке тогдашнего губернатора Подкарпатской Руси Г. Жатковича и чешской администрации. Активная деятельность «Просвиты», направленная на «пробуждение» у местного русинского населения отсутствовавшего у него в то время украинского самосознания, вызвала решительное противодействие русофилов. В 1923 г. в противовес «Просвите» русофилы создали культурное общество имени А. Духновича, объединившее русофильски настроенную часть интеллигенции Подкарпатья.
Зарождение и растущее влияние украинского культурного фактора в Подкарпатской Руси, представлявшего собой совершенно новое явление, ранее неизвестное местному населению, в условиях межвоенной Чехословакии было вызвано несколькими обстоятельствами. В первую очередь это было связано с влиянием соседней Галиции. Неудачный исход борьбы Западно-украинской Республики (ЗУНР) с Польшей и последующее вхождение Восточной Галиции в состав польского государства вызвали массовую эмиграцию галицких украинцев в соседнюю Чехословакию. Пользуясь благоприятным отношением Праги, многие галичане осели на территории Подкарпатья и активно включились в украинскую пропаганду, стремясь «пробудить» у этнически близкого им местного русинского населения украинскую самоидентификацию.
Межвоенная Чехословакия «стала главным европейским центром украинских беженцев. Здесь возникли десятки украинских образовательных и научных структур.… Среди беженцев выделялись 4 тысячи солдат Украинской галицкой армии, которые, спасаясь от наступавшей польской армии, отступили в мае 1919 г. на территорию Подкарпатья. Для их размещения был выделен заброшенный лагерь для военнопленных в Немецком Яблоннем…».[2] Архивные материалы свидетельствуют о том, что в начале 1930-х гг. официальное количество украинцев, имевших статус эмигрантов в ЧСР, составляло около 6000 человек. Примерно 30% из них были выходцами из Галиции.[3] Учитывая то, что в начале 1920-х гг. число украинских эмигрантов-галичан в ЧСР было намного больше, чем в 1930-е гг., и что «идеология украинского национализма в значительной степени формировалась на территории Чехии и Моравии»,[4] большое влияние украинской интеллигенции из Галиции на ситуацию в Подкарпатской Руси становится очевидным.
По воспоминаниям одного из украинских эмигрантов, «когда в июле 1919 г. полк Крауса из украинской галицкой армии пришел в Подкарпатскую Русь, много галичан осталось здесь на постоянное жительство. Они развернули украинскую пропаганду и учредили общество «Просвита»... Русины-автохтоны объявили себя руським народом и основали общество имени А. Духновича. …Русины разделились на два враждебных лагеря, а чехословацкое правительство использовало это разделение, поддерживало и тех, и других, а когда русины начали добиваться автономии, чехословацкие власти отказывали и требовали, чтобы до получения автономии русины пришли между собой к согласию».[5] Известный общественный деятель Подкарпатской Руси русофил А. Геровский в своих воспоминаниях утверждал, что чехословацкое правительство специально допустило на территорию Карпатской Руси «остатки украинской армии во главе с австро-немецким майором Краусом» с целью украинизации населения Подкарпатья. По сведениям А. Геровского, солдаты и офицеры этой армии в течение многих лет состояли на содержании чехословацкого правительства.[6] Благоприятное отношение Праги к представителям украинского национального движения из Галиции в значительной мере было вызвано напряженными отношениями с Варшавой и стремлением чехословацких властей опереться на галицких украинцев в противостоянии с Польшей. Хотя Чехословакия формально не признала ЗУНР, с конца 1918 г. правительство ЗУНР имело в Праге свое неофициальное представительство во главе с профессором С. Смаль-Стоцким, которого позднее сменил К. Левицкий. Более того, правительства Чехословакии и ЗУНР подписали торговый договор, который предусматривал поставки чешского оружия для галицких украинцев в обмен на поставки нефти из дрогобычско-бориславского месторождения. С ведома Праги в армии ЗУНР служили некоторые чехословацкие офицеры, что вызывало болезненную реакцию польских властей.[7] Символично, что ведущие представители и теоретики украинского движения в Подкарпатской Руси, включая филологов И. Панькевича, В. Бирчака и других, были не местными уроженцами, а эмигрантами из Галиции. Со временем украинофилам удалось привлечь на свою сторону часть русинской интеллигенции Подкарпатья.
С самого начала культурные и политические приоритеты украинофилов вызывали острое неприятие и враждебное отношение русинских традиционалистов. Украинофилы настаивали на принятии украинской фонетической орфографии, что вступало в противоречие с традиционной русинской этимологической системой письма, близкой церковнославянскому и русскому литературному языкам. Кроме того, идеологический и культурный облик украинофильского течения в его радикальном галицком варианте предполагал полный и категорический отказ от традиционных русинских ценностей и культурного наследия, отмеченных глубокой русофилией, преклонением перед Россией и русской культурой и верностью идее «единого русского племени от Карпат до Тихого океана». Полная противоположность традиционной русинской и новой для карпатских русинов украинской идеологий создавала питательную почву для постоянного противоборства, приобретавшего довольно радикальные формы.
Пропагандируемые украинофилами идеи и ценности воспринимались представителями русофильской русинской интеллигенции как нечто нелепое, чуждое и враждебное. «До войны никто из нас даже не слышал о подобной чудовищности, что мы украинского происхождения. …Это украинское чудовище появилось у нас неожиданно, - писала в 1930 г. издававшаяся в восточной Словакии «Народная газета» и с осуждением заключала. - …Хотят нас убедить, что нам нет дела до России, ибо мы – русины – украинцы…»[8]
Полемика украинофилов и русофилов, доминировавшая в русинской прессе в течение всего межвоенного периода, затрагивала весь спектр мировоззренческих вопросов, ярко отразив такую особенность традиционного русинского мировосприятия, как приверженность идее восточнославянского единства и историческому наследию Киевской Руси. Русофилы рассматривали Россию как прямую преемницу Киевской Руси, исходя из существования единого русского народа в составе великороссов, малороссов и белорусов. Русофильская пресса в Подкарпатской Руси и восточной Словакии поддерживала, развивала и всячески пропагандировала идею общерусского единства, включая «южных русских» и белорусов. «Название «русский» не свойственно только одному великоросскому племени, но в равной мере принадлежит и южноруссам, и белорусам; оно является родовым понятием, объединяющим всю совокупность видовых понятий, - утверждал В. Вилинский в своей статье «Корни единства русской культуры». – Несмотря на разделение прежде единой русской земли, …ни в Северо-Восточной, ни в Юго-Западной части ея не забывалось бывшее общим для обеих частей имя Русь».[9]
Карпатские русины рассматривались местными русофилами как малая, самая западная ветвь общерусского дерева, сохранившаяся только благодаря духовной связи с Россией. «В славянском мире немало есть исторических примеров, когда славянская ветка, занесенная в чужестранную пустыню, погибала в песках, - писал В.К. Могильницкий, представитель союза карпаторусской молодежи «Возрождение» в Праге. - …Сколь счастливы мы – карпатороссы. И причиною тому является то обстоятельство, что наша веточка все еще держится и питается соками великого русского дерева. Как только мы допустим объявить себя «самостоятельным» племенем, как только оторвемся мы от живительной традиции наших достопамятных предков, …мы погибнем».[10]
Наибольшим радикализмом в полемике с украинофилами отличалась русинская пресса в восточной Словакии. Если представители украинского течения доказывали «украинскость» русинов, то русинские традиционалисты-русофилы отрицали само существование украинцев как отдельного народа. Печатный орган Русской Народной партии в Словакии «Народная газета» постоянно публиковала острые полемические статьи, утверждавшие, что украинское национальное движение было не более чем искусственным феноменом, изобретенным в Берлине и Вене с целью расколоть русский народ и ослабить его единство.
