Представляем текст выступления историка Константина Васильевича Харламповича 10 января 1898 г. перед защитой его диссертации «Западнорусские православные школы XVI и начала XVII в., отношение их к инославным, религиозное обучение в них и заслуги их в деле защиты православной веры и церкви». Текст выступления нами переведен в современную орфографию, а в прикрепленном файле PDF находится сканированный оригинал текста.
Подробнее о жизни и творчестве выдающегося западнорусского историка в статье профессора Валентины Анатольевны Тепловой «Константин Васильевич Харлампович (1870-1932): жизнь историка на переломе эпох»
***
Острожская типография
Западнорусские церковные братства и их просветительная деятельность в конце XVI и в начале XVII вв.
(Речь пред защитой диссертации: „Западнорусские православные школы XVI и начала XVII в., отношение их к инославным, религиозное обучение в них и заслуги их в деле защиты православной веры и церкви. 10 января 1898 г.).
---
- Оригинал текста в формате PDF -
---
Главный предмет сочинения, которому выпала честь занимать в настоящие минуты ваше просвещенное внимание, составляют православные братские школы конца XVI и начала XVII ст., как одна из сторон религиозно-просветительной деятельности западнорусских братств. В предлагаемой речи вопрос этот освещается решением двух частнейших вопросов: а) в каком отношении просветительная деятельность западнорусских братств стояла к их истории и уставам и б) в чем она выразилась кроме забот о школах.
Западнорусские братства существовали еще задолго до того, как им пришлось связать свое имя с историей русского просвещения и с историей самой церкви православной; в своем развитии они прошли несколько ступеней. По своей основе и по своему первоначальному происхождении братства представляются нам учреждениями одного типа с древними северо-восточными братчинами, каковы, напр.: Иванская купецкая в Новгороде (1134 г.), Псковская, Русская, Торжковская, Полоцкая (1159). Подобно братчинам, западнорусские братства сосредоточились около приходского храма, о благоустройстве которого заботились и престольный праздник которого справляли особенно торжественно, причем сытился ими мед и приглашались сторонние гости. И там и здесь выбирались годовые старосты или судьи, которые безапелляционно решали дела, возникавшие во время братских пиров. И в северной России, и в западной на первых порах братства были учреждениями односословными (купецкие братчины, братