Изучение вышеупомянутого дела осуществлялось весьма обстоятельно, с учетом, естественно, и тех вопросов, которые возникали при первом же прочтении статьи О. Широкой. Последнее позволило избежать ненужных повторов, цитирования обширного материала и вместе с тем сосредоточиться на тех недостатках и просчетах, которые были допущены в публикации на страницах «Нашага Слова». Остается добавить, что исследование случившегося в г. Лиде весной 1951 г. осуществляется мной посредством сокращенной передачи и цитирования протоколов допросов подсудимых и других материалов этого дела в их хронологической последовательности, т. е. от начала его заведения до закрытия.
Из постановления на обыски арест Солдатенкова Ивана Петровича, 1931 г. рождения, уроженца села Пречистое Пречистинского района Смоленской области, русского, члена ВЛКСМ с 1945 г., образование 9 классов, бывшего студента Гродненского культпросветучилища, проживающего до ареста в г. Лиде по ул. Хасановской, 5. Постановление было принято 28 апреля 1951 г. начальником охраны отдела МГБ ст. Лида лейтенантом Корандо, нашедшим, что «Солдатенков, будучи враждебно настроен по отношению к существующему строю, проводил среди окружающих антисоветскую агитацию, в которой возводил клевету на мероприятия, проводимые партией и советским правительством, колхозный строй. Став на антисоветский путь, Солдатенков группировал вокруг себя единомышленников, создавал из них подпольную молодежную антисоветскую организацию для борьбы с советской властью». Тогда же, как следует из дела, было принято постановление об избрании ему мерой пресечения способов уклонения от следствия и суда - арест.
Из анкеты арестованного Солдатенкова следовало, что с июня 1941 г. по июль 1944 г. он находился на оккупированной территории, вначале по месту рождения, а потом - в д. Феликсово Лидского района. Отец Петр Андреевич Солдатенков, 1906 г. рождения, кладовщик ст. Лида; мать Ксения Захаровна Солдатенкова, 1911 г. рождения, домохозяйка (оба уроженцы Смоленской области); брат Владимир, 1939 г. рождения, сестра Мария, 1934 г. рождения, - оба учащиеся.
Словесный портрет Солдатенкова: рост 170 см, фигура средняя, плечи опущенные, шея длинная, волосы темно-русые, глаза голубые, лицо овальное, лоб низкий, брови дугообразные, подбородок скошенный, уши малые. Особых примет нет. Разговаривает медленно. Арестован 29 апреля 1951 г., ордер № 43.
Со слов арестованного: «Ушел со второго курса Гродненского культпросветучилища по состоянию здоровья (острая форма ревматизма), знакомых в Гродно не имел, т. к. проживал в общежитии».
На первом же допросе Солдатенков назвал имена тех, с кем обучался в Лиде и в присутствии кого высказывал свои антисоветские убеждения, начиная с марта 1951 г.: «Я высказывался против чрезмерно большой численности Советской Армии. Если бы она была сокращена, то это бы улучшило материальное положение трудящихся. С этим соглашались все члены группы. Кроме того, я говорил, что высшее советское и партийное руководство, офицерский состав армии получают завышенные ставки, тогда как рядовые рабочие и служащие получают низкую зарплату, которой не хватает для прожиточного минимума. Особенно бросалось мне в глаза бедственное положение инвалидов Отечественной войны. Отмечал я также и то, что отдельные персонажи из художественных произведений явно надуманны и не отвечают реальной действительности. Мы тогда обсуждали с ребятами повесть Федора Гладкова «Вольница», за которую писатель получил Сталинскую премию. Но, по нашему мнению, это было неправильно. Мы также говорили о том, что колхозы на территории БССР, Смоленской, Великолужской, Калининской областей РСФСР из-за плохих климатический и земельных условий нерентабельны по сравнению с индивидуальными крестьянскими хозяйствами. Мы отмечали принудительный характер коллективизации на территории Западной Белоруссии. Тогда же мной было высказано то, что отдельные руководители партии и правительства после смерти Ленина не полностью следуют его заветам. Тогда же я и сказал присутствующим о необходимости обновления компартии и создании новой, по-настоящему ленинской партии, для чего предложил принимать в нее лиц, также проявлявших недовольство существующим положением в стране и разделяющих наши взгляды».
Из протокола допроса от 29 апреля 1951 г. (начат в 21Л0 - окончено в 01.30): «Так, на собрании 20 апреля 1951 г. я допустил следующее высказывание: “Колхозный строй мало чем отличался от крепостного права. Крепостные крестьяне хотя бы имели надежду собрать денег и выкупиться у помещика, а сегодняшние колхозники и этого не имеют». Высказывались тогда и другие участники собрания. Козловский Ф. П.: «В Конституции СССР записано, что граждане СССР пользуются правами свободы слова и печати, собраний и демонстраций, тогда как на самом деле этого у нас нет». Он же, касаясь нового романа Василия Ажаева «Далеко от Москвы», заявил: «Не может быть такого положения, когда приезд на строительство одного партийного работника мог дать столь высокие темпы в работе и рабочие сразу начали выполнять по несколько норм в день». Осенью 1950 г. на квартире у Ходыко Юрия, где присутствовали Мазурок, Логвин и я, было принять решение о необходимости создания подпольной молодежной группы, хотя идея эта обсуждалась мною с Юрием Фоминым еще летом, но из-за ухода его в армию она реализовалась. Основной целью организации являлось: борьба с советской властью, роспуск колхозов, отмена налогов, обновление компартии и сокращение вооруженных сил. По замыслу членов организации, это должно произойти путем захвата командных постов как в партии, так и в обществе, для чего наша организация должна стать более массовой, но действовать она должна была конспиративно, подпольно. Никаких денежных средств у нас не было, в т. ч. оружия, множительной техники, средств связи, хотя эти вопросы также обсуждались.
Я подготовил текст клятвы, но Фомин и Ходыко ее не одобрили, сказав: «Клятва - это ерунда, не нужно создавать пышностей. Если кто вступает в организацию, то он выступает и за нашу идею, и каждый будет невольно соблюдать конспирацию». Поскольку этот документ не был принят, то я его порвал. Помню, что в конце его говорилось о том, что в случае, если принявший клятву изменит ей, то он погибнет от мести товарищей.»
12 мая 1951 г. Солдатенкову И. П. было предъявлено обвинение по ст.ст. 72 (п. «а») и 76 УК БССР под расписку. В ходе допроса в тот же день он признал себя виновным в том, что в августе -сентябре 1950 г. создал в г. Лиде Гродненской области антисоветскую молодежную организацию, в которую были вовлечены: Каштан Аркадий, Ходыко Юрий, Козловский Федор, Васякин Евгений, Логвин Алексей, Мазурок Сазант, Бычек Леонид и Фомин Юрий, а в марте к ней присоединился Параваев Виктор. Первое собрание было проведено на квартирах членов организации Каштана, Ходыко и Параваева.
В ходе следствия Солдатенков В. П. признал, что являлся инициатором создания организации и ее руководителем, а также в том, что рекомендовал членам организации устанавливать связи с духовенством и, в частности, с ксендзом г. Лиды, «т. к. они местные жители и в прошлом посещали костел. Думали мы и об установлении связи с русскими эмигрантами, проживающими за кордоном, но намерений установить связь с иностранной агентурой у нас не было».
