Предлагаем к прочтению вторую часть статьи Федота Андреевича Кудринского «Белоруссы (Общий очерк)» опубликованную в «Виленском календаре на 1905 простой год». Первая часть была опубликована в «Виленском календаре на 1904 простой год». Автор в своем очерке подмечает особенности ментального склада белорусов, которые и спустя 100 лет во многом остаются характерными для них. Это и не удивительно – за три, четыре поколения даже в при таких бурных и трагических событиях как революции, падение двух империй и две испепеляющих мировых войны не могут кардинально изменить характер народа, во многом благодаря которому он и смог выжить.
Федот Кудринский. Белоруссы (Общий очерк).
II.
Характеристика белорусса
Положительныя черты белорусса, составляющия фундаментальную основу его этнографическаго типа, общи всем племенам славянской расы. Такими чертами являются: сильная религиозность (с большой наклонностью к обрядности), любовь к родине (патриотизм), семейственность, природное добродушие, сердечность. Говорить об этих сторонах типа белорусса значит характеризовать одновременно и великорусса и малоросса. Не касаясь этих сторон, скажем о том, что исключительно характеризует белорусса со стороны его племеннаго типа, как этнографическую разновидность славянской рассы.
В этнографическом типе белорусса много расплывчатости, неопределенности. Эта неопределенность объясняется не молодостью белорусскаго племени, как думают некоторые изследователи (тысячелетие историческаго существования не есть молодость), а отсутствием интенсивной духовной жизни, недостатком средств проявления внутренних сторон духа народа. Неясность духовных сторон духа народа, неясность духовных запросов белорусса до сих еще пор поддерживает в его душе род сумерек, которые кладут на весь его нравственный облик отпечаток психической неопределенности.
Разница природных географических и исторических условий Белоруссии (севера и юга) создала разницу в этнографическом типе белорусса и в характере всего его хозяйства. Белорусс смоленской и отчасти витебской губернии несколько определеннее в своих чертах. Он более предприимчив, находчив, жизнерадостен. На этнографический склад белорусса-северянина сильно влияли великоруссы, более подвижные и жизнерадостные по своему характеру. Белорусс-северянин больше надеется на свои силы. Южанин более фаталист и равнодушен к грядущим обстоятельствам жизни. — Полешук, живущий весь свой век в лесах и почти не выходящий из них, по природе своей благодушен и сердечен. Но тяжелыя условия жизни, вечная борьба за существование с неуютною, дикою природою сделали его угрюмым, молчаливым, неразговорчивым. Он трудится не тратя лишних слов: безмолвно обрабатывает свою неблагодарную почву, гонит смолу, деготь, приготовляет клепку и изредка облегчает тяжесть своего душевнаго настроения в песне. Песня белорусса-северянина веселье. В ней больше мажорных тонов. В песне белорусса-южанина много грусти и печали. Даже веселое настроение души полешук привык выражать меланхолическими мотивами.
От рождения и до смерти белорусс несет на себе тяжелый крест существования. Он не живет, а, можно сказать, отбывает жизнь, как поденщину, как нечто неизбежное. Рок жизни, фатализм обстоятельств сквозит в его безыскусственном творчестве и, в частности, в монотонных унылых песнях, в которых он жалуется на свою судьбу и на мачеху природу. Нет, кажется, в России более заунывных песен, как в Белоруссии. Все обстоятельства своей жизни, не исключая и жизнерадостных, даже свадьбы, белорусс привык провожать воплем наболевшаго горя. Белорусская народная свадьба и в настоящее время сопровождается причитаниями и жалобными песнями. Только водка («запоины», «пропоины», «пошлюбины» и пр.) искусственно подогревает настроение белорусса и вводит в него жизнерадостные моменты.
