Продолжение |Часть I |Часть II |Часть III |
4. Русский язык в дополнительном католическом богослужении: новая попытка его введения после указа 17 апреля 1905 г.
В начавшемся после издания указа 17 апреля 1905 г. противостоянии с государством, позиции сторонников доминирования польского католической традиции в костеле, казалось, будут вот-вот поколебленными, причем, в своей канонической, дисциплинарной основе.
В событиях, связанных с судьбой решения о русском языке в дополнительном богослужении, сыграли свою роль дипломатические усилия российского правительства. История событий такова.
Товарищ обер-прокурора Святейшего Синода В.К. Саблер при обсуждении Комитетом Министров мер по борьбе с «пропагандой полонизма, действующей под видом проповеди католицизма», внес предложение. По его мнению, пропаганда полонизма в значительной степени потеряла бы шансы на успех среди проживающих в пределах Западного края и Польши непольских народностей, если бы оказалось возможным ввести дополнительное католическое богослужение на русском языке. По признанию Комитета, такая практика, вводимая на западных окраинах империи с конца 60 – х гг. была впоследствии признана министром внутренних дел Д.А. Толстым «вредной» для политики обрусения края.
Тем не менее, Комитет заключил, «что осуществление мысли о допущении местных языков в дополнительное богослужение, при признании оной заслуживающей одобрение, должно принадлежать инициативе министра внутренних дел»[1]. Особый журнал Комитета Министров, зафиксировавший это решение, был утвержден императором 13 мая 1905 г.
На этом основании, министр внутренних дел П.Н. Дурново в июне 1905 г. потребовал от администрации Западно-Русского края предоставить информацию о том, «в какой мере, по местным условиям, признается желательным и возможным введения в римско-католическое богослужение местных наречий в целях разобщения католицизма от полонизма. Насколько означенная мера совпадает с желанием самого населения, и в каких именно приходах вверенной вам губернии, в соответствии с племенным составом оных, применение сей меры призналось бы целесообразным»[2]. В свою очередь местные губернаторы сделали аналогичные запросы православным архиереям.
В результате, в МВД в октябре 1905 г. поступила следующая информация. В Минской губернии, по мнению губернатора П.Г. Курлова следовало допустить дополнительное богослужение на белорусском наречии в костелах Минского, Бобруйского, Новогрудского, Слуцкого, Игуменского и Борисовского уездов. В костелах Пинского, Мозырского и Речицкого уездов таким языком мог стать язык малороссийский. В городских костелах предполагалось сохранить богослужение на латинском языке. Однако в целом отношение П.Г. Курлова к предложению МВД о «разобщении католицизма от полонизма», было довольно скептическое. Он писал, что: «Исходя из того совершенно определенного факта, что население Минской губернии есть коренное русское, богослужение на местных наречиях является само по себе весьма желательно. Но при том фанатизме ксендзов, которые пользуются каждым удобным случаем для пропаганды полонизма, вряд ли эта мера приведет в этом смысле к каким-либо результатам, так как прививать польские идеи можно на каком угодно наречии»[3].
У П.Г. Курлова были основания для политического пессимизма. Соглашение от 3 апреля 1897 г. в губернии практически не выполнялось. Несколько позднее, в июле 1906 г. минский губернатор уведомил МВД, что «в последнее время замечается отступление от сего соглашения, ибо в некоторых римско-католических церквах богослужение совершается на польском языке»[4].
Более оптимистично смотрел на эту проблему витебский губернатор Б.Б. Гершау-Флотов. Он признавал «весьма желательным» введение в дополнительное римско-католическое богослужение белорусского и латышского наречий. При этом губернатор ссылался на уже существующий порядок приходской жизни, при котором ксендзы, в зависимости от этнического состава прихожан, произносили проповеди налатышском, польском или белорусском наречии[5].
Что же касается администрации Северо-Западного края, то генерал-губернатор А.А. Фрезе ещё в марте 1905 г. высказал МВД свое мнение о необходимости скорейшего введения дополнительного богослужения на белорусском языке в римско-католических приходах с белорусским населением[6].
Более обстоятельную, концептуально осмысленную позицию в вопросе о новых приоритетах в национальной политике империи в этом регионе, изложил Виленский генерал-губернатор К.Ф. Кршивицкий. В письме к П.А. Столыпину, написанном в августе 1906 г., генерал-губернатор высказал свое мнение по поводу статьи «Литвины и польско-католическое влияние», опубликованной в газете «Новое время» 3 июня 1906 г.
К.Ф. Кршивицкий утверждал, что «располячение Римско-католической церкви является в Северо-Западном крае насущной современной задачей», так как «назначение духовных начальств из польской народности уже издавна превратило Римскую церковь в надежное орудие полонизации и сделало эту церковь синонимом польской народности». Соглашаясь с автором статьи о нарастании в последнее время полонизаторских усилий Католической церкви в отношении литовцев и белорусов, генерал-губернатор отмечал рост этнического самосознания литовцев. Он указывал на такие явления, как акции массового протеста католиков-литовцев против полонизаторской политики фон Роппа. Выказывая уверенность в том, что процесс ополячения литовцев идет на убыль, К.Ф. Кршивицкий обратил внимание министра на сложности, связанные с формированием этнического сознания белорусов.«Находя допущение полонизации белорусского племени великим грехом перед русским народом, я считаю, - писал Кршивицкий - что правительству в настоящее время… надлежит содействовать пробуждению творческих сил белорусского племени путём открытия на местах низших школ с преподавательским белорусским языком, созданием кадров убеждённых и бескорыстных священнослужителей из местного населения»[7].
Общий вывод, к которому пришел генерал-губернатор, отличался взвешенностью и прагматизмом. Тем самым К. Ф. Кршивицкий подтвердил общность своего политического видения с идеями, высказанными в свое время генерал-губернатором П.Д. Святополк-Мирским: «В польско-русской борьбе в Литве и Белоруссии у центральной государственной власти, кроме мер культурного характера, в настоящее время, по моему мнению, нет никакой возможности ни помочь, ни помешать какой-либо из сторон. Всякое внешнее угнетение польского элемента, глубоко несправедливое и противное русскому чувству, само по себе, как доказано опытом, приводит к прямо противоположным результатам, усиливая гонимый элемент и нравственно обессиливая покровительствуемый. Поэтому, признавая осуществление национальных требований польской народности в пределах её этнографического распространения справедливым, правительство должно всеми культурными мерами пробуждать национальное осознание в Белоруссии и сохранить белорусов для восприятия русской культуры»[8].