О своих родителях Солдатенков сказал следующее: «Отец мой имел трех братьев. Один погиб на фронте, другой работает на шахте в Московской области, а третий трудится на родине, в Смоленской области. Моя мать имела пять сестер. Одна погибла в партизанах, вторую расстреляли немцы, третья проживает в Калининградской области в поселке Цветково, две другие работают на железной дороге. Никто их них у немцев никогда не служил». И дальше: «Мое критическое отношение к советской действительности сложилось к 1949 г., т. е. ко времени учебы в 9 классе средней железнодорожной школы № 12 г. Лиды. Некоторое влияние на меня оказали антисоветские взгляды семьи Каштана. Был и такой случай. Как-то в школе я поспорил с одним десятиклассником по фамилии Бурцев. Он доказывал, что социализм в СССР построен, а я, что нет. Через два-три дня после этого спора Бурцев заявил об этом в горком комсомола. И по этому поводу со мною проводили беседы первый, второй и секретари Лидского горкома комсомола, а также представитель горкома партии, который затем присутствовал на экзаменах у нас в школе, где и задал мне вопрос: «По какому пути идет развитие в странах народной демократии?» Я ответил, что по пути развития социализма. Тогда он спросил, где построен социализм, я ответил, что, когда со мной беседовали в горкоме комсомола, то я там заявил обратное. Когда же у меня спросили, что, может быть, я шучу, то я им ответил, что нет. И тогда мне предложили положить на стол комсомольский билет. Я это сделал и спросил, могу ли быть свободным, и здесь меня начали ругать и запугивать, в ответ на что я сам взял со стола свой билет обратно и ушел». Затем последовал другой вопрос: «Что вы вырезали на парте, когда учились во второй средней железнодорожной школе г. Лиды?» На него ответил так: «Осенью 1948 г., когда я учился еще в 8 классе, я вырезал на парте анархическое знамя. Это произошло вскоре после просмотра кинокартины «Пархоменко». Тогда же я не помню кому сказал, что на развалинах цивилизации будет возведено здание анархии, и сказал я это в шутку. А вообще, я как руководитель организации имел псевдоним Хмурый.»
Из постановления на арест Каштана Аркадия Евстафьевича, 1931 г. рождения, уроженца д. Збляны Желудокского района Гродненской области, белоруса, гражданина СССР, работавшего бухгалтером в Гордеевском сельпо Желудокского района. Рассмотрев материалы о его преступной деятельности, было определено, что «Каштан Аркадий Евстафьевич, будучи антисовестки настроенным, вступил в подпольную антисоветскую организацию, присутствовал на сборищах ее и был полностью согласен с ее программой». На этом основании Каштана А. Е., проживавшего в д. Гордеевцы Желудокского района, подвергли обыску, и он был арестован.
Примечательно, что ордер № 48 на его арест был выдан 1 мая 1951 г. Постоянное местожительство до ареста - станция Скрибовцы Брест-Литовской железной дороги, член ВЛКСМ с 1947 г. Во время войны семья проживала в д. Збляны. Отец -Евстафий Яковлевич Каштан, 1901 г. рождения, мать - Анна Иоановна Каштан, 1907 г. рождения, оба работали в колхозе. Сестры - Мария Каштан, 1934 г. рождения, и Екатерина Лянцевич, 1928 г. рождения, жили при родителях.
Словесный портрет Каштана: рост свыше 180 см, фигура средняя, плечи приподнятые, шея короткая, волосы светло-русые, глаза серые, лицо треугольное, лоб высокий, брови прямые, нос малый, рот малый, губы тонкие, подбородок скошенный, уши малые, особых примет нет, разговаривает тихо.
На первом допросе Каштан А. Е. показал, что родился в д. Збляны в семье крестьянина-середняка. Шесть классов окончил в своем селе, в 1947 г. переехал в Лиду, где в железнодорожной школе №12 окончил 7 и 8 классы в 1949 г. Затем учился на 6-месячных торгово-кооперативных курсах в местечке Молчадь Барановичской области, после чего стал работать бухгалтером, затем старшим бухгалтером в Еордеевском сельпо Желудокского района. Далее он сообщил, что «предложение о вступлении в организацию он получил осенью 1950 г. от Ивана Солдатенкова после беседы с ним о жизни в СССР. В ходе второй встречи, проходившей через несколько дней на квартире моего отца Каштана в г. Лиде по ул. Дзержинского, 55 (присутствовали Солдатенков, Козловский, Фомин), после краткого разговора в антисоветском духе Солдатенков взял книгу Льва Толстого «Война и мир», принадлежавшую моему отцу Евстафию Яковлевичу, и зачитал небольшой отрывок из нее, а затем стал охаивать существующий строй в стране, говоря при этом, что нам нужен такой строй жизни, каким он описан в книге писателя Толстого. Отец мой также добавил, что при царе действительно была хорошая жизнь, именно такой, какой она описана в книге, и что всем нам присутствующим нужно добиваться такой же жизни. Я и Солдатенков во всем были согласны, и я вполне его поддерживал, но практически для организации я ничего не делал, только присутствовал на двух собраниях. Что касается Фомина Юрия, то он антисоветски никогда не высказывался».
14 мая Каштану А. Е. было предъявлено обвинение по ст.ст. 72 (п. «а») и 76 УК БССР. В дальнейшем он показал, что его антисоветские взгляды укреплялись «благодаря рассуждениям о неприятии колхозной жизни со стороны слесаря вагонного депо ст. Лида Владимира Мальца, ухаживавшего за родной его сестрой Лянцевич Екатериной».
Из постановления на арест Логвина Алексея Михайловича, 1934 г. рождения, уроженца д. Бояры Желудокского района, белоруса, учащегося ЖСШ № 2, проживавшего по ул. Польной, 6. В ордере № 47 от 30 апреля 1951 г. был указан адрес: г. Лида, ул. Белогрудская, 12. Его родители: отец -Михаил Степанович Логвин, мать - Надежда Антоновна Логвин, работали в колхозе д. Фальковичи. Брат Павел, 1940 г. рождения, учился в сельской школе; сестра Еаля, 1931 г. рождения, работала в местном колхозе.
Словесный портрет Логвина: рост 165 см, фигура худощавая, плечи опущенные, волосы темно-русые, глаза серые, лицо круглое, лоб низкий, брови дугообразные, нос большой, рот малый, губы тонкие, подбородок скошенный, уши малые. Особые приметы: в начале кисти левой руки шрам от топора.
Из показаний Логвина А. М.: «17 сентября 1950 г. я, будучи в городском парке, встретил там Мазурка Сазонта, учащегося 8 класса 2-й вечерней школы, который рассказал мне о существующей в городе организации и возможности встретиться и поговорить с Иваном Солдатенковым, после чего я согласился встретиться и поговорить с ним. В ходе общения с Солдатенковым я познакомился с учащимся 10 класса этой же школы Евгением Васякиным, который предложил мне разрабатывать шифр для секретного общения. Он же, Васякин, предложил нам также свое знание немецкого языка для установление связей с заграницей. Солдатенков тогда же предложил использовать для этой же цели хорошее знание радиотехники учащегося 10 класса СШ№ 1 Никипировича Юрия. Из этой же школы планировалось привлечь к организации ученика 7 класса Девятеня, приехавшего на родину из Франции и в совершенстве знавшего французский язык». В ходе этой встречи, как следует из дела, Логвин предложил ввести в состав организации учащегося 10 класса СШ № 2 Лапко Михаила и девятиклассников этой же школы Сягло Федора и Рудяка Александра.
