Некоторое время назад сайт «Западная Русь» стал периодически выкладывать отдельные статьи политолога и православного философа Александра Владимировича Щипкова, поскольку редакция сайта считает его концепцию «нового русского консерватизма» очень близкой нашим взглядам на современное состояние Русского мира, и на пути решения его проблем, связанных с разделением Исторической России и утерей русским народом полноты государственности, произошедшей в 20 веке.
Ниже приводим три небольшие статьи–тезисы на тему главных событий (по мнению автора) текущего 2019 года.
***
15 января 2019 :: Александр Щипков
Греко-протестантизм
Угроза секулярной реформации нависает над Православием. Мы не раз об этом писали и говорили, но ещё несколько лет назад не могли предположить, что усилиями Константинопольского патриархата эта угроза приобретёт совершенно новый вид и примет форму греко-протестантизма, о чём и пойдёт речь ниже.
Русскую православную церковь нынче перестали обвинять в сервилизме и филетизме, поскольку на фоне откровенного вмешательства украинской власти в церковную жизнь такие обвинения выглядят совсем жалко. Тем не менее общая черта многих высказываний, которые исходят сегодня от носителей идеи религиозной реформации, прежняя – предложения по переустройству всего церковного здания. При этом многовековой соборный опыт Церкви и канонические правила выносятся за скобки.
Вполне объяснимо, что реакцией на новые вызовы стало не только отрезвление и сосредоточение здорового церковного большинства, но и бурное оживление в среде либерал-православной субкультуры, всегда чётко коррелирующее с внешними политическими событиями. Инициативы церковных либералов подчинены одной цели – прямой или косвенной поддержке Константинопольского патриархата в его стремлении трансформировать православие в некую постмодернистскую идеологию.
Сегодня это один из самых интересных вопросов: как на фоне поворотных событий нового раскола развивается либерал-православная мысль внутри России? В этом смысле показательна компилятивная статья Леонида Севастьянова "Православный блокчейн" (осень 2018 г.), в которой автор суммировал наиболее часто повторяемые идеи либерал-православного сообщества.
Если тезисно обозначить её содержание, то оно заключается в следующем. Православие должно строиться по общинному принципу, чему мешает церковная "вертикаль власти". Севастьянов использует термин "блокчейн", с помощью которого пытается описать "модель самоорганизации общества, которое не управляется сверху, а распределяет ответственность и принятие решений между всеми своими членами". Напомню, что блокчейном ("цепочка блоков") называют публичную базу с информацией о передаче денег от одного адресата другому. Каждая церковная община, входящая в так называемый православный блокчейн, по мысли автора, является самостоятельной Церковью, а все вместе они составляют единую Церковь, центр которой постоянно перемещается по цепочке от одного блока к другому. Севастьянов с удовлетворением констатирует, что предлагаемая им модель гарантирует невозможность расколов. Это действительно так, потому что данная схема и есть перманентный раскол. Собственно, это всё мы наблюдаем последние четыреста лет в протестантизме, где раскол – это норма существования.
Автор далее предлагает как можно скорее ввести выборность епископата и переформатировать Церковь в "конфедерацию свободных общин" (термин Станислава Белковского десятилетней давности), поскольку "центр духовной жизни находится не в епископе, который такой же член общества, как любой мирянин, а в приходах, монастырях и евангельских группах".
Об институте патриаршества как историческом явлении Севастьянов даже не упоминает, настолько очевидно для него нет места в данной схеме. Фигура патриарха вычеркнута из представленной Севастьяновым церковной картины мира. Это закономерная ситуация, поскольку в протестантском образе мыслей института патриаршества не существует.
Чарующие эпитеты – "конфедерация", "самодостаточные духовные центры", "блокчейн" – ничего не меняют в сути этого явления. На примере современных протестантов хорошо видно, чем заканчивается движение в этом направлении. Число "церквей" множится, каждая из них существует со своим уставом, изолированно от других. Свободы для прихожанина внутри такой общины зачастую совсем немного. Зато наблюдается безграничный произвол в реформировании христианской догматики. Некоторые протестантские движения уже требуют отказаться от "тоталитарной концепции греха" или от "культа личности" Христа.
