В политологической аналитике, идеологических дискуссиях о специфике современной белорусской идентичности сохраняется показательная недоговоренность, связанная с отношением к государственной национальной политике той части белорусской интеллигенции, которая имеет пророссийскую ориентацию и связывает себя с западнорусской традицией.
Особенностями формирования белорусской национальной идентичности являются, во-первых, незавершенность процесса белорусского национального строительства и более или менее выраженная конкуренция нескольких проектов образа белорусской нации; во-вторых, направленность политического курса и системы внутренней политики государства как основного субъекта национального строительства на формирование отдельной национальной общности – белорусский народ; в-третьих, необходимость всем участникам в борьбе за право интерпретации белорусскости считаться с тем, что белорусская нация является результатом целенаправленной политики белоруссизации, проводившейся в СССР.
Надо сказать, что наиболее сильные позиции в определении национального дискурса занимает государство, что неслучайно в силу крайне слабого развития гражданского общества в стране, маргинализации политических оппонентов власти и низкого социального статуса интеллигенции. Этот проект национального строительства можно условно обозначить как официальный национализм, который выражается во внутренней политике по формированию белорусской нации. На политическом уровне он, например, закреплен в Конституции РБ, где именно белорусский народ является источником государственной власти. Согласно новой редакции Концепции национальной безопасности РБ, все государственные учреждения страны обязаны укреплять политическую общность «белорусский народ».
Можно сказать, что современные власти Белоруссии продолжают в условиях политической независимости политику белоруссизации, которая проводилась в БССР в советское время. Вопреки радикальной оппозиции из числа сторонников идеологии «беларускага адраджэння» от БНФ до Товарищества белорусского языка им. Ф. Скорины в условиях 90-х гг. XX в. именно такая политика была наиболее эффективной для закрепления идеи политического суверенитета от имени белорусской нации. Эта политика выражается в поддержке функционирования белорусского языка в системе начального, среднего образования (где белорусский язык и литература являются обязательными предметами) и частично высшего образования, символике и публичной сфере, безоговорочном позиционировании белорусов как отдельного от русских славянского народа, историографии, тиражирующей на страницах учебников тезис о национальном угнетении белорусов в Российской империи и русификации.
Вместе с тем политика новой «белоруссизации» неизбежно порождала определенные иллюзии среди пророссийски настроенного населения. Эта иллюзия заключалась в убежденности, что в Беларуси отсутствует официальный национализм, в отличие, например, от ближайших соседей – Украины и Латвии, чья политика в языковой и культурной областях определяется как националистическая. В стране русский язык получил статус государственного и доминирует за малым исключением во всех сферах жизни, из школьных учебников исчезли одиозные параграфы с текстами песен времен восстания 1794 г., в которых инсургенты обещали рубить «москалюшек», а союзническая политическая риторика внушала оптимизм в перспективе совместного существования.
Эти меры, которые на самом деле означали всего лишь возврат от практики радикальной белоруссизации к положению, существовавшему до распада СССР, значительной частью людей были восприняты как кардинальный поворот в национальной политике. Этот маневр имел максимальный успех среди тех, кто категорически не принимал национальный образ белоруса как человека, говорящего исключительно на белорусском языке и считающего Россию вечной тоталитарной угрозой и виновником белорусского геноцида со времен войны 1654–1667 гг. Однако граждане не хотели замечать того, что, например, название государства, вопреки правилам русского литературного языка, пишется не как Белоруссия, а – Беларусь. Во внешней политике вместо строительства Союзного государства на первом месте красовалась концепция многовекторной внешней политики. В принципе речь шла не об отказе от политики белорусского национализма, но о том, чтобы отказаться от крайностей этой политики, которые раскалывали общество и не пользовались массовой поддержкой.
В итоге на какое-то время ушел на второй план вопрос о том, кто же такой белорус в контексте национального самоопределения. Однако к этому неизбежно приходится возвращаться, поскольку на вопрос о характере белорусской национальной идентичности ответы государства и белорусской интеллигенции не совпадают. Среди пророссийской части интеллигенции Белоруссии актуализировались представления о белорусской идентичности, которые были присущи местной дореволюционной интеллигенции православного вероисповедания. В белорусской историографии эта идентичность и сопутствующие ей общественно-политические взгляды известны под названием западнорусизма. С западнорусской точки зрения белорусы рассматриваются как часть большой русской нации, несмотря на свои этнографические и культурные особенности. В этом контексте сам факт отнесения себя к белорусам означает одновременно принадлежность человека к русским, связывает его с историей российской государственности и русской культурой.
Этот тип национальной идентичности и исторической памяти явно не укладывается в прокрустово ложе идеологии белорусского государства. Как ни странно, но политическая оппозиция и интеллигенция, ратующие за государственную монополию белорусского языка, максимальное дистанцирование от России, имеют в глазах власти больше шансов, поскольку признают концепт белорусской нации. Их расхождения с представителями официальной политики правительства начинаются с пункта о содержательном наполнении символа белорусской нации, в то время как западнорусская традиция и идентичность ставят под вопрос саму идею особой белорусской нации. Очевидно, что конфликтный потенциал такой позиции не меньше, если не больше, чем у адептов мифологии «беларускага адраджэння».
В результате большинству белорусской интеллигенции предстоит сложный выбор. Оно может принять участие в формировании белорусской нации, при этом даже отстаивать статус русского как государственного языка, утверждать культурную близость России и Беларуси. Однако, чтобы быть признанной властями, ему придется признать, что белорусы являются отдельной славянской нацией и что культурой титульной нации является исключительно белорусская, а не русская культура. В этом контексте, например, А.С. Пушкина следует относить к русской литературе как иностранной, хотя и близкой восточнославянской, а Я. Купалу – к национальной и родной. С другой стороны, утверждая свою принадлежность к русскому национальному пространству, интеллигенция выводит себя за границы белорусского национального дискурса и в перспективе превращается в этническое меньшинство, отстаивающее свои права перед титульной нацией.
В этой связи представителям интеллигенции предстоит либо смириться с тем, что государство не допустит распространения идеи национальной тождественности белорусов и русских, утверждений о региональном значении белорусского языка и идеи инкорпорации Белоруссии в состав Российской Федерации, либо подвергнуться преследованиям.