Доклад кандидата политических наук, доцента кафедры политологии БГУ Всеволода Владимировича Шимова на состоявшейся 20 января 2013 г. конференции «Польское шляхетское восстание 1863 г. Взгляд на события 150 лет спустя».
Для белорусского националистического дискурса характерно представление о восстании 1863 г. как о «национально-освободительном» для белорусов. Это, очевидно, миф, т.к. в национальном плане восстание носило ярко выраженный польский характер, а большинство белорусского крестьянского населения оставалось либо пассивным, либо помогало российским властям в их борьбе с инсургентами.
Тем не менее, связь между восстанием 1863 г. и зарождением белорусского национализма действительно существует. Собственно, возникновение «белорусского» течения в среде шляхты Северо-Западного края стало одним из последствий восстания и было порождено кризисом польской идентичности и «польской идеи» на бывших восточных окраинах Речи Посполитой.
Хорошо известно, что «отцами-основателями» белорусского национализма были выходцы из полонизированной мелкошляхетской среды. Многие из них были либо потомками повстанцев, либо непосредственными участниками восстания, как Франтишек Богушевич, творчество которого обычно считается стартовой точкой белорусского националистического движения.
Аристократия и шляхта на белорусских землях были тотально ополячены за время существования Речи Посполитой и стали носителями польской идентичности. Мотивация к участию этих слоев в восстаниях как 1830-31 гг., так и 1863-64 гг. была одна – возрождение Речи Посполитой, по возможности в ее «исконных» границах 1772 года. Тем не менее, ополяченную аристократию белорусских и украинских земель всегда отличал ряд особенностей по сравнению со шляхтой коренных польских территорий. Для ополяченной аристократии был характерен особый местный патриотизм и память о своем изначально не польском, а литовском или русском происхождении. Отсюда – известные формулы, выражавшие идентичность этих социальных групп – «роду литовского/русского, нации польской». Белорусский историк Игорь Марзалюк пишет по этому поводу: «Ад вялікіх князёў кіеўскіх выводзілі свае радаводы князі Агінскія і Друцкія, што ўспрымалася як бяспрэчны факт у моўна спаланізаваным асяродзі каталіцкай беларускай шляхты нават у 80-я гады 17 ст. Пра гэта сведчыць цікавейшая інтэрмедыя 1689 г. на герб Агінскіх “Брама”, створаная і пастаўленая маладымі шляхціцамі-навучэнцамі менскай езуіцкай калегіі ў гонар свайго фундатара канцлера ВКЛ князя Марцыяна Агінскага. Менавіта ад “Глеба і Барыса, княжат рускіх, мучанікаў Хрыстовых” па прамой лініі, як сцвярджалася ў інтэрмедыі, паходзяць князі Агінскія, а іх герб “Брама” – нішто іншае як радавы герб успадкаваны імі ад святых князёў. Менскія шкаляры скарысталі для інтэрмедыі сюжэт з “Аповесці мінулых гадоў” пра забойства Святаполкам Акаянным высакародных продкаў дому Агінскіх. У інтэрмедыі падкрэслівалася, што і князі Агінскія, і князі Друцкія паходзяць ад “Святога Уладзіміра Адзінаўладцы Рускага”. На польскай мове з падмосткаў езуіцкага школьнага тэатру, ажывала гісторыя Кіеўскай Русі, якая яшчэ ў гэты час, як выглядае, была “сваёй” і для Марцыяна Агінскага, і для маладых беларускіх шляхцічаў, езуіцкіх шкаляроў. Усе яны размаўлялі па польску і былі каталікамі, але іх гістарычная памяць яшчэ не давала ім забыцца на свае этнічныя карані ды папярэднюю канфесійную прыналежнасць…» [перевод на русский]
Был характерен для ополяченной аристократии и интерес к народной культуре и языку. Белорусский народный язык использовался в театральных постановках, устраиваемых местной шляхтой, к нему обращались в своем творчестве поэты Владислав Сырокомля и Ян Чачот. Среди украинской шляхты существовала т.н. «украинская» поэтическая школа. Тем не менее, все эти шляхтичи оставались польскими патриотами и рассматривали местное этнокультурное своеобразие как региональное проявление «польскости». Тот же К. Калиновский, обращаясь к белорусским крестьянам в своих воззваниях, видел в них «мужиков земли польской» и граждан возрожденного литовско-польского Отечества, будущее которого рисовалось им в духе романтического утопического социализма.