В ходе допроса Логвин показал, что «шрифт, разработанный мною, был признан ребятами непригодным как слишком простой». 14 мая 1956 г.
Логвину было предъявлено обвинение как вербовщику в организацию новых членов.
Из постановления на арест от 29 апреля 1954 г. Козловского Федора Петровича, 1932 г. рождения, уроженца г. Лиды, поляка, учащегося 9 класса ЖСШ № 12, проживавшего на ул. Тихой, 16. В документе об антисоветской деятельности Козловского было указано то же, что и у других обвиняемых. Правда, в его анкете в графе «национальность» была уже указана национальность -белорус.
Ордер на арест № 46 был выдан 29 апреля 1951 г. Родители Козловского: отец Петр Иванович - 1902 г. рождения, возчик пивзавода. Мать Елена Игнатьевна, 1906 г. рождения, домохозяйка. Братья - Стефан, 1937 г. рождения, и Станислав, 1938 г. рождения, оба учащиеся.
Словесный портрет Козловского Ф. П.: рост высокий - до 180 см, фигура средняя, плечи приподнятые, шея короткая, волосы русые, глаза серые, лицо треугольное, лоб высокий, брови дугообразные, нос большой - толстый, рот маленький, губы тонкие, подбородок скошенный, уши малые. Особых примет нет, разговаривает тихо. Во время обыска на квартире у Козловского было найдено шесть штук боевых патронов немецкого образца.
Из показаний Козловского: «Примерно в октябре месяца 1950 г., точной даты не помню, часов в семь вечера ко мне на квартиру зашел Солдатенков, который до поступления в культпросвет-училище в г. Гродно учился со мною в одной школе. Придя ко мне, он предложил вместе пойти к ребятам. Я согласился. На ул. Белогрудской, 12, мы встретили Ходыко Юрия и Фомина Юрия, который в настоящее время служит на флоте в Крондштате. Вчетвером мы пошли на квартиру Каштана по ул. Дзержинского, 55, где между хозяином дома Солдатенковым, мной, Фоминым и Ходыко завязался разговор антисоветского содержания. Как я хорошо помню, начал его Каштан. Разговор шел вокруг необходимости роспуска колхозов и передачи земли единоличникам. Затем Солдатенков читал отдельные фрагменты из книги Льва Толстого. Как я заметил, в доме у Каштана было много книг, выпущенных еще при царском режиме.
В последующем Солдатенков говорил мне о необходимости создания в школе оппозиционной комсомольской группы, которая срывала бы все задачи, которые компартия ставила перед комсомолом. Эту деятельность предполагалось проводить в форме критических выступлений на школьных собраниях. Непосредственно с Солдатенковым были связаны Бычек Леонид, Васякин Евгений, Мазурок Сазонт, Ходыко Юрий, Логвин Алексей, Фомин Юрий, Каштан Аркадий, а также Каштан - отец Аркадия, предоставивший квартиру для сбора организации антисоветского строя. Поддерживал идею Солдатенкова о создании организации и я - Козловский Федор».
При допросе он также показал: «Об аресте Солдатенкова я узнал 28 апреля 1951 г. от учащегося 10 класса Горбачева Леонида, который сказал, что ему об этом сказала приходившая в школу мать Солдатенкова. Когда я рассказал об этом Бычеку, то он даже в лице изменился и побелел. После этого я уже никому о случившемся не говорил. Вообще, Каштан и Солдатенков говорили о том, что литература царского времени намного правдивее, чем советская, и что при царском режиме люди жили лучше, чем сейчас, при советской власти, особенно на селе. Сейчас даже если и есть деньги, то ничего в магазинах не купишь. Народ будет жить хорошо только тогда, когда все фабрики и заводы, земля и магазины будут в руках частных владельцев, как было до революции. Присутствовал я на этих собраниях всего два раза. Кроме того, по заданию Солдатенкова я пытался через одного своего товарища выйти на ксендза на Слободке с целью получения антисоветской литературы на польском языке, но безрезультатно. Говоря о родных и близких, Козловский, в частности, показал, что его отец с началом войны Германии против Польши был мобилизован в Войско Польское, служил связистом. После пленения Красной Армией находился вначале в лагере для военнопленных. В 1941 г. работал в колхозе в Саратовской области, потом трудился грузчикам на железнодорожной станции Талды-Курган в Средней Азии (до 1946 г.). Затем он вернулся домой к семье, работал вначале в военизированной охране на станции Лида, а после сокращения со службы устроился рабочим на пивзавод.
Из постановления на обыск и арест Параваева Виктора Федоровича, 1931 г. рождения, уроженца г. Калуги, русского, члена ВКЛСМ, образование 6 классов, токарь военного депо на ст. Лида, проживал в Лиде по ул. 1-е Мая, 23. Об антисоветских взглядах Параваева в документах отмечалось все то же, что и у других арестованных. Орден № 45 был выдан 2 апреля 1951 г., а арестовали его 29 апреля. В анкете арестованного было указано, что с 1941 по 1944 г. их семья проживала в г. Лиде.
Сведения о родных: отец Федор Павлович Параваев, 1906 г. рождения, мастер вагонного депо ст. Лида; мать Наталья Яковлевна Параваева, 1912 г. рождения, домохозяйка. Братья: Михаил, 1935 г. рождения, и Анатолий, 1938 г. рождения, оба учащиеся.
Словесный портрет Параваева: рост средний, до 170 см, фигура полная, шея короткая, волосы светло-русые, глаза серые, лицо овальное, лоб низкий, брови прямые, нос большой, тонкий, рот большой, губы толстые, подбородок прямой, уши малые. Особых примет нет, разговаривает тихо, редко, голос грубый. Привычки: когда сидит, то обычно сутулится и смотрит вниз. Сообщалось, что во время обыска у Параваева было обнаружено охотничье одноствольное курковое ружье и что оно сдано до суда на склад управления МГБ.
На первом же допросе Параваев показал: «Учился я с Солдатенковым до 6 класса в ЖСШ № 12 и потом, работая в депо, я поддерживал связь с ним. Солдатенков, говоря об обновлении партии, подчеркивал, что в партию, к сожалению, иные вступают не для того, чтобы честно жить и работать, а для того, чтобы занять должность повыше и побольше получить денег от государства. Ходыко и Бычек были поляками. Поэтому им давалось поручение установить связь с ксендзом на Слободке для получения денежных средств и необходимой антисоветской литературы. Фамилию ксендза я не знаю».
В отношении обнаруженного при обыске ружья Параваев показал: «В августе 1950 г. я вместе с секретарем Лепельского райкома комсомола Витебской области выезжал в Лидский район для работы по хлебозаготовкам и организации колхозов. Будучи с ним на хуторе Фальковичи, он увидел в доме одного крестьянина ружье, взял его и оставил у меня в квартире, обещая забрать попозже. О его хранении у меня я никому из товарищей не говорил, так как не считал своим. На путь антисоветизма я попал под влиянием Солдатенкова. По его поручению я хотел привлечь в организацию свою знакомую Тарабарову Галину Григорьевну, 1931 г. рождения, белоруску, образование 9 классов, уроженку ст. Темный Лес, Дрибешенского района Могилевской области».
