Продолжаем знакомство с творчеством замечательного русского поэта начала двадцатого века Сергея Копыткина, чье имя было вычеркнутого из русской культуры после Октябрьского переворота.
В предыдущих публикациях мы уже давали известные нам скудные автобиографические сведения о Сергее Копыткине и размещали стихотворения из сборника 1916 года, и книги стихов «Песни о войне» (Петроград. 1914). Сейчас представляем вашему вниманию более ранний сборник стихотворений поэта, вышедший в Петрограде в 1909 году.
Эта публикация состоялась благодаря Сергею Шарапову.
Открыть сканированный оригинал книги в формате PDF
Сергѣй Копыткинъ
СБОРНИКЪ
СТИХОТВОРЕНІЙ
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Т-во Р. Голике и А. Вильборгъ. Звенигородская, 11.
1909.
ЛЕСНЫЕ СЛЕЗЫ.
Склонялись зелёные ели
Над тихим усталым ручьем,
И струи речные им пели
О странствии длинном своем:
„Сбываются давние грезы!
Тоска умирает вдали!
Мы—слезы, мы—горькие слезы,
И к вам за покоем пришли!
Мы—города шумного дети,— .
Там—блеск, и богатство, и знать,
Там все, чего ищут на свете,
И что так легко потерять.
Мы—слезы о горе незримом,
О счастье, погибшей любви,
О крае далеком родимом...
Мы к вам за покоем пришли.—
Укройте нас, тихие ели;
Мы в ваших объятьях уснем"...
И ласково ветви шумели
Над грустным усталым ручьем.
Июнь, 1906 г.
День гаснет... алыми вечерними лучами
Старинный город озарен.
И смотрит прошлое глубокими очами
Из бездн ушедших в даль времен.
Сверкают куполы роскошного собора
Меж древних рыцарских церквей...
Заря горит... заря померкнет скоро...
Но там, в разливе водного простора,
Зажглась семья других огней...
Там на снастях торжественных судов
Зажглись гирлянды пестрых огоньков,
В воде спокойной отражаясь...
Толпа нарядная снует на берегу,
Весь берег в зелени душистой, весь в цвету.
Сквозь ветви пышные дворец Екатерины
И домик маленький Петра
Глядят задумчиво на водные равнины,
Где флот колышется с утра...
И верится, что будущее наше,
Могущество России дорогой—
Еще прекрасней, выше, краше,
Чем этот вечер золотой.
Июнь, 1908 г.
СОН В БЕЛУЮ НОЧЬ.
В доме спят, но мне не спится...
Я пойду в мой старый сад,
От тревоги дня забыться
Хоть на час один я рад.
Сад весь в неге и в цветах,
Весь в сиреневых кустах...
В листьях брезжут чьи-то очи,
Чей-то бродит яркий взор...
Под прозрачной дымкой ночи
Слышен чуткий разговор.
Зашептались торопливо
Листья... вздрогнули слегка
На душистом, шаловливом
Дуновеньи ветерка.
Чудный шум прошел по саду.
В бледном сумраке ночном
Затеплил свою лампаду
Чуть заметный карлик-гном...
А среди цветов волненье —
Точно все кого-то ждут...
Снова ветра дуновенье, —
Пискнул гном: „идут... идут!“
И цветы преобразились...
С каждой чашечки цветка
Вдруг малютки появились,
Каждый ростом с полвершка,
Каждый плащ такого цвета,
Как цветок его, надел...
Каюсь, дерзкий взор поэта
Все их тайны подглядел.
А потом малютки-феи
Крошки—факелы зажгли
И по липовой аллее,
Как монахини, пошли.
Там Весна, подруга Мая,
Королева всех цветов,
Их ждала, благословляя
Речью чудных добрых слов.
А над троном королевы,
Заглушая речь её
Лились звонкие напевы
Трубадура-соловья... .
У Весны такие очи,
Что им равных в мире нет,—
Счастлив тот, кто в эти ночи
Тех очей поймал привет!..
Вместе с ней—сестра родная,
По прозванию Любовь,
Что под шумный говор Мая
Зажигает нашу кровь.
А кого она коснется —
Тот не спит, ни ест, ни пьет,
То заплачет, то смеется,
То без умолку поет...
Июнь, 1908 г.
БОЯРЫШНЯ.
(Монастырская легенда).
I.
В глубокой и тесной лощине,
Прижавшись к зеленым горам,
Стоят вековые святыни
И внове воздвигнутый храм.
С дружиной, закованной в латы.
С семейством нарядным своим,
Приехал боярин богатый
Мощам поклониться святым.
Покоются древние мощи
В пещерах в высокой горе,
Над ними дубовые рощи
Шумят на вечерней заре.
Боярин и щедр, и разумен,
И набожен в вере своей.
Он здесь не впервые,—игумен
Встречает почетных гостей.
И вот после всенощной длинной
Идут они в келью к нему,
С молитвой за трапезу чинно
Садятся к резному столу.
С боярином--дочь молодая,
Красотка семнадцати лет;
Утеха его золотая;
Любимее дочери—нет!
Стройна и тонка, как береза;
Синее сапфиров—глаза
А губы, что вешняя роза,
И русая в лентах коса!
Вот собрана утварь с обеда,
Оставлен лишь ягодный квас;
Идет круговая беседа;
Вечерний спускается час.
Боярышня с тайной отрадой
Глядит в расписное окно
На зелень душистого сада,
На пышные ветви его...
И встретилась взглядом с очами,
Смотревшими прямо в упор,
И точно жестокое пламя,
Обжег ее черный тот взор.
И, полная смутного страха,
Она разглядела во мгле
В саду молодого монаха
В высоком его клобуке.
II.
Темно так, так тихо, так чудно
В густом монастырском саду,
В дубраве его изумрудной.
Черемуха нынче—в цвету!
И воздух, дождем окроплённый,
Прозрачный, как сон, как мечта,
Дыханьем цветов напоенный,
Целует и жжет, как уста...
И всюду, куда ты ни взглянешь—
Цветы и цветы, и цветы!
Ходи до зари—не устанешь —
Все шепчут и гонят мечты...
А где-то, в далекой аллее,
В зеленых объятьях ветвей
Поет, заливаясь и млея,
Влюбленный в весну соловей.
Ты все увидала, узнала,
Душистая майская ночь:
Как тихо сюда прибегала
Красотка боярская дочь;
Как к ней затуманенный страстью
Спускался монах молодой,
Как образ безумного счастья
Скользил над влюбленной четой.
Как были сильны их объятья,
Как ласки их уст горячи...
Ты видела все без изъятья,
Смотри же, не выдай! молчи!
И прелесть условленной встречи,
И робкие сердца мечты, _
И слезы, и быстрые речи
Все слышала, слышала ты!
III.
В глубокой и черной пещере,
Где, прячась от шума земли,
Спасались старцы по вере
И сами себя погребли...
На выступе в луже кровавой,
К стене прислоненный седой,
В разодранной рясе, безглавый
Был найден монах молодой.
В ту ночь над землей проходила,
Гремя и бушуя, гроза,
И молния вкось бороздила,
Как огненный змей, небеса
И глухо, и мрачно шумели
Всю ночь, и потом на заре,
Высокие дубы и ели
На старой священной горе,
А утром боярин суровый
Уехал, ни с кем не простясь,
С женою своей чернобровой...
А дочь его после нашлась.
Её бездыханное тело
На берег волна принесла,
— Боярышня жить не хотела
И к милому другу ушла.
IV.
С тех пор—повторяют в народе,
Поверье доныне живет —
Лишь май ароматный подходит,
Лишь только сирень зацветет,
Лишь только весна обозначит
В полях свой узор расписной,
Боярышня ходит и плачет
В саду полунощной порой.
И к ней из пещеры подгорной
Выходит монах в полумгле —
Он в рясе разодранной черной,
И кровь у него на челе.
И оба садятся безмолвно
На дерн позабытой скамьи,
И слышится шёпот любовный,
И жгучие ласки любви.
Апрель, 1905 г.
ПЕСНЯ.
Над длинной стеклянной верандой
Мерцают дрожа фонари,
Причудливо пестрой гирляндой,
Встречаясь с улыбкой зари...
И в чудные эти мгновенья
Предутренних розовых грез,
В отравленный сад, как виденье,
Вошел незаметно Христос.
На оргию зла и дурмана,
На празднество диких страстей
Пришел Он, убогий, незваный,
Беднейшим из бедных людей.
А вкруг Его громко смеялись,
Кричали и пили вино;
Все богу греха поклонялись,
И все позабыли Его.
Но как ни горели прекрасно
Вокруг на верандах огни —
Той ночи духовной, ужасной
Они осветить не могли.
Христос в этом сонмище встретил
Когда-то любимых детей,
Но в падших сердцах не заметил
Он чистой лампады своей.
И с грустью дивные очи
Отвел Он от этой толпы
В пространство серебряной ночи,
В небесное царство мечты.
Взглянул он с тоскою безбрежной
Туда—на свои небеса,
В очах Его звездочкой нежной
Сверкнула святая слеза.
И вдруг, в это время с эстрады,
Как отзвук на тайный призыв,
Пролился в безмолвие сада
Печальный и кроткий мотив.
Притихли все шутки, все споры,
Как-будто все страсти ушли,
А слезы туманили взоры
И горло сжимали и жгли...
И даже никто не заметил Того,
Кто ту песню внушил.
Из сада—прозрачен и светел—
Он в алую даль уходил.
Июнь, 1906 г.
СУМЕРКИ.
Темнеет. Над желтым обрывом
Забрезжили в дачах огни.
О чем-то уютном, счастливом
Напомнили сердцу они.
На смену вечернему свету
Звезда золотая зажглась.