Несколько позже, в мае 1907 г. в письме к П.А. Столыпину генерал-губернатор ещё раз обратил внимание главы правительства на особенности религиозно-этнического и политического противостояния в крае. При этом генерал-губернатор обращал внимание премьер-министра на ту опасность для целостности империи, которую представляла ирредента, т.е. движение поляков Северо-Западного края за воссоединение с соотечественниками в Царстве Польском. Характеристикам, которые К.Ф. Кршивицкий дает основным этническим группам, нельзя отказать в объективности: ««Польская национальность, отмечающаяся своей изумительной устойчивостью и силой сопротивления всякой попытке денационализации, не отказалась и ещё долго не откажется от мысли видеть в Литве и Белоруссии составную часть Царства Польского, где её интересам должны быть предпочтены чуждым ей общеимперским интересам. Действующая в этом направлении по лозунгам из Варшавы и Львова польская партия в крае очень сильна тем, что она состоит из богатых и влиятельных помещиков, в экономической зависимости от которых находятся мелкие землевладельцы и крестьянская масса…
Национальность белорусская, сплошь почти крестьянская, находится ещё в состоянии первого пробуждения. Глухое пассивное сопротивление, которое оказывал белорус польскому натиску, когда он проявлялся путем открытого насилия, сменилось полузабвением своего исторического многострадального прошлого, лишь только этот натиск сменился незаметным влиянием католической пропаганды, чувствовавшей себя тем сильнее, чем сложнее и запутанней становилась экономическая зависимость крестьянина белоруса от помещика поляка. Рука об руку с католицизмом шли полонизаторские тенденции, к счастью не успевшие ещё окончательно изгнать из сознания коренной массы населения смутного представления о её связи с великим русским народом»[9]. Мнение генерал-губернатора о необходимости пробуждения этнического самосознания белорусов оказали воздействие на политику правительства П.А. Столыпина.
П.А. Столыпин высказался в поддержку предложения Кршивицкого о скорейшем «введении русского или белорусского языка в дополнительное римско-католическое богослужение». В этой связи департамент духовных дел МВД уведомлял Кршивицкого о том, что ранее деятельность правительства в этом направлении встречала серьёзные затруднения ввиду наложенного декретом Конгрегации священных обрядов от 11 июля 1877 г. запрета на употребление русского языка в упомянутом богослужении. Однако сейчас, - сообщал департамент - ситуация начала меняться. МВД, после получения информации с мест, признало целесообразным мнение Комитета Министров о допущении местных языков в римско-католическое богослужение. В связи с этим правительство начало переговоры с римской курией об отмене постановления Конгрегации. 21 апреля Папскому престолу была направлена нота, в которой были изложены взгляды правительства по вопросу об употреблении русского языка в дополнительном богослужении, который считался запрещенным по декрету св. Оффиции 11 июля 1877 г.
Правительство обратило внимание Папы на то, что с изданием указа 17 апреля все подданные империи получили право свободно осуществлять выбор веры. Теперь, - говорилось в ноте - «было бы справедливым и необходимым позаботится о нуждах верных, говорящих на русском языке, которые захотели бы вступить в Католическую церковь и позволить им употреблять родной язык в дополнительном богослужении»[10].
К указанному моменту, - сообщал департамент - Римская курия уже выразила принципиальное согласие на признание за русским языком одинаковых прав со всеми прочими наречиями, употребляемыми в римско-католическом богослужении в пределах Российской империи[11].
Казалось, что усилия, предпринятые правительством, увенчались успехом, что на этот раз в интересах расширения прав российских католиков, Папа Пий X пойдет на существенные уступки в вопросе о языке дополнительного богослужения. Папское решение было опубликовано в циркуляре статс-секретаря кардинала Мерри-дель Валя 13 октября 1906 г. В нем говорилось: «Апостольский престол, постоянно заботясь о благе душ и будучи бдительнейшим стражем достойных уважения преданий, во все времена имел обыкновение снисходить к тому, чтобы в так называемом дополнительном богослужении (т.е. в проповеди Слова Божьего, катехизации, обряде венчания, а равно и других вопросов при совершении крещения и при обряде венчания, а равно и других обрядах в этом роде) каждому народу было дозволено употреблять свой природный язык (vernaculam linguam) [12].
Таким образом, св. Престол предоставлял право католикам Российской империи молиться каждому на своем языке. И этот природный язык определялся как язык семейного общения (vernaculam linguam). На первых порах и правительство, и администрация Северо-Западного края испытывали уверенность в том, что точка зрения Российского государства и Римской курии на то, какой язык следует считать «природным», оказались едиными. Возникла уверенность что государственный и канонический подходы к решению этого вопроса, наконец, совпали, и новым Папским декретом отменялось решение Верховной конгрегации священных обрядов от 11 июля 1877 г. для непольских народов России. Тем самым польский язык утрачивал свое исключительное право на употребление в костелах империи в дополнительном богослужении.
Комментируя прежний отрицательный ответ Конгрегации на употребление русского языка, св. Престол отмечал: «Но, в сущности, если упомянутый ответ и в ту пору отнюдь не запрещал русским католикам (если бы таковые существовали тогда) употребление своего языка в так называемом дополнительном богослужении, то тем более нельзя предположить, что таковое запрещение имеет силу в настоящее время, когда теперь русским позволено исповедовать католическую веру»[13].
Известный просветитель, исследователь и деятель русского движения в крае А.В. Белецкий, анализировавший содержание декрета 13 октября 1906 г., не мог удержаться от восклицания: «Драгоценные слова! Да ведь они, эти русские католики, были тогда и их было очень много в России… А тысячи-то белорусов и тысячи малороссов католиков, разве это поляки? Вы видите опять, что в течение последних 30 лет католическая иерархия совершенно незаконно, с точки зрения Рима, заставляла русских людей, исповедующих католичество, молиться по-польски»[14].
В этой связи можно было оптимистично добавить, что папское решение о природном языке дополнительного богослужения лишало бы канонической основы и циркуляры епархиального начальства о языке преподавания закона Божьего в народных училищах. Теперь эти циркуляры, как это и предусматривал указ 17 апреля, могли бы сохранять свою обязательную каноническую силу только по отношению к учащимся-полякам.
«Св. Престол – говорилось далее в декрете - не препятствует тому, чтобы ответы при совершении крещения или при обряде венчания русскими восприемниками или русскими брачующимися давались на русском языке. Что же касается проповеди слова Божьего, катехизации, молитв, церковных песнопений, то пусть употребляется вообще тот язык, который является собственным языком большей части жителей или, по крайней мере, той группы верующих, для которой, собственно, предназначен известный храм»[15].
Завершая анализ декрета 13 октября 1906 г., А.В. Белецкий с известной долей оптимизма утверждал: «Но глава Римско-католической церкви сказал свое веское слово и этим словом навсегда, надеемся, разрушена фикция, что единственным языком для употребления в римско-католических костелах, при дополнительном богослужении, может быть только польский язык. Слово Папы с течением времени будет делаться известным все более и более и белорусскому католическому населению, и едва ли есть возможность сомневаться в том, что само это население потребует введения в костелах белорусского языка»[16].
Папский декрет, вышедший к началу бойкота народной школы, стал «решительной неожиданностью» для римско-католического духовенства Российской империи, в том числе и для епископа фон Роппа, который только по прибытии в Рим узнал о состоявшемся постановлении Апостольского престола. Местная польская пресса продемонстрировала «крайнее недовольство» решением Папы. Kurjer Litewski назвал его изданным не вовремя и не кстати. Газеты «Край» и Kurjer Litewski высказывали опасения, что российское правительство воспользуется декретом Папы для введения в костелы «исключительно русского языка». Виленский губернатор Д.Н. Любимов писал о «дружном взрыве негодования и испуга», который раздался с газетных столбцов польской прессы, местной, варшавской и зарубежной, «лишь только нависли одни угрозы возможной замены в белорусском костеле польского языка русским»[17].
Правительство, ведя переговоры с Апостольским престолом, не ограничивалось только судьбой русского языка в костелах Западной России. Предметом обсуждения стали также и переводы не только на русский, но и на все местные языки (белорусское и малороссийское наречия), входящих в дополнительное богослужение молитв и песнопений, а также катехизиса, с тем, чтобы эти переводы, после одобрения в Риме, использовались народами, принадлежащими к Римско-католической церкви[18].