Свадебные обряды и обычаи белорусса не имеют той яркости и эффекта, как в Малороссии. Посещение сватов и предварительные переговоры с шуточками и выпивкой, печенье каравая с песнями, испрошение благословения у родителей, поезд в церковь (во время котораго жених и невеста кланяются всем встречным), церковное благословение брака и выпивка после возвращенья из церкви вот общая программа брачнаго ритуала. Танцы, песни, угощение вином длится иногда три — четыре дня. Приветствия молодых (свадебные спичи) большею частью общи по содержанию и однообразны по форме («Дай, Боже, счастья» ... «Чаво себе мыслю, таво и табе» и т. п.). Для напоминания тяжелой хозяйственной доли женщины ей кладут на голову после венца пряди льна. От хозяйственных тягостей не освобождают женщину никакия обстоятельства. Только роды отнимают у нея пять — шесть дней, после которых она опять принимается за работу.
Рождение ребенка мальчика или девочки не создает особенной радости в крестьянской семье. Появление на свет себе подобнаго существа белорусс скорее встречает воплем скорби, чем радостью. На ребенка не надевают рубашки в течение перваго года и часто оставляют на произвол судьбы. Процент смертности детей в Белоруссии очень значителен. В особенно нездоровых в климатическом отношении местах вымирает от невозможных гигиенических условий и болезней почти половина детей до 5 летняго возраста. Церковнаго крещения ребенка недостаточно, и его еще «святят через порог».
Равнодушно встречая появление человека на свет, белорусс не особенно горюет при последнем разставании с ним. Кончина пожилых людей не вызывает особаго сожаления и горести среди родных. Белоруссы оплакивают смерть скорее по обычаю, для вида, чем по требованию настроения. «Голошение» по покойнике, как остаток язычества, упорно до сих пор сохраняется в народе. Если в семье некому голосить, то нанимают голосильщиков. Смерть женщины (особенно пожилой) встречается совсем равнодушно. В некоторых местах Белоруссии кресты ставят только над мужчинами. Над женщиной насыпают лишь курган и кладут доску.
Но что бы белорусс ни делал в важные моменты своей жизни, как бы он ни праздновал то или другое событие в своей жизни, празднество будет не полным, если оно не сопровождается выпивкой. Белорусс прямо, не стесняясь заявляет на торжествах, чтобы подали выпивку. Первый плач ребенка, крестины, венец и последний стук молотка по гробу — постановка креста, могильной плиты («прикладины») сопровождаются в Белоруссии выпивкой, которая, смотря по обстоятельствам и щедрости виновника торжества, принимает различные размеры. Вино, как символ и источник веселия, белорусс опоэтизировал во многих своих песнях, прибаутках, застольных присловьях.
Пляски и танцы белоруссов неграциозны. Они состоят большею частью из кривляний, вывертываний плечами, руками и приседаний. Женский танец совсем лишен грациозности и похож на торопливую походку с поворотами головы, рук. Но за то они очень суетливы и шумны. Белорусс не любит глядеть, как один танцует, и все принимают участие в танцах. Из популярных в Белоруссии игр особеннаго внимания заслуживают: «Женитьба Цярешки» и «Мяцелица».
Белоруссы более индивидуальны по своей природе, чем соседние с ними великоруссы, живущие общественною жизнью. Отсюда и гостеприимство хотя и развито в Белоруссии, но не носит тех сердечных форм общительности и радушия, как в Малороссии или Великороссии. Белорусс интереснее как особь. Общество белоруссов — самое скучное общество. Они не умеют найтись, занять друг друга. Их угощение не имеет той шири, которая составляет типичную особенность великорусса. Белорусс минской губ. не приглашает даже гостя садиться и пришедший стоит у него у порога. Бедные дары природы, не позволяют ему разойтись. Маслянница напр., являющаяся завершением святочных празднеств, празднуется в Белоруссии очень скромно.
Одной из общих психических черт белорусса должно признать его недоверие к окружающим людям, кто бы они ни были. Эта слишком заметная черта в белоруссе, можно сказать, лежит в основе всех его житейских отношений и составляет естественную форму его личнаго настроения. Недоверие не позволяет белоруссу проявиться всесторонне, с разных сторон, как в сфере общественной, так и личной жизни. Оно сковывает свободу его духа. В окружающих людях белорусс издавна привык видеть скорее недоброжелателей, врагов, чем друзей. Степень недоверия, конечно, бывает различна, смотря по тому, к кому она относится. По отношению к людям, занимающим напр., высшее начальственное положение, она выражается в сильной степени. В своих отношениях к панам белорусс до сих пор сохраняет черты недружелюбия, воспитаннаго в нем условиями крепостного быта. Он охотно уступает пану «розум», а себе оставляет «хитрость», «каб не панский розум, та не наша хитрость — пропало б усе»... «Пана слухай, а свой разум май», говорит он, ограждая себя от всякаго влияния пана на свой быт. Взаимное недоверие «панскаго» и «мужицкаго» сословия создало в Белоруссии полную разобщенность между этими сословиями.