Для православного церковного пространства раскол – это болезнь, которую невозможно объявить нормой. В современном православии расколы нередко возникают в виде квазицеркви, структурной имитации церковности – по модели "церковь" в Церкви. Такой раскол часто инициирован извне, как в случае с ложной "легитимацией" раскольничьих структур УПЦ КП и УАПЦ. Главными инициаторами и выгодополучателями подобных процессов всегда являются секуляристские центры силы. Если ликвидировать церковную иерархию, что фактически предлагают Севастьянов и другие представители либерал-православного истеблишмента, то её место моментально займёт некая политическая "вертикаль власти" и будет использовать ситуацию в своих интересах, что мы наблюдаем в настоящее время на Украине.
Идеал церковной жизни для либерал-православия – это состояние вялотекущего раскола и хаоса. Потому что состояние хаотизации православного пространства облегчает насильственную смену религиозной идентичности.
Само по себе либерал-православие – это особая форма внутреннего раскола. По сути, уже отделив себя от Церкви, формально они не спешат из неё выйти. Их основная цель – не создать свое пространство, свою общность, а разложить чужое пространство, чужую общность. Лишить этого пространства тех, кто думает иначе, чем они. Другими словами – зачистить православную территорию, протестантизировать её, сохранив внешнюю обрядовую форму восточного христианства. То есть создать новый тип "духовной унии" с протестантами – греко-протестантизм. А в качестве тарана используют слабого, безвольного человека – патриарха Варфоломея (Архондониса).
Раскол на Украине неизбежно ускорит формирование греко-протестантской идеологии, а затем подтолкнёт создание аналогичной структуры в России. Это части одного общего процесса.
Поэтому сегодня теоретики либерал-православия не только разрабатывают концепцию либерализации (иначе – протестантизации) православия, но уже думают и о том, кто её будет реализовывать, на какой социальный слой они будут опираться. В качестве площадки для завершающей стадии деиерархизации и протестантизации Церкви можно рассматривать институт "активных прихожан" (производное понятие от "активных горожан" эпохи московской революции 2012 года).
В ближайшие годы греко-протестантская доктрина будет изучена и детально описана богословами и философами. Мы находимся в самом начале этого пути, но четыре главные составные части я, как автор самого термина, позволю себе выделить уже сейчас.
Отказ от апостольской преемственности. Это ярко продемонстрировал патриарх Варфоломей, принимая в церковное общение людей, не имеющих канонической хиротонии. Апостольская преемственность становится безразличной сторонникам греко-протестантизма, как она стала в своё время безразлична католическому монаху Мартину Лютеру.
"Блокчейновое" устройство церковных структур, организованных, как утверждают сторонники греко-протестантизма, по принципу "конфедерации свободных общин-ассоциаций". Церкви навязывается выборность епископата, а затем и духовенства, которая превратит её в рыхлую аморфную среду без духовного единства, состоящую из множества "деноминаций", "толков", "движений" и так далее.
Отказ от института патриаршества для поместных церквей при временном сохранении патриаршества в самом Константинополе, который до определённого момента будет служить "мотором" предпринятых трансформаций.
Этнофилетизм. То есть структурирование православных церквей по национальному принципу, переподчинение их этнократиям. Продвигается идея, что в каждой стране должна быть своя национальная Православная церковь.
Формирование греко-протестантизма и трансформация религиозного пространства встречают сопротивление в лице церковного большинства – сторонников традиционного православия, основанного на следовании канонам и принципам апостольской преемственности, на сохранении церковной иерархии. Иерархия клира – это и традиция, и символ, и вместе с тем условие сохранения Церкви.