Из показании Тарабаровой следовало, что «в решении ребят создать новую партию я увидела путь не ленинский, а путь врагов советской власти, а когда Солдатенков и другие пытались переубедить меня в этом, то я подвергла критике их программные положения (об колхозах и армии). Аргументы же Солдатенкова были следующие: «Сейчас на одного рабочего приходится семь солдат, а надо брать пример с Германии, оставить хороших офицеров, которые будут работать на производстве часа четыре, а остальное время будут обучать других людей военному делу». Затем им же был приведен пример с маршалом Жуковым, который имел большие заслуги перед страной, а сейчас его и портрета нигде не сыщешь. А разговор этот завершался негласным предупреждением, что «если ты кому-либо расскажешь о наших разговорах, то мы тебя убьем».
Допрашивалась по этому делу и Егорова Лия Владимировна, 1931 г. рождения, уроженка г. Борисова Минской области, русская, член ВЛКСМ, студентка Лидского педучилища. Она была свидетельницей спора между Бурцевым и Солдатенковым в отношении советской действительности и комсомола, а также с Параваевым, который как-то ей сказал: «До революции мой дед имел 20 га земли, а сейчас крестьянин ничего не имеет». Допрошенный в качестве свидетеля по делу Горбачев Алексей Петрович, 1931 г. рождения, русский, уроженец с. Изосимово Льговского района Курской области, из семьи военнослужащего, член ВКЛСМ, образование 9 классов ЖСШ № 12; учился в одном классе с Солдатенковым, в частности, показал: «Когда мы учились в 9 классе, Солдатенков на одном из уроков сказал, что в Америке на каждого рабочего приходится одна машина, и это показатель, что они живут лучше нас. Помню его фразу: «В случае возникновения войны между Америкой и СССР шансов победить у нас не будет». О положении в Югославии Солдатенков говорил: «Тито раздал землю крестьянам, не организовав колхозов, за это СССР порвал с ним всякие связи и ненавидит его».
По данному делу проходили как соучастники т. и. антисоветской организации, так и лица, «не состоявшие непосредственно в ней и не сообщившие об этом государственным органам». Среди них были:
1. Фомин Юрий Иванович, 1930 г. р., уроженец г. Коканд Узбекской ССР, в настоящее время проходит службу в Советской Армии;
2. Лебедев Иван Степанович, 1931 г. р., уроженец д. Макарово Оленинского района Калининской области, также в Советской Армии;
3. Янков Николай Петрович, 1931 г. р., бывший киномеханик в г. Лиде; также на службе в Советской Армии;
4. Васякин Евгений Иванович, 1933 г. р., учащийся школы г. Лиды, проживающий по ул. Барановичская, 5;
5. Мазурок Сазонт Савич, 1933 г. р„ уроженец Польши, учащийся вечерней школы г. Лиды, проживающий по ул. Горького, 66;
6. Каштан Евстафий Яковлевич, 1901 г. р., уроженец д. Збляны Лидского района, в данное время работает слесарем вагонного депо г. Лиды, проживает по ул. Покрышкина, 9;
7. Леошко Александр Степанович, 1932 г. р„ учащийся ЖСШ № 12;
8. Жолнерчик Збышек Вацлавович, 1931 г. р., в данное время не учится и не работает, проживает по ул. Дзержинского, 17;
9. Лобко Михаил Николаевич, 1932 г. р., уроженец д. Докудово Лидского района, учащийся СШ № 2, проживающий по адресу: ул. Кирова, 30;
10. Рудяк Александр Владимирович, 1933 г. р„ уроженец д. Поросы Лидского района, учащийся СШ № 2, проживающий по адресу: ул. Энгельса, 8;
11. Сягло Федор Иванович, 1933 г. р„ уроженец д. Скаменная, учащийся СШ № 2, проживающий по адресу: ул. Энгельса, 8;
12. Девятин (Девятень) Михаил Ильич, 1934 г. р„ уроженец д. Родозо (Франция), учащийся СШ № 1 г. Лиды, проживающий по ул. Советской, 34;
13. Сильванович Юрий Адольфович, 1935 г. р., учащийся СШ № 1, проживающий по ул. Гомельской, 36;
14. Бычек Леонид Петрович, учащийся ЖСШ №2;
15. Чащевик Генрих Михайлович, 1932 г. р., учащийся ЖСШ № 12, проживающий по ул. Пожарской, 12;
16. Никипорович Юрий, учащийся 10 класса СШ № 1;
17. Ходыко Юрий, учащийся ЖСШ № 12;
18. Боярчук Леонид Владимирович, 1933 г. р., уроженец д. Фальковичи Лидского района, нигде не работает, проживает там же;
19. Черняк Сергей Андреевич, 1931 г. р„ учащийся ЖСШ № 12, проживающий по ул. Горького, 22;
20. Третьяков Станислав Серафимович, 1934 г. р., уроженец г. Переяслав-Хмельницкий Киевской области, учащийся 8 класса ЖСШ № 12, проживающий по ул. Покрышкина, 16.
По всем этим лицам, за исключением Мазурка Сазонта, было принято постановление о том, что материалов для привлечения их к уголовной ответственности недостаточно, а поэтому все касающееся их из следственного дела № 1202 было выделено в отдельное производство и передано в соответствующие органы МГБ. Данное постановление было принято 27 июня 1951 г.
Из протокола заседания Гродненского областного суда от 26 июля 1951 г. по обвинению Солдатенкова, Логвина, Козловского, Каштана, Параваева по ст.ст. 76а и 76 УК БССР и отчасти ст. ст. 319, 320 следовало, что все они были осуждены на 10 лет ИТЛ (исправительно-трудовых лагерей). Прокуратура Гродненской области посчитала это наказание слишком мягким, а потому приговор отменила и дело возвратила на новое рассмотрение, начиная со стадии предварительного следствия. Следственная коллегия Верховного Суда БССР согласилась с этим решением, и сроки проведения следствия были продлены. Второй суд по лидской организации проходил с 23 по 24 октября 1951 г. в г. Гродно. На нем число обвиняемых было увеличено за счет приобщения к этому делу Мазурка С. Е. В итоге суд приговорил Солдатенкова, Каштана, Козловского, Параваева к 25-летнему заключению в ИТЛ, а Мазурка и Логвина -на 10 лет в ИТЛ. И те, и другие были осуждены также на 5 лет поражения в правах каждого.
25 октября 1951 г. Федор Козловский написал кассационную жалобу в военный трибунал МГБ Белорусского округа, в которой указал на неправильное разрешение в отношении него ряда вопросов: «Я членом группы не состоял и Советской Родине не изменял, а потому прошу снизить мне меру наказания». Жалоба эта была отклонена.
С письмом о помиловании обращалась к Председателю Президиума Верховного Совета СССР К. Е. Ворошилову и мать Каштана А. Е. - Анна Ивановна Каштан с просьбой вернуть ей «единственного сына, попавшего в дурную компанию». 25 июня 1954 г. обратился в Президиум Верховного Совета БССР и Виктор Параваев с просьбой пересмотреть его дело. В своем обращении он, в частности, писал: «Во время следствия я подвергался неоднократному избиению, насилию, оскорблению и шантажу, и все следователи добивались, чтобы я дал ложные показания. Мне не раз заявляли, что, если я не буду подписывать протоколы допроса, то меня отсюда не выпустят живым. Читать протоколы мне не давали, а только требовали их подписать. Я как мог противился этому. Изменником же Родины я никогда не был».