Председатель Русской Народной партии в Словакии доктор Мачик, выражая взгляды русофильской интеллигенции, рассматривал Украину только как географическую часть России и отрицал существование отдельного украинского народа. На страницах «Народной газеты» Мачик утверждал, что все украинское движение представляет собой не более чем «предательские устремления определенных кругов» подорвать единство русского народа и подчинить его иноземному игу. «Австрии было невыгодно русское самосознание в Галиции и вот австрийское правительство рука об руку с польской шляхтой... старается создать из русского населения Восточной Галиции особый, отличный от русского, народ с отдельной культурой и особым языком..., - писал доктор Мачик. - ...На помощь к этому стремлению приходят иезуиты. Под видом реформы ордена св. Василия поместили там иезуитов, которые старались создать особый язык, всем славянским языкам чуждый, язык украинский, устраивали в Галиции интернаты, в которых воспитывали в желательном для них духе новую интеллигенцию... Доктор К.П. Крамарж сообщает следующий любопытный эпизод: ...он работал в венских архивах, где познакомился с чиновниками министерства народного просвещения. Пригласив одного из них на прогулку за город, он получил отказ и на вопрос, чем же он так занят в министерстве, услышал ответ: «Не могу, мы должны наспех делать украинскую грамматику». Славянский мир боролся за свободу, а «самостийники» организовывали в Галиции легионы для борьбы против России. ...Все стремление этой партии (а не народа, ибо особого украинского народа не существует), - резюмировал доктор Мачик, - разбить единство русского народа и подвергнуть его чужому игу... У нас в бывшей Венгрии не найти ни одного мужика, который бы назвал себя украинцем, а не русским. Здесь у нас не было ни одного писателя, который бы примкнул к украинизму. Украинские стремления чужды каждому нашему мужику. Украинизация Подкарпатской Руси вызывает единодушное негодование всего населения».[11]
Яркой иллюстрацией отношения русинской интеллигенции к украинской пропаганде в 1920-е гг. может служить статья студента Пражского университета Н. Калиняка, который писал в «Народной газете», что «Украина не может представлять собой... краины в национальном смысле, а прямо название это происходит от территорий в юго-западной части России. ...Как и у других народов, так и в нашем русском народе нашлись юдаши, фарисеи, которые запродали свое русское убеждение за деньги и таким образом появились «лже-украинцы», купленные за австро-венгерские короны... Так называемые украинцы должны были удирать со своим атаманом Петлюрой куда кто мог. Этой армии некоторая часть попала в нашу республику, которая их принимала в гости, не зная, кто они такие. Это те же самые, которые на русских позициях убивали чешскословенских легионеров».[12] Редакция «Народной газеты» и русофильски настроенные русинские деятели часто обращали внимание чехословацкой общественности на то, что амбициозные внешнеполитические планы украинских политиков могут со временем поставить под угрозу территориальную целостность Чехословакии и что во время Первой мировой войны украинские военные формирования сражались на стороне Германии, против которой воевали чехословацкие легионеры.
Особое внимание представители русофильского направления уделяли полемике с украинофилами в области истории и филологии, на что была направлена их основная издательская и публицистическая деятельность. Общество им. Духновича издавало большое количество брошюр и популярной литературы, рассчитанной на массового читателя, которая пропагандировала традиционные русофильские взгляды, основанные на идее общерусского культурно-языкового единства и, опираясь на русофильскую трактовку истории, полемизировала с украинофилами.
Одним из главных направлений публицистической деятельности русофилов было отстаивание культурного и языкового единства всех восточных славян, обоснование тезиса о принадлежности карпатских русинов к единому русскому народу и критика взглядов украинофилов в этом вопросе. «Сохранив основу русской культуры, угророссы при первой же возможности потянулись к общерусской культуре для полного слияния с нею. Национальное пробуждение угророссов во второй половине XIX в. характеризуется именно этими стремлениями… Малая ветвь русского народа в ½ миллиона душ, живущая в неблагоприятных материальных условиях, не может сама развивать самостоятельную культуру. Отстояв свое национальное достояние от наступавшего мадьяризма, …эта ветвь может развиваться только… восстановив культурное единство с остальной Русью»,[13] - писал представитель русофильского направления Н. Павлович.
Обосновывая необходимость единого общерусского литературного языка для всех восточных славян, Н. Павлович, как и другие идеологи русофилов, ссылался на опыт западноевропейских народов. «Вершина русской культуры есть русский литературный язык, общий для всей Руси. Все великие народы имеют один литературный язык, сколько бы наречий не было в их разговорном языке. Так дело обстоит у немцев, французов и других народов, - утверждал Павлович. – При этом у некоторых народов различные наречия отличаются одно от другого значительно больше, чем мы видим это в русском языке.… Жители Прованса говорят так, что парижане их совсем понять не могут. Но, тем не менее, литературный язык у французов один, общий для всех ветвей французского народа. Этому общему французскому языку учат во всех французских школах.… У нас, русских, тоже есть свой общий всем частям народа литературный язык».[14] Русофилы Подкарпатья постоянно подчеркивали, что в создании и развитии русского литературного языка и литературы принимали участие не только великороссы, но и все остальные «ветви русского народа» в лице малороссов и белорусов, и что русский язык является одним из «главнейших достижений русской культуры».[15]
Большое место в публицистической деятельности русофилов занимала критика украинского литературного языка и истории его создания; при этом русофильские публицисты постоянно указывали на важную роль австрийских властей и польской администрации Восточной Галиции в становлении и распространении украинского языка. Один из наиболее последовательных критиков украинского движения А.М. Волконский, в 1920-е гг. бывший профессором «Pontificum Institutum Orientalium Studiourum» в Риме, в своей брошюре «В чем главная опасность? Малоросс или украинец?», опубликованной Обществом им. Духновича в 1929 г., утверждал, что украинский язык был рожден «в первые годы текущего века при сотрудничестве австрийских канцелярий. Основной мыслью при его выработке было добиться несходства его с русским языком. Потому в словарь его были включены многочисленные польские, немецкие, латинские корни; потому он полон «искусственно, по польским и немецким образцам, придуманных новообразований» (слова Ягича). …Украинский язык гениальное политическое достижение, но филологическое уродство»,[16] - резюмировал А.М. Волконский.
Однако вину за последующее этнокультурное и языковое размежевание между малороссами и великороссами Волконский возлагал не только на австро-польские козни в Галиции, но и на недальновидную политику Санкт-Петербурга. «Малорусский литературный язык русскому единству не противоречит.… На горе России этого в Петербурге многие не понимали: Валуевскими циркулярами загнали естественное малороссийское краелюбие – по ту сторону границы, - утверждал Волконский. – Там, под австрийско-германо-польским воздействием, оно приобрело по отношению к российской империи изменнический оттенок. Тогда и породили украинский язык – орудие расчленения России и русского народа».[17] В своей критике украинского языка и методов его создания русофильские публицисты апеллировали к мнению тех авторитетных ученых-славистов, которые придерживались схожих с русофилами взглядов. Так, критикуя крупного украинского филолога, черновицкого профессора Смаль-Стоцкого и его украинскую «грамматику», изданную в 1914 г. во Львове научным обществом имени Шевченко, один из русофильских публицистов ссылался на мнение ведущего авторитета в области славянской филологии профессора Ягича, считавшего украинский язык лишь «тенденциозным экспериментом».[18]
Особое место представители русофильского направления уделяли исследованию происхождения и последующей эволюции термина «Украина» и этнонима «украинец». На основании анализа исторического материала русофильские деятели делали вывод о том, что «…никогда ни народа, ни государства с сознанием и наименованием украинского народа, украинского государства, не было. Название «Украина» употреблялось как имя нарицательное, в значении область, край, пограничье…, но никогда не служило для обозначения национальной принадлежности.… И в эпоху литовско-польскую, и козацко-гетманскую предки малороссов всегда называли себя русскими… и никаких украинцев в современном смысле не знали…»[19]
Последовательная и настойчивая пропаганда украинофилами нового для карпатских русинов этнонима «украинец», которое они старались распространить среди населения Подкарпатья, воспринималось русофилами как стремление окончательно стереть в сознании местного населения ощущение родства с русским народом, которое отражалось в самоназвании, содержащим корень «рус». «Чтобы выразить стремление к самостоятельности и в самом названии, …часть малороссов стала употреблять в новейшее время для обозначения своей национальной принадлежности термины «украинец», «украинский», чтобы таким образом совершенно уничтожить сознание родства и племенного единства, которое выражалось в общности названия: Русь, русский.… Эта тенденция выражена в записке Наукового Товариства им. Шевченко во Львове, которую галицко-украинские деятели в 1915 г. подали австрийскому правительству в подкрепление своего требования переименовать галицко-русское население в «украинцев», - отмечал русофильский публицист и резюмировал. – Название «украинец» необходимо для того, чтобы внушить малороссам мысль инородчества по отношению к русскому народу, чтобы порвать всякую историческую связь даже в самом названии...».[20]
Русофилы критиковали украинских публицистов и ученых за то, что они, требуя замены этнонима «русский» термином «украинский», не замечают «или заметить не желают несоблюдения выдвинутого ими самими требования» учитывать общепринятое в науке правило, «согласно которому всякий народ должно называть таким именем, каким он сам себя называет…»[21] Русофилы здесь имели в виду навязывание этнонима «украинец» малороссийскому населению, которое само продолжало называть себя «русским».