Однако растерянность католического духовенства и польской общественности, вызванная выходом папского декрета 13 октября 1906 г. длилась недолго. Свидетельством этого стали дальнейшие действия епископа фон Роппа. Генерал-губернатор К.Ф. Кршивицкий, действуя в русле соглашения с Римом о допущении русского языка в дополнительное богослужение, в конце 1906 г. попросил епископа назначить своего представителя во вневедомственную комиссию, учрежденную администрацией в составе А.А. Станкевича, попечителя Виленского учебного округа Б. Вольфа, чинов ведомства МНП и Виленской археографической комиссии. Задача комиссии заключалась в обсуждения вопроса о переводе католических богослужебных книг на русский язык и местное белорусское наречие. От епископа требовалось также сообщить, какие молитвы и песнопения, употребляемые в римско-католическом богослужении, следовало перевести на русский язык и белорусское наречие в первую очередь. Речь шла также и о переводе катехизиса с указанием на то, с какого текста – польского или латинского должен был осуществляться перевод. К.Ф. Кршивицкий уведомлял фон Роппа, что перевод катехизиса будет представлен епископу для просмотра и утверждения, а только затем направлен в Рим для одобрения Папским престолом[19].
Однако фон Ропп ответил генерал-губернатору, что послание кардинала Мерри-дель Валя нисколько не отменяет запретительного определения Конгрегации 11 июля 1877 г. и таковое он считает для себя доныне обязательным. Поэтому совершенно незачем собирать комиссию, хотя бы и самую благонамеренную, в которую послать представителя он не считает себя вправе. Епископ заявил, что употребление белорусского языка в костеле ему представляется возможным только в будущем и то лишь при условии обучения молодежи в католической школе и католическими учителями[20].
Попытки правительства привлечь фон Роппа к процессу формирования белорусского этнического самосознания в костеле не увенчались успехом. По словам А.А. Станкевича: «Так, прикрываясь высоким призванием носителя Божьей благодати, Виленский епископ клал решительную преграду в решении вопроса о дополнительном богослужении в белорусских приходах. И делал это вполне сознательно, учитывая, какую ценность, не столько для Католической церкви, сколько для польской национальной идеи представляют два с лишком миллиона темного инертного белорусского народа, который пока, при безапелляционном влиянии ксендза, определяет себя по костелу а, следовательно, и по костельному языку. Католик – значит поляк»[21].
По поводу отношения епископа к этническому самосознанию своей белорусской паствы будет уместно привести слова М.А. Лозина-Лозинского, производившего в 1911 г. ревизию дел Виленской римско-католической консистории: «Не признавая за белорусским населением края ни его национальности, ни языка, римско-католическое духовенство обладает, однако умением привлекать в лоно своей Церкви это население… Литовцев и даже немногочисленных в его епархии латышей фон Ропп удостаивал обращения на их языке. Но к многочисленной белорусской пастве своей, той самой которую он увеличил в числе, не стесняясь никакими нарушениями закона и Высочайшего интереса, он ни разу не обратился, ни на её местном наречии, ни на русском государственном языке»[22].
Поневоле возникает вопрос, так что же, фон Ропп действительно ослушался декрета 13 октября и нарушил каноническую дисциплину, лишив тем самым белорусов, дарованного им Папой права использовать свой «природный» язык в костеле? Ничуть не бывало. Наоборот, он и на этот раз в споре с правительством проявил твердость в последовательном отстаивании приоритета канонического права своей Церкви. Дело в том, что фон Ропп не лукавил. Как выяснилось позднее, декрет 13 октября 1906 г. отнюдь не отменял силу ответа св. Оффиции 11 июля 1877 г. Это оказалось неприятным сюрпризом для российского правительства. И поднес этот сюрприз кардинал Мерри-дель Валь.
14 марта 1907 г. папский статс-секретарь направил ноту российскому правительству. В ней кардинал писал, что «не без изумления» увидел в официальной газете правительства (Вечернее прибавление Правительственного вестника 23 декабря / 5 января 1907 г. стр.1) объявление, что действием декрета 13 октября 1906 г.: «По настоянию Русского правительства отменяется распоряжение Конгрегации св. Оффиции от 11 июля 1877 г. Между тем…- подчеркивал статс-секретарь - упомянутый декрет остается полнейшим образом в силе, и как ныне русским, в настоящем смысле слова, или великороссам, даровано справедливо употребление русского языка в дополнительном богослужении, точно также остается запрещенным для поляков и других народов, некогда подвластных Царству Польскому, замена польского языка русским»[23].
Вот теперь окончательно выяснилось, что действие декрета от 13 октября 1906 г. распространялось только на приходы, которые будут состоять из великороссов, перешедших, как сказано в Послании Ватикана, «с Божьей помощью», из православия в католичество[24]. Для белорусов и малороссов, «некогда подвластных Царству Польскому», обязательным языком дополнительного богослужения по-прежнему оставался язык польский. В сущности, своим решением о русском языке дополнительного богослужения Ватикан подготовил для себя необходимую каноническую основу для формирования католической миссии в центральной России. И таковая последовала незамедлительно[25].
Тем самым папские дипломаты преподали российскому правительству хороший урок практической политики, показавший, насколько наивным был расчет на то, что Рим способен уступить России в принципиальном для него вопросе введения русского языка в костелах на территории бывшей Речи Посполитой. Папский престол ещё раз наглядно продемонстрировал российскому правительству, что он не собирается, в ответ на указ о веротерпимости и встречные шаги в области государственного контроля за католическими семинариями, даровать католикам-белорусам Западной России реальную возможность пользоваться при дополнительном богослужении их «природным» русским или белорусским языком. Заблокировав положительное решение о русском языке для белорусов и малороссов в костелах Западного края, Рим по-прежнему сохранял каноническую основу для перманентного конфликта между духовенством и администрацией по поводу употребления «природного» языка в государственной школе.
Правительство, после получения ноты кардинала Мерри-дель Валя, не оставляло надежды на достижение взаимоприемлемых соглашений с Римской курией. Для этого П.А. Столыпин полагал необходимым разъяснить Курии, какой смысл вкладывает российское правительство в понятие «русский язык». При этом П.А. Столыпин исходил из господствующего в обществе представления о русском народе как этнической общности, состоявшей из великороссов, белорусов и малороссов. Риму следовало уяснить, что под русским языком необходимо было понимать «все русские наречия: великорусское, белорусское и малорусское».
С точки зрения премьер-министра: «Толкование Римской курией русского языка в смысле… исключительно «великорусского», не выдерживает… никакой критики, ни с практической, ни с теоретической точек зрения. Католических великорусских приходов нет, и потому едва ли русскому правительству настояла какая-нибудь надобность возбуждать в настоящее время вопрос о допущении только этого языка в католическое дополнительное богослужение. С теоретической же точки зрения вполне понятно, что русское правительство добивается одного, а именно: установления такого порядка, при котором все католики, будь то поляки, белорусы, малороссы получили бы возможность молиться на местном родном языке. На этом требовании министерство внутренних дел намерено настаивать»[26].