Через три года после суда над лидчанами (21 сентября 1954 г.) прокуратура Белорусского военного округа в порядке надзора пересмотрела это дело и нашла возможным приговор в отношении их изменить и снизить меру наказания: Солдатенкову на 10 лет; Каштану, Параваеву, Козловскому - на 6 лет, Логвину на 5 лет. Но уже через два года (27 сентября 1954 г.) Каштан, Козловский, Параваев, Логвин и Мазурок попали под амнистию и из-под стражи были освобождены (на основании Указа Президиума Верховного Совета СССР от 27 марта 1953 г.). До этого освобождения Каштан отбывал наказание в г. Воркуте; Мазурок - на рудниках в Джезказгане, что в Казахстане. Реально уже в декабре 1954 г. все подсудимые по лидскому делу, за исключением Солдатенкова, вернулись домой.
В начале 1979 г. прокуратура Гродненской области подвергла дополнительной проверке архивное дело по обвинению вышеуказанных лиц, после чего было принято решение об установлении их местожительства с целью проведения собеседования по существу предъявленного им ранее обвинения.
Из протокола допроса от 1 марта 1979 г. Солдатенкова И. П., проживавшего в поселке Сосновка Полесского района Калининградской области, на данное время не работавшего по болезни. По существу, дела, по которому он был осужден в 1951 г., Солдатенков показал следующее: «29 августа 1951 г. я был арестован железнодорожными органами госбезопасности в г. Барановичи. В октябре 1954 г. я был осужден на 25 лет. Судили меня дважды: на 10 лет, а потом на 25лет. Уже на допросах я понял, что органам следствия нужно громкое дело. Поняв, что срока заключения мне все равно не избежать, я стал давать следствию нужные показания. На самом же деле у нас и мысли не было о создании какой-либо антисоветской организации, и ее на самом деле не существовало. Кроме выражения своего возмущения недостатками в тогдашней нашей жизни, ничего в нашем общении не было. Никакого преступления я и мои товарищи по делу против нашей Родины не совершали. Возможно, что наши встречи и разговоры заслуживали какого-то наказания, но за принадлежность к антисоветской организации мы были осуждены безосновательно. С позиции сегодняшнего дня на наше поведение и высказывания никто бы и внимания не обратил. В ходе следствия нашу организацию «создавали».
А дело было так. В 1943 г. мою мать с тремя детьми немецкие оккупационные власти привезли на ст. Скрибовцы Лидского района. Привезли нас сюда, потому что наш отец был на фронте в Красной Армии. В период оккупации мы работали в хозяйствах зажиточных крестьян. Я лично пас скот. В 1945 г. возвратился из армии отец, устроился работать на железную дорогу, и мы обосновались на жительство в г. Лиде. Я пошел учиться в 12-ю железнодорожную школу и к 1950 г. окончил 9 классов. В одном классе со мной учились Козловский, Ходыко, Фомин и Каштан. Параваев учился со мною до 6 класса, а затем он пошел работать и учился в вечерней школе. Со всеми этими людьми я находился в товарищеских отношениях, общался с ними и в школе, и на улице.
Я был крепким учеником. Любимыми моими предметами были история, литература, география. По математике и другим предметам я также успевал хорошо. Много читал художественной, исторической и политической литературы. Своей начитанностью и знаниями я выделялся среди сверстников, особенно из числа уроженцев Западной Беларуси. К тому же я активно участвовал в общественной жизни школы, являлся старостой класса, членом комитета комсомола школы (в комсомол я вступил в 1945 г.), а в 1949 г. был избран секретарем комитета комсомола школы. В нашей комсомольской организации было до 200 членов ВЛКСМ. От обязанностей секретаря меня освободили выговором. Как-то отец одного нашего комсомольца попал под поезд и погиб. Хоронили его по религиозному обычаю и отпевали в костеле. Некоторые наши коллеги пошли туда. Им за это попало, а в отношении меня это стало поводом для отстранения от обязанностей секретаря комитета комсомола школы.
В связи с этим, да и с тяжелым материальным положением (отец получал тогда 450 руб.), я не смог дальше учиться в школе (обучение тогда было платным). Поэтому после 9 класса я поступил в Гродненское культпросветучилище, куда был зачислен сначала на 2-й, а затем на 3-й курс. В конце 1950 г. я заболел ревмокардитом. До середины февраля 1951 г. лежал в Гродненской областной больнице; выписан был под наблюдение врачей. В связи с болезнью в Советскую Армию меня не призвали, и я стал проживать вместе с родителями в г. Лиде. По возвращении сюда я наладил общение со своими школьными товарищами. Собирались на квартире у Ходыко Юрия и Каштана Аркадия. Отец Каштана хорошо играл на скрипке. Бывало, он нам играл, а мы пели. Дело еще и в том, что эту семью я посещал еще с 7 класса, ухаживал за его сестрой. Она тоже играла на разных музыкальных инструментах. Мы устраивали тогда музыкальные вечера, играли и пели, а иногда и читали вслух художественную литературу. Заходили мы и на квартиру Ходыко Юрия. Семья его была зажиточной, дома был радиоприемник. У него мы любили послушать радио. В это время в Западной Белоруссии проводили коллективизацию. О колхозах говорили в каждом доме. Не секрет, что крестьяне боялись и не спешили (особенно более зажиточные) вступать в колхозы. Тогда по отношению к ним применялись меры принуждения. Мы считали, что это идет вразрез с учением Ленина о добровольной коллективизации. Отход от этой линии мы видели и в других явлениях тогдашней действительности. Однако никто из нас не ставил цели создания организации для борьбы с этими недостатками.
Задумываясь о случившемся тогда, у меня возникло предположение: а не провокация ли была устроена в отношении нас? Ходыко не меньше меня говорил о недостатках, но его не судили и даже не допрашивали. Не допрашивали и других ребят, которых я вынужденно назвал в числе участников организации. На следствии, да и позже, меня удивляло, почему не арестовали Ходыко и Фомина, фактически инициаторов наших бесед на политические темы. Странно и то, что они, хотя и проходили по нашему делу, но в том же году им было разрешено поступать в военные училища. Вот и складывается впечатление, что организацию спровоцировали Ходыко и Фомин по заданию органов. Добиваясь от нас признания в создании организации, следователи думали лишь о своей карьере, и я решил не становиться на их пути. Говорил им все, чего они добивались. И только подписывал протоколы, и при этом мне было безразлично, за что они будут меня судить. Знал твердо, что меня уже не выпустят и срок дадут, причем немалый. Именно поэтому я взял на себя роль руководителя и организатора. Ничего преступного против власти нами не было совершено, не было ни программы, ни устава, ни одного написанного документа, свидетельствующего о наличии организации, у нас изъято не было. Вообще, что это за организация из шести человек, из которых я, т. н. руководитель, двоих из их числа (Логвина и Мазурка) до суда не знал. Я со всей ответственностью заявляю, что никакой организации не существовало. Была нездоровая болтовня, осуждающая мероприятия власти, политически незрелых, я бы сказал, юношей, отдельным из которых не было даже 18 лет. Вот почему я считаю, что осуждены мы были необоснованно.