Вместе с тем, говоря о зарождении и развитии сепаратистского движения среди малороссов, многие русофильские публицисты вину за инициирование и поддержку этого процесса возлагали не только на австрийские власти, но и на часть великорусской интеллигенции, которая своей деструктивной деятельностью способствовала отчуждению малороссов и великороссов. «Споры о древности малороссов в Киевской области, о вопросе, кто создал первую русскую историю и литературу, обострившиеся в 1850-х годах, когда против Максимовича и других малороссов выступили Срезневский, Лавровский и особенно Погодин, много содействовали стремлению отдалить как можно больше оба племени, - писал И.О. Панас. – Характерно, что именно великороссы указывали на различия между великороссами и малороссами, в то время как малороссы подчеркивали сходство обоих русских племен…».[22]
«Грехи Петербурга», способствовавшие эволюции малороссийского самосознания в неблагоприятном для общерусского единства направлении, подчеркивал и А.М. Волконский, упрекавший российские власти в неспособности дать свободу местному говору, что, по его мнению, привело к «обострению самостийных течений».[23] Тем не менее, главным фактором развития украинской идеологии, противостоящей идее общерусского единства, русофильские деятели считали политику австрийских властей в Восточной Галиции, которая, по мнению некоторых русофилов, была в мягкой форме и с некоторыми модификациями продолжена Прагой в отношении карпатских русинов.
Представители русофильской интеллигенции крайне негативно воспринимали любые проявления общественно-политической активности украинцев и болезненно реагировали на факты поддержки украинофилов со стороны чехословацких властей. Так, в 1921 г. союз подкарпаторусских студентов «Возрождение» в Праге направил правительству Чехословакии меморандум, в котором выражал протест против перенесения украинского университета из Вены в Прагу и призывал чехословацкие власти создать вместо этого русский университет.[24]
Активнейшее участие в полемике с украинцами принимали москвофилы Галиции, прекрасно информированные о развитии украинской идеологии на галицких землях и о роли австрийских и польских властей в этом процессе. В октябре 1926 г. орган галицких москвофилов львовский «Русский голос» опубликовал пространную статью о патриархе украинской историографии и крупном украинском политике М.С. Грушевском, доказывая, что научные проекты Грушевского полностью соответствовали политическим интересам Австро-Венгрии и координировались из Вены. «М.С. Грушевский являлся учеником историка В.Б. Антоновича, поляка по происхождению, неутомимого врага русской державы. Кандидатура его на Львовскую кафедру была принята Веной и поляками по рекомендации последнего»,[25] - писал «Русский голос». При поступлении на австрийскую службу в качестве профессора Львовского университета Грушевский «обязался проводить в жизнь заранее выработанную в Вене сложную политическую программу, имевшую в виду втянуть не только правобережную, но и левобережную Малороссию в сферу влияния придунайской монархии... Задачей миссии Грушевского во Львове явилась работа в трех направлениях: 1). Создать украинский литературный язык, возможно менее похожий на русский. 2). Переделать историю Малороссии так, чтобы она перестала быть частью истории русского народа. 3). Образовать ядро украинской интеллигенции с таким умонастроением, при котором она считала бы Россию «великою тюрьмою народов...»[26] Москвофилы признавали, что Грушевский взялся за дело «с необычайным рвением» и за 20 лет своей деятельности во Львове сумел достичь «громадных результатов». Давая оценку научным изысканиям патриарха украинской историографии, «Русский голос» писал: «Вряд ли в исторической науке можно подыскать другой пример столь наглого и бессовестного извращения истории, какой представляют собою исторические труды М.С. Грушевского...»[27]
* * *
К украинофильскому направлению в Подкарпатской Руси относилась часть местного грекокатолического духовенства, а также левые политические партии в лице социал-демократов и коммунистов, которые, расходясь в политических вопросах, были едины в трактовке местного восточнославянского населения как части украинского народа.
Украинофильское течение среди русинов было намного моложе русофильского и, в отличие от русофилов, не могло опираться на традиционное русинское культурное наследие по причине его русофильского характера. Главным преимуществом украинофилов было их обращение к «естественному праву» и к очевидной близости карпатских русинских диалектов к украинскому языку, что позволяло считать русинские говоры частью украинского языка. В интерпретации украинских активистов в Подкарпатской Руси это означало в первую очередь «право народа на создание своей собственной литературы на родном наречии».[28]
Стремясь к историческому обоснованию украинофильских идей, представитель украинофилов филолог из Галиции В. Бирчак писал, что если русское направление подкарпатской литературы опирается на русофильские традиции будителей XIX века, то украинофилы продолжают традиции XVII и XVIII веков, когда среди русинов появились «произведения в основном религиозного характера, написанные на разговорном народном языке».[29] Начало противостояния русофилов и украинофилов Бирчак относил еще к 60-м годам XIX века, когда в карпаторусском журнале «Свет», издававшемся на карпаторусском «язычии» (т.е. на смешанном русско-церковнославянском языке) было опубликовано письмо в редакцию, автор которого под псевдонимом «верховинец» критиковал «непонятный» язык «Света» и требовал, чтобы журнал был написан «по-нашему».[30]
Если русофилы ссылались на авторитет профессора Ягича, настроенного критически по отношению к украинскому языку, то украинофилы постоянно апеллировали к мнению тех ученых-славистов, которые считали русинские говоры диалектом украинского языка. Этой точки зрения придерживались не только украинские филологи, но и авторитетные чешские слависты, включая академика Нидерле. Позиция украинофилов в известной степени отражала растущее осознание частью русинов своего языкового и этнического родства с украинцами, национальная идеология которых, однако, была абсолютно несовместима с традиционным русинским мировоззрением и системой ценностей.