Письмо П.А. Столыпина в мае 1907 г. было направлено министру иностранных дел А. П. Извольскому в качестве инструкции для продолжения переговоров с Римом. В свою очередь кардинал Мерри-дель Валь в июле 1907 г. заявил российскому представителю в Ватикане барону Шиллингу, что, несмотря на сложность этого дела, он не намерен оттягивать его разрешение. Тем не менее, обещание это так и не было выполнено[27].
Признавая промахи российской дипломатии, министр внутренних дел Н.А. Маклаков не без горечи констатировал: «Римская курия, конечно, всегда была бы в силах направить деятельность р-к духовенства в России в соответствии с видами императорского правительства, заинтересованного только в том, чтобы р-к священники ограничивались религиозными заботами среди одного лишь католического населения, не стремясь к прозелитизму и не пользуясь религией для достижения политических целей.
К сожалению, приходится констатировать, что за все время, истекшее с момента установления сношений России с Римом, существенные уступки при переговорах делались лишь императорским правительством Ватикану… Те же немногочисленные уступки, на которые шел Ватикан, или являлись подтверждением мер, уже осуществленных государством, или имели совершенно второстепенное значение, или носили только внешний характер уступки, как указанный выше пример допущения русского языка в дополнительное богослужение»[28].
Папский престол ещё раз наглядно продемонстрировал российскому правительству, что он не собирается, в ответ на указ о веротерпимости и встречные шаги в области государственного контроля за католическими семинариями, даровать католикам-белорусам западных губерний реальную возможность пользоваться при дополнительном богослужении их «природным» русским и белорусским языком. Заблокировав положительное решение о русском языке для белорусов и малороссов в костелах Западного края, Рим по-прежнему сохранял каноническую основу для перманентного конфликта между духовенством и администрацией по поводу употребления «природного» языка в государственной школе[29].
Как отмечал В.П. Гайдук: «Понтификат Пия X оказался трудным временем российско-ватиканских отношений. Именно к тем годам относится появление суждений о России как о gubernium diabolicum – «царстве дьявола», оживление прежней нетерпимости в отношении православия вообще, и Русской православной церкви, в частности»[30].
Правительство отдавало себе ясный отчет в том, что вопрос о языке преподавании закона Божьего в школе находится в неразрывной связи вопросом о языке дополнительного богослужения в костелах, прихожане которых (белорусы и малороссы) принадлежали к «русской народности». Это прекрасно понимали католические иерархи и в Риме, и в Санкт-Петербурге и в Вильно. Если бы правительству удалось добитьсявведения в костелах русского или белорусского языка, то тем самым вопрос о преподавания закона Божьего на «природном» языке учащихся мог бы разрешиться в соответствии с нормой указа о веротерпимости. Решение этой церковно-лингвистической проблемы осмысливалось МВД с точки зрения достижения одной из главных целей российской политики в этом регионе. «Так как введение русского языка в дополнительное богослужение послужило бы надежнейшим средством для прекращения дальнейшей полонизации русского населения, то осуществление этой меры и должно бы составить главнейшую заботу императорского правительства»[31].
5. Увольнение епископа Эдуарда фон Роппа с Виленской кафедры.
Однако и безотносительно позиции Рима, поддерживаемой в Ватикане польским церковным лобби, у правительства были серьёзные основания испытывать серьезное недовольство, как церковной, так и внецерковной деятельностью виленского епископа. Применяемые им неправомерные методы введения клерикального «двоевластия» в сферу народного просвещения, стали для правительства ещё одним свидетельством в пользу того, что епископ фон Ропп использует дарованные ему монархом властные полномочия в ущерб государственным интересам. По мнению производившего в 1911 г. ревизию епархиального управления М.А. Любич-Ярмолович Лозина-Лозинского: «Действуя в качестве церковной римско-католической власти, барон Ропп сыграл в польскую политику: отнял у белорусов высочайше дарованное им право обучения закона Божия на природном их языке, заменив его польским на том лишь основании, что польские ксендзы обучили белорусов молитвам на польском языке, как на природном языке Польской церкви. Уступка литовскому языку была лишь тактическим приемом барона Роппа на почве выборов в Государственную Думу»[32].
Подлили масло в огонь и откровения фон Роппа в отношении православного населения, с которыми он выступил в газете «La croix». Вот что он сообщал французским католикам о перспективах унии в России: «Если бы католические миссионеры, вполне поняв российскую душу, посвятили бы себя бесповоротно славянскому ритуалу и понесли начала христианской жизни в российское крестьянство, то и 20 не прошло бы лет, как большая часть России сделалась бы католической. Я не утверждаю, что это покорение обошлось бы без кровопролития, ибо слишком много накопилось предрассудков, с которыми выступили бы противники такого мероприятия, но победа была бы верной»[33].
Слова фон Роппа позволили ещё раз пролить свет на его истинное отношение к православию. Как видно, этого архипастыря совершенно не смущали кровь и насилие, как неизбежные последствия католического прозелитизма, именуемого им как «несение начал христианской жизни» в православное российское крестьянство, каковое христианским он и не считал вовсе. Невольно возникает вопрос, от имени какого Бога выступал фон Ропп. От имени христианского Бога любви и милосердия или иного, требующего жертв и принуждения. Вот как описывал психологию христиан подобных фон Роппу католический философ Г. Марсель: «Если я проявляю агрессию, это неизбежно будет иметь последствия… Я действую вопреки собственным интересам, стремясь удовлетворить собственную жажду прозелитизма; или, если говорить более серьёзно, я являюсь служителем Бога, требующего жертв, единственная цель которого – покорять и порабощать. И именно здесь мы и встречаем ужасное предательство по отношению ко всему предыдущему: я навязываю человеку, которого стремлю обратить в свою веру, неподобающий образ Бога, истолкователем которого я, по собственному утверждению, являюсь»[34].
Фон Ропп являлся «истолкователем» Бога ещё и по высокой церковной должности, и критическая богословская рефлексия, относительно своих действий, которую предлагал Г. Марсель, была явно не характерна для этого католического архипастыря.
Впервые предложение об увольнении фон Роппа с Виленской кафедры и переводе его переводе в одну из удаленных от Северо-Западного края епархий, высказал в марте 1906 г. министру внутренних дел П.Н. Дурново генерал-губернатор К.Ф. Кршивицкий. Он полагал, что указанная мера явилась бы «наиболее действительным средством» лишения барона Роппа возможности заниматься политикой, имея в виду организацию епископом Конституционно-католической партии. Однако новый министр внутренних дел П.А. Столыпин в июне 1906 г. отклонил предложение генерал-губернатора.
П.А. Столыпин, считал, что вопрос об увольнении епископа фон Роппа утратил в это время свою актуальность, так как центр политической борьбы переместился в Государственную Думу, «… а влияние отдельных местных партий едва ли может быть настолько сильно, чтобы с ним приходилось считаться правительству»[35].