Историческия обстоятельства, двусмысленное положение белорусса между Польшей и Россией воспитали в белоруссе привычку постоянно оглядываться, вечно подозревать даже и в том случае, когда повидимому нет никаких оснований для подозрения.
Недоверяя другим людям, белорусс перенес эту привычку недоверия и к своим силам. Он не верит самому себе не потому, чтобы у него не хватило энергии на то или другое предприятие, а потому что это недоверие, воспиталось в нем стихийной атмосферой его племени, привилось к нему с молоком матери, которая, качая колыбель, напевала ему о недоверии к пану, к еврею, своим ворогам соседям и ко всем, с кем ни приходится сталкиваться белоруссу. Замечательно, что в белорусской народной поэзии почти совершенно отсутствуют мотивы доброжелательства к чужим людям, гостям, посетителям, (эти мотивы более заметны в малорусской наприм., поэзии).
Недоверие к себе и другим людям сковало в белоруссе проявление чувства. Он не привык ни говорить много о своих чувствах, ни выражать — их в сильной, выразительной форме. Он словно боится сильно чувствовать. А когда обстоятельства заставляют его проявиться со стороны своих чувств (напр. на свадьбе), — ему словно совестно своей эмоции. Ему неловко от обнаружения лучших сторон своего характера. Он стесняется своих добрых порывов. Но зато в открытом проявлении своих непривлекательных сторон белорусс свободен... Это ему привычнее. Скандалы, брань, перебранки в селах и деревнях происходят открыто, при всех. И это нисколько не компрометирует белорусса. Это считается самой естественной атмосферой житейских отношений.
Из того же недоверия к своим силам и лучшим качествам вытекает непредприимчивость белорусса. Для предприимчивости нужна вера в себя. Белорусс не воспитал в себе этой веры. Предприимчивый минчук или могилевец явление редкое, возможное скорее как исключение из этнографическаго типа, чем как признак народнаго характера. Слишком оборотливаго белорусса засмеют соседи. О нем говорят, что он отбился от роду, захотел чужого хлеба. Только крайняя нужда заставляет белорусса предпринять поиски за работой на стороне. О предприимчивом белоруссе юмористически замечают «ён прыткий (швыткий) — як свиня в хату влизе, вин перш подумае, а посля почне кия шукаць».
Будучи мягким, податливым от природы, белорусс умеет приспособиться к самым разнообразным условиям жизни. Белоруссы очень уживчивы. История не знает белорусских бунтов. А если и были в Белоруссии бунты, они никогда не принимали здесь широких размеров. Белоруссы умеют угождать людям самых разнообразных положений. Батюшку, пана и еврея они уважают каждаго соответственно его положению и до сих пор воздают каждому должное. Одна из очень популярных пословиц в Белоруссии гласит: — «треба Бога любиць и дябла не гневиць, бо може и дябел пригодицца». В этой пословице белорусс типично выразил одну из основных сторон своего духа — умение нейтрализовать крайности, считаться в своих интересах с самыми противоположными явлениями. Замечено, что еврей северо-западнаго края, именно вследствие податливости белорусса, ведет себя с большим достоинством, чем где-либо. В Белоруссии еврей — пан. Масса белорусских пословиц и песен обрисовывает его именно с этой стороны. Такой тип еврея мог выработаться в стране только на почве пассивности коренного класса населения. В Малороссии еврей не «дере головы» так, как в Белоруссии.