В своей практической деятельности, направленной на «прививку» украинского самосознания русинскому населению, идеологи подкарпатских украинофилов стремились учитывать приверженность местного населения сложившемуся культурному наследию. Немедленное введение украинского фонетического алфавита, который значительно отличался от традиционного русинского, было проблематично. Осознавая это, более умеренная часть украинофилов прибегла к тактике постепенной украинизации местного населения с учетом его культурного своеобразия, что в целом нашло поддержку у чехословацких властей. Так, «Грамматика» для местных школ была написана филологом из Галиции Панькевичем, который, тем не менее, ориентировался на местные диалекты и использовал традиционный этимологический алфавит как более привычный для местного населения. Вместе с тем, подкарпатские русины рассматривались Панькевичем и другими украинскими идеологами как этнографическая разновидность украинцев, своеобразие которой было продуктом как исторического развития, так и местных географических условий. «Подкарпатская Русь в этническом и языковом отношении является частью украинской языковой группы, дальше всего выступающей в юго-западном направлении, - писал И. Панькевич. - …Историческое развитие выделило язык подкарпатских русинов в особую группу в славянской семье... Горная среда обитания всегда тормозила темпы языковых процессов. …Язык подкарпатских русинов представляет собой один из диалектов украинского языка».[31]
«Грамматика» Панькевича, задуманная как промежуточный шаг и своего рода тактический маневр в процессе перехода к украинскому фонетическому алфавиту, достаточно успешно сыграла отведенную ей роль. Учебник, автором которого был другой влиятельный представитель украинофилов В. Бирчак, пытался перебросить мост от традиционных русинских к новым украинским ценностям, помещая в одном сборнике стихи убежденного русофила Духновича, отрицавшего существование украинского народа, и стихи украинских поэтов. Подобное соседство выглядело крайне неестественно и высмеивалось русофилами. Участники юбилейного собрания русофильского культурно-просветительского общества имени А. Духновича, состоявшегося в начале 1929 г. в Ужгороде, констатировали, что «все учительские конгрессы высказывались большинством за преподавание на литературном русском языке. Но… создается поколение языковых, а значит, и культурно-национальных калек. Все это зависит от учебников, которые министерство просвещения, вопреки целому ряду научных отзывов, указывающих на их полное несовершенство, все же нашло уместным не только рекомендовать, но признать единственными для преподавания. Возьмите «Читанку», составленную господином Бирчаком: там есть несколько стихов Духновича,… а дальше украинские авторы с какими-то гетманами, Украинами и пр.»,[32] - иронизировали представители русофилов.
Одним из наиболее последовательных украинофилов из числа местных русинов – уроженцев Подкарпатья был грекокатолический священник и глава народной партии Августин Волошин, проделавший сложную мировоззренческую эволюцию от ярого противника украинской идеи до убежденного сторонника украинской ориентации. С начала 1920-х гг. Волошин уже был активным украинофилом, хотя еще в 1909 г. он в весьма резких выражениях осуждал «страшную заразу украинизма»[33] в Галиции. Причины столь радикальной смены ориентиров, судя по всему, заключались не только в национальном «пробуждении», в результате которого Волошин осознал себя украинцем, но и в конъюнктурных соображениях.
Органом местных народовцев-украинофилов была издаваемая Волошиным и украинофильским грекокатолическим духовенством Подкарпатья еженедельная газета «Свобода», которая первоначально использовала традиционное русинское «язычие» с ориентацией на местные диалекты, постепенно вводя все больше элементов украинского литературного языка. «Свобода», выступавшая с позиций воинствующего грекокатолицизма, настойчиво пропагандировала идею культурной и языковой особности русинов от великороссов, одновременно проводя мысль о тождественности русинов и украинцев. Если русофилы исходили из существования единой общерусской культуры и единого русского народа в составе великороссов, малороссов и белорусов, то украинофилы изображали Россию исключительно в роли врага и всячески подчеркивали культурно-языковые различия между великороссами и малороссами, постепенно заменяя термин «малоросс» этнонимом «украинец».
«…Мы не стремимся к какому-то панскому, но чужому нам змосковщеному язычию… Мы знаем, что история уже давно развела нас и великороссов и что объективная наука это признала, - писала «Свобода» в феврале 1923 г. – Царская централизованная политика России стремилась подчинить нашу культуру, остановить развитие нашего языка. Царская Россия о нас не заботилась. После 1849 г. она могла бы легко обеспечить нам народную свободу, но этого не сделала, так как это не служило целям централизации».[34]
Основной пафос волошиновской «Свободы» был направлен против русского литературного языка и его использования в Подкарпатской Руси; при этом всячески подчеркивалась чуждость и непонятность русского языка местному населению. Так, сообщая о заседании «Просветительского комитета» в Ужгороде в феврале 1923 г., на котором выступавшие говорили по-русски, «Свобода» заостряла внимание на том, что собравшиеся на заседание русины «не понимали ни единого слова» и требовали «толмача». «Мы не хотим украинизацию, но протестуем против того, чтобы «наши просветители» говорили по-московски»,[35] - цитировала «Свобода» реплики участников мероприятия из числа местных жителей. Сам А. Волошин часто выступал на страницах «Свободы» в роли публициста, пропагандируя украинские идеи и национальные символы среди русинов. «Сине-желтое знамя с давних пор было знаком нашей народной индивидуальности.… Наш народ очень любит эти цвета. Синее небо и золотой колос – это радость и утеха для земледельца, - писал 13 декабря 1923 г. в одной из своих статей А. Волошин и тут же, опровергая собственное утверждение о «всенародной» любви к этим цветам, продолжал. – Нашлись больные, глупые или злые люди, которые против этого знака посмели выступить.… При въезде нового губернатора… (речь идет о втором губернаторе Подкарпатской Руси А. Бескиде, который сменил на этом посту Г. Жатковича – К. Ш.) они разорвали наш флаг и даже ввергли его в болото… То же самое сделали прихвостни реакции и в Мукачево».[36]
Стремясь всячески дискредитировать своих оппонентов-русофилов и все, связанное с Россией, украинофилы часто обвиняли русских в связях с мадьярами. «…Ряд российских генералов, офицеров, отставных политиков… получают периодическую финансовую поддержку от мадьярского правительства, - сообщала «Свобода» в июне 1923 г. – В Будапеште есть… войсковая миссия генерала Врангеля, официально признанная мадьярским правительством. Эмигранты-монархисты из России находят теплый прием у мадьярской интеллигенции, особенно приближенной к урядовым кругам».[37] Данные упреки украинофилов имели под собой определенные основания. Любопытно, что о теплом приеме, оказанном ему в Венгрии, вспоминал позднее А.И. Деникин. «…Не раз в Венгрии мне пришлось встречаться с бывшими врагами, участниками войны… и всегда эти встречи были искренно радостны. Особенно дружелюбное отношение проявили к нам офицеры… 38-й гонведной дивизии, с которой судьба несколько раз столкнула на полях сражений Железную дивизию, - писал А.И. Деникин. – В Первой мировой войне сохранялись еще традиции старого боевого рыцарства…»[38]
Со временем язык «Свободы» становился ближе к нормам украинского литературного языка. Отдельные авторы, публиковавшиеся в «Свободе», среди которых был известный украинофил М. Бращайко, писали свои статьи на чистом украинском литературном языке. Наряду с этим, «Свобода» все более последовательно и открыто заявляет об «украинскости» карпатских русинов. «Мы, русины, племя малорусское, которое сейчас называется украинским, - просвещала «Свобода» своих читателей в 1929 г. - …Царизм при помощи всего административного аппарата и преследований… не смог русифицировать русинов-украинцев на Украине. В еще меньшей степени это может получиться у некоторых наших русификаторских обществ».[39] Объектом постоянных нападок «Свободы» были русофилы восточной Словакии. Печатный орган партии Волошина часто обвинял «кацапов Пряшевщины» в приверженности «духу цареславного православия»[40] и в незнании истории и литературы своего народа.
Лагерь украинофилов был неоднороден. Наряду с более умеренными грекокатолическими кругами во главе с Волошиным, которые не желали сразу рвать с традиционным русинским «язычием» и этимологическим письмом, склоняясь к постепенному распространению украинской идентичности среди местного населения, существовали радикальные украинофилы в лице коммунистов, которые выступали за немедленное введение украинского литературного языка. Именно коммунистические газеты были одними из первых в русинском культурном пространстве, отказавшимися от традиционного этимологического письма и ставшими использовать украинский фонетический алфавит.[41] «Весь украинский народ пишет фонетикой (т.е. так, как говорят)… Сохранение этимологии отделяет нас от всего украинского народа, - писала «Карпатська правда» в январе 1927 г. – Это нужно не нам, а чешской буржуазии, которая хочет нас изолировать и чехизировать».[42] Кроме того, коммунисты уже в 1920-е гг. постоянно употребляли термин «Закарпатская Украина» вместо общепринятого тогда названия «Подкарпатская Русь».