Церковь есть образ неба на земле. Это значит, что церковная иерархия отражает небесную иерархию, а церковная соборность ("общинность") имеет своим прообразом нераздельность и свободу лиц Святой Троицы. Церковь состоит из множества общин и образует единое Тело Христово, а свобода внутри Церкви не может существовать без иерархии клира. Свобода и общинность не отрицаются иерархией, но, напротив, укрепляются. В частности, иерархия защищает церковное пространство от поглощения внешними политическими силами, "секулярной вертикалью", "секулярным Левиафаном".
В данный момент можно наблюдать, как эти центры силы предпринимают репрессивные меры против Апостольской Церкви на Украине. Чтобы противостоять подобным процессам, Церкви необходима иерархия. Символизм и традиция иерархии здесь идут рука об руку с исторической прагматикой.
Именно на этом пути Церковь избежит апостасии, связанной с болезнью греко-протестантизма, сохранит и приумножит своё духовное влияние.
Парламентская газета
***
27 марта 2019 :: Александр Щипков
Александр Щипков: Соборность – это не парламентаризм
Анализируя в эфире телеканала "Спас" роль канонов в жизни Православной Церкви, первый заместитель председателя Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, член Общественной палаты РФ, доктор политических наук Александр Щипков отметил, что церковные каноны являются особыми дисциплинарными правилами, которые приняло за основу Вселенское Православие и сохраняет их в неизменном виде на протяжении столетий.
Тезисы, высказанные экспертом, стали развитием его мыслей, озвучиваемых ранее. Щипков объяснил, что сегодня в Церкви существуют диаметрально противоположные взгляды на каноны как законы Церкви: от признания их незыблемыми нормами церковной жизни, которые не могут быть подвергнуты ревизии, до призывов к радикальному пересмотру канонических норм. По мнению А. Щипкова, призывы к пересмотру канонов все чаще звучат со стороны либерально настроенных кругов православной общественности и духовенства (т.н. "либерал-православия"), которые декларируют, что жизнь Русской Православной Церкви регламентируется якобы устаревшими нормами церковного права и, следовательно, развивается в неверном направлении.
Щипков считает, что каноны могут приниматься только путем вселенской рецепции – обсуждения предлагаемых норм церковной жизни полнотой Православия на Вселенских Соборах. Без этой вселенской рецепции ни одно решение отдельной Поместной Церкви не может быть принято как универсальный канон для мирового Православия.
Эксперт отметил – несмотря на то, что в составе канонического свода Православной Церкви имеются нормы не только Вселенских соборов, но и 10 Поместных соборов и 13 отцов, все они прошли именно вселенскую рецепцию, причем абсолютное большинство – в ходе Трулльского собора, признаваемого в качестве продолжения Пятого и Шестого Вселенских соборов. Это обстоятельство, по мнению Щипкова, зачастую ускользает от массового церковного сознания при обсуждении вопросов, связанных с каноническим правом.
Между тем, по мнению эксперта, именно в силу этого обстоятельства ревизию канонического права Церкви вправе осуществлять только Вселенский Собор, понимаемый как собор православных епископов всех православных церквей.
Щипков критически оценил распространённое сегодня мнение, что решения Поместного собора 1917-18 годов носят вероучительный характер и обладают каноническим статусом на том лишь основании, что в нем "соборно" принимали участие епископы, священники и миряне. Щипков призвал отличать кафолическую соборность Церкви во Христе, зафиксированную в "Символе веры", от неологизма русского мыслителя А.С. Хомякова, возникшего в XIX веке и ставшего в ходе развития русского церковного либерализма того же столетия по сути синонимом парламентаризма и демократии. Соборность Символа веры – это вселенскость, кафоличность, понимаемые как единство в церковных Таинствах.
Эксперт предостерёг от ложного понимания соборности как парламентаризма – собрания различных сословий или социальных групп для решения политических задач. По мнению Щипкова именно такое политическое понимание "соборности" нашло воплощение в Поместном Соборе 1917-18 годов, который был пронизан февральскими революционными стихиями.