Привычка вечно считаться с однообразием своей душевной жизни, жить одним настроением, сделала белорусса скучным, как ландшафт его унылой, серенькой природы, и малотребовательными Кажется, трудно найти на свете человека менее требовательнаго, чем белорусс. Он не только нетребователен, но как бы на зло всем стремлениям к лучшему, любит самыя неудобныя положения, свыкается с ними и можно сказать, влюбляется в них. Даже наружный вид многих белорусских сел подчеркивает эту типичную черту белорусса. Если около многих белорусских сел есть места возвышенныя, красивыя, удобныя, то белорусс ни за что не пожелает их сделать местом своего жилиша. Он войдет в трущобу, трясину, в болото, в сырое место... и там обживется. Он словно боится удобств. Красота места, удобства созданы как будто не для него. Трясина, болото — сроднее его подавленному духу. Односелки среди дремучих лес и топких болот, застенки, усадьбы поражают своим неудобством для существования, и однако белорусс, как бы наперекор стихиям, основался здесь. Живет и немец в болотистых местах минской и особенно волынской губернии, но он поселился здесь с твердой верой в силу своих рук, которыми постепенно преобразовывает свой неуютный угол, осушает болота, «выкорчовывает» леса, устраивает луга. И чрез 10 — 15 лет местность в руках предприимчиваго немца становится неузнаваемой. Белорусс совершенно чужд каких либо реформаторских замыслов по отношению к окружающим его условиям. Последния он считает неизбежными и в природе видит не материал для своего культурнаго устройства, который нужно брать усилиями и трудом, а владычицу, грозную, неумолимую, которой нужно повиноваться. Какой-то особенный оттенок фаталистическаго подчинения природе лежит на внешнем виде белорусских сел и деревень, желания как бы уединиться, скрыться из глаз... «Оставьте нас в покое», как бы говорят это ряды черных, съежившихся, приплюснутых избушек, вытянутых в неровную линию, называемых белорусскими селами. Больших, размашистых сел, как в Великороссии, в Белоруссии нет.
Кругом белорусса — масса леса, дерева. Однако посмотрите, как экономно составлен его воз, телега. Она так маловместительна, что в ней едва могут вместиться два-три человека. Белорусс словно жалеет лишняго куска дерева, чтобы устроить свою телегу пошире, поудобнее... Попробуйте доказывать ему, что телега, сбитая прочнее и несколько пошире, принесет ему больше пользы. И вы встретите улыбку недоверия.... Пожалуй, он не будет спорить против удобства и согласится с вами, но он озадачит вас вопросом: зачем ему поудобнее? Разве для него недостаточна и маленькая телега, чтобы ездить по кочкам и ухабам лесных дорог? Разве ему не все равно? Вот возражение, о которое разбиваются все лучшия прогрессивныя течения в белорусской деревне. Разсказывают, что когда около глухого белорусскаго села проложат шоссе, то крестьяне некоторое время совершенно не ездят по нему, называют его «панской дорогой» и предпочитают передвигаться по самым неудобным глубоко колейным дорогам, к которым привыкли и на которых знают всякую кочку, всякий ухаб. Последнее хотя неудобное (он это знает), но сроднее его духу. Вообще, белорусс это — человек minimum’а комфорта. Даже имея койкакой материальный достаток, белорусс примет все меры, чтобы скрыть его, показаться нищим, разыграть Лазаря. В такой обстановке ему удобнее, сподручнее отстаивать свои интересы от претензии волостного писаря, батюшки, становаго, податного инспектора.
Постоянное «себе не уме», обдумывание своего положения, вечные счеты с обстоятельствами данной минуты сделали его чувствительным ко всяким неожиданностям. Белорусс сильно принимает к сердцу неприятности, которыя ставят его втупик. Выход из затруднительнаго положения требует у него большого напряжения. Он не знает русскаго «авось», которое составляет исходный пункт практической философии великорусса, а если и знает, то не может отдаться этой философии с той жизнерадостностью, с какой отдается великорусс, незагадывающий обыкновенно далеко вперед. Белорусс не способен переходить от одной крайности к другой, как великорусс, он не настолько «эластичен», чтобы падать, легко вскакивать, снова становиться на ноги, работать во-всю, без устали.