К тому же правительство учло то обстоятельство, что сам епископ, «выразил глубокое сожаление о том, что выступил в качестве инициатора конституционно-католической партии». Трудно сказать, насколько искренним было покаяние этого незадачливого политика, в трудный для правительства час выдвигавшего требования передачи управления Северо-Западным краем «в опытные и честные руки, в случае дальнейшей дезорганизации и окончательной потери авторитета существующими должностными лицами»[36]. Подобные безответственные заявления играли, безусловно, провокационную роль. Они только осложняли положение администрации, которая в трудных условиях нарастающего революционного насилия и общественного хаоса боролась за сохранения законности, правопорядка и безопасности граждан. Призыв к передаче государственной власти группе местных польских деятелей подрывал авторитет государственной власти в глазах местного населения и не мог не способствовать нарастанию революционной анархии в конце 1905 - начале 1906 гг. [37]
То, что фон Ропп откровенно вводил правительство в заблуждение, не оставалось для последнего тайной. О двуличном поведении этого епископа генерал-губернатор К.Ф. Кршивицкий поставил в известность министра П.Н. Дурново: «Барон Ропп, сообщивший мне ранее об устранении себя от руководства этой партией и вмешательства в её дела, выступил в печати с известным вам увещанием своей паствы свято хранить в сердцах заветы партии и проводить их в жизнь»[38].
Тем не менее, «глубокое сожаление» по поводу содеянного, высказанное фон Роппом генерал-губернатору К.Ф. Кршивицкому, было принято правительством во внимание
Однако последовавшее затем упорное нежелание епископа действовать в рамках законности и государственной дисциплины вынудило правительство согласиться с мнением К.Ф. Кршивицкого о перемещении фон Роппа на другую кафедру. В январе 1907 г. принятое МВД решение о переводе епископа Эдуарда с Виленской кафедры в Келецкую было одобрено императором. Об этом решении была уведомлена и Римская курия. В ответ фон Ропп «решительно» отказался выполнить требования императорского правительства. В свою очередь Папский престол «не счел себя вправе настаивать на принятии бароном Роппом указанного предложения»[39].
Столкнувшись с очередным неповиновением епископа, П.А. Столыпин в докладе императору высказал предложение об увольнении его с Виленской кафедры, не лишая, впрочем, последнего права выбора другой кафедры. На основании доклада последовало высочайшее повеление о приглашении фон Роппа в Петербург в начале августа 1907 г. П.А. Столыпин предложил епископу перевод в другую епархию со сплошным католическим населением, где бы возбуждаемая им национальная рознь не имела бы столь благоприятной почвы, как в Виленской епархии. В качестве варианта предлагалось также добровольно оставить Виленскую кафедру приемлемым для епископа способом. Однако в течение полуторамесячного срока официального ответа барона фон Роппа так и не поступило. Тогда 1 октября 1907 г. последовал высочайший указ о его увольнении с Виленской кафедры[40].
Мотивы, вынудившие правительство к принятию столь решительных мер в отношении этого не в меру политизированного епископа, были представлены общественному мнению. Вот как выглядела официальная точка зрения на увольнение фон Роппа: «Означенная мера, объявленная именным высочайшим указом Правительствующему Сенату в первый день сего октября явилась последствием того политического характера, который приняла деятельность названного лица. Епископ есть духовный пастырь вверенной ему епархии, а потому всякое вмешательство его в политику являет собой прямое нарушение его долга.
Между тем ещё в конце 1905 г. епископ Ропп выступил в качестве организатора Конституционно-католической партии для Литвы и Белоруссии, в основу коей была положена программа, находящаяся, по своим задачам, вне сферы церковных отношений, не только не согласная с взглядами правительства, но отчасти и направленная к борьбе с оным. Затем в пастырском послании своем от 29 сентября минувшего года к римско-католическому населению Виленской епархии епископ барон Ропп допустил ряд выражений, возбуждающих в его пастве недоверие, как к правительству, так и к окружающему православному населению. В частности, затрагивал вопрос об отношении католиков к правительственной школе, епархиальный начальник высказался в том смысле, что эти школы не могут приносить какой-либо пользы в виду различия в вере учителей и учеников.
Наконец в особенности за последнее время полученными правительством сведениями, выяснилось, что деятельность барона Роппа приняла узко-националистическую окраску, будучи направлена к ополячению литовской и белорусской народности Северо-Западного края, чем и вызвала раздражение их национального самосознания.
Этому обстоятельству правительство не могло не придать самого серьёзного значения, так как при том положении, в коем находится Северо-Западный край, возбуждение в нем духовенством ещё и национальной вражды между отдельными народностями не может не быть признано совершенно недопустимым»[41].
В ответ на решение императора некоторые представители католического духовенства епархии, собравшись в конце августа в Вильно на реколлекции, начали сбор подписей под петициями в защиту епископа фон Роппа «как невинной жертвы произвола русской гражданской власти». Эти прошения были адресованы на имя министра внутренних дел П.А. Столыпина и Папы Римского Пия X. Однако на судьбу фон Роппа протесты духовенства никакого влияния не оказали[42]. Как выяснилось, недоволен действиями епископа в России был и Апостольский престол. По словам близкого епископу французского священника Кенара: «Самым тяжелым для фон Роппа было то, что настаивать на его отставке начали даже в Риме»[43].
6. Продолжение борьбы за «природный» язык преподавания католического Закона Божьего.
С увольнением виленского римско-католического епископа действие изданного им распоряжения от 22 августа 1905 г. продолжало сказываться на практике определения языков преподавания закона Божьего в народной школе. Преемник его на кафедре прелат К. Михалькевич формально отменил циркуляр фон Роппа. Однако это решение не привело на деле к точному исполнению правил 22 февраля 1906 г. со стороны духовенства и мирян Виленской епархии. Поэтому администрация учебного округа и местные губернаторы должны были бдительно следить за попытками неправомерного использования польского языка в преподавании закона Божьего для этнических белорусов и малороссов в подведомственных ей шести губерниях Западного края.
Например, в Витебской губернии часть римско-католическое духовенства продолжало следовать требованиям циркуляра прелата Денисевича, а не правилам 22 февраля 1906 г. Витебский губернатор Б.Б. Гершау-Флотов в январе 1908 г. сообщал П.А. Столыпину, что: «В Люцинском уезде, главным образом в южной его части, населенном преимущественно белорусами, в последние годы римско-католическое духовенство, действующее, по имеющимся сведениям, согласно указаниям высшей духовной власти, преподает Закон Божий в народных училищах ученикам-католикам на польском языке, хотя дети за малыми исключениями, польским языком не владеют и говорят по-белорусски». Губернаторусматривал в действиях ксендзов «явное стремление к полонизации коренного белорусского населения Витебской губернии»[44].
В Северо-Западном крае контроль за соблюдением правил 22 февраля оказался более настойчивым и эффективным. В частности, в июле 1910 г. попечитель учебного округа Г.В. Левицкий отказал прелату Михалькевичу в разрешении преподавать в Песковском народном училище Гродненской губернии закон Божий на польском языке, который избрали родители учеников. Попечитель указывал прелату, что согласно п. 2 правил 22 февраля 1906 г., обучение должно производиться на родном, а не избранном языке учащихся. Выяснилось, что родители, подавшие заявления о преподавании на польском языке, были этническим белорусами и природным своим языком считали язык белорусский.
Аналогичный отказ получили крестьяне Коссовской волости Слонимского уезда Гродненской губернии. По данным, собранным попечителем округа, все учащиеся Коссовского училища были этническими белорусами, а не поляками. Из лиц, подписавших прошение о польском языке преподавания, менее половины были родителями и родственниками учеников, остальные оказались посторонними лицами[45]. Таким образом, только своевременные действия чиновников учебного округа могли своевременно пресекать настойчивые попытки католиков непольского происхождения обеспечить своим детям преподавание закона Божьего на польском языке. Для этнических белорусов и малороссов легальный путь к такому обучению был закрыт правилами 22 февраля 1906 г. которые предоставляли им возможность изучать закон Божий либо на русском, либо на родном языке своей «народности».