Восстание 1863 года стало последней отчаянной попыткой поляков, включая и белорусско-украинскую шляхту, возродить Речь Посполитую и включить в пространство польского национального строительства земли Белоруссии и правобережной Украины. Собственно, вся деятельность Константина Калиновского и была направлена на формирование у белорусских крестьян польского самосознания и патриотизма. Мифология текстов «Мужицкой правды» - абсолютно польская по духу, и использование переданного польской латинкой белорусского наречия не должно вводить в заблуждение. Как представляется, одной из основных причин провала агитации Калиновского, несмотря на ее прокрестьянскую ориентацию, была именно польская направленность. Польская мифология была абсолютно чуждой для белорусских православных крестьян, в сознании которых национальное противостояние «Руси» и «Польши» отождествлялась с социальным противостоянием «мужицкого» и «панского» начал. Соответственно, в памяти белорусского крестьянина Речь Посполитая – это «панское» угнетение, и никакие романтические образы, созданные в агитках Калиновского, не могли переломить этого убеждения. Отсюда – и разница в поведении белорусских и польских крестьян во время восстания. Белорусский историк В. Хурсик, которого сложно заподозрить в пророссийских симпатиях, свидетельствует: «У Польшчы сяляне ў большасьці не здраджвалі сваім памешчыкам. Расейская ўлада, якая прыйшла падаўляць паўстаньне, зьвярнулася да іх і папрасіла: “скажыце каго вы больш ненавідзіце. Выкажце свае крыўды й мы іх усіх павяжам”. Польскі селянін не здаваў свайго памешчыка. У Беларусі было інакш. Калі ўлады зьвярнуліся да сялян, то яны са шчырай душой пачалі здаваць сваіх памешчыкаў. Добраахвотнікі, якіх паклікаў урад для затрыманьня паўстанцаў, у Беларусі вызначаліся вялікай колькасьцю спайманых. І потым яны былі дастойна ўшанаваныя расейскім урадам. Яны былі ўзнагароджаныя мэдалямі за падаўленьне паўстаньня. На старадарожчыне быў выпадак, калі селянін здаў сваіх суседзяў, восем чалавек. Зьяўляецца загад: усіх выслаць у Сібір, а маёмасьць аддаць таму, хто іх здаў. Так было паўсюдна на Беларусі» [перевод на русский].
Провал польской агитации Калиновского, по всей видимости, стал хорошим уроком для местной шляхты. Кроме того, провал восстания вызвал в ее рядах очевидное разочарование в самой «польской идее» и ее жизнеспособности на белорусских землях. Именно это, как представляется, и подтолкнуло «левое» крыло мелкошляхетского сословия, увлекшееся народничеством, к конструированию особой, белорусской, идентичности, отличной как от русской, так и от польской. Разочаровавшись в «польщизне» и, в то же время, как выходцы из польской культуры, будучи не в состоянии признать русского характера Белоруссии и ее населения, часть шляхты провозгласила идею самостоятельного белорусского народа, наполнив ее характерными для польской среды антирусскими предубеждениями.
1. От великих князей киевских выводили свои родословные князья Огинские и Друцкие, что воспринималось как бесспорным фактом в полонизированной по языку среде католического шляхетства Белоруссии даже в 80-е годы 17 в. Об этом свидетельствует более интересная интермедия 1689 на герб Огинских "Брама", созданая и поставленая молодыми шляхтичами-учащимися минской иезуитской коллегии в честь своего спонсора канцлера ВКЛ князя Марциана Огинского. Именно от "Глеба и Бориса, княжат русских, мучеников Христовых" по прямой линии, как утверждалось в интермедии, происходят князья Огинские, а их герб "Брама" - ничто иное как родовой герб, унаследованный ими от святых князей. Минские школьники использовали для интермедии сюжет из «Повести временных лет» об убийстве Святополком окаянным благородных предков дома Огинских. В интермедии подчеркивалось, что и князья Огинские, и князья Друцкие происходят от "Святого Владимира Самодержца Русского". На польском языке с подмостков иезуитского школьного театра, оживала история Киевской Руси, которая еще в это время, как видно, была "своей" и для Марциана Огинского, и для молодых шляхтичей Белоруссии, иезуитских школяров. Все они говорили по польски и были католиками, но их историческая память еще не давало им забыть свои этнические корни и предварительную конфессиональную принадлежность… [://www.albaruthenia.by.ru/art/edentete.htm.]
2. В Польше крестьяне в большинстве не изменяли своим помещикам. Российская власть, которая пришла подавлять восстание, обратилась к ним и попросила: "скажите кого вы больше ненавидите. Выскажите свои обиды и мы их всех арестуем ". Польский крестьянин не сдавал своего помещика. В Беларуси было иначе. Когда власти обратились к крестьянам, то они с искренней душой начинали сдавать своих помещиков. Добровольцы, которых призвало правительство для задержания повстанцев, в Беларуси отличились большим количеством пойманных. И потом они были достойно вознаграждены российским правительством. Они были награждены медалями за подавление восстания. На Стародорожчине был случай, когда крестьянин сдал своих соседей, восемь человек. Является приказ: всех выслать в Сибирь, а имение отдать тому, кто их сдал. Так было повсеместно в Беларуси [://www.radyjo.net/4/91/Artykul/123461]