При увеличенной чувствительности и большой экспансивности, воля белорусса слаба, плохо управляет поступками. Усилие великорусса может быть огромным, но очень недолгим, неравномерным. Великорусс может оставаться целыя недели без дела, а потом станет работать по 24 часа в сутки. Белорусс не знает такой напряженности в работе. Его энергия тратится более или менее равномерно. Он заботлив, вечно поет о завтрашнем дне, но мало делает для того, чтобы ввести в свои заботы правильный распорядок, чтобы скрасить свою будничную обстановку каким-либо жизнерадостным элементом. У белорусса не хватает смелости итти наперекор обстоятельствам. Он смел только тогда, когда выпьет... «Як пьян — так и капитан, а проспыця — то и свиньи боиця». Его активность опирается не на потребности духа, а на опыте предшествующих поколений, на правилах отцов и дедов. Самой естественной атмосферой белорусса является его пассивная подчиненность. Отсюда — полное незнание той цены, которое имеет время. — Белорусс всю свою жизнь повторяет: «а-зараз» (т. е. сейчас) и никогда не торопится. Он более всего любит покой и обожает праздники, которые называет по своему и которым ведет верный счет, боясь дотронуться до какой либо работы в праздник, чтобы этим не прогневать небо. Несчастным днем он считает понедельник, в который совершенно не работает.
Белорусс необыкновенно терпелив. Но его терпение является не добродетелью, а естественным результатом его пассивности. Деспотизм, во власти котораго он находился в течении нескольких веков историческаго существования, приучил его выносить разныя патологическия состояния. Одна из типичных белорусских пословиц, созданных под гнетом крепостного права, гласит: «коли бьюць не просися», (как дополнение к ней: «коли неверишь, — не божися»).
Преклоняясь пред ударами судьбы, он принимает смерть пассивно, твердо веруя, что она «написана на его роду» и приходит в неизвестное, но заранее предопределенное время. Впрочем, белорус — бывает и активен. Но активность его имеет неблагодарныя формы. Чаще всего она выражается в противодействии, упрямстве, желании поставить на своем. На сопротивление у него иногда уходит больше силы, чем на предприятия. Он чаще бывает упрям, чем действительно силен.
Как человек, для котораго пассивность сделалась законом психики, он более уважает властную силу, чем душевныя добродетели. Становой, исправник, а в настоящее время земский начальник окружаются в сознании белорусса ореолом сильной власти, пред которой почти безсильно сопротивление. Привыкнув почитать власть вообще, белорусс и в настоящее время гнет спину пред всякой форменной фуражкой (питая в тоже время к ней самое глубокое недоверие). Говорят, что даже крестьянская лошади в Белоруссии, заслышав колокольчик, по привычке, без принуждения сходят с пути и покорно дают дорогу начальству. Неумение или, лучше сказать, нежелание устроить свою жизнь на определенных устойчивых началах равномернаго распределения труда нередко бывает причиною совершения геройских поступков. Но эти поступки являются результатом возбуждения, вызваннаго крайними обстоятельствами. В таких случаях белорусс выходит из себя, идет напролом, как медведь его глухих лесов, и в запальчивости способен на всякия преступления. Криминальная хроника белорусской жизни хранит на своих страницах факты ужасных преступлений, поражающих своим зверством, совершенных, к общему удивлению, людьми повидимому совершенно тихими и корректными.
Ум белорусса все еще — загадочный ум. Несмотря на давнишнее свое существование, он не успел еще проявиться и не дал результатов, которые говорили бы о его гении. Характерной чертой ума белорусса следует признать его уменье сосредоточиться, подолгу останавливаться на наблюдаемом явлении. Порою это ум очень широкий по захватам и шири мысли. Далекий горизонт белорусской равнины, усеянной то болотами, то лесами, то небольшими холмиками, приглашает этот ум развернуться, безостановочно идти дальше, хотя бы и в область нелепостей... Но природная боязнь ко всему широкому заставляет ум белорусса съежиться, объузить самого себя. В уме белорусса на ряду с широкими обобщениями, фантастическими гипотезами и самыми неестественными предположениями укладываются самыя узкия ограниченныя представления и понятия. Апокрифическия, космогоническия, напр., сказания белорусса поражают вначале широтой захвата мысли и воображения .... и нередко оканчиваются эпизодом совершенно мелкаго, частнаго характера. Будучи чисто славянским по своему характеру, ум белорусса склонен к метафизике и абсолютизму. Белорусс задумывается над вопросами бытия и требует яснаго и окончательнаго их решения. Не умея однако здраво решить их, белорусс предпочитает остановиться на разных предразсудках и несообразностях, которые обильно сохранились издавна в его памяти.