За рощей пустили ракету.
Шипя, она в небо взвилась.
Рассыпалась... блещет... Взгляните.
Огни в голубой полумгле,
Как длинные яркие нити,
Спускаются тихо к земле.
А там, где толпу косогоров
Река обогнула тайком,
Блестят огоньки семафоров
Над темным железным мостом.
И поезд проносится быстрый
Гремя, над уснувшей водой,
Раскинув несметные искры,
Как длинный вуаль золотой.
И к Божьей красе равнодушный,
Он мчится со свистом во тьме
К столице и пыльной и душной,
К людской добровольной тюрьме.
СЕРЕБРЯНАЯ НОЧЬ.
Трепещут гаснущие свечи...
Стучится зимний дождь в окно;
И Время шепчет злые речи,
Кружа свое веретено.
* *
И вкруг так жутко, пусто, скудно...
Постылый серый обиход!
Вперед, мечта, мой спутник чудный,
Вперед, мой старый скороход!
* *
Мечта спешит, мечта уносит
От этой пошлой жизни прочь,
Туда, куда так сердце просит,
В ту ночь, в серебряную ночь.
* *
В тот край волшебной зимней сказки,
Где были мы с тобой вдвоем,
Где мне твои светили глазки
Огнем любимой теплой ласки...
И в сердце ты была моем.
* *
Где мир сомнений, лжи ненужной,
Безумных дум, бесплодных слов
Растаял вмиг, как сон недужный,
Как дым нависших облаков.
* *
Где лунный свет в лесу под аркой
Чертил причудливый узор.
А дальше шел, как солнце яркий
Как смерть таинственный простор.
АРГОНАВТЫ.
Корабль наш—Россия родная.
С народом на том корабле
Мы плыли, дороги не зная,
По бурному морю во мгле.
И долгие—долгие годы
Искали с глубокой тоской
Таинственный остров свободы,
Затерянный в бездне морской.
У нас и вражда, и раздоры;
Иные вернуться хотят,
Другие настойчиво взоры
В туманные дали стремят.
И в яростный час непогоды,
Средь бури, туманов и тьмы,
Таинственный остров свободы
Нежданно увидели мы.
В нас дух встрепенулся усталый.
Мы бросились страстно вперед...
Но, чу! здесь подводные скалы,
Где смерть притаилась и ждет.
Опасны прибрежные воды...
Храните священную цель!
Не то у подножья свободы
Мы сядем позорно на мель.
1905 г.
* **
На сельском кладбище бродил я в час заката
С мечтою, спутницей весеннею моей.
И вечер розовый был полон аромата
Зеленых молодых ветвей.
Я шел, безмолвною молитвой осеняя
Питомцев каждого надгробного креста.
Здесь бедность сельская покоится родная,
Весь век прожившая под тягостью труда.
И думал я, что в наши дни мучений
На землю брошены живые семена
Для юных будущих народных поколений,—
Они счастливые увидят времена.
И будет тих почивших сон могильный,
Средь бодрой радости счастливых их детей,
Под кровом родины, богатой и обильной
Зерном взлелеянных полей.
Апрель, 1906 г.
НА УЛИЦЕ.
Трепещет в отблесках заката
Река столичной суеты,
И тут же нищие ребята
Живые продают цветы.
И гроздья розовой сирени,
И ландыш, робкий друг весны,
Дрожат от шума и движенья,
Столичным блеском смущены.
Но все-ж они—милей и краше
В святой невинности своей
Всех гордых чар столицы нашей
И чище всех её затей!
Весь этот блеск, вся роскошь эта—
Одна пустая мишура,
Причуд искусственного света
Неплодотворная игра.
А жизнь так странно управляет,
Что в пышном вихре суеты
Босая бедность предлагает
Живые, чистые цветы.
1908 г.
БЕЛАЯ НОЧЬ.
Вместе с Маем веселым к нам в гости пришла
Молчаливая белая ночь,
И тревогу с собою она принесла,—
Вновь до утра уснуть мне не в мочь...
Я гляжу, как шевелятся тени в саду,
Где черемуха юная нынче в цвету
И струит молодой аромат...
Я гляжу, как причудливо в светлом пруду
Отражается вешний закат...
Я внемлю перелетным словам ветерка,
И на сердце знакомая плачет тоска,
Просыпаются старые грезы...
Белой ночи любовь, как река, глубока,
В ней блаженство, и нега, и слезы...
В ней—молитвы и тайны...
В ней шёпот чудес
Отпускается на землю с тихих небес,
Все окутав таинственной дымкой...
И, туманный восторг пробуждая в крови,
Молодая весна, королева любви,
Облетает цветы невидимкой.
Май, 1908 г.
ДВА УТРА.
I.
И тишь, и сон, и утра свет,
И солнца радостный привет.
И шепот медленной волны,
И отлетающие сны...
Все ближе утро, все светлей
В тени задумчивых аллей!
И в этой утренней тиши,
На струнах страждущей души
Любовь доигрывает свой
Аккорд последний, золотой,
И переходят звуки те
В молитву высшей красоте,
В молитву чистую Тому,
Кто создал мир и красоту,
Кто создал небо, создал страсть,
И утра свет, и ночи власть...
II.
И тишь, и сон и утра свет!
Больной, чахоточный рассвет
Как-будто сам на что-то зол.
Игорный зал... картежный стол;
Отрывки страстных резких слов;
Больные лица игроков...
И деньги блещут на столе...
А там внизу, в холодной мгле,
По сонным улицам идут
На ранний день, на ранний труд,
Чтоб дня тяжелою ценой
Купить частицу силы той,
Той силы страшной на земле,
Что праздно блещет на столе.
Июль, 1905 г.
***
Смеркалось... В рыбачьем большом челноке
Я плыл по спокойной широкой реке.
В воде отражался пунцовый закат.
Темнел на востоке холмов перекат.
И тихо спускался с крутых берегов
Щекочущий запах весенних лугов.
В прибрежной усадьбе сирени цвели.
Запел соловей мимолетный вдали...
И сердце откликнулось тотчас ему,
Старинному другу—певцу своему.
Июль, 1906 г.
ЛЕТНИЙ ПОЛДЕНЬ.
Под кров зеленый, ароматный
Я лег на свежую траву.
Внимаю листьев шум невнятный,
Гляжу на неба синеву.
Слежу, как солнечные блики
Скользят и прыгают в саду.
Передо мной шиповник дикий
И вишня стройная—в цвету.
На голубые васильки,
На голубые незабудки
Садятся крошки-мотыльки,
Золотокрылые малютки,
В ушко нашептывая шутки.
Трепещет тополь молодой.
Там вьется жаворонок в поле,
И песнь его звенит на воле,
Как колокольчик золотой.
Здесь связь с природою так ясно,
Так сильно чувствует душа
И верит ей, что жизнь прекрасна,
Что жизнь волшебно хороша.
Июль, 1906 г.
***
С высоких, рощею обвитых берегов
Гляжу я радостно на утреннее море.
Ловлю шум его, святую песнь без слов,
Плывущую в лазоревом просторе.
Он выткан золотом весь, осени наряд,
Алеет старых кленов тесный ряд.
И гроздья спелые поникнувшей рябины,
Как драгоценные рубины,
На ясном солнышке горят.
Мне душу радует спокойствие природы,
Её предсмертная святая красота.
Чуть слышно шепчутся лазоревые воды,
И даль небесная прозрачна и чиста.
Так старый парк хорош!
Такое обаянье
В роскошной пестроте торжественных аллей!
И греет душу мне осеннее сиянье,
И в памяти становится светлей.
ЛИСТОПАД.
Я в рощу тихую пришел к ней на свиданье,
К безмолвной мраморной красавице моей,
Пришел поведать ей души моей страданье,
Пришел на исповедь к богине лучших дней.
Так нынче парк хорош в осенний день хрустальный.
Горит как золото сентябрьский листопад.
В торжественной тиши как арфы звон печальный
Лепечет маленький прозрачный водопад.
Я статуе моей пришел шепнуть признанье,
Что к ней вернулся я, безумный ренегат.
Мирских затей пустое обаянье
Сошло с души моей, как быстрый листопад.
Я с ней расстался здесь, с житейскою тоской,
С тревогой пошлости печальной.
И вновь в душе моей торжественный покой,
Торжественный как этот день хрустальный.
Октябрь, 1907 г.
ВЕСНА.
Улыбки, говор, смех, движенье...
Чарует неба синева.
Сегодня празднует Весна
Свой лучезарный день рожденья.
И для торжественного дня
Прибралась скучная столица.
Луч животворного огня
Упал на пасмурные лица.
Забрел в подвальное окно
И озарил каморки-клети,
Откуда выползли давно,
На двор измученные дети.
А вдоль стены больничной мрачной
Березок сонных стройный ряд
В свой целомудренно-прозрачный,
Оделся праздничный наряд
Забудьте все, чем жизнь грустна,
Ловите радости внушенье!
Сегодня празднует Весна,
Свой лучезарный день рожденья.
ЛУНА.
Напрасно поэты луну
Прозвали ночной королевой...
Ее я верней назову
Банальною старою девой.
И в блеске Веселаго дня
Луна показаться не хочет.
Как выйдет... при солнце, земля
Над ветхой кокеткой хохочет.
Сидит в золоченом дворце
Луна и весь день не выходит;
Сидит и на дряхлом лице
Косметику важно наводит;
Брильянты наденет потом
И, облачной дымкой-тафтою
Окутавшись, горной тропою
Выходит во мраке ночном.
Гуляет и в тихое море,
Как в зеркало, смотрит она,
И в этом кокетливом взоре
Порой меланхолия видна.
С прискорбьем луна замечает,
Припомнив ряд прошлых побед,
Что сорт кавалеров мельчает
И рыцарей больше уж нет.