Более последовательная в своей «украинскости» коммунистическая «Карпатська правда», с середины 1920-х гг. издававшаяся на литературном украинском языке, обвиняла Волошина и прочих «попов» в недостаточно четкой национальной ориентации, а также в прислуживании «чехизаторам» и «русификаторам». «…Попы-народовцы из «Свободы» выслуживаются перед чехизаторами. Утверждение, что принципом «Свободы» является писать чистым народным языком – неправда, - заявляла «Карпатська правда». – Читайте «Свободу» и вы найдете там… массу церковнославянизмов, словакизмов, чехизмов и русизмов.… Придерживаясь этимологии, сам Волошин поддерживает тех… реакционеров, которые до сих пор мечтают о единой неделимой матушке-России. Наша этимология не отличает нас от российской этимологии, на которой держится вся российская реакция. Тем самым Волошин и иже с ним поддерживают и оправдывают не только чехизаторские, но и русификаторские эксперименты…».[43]
Обвинения коммунистов в адрес волошинцев в поддержке «русификаторов» были явно незаслуженными, поскольку враждебное отношение к русскому языку и культуре было примерно в равной степени присуще как коммунистическим, так и грекокатолическим украинофилам. Презрительные эпитеты «русопяты», «реакционеры», «кацапы», «москальчуки» и пр., употреблявшиеся в качестве синонимов, нередко появлялись как на страницах грекокатолической «Свободы», так и коммунистической «Карпатськой правды». Однако даже наиболее последовательные сторонники украинской ориентации в лице коммунистов были вынуждены фактически признать, что украинский литературный язык не был полностью понятен подкарпатским русинам. Так, украинские названия месяцев и некоторые другие непонятные русинам украинские слова редакция «Карпатськой правды» дублировала в скобках традиционными русинскими названиями, приучая русинов к литературному украинскому языку.
Обвиняя русофильское направление в стремлении «русифицировать» Подкарпатье, коммунисты вместе с тем утверждали, что введение плохо понятного местному населению русского языка способствует политике чехизации Подкарпатской Руси. «Русификация помогает, а украинизация препятствует чехизации»,[44] - писала «Карпатська правда». В свою очередь, представители русофилов указывали на то, что введение в Подкарпатской Руси украинского языка, находящегося в стадии становления и не имеющего за собой, в отличие от русского языка, глубокой, стабильной и богатой литературной традиции, облегчает чешским властям денационализацию карпатских русинов.
В поэтической форме суть воззрений русинских украинофилов эмоционально выразил один из первых украиноязычных поэтов Подкарпатья Василь Гренджа-Донський, который в своем стихотворении «Мы украинцы», написанном в 1927 г., с гордостью провозглашал «украинскость» карпатских русинов:
Чи ми є, ми не ганьбимося,
Знайте: ось чиї ми сини:
Ми українцями звемося!
А не “руснацькі русини”.
Мировоззренческое противоборство русофилов и украинофилов затронуло и многочисленную русинскую диаспору в Северной Америке. Активным и убежденным противником украинофилов и украинской пропаганды был популярный среди американских русинов «Американский Русский Вестник», орган влиятельного «Соединения Грекокатолических Русских Братств». «Здешние украинские газеты тенденциозно называют нас прикарпатскими украинцами, а нашу родную землю «Прикарпатской Украиной». Мы очень хорошо знаем те не столь давние времена, когда все нынешние украинцы назывались галицийскими руснаками и понятия не имели о том, что значит слово украинец, - с иронией писал «Американский Русский Вестник» в феврале 1930 г. – Мы знаем, что украинизм есть творение немецкой политики, которая не хотела, чтобы подкарпатский и галицийский русский народ объединился и… добился свободной национальной жизни. Немецкая политика и гроши сотворили в Галиции украинизм на стыд и поругание русского народа».[45]
Касаясь собственной позиции в полемике русофилов и украинофилов, «Вестник» подчеркивал, что «газета наша, как орган нашей русской организации, всегда будет на страже и …энергично выступит против тех, кто… против воли народа нашего переменить бы хотел наше честное русское имя. …Мы русский народ, …наш язык русский, наша культура, наш дух, наши традиции суть русские. …Есть среди нашего народа в старом краю несколько украинских авантюристов… Волошин, Бращайко и их компания могут быть уверены, что рак украинизма никогда не расширится на теле русского народа. …Мы русские люди …и сие наше имя никогда не изменим на украинцев».[46]
* * *
В своем соперничестве с русофилами украинофилы опирались на благоприятное отношение и поддержку со стороны официальных кругов. Открытая поддержка украинофилов чехословацкими властями проявилась в их отношении к русофильскому обществу имени А. Духновича и к украинофильскому обществу «Просвита». В 1930 г. правительство Чехословакии выделило «Просвите», оказавшейся в тяжелом финансовом положении, один миллион крон помощи. Комментируя этот факт, «Народная газета» утверждала, что без правительственной поддержки украинцы в Подкарпатской Руси не имели бы никаких шансов на выживание. «...Удивляемся, почему чехословацкое правительство не предоставит украинцев своей судьбе, - говорилось в заметке с характерным названием «Бальзамирование трупа», опубликованной в «Народной газете», - без его помощи давно бы об украинцах на Подкарпатской Руси не было бы и помину. Поведение правительства, поскольку оно не проявляет равной щедрости по отношению к русскому культурно-просветительскому обществу «Александр Духнович», не может рассматриваться иначе как пристрастие к украинизму».[47] О щедрой материальной помощи чехословацкого государства «Просвите» с самого начала ее деятельности с благодарностью писал И. Панькевич.[48]
В отличие от украинофильской «Просвиты», созданное в противовес ей русофильское общество имени А. Духновича пользовалось гораздо меньшей материальной поддержкой чехословацких официальных кругов. Примечательно, что в начале 1920-х гг. президент Масарик передал на нужды общества «Просвита» 100.000 крон, в то время как общество имени Духновича получило от него всего 50.000, т.е. в два раза меньшую сумму.[49] Заинтересованность Масарика в материальной поддержке «Просвиты» проявилась с самого начала ее создания. Так, в документе, направленном чехословацкому правительству в мае 1921 г. сразу после отставки Г. Жатковича с поста губернатора Подкарпатской Руси, Масарик указывал на необходимость материальной помощи «Просвите». В этом же документе Масарик писал, что «Просвита» уже получила от правительства 25.000 крон, но ей необходимо 200.000.[50]
Русофилы, почувствовав в «Просвите» идейного оппонента, с самого начала воспринимали ее деятельность как попытку украинизации русинского населения. «Товарищество «Просвета» есть не культурное общество, а политическое, посредством которого украинствующие Бращайки, Волошины… хотят построить «самостийну Украину» на нашей русской земле, - комментировала в январе 1923 г. цели «Просвиты» прешовская газета «Русь» - …Панове «украинцы»! Не забывайте, что вы уже не в Австрии. …Лучше всего будет, если вы поставите крест на «Питкарпатську Украину» и вернетесь назад до Галиции…».[51]
Несмотря на преференции украинофилам со стороны Праги, русофильское общество имени Духновича, основанное в 1923 г., в целом пользовалось значительно большей поддержкой среди местного русинского населения, чем украинофильское общество «Просвита». Так, в середине 1930-х гг. общество «Духнович» имело 315 общественных читален и насчитывало 21.000 постоянных членов, в то время как в распоряжении «Просвиты» было 223 читальни и около 15.000 членов.[52] Однако данные цифры свидетельствуют одновременно и о колоссальном прогрессе украинофильского течения, учитывая, что изначально украинская самоидентификация была практически неизвестна местному русинскому населению. Сильной стороной украинофилов, привлекавшей к ним симпатии социально активных слоев населения, в первую очередь молодежи, было их внимание к насущным социально-экономическим вопросам, особенно актуальным в Подкарпатской Руси.