Разработанные на основании указа 17 апреля 1905 г., правила 22 февраля 1906 г. официально трактовались, прежде всего, как уступка нерусским народностям, - полякам, литовцам, латышам и др., получившим право изучать католический закон Божий на своих «природных» языках. Согласно установленным правилам, в случае, если учащиеся одного вероисповедания принадлежали к разным народностям, они разделялись на несколько групп и преподавание вводилось, прежде всего, для большинства. Преподавание на других языках организовывалось по мере возможности. «При невозможности же сего, с согласия родителей и опекунов, допускается введение преподавания на одном известном всем учащимся данных групп языке, напр. русском, белорусском и пр., причем несколько групп могут быть соединяемы в одну»[46].
Настойчивость руководства Виленского учебного округа в соблюдении государственной интерпретации п.14 указа о веротерпимости в преодолении практических последствий циркуляра фон Роппа, привела к известной растерянности среди католического духовенства. Законоучители стали обращаться к управляющему епархией Михалькевичу с просьбами о разъяснении, на каком языке следует преподавать закон Божий в учебных заведениях. В ответ прелат Михалькевич 27 января 1911 г. издал циркуляр духовенству Виленской епархией, в котором обязывал ксендзов-законоучителей выполнять установленные правилами 22 февраля 1906 г. государственные требования к определению языка преподавания[47]. Однако, несмотря на меры, предпринимаемые руководством епархии для нормализации преподавания закона Божьего в народных училищах, позитивные перемены происходили довольно медленно.
К маю 1912 г. департамент духовных дел МВД располагал сведениями, что в 46 народных училищах Гродненской губернии католический закон Божий вообще не преподавался. Причины усматривались в том, что ксендзы «ссылаясь на циркулярное распоряжение б. Виленского р-к епископа барона Роппа о преподавании означенного предмета на польском языке, отказываются, вопреки требованиям указа 17 апреля, преподавать закон Божий на природном языке учащихся»[48].
Управляющий епархией прелат Михалькевич вынужден был оправдываться перед МВД, заявляя, что отсутствие преподавания закона Божьего в ряде училищ Гродненской губернии вызвано исключительно организационными причинами, и что все духовенство «в точности придерживается» правительственных узаконений, имея в виду пункт 14 указа о веротерпимости[49].
В МВД и МНП по-прежнему поступали сведения о том, при выборе языка преподавания закона Божьего «во многих случаях подавались заявления, не соответствовавшие действительности». По словам минского губернатора А.Ф. Гирса: «В вопросе преподавания закона Божия католикам непольского происхождения, польские ксендзы Западного края повсюду стали в оппозицию и закону и правительственным начинаниям, стремящимся обеспечить каждой народности возможность слушать уроки закона Божия на родном языке. Под воздействием ксендзов и польских помещиков, хорошо понимающих, что язык есть главное выражение народности и главный проводник её, и что особенную важную роль имеет для народа язык богослужения, в местностях со сплошным белорусским населением, родителями подавались письменные заявления заведомо не соответствующие действительности о польском будто бы природном языке учащихся»[50].
Многочисленные нарушения указа 17 апреля свидетельствовали о том, что Правила 22 февраля 1906 г. нуждаются в корректировке для того, чтобы обеспечить неукоснительное верховенство закона о веротерпимости над его канонической интерпретацией. Поэтому 27 октября 1912 г. министерство народного просвещения, по согласованию с МВД, издало циркуляр, которым отменялся п. 2 правил 22 февраля 1906 г. и устанавливался новый порядок определения природного языка учащихся. В циркуляре указывалось, что: «В низших учебных заведениях природный язык учащихся определяется лицами, заведующими сими училищами, а в остальных учебных заведениях начальниками сих заведений на основании всех фактических данных, имеющихся по сему предмету.
Для определения природного языка учащихся (на котором обычно говорят в семье) названные лица обращаются устно или письменно к родителям или опекунам учащихся, проверяя, в случае надобности, их показания в личной беседе с ними или учащимися»[51].
Тем же циркуляром попечителям учебных округов вменялось в обязанность: «Принять все находящиеся в их распоряжении законные средства для неукоснительного исполнения изложенного правила и практического осуществления преподавания инославного закона Божия на природном языке учащихся: белорусам на русском, литовцам на литовском, полякам на польском и т.д.»[52].
Как следует из текста, министерство усилило административный контроль над процессом исполнения указа 17 апреля, добиваясь максимального соответствия языка преподавания закона Божьего этническому составу учащихся. С помощью новых правил, установленный указом 17 апреля «природный» язык преподавания закона Божьего должен был окончательно вытеснить введенный церковными актами язык «избранный», под которым, как правило, понимался польский[53].
После издания правил от 27 октября 1912 г. в департамент духовных дел МВД начали поступать сообщения о том, что ксендзы «в большинстве случаев уклоняются от выполнения требований означенного циркуляра о преподавании закона Божия на природном языке учащихся». При этом, в оправдание своего образа действий, законоучители ссылались на то, что новое распоряжение МНП им неизвестно, и что они не получили соответствующего распоряжение от своего епархиального начальства[54]. Появление циркуляра МНП о порядке определения этнической идентичности учеников влиятельная виленская газета «Kurjer Litewski» прокомментировала следующим образом: «Новое распоряжение принесет, без сомнения, много хлопот и огорчений польскому населению Северо-Западного края. Не менее тягостно окажется оно и для ксендзов-законоучителей». В этой связи газета взывала к помощи со стороны римско-католической епархиальной власти[55].
В июне 1913 г. МВД потребовало от руководителей римско-католический епархий Западного края принять необходимые меры для исправления сложившейся ситуации с преподаванием закона Божьего. Реакция духовного начальства на распоряжение министерства имела свои отличительные особенности.
Управляющий Виленской епархией прелат К. Михалькевич уже 17 июля издал распоряжение духовенству, в котором, излагая содержание новых правил МНП, счел должным дополнительно сообщить: «Независимо устанавливаемых учебным начальством способов определения родного языка учащихся-католиков, вам, как учителям и служителям народа, родной язык его хорошо известен и поэтому католический законоучитель в деле преподавания истин святой веры должен быть чуждым всяких политических соображений, а иметь в виду лишь нужду и пользу духовную верных и отнюдь не допускать, дабы ПРОТИВ ВОЛИ И ЖЕЛАНИЯ ВЕРНЫХ НАВЯЗЫВАЛСЯ ИМ ЯЗЫК, КОТОРОГО ОНИ В ДОСТАТОЧНОЙ СТЕПЕНИ НЕ ПОНИМАЮТ И НЕ ЖЕЛАЮТ»[56].
У прелата Михалькевича, были реальные основания напомнить духовенству о необходимости неукоснительно следовать своему религиозному долгу. Часть польского духовенства Виленской епархии по-прежнему бойкотировало государственные школы, не желая преподавать закон Божий ученикам-белорусам на русском языке. В Гродненской губернии Ксендзы Макарий Янцевич, Владислав Клямм, Иосиф Пуциловский и Болеслав Лещинский публично агитировали против посещения русской школы детьми своих прихожан. Они убеждали крестьян не подписывать приговоров об отпуске средств на содержание школ и в своих проповедях угрожали прихожанам отрешением от исповеди и св. Причастия в случае непослушания[57].