Эксперт подчеркнул, что конкретно-историческими обстоятельствами, обусловившими характер этого Собора, стало беспрецедентное давление на Церковь со стороны Временного правительства, запустившего механизм так называемых епархиальных революций, в ходе которых руками революционного духовенства и мирян свергались законные архиереи. Последнее обстоятельство практически неизвестно современному церковному сознанию. Например, московское либеральное духовенство приветствовало некононическое удаление с кафедры второй столицы митрополита Макария (Невского), ныне прославленного в соборе Новомучеников и исповедников Российских, но пострадавшего не от большевиков, а от Временного правительства.
Единственным промыслительным и исторически значимым деянием Собора 1917-18 годов Щипков называет избрание Святого Патриарха Тихона, который спас Церковь от разрушения, прямо отказавшись выполнять обновленческие по духу и смыслу решения этого Собора. В частности, Патриарх Тихон не исполнил решений Собора, согласно которым через три года после его проведения необходимо было собирать новый собор для избрания нового состава Высшего церковного управления Священного Синода и Высшего Церковного Совета. Не стал собирать Патриарх Тихон собор и для обсуждения вопроса противодействия изъятию церковных ценностей со стороны советских властей. Решение о таком противостоянии он принял на свою полную личную ответственность и оказался исторически прав.
Эксперт утверждает, что либеральное духовенство и мирянство искусственно "сакрализует" и возвеличивает исторически-несостоятельные решения Поместного собора 1917-18 годов и пытается использовать его в качестве теоретической базы для проведения радикальной административной и экклезиологической реформы Церкви в русле современных протестантских учений.
Щипков подчеркнул, что русский церковный либерализм, как показал опыт епархиальных революций 1917 года, может рядиться и в крайне консервативные по виду идеологические одежды, полностью сохраняя свою антииерархическую сущность. При этом такой церковный либерализм в любом случае всегда остается всего лишь обслугой "большого" политического либерализма.
Щипков подверг критике тех современных богословов и историков церкви, которые утверждают, что проводимые в наше время Архиерейские соборы РПЦ МП неканоничны в силу того, что в них не принимают участие пресвитеры и миряне. Эксперт напомнил, что последние никогда не принимали участие во Вселенских соборах (только в роли консультантов при своем епископе) и не имели права голоса. Единственный каноничный формат соборов (и поместных и вселенских) – это собор именно епископов, а не просто представителей Поместных Церквей, на чем настаивает сегодня Константинопольский патриархат. Все остальное – влияние светских идей парламентаризма.
Щипков считает созыв Вселенского Собора к сожалению невозможным в современной международной ситуации, когда на Вселенское православие оказывается открытое политическое давление со стороны ряда глобалистских групп, усиливается влияние протестантской теологии на часть православного мира. Такое давление породило существенные искажения канонического сознания со стороны Константинопольского патриархата, который на протяжении последнего столетия совершенно неверно стал изображать себя главой православного мира.
А пока единственно возможным решением эксперт называет соблюдение канонов, прошедших рецепцию Вселенских соборов, так как это поможет уберечь Русскую Православную Церкви от разрушительных реформаторских теорий и практик.
***
10 апреля 2019 :: Александр Щипков
Будущее теологии: почему России надо развивать свою школу.
Как русским не стать покорными потребителями чужих идей.
Едва ли тот, кто пережил 1990-е, в состоянии забыть, как из очень влиятельных инстанций прямым текстом говорилось, что России в новом качестве не нужны прежние наука, культура и индустрия. Они якобы устарели и не вписываются в систему мирового разделения труда.
Нам отведена довольно узкая ниша, такая же, как и странам третьего мира: интеллектуальные продукты России следует получать на стороне, в импортной упаковке, и ей уготовано сужение зоны национальной интеллектуальной ответственности.
Компрадорские группы настаивают на том, что внутренний спрос на результаты интеллектуально-научной деятельности следует переориентировать на интересы зарубежных и глобальных субъектов.