В заключении я находился до июня 1956 г. После моего ареста родители переехали в Калининградскую область. Туда я и приехал после освобождения. Работал бракером Калиниградской лесоперевалочной базы, затем в совхозе. В 1958 г. женился и уехал в г. Братск, где работал мастером «Ангаржелдорстроя». В 1959 г. я сломал ногу, ушел на инвалидность и опять переехал в г. Славск Калининградской области. Здесь окончил 10-й класс. Затем переехал в Сосновку, где работал станочником в леспромхозе, затем мастером-гидротехником ПМК-22. Вышел на пенсию по болезни. За время работы награждался ценными подарками и благодарностями. Жена моя, Валентина Ивановна, работает учительницей начальных классов, имею двоих детей 8 и 14 лет. Отец умер в 1967 г., а мать в 1968 г.
Хочу также заметить, что в ходе суда и следствия я неоднократно заявлял, что антисоветские убеждения у меня сложились где-то в 1947 г. Это невероятная чушь. У меня вообще никогда не было антисоветских убеждений. Просто, чтобы дать обоснование необходимости для создания организации, пришлось оговорить себя и в том, что якобы я ярый враг советской власти, чего никогда не было и не будет».
Из протокола допроса 25 января 1979 г. в Гродненском УКГБ Каштана А. Е„ работающего директором Порозовской музыкальной школы Свислочского района: «Считаю, что я был осужден необоснованно, так как в никакой антисоветской организации я не состоял и никогда никакой враждебной советскому государству работы не проводил. И вообще, никакой антисоветской организации в Лиде никогда не было. Она была создана формально на бумаге следственными органами уже после нашего ареста. В создании организации следователю во многом помог Солдатенков, который по непонятным мне причинам назвался руководителем организации и дал вымышленные показания. Всем остальным арестованным по этому делу ничего не оставалось делать, как соглашаться с показаниями водителя организации. Никакой организации не было, и руководителей ее тоже не было. Если бы она и была и в ней состояли все названные Солдатенковым лица, то почему судили только нас, а остальных не трогали».
Почти то же отмечал в 1979 г. А. М. Логвин, работавший в техконторе станции Лида: «Организации не было, ее создали следственные органы, иначе нас нельзя было бы предавать суду. Мы лишь осуждали Сталина за искажение ленинского плана коллективизации. Видимо, органы госбезопасности поняли, что Солдатенков выдумал организацию, чтобы возвеличить себя, поэтому не стали арестовывать всех названных им лиц в числе членов организации. Получилось так, что нельзя нас уже было освобождать, поэтому отдали под суд, хотя следственные органы и сами знали, что организации не существовало».
Мазурок С. С., инженер Лидского бюро технической инвентаризации, во время допроса также был близок к этой мысли: «Солдатенков встал в позу героя, вождя и создателя организации. Об этом я от него впервые услышал на следствии. Следователи меня не избивали, а лишь добивались того, чтобы я согласился с показаниями Солдатенкова. Все свои показания я давал вопреки своей слабой воли».
С версией следствия согласился лишь Леонид Петрович Бычек: «Мое участие в организации свелось лишь к присутствию на нескольких сборищах. Однако я своевременно почувствовал враждебность этой организации, неправильность взглядов ее участников и порвал с нею. Сознавая опасность, которую представляла деятельность этой организации, я поставил об этом в известность секретаря комсомольской организации школы Булавину Валентину , которая, в свою очередь, сообщила об этом в линейный отдел МГБ ст. Лида».
Девятин М. И., слесарь «Лидамежрайгаза», поведал в 1979 г. следующее: «Мой отец выехал в 1930 г. со Сморгонщины во Францию, с тем чтобы заработать, а затем купить землю. После войны в 1947 г. семья вернулась в Беларусь. Здесь я окончил школу, отслужил в армии, работал и работаю. Мне ничего не известно о существовании в Лиде подпольной антисоветской организации. Все это было, я считаю, сплошным вымыслом».
Васякин Евгений Иванович - врач-терапевт санатория «Немунас» в г. Друскенинкай, Сягло Федор Иванович председатель Бердовского сельсовета Лидского района, а также Рудяк Александр Васильевич - мастер ПМК-149 в г. Лиде в ходе собеседования высказали мнение, что «это дело было выгодным в каких-то целях органам госбезопастности, и эту организацию «сотворили» не без помощи кого-то из товарищей Солдатенкова».
С. П. Козловский, осмотрщик вагонов ст. Лида (брат умершего в 1977 г. Ф. П. Козловского), ссылался лишь на мнение старшего брата: «Солдатенкова и других осужденных заложили Бычек Леонид и Горбачев Алексей».
А. П. Горбачев при опросе вспомнил о прошлом лишь такое: «У меня с Солдатенковым была ссора: не разделил с товарищем его воззрений на советскую действительность».
С. К. Змитрович, начальник отдела КРУ Министерства финансов по Гродненской области, лишь отметил: «Про эту организацию я ничего не знал, а просто был дружен с отдельными из этих ребят».
Машинист-инструктор депо ст. Лида Зеланд А. Б. высказал такое мнение: «Я учился с Солдатенковым в школе в одном классе. На мой взгляд, Солдатенков был нормальным советским человеком. За что его судили, я не знаю. О какой-то антисоветской организации я сегодня слышу впервые».
К вышесказанному могу лишь добавить, что в нашей семье, проживающей в т. и. «железнодорожном доме», ни в ту пору, ни в последующем о каких бы то ни было лидских антисоветчиках
слыхом не слыхивали. Хотя предпосылок для таких разговоров было предостаточно. Нашими соседями были машинисты, их помощники, кочегары, проводники, дежурные по станции и даже тогдашний директор ЖСШ № 12 с женой, работающей в горсуде. Более того, мои родители, думается, хорошо знали родных и близких некоторых из этих ребят, но никто из них и из моего тогдашнего окружения ни одним словом не обмолвился о следах какой-то антисоветской деятельности молодых людей в Лиде, тем более объединенных в организацию. Таким образом, надуманность этого дела была более чем очевидной.
Из протокола Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда БССР от 8 мая 1979 г.: «Определение военного трибунала войск МТБ БВО от 12 ноября 1951 г. и 12 ноября 1954 г. в отношении Солдатенкова и других отменить, дальнейшее ведение дела прекратить за отсутствием в их действиях состава преступления» [2].
Таким образом, само содержание судебноследственного дела, а также материалы его пересмотра в 1979 г. убедительно опровергают политизированную тональность и бездоказательность статьи О. Широкой. Приведенные же в данной публикации оценки своей «дзейнасці» самими потерпевшими спустя почти тридцать лет при всей субъективности их видения некоторых деталей происходившего в Лиде в 1951 г., по большому счету, сводятся лишь к одному: «Никакой антисоветской молодежной подпольной организации не существовало, ее создавали следователи по данному делу, благо молодость и неопытность в подобных делах критически мыслящих о жизни комсомольцев позволяла последним довести дело до неправедного суда, покалечившего многие судьбы. К счастью, большинство из них выдержали суровые испытания жизни, получили образование, обрели семьи и заслуженное уважение в обществе. Однако горечь пережитого у тех послевоенных юношей осталось в душе и на сердце навсегда, как и вопрос - кому нужна была эта несомненная провокация по отношению к ним, как они оказались в роли пресловутых стрелочников?