Рост украинского культурного влияния был тесно связан не только с деятельностью украинофильской части грекокатолического духовенства, но и с усилением местных коммунистов, являвшихся самой популярной партией в Подкарпатской Руси, население которой страдало от многочисленных социально-экономических проблем. С середины 1920-х гг. местные коммунисты, подчиняясь партийной дисциплине (в соответствии с решениями международного коммунистического движения все русины были признаны украинцами), стали сторонниками украинского направления и одними из первых приступили к изданию своих периодических изданий на украинском литературном языке. Если галицкие эмигранты в своей украинизаторской деятельности опирались на поддержку государственных структур Чехословакии и на помощь из соседней Галиции, то проукраинская пропаганда коммунистов поддерживалась всей мощью международного коммунистического движения во главе с СССР. Власти Советской Украины, где в то время также проходила кампания украинизации, принимали самое деятельное участие в разработке и реализации механизма украинизации русинского населения Подкарпатья.
В январе 1926 г. на совещании представителей компартии Украины, галицкой краевой организации компартии Польши и подкарпаторусского комитета компартии Чехословакии обсуждался вопрос украинизации русинов и активизации коммунистического движения в карпатском регионе с последующим присоединением Галиции и Подкарпатской Руси к Советской Украине. В ходе совещания «было принято решение о том, что Украина будет нелегально, по линии Коминтерна, обучать в Харьковском коммунистическом университете имени Артема русинов-коммунистов украинскому языку и методам нелегальной коммунистической деятельности. Одновременно, компартия Украины будет финансировать двуязычную газету «Карпатская правда» (издаваемую на венгерском и русинском языках), но с непреложным условием, чтобы в дальнейшем эта газета издавалась только на украинском языке. Поскольку в Подкарпатской Руси не было среди местного населения человека, который бы знал украинский язык и справился бы с должностью редактора украиноязычной газеты, то из Галичины в Ужгород был направлен галичанин-коммунист О. Бодан».[53]
Нарком просвещения и один из главных идеологов кампании украинизации в УССР М. Скрипник был удовлетворен украинизаторской деятельностью коммунистов в Подкарпатской Руси. В своей статье в журнале «Знамя марксизма» в 1928 г. Скрипник несколько поспешно констатировал «полный переворот взглядов» местного населения, которое, по его словам, «возродилось» и стало действительно «осознавать себя украинским».[54] В своей статье Скрипник отводил коммунистам ведущую роль в украинизации Подкарпатья, с удовлетворением отмечая, что в национальном вопросе компартия заставила пойти за собой не только социал-демократов, но и некоторые москвофильские и клерикальные организации. Примечательно, что в своей статье Скрипник с видимым удовольствием цитировал клерикальную грекокатолическую «Свободу» А. Волошина, в которой один из ее читателей подчеркивал необходимость принятия фонетического украинского правописания и борьбы с «москализмами» в языке. Именно этот пассаж из «Свободы» пришелся по вкусу идейному вождю украинских коммунистов и вдохновителю кампании украинизации в УССР.[55]
Украинофилы Подкарпатья, таким образом, располагали несравнимо большими материальными ресурсами, чем русофилы, опираясь не только на галицких эмигрантов, поддерживаемых чехословацкими властями, но и на мощное коммунистическое движение во главе с СССР. Поддержка украинофилов Подкарпатья со стороны советских властей резко критиковалась русофилами. «Выходит на Подкарпатской Руси коммунистическая газета «Карпатская правда», которая до 1924 г. печаталась по-русски, но позже из Харькова было получено приказание печатать ее по-украински, - писал «Карпаторусский голос». – Эту газету никто не читает,… между обывателями из-за украинского языка она не находит отзыва. Мы удивляемся, что на советские деньги на Подкарпатской Руси ведется украинская политика…».[56] По иронии судьбы, Россия, к которой постоянно апеллировали русинские русофилы, трансформировавшись в СССР, энергично содействовала искоренению традиционного русофильского самосознания русинов и его замене на украинское.
Русинские деятели вообще обращались к теме СССР довольно часто и, как правило, в очень критическом ключе. За исключением коммунистической «Карпатськой правды», освещавшей все происходящее в Советском Союзе только в розовых тонах, остальная русинская пресса была настроена в отношении к СССР крайне негативно. Объектом критики была не только национальная политика в СССР, составной частью которой являлась кампания украинизации в УССР в 1920-е гг., но и советская идеология в целом, а также социально-экономический курс советского руководства. «Одна шестая часть земной суши, занятая еще недавно Российским государством, в настоящее время носит название… «СССР». Но произошла не только перемена в названии, а произошла коренная перемена в сущности…, во всех отношениях общественной жизни и быте народном, - писал «Карпаторусский голос». – В настоящее время над русским народом… производится опыт наподобие опытов над животными, производимых в медицине и носящих там название «вивисекции». Опыт, проводимый чуждому народу людьми…, опыт бесконечно тягостный… 14 лет происходит этот опыт и 14 лет тягчайшие страдания испытывает русский народ под игом коммунистов».[57]
Особое неприятие русинских публицистов вызывала крестьянская политика Москвы. «…В России коммунисты обещали селянству землю, но когда пришли к власти, забрали самые лучшие владения в свои руки и сделали из них государственные хозяйства (совхозы), которыми управляют комиссары и относятся к селянству хуже, чем прежние помещики»,[58] - писал в январе 1926 г. орган республиканской земледельческой партии в Подкарпатской Руси «Карпаторусский вестник». «Коммунистическая партия… есть коренным неприятелем земледельца, ей нужно его большинство и его сила только для приобретения власти, - утверждал «Карпаторусский вестник», критикуя СССР и одновременно полемизируя с местными коммунистами. – Как только коммунистическая партия этой власти достигает (например в России), то она уже не нуждается в мирном селянском обывателе… и начинает его ужасно притеснять, дерет из села 20 шкур для того, чтобы насытить и обогатить свою лингарско-жидовскую армию и своих городских агитаторов».[59]
Русинская пресса очень подробно информировала о негативном опыте тех, кто побывал в Советском Союзе. «На днях возвращается из России колония из 30 коммунистических семей из Годонина…, которые в прошлом году уехали в «советский рай» искать лучшую долю, - говорилось в заметке «Горькое возвращение колонистов из коммунистического рая». – Большевики сделали своим лингарско-жидовским управлением в России полный развал всей экономической жизни. Селянству живется в России хуже, чем во всех других странах…».[60] Русинская пресса пристально следила за внутриполитической обстановкой в СССР, особенно выделяя примеры сопротивления населения властям. Так, 3 января 1933 г. «Карпаторусский голос» со ссылкой на консульское донесение из Ростова-на-Дону сообщал о крупном антисоветском восстании кубанских казаков у станицы Тихорецкая, которое было подавлено, участники казнены, а 18.000 местных жителей были высланы на север.[61]
Крайне негативно русинские деятели отзывались о кампании украинизации, которая активно проводилась властями Советской Украины в 1920-е гг. Особую критику русинов вызывали насильственный и жесткий административный характер украинизации, а также личность одного из главных советских «украинизаторов» Л. М. Кагановича. Сворачивание украинизации в начале 1930-х гг. было положительно воспринято общественным мнением Подкарпатской Руси, в то время как украинская пресса Галиции с возмущением отреагировала на данный поворот в политике Кремля по отношению к УССР. Издававшаяся во Львове газета «Вперед», орган украинской социал-демократической партии, реагируя на смерть главного идеолога советской украинизации Скрипника, обвиняла Москву в окончательном переходе на позиции «собирателя русских земель» и в полной утрате интереса к «игре в украинскую государственность», и без того предназначенной главным образом «на экспорт».[62] Негодуя по поводу «русотяпского курса московского центра», украинская пресса в Галиции связывала со смертью Скрипника начало «беспощадного похода московского империализма на Украину» и клеймила «харьковских русотяпов» за то, что «жертвами их террора» были в основном работавшие или учившиеся в УССР выходцы из Галиции и Волыни.[63]
Со временем русофилы были вынуждены признать рост популярности украинофилов в Подкарпатской Руси. В 1931 г. орган общества им. Духновича «Карпатский свет» заявлял, что «если принять во внимание исключительную материальную и моральную поддержку украинского движения со стороны некоторых высших инстанций, то можно сказать, что попытка украинизации потерпела полное поражение». Но одновременно с этим «Карпатский свет» выражал сожаление в связи с тем, что все должности в сфере народного образования всецело находятся «в руках украинствующих; реальная гимназия, учительская семинария в Ужгороде воспитывают исключительно в украинском духе; кроме того и в других средних школах имеются преподаватели украинского направления, не желающие подчиняться воле большинства... Поощрение украинизации школы и населения... затронуло уже наше семейное благополучие. Дети восстают на родителей… Русские учителя! Мы призываем Вас вводить русские учебники и обучать по ним детей…, - взывал «Карпатский свет». - Господа редакторы!… Русские люди! Вы сами должны стремиться придать Вашим городам и селам русский вид… Братья Чехи и Словаки! Мы надеемся, что Вы признаете законность наших требований».[64] Это эмоциональное обращение, в котором отчетливо проступали нотки отчаяния, было фактическим признанием успехов украинофилов, противоречившим предыдущему утверждению о полном банкротстве украинского движения.