Март, 1903 г.
ЛЕТНИЯ ГРОЗЫ.
И днем, и утром ходят грозы
В июльской душной полумгле,
Струя лучистые угрозы
Тревожно замершей земле.
Не слышно птичьего напева,
Смолкают рощи и леса,
И тень таинственного гнева
Обходит грозно небеса.
Могучий Бог, подъемля тучи,
Нам шлет небесный приговор
За наш бессовестный и жгучий,
За наш языческий позор.
И гул громового раската
Приходит в злые города,
Где алчно молится разврату
Пустая лживая толпа.
А ночью бледные зарницы
Небесный бороздят простор,
Как чудно-призрачные птицы,
Как смутной совести укор.
Июль, 1908 г.
ЗИМНИЙ ДЕНЬ.
День серый и тихий спустился
И замер над спящей землей,
И всюду, как волны, разлился
Торжественный зимний покой.
В лесу на далекой тропинке
Стучит топором дровосек,
И падают тихо снежинки
На старый серебряный снег.
Направо в лесу, на опушке,
Зажегся мерцающий свет—
То в дряхлой лесничей избушке
Садятся за поздний обед.
Звучит отдаленное пенье
И медленно тает в дали,
И вот уже синие тени
На старые сосны легли.
И звезды зажглись понемногу,
Кончается труд деревень,
И медленно молится Богу
Усталый тускнеющий день.
И кажется в эти мгновенья
Безумною праздной игрой
Земной суеты треволненье,
С позорной его мишурой.
В МАЙСКУЮ НОЧЬ.
Стемнело. Так пахли жасмины...
Ласкал поцелуй ветерка,
И в сумраке горной лощины.
Без умолку пела река.
А в небе прозрачном и чистом
Всплывала луна из-за гор,
Бросая на землю лучистый,
Серебряно-длинный узор.
И сердцу чудесные сказки
Рассказывать стала весна;
И было так много в них ласки,
Такая была глубина!
И в тихом величье природы,
В мерцаньях вечерней мечты,
Мне чудились детские годы
И близость святой доброты.
Мне в душу вливалась, как волны,
Незлобной любви благодать;
Молился я, жалости полный,
За всех, кто так должен страдать.
За всех я молился, и ясно
Мне было в тот час дорогой,
Что люди все равно несчастны,
Все страждут единой тоской.
Несчастны страдальцы святые
В когтях ненасытной нужды.
Несчастны и изверги злые,
Страстей беспокойных рабы.
А майская ночь голубая
Блуждала по царству весны,
На дремлющий мир рассыпая
Душистые вешние сны.
И вкруг расцветали жасмины
Ласкал поцелуй ветерка,
И в сумраке горной лощины
Без умолку пела река.
1908 г.
ОСЕННИЯ ДУМЫ
В глуши пожелтевшего парка
Шумит золотой листопад;
Так пышно, так ласково-ярко
Сияет осенний закат.
В тиши упоительно-нежной
Готовится к смерти земля,
И скоро покров белоснежный
Падет на пустые поля.
О если бы злая невзгода
И смуты кровавый разврат
Слетели с родного народа,
Как желтый сухой листопад,
И вслед за морозными снами
Прошло бы с царицей-весной,
С её молодыми цветами,
Безумно желанное нами,
Страны обновленье родной!
Сентябрь, 1906 г.
ПАСХАЛЬНЫЯ ПЕСНИ.
I.
Пускай бессмысленно-бездушно,
Трудясь без устали, без сна,
Кичится над толпой послушной
Незримо-вечный Сатана.
Пускай хулит он нам святыни,
Зовет на путь недобрых дел,
Его кощунственной гордыне
Воздвигнут роковой предел.
В давно сменившееся время
Небесный Сеятель прошел
Долиной жизни, бросил семя
Добра на иссушенный дол.
И жадно внутрь в себя вобрала,
Взлелеяла и воспитала
Природа эти семена.
Об них свое иступит жало
Неумолимый Сатана.
Ведь раз понять мы сердцем можем
Различье меж добром и злом,
Раз душу совестью тревожим,—
Мы Змия победим Крестом.
II.
Вокруг убогого, задумчивого храма
Шел крестный ход под куполом небес.
Мерцали огоньки... хоругви плыли прямо...
И пел нестройный хор: Христос воскрес!..
К словам ликующим прислушивался лес,
Над лесом утро рассветало.
И чудилось, что где-то там, вдали,
Блаженство снизошло с небес и подступало
К источнику страдания земли.
И чудилось, что свыше Царь царей,
Всесильный, благостный Спаситель,
Благословил эту обитель
Небесной милостью Своей.
КУМИР.
Краснела над шумной столицей
Пунцовая лента зари.
Вдоль улиц цветной вереницей
На смену зажглись фонари.
* *
Как в стёклах большой панорамы
Мелькали картины кругом.
Шли пёстрые бабочки—дамы
И люд, изнуренный трудом.
* *
Светились зеркальные окна,
Сновали ряды рысаков,
А мокрого снега волокна
Кружились, как рой мотыльков.
* *
Смешались нужда и богатство,
Невинность и труд, и разврат
В единое тесное братство,
В один суетной маскарад.
* *
Вдруг с башни седой колокольной
Над морем толпы городской
Пронесся призыв богомольный,
Пропитанный горькой тоской.
* *
Но люди в угаре безбожья
Забыли святого Отца;
Кружились толпой у подножья
Они золотого тельца.
Январь, 1906 г.
СОН.
Мне снилась ночь, мне снилось море,
Мне снились белые цветы
И белый дом на косогоре...
Мне снилась ночь... мне снилась ты!
И в белом саване лучистом,
С венком из роз на голове,
С сияньем утра золотистым
В очах ты шла навстречу мне,
Ты шла, протягивая руки,
С приветом счастья молодым.
И вся тоска, вся боль разлуки—
Все вмиг растаяло как дым...
То снилось мне под шум метели...
Ты крепко спишь в земле сырой.
Цветы не раз отцвесть успели
Над гробовой твоей доской...
* **
К ней в сердце любовь постучалась моя.
Но много соперников есть у меня.
Красивая Дерзость с павлиньим хвостом.
И скучное Ханжество с постным лицом.
Бескровная Скромность, фамильная Честь
И хитрая, скользкая, сладкая Лесть.
А больше всех страшен мне с виду пустой,
Но очень тяжелый мешок золотой.
С ним трудно тягаться в открытом бою.
И нечем пополнить мне кассу мою.
Пусть днем эти гости сбираются к ней.
Я жду серебристых вечерних огней;
Лишь ночь и усталость повыгонят всех,
И наглый за печкою спрячется грех.
Вот тут-то, наперсница, действуй, моя
И спой про меня ей звончей соловья.
К усталому сердцу тихонько прижмись,
Во всем, что ты знаешь, ему объяснись,
Пусть сердце наполнят напевы твои
Волшебною, тихою грезой любви,
Чтоб страсти вечерней отрадную грусть
Припомнить средь Белаго дня наизусть.
В АПРЕЛЕ.
Угрюмые камни развалин.
Семья монастырских церквей,
Ползучие пятна проталин
И пухлые почки ветвей.
Погнувшийся крест за оградой.
Венка прошлогоднего нет.
Над маленькой синей лампадой
Задумчивый женский портрет.
А в воздухе пахнет весною,
Смеется прозрачная даль.
И хочет проститься со мною
До осени злая печаль.
А солнышко гордо и смело
Плывет в голубой вышине
Да знай свое делает дело
В угоду Царевне—Весне.
Когда через месяц весенний
Я вновь в эту рощу приду,
Давно уже будут сирени
На кладбище старом в цвету;
И шёпот застенчиво-милый
Чужого свиданья спугну
У беленькой женской могилы,
Предавшейся вечному сну.
БЕЛЫЯ НОЧИ
Вам, тихия белыя ночи,
Слагаю я песню мою;
Вас с детства, как женские очи,
Как женскую тайну люблю.
Вы длинную пеструю повесть
В душе моей смутной прочли.
Вы—чуткая вечная совесть.
Вы —голос великой земли.
И связан таинственно с вами
Мой внутренний мир дорогой,
С его неземными словами,
С его непонятной тоской.
С уходом житейского шума,
В прозрачно-святой тишине,
Как чудная женская дума,
Вы входите тихо ко мне.
Бессонной зари отраженье .
Мерцает на скользком стекле.
Мне чудится смех и движенье,
И шёпот, и плач в полумгле.
Вам, тихие белые ночи,
Слагаю я песню мою;
Вас с детства, как женские очи,
Как женскую тайну люблю.
1906 г.
УТРО
Над далью серебряно-синей
Туман поднимался ночной.
По лесу раскинулся иней,
Как чудный убор кружевной.
Убогие сельские хаты
Мелькали, ползли по горам,
А возле -белел небогатый,
Как будто согнувшийся храм.
И звезды бледнели... с безбрежных
Небес удалялась мгла.
Над гранью полей белоснежных
Заря золотая взошла.
И было так тихо в природе,
Как-будто молилась земля
О темном несчастном народе,
Засеявшем эти поля.
А небо внимало той чистой,
Простой, задушевной мечте,
И отблеск зари золотистой
Дрожал на церковном кресте.
Февраль, 1906 г
ЦВЕТЫ
Под низкой крышею искусственной теплицы
Я видел зимние роскошные цветы—
Рабы томящиеся жителей столицы,
В печалях взросшие под грохот суеты...
И в душном сумраке глухой оранжереи
Как будто двигались и плакали они
Все эти лотосы, камельи, орхидеи.
Созданья хрупкие тропической земли.