Нежная сердечность, готовность отдать все свое существо чередуются в нем с черствостью и ненавистью. Он более сочувствует, чем сорадуется и более злорадствует, чем принимает — участие. Обидеть пана, обсчитать, нанести ему незаметный, но верный вред — до сих пор считается среди белоруссов самым естественным явлением, чуть ли не добродетелью. Правдивость — монета, очень не высокая в обиходе белорусса. «Правда для пана, а кривда для хама», говорят в Белоруссии.
Контраст, соединение крайностей, противоположностей, вот закон, который приходится констатировать, говоря о характере белорусса: в нем соединяются и сила и слабость, упрямство и мягкость, жесткость и кротость, безчувственностъ и доброта, жестокость и великодушие... Все эти противоречивыя свойства уживаются в его типе и проявляются, смотря по обстоятельствам — предъявляемым борьбой за существование.
Судьба поставила белорусса в ближайшее общение с западом, географическое положение страны благоприятствовало приобщению белоруссов к благам западной культуры; но белорусс, верный предчувствию славянской крови, как то инстинктивно отворачивался от западных благ и предпочитал особенности своего беднаго быта благам европейской цивилизации. В этом отношении он остался верен основному типу славянской расы, медленно, недоверчиво усвоявшей блага запада. Жизнь много ушла вперед... Многое изгладилось в типе белорусса. Но устои консервативнаго основнаго настроения сильны в белоруссе и в настоящее время. И теперь внимательный наблюдатель проявлений умственнаго склада белорусса отметит в его умственном облике это коренное противоречие между «очень современными» идеями и «очень древними» инстинктами
Ни в одной области предразсудки и суеверия не пустили так глубоко корней, как в области народной медицины. Белоруссия, где докторов все еще приходится очень немного на деревенское население, является типичным царством знахарей, колдунов, ведьмаков. От всяких болезней здесь имеются самые разнообразные заговоры, в которых на помощь больному призываются языческие боги, христианские святые и таинственныя силы природы. Знахарь лечит все болезни, но особенно кровотечения, останавливая их посредством затычек из земли, хлебнаго жеваннаго мякиша, гнилушками от деревьев или порошком грибов. Раны, образовавшаяся от порезов и ушибов, заливаются лаком, канифолью, березовкой из настоя водки и березовых почек, квасцами; прикладывают к больным местам листья многих трав. К нарывам и воспаленным частям прикладывают печеный лук, помет животных, творог, сметану, сырое мясо и т. п. При рожистом воспалении обсыпают больное место мелом и глиной. Обжоги мажут кислым молоком, постным маслом, чернилами, прикладывают тертый картофель, присыпают золой; лишаи и сыпи мажут соком из курительной трубки. В случаях выпадения прямой кишки больных сажают в жаркую печь. Опухоли и нарывы раздавливают пальцами. Глазныя болезни лечатся грязью, в которой валялись свиньи; глаза смачиваются водкой. Обыкновенным средством считается вылизывание больного глаза языком. При зубных болях кладут ладан и другие специи, а также «заговаривают зубы», давая носить на шее различныя симпатическия средства. Все желудочныя болезни лечат цитварным семенем с прибавлением мяты, чая и даже водки; то же самое практикуют и во время кровавых поносов. При хронических болезнях дыхательных органов дают перец, нашатырь с водкой или царскую водку. Ревматизм и сифилис лечат «декохтом» из сулемы и ревеня. Знахари не лечат только острых сыпных болезней — кори, оспы, тифа, говоря: «оны сами проходят». При вывихах, ушибах и растяжениях сухожилий костоправ — знахарь имеет обыкновение тянуть, напр., руку, перебросив ее через перекладину, — операция, нередко кончающаяся переломом или вывихом в других суставах и разрывом связок.