Разумеется, что ответить на эти и другие вопросы, имеющие отношение к данной истории, весьма сложно из-за недостатка необходимых документов. Однако сама версия об устроенной провокации в Лиде, не лишена оснований, если ознакомиться еще раз с содержанием докладной записки первого секретаря Гродненского обкома партии С. О. Притыцкого на имя первого секретаря ЦК КП(б)Б Н. С. Патоличева от 18 мая 1951 г. Если учесть, что написанное Притыцким спустя неделю (11 мая) после отправки по этому же адресу спецсообщение органов госбезопасности, то его докладную записку есть все основания рассматривать в качестве своеобразной защиты собственной репутации как первого лица в области. Не сообщить о происшедшим наверх он не мог: должность первого секретаря обязывала это сделать. Всей подоплеки случившегося в г. Лиде он, по-видимому, не знал, так как располагал лишь информацией, исходившей от организации, инициировавшей заведение дела, да к тому же находившегося в своей начальной стадии. Однако в глубине души как патриот, закаленный революционер, опытный партиец и мудрый управленец Притыцкий не мог не понимать, что раскручивание лидского дела направлено непосредственно против него.
Причин именно такого понимания деятельности местных органов госбезопасности у него было более чем достаточно. Будто написанную эзоповым языком воспринимаем мы сегодня употребленную им фразу в вышеупомянутой записке на имя Патоличева: «Программа или план действий говорят о том, что за этой организацией скрывается более опытная и подлая вражеская рука, чем поименованные члены организации». Под этой рукой он понимал не каких-то резидентов, манипулирующих гражданской активностью молодых лидчан, а тех представителей госбезопасности, которые стремились любым путем убрать его из Гродно и даже из жизни. Интересные и заслуживающие внимания аргументы в пользу этой версии приводит в своих воспоминаниях о С. О. Притыцком его сестра, доктор исторических наук, профессор И. О. Царюк.
В отличие от автора статьи об «антысавецкім моладзевым супраціве», показывающего Притыцкого в роли доносчика и карательного меча по отношению к оказавшимся в беде молодых людям, опытный исследователь поставила первого секретаря обкома и рядовых комсомольцев буквально в один ряд в качестве жертв тех процессов, которые разворачивались в то время в Гродненской области. Этот раздел книги воспоминаний И. О. Царюк назвала: «Война окончена, борьба продолжается». А вот и один из интересующих нас фрагментов: «Трудность и сложность работы в те годы обуславливалась не только следствием войны, особенностями обстановки в западных областях. Немалую отрицательную роль сыграли в то время методы деятельности органов МГБ, насаждаемые Берия, а в Беларуси - Цанавой и очень рьяно исполняемые некоторыми областными и районными начальниками. Практика была такова, что Цанава пытался, и нередко ему это удавалось, ставить органы госбезопасности над партией, подчинить партию им, не говоря уже об органах советской власти. За партийными, советскими работниками велась слежка, навешивание ярлыков «троцкист», «провокатор», фабриковались фальшивки.
Так было и на Гродненщине. Отсылались доклады в Минск и Москву о политически неблагонадежной обстановке в Гродненской области, о «восстании крестьян» против советской власти. Велось далеко не всегда обоснованное преследование крестьян, не вступавших в колхозы, аресты, высылка «кулаков», антисоветских элементов; ну прямо борьба с кулачеством. Постоянные комиссии, проверки, отписки, объяснения - все это, естественно, нервировало парторганизацию, обком, мешало работать. Стоило Притыцкому покритиковать отдельных работников органов МГБ, возразить против назначения кого-то из этой организации на работу, как началась травля. Уже пошли записки в адрес Бюро ЦК КПБ о совершенно неблагополучном положении в области, следовательно, нужно снимать с работы Притыцкого. Были и в составе Бюро ЦК близкие помощники Цанавы, которым авторитет, принципиальность и объективность Притыцкого были не по душе.
Секретарь ЦК КПБ Н. С. Патоличев в заключительном слове на июльском пленуме 1959 г. ЦК Компартии Белоруссии говорил: «Я думаю, что очень многие товарищи помнят, как неоднократно на Бюро ЦК Цанава, Козлов и Абросимов оказывали давление, требовали снятия Притыцкого с работы».
Когда все эти провокации и давление не дали желаемых результатов, примерно в ноябре 1950 г. последовала новая большая докладная записка Цанавы, ставившая под сомнение политическую честность и порядочность Притыцкого, как говорил на пленуме Патоличев: «Я лично дело это понимаю так: раз Цанаве не удалось сшибить товарища Притыцкого таким путем, по деловым соображениям, он решил его скомпрометировать политически...» За этой запиской последовали другие - уже о его родственниках и родственниках его жены.
Уже в 80-е гг., будучи на пенсии, Н. С. Патоличев вспоминал (а об этом пишет Н. Зенькович в своей книге «Тайны ушедшего века»): «Цанава вручил мне записку о «подпольной контрреволюционной деятельности Притыцкого в Польше». Все, что было известно о героическом подвиге Притыцкого во время суда над комсомольцами,
представлялось в другом свете, расценивалось как провокационные действия, направленные на то, чтобы способствовать разгрому Коммунистической партии Западной Белоруссии.
Положение оказалось очень затруднительным, ведь документ подписан министром госбезопасности. Как потом стало известно, Цанаву пытались убедить, что Притыцкий не мог быть польским шпионом, ведь власть «той» Польши приговорила его к смертной казни через повешение. Цанава возразил: «Но не повесили же! Значит, дали задание шпионить». Такая вот «железная» логика. А дальше эта логика говорит, что раз шпион — арестовать. А как? Ведь он депутат Верховного Совета, а это значит, нужно согласие президиума этого Совета. А зачем согласие президиума? Достаточно согласия его Председателя. И согласие В. Козлова было получено.
Патоличев несколько раз обращался, ездил по этому вопросу в Москву в ЦК ВКП(б), и там ему неизменно отвечали, что они знают Притыцкого, что не следует верить Цанаве, надо Притыцкого уберечь. А тем временем в Гродно выехала грозная комиссия в составе Цанавы, Козлова, Абросимова и Макарова для проверки положения дел в Гродненской области. Примечательно, что от участия в этой комиссии отказались Зимянин, Чернышев, Гоненко - все секретари ЦК Компартии Белоруссии, опытные боевые, партизанские деятели. Надо понимать, по-моему, что они верили Притыцкому, не хотели участвовать в этой гнусной провокации. Согласились, как видим, личные друзья Цанавы.
Патоличев позже на пленуме ЦК в 1959 г. говорил, что в комиссию Цанаву допускать не надо было ни в коем случае. И вообще такое комплектование комиссии, как Козлов, Абросимов, Цанава и Макаров, было большой ошибкой. Лучше бы их не посылать. Лучше бы ему самому поехать. Но он работал тогда в Белоруссии всего 10 дней и... многого не знал.
Комиссия поработала, но каких-то отрицательных моментов не нашла, отрицательных выводов не сделала. Тем не менее вопрос об укреплении руководства был поставлен. Этот вопрос серьезно обсуждался на Бюро ЦК, и было решено не освобождать Притыцкого от работы. Однако давление не прекращалось, а тут уже и попытки ареста. Москва - ЦК ВКП(б) напоминает о необходимости уберечь Притыцкого, вывести из-под угрозы расправы.
Патоличев срочно приглашает Сережу к себе в Минск, решается вопрос о переводе его в аппарат ЦК КПБ. Так Притыцкий становится зам. зав.