***
Под небом пасмурным мятущейся столицы
Я видел девушек прекрасных, молодых,
Красой нездешнею отмеченные лица
И взоры, полные видений неземных.
Но в светском холоде, в неверии туманном
В немолчном грохоте безумной суеты,
Они должны были погибнуть слишком рано,
Как эти бедные тепличные цветы.
Ноябрь, 1905 г.
Эта ночь, как сон поэта,
Как молитва, хороша...
Блеском лунного привета
Наполняется душа...
В эту ночь ни смерть, ни горе,
Ни заботы не страшны...
Словно ласковое море,
Льются ласковые сны.
В эту ночь с тобой, родная,
Я хотел бы вместе быть,
Первый вечер вспоминая—
Остальное позабыть.
Июнь, 1908 г.
* * *
Колеблет вихрь ночной листву,
Качает тополи густые;
На пожелтевшую траву
Спадают листья золотые.
Устал мой сад от майским грез,
От снов любви, от летних гроз
И от томительного зноя,
Устал от неги и от слез
И жаждет Мертвого покоя.
Декабрь, 1901 г.
ПЕРВАЯ МЕТЕЛЬ.
С белым гомоном, с буйным шёпотом
Налетела вдруг вьюга снежная,
Все наполнилось зимним топотом,
Осень спряталась безнадежная.
И поет-гудит мне метелица:
„По судьбе своей брось печалиться:
„Обойдется все, перемелется,
„Грусть, как лист сухой, с сердца свалится".
Забелелась даль вся снежинками,
Словно белыми хороводами,
Над оврагами, над тропинками,
Над полянами и над водами.
Саван белый свой расстилай, зима!
Схорони под ним сны весенние—
Все, чем зла была летней ночи тьма,
Всю любовь мою и мучения...
Декабрь, 1908 г.
ЗИМНИЙ ВЕЧЕР.
Вечерний воздух, ясный, чистый...
Волна вечерней тишины
И блеск лазурно-серебристый
Небесной странницы—луны.
***
Огни деревни отдаленной
И хруст невидимых саней...
В душе, мечтами озарённой,
Все тише, проще, все ясней.
***
Здесь оглянуться так отрадно
На весь крутой житейский путь.
Вдали от злобы кровожадной
Здесь сердце хочет отдохнуть.
***
Так ясен зимний воздух чистый,
Так сладок шёпот тишины,
Так ласков—длинный, серебристый
И безмятежный взор луны.
Ноябрь, 1908 г.
СОЛНЦЕ
Утро вспыхнуло нынче богатое:
Солнце в гости к нам снова пришло
И, не дремля, с зимою косматою
Бой, нешуточный бой завело.
***
Вспять уходит зима нелюдимая,
Истрепавшись в неравной борьбе.
Здравствуй, солнышко, здравствуй, родимое.—
Как соскучились мы по тебе...
Эх, зима вышла нынче тяжелая
И для нас и для бедной земли.
Солнце ясное, солнце веселое,
Нашу русскую боль исцели...
В ночи зимние, в ночи студёные
Думы черные думать пришлось,—
В тесных избах в те ночи бессонные
Столько слез, столько слез пролилось...
Наших деток ты, солнышко, видело
И ласкало по прошлой весне—
Всех война их сгубила, обидела,
Уложила в чужой стороне.
***
Солнце ясное, солнышко милое,
Дай нам ведрышка, дай урожай,
Отгони лихолетье унылое,
Посетившее бедный наш край!
* **
И больную слезу материнскую,
Слезы сирот и вдов осуши,
Помолись за тоску исполинскую
Оскорбленной народной души.
В ТИШИ ВЕЧЕРНЕЙ
Сходились вечерние тени
В густом монастырском саду,
Где ветви лиловой сирени,
И вишня, и яблонь в цвету.
Где в сумраке горной лощины
Скользит серебристый ручей,
И слышен напев соловьиный
В душистом молчаньи ночей.
Пышнее и ярче пожара
Горит за рекою закат.
Вот тихо влюбленная пара
Спустилась в запущенный сад.
И шла, то смеясь, то краснея
От робких признаний в любви,
По смолкшей дубовой аллее
Вдоль старой дерновой скамьи.
Там в черном своем одеянье
Склонился монах молодой,
Отдавшийся весь обаянью
Вечерней поры золотой.
И сжались от тайного страха
На миг молодые сердца
При взгляде на образ монаха,
На каменный облик лица.
А он проводил в отдаленье
Их пристальным взором своим,
И старые чудные тени,
Как сон пронеслись перед ним...
И слышал он шёпот их длинный
И быстрый живой поцелуй
Сквозь громкий напев соловьиный,
Сквозь говор серебряных струй.
И то, что в душе проносилось,
Что вспыхнуло в ней, как гроза,
То все обличая, скатилась
Противная злая слеза.
А рядом все громче, прелестней
В сиренях у самой скамьи
Лились соловьиные песни,
Волшебные песни любви...
Апрель, 1905 г.
СТАРИНА
I.
Как памятник белый могильный,
Над спящим замерзшим прудом
Покоится старец бессильный—
Дворянский запущенный дом.
Льет месяц свое обаянье
С торжественных зимних небес...
В том доме (как молвит преданье)
Свершается много чудес.
Там вдруг освещается длинный
Двухсветный заброшенный зал,
Сквозь окна гремит именинный
Веселый помещичий бал.
Вот бойко звучат клавикорды,
Вот слышится голос певца,
И старого вальса аккорды
Сбегают д аллеи с крыльца.
И слышится в белой аллее,
Как-будто той песне в ответ,
Какой-то невидимой феи
Таинственно-звонкий привет...
Вдруг длительный свист паровоза
Зловеще раздался вдали.
И скрылась пугливая греза
И в окнах потухли огни.
II.
Как полог пурпурово-алый,
Раскинулся летний закат,
Проснулся, от зноя усталый,
Душистый помещичий сад.
Травою покрылись аллеи,
Растут в беспорядке цветы...
Лишь статуи кой-где белеют,
Как признак былой красоты.
Повсюду— печать запустенья...
Все в темную ветхость пришло...
Ведь прошлое в сумрак забвенья
Богатство и жизнь унесло.
Вот в кресле старушка седая
Сидит на балконе одна,
С ней рядом болонка больная,
И обе они—старина...
Чепец покосился старинный,
Старушка как будто бы спит...
Луч солнечный, розовый, длинный
Болонку, чепец золотит.
И в грезах вечернего света
Ей снится таинственный сон...
Протяжный мотив менуэта
Из окон скользит на балкон.
Она молода и прекрасна,
Семнадцать ей минуло лет...
Ей шепчет любезности страстно
Высокий красавец-сосед;
Противиться сил нет... томленье...
Горит поцелуй на устах..
А вкруг соловьиное пенье
И сад весь в душистых цветах...
Июль, 1908 г.
В ДНИ МЕЖДУЦАРСТВИЯ.
В тиши монастырских таинственных стен
Стоит у окна патриарх Гермоген,
Как призрак, на лунном сиянье;
И думает старец: «Твой строг приговор,
Владыка! Возможен ли худший позор!?
Какое ещё испытанье?
В Москве златоглавой, в палатах, в Кремле
Кутят и пируют на царском столе
Пришельцы, лукавые ляхи.
Боярская Дума измену ведёт,
За польские деньги страну продаёт.
Изменница требует плахи!
Татары восстали – бушует Казань;
По сёлам сбирают грабители дань.
Бесплодны былые победы.
Повсюду – разбои, восстание, бунт.
Смоленск осаждает король Сигизмунд,
А с севера близятся шведы».
Вдруг шорох! То служка в дверное окно
С поклоном вручил патриарху письмо.
Писала рука Ляпунова:
«Есть добрые вести – Коломна, Орёл
И Тула желают стряхнуть произвол,
Ярмо чужестранца лихого;
С Поволжья от Нижнего движется рать.
Он думает к марту сто тысяч собрать.
Блестят шишаки и шеломы,
Колеблются копья, пищали трещат,
И веют знамёна, и песни звучат,
Как грозные вешние громы».
И вспыхнул, как молния, старческий взор.
Он верит – свершится небес приговор;
Он верит, что Русь возродится,
И хищников злых, кровожадных ворон,
Слетевшихся стаями, выгонит вон.
Он верит, что чудо свершится.
Он верит, что лживый боярский совет,
Где что ни боярин, то польский клеврет,
Изгонят народным проклятьем;
Русь выберет русского мужа в цари.
И молится старец до самой зари,
Склонясь перед Божьим Распятьем…
А в царских палатах всю ночь напролёт
Веселье у гетмана шумно идёт.
Бояре пируют на славу.
И делят Россию за бражным столом,
Клянутся, что верою, правдой, добром
Послужат царю Владиславу.
Июнь, 1907 г.
* **
Ушли... но кровавое пламя
Взвивалось во мраке ночном,
Как яркое красное знамя,
Над старым дворянским гнездом.
И с треском валились колонны
В бушующий злобный огонь —
Попадали Вакх, Аполлоны
И Нимфы, и мраморный конь...
И с грохотом рухнули стены,
Шипя, на раскиданный пол.
Пусть гибнут в огне гобелены,
Да здравствует Царь-Произвол!
Окутанный саваном снежным,
Печален был парк вековой;
Бесчинствам и крикам мятежным
Внимал он с тяжелой тоской.
Лишь ветви чуть слышно шумели,
Качая свой снежный убор,
А звезды бесстрастно глядели
На снежный, холодный простор.
Октябрь, 1905 г.
ЗВЕЗДЫ
Вот с неба, как греза святая,
По тихой таинственной мгле
Спадает звезда золотая
К холодной и темной земле.
А вот и другая... их много!
То—души из царства мечты
Проносятся волею Бога
В безрадостный мир суеты.