Тельшевский епископ Г. Цыртовт, получив распоряжение МВД, заявил, что в его епархии «каких-либо недоразумений» в отношении преподавания закона Божьего на природном языке учащихся не имеется. Однако в данном случае епископ откровенно лукавил, о чем не преминул напомнить ему Ковенский губернатор П.В. Веревкин в апреле 1914 г.
По сведениям губернатора в 42 народных училищах Новоалександровского уезда ксендзы отказывались преподавать учащимся-белорусам закон Божий на русском языке, демонстративно игнорируя тем самым распоряжение МНП от 27 октября 1912 г. Попытка губернатора заставить ксендзов исполнять циркуляр министерства просвещения, натолкнулась на пассивное сопротивление епископа. Тогда губернатор потребовал от директора народных училищ Ковенской губернии настоять на исполнении ксендзами требований министерского циркуляра. В противном случае ксендзов следовало уволить от должности законоучителей, поручив преподавание учителям-католикам[58].
Однако спустя почти год ситуация в народных училищах Новоалександровского уезда практически не изменилась. Ксендзы, не считаясь с указаниями дирекции народных училищ, либо преподавали закон Божий ученикам-белорусам на польском языке, либо вообще отказывались от преподавания этого предмета. Новый Тельшевский епископ Ф. Каревич уверял департамент духовных дел, что «не считает возможным принимать какие-либо меры, заставляющие священников применяться к требованиям циркуляра министерства народного просвещения от 27 октября 1912 г. относительно преподавания закона Божия учащимся-белорусам римско-католического вероисповедания на русском языке, вопреки желанию родителей». По словам епископа, именно родители требовали от ксендзов преподавания закона Божьего на польском языке, который они употребляли «в частных молитвах и в добавочном богослужении в костелах»[59].
Еще более острая ситуация с реализацией новых правил МНП сложилась в Минской губернии. Распоряжение от 27 октября 1912 г. вызвало негодование местного польского общества, а в Государственную Думу потупил запрос от «польского коло» о незаконных действиях МНП, умаляющих, по его мнению, действие указа о веротерпимости. В этой губернии на требование дирекции учебных заведений, обращенное к ксендзам о преподавании закона Божьего белорусам на русском языке, ксендзы после некоторого колебания, почти повсеместно отказались от его исполнения, продолжая уроки на польском языке, или демонстративно вовсе прекратили обучение закону Божьему белорусов-католиков[60].
Новый виток напряженности между МНП и католическим духовенством был поддержан ответными действиями Могилевского римско-католического митрополита Викентия Ключинского. 20 сентября 1913 г. этот католический иерарх разослал подведомственному ему минскому духовенству свой циркуляр, которым практически отменял распоряжения МНП от 27 октября 1912 г.
В своем циркуляре митрополит приказывал подведомственному ему духовенству, что «в отношении определения природного языка учащихся, ксендзы обязаны, безусловно, руководствоваться заявлениями их родителей или опекунов»[61]. Тем самым ксендзы вновь получали возможность путем воздействия на родителей, вводить в школе «избранный» язык преподавания вместо установленного указом 17 апреля языка «природного».
Оценивая сложившуюся ситуацию, минский губернатор А.Ф. Гирс писал в январе 1914 г.: «Так доказало римско-католическое духовенство, что интересы польской политики ему ближе интересов религии. Уничтожены попытки правительства в деле располячивания белорусской школы, а населению края дан пример влияния на его судьбы Римско-католической церкви, которое оказалось сильнее влияния правительства»[62].
Комментарий А.Ф. Гирса ярко характеризует ту противоречивую ситуацию, в которой оказалось российское правительство. С одной стороны, позитивно оценивая интегративный потенциал указа о веротерпимости, правительство активно разрабатывало и применяло на практике механизмы адаптации нового вероисповедного законодательства, призванного учитывать интересы верующих и духовенства Католической церкви. С другой, оно по-прежнему сохраняло и даже усиливало ориентацию на русско-православный социум Литвы и Белоруссии, препятствуя правовыми и административными средствами практике полонизации белорусов с помощью костела и народной школы. Одновременное сосуществование двух альтернативных подходов, характерных для российской вероисповедной политики, делало затруднительным последовательный учет интересов обеих соперничавших в крае конфессий - православной и католической. Камнем преткновения для правительства стало на этот раз согласования религиозных интересов белорусов-католиков, поддерживаемых частью иерархии и духовенства, с общероссийскими интегративными задачами, которые выполняла государственная школа.
Впрочем, МВД без драматизма отреагировало на очередной подъем протестного поведения католического духовенства, отказывавшегося преподавать ученикам закон Божий на русском языке. Накануне I мировой войны, министр внутренних дел Н.А. Маклаков в Записке «О деятельности католического духовенства, направленной на подчинение населения Западного края польскому влиянию и о мерах борьбы с этими влияниями», отнесся к этим явлениям прагматически расчетливо. Он писал: «Хотя введение этих правил (27 октября 1912 г. – А.Б.) вызывает в большинстве случаев отказ духовенства от преподавания Закона Божия, тем не менее, министерство находило предпочтительнее выждать перемены настроения духовенства, чем допускать ополячение учащихся путем преподавания русским ученикам (белорусам и малороссам) закон Божий по-польски»[63].
[1] РГИА.Ф.821. Оп.10. Д. 267. Л.51-52. 25 декабря 1869 г. император Александр II издал указ, предоставлявший легальную возможность для введения русского языка в дополнительное католическое богослужение. (В него входят элементы богослужения не канонические, а обиходные - проповеди, катехизация, совершение таинств, всевозможные гимны и песнопения). С помощью этого указа предполагалось осуществить обрусение костела, и остановить тем самым полонизацию белорусов-католиков. Однако практика правоприменения указа вызывала сопротивление со стороны католической иерархии, духовенства и мирян. За сохранение польского языка в костелах Северо-Западного края выступила Римская курия. В результате правительство с помощью указов 3 апреля 1897 г. и 12 ноября 1901 г. вынуждено было отказаться от политики замены польского языка русским в дополнительном католическом богослужении.
[2] НИАБ. Ф.295. Оп.1. Д. 7597. Л.1.
[3] НИАБ. Ф.295. Оп.1. Д. 7597. Л.23.
[4] НИАБ. Ф.295. Оп.1. Д.1671. Л.281.
[5] НИАБ. Ф.1430. Оп.1. Д. 46935. Л. 7-8.
[6] ЛГИА. Ф.378. Оп.1906. Д. 412. Л.5.
[7] Там же. Л.5.
[8] ЛГИА. Ф.378. Оп.1906. Д. 412. Л.4 об.
[9] ЛГИА. Ф.378. Оп. 1903. Д. 583. Л. 54.
[10] РГИА. Ф.821. Оп.10. Д.1067. Л.1.
[11] ЛГИА. Ф.378. Оп.1906. Д.412. Л.8.
[12] Папский декрет 13 октября 1906 г. по вопросу о введении русского языка в дополнительное р-католическое богослужение // Вестник Виленского Православного Свято-Духовского братства.1907. №1. С.13.
[13] Папский декрет 13 октября 1906 г. по вопросу о введении русского языка в дополнительное р-католическое богослужение // Вестник Виленского Православного Свято-Духовского братства.1907. №1. С.13.