общим отделом ЦК. Фактически его сняли с работы, но снова сохранили ему жизнь. Бывший в то время второй секретарь Гродненского обкома Р. Е. Королев позже писал, что работа первым секретарем обкома партии в тех условиях являлась для С. О. Притыцкого испытанием на зрелость партийного руководителя. И можно со всей определенностью сказать, что эти испытания на зрелость, на прочность Сергей Осипович с честью выдержал. Когда в октябре 1951 г. Сергей Осипович был отозван на работу в ЦК Компартии Белоруссии, по словам Королева, коммунисты Гродненской области с большим сожалением расставались с ним. Все они любили его как человека и уважали как достойного партийного руководителя.
Сережа и в тот момент не показал ни слабости, ни растерянности. Только мы, его близкие, семья, видели его переживания и стоявшие в погрустневших глазах мучительно недоуменные вопросы: когда все это кончится? как можно так лицемерить? Он не задавал вопроса: почему? Он знал на него ответ. Этим людям важнее всего была карьера, у них жесткие и жестокие амбиции оказывались превыше здравого смысла. И не хотелось в то же время верить, что такие личности, в моральном и политическом плане нечистоплотные, очень часто не хотят терпеть рядом с собой людей иных взглядов и позиций. И Сережа с его прошлым, его принципами, высокими идеалами, по-видимому, раздражал их, служил живым укором. На работе он оставался собранным, волевым, неутомимым, ничем не выдавая своего внутреннего состояния.
Сегодня можно однозначно сказать, что огромная популярность, открытость, принципиальность Сережи, поддержка истинных друзей и товарищей не позволили снова засадить его за решетку. Были такие, которые обходили его стороной, прервали всякие отношения, контакты с ним. Но тех, кто неизменно верил ему, не изменил дружбе, продолжал общаться с ним, было неизмеримо больше. Помню теплые встречи у Сережи в те годы с К. В. Киселевым, министром иностранных дел Белоруссии, В. 3. Царюком, Малининым, секретарем ЦК КПБ, Вадимом Лозняком, секретарем ЦК ЛКСМБ, К. Т. Мазуровым, Ф. А. Сургановым, П. А. Железняковичем, секретарем Кореличского райкома КПБ В. Р. Романовым, зав. отделом ЦК, секретарем ЦК ЛКСМБ П. М. Машеровым, писателями М. Лыньковым, Максимом Танком, Ф. Пестраком и многими другими. Не порвал с ним отношений и товарищ из Литвы Снечкус, первый секретарь ЦК литовской Компартии.
Остался рядом и народный художник РСФСР Ф. А. Мадоров, знакомство с которым состоялось у Сережи в дни работы Народного собрания в 1939 г. в Белостоке. Ф. А. Мадоров по приглашению П. К. Пономаренко работал здесь над сюжетным полотном «Народное собрание в Западной Белоруссии». Широко известен этюд «С. О. Притыцкий на Народном собрании». Встречались они и в Москве, в доме у Мадорова и на даче, где была его мастерская. Не один раз бывал и Мадоров у Притыцких. На даче у Сережи был написан ряд этюдов и портрет нашего отца.
В труднейших условиях, когда решалась судьба Сережи, он вел себя в высшей степени достойно, как подобает коммунисту, ни в чем не изменив себе, своим убеждениям. Работавший в то время инструктором оргпартотдела ЦК КПБ А. Белугин отзывался о Притыцком, что работа рядом с ним была настоящей академией партийного воспитания. Своим личным примером он формировал у партийных кадров высокое чувство ответственности за порученное дело. «В КПСС мы вступили не на 8 часов в сутки, приводит Белугин слова Сережи, - коммунист всегда на работе. На партийной работе». В этой связи вспоминаются слова В. Г. Белинского: «У всякого человека есть своя история, а в истории свои критические моменты». И о человеке можно безошибочно судить только по тому, как действовал и каким он является в те моменты, когда на весах судьбы лежали его и жизнь, и честь, и счастье. И чем выше человек, тем история его грандиознее, критические моменты ужаснее, а выход из них торжественнее и поразительнее. Все это в полной мере, - пишет А. Белугин, - можно отнести и к Сергею Осиповичу».
Те, кто тайно или явно готовил расправу, были вынуждены отступить после того, как Сталин, который не мог не учитывать авторитет и популярность Сергея Осиповича в партии и народе, произнес фразу, решившую его судьбу: «Притыцкого мы знаем, не трогать его, он слишком популярен».
Итак, Сергей с семьей переехал в Минск, девочки пошли в школу, жена - на работу в кабинет политэкономии БГУ Мы стали часто видеться. Теперь никто не следил, кто пришел или приехал к Притыцким, сколько пробыл, когда уехал. Не стояла за углом машина, не контролировала каждый шаг Сережи.
Настал 1953 г. Умер Сталин. Мы, как и все минчане, вся страна, прощались с ним. Прощались с целой эпохой сталинизма. Началась новая жизнь со своими радостями, успехами, горем, потерями, ошибками» [3, с. 218-223].
Из воспоминаний И. О. Царюк следует, что «подкопы» и провокации против ее легендарного брата инициировались отдельными высокопоставленными лицами, боровшимися за влияние и власть в стране. Создание по их указанию Лидской антисоветской молодежной организации - всего лишь один из штрихов кампании, направленной против Притыцкого. Окрик Сталина «не трогать его» остановил травлю популярного в народе человека, но остановить репрессии против молодежи тогда было некому. И их судили практически ни за что. Предел этому «самопожиранию» в партии и во власти (сверху донизу) положил дальнейший закономерный ход «внутреннего» развития страны, протекавший в напряженнейшей ситуации холодной войны и угрозы атомного нападения США [4, с. 299]. Беспощадные репрессии по отношению к своему собственному народу под воздействием нового «климата» в стране, и в первую очередь через осознание обществом ее закономерной «дореволюционизации», постепенно стали уходить в прошлое. Этим и объяснятся, что уже через три года почти все осужденные по лидскому делу лица оказались на свободе, за исключением Ивана Солдатенкова, вернувшегося домой лишь летом 1956 г.
Сегодня оставшимся в живых лидчанам уже за восемьдесят. Позади у них большая жизнь, в которой было все - тревоги, успехи, переживания и радости. Растут дети, внуки и правнуки. И глядя на них, они наверняка с печалью думают о своей юности, затронутой политическим климатом той поры, и с надеждой на то, что в жизни нынешней молодежи подобное уже никогда не повторится.
Журнал "Новая экономика" №1 апрель 2015
На сайте "Западная Русь" опубликован вариант статьи с дополнением перевода
белорусского текста на русский и иллюстрациями, предоставленными автором.
Литература
1. Шырокая, В. Дзейнасць падпольнай моладзевай антысавецкай арганізацыі ў г. Лідзе / В. Шырокая // Наша Слова. - № 14. - 7 красавіка 1999. - с. 6; № 15, 14 красавіка 1996. - С. 6.
2. Судебно-следственное дело № 1202 по обвинению Солдатенкова И. П., Каштана Ф. Е., Козловского Ф. П., Логвина А. М. и Параваева В. Ф. по ст. ст. 72а и 76 УК БССР // Архив управления КГБ Республики Беларусь по Гродненской области - Д. 8906 П. - Т. I—II. [опись отсутствует, страницы не пронумерованы].
3. Царюк, И. Крутые дороги: Посвящается Сергею Притыцкому / И. О. Царюк. - Минск: Рифтур, 2012. -256 с.
4. Кожинов, В. Россиия. Век XX (1939-1964). Опыт беспристрастного исследования / В. В. Кожинов - М.: «Алгоритм», 2001. - 400 с.