И там во дворцах и палатах
Родятся для жизни детьми,
Детьми бедняков и богатых
И станут большими людьми.
И будут друг другу не верить,
Томиться в безумной вражде,
Обманывать, лгать, лицемерить
В духовной своей слепоте.
И все позабудут, что знали,
Когда по таинственной мгле
С прекрасного неба слетали
К холодной и темной земле.
Июнь, 1906 г.
НАКАНУНЕ ВЕСНЫ
С каждым днем с лазури синей
Солнце греет горячей,
Тает снег, и сходит иней
Под огнем его лучей.
***
Ночью грустно плачет вьюга,
Смерть предчувствует она.
Приходи, моя подруга,
Златокудрая весна!
***
С каждым днем твой праздник ближе
С каждым днем душа бодрей,
Не замедли... приходи же,
С юным смехом поскорей.
Май, 1904 г.
МОНАСТЫРСКИЙ ВЕЧЕР.
Плывет из сумрачных церквей монастыря
Вечерний благовест, как волны, величавый.
Темнеют древние зелёные дубравы...
Горит за озером румяная заря...
В аллеях старого запущенного сада
Цветет черемуха... и, прячась меж ветвей,
Поет украдкой залетный соловей...
И льется на душу вечерняя прохлада.
Из храма чистые несутся голоса,
Звучат торжественно молитвенные речи...
И будто слушают молитву небеса,
А звезды теплятся, как ангельские свечи.
Направь ладью сюда измученный пловец
Людского, шумного, обманчивого моря!
Здесь—пристань тихая для страждущих сердец,
Здесь отдохнешь от слез и горя!
Август, 1908 г.
НА БЕРЕГУ
С горы увидев море,
Обняв его простор
Поймешь, что наше горе,
Ей-богу,—сущий вздор.
Все молятся надежде—
Решают тьму задач —
А в жизни все как прежде—
Такой же гам и плач.
Все лгут друг другу с детства,
Природе вопреки,
Повсюду ищут средства,
Забыться от тоски.
Политика, искусство,
Любовь, разврат, вино—
Лишь притупить бы чувство—
А чем—не все-ль равно?!
Нельзя ли быть попроще,
Поближе поискать?!—
В лесу, у моря, в роще—
Веселья — благодать!
Но в это средство люди
Не верят искони;
Подвержены простуде
На воздухе они.
РОЖДЕСТВЕНСКАЯ НОЧЬ.
Даль объята серебряной дымкой,
Блещут звезды, крепчает мороз,
В эту ночь по земле невидимкой
Незаметно проходит Христос.
Он обходит дворцы и палаты,
Где господствуют роскошь и лень.
Он обходит убогие хаты
Позабытых глухих деревень.
Он заносит небесные грезы
В истомлённая злые сердца,
И текут серебристые слезы
По ланитам святого лица.
И на поле бессмысленной битвы,
Братской битвы в стезе городской,
Он страдает и шепчет молитвы
И рыдает с великой тоской.
Он рыдает, склонясь на колени,
И с небес голубая звезда
Опускается медленно к тени
Мирового страдальца Христа.
Декабрь, 1904 г
НАД НЕМАНОМ.
Над гордым Неманом небесные огни
Затеплены незримою рукою;
Трепещут в сумерках мечтательных они,
Отражены бессонною рекою!
А на плотах струится дым с костров,
И песня грустного литовца улетает
За грань возвышенных цветущих берегов,
С которых лес к воде сползает.
Костел на острове, охваченном рекой,
Сияет издали, как ангел белоснежный.
Мир так далек,—мир шумный, городской,
Мир, полный суеты мятежной!
Глядишь и думаешь,—природа так проста,
Природа так прекрасна и богата,
Так безыскусственна, так свята,—
К чему же эта вся мирская суета,
К чему идти нам брат на брата?
А шёпот волн ночных и тихий шум дубрав
Мне вторят:—„Да, к чему? Ты—прав!"
Июнь, 1906 г.
В ПОЛЬШЕ
Озерный-край! Повсюду воды!
Вкруг вод—дремучие леса,
Здесь недра матери-природы
Благословили небеса.
Вот—остров... скромная капелла,
У перепутья двух аллей
Студеный ключ воркует смело
В объятьях ласковых ветвей,
Играет ветер в тростнике.
В капелле—служба! Льется пенье
На странном чуждом языке,
Но я внемлю ему в волненьи.
Ведь Бог один—как жизнь одна!
Гляжу я с верой и отрадой
На крест со статуйкой Христа
С неугасимою лампадой.
* **
Из тёмного леса ее привезли,
В наряд расписной облачили
И яркие свечи на ветках зажгли,
И блестками ветки покрыли.
Верхушку пронзили сусальной звездой;
И в ясном рождественском свете
Вкруг елки носились веселой гурьбой
Нарядные шумные дети.
Но елка склоняла верхушку свою,
Она не могла веселиться.
Пред смертью хотелось в родную семью
Беглянке лесной возвратиться;
Ей грезился милый задумчивый лес,
Закутанный в иней пушистый,
И купол рождественских светлых небес,
Как море глубокий и чистый.
Там блещет сегодня святая звезда,
Ведущая к Богу народы,
И в зимнем безмолвии славит Христа
Великое царство природы.
* **
Бог всесильный, всепобедный,
Бог прощенья, Бог любви,
Мир наш темный, мир наш бедный
В эту ночь благослови!
Боже вечный, Боже правый,—
Луч надежды подари!
Мир наш грешный, мир лукавый
Светом правды озари!
Темно в жизни... мрак могильный...
Путь наш—в камнях и в крови...
Бог предвечный, Бог всесильный,
Бог прощенья, Бог любви!
Мир наш темный, дух бессильный,
В эту ночь благослови!
Декабрь, 1906 г
ЖЕЛТЫЕ ЛИСТЬЯ.
Я в осени спокойствие люблю,
Мне хорошо в пустых аллеях сада —
Пройти, присесть на старую скамью
И слушать грустную молитву листопада...
Как чудно солнышко в небесной синеве
Горит улыбкою прощальной,
Трещат кузнечики в желтеющей траве.
Но смерть близка, и реют в голове
Предчувствия толпой печальной.
Все также мраморный, коварный купидон
Склонился над упавшей урной;
Колчан в одной руке, трубит другою он,
Пронзив сердца стрелой амурной.
Но жгучие свиданья майских дней
С уходом лета догорели.
Как павшие листы—в душе моей
Мечты живые пожелтели.
Прощай, любовь! Прости, любовь моя!
А кто-то ласково мне шепчет: „До свиданья...
„С волною первого весеннего ручья
„К тебе вернусь и примешь ты меня
„На счастье новое и новое страданье”.
Сентябрь, 1908 г.
В ДЕНЬ РОЖДЕСТВА.
I.
Если в этот день на время
Вспомнит кто-либо из вас
Про Младенца в Вифлееме
Чудно-радостный рассказ;
Если сердце в нем забьется,
Точно птица за окном,
Будто струн его коснется
Ангел ласковым крылом;
Если вдруг, как запах сада,
Как дыханье ветерка,
К сердцу кроткая отрада
Долетит издалека,
И в душе светло и жутко,
Словно кто-то ходит там:
Это сам Христос-малютка
Постучался в сердце к нам
II.
Родясь для скорби безответной
На землю, в детские года
Мы в чистом сердце незаметно
Скрываем мальчика-Христа.
И оттого на белом свете
В безумствах злобной суеты
Одни лишь маленькие дети
Любвеобильны и чисты—
Но грех людьми овладевает,
Тревожит душу суета...
И каждый в сердце распинает
Многострадальнаго Христа.
Но если после жизни грешной
Тот человек вернется вновь
От тьмы неверия кромешной
К тебе, небесная любовь...
И ложь души своей оплачет,
Войдет в обитель божьих грез,
Тогда в тоскливом сердце, значит,
Воскрес замученный Христос.
Декабрь, 1906 г.
САМОУБИЙЦА
Каморка под самою крышей
С коротеньким узким окном.
Не греющей печкой и нишей
И низким смешным потолком...
***
Диван с заскочившей пружиной,
Таинственный красный сундук,
И роскоши признак единый—
Студенческий ветхий сюртук...
***
Пронзительный хохот метели...
И шорох мышиный в углу;
Свеча на столе у постели
И труп молодой на полу...
***
Револьвер... раскрытые очи...
Запекшийся крови струя...
За окнами ветреной ночи
Пронзительный смех и возня...
***
Свеча, колыхаясь, несмело
Бросает трепещущий свет
На стены, на мертвое тело,
На маленький женский портрет.
ПОСЛЕДНЯЯ ЕЛКА.
В пышноцветном наряде стояла она
В барской зале на ярком паркете,
Как невеста на свадебный пир убрана,
И вокруг её прыгали дети.
И старушку больную на креслах ввезли
Поглядеть на веселие внуков.
Все подарки показывать ей понесли,—
Боже, сколько тут блеска и звуков!
Этот латы надел, тот гремит в барабан,
Внучки куклы несут заводные.
У старушки в глазах с непривычки—туман,
Плохо слушают уши больные.
И на елку задумчиво смотрит она,
Ей припомнились старые годы,
Утомленной души золотая весна;
Были люди другие и моды.
Ей припомнились те беззаботные дни,
Когда утром, на цыпочках, в щелку,
Шли подглядывать с братом покойным они
На чудесную, пышную елку.
Вот последняя елка! И хочется ей,
Чтоб её погребальные дроги
Шли по мягкому шороху этих ветвей
Вдоль последней, последней дороги...
И ей чудится елки чуть слышный ответ:
„Я тебя провожу до могилы!“
И так сладок старушке рождественский свет,
Бесконечно-уютный и милый...