Сломать самый упорный консерватизм, адамантовую скалу вековых преданий и привычек значит вывести белорусса на путь прогресса. Понятно, почему этот прогресс пока так незначителен, хотя нельзя отрицать, что некоторыя прогрессивныя явления уже явственно замечаются и в Белоруссии. С освобождением крестьян от крепостной зависимости, с изменившимся гражданским положением крестьян, а в связи с этим с некоторым улучшением их экономическаго быта, в последнее время в жизни белорусса произошли перемены к лучшему. Замечено, что в некоторых местах крестьянин стал строить избы просторнее и светлее. На наружных сторонах изб появляются разныя украшения: на окнах делаются разные и раскрашенные наличники, навешиваются цветныя ставни, на крышах иногда ставятся коньки, ворота тоже украшаются примитивной резьбой, ограда около дома имеет форму затейливых «штахет». Давнишний «комин» (светец) отходит в область преданий. Выводятся также курныя избы, устраиваются трубы. Традиционная форма одежды (сермяга, жупан) тоже постепенно подверглась культурной эволюции. Белорусс носит теперь свитку покороче и на голову надевает картуз. В больших местечках и городах крестьяне по форме одежды совершенно сближаются с мещанами.
Несломлена еще окончательно скала предразсудков, но есть признаки, что некоторые устои прежняго миросозерцания белорусса нарушены. И нарушены они главным образом постепенно все более и более просачивающейся сквозь тину невежества струей народнаго образования. Школа завоевала уже в Белоруссии доверие населения и заняла прочное место. По статистическим данным, демонстрированным на Нижегородской выставке в 1896 году, на 1,633,000 сельскаго населения минской губернии приходилось 296 начальных министерских училищ, в которых обучалось 18075 человек (в том числе 16137 мальчиков и 1938 девочек). В витебской губернии на 1,164,000 чел. сельскаго населения приходилась двести одна школа, 10001 учащийся (9223 мальчиков, 778 девочек). В могилевской губернии на 1,483,000 чел. сельскаго населения — 205 училищ, 12177 учащихся (10874 мальчика, 1303 девочки). Образование народа ввело в его понятия много здравых представлений и идей. Нередкость уже встретить в белорусской крестьянской избе книжку. Правда эта книжка, которую он большею частью покупает на базаре, не отвечает пока еще духовным запросам, грамотный белорусс все еще читает лишь то, что попадается ему под руку, и то, что главным образом подешевле. Но важно, что в нем понемногу уже пробуждается потребность к чтению, что книга его интересует. Под влиянием школы смягчаются нравы, в жизнь народа постепенно вводятся новые идеалы. Пьянство в последнее время значительно уменьшилось в Белоруссии. На уменьшение этого очень распространеннаго в народе порока много повлияло введение в крае казенной монополии и попечительств народной трезвости. Устраиваемый последними чайныя, библиотеки, залы для чтения, народные хоры, представления, чтения с туманными картинами содействуют облагораживанию народнаго вкуса и привитию склонности к лучшим развлечениям. Отчеты попечительств о народной трезвости свидетельствуют, как успешно прививается деятельность этого рода учреждений в Белоруссии. Некоторыя шереховатости, которыя встречаются при организации этих учреждений на практике, имеют случайный характер и существа дела не касаются. Но попечительствам и школе много придется еще работать прежде чем белорусс освободится от все еще тяготеющаго над ним ига невежества и выйдет на дорогу правильнаго, всесторонняго, культурнаго развития.
Ф. Кудринский
Ф. Кудринский. Белоруссы (Общий очерк) // Виленский календарь на 1905 простой год. Вильна: Типография «Русский Почин», 1904. С. 93 – 108. Подготовка электронного текста Лариса Лавринец, Сетевая публикация Русские творческие ресурсы Балтии, 2012. http://www.russianresources.lt/projects.html