[14] Белецкий А.В. Как Папа Римский решил вопрос о языке дополнительного богослужения в римско-католических костелах России // Виленский календарь на 1908 г. Вильна, 1908. С.47-48.
[15] Папский декрет 13 октября 1906 г. по вопросу о введении русского языка в дополнительное р-католическое богослужение // Вестник Виленского Православного Свято-Духовского братства.1907. №1. С.13-14.
[16] Белецкий А.В. Указ. соч. С.54.
[17] РГИА. Ф.821. Оп.10. Д.1067. Л.23 об.
[18] Белецкий А.В. Как Папа Римский решил вопрос о языке дополнительного богослужения в римско-католических костелах России // Виленский календарь на 1908 г. Вильна, 1908. С.46.
[19] РГИА. Ф.821. Оп.10. Д.1067. Л.15-16.
[20] РГИА. Ф.821. Оп.10. Д. 201. Л.20 об.
[21] Там же. Л.21.
[22] РГИА. Ф.821. Оп.150. Д.157. Л. 29, 141 об.
[23] РГИА. Ф.821. Оп.10. Д.1067. Л.1 об.
[24] РГИА. Ф.821. Оп.150. Д.150. Л.3.
[25] В сентябре 1913 г. министр внутренних дел Н.А. Маклаков докладывал Николаю II о том, что: За последние годы в Санкт-Петербурге по инициативе Ватикана, где ещё в 1905 г. на тайных совещаниях вырабатывались планомерные способы использования смуты в России для распространения католицизма, наблюдается усиленное, систематическое стремление многочисленных, враждебных православию и русским государственным идеалам католических орденских организаций проникать, явными и тайными, зачастую весьма сложными, с виду вполне легальными, приемами, в пределы империи». См. ГАРФ. Ф. 102. Оп. 243. Д. 131. Л. 53.
[26] РГИА. Ф. 821. Оп. 125. Д. 278. Л. 99-100.
[27] РГИА.Ф. 821. Оп. 150. Д.172. Л.108.
[28] РГИА. Ф.821. Оп.150. Д.150. Л.14.
[29] В этой связи стоит обратить внимание на особую «национальную» оптику, которую применяет белорусский «навуковец” А.Ф. Смоленчук при рассмотрении вопросов об отношениях епископа фон Роппа, российского правительства и Римской курии к указанным церковно-лингвистическим вопросам. Приобретенная идейная зоркость позволила Смоленчуку узреть то, что было дотоле незримым для других исследователей. Оказывается, у фон Роппа были не только «добрые отношения к белорусскому языку», но и «положительные для белорусского языка действия». К вящему удивлению читателя, выясняется, что «царское правительство пыталось ввести в костельное богослужение русский язык, прикрываясь при этом языком белорусским (курсив мой – А.Б.)». Что же касается оценки решений Римской курии, то нас ждет ещё более удивительное открытие. Читателя вполне серьёзно пытаются убедить, что «Ватикан никогда не отождествлял католицизм и польскость на Беларуси и в Литве». См: Аляксандр Смалянчук. Біскуп Эдвард Роп // Беларускі гістарычны часопіс. 1994. № 3. С.108-112. В этой ситуации остается только посоветовать А.Ф. Смоленчуку, сменить свою «национальную» оптику на научную методологию, необходимую для объективного осмысления исторических фактов.
[30] Гайдук В.П. Диалог России с Ватиканом на рубеже XIX-XX вв. Россия и Ватикан в конце XIX – первой трети XX века. Материалы коллоквиума, состоявшегося в Москве 23-24 июня 1998 года. Под ред. Е.С. Токаревой и А.В. Юдина. М., 2003.С.103-14.
[31] РГИА. Ф.821. Оп.150. Д.150. Л.8 об.
[32] РГИА. Ф.821. Оп.150. Д.157. Л. 29 об.
[33] РГИА. Ф.821. Оп.10. Д. 201. Л. 22 об.
[34] Права человека и религия. Хрестоматия. Сост. и науч. ред. игумен В. Новик. М., 2001. С.27.
[35] ЛГИА. Ф.378. Оп.1905. Д.395. Л.118.
[36] Там же. Л.113 об.
[37] Так, виленская городская дума, состоявшая «исключительно из польского элемента» должна была стать исполнителем программы Конституционно-католической партии. В этой думе неоднократно поднимался вопрос о прекращении финансирования полиции из городского бюджета. И это делалось в то время, когда террористы из еврейских левых организаций дестабилизировали ситуацию в городе и войска залпами вынуждены были разгонять разбушевавшиеся толпы. См. ГАРФ. Ф.192. Оп.236. Д.59. Л. 17 об; Ф.102. Оп.233. Д.1350. ч.4. Л.А. Л.2-5.
[38] ЛГИА. Ф.378. Оп. 1903. Д.583. Л.34 об.
[39] ЛГИА. Ф.378. Оп. 1903. Д.583. Л. 60.
[40] ЛГИА. Ф.694. Оп.1. Д. 2836. Л.106.
[41] Прибавление к Церковным Ведомостям. 1907. №42. С.1830-1831.
[42] Вестник Виленского Православного Свято-Духовского братства.1907. №14. С.282; ЛГИА. Ф.378. Оп.1907. Д. 384 а. Л.6, 8.
[43] Венгер А. Рим и Москва. 1900 – 1950. М., 2000. С.32
[44] НИАБ. Ф. 1430. Оп.1. Д. 47449. Л.2.
[45] ЛГИА. Ф. 694. Оп.1. Д. 2811. Л.156, 158.
[46] Циркуляр по Виленскому учебному округу за 1906 г. Вильна, 1906. С.122 - 123
[47] ЛГИА. Ф. 694. Оп.1. Д.2811. Л.163.
[48] Там же. Л.189.
[49] ЛГИА. Ф. 694. Оп.1. Д. 2811. Л.190.
[50] РГИА. Ф.821. Оп.150. Д.167. Л.28.
[51] ЛГИА. Ф.694. Оп.1. Д.2811. Л.229-230.
[52] РГИА. Ф.821. Оп.150. Д.167. Л.28.
[53] Согласно новым правилам, дирекция учебных заведений для того, чтобы точно определить «природный язык» учащихся-католиков, должна была выяснить конфессиональную принадлежность, «природный язык» и «национальность» родителей, а также, «обычаи и нравы, усвоенные в домашнем быту». См: НИАБ. Ф. 295. Оп.1. Д.8598. Л.55, 61, 91-92, 99.
[54] ЛГИА. Ф.696. Оп.2. Д. 448. Л.28-30.
[55] ГАРФ. Ф. 102. Оп. 242. Д. 131. Л.2.
[56] ЛГИА. Ф.694. Оп.1. Д.2811. Л. 229-230
[57] РГИА. Ф.821. Оп.150. Д.167. Л.13.
[58] ЛГИА. Ф.696. Оп.2. Д.448. Л.43, 44.
[59] Там же. Л.21-23.
[60] РГИА. Ф.821. Оп.150. Д.167. Л.28.
[61] РГИА. Ф.821. Оп.150. Д.167. Л.28 об.
[62] Там же. Л.28 об.
[63] РГИА. Ф.821. Оп.150. Д.150. Л.8.
РУССКИЙ СБОРНИК: Исследования по истории России. Том X. Москва, Москва, РЕГНУМ, 2011 г.
Продолжение следует