Январь, 1909 г.
ГРЕЗА.
Под грустные песни метели,
Мне вспомнились майские дни,
Когда так чарующе пели
В зеленом саду соловьи.
* * *
И сад весь осыпанный цветом,
Обрызганный майским дождем,
Шептался со мною —поэтом
О счастье своем молодом.
* **
И как я завидовал страстно,
Душистым влюбленным цветам,
И как я стремился напрасно—
Любить и любимым быть сам.
* **
И жадно, прильнув к изголовью,
Молил эту майскую ночь,
Зажечь мое сердце любовью,
Тоске одинокой помочь.
* **
И так было небо прозрачно,
И дальние звезды чисты,
И хором весне новобрачной,
Свой гимн распевали цветы.
* **
Хотелось бы мне на мгновенье,
Сейчас этот вечер вернуть,
С тобою там быть, и в томленьи
Склониться на милую грудь.
* **
Глядел бы в глаза дорогие
И мне-б отражали они—
И ночь, и мечты молодые,
И звезд серебристых огни.
ЛУННЫЙ СВЕТ
Тебе из дальнего разросшегося сада
Я шлю свой ласковый молитвенный привет,
Печальной юности единая отрада...
Томит и грезит лунный свет.
Под пышно-лиственной желтеющею аркой
Он будто движется, он дышит, он живет;
Горит так ярко, страшно ярко...
Он слился с тайною задумчивого парка
И все под власть свою берет...
Прильнул он с ласкою, как смерть непобедимой,
К моей наперснице-мечтательной тоске...
Есть домик в улице под вечер нелюдимой
В далеком скучном городке...
К крылечку ветхому склониться на ступени
Хотел бы я невидимо сейчас,
Там ночью движутся смеющиеся тени,
Любовный слышится таинственный рассказ...
Так шорох трепетный во мраке раздается
Как будто маятника стук.
То сердце, мое сердце бьется
К тебе любовью, милый друг...
Там наши образы в дни счастья молодого.
Мерцают в вечности святой отражены...
Я пережить хотел бы сердцем снова
Любовь весны...
В ГОРОДЕ НА РАССВЕТЕ
Утро...,оттепель... желтеет
Снег... и в воздухе больном
Брызжет мелкий дождь, и веет
Лихорадочным теплом...
* **
Там за городом далеко
Встало зарево зари...
Кой-где робко одиноко
Догорают фонари...
***
В окнах тружеников тоже
Брезжут тусклые огни...
Время денег им дороже
Рано день начнут они...
* **
И протяжно заунывный
Словно голос духов злых
Вьется-плачет свист призывный
Черных фабрик городских...
* **
И, раскрыв как пасть дракона,
Ворота свои, завод
Поглощает истомленный,
Бледный, пасмурный народ.
***
Полумгла... и луч рассвета...
Мелкий дождь... последний сон;
Там в далекой церкви где-то
Колокольный мерный звон.
* **
И с толпой людей печальных
Пробирается туда
Ряд процессий погребальных
Павших воинов труда.
* **
А за гранями рассвета,
Где, так чудно даль светла
Столько блеска, столько света,
И свободы и тепла.
* **
И мечта манит и тянет
Так безумно в тот простор,
Где края небес румянит,
Золотой денницы взор.
1900 г.
ОН.
Раз ночью позднею, когда в пространстве было
Все так таинственно, так мрачно, так темно,
Когда весь мир казался мне могилой —
Я растворил окно.
* **
Как туча черная нависла над землею
Ночная грозная немая темнота.
И небо взорами окинувши с тоскою,
Я увидал Христа...
* **
Он бледным призраком стоял над облаками,
Тяжелый крест в руках Его блестел,
И чудно кроткими и грустными очами
На город он глядел...
* **
И в тех очей печальном выраженьи
В Его тоске безбрежно неземной—
Прочел я городу и людям осужденье,
Им приговор святой.
* **
И сжалась грудь мучительным страданьем,
И я в слезах Спасителя молил,
Что-б снял Он с нас всю тяжесть наказанья,
Чтобы Он нас простил.
* **
И клялся я оставить все земное
Оставить пошлую земную суету
И сеять в мире лишь одно святое,
Лишь следовать Христу...
* **
И ночь прошла... и день проснулся шумно,
Вновь поднялась эта земная суета.
И ей последуя с покорностью безумной,
Я... вновь забыл Христа.
АЛЬБОМ.
Мой сад опустелый угрюмо шумит,
И просится ветер в окно.
Задумчиво маятник сонный стучит;
В саду и на сердце—темно.
* **
Раскрыл я старинный заветный альбом.
Он юными лицами полн.
Давно разнесло их во мраке земном
Порывами жизненных волн.
* **
Увидимся-ль снова когда-нибудь мы?
И слышу я грустное—„нет!"
То ветер осенний из бури и тьмы
Мне шлет одинокий ответ.
НА ЗАРЕ
Прощай дорогая столица!
Душа отдохнет от страстей.
Гляжу я с волненьем на лица
Веселых крестьянских детей.
Я слушаю их разговоры,
Их шутки, их смех молодой,
Любуюсь на ясные взоры
И греюсь заветной мечтой.
Я верю, что юное племя
Великой крестьянской земли
Увидит хорошее время,
Грядущее к нам издали.
Я верю, что все эти дети
Страдальцев народной тюрьмы
Порвут перегнившие сети
Холопства, невежества, тьмы.
Свободы заря золотая
В багровых взошла облаках,
Торжественный день выжидая
И вспыхнула в детских очах.
ЛЕДОХОД
Река в ледяные оковы
Закована долго была;
Под снежною ношей суровой
В ней всякая жизнь замерла.
Но вот из далёкого края
Примчался к ней голос весны,
На бой против зла призывая
Уснувшую силу волны.
При звуках живого призыва
Боясь отдаленных угроз,
Вновь цепи кует торопливо
Беззубый тюремщик—Мороз.
Но цепь ослабелая рвется;
Трещит расколовшийся лед;
С ликующим гулом несется
По бурным волнам ледоход
Идет он, как рать, сокрушая
Препятствия все на пути;
С великой мечтой поспешая
В широкое море уйти.
В широкое море свободы
Откроет свободный он вход.
Да здравствуют первые воды!
Да здравствует наш ледоход!
В СЕНТЯБРЕ
В аллеях старого запущенного парка
Осенний луч скользит, холодный и неяркий;
На ветках поздние колышутся листы,
И смотрит пасмурно на землю с высоты
Немая мраморная Парка.
Сверкает золотом сентябрьский листопад:
Червонцы, яхонты и пышные рубины
Обвили Осени причудливый наряд;
И гроздья спелые погнувшейся рябины
На солнце каплями кровавыми горят.
Ах, осень, милая Бальзаковская дама,
Как ты нарядишься роскошно и пестро;
А старость близится настойчиво, упрямо,
И будешь ты должна наряд червонный прямо
Переменить на серебро...
У МОРЯ
От моря житейского бурного, тёмного,
Как мачеха злого, как тать вероломного,
Я к морю сегодня пришел настоящему,
Великому, синему, тихо шумящему
В вечерней святой тишине.
И грустно, и радостно мне...
Целуются с желтой косою прибрежною
Ленивые волны с молитвою нежною.
Закат протянулся каймой золотистою,
Из сада нагорного струйкой душистою
пробрался цветов аромат.
А волны так тихо журчат...
Вечерние звезды, как очи чудесные,
Всплывают на синие своды небесные,
Таинственно молятся волны зеленые,
Улыбкой алой зари окаймленные.
Блеснул на утесах маяк.
Ползет усыпляющий мрак...
И все, что осталось от детства прекрасного,
Как вечное небо простого и ясного,
Как это великое море широкого
Отрадного, чистого, чудно-глубокого,
Все лучшие струны души
Звучат в этой дивной тиши.
ДИТЯ ЛЮБВИ
Вдоль желтой, ельником усыпанной дороги,
Под шелест ласковый весеннего дождя
Везли на кладбище торжественные дроги
В роскошном гробике любимое дитя.
Дрожали юные задумчивые розы,
Едва успевшие разцвесть, чтобы увять.
Отец-старик шел, сдерживая слезы.
В глубоком трауре шла плачущая мать.
Шли мимо древнего, запущенного парка.
Вот пруд и мраморный крылатый купидон:
Вдруг солнце вспыхнуло на миг из тучи ярко,
И матери раздался скорбный стон.
„Два года минуло с тех пор—как ночь одна!
В аллею темную на грешные свиданья
Ходила с трепетом неверная жена,
И слышал парк безумные признанья".
...Старинной повести о днях очарованья
Последняя страница дочтена.
Дитя любви, прощай!., на кладбище сирени
Цветут уже давно... а ночью соловьи
Поют о радости сердечных увлечений
И будят бледные, заплаканные тени...
Прощай, дитя любви!
В ПРОВИНЦИИ
С неба лунный свет струится,
Как серебряный поток.
Спозаранку спать ложится
Тихий милый городок.
Только кое-где сквозь ставни
Брезжит скромный огонек.
Только я, пришлец недавний,
Успокоиться не мог.
Вдоль по улице безлюдной
Вот уж целый час брожу
И какой-то признак чудный
В ней с улыбкой нахожу.
Точно я уже когда-то
Здесь бывал, подолгу жил,
После зимнего заката
Домик чей-то сторожил.
А потом, как вор, украдкой
Возле старого плетня
Так мучительно, так сладко
Целовался с кем-то я.
И звучал в тиши морозной
Женский смех и женский шаг.
Был и муж седой и грозный,
Молодежи лютый враг.
Было все... клялись как дети...
Был разрыв... была тоска;
А потом, как все на свете,
Смыла времени река.