Противостояние русофилов и украинофилов временами выходило за рамки идеологических дискуссий и газетной полемики, принимая форму открытого террора против оппонентов. Особую склонность к подобному методу выяснения отношений демонстрировали галицкие национальные радикалы. Так, 1 июня 1930 г. во время празднования «Дня руськой культуры» в ужгородском театре студент Ф. Тацинец, идеологически «обработанный» и подготовленный галицкой политэмигранткой Ст. Новакивской, преподававшей в ужгородской гимназии, открыл стрельбу из револьвера по профессору той же гимназии престарелому о. Е. Сабову. Покушение на Е. Сабова, видного представителя русофильской интеллигенции и автора русофильской грамматики, оказалось неудачным, поскольку террорист от волнения в спешке не смог попасть в свою жертву. На суде «Новакивская признала, что с помощью теракта думала поднять в русинах Подкарпатской Руси националистическое движение против русификации украинского Подкарпатья. В итоге теракт только усилил в Подкарпатской Руси антигалицкий синдром».[65] Представители украинофилов как из грекокатолического, так и из коммунистического лагеря стремились возложить вину за происшедшее на русофилов. «Покушение, совершенное Тацинцом 1 июня 1930 г. … все еще не полностью расследовано… Ясно только то, что провокации, которыми организаторы съезда духновичевцев оскорбляли наше народное направление… стали главной причиной, вызвавшей нервозность с обеих сторон»,[66] - писала волошиновская «Свобода».
Тон комментариев коммунистической «Карпатськой правды» также свидетельствовал о полном отсутствии симпатий к жертве преступления. «Арестованный Тацинец заявил в полиции, что он хотел убить Сабова как представителя русотяпского направления и как главу общества имени Духновича, поскольку считает, что это политическое направление (т.е. москвофилы) вредит развитию украинского народа в Закарпатье, - писала «Карпатська правда» в статье под названием «Неудачная попытка убить попа Сабова». - …Мы относимся к данному случаю со всей серьезностью и объясняем происшедшее с нашей пролетарской точки зрения.… Внимание привлекает не сам факт неудачного покушения на Сабова, а политическая почва, на которой вырос данный выстрел».[67]
Попытка убийства Сабова вызвала гневную реакцию русинской общественности в Северной Америке. «Покушение украинского студента на жизнь архидьякона Е. Сабова. Выпущенная пуля потеряла цель и не ранила самого большого патриота Подкарпатской Руси. Разъяренный русский народ хотел линчевать взбесившегося украинского убийцу.… Патер Волошин в великом страхе скрывается от гнева народа», - под такими заголовками сообщал своим читателям о трагическом происшествии в Ужгороде «Американский Русский Вестник», особенно подчеркивавший, что Волошин был вынужден признать Тацинца своим воспитанником и допустить существование в Подкарпатской Руси тайной украинской организации под названием «Меч и кровь».[68] Позже, информируя своих читателей о том, что Тацинец был признан виновным в покушении на жизнь Сабова и получил три года тюрьмы, «Американский Русский Вестник» выражал сожаление по поводу невозможности привлечь к ответственности и наказать украинских редакторов. По словам «Вестника», украинские журналисты «своими дикими писаниями создают атмосферу покушений и полагают, что за стрельбу в стариков русского убеждения надо давать еще награду».[69]
Развитие событий в Подкарпатской Руси оказывало самое непосредственное воздействие на положение в восточной Словакии. Рост украинского влияния в Подкарпатской Руси вызывал растущую тревогу у местной русинской интеллигенции. В отличие от русинов Подкарпатья, которые управлялись непосредственно из Праги, словацкие русины зависели от местных словацких властей, которые, опасаясь потенциальной угрозы украинского сепаратизма, не поддерживали украинофилов. Соперничество русофилов и украинофилов в восточной Словакии протекало поэтому в более естественных условиях.
С тревогой наблюдая за успехами украинского движения в Подкарпатской Руси, русинская интеллигенция в Словакии образовала единый и монолитный антиукраинский фронт, активно препятствуя украинской пропаганде и противодействуя назначению украинофилов на ведущие посты в области образования и культуры. Словацкие власти, информируя чехословацкий кабинет министров о съезде общества грекокатолических учителей Прешовской епархии, состоявшемся 16 апреля 1931 г. в Прешове, сообщали о том, что «участники съезда единодушно высказались против «украинизма» и выслали делегацию к епископу Гойдичу с требованием общества грекокатолических учителей сместить с должностей нескольких влиятельных украинофилов».[70] Среди лиц проукраинской ориентации, вызывавших особое недовольство русинских учителей восточной Словакии, были названы директор местного учительского института М. Мачевич, профессор учительского института Е. Андрейкович, а также Д. Зубрицкий, Й. Дюлай и Е. Бихари.[71]
Почти каждый номер местной «Народной газеты» содержал ярко выраженные антиукраинские полемические материалы, которые изображали украинское направление в роли злейшего врага России, славян и Чехословакии. Русская Народная партия Словакии, издававшая «Народную газету», активно использовала антиукраинскую пропаганду во внутриполитической борьбе и была одной из самых популярных партий среди восточнословацких русинов. «Настало время и для нас, карпатороссов, подводить итоги достигнутому за старый год, - писала «Народная газета» 4 января 1929 г. – Уничтожено сектантство. Враги… старались нас поделить на «руснаков», «русинов», «украинцев» и «москалей»…, но и на этом грязном поле наш народ вышел с победой. …Выиграны выборы – насколько важны окружные и краевые выборы, каждый знает. Тут наш народ проявил изумительную стойкость и, несмотря на происки врагов, держался при своей Русской Народной партии. Теперь в каждом округе и в краевом заступительстве в лице доктора К.П. Мачика и учителя М. Жатковича будем иметь своих защитников. Эти выборы принесли нам пользу ту, - подчеркивала «Народная газета», - что убит змеиный зародыш украинства и латинизации».[72]
Корреспондент «Американского Русского Вестника», побывавший в конце 1930 г. в культурном центре словацких русинов г. Прешов, с удовлетворением отмечал национальную стойкость местных русинов и подчеркивал, что «Пряшев есть и будет русским, а не словацким центром».[73] По словам «Вестника», главную роль в сохранении и «процветании русскости» в Прешове играли местные «русские вожди» и «русские профессора», надлежащим образом воспитывавшие русскую молодежь.[74] Полный провал попыток украинской пропаганды в северо-восточной Словакии был поэтому вполне закономерен.
В 1930 г. небольшая группа интеллектуалов - украинофилов во главе с Д. Зубрицким основала в Прешове местное отделение украинофильского общества «Просвита». Однако все попытки основать отделения «Просвиты» в русинских селах восточной Словакии потерпели неудачу и «зарождавшееся украинское движение не смогло получить развития».[75] Д. Зубрицкий сразу после начала своей деятельности в Словакии оказался в числе тех украинофилов, которые вызывали особое недовольство местной русинской интеллигенции. Съезд общества грекокатолических учителей в Прешове в апреле 1931 г. потребовал смещения Зубрицкого и других видных украинофилов с занимаемых должностей. В известной степени нишу украинофилов в восточной Словакии заняло русинское течение, которое подчеркивало важность местных особенностей активнее, чем русофилы, не отрицая в то же время традиционного культурного наследия русинов.