Я помню кампанию, развязанную против Института философии РАН. Институт выселили из здания на Волхонке в пользу Пушкинского музея, создав конфликт между философами и музейщиками.
Про философов говорили: "бездельники", "пережиток совка", "это не ученые, это шарлатаны", "они занимаются не своим делом", "дармоеды", "гоните в шею". Другие подобные ярлыки хлынули в прессу. Неизвестные сорвали со стены вывеску института, глумились над ней. Все было в лучших погромных традициях. Выселение обернулось травлей. В сущности, это был новый "философский пароход". "Респектабельная" общественность предпочла этого не заметить.
Теология внесена Министерством образования и науки в перечень научных специальностей в соответствии с общемировой теорией и практикой. С точки зрения влияния на общее интеллектуальное пространство теология также является одной из важнейших дисциплин.
Ситуация с теологией развивалась менее одиозным образом, нежели с философией, по причине того что у теологии нет так называемого тяжелого советского прошлого. Но активные попытки на скорую руку соорудить еще и "теологический пароход" все же имели место.
Использовался весь спектр аргументов: якобы на Западе теология может быть наукой, а в России нет, неуниверситетское происхождение русской теологии, нехватка профессиональных кадров.
Национальная теология прежде всего мешает интеллектуальным перекупщикам. Создание искусственного дефицита идей в области теологии облегчило бы их задачу – сбывать интеллектуальный секонд-хенд. Тем самым они закрепили бы колониальный статус страны в области гуманитарной мысли.
Без своей теологической школы мы станем покорными и безмолвными потребителями чужих идей. Это влечет за собой утрату самостоятельности или как минимум необходимость платить за то, что можно сделать самому. Если у нас не будет собственной теологии, нам придется учить чужую.
Мировая теология в настоящий момент укрепляет свои позиции.
В конце ХХ века в западной гуманитарной мысли случился "теологический поворот". Алвин Плантинга, Роберт Суинберн, Джон Милбанк. Благодаря им теология овладела современным философским инструментарием. Так же много столетий назад обстояло дело с христианским платонизмом.
Теология выводит религию в социальное и философское пространство, расширяет оперативные возможности и сферу религиозного мышления. Философия, как известно, в свое время вышла из теологии и унесла с собой заимствованные у теологии методы. На этой основе и разрабатывалось научное мировоззрение.
У теологии и философии один предмет: мир, человек, мысль и надмирное. В философии последний пункт может отсутствовать (агностицизм, позитивизм, атеизм). Методология у философии и теологии также едина, просто философия продвинулась дальше в ее разработке. В конечном счете это два рукава одной традиции, но они далеко разошлись в Новое время.
Сейчас теология и философия вновь сходятся, в связи с чем и фиксируется "теологический поворот" на Западе. Начало ему положила знаменитая статья профессора Алвина Плантинга "Совет христианским философам" (1985), в которой ученый подчеркнул наличие у теологов собственной проблематики и собственной повестки.
Дело теологии – рациональное обоснование теистического мировоззрения, философская реконструкция религиозной традиции, изучение рутинной религиозности – так называемой религии повседневности, – а не только ее традиционных и исторических форм.
Русская теология наряду с восточной и западной богословскими традициями непременно будет изучать типологию форм религиозного в культурно-языковом пространстве и когнитивной сфере. Теолог работает на стыке богословского и философского дискурсов, преодолевает изолированное, исторически зауженное понимание "религиозного".
Наступает период нового, продуктивного взаимодействия теологии и философии, период нового взаимовлияния этих дисциплин. Теология может заимствовать у философии ее методы, логическую технику, ее язык. А философия может взять у теологии ее содержание, идеалы, ценности, дух.
Нам, русским, нужны теология, философия, все базовые дисциплины. Мы должны владеть научным инструментарием в полном объеме, чтобы продвигать свои ценности.
Независимая газета
Источник тезисов сайт : religare.ru