Отвечай же домик белый —
Было-ли все это так?
Дом молчит обледенелый
Только слышен лай собак.
И все ярче, шире льется
Лунный блещущий поток.
Долго-долго не проснется
Безмятежный городок.
МЕЧТАТЕЛЬ
О чем-то шепчутся нарядные сирени,
Кому-то молится задумчивая даль.
И бродят под окном мечтательные тени:
Любовь и молодость, молитва и печаль.
К тебе с отрадою я вышел на свиданье,
Седого Севера таинственная дочь,
Я вновь принес тебе души моей страданье,
Святая, бледная, задумчивая ночь.
Люблю с какою-то болезненною страстью
Прозрачный облик твой и длинный умный взор
И предпочел тебя земному счастью
Я с давних пор.
Люблю я странные загадочные очи
И бледность тонкого прозрачного лица;
И тихою любовью белой ночи
Я счастлив, счастлив без конца.
В тени сиреневой молитвенно-душистой
Я рад беседовать с тобою до утра,
Покуда не блеснет на зелени росистой
Восхода майского волшебная игра.
С тобою выплакав мучительные слезы,
Я к утру оживаю вновь.
Я вечный раб твоей прекрасной грезы...
Ты в сердце царствуешь, как старая любовь.
1909 г.
ОТЧАЯНИЕ
В глубокую таинственную тьму
Уходит лестница минувших поколений,
И кровью облиты не нужной никому
Её холодные ступени...
Звучит вопрос в душе, гнетущий как рыданье,
Зачем пролита эта кровь?
К чему ты, проповедь великого страданья,
Ты, Иисусова Любовь?
Ведь Ты воскрес?! Сойди же к нам во тьму,
В темницу жизни лицемерной.
Коснуться ран Твоих перстами на яву
Я жажду, как Фома неверный.
1907 г
ВАМПИР
Над пяльцами дремлет Старуха-Тоска
В баронских высоких покоях.
Зеленый таинственный свет ночника
Играет на темных обоях.
Безногий барон пять страдальческих лет
Спасенья от мук не находит.
Расслабленный, злобный, худой как скелет
Он Смерть призывает, но Смерти все нет,
Смерть замок упрямо обходит...
Вздремнул от усталости маленький врач;
Барону от болей не спится,
Бессильный подавленный старческий плач
Навстречу метели струится...
А в дальних покоях красотка-жена
На пышной фамильной постели
Раскинулась в грезах безумного сна
Под дьявольский хохот метели.
Ей душно и страшно... восторг и тоска,
Мучительный гнет сновидений...
- Чу! В спальне по красным лучам ночника
Шевелятся странные тени.
Под гордым альковом с баронским гербом,
Запрятавшись в складках завесы.
Уродец-вампир с безобразным лицом
Сидит на груди баронессы.
Откуда он взялся, проклятый вампир?
Сквозь стену проникнувши смело,
Справляет он страшный свой лакомый пир,
Вонзившись в прекрасное тело.
Когтями впился в белоснежную грудь,
Пьет кровь и смакует губами...
Красавице душно... нет силы вздохнуть,
Жжет сердце безумное пламя...
Уродец в восторге... на миг отдохнет,
Кивает и тихо смеется,
А после опять свое дело начнет,
И кровь в его губы польется...
И слышится женский томительный стон
В прерывисто-жгучем дыханьи.
С тоскою глядит из угла Купидон
На светлой любви поруганье...
Ночник озаряет альков и постель
И страшную казнь баронессы,
За окнами дико хохочет метель
Как-будто бы пьяные бесы.
1909 г
ФЕЁ МОРОЗА
Лес замер во сне безмятежном.
С великого неба луна
На ровной земле белоснежной
Рисует свои письмена.
Снег ярок и чист как бумага.
Морозная жгучая ночь.
В лесу заблудился бродяга,
Присел, а подняться не в мочь.
Вдруг смех, серебристый, манящий,
Лукавый и ласковый смех,
Промчался из замершей чащи
Безумный и сладкий, как грех.
Красавица вышла из леса,
С улыбкой глядит на луну,
Идет и, как в сказке принцесса,
Склоняется гордо к нему.
Наряд её тонок, как иней,
В камнях самоцветных коса,
И блеск упоительно-синий
Струят неземные глаза.
„Не бойся! я—зимняя греза —
„Серебряной ночи туман —
„Я дочь чародея мороза—
Отец мой—лихой атаман.
Он прячется летом в берлоге-,
Зимою—раздолье ему;
Попробуй-ка с ним на дороге
Связаться—не сдаст никому.
Останься, мы здесь попируем
Не люба-ль моя красота?
О дай мне согреть поцелуем
Мои ледяные уста...
Как сказочный принц он проводит
С принцессой последнюю ночь,
И с уст помертвелых не сходит
Улыбка блаженная прочь...
1909 г
В ЗИМНЮЮ ДАЛЬ
Скрип полозьев... шорох снега...
Смех бубенчиков живой,
Лунной ночи блеск и нега,
Столб мелькнувший верстовой...
Ночь полна любви и ласки,
Ночь, как счастье хороша,
И в объятья лунной сказки
Мчится вольная душа.
Лес горит волшебным блеском,
Он в наряде кружевном.
Дед-Мороз с сердитым треском
Ходит в холоде ночном.
Тройка мчится словно птица,
Дух сжимается в груди,
Не тужи, душа-девица!
Будь, что будет впереди.
Эта ночь сегодня наша,
Нынче сердце торжествуй,
Ты мне всех на свете краше,
Обойми и поцелуй!
Все сомненья, все печали,
Словно снегом занесло,
Только-б кони не устали,
Только-б солнце не взошло!
Пей любовь, покуда пьется!
Не гони любовный хмель!
Вот навстречу нам несется С
визгом пьяная метель.
Сердце бьется словно птенчик
В клетке душной золотой.
Как серебряный бубенчик,
Смех катится молодой.
1909 г
НА УЛИЦЕ
Плетутся траурные дроги.
Бредет старушка позади,
Городовой отменно строгий
Кричит вознице: погоди!
И в стеклах свадебной кареты
Мелькнули банты, тюль, цветы,
Богато, пышно разодетой
Невесты бледные черты.
Быть может, на алтарь венчальный
Вступая в этот час святой,
Она любви первоначальной,
Хоронит образ молодой
Затем, что цвет мечты печальной
В ней гордо смял телец златой.
Любовь и деньги... смех и слезы
В сплетеньях жизненной стези,
Вот лепесток душистой розы,
Алеет в уличной грязи.
Хмельные буйные проклятья,
Разврат, богатство, нищета—
И тут же на углу распятье
И очи грустные Христа.
* **
В тени монастырского сада
Душистой черемухи цвет
Шептал утомленному сердцу
Чарующий вешний привет.
Березки, надевшие новый
Прелестный, прозрачный наряд,
Глядели в церковные окна
На чудный пасхальный обряд.
Вкруг церкви по спящей аллее
С хоругвями тихо мы шли
И бережно—кроткие свечи,
Зажжённые свечи несли.
В саду было смутно и чудно.
Под ласковой дымкой весны
С цветами в листве изумрудной
Шептались весенние сны.
Сияли прекрасные звезды...
Была ли то только мечта?—
— Мелькнул мне во мраке аллеи
Задумчивый облик Христа.
И слышал я сердцем, что все мы
Шептали молитву одну,
Молились Великому
Богу За нашу родную страну.
НЕДОЛГОВЕЧНОСТЬ
Ночь упоительно тиха и ароматна,
Луна рассыпала алмазы по земле,
Какой-то шёпот чудный и невнятный
Звучит в душистой полумгле.
То соловьиные-ль вдали несутся трели,
Иль это листья только прошумели,
Иль это шепчутся цветы,
Иль это с неба ангелы слетели
И принесли свои мечты?!
Вот в листьях статуя белеет...
Изваянье Веками целыми, быть может, здесь стоит
И смотрит вниз в безмолвном обаянье
И думы странные, нездешнее мечтанье
В её чертах классических скользит.
И слышал я, как статуя спросила
У ночи:—прошлою весной
Здесь двух встречать влюбленных я любила,
Внимать беседе их наивно-молодой...
Скажи мне: где они? Она была прекрасна
Как роза юная, как первая весна,
И взор был ласковый и радостный и ясный,
И вся она была любви полна.
Он тоже молод был и, чудными мечтами,
Как звезды яркими, светился взор его,
Они ходили здесь, и пышными кудрями
Она к нему склонялась на плечо.
Они не знали жизненной невзгоды,
Не знали горести и пошлости земной,
Они лишь жили святостью природы,
Обласканы красавицей весной.—
Во мраке листья глухо прошуршали.
То ветер статуи прекрасной отвечал:—
Я видел их и не узнал,
И сердце сжалось от печали.
В угрюмом городе я видел нынче их
В толпе людей бесчувственных и злых,
В холодном царстве темных зданий
И стали жертвами страстей они земных,
Земных обманов и страданий.
Надежды светлые и чудный мир любви,
И старые мечты оставили они,
Сперва друг друга обманули,
Потом молиться идолам пошли
И дух от правды оттолкнули.
И жизнь примкнула их к той прозе навсегда
Нерасторжимыми цепями...
Им не уйти оттуда никогда,
Убьет сомненье их, раздавит их нужда
И зло опутает страстями.-
И слезы грязными их стали...
Чистый смех Стал тоже смехом грязным, как у всех,
На век их души омрачились,
И вместо света—сумерки и грех
В сердцах погибших воцарились... —
И ветер стих, умолк и отлетел.
Безмолвно статуя стояла.
Подкрался ближе я и подглядел,
Как статуя во тьме рыдала.