[1] См. Svoboda D. Ukrajinská otázka v českém meziválečném myšlení a politice // Slovanský přehled. 2008. № 4. S. 549.
[2] Ibidem. S. 548.
[3] Tejchmanová S. Dokument o ukrajinské emigraci v meziválečném Československu // Slovanský přehled. 1992. № 2. S.184.
[4] Svoboda D. Op. cit. S. 550.
[5] Кмiцiкевич Я. 1919 рiк на Закарпаттi. Спогад // Науковий збiрник музею української культури в Свиднику. 1969. № 4. С.391.
[6] Геровский А. Борьба чешского правительства с русским языком // Путями истории. Общерусское национальное, духовное и культурное единство на основании данных науки и жизни. Под редакцией О.А. Грабаря. Том II. Нью-Йорк. 1977. С. 93-124.
[7] Svoboda D. Op. cit. S. 540.
[8] Народная газета. 1930. №. 2.
[9] Карпатский свет. 1928. № 4. С. 68.
[10] Карпатский свет. 1928. № 1-2-3. С. 32.
[11] Народная газета. 1925. №. 3.
[12] Народная газета. 1924. №. 1.
[13] Павлович Н. Русская культура и Подкарпатская Русь. Ужгород. 1926. С. 12-13.
[14] Там же. С. 15.
[15] Там же. С. 16.
[16] Волконский А.М. В чем главная опасность? Малоросс или украинец? Ужгород. 1929. С. 4-5.
[17] Там же. С. 6.
[18] Зоркий Н. Доказано ли научно существование вполне самостоятельного «украинского языка»? Ужгород. 1924. С. 11-12.
[19] Панас И. К вопросу о русском национальном имени. (По поводу меморандума галицких украинофилов о замене народного имени «русин» термином «украинец»). Ужгород. 1934. С. 36, 12.
[20] Там же. С. 8-12.
[21] Там же. С. 12.
[22] Там же. С. 6-7.
[23] Волконский А.М. В чем главная опасность? Малоросс или украинец? С. 3.
[24] Statní Ústřední Archiv (SÚA), fond Předsednictvо Ministerské Rady (PMR), inv. č. 588, sign. 223, kart. č. 131. Jazyková otázka na Podkarpatské Rusi 1920-1938.
[25] Русский голос. 10 октября 1926. № 174.
[26] Там же.
[27] Там же.
[28] Birčak V. Dnešní stav podkarpatské literatury // Podkarpatská Rus. Sborník hospodářského, kulturního a politického poznání Podkarpatské Rusi. V Bratislavě. 1936. S. 193.
[29] Ibidem.
[30] Ibidem.
[31] Dr. Pankevič I. Jazyková otázka v Podkarpatské Rusi // Podkarpatská Rus. Obraz poměrů přírodních, hospodářských, politických, církevních, jazykových a osvětových. Praha. 1923. S. 130-131.
[32] Карпатский свет. 1929. № 5(15). С. 615-616.
[33] Болдижар М. Закарпаття між двома світовими війнами: факти, події, люди, оцінки. Ужгород. 1996. С. 93.
[34] Свобода. 18 фебруара 1923. Число 6.
[35] Свобода. 25 фебруара 1923. Число 7.
[36] Свобода. 13 децембра 1923. Число 48.
[37] Свобода. 6 юния 1923. Число 21.
[38] Деникин А.И. Путь русского офицера. Нью-Йорк. 1953. С. 339.
[39] Свобода. 21 фебруара 1929. Число 8.
[40] Свобода. 29 августа 1929. Число 35.
[41] Штець М. Боротьба за лiтературну мову українцiв Схiдної Словаччини у 1919-1945 рр. // Oktober a ukrajinská kultura. Prešov. 1968. S. 284.
[42] Карпатська правда. 2 січня (января) 1927. Число 1.
[43] Там же.
[44] Карпатська правда. 21 липня (юлій). 1929. Число 7.
[45] Amerikansky Russky Viestnik. Homestead, PA. February 27, 1930. № 9.
[46] Amerikansky Russky Viestnik. Homestead, PA. August 29, 1929. № 34.
[47] Народная газета. 1930. №. 3.
[48] Dr. Pankevič I. Spоlek „Prosvita“ v Užhorodě // Podkarpatská Rus. Sborník hospodářského, kulturního a politického poznání… S. 300.
[49] Карпатский свет. 1930. № 1-2. С. 772.
[50] Archiv Ústavu T.G. Masaryka (AÚTGM), fond T.G. Masaryk. Podkarpatská Rus 1922, krabice 401.
[51] Русь. Пряшев, дня 4 января 1923. Год III.
[52] См. Dr. Nedzelskij E. Spolek A.V.Duchnovyče; Dr. Pankevyč I. Spolek „Prosvita“ v Užhorodě // Podkarpatská Rus. Sborník hospodářského, kulturního a politického poznání... S. 298-300.
[53] Годьмаш П., Годьмаш С. Подкарпатская Русь и Украина. Ужгород. 2003. С. 86.
[54] Скрипник М. Національне відродження в сучасних капіталістичних державах на прикладі Закарпатської України // Прапор марксизму. 1928. № 1 (2). С. 230.
[55] Там же. С. 219.
[56] Карпаторусский голос. 18 января 1933. № 12.
[57] Карпаторусский голос. 1 мая 1932. № 1.
[58] Карпаторусский вестник. 7 января 1926. № 2.
[59] Карпаторусский вестник. 12 февраля 1926. № 7.
[60] Карпаторусский вестник. 5 марта 1926. № 10.
[61] Карпаторусский голос. 3 января 1933. № 2.
[62] Вперед. Львів, серпень 1933. Число 3.
[63] Там же.
[64] Карпатский свет. 1931. № 5-6-7. С. 1208-1209.
[65] Годьмаш П., Годьмаш С. Указ. соч. С. 87.
[66] Свобода. 12 юния 1930. Число 24.
[67] Невдала спроба вбити попа Сабова // Карпатська правда. 8 червня (юния) 1930. Число 22.
[68] Amerikansky Russky Viestnik. Homestead, PA. June 26, 1930. № 26.
[69] Amerikansky Russky Viestnik. Homestead, PA. April 16, 1931. № 16.
[70] SÚA, fond PMR, inv. č. 654, sign. 294, kart. č. 150. Úprava národních a politických poměrů na Rusi a Slovensku
[71] Ibidem.
[72] Народная газета. 1929. №. 1.
[73] Amerikansky Russky Viestnik. Homestead, PA. January 15, 1931. № 3.
[74] Ibidem.
[75] Magocsi P.R. The Rusyns-Ukrainians of Czechoslovakia. P. 43.
Статья иллюстрирована репродукциями русинского художника Андрея Андреевича Коцка.( 1911 – 1987).
А. Коцка родился 23 мая 1911 в Ужгороде.
Окончил Ужгородскую учительскую семинарию (1927-1931).
С 1927 по 1931 был слушателем Публичной школы рисования в Ужгороде у известных мастеров у А.М. Эрдели и И.И. Бокшая.
После окончания семинарии работает учителем в горных селах Закарпатья (Подкарпатской Руси) и одновременно занимается живописью.
В 1933 вместе с художником А. Борецким организовывает свою первую выставку в Ужгороде, тепло принятую публикой и критикой.
Далее - персональная выставка в 1935 в Ужгороде, которая также имела громкий успех и закрепила за автором репутацию талантливейшего живописца Закарпатья.
В 1937 в Праге принимает участие в выставке "Словакия и Подкарпатская Русь".
С 1940 по 1942, получив специальную стипендию, продолжает обучение в Риме в Академии искусств у Феруччо Ферацци и в академии Св. Луки.
В 1945-1987 годах берет активное участие в областных, республиканских, всесоюзных и международных выставках. Его работы украшают экспозиции музеев Киева, Одессы, Харькова и других городов.