Петергоф, 1901 г
СОЛНЦЕ И ЛУНА
Бог солнца путем утомленный
Под вечер не прочь отдохнуть...
Склонился он яркой короной
На милую девичью грудь,
На грудь обольстительной девы,
Прекрасной царевны морской;
Так к сердцу своей королевы
Склоняется паж молодой.
Сменяя усталого брата,
Выходит на небо Сестра.
Наряд подвенечный богатый
Светлей и белей серебра.
А шлейф её длинной венчальной,
Как облако пышной парчи
По водной равнине зеркальной
Скользит и горит, как лучи...
Погиб её друг лучезарный
В неведомом чуждом краю
С судьбою, как буря коварной,
В неравном жестоком бою.
Ей завидно, грустно, обидно
Затем, что не жить ему вновь,
Затем, что ей с неба все видно,
Как царствует ночью любовь.
Вот в море зажглись в отдаленье
На черных судах огоньки...
Доносится по морю пенье —
Молитва любви и тоски.
И тянется к ней на свиданье,
К той песне на страстный привет,
Трепещущий в скорбном скитанье
Свет лунный, серебряный свет.
ЛЕГЕНДА.
I.
Над озером—в замке высоком
Жил старый надменный магнат;
Он—был, осчастливленный роком,
На чудной красотке женат.
Свирепый охотник и воин,
Поклонник собак и войны,
Он не был, конечно, достоин
Любви своей милой жены.
В каморке садовника тесной
Жил шляхтич—скрипач молодой;
Играл он на скрипке чудесно
В вечерней тиши золотой.
Не раз его звали в Варшаву
В оркестре придворном играть,
Сулили богатство и славу,
Но он не хотел уезжать.
Он рад был хотя-б на мгновенье
Графиню увидеть в саду,
Любимых очей озаренье
Тревожно поймать на лету.
В туманной игре сновиденья
И в долгие ночи без сна
Под жгучую песнь вдохновенья
Ему появлялась она...
II.
Был вечер волшебный весенний.
В саду расцветала сирень...
Склонялись лиловые тени
На белый безоблачный день;
Струилась ночная прохлада
С зеленых речных берегов,
И в сумерках древнего сада
Росли ароматы цветов.
А в барском таинственном доме,
В окне над высоким крыльцом,
Сидела в вечерней истоме
Графиня с печальным лицом,
Не скоро вернется с охоты
Супруг, одинока—она,
Огня материнской заботы
И встречной любви лишена.
А майская ночь голубая
Тревожит на сердце мечты,
В зеленом саду пробуждая
К любви молодые цветы.
Луна поднялась и улыбкой
Ответила вздохом души.
Вот где-то старинная скрипка
Запела в вечерней тиши.
И реяли длинные звуки
Как лунный чарующий свет;
Была это песня разлуки,
Блаженства прощальный привет.
И в сумрак умолкшего парка
Графиня послушать сошла;
Так страшно-пронзительно-ярко
Сияла над миром луна...
И словно огонь наважденья,
Как чары, как власть сатаны —
Лилась эта песнь упоенья
Безумно—певучие сны.
А женское сердце твердило—
О ком эта песня была,
Кого эта песня любила
И в лунное царство звала.
И в яркое море привета
Сливались и песня без слов
И таинство лунного света,
И сладостный запах цветов...
Вот замерли звуки... и мимо
Скрипач возвращался домой;
Увидел он образ любимый
В саду у ограды глухой.
И встретились жадные взоры,
И то, что сказали они—
— Признанья и речи, и споры
Не скажут за долгие дни...
Очнулась она и поспешно
Спешит по аллеям домой
От песни чарующе-грешной
К прибежищу Девы Святой;
А вслед за ней гонятся звуки,
Целуют ее горячо,
Как милые тёплые руки
Ласкают и держат ее.
Безумные шепчут признанья
И льнут к распаленным устам,
Как льнут мотыльки в обаянье
К весенним душистым цветам.
И в маленькой тихой каплице,
Склонясь под распятым Христом,
Она начинает молиться
О мире душевном святом.
Уныло мерцает лампада
Над Богом, распятым в крови,
А в окна из томного сада
Доносится песня любви.
Врывается в сумерки веры
В приют её грустно-святой
Чарующий голос Венеры,
Богини любви молодой.
III
В костеле, цветами обвита,
Покоилась в гробе она.
Ночь... окна широко раскрыты...
Монах задремал... тишина...
Он входит... он робко, несмело
Приблизился к гробу... глядит
На тихое мертвое тело:
Графиня как будто бы спит
Сверкает на ней ожерелье,
Жемчужная нить обвилась:
Как-будто на пир, на веселье
Отсюда она собралась.
Спит крепко монах поседелый...
Скрипач наклонился над ней,
Коснулся руки её белой
И шелковых милых кудрей.
И в скорби томительно-страстной,
Отдавшись безумным мечтам,
Прижался мечтатель несчастный
К холодным пунцовым устам.
Вдруг вздрогнуло мёртвое тело,
Слегка шелохнулись уста,
Как-будто подняться хотела
Графиня... но встать не могла...
Он верит в могущество грезы —
— Графиня проснется сейчас!
Он верит... и плачет, и слезы
Спадают на белый атлас.
Но милое сердце не бьется,
Ни тени дыхания нет!
А в окна раскрытые льется
Волшебный серебряный свет.
И дальний напев соловьиный
Доносится также в окно;
Цветут у костела жасмины,
Их запах пьянит, как вино.
IV.
Но, грустью и страстью волнуем,
Страдая от боли и слез,
Скрипач роковым поцелуем
Возлюбленной горе принес.
Огнем своих ласк и признаний
Зажег в её мертвой крови
Безумную жажду лобзаний,
Бессмертную жажду любви.
И всякий кто верит в преданье,
Кто хочет ее увидать—
К ней должен приди на свиданье,
Сидеть у фонтана и ждать...
И в полночь в развалинах, прямо
В окне, над заросшим крыльцом
Является белая дама
С прекрасным и грустным лицом.
Сверкает над ней ожерелье,
И розами грудь убрана,
Как-будто на бал, на веселье
Готовится ехать она.
„Ко мне на ночное свиданье
Пришел ты... приблизься ко мне,
Утешь мое злое страданье
В прекрасной ночной тишине.
„Поверь мне мечты молодые,
Люби, как ты можешь любить!
Я все треволненья земные
Заставлю тебя позабыть“.
И чудной головкой на плечи
Склоняется тихо она;
Он слышит любовные речи
Как-будто бы в сумерках сна.
Он чувствует жгучие ласки,
Блаженство и сладкий испуг,
Огнем восхитительной сказки
Весь мир загорается вдруг
Волшебно чарующей грезы,
Всю жизнь убивает на миг...
И падают женские слезы,
И жалобный слышится крик.
Он вырваться, вырваться хочет—
— Так боль нестерпимо сильна,
нет сил! Ему губы щекочет
Кудрей золотистых волна.
Очнется... и видит, что грезы
И призрачной женщины —нет.
Как скучная проповедь прозы
Над рощами брезжит рассвет.
Как яд, безотрадно-смертельный
Слеза его эта сожжет,
Скитаться он будет бесцельно,
Но мира нигде не найдет;
Он будет ее ненавидеть
И вместе с тем страстно искать
На миг лишь единый увидеть,
Чтоб снова ее целовать.
НОЧНЫЕ ГОЛОСА
За окнами плачет и бьется метель.
Пронзителен голос метели.
В каморке уютной висит колыбель,
И дремлет дитя в колыбели.
Лампадка трепещет, мерцает в углу
Пред образом Девы Марии.
Как-будто с улыбкой в полночную мглу
Глядят эти очи святые.
Тот взор разгорается чудно-светло,
Твердит он великое слово свое
Младенцу, что спит в колыбели,
Но точно на зло заглушает его
Пронзительный голос метели.
„Спи тихо, мой мальчик,—твой жизненный путь
Весь будет усыпан цветами;
Будь честным и добрым, и набожным будь,
О слабых, о сирых, больных не забудь,
Смягчи свое сердце мечтами
Метель заглушает тот шёпот дразня:
„Порвется в нем сердце на части;
Он в жизни обманется с первого дня;
Навек овладеют им страсти"
„Спи тихо, мой мальчик,—не верь: они лгут,
Безумные призраки ада.
Ты честно и верно исполни свой труд,
Покой тебе будет—награда".
Все громче и громче звучит за стеной
Пронзительный голос метели:
„Он встретится с страшной юдолью земной,
Едва лишь сойдет с колыбели.
„Убьет его свежесть и силы она,
Задушит в железных объятьях.
Очнется он сразу от детского сна,
Обманется в людях-собратьях".
Сильней разгорается брызжущий свет,
И слышится шёпот сильнее:
„Худых на земле не бывало и нет
Со смерти Христа-Назорея;
„Есть много несчастных; ты их пожалей,
Житейскому чуждый злословью".
Взор Матери Божьей горит все светлей
И чудною дышит любовью.
А вьюга смеется: „увидишь, дитя:
— Все люди, как зверь кровожадный,
Подымутся сразу толпой на тебя
И мучить начнут беспощадно.
Насмешливый хохот земной суеты
Убьет твои чистые грезы;
Над прахом безвинным последней мечты
Прольешь ты последние слезы".
„Не слушай, мой мальчик... а если тебе
Порою под час и взгрустнётся,
Приди потихоньку поплакать ко мне:
Вся грусть у меня остается;
„Помолимся вместе—молитву Мою
Услышат небесные силы:
Я бодрость, покой и смиренье волью
В твой дух наболевший, унылый".
И с визгом уносится в черную мглу
Пронзительный голос метели...
Вновь тихо... лампадка мерцает в углу,
И дремлет дитя в колыбели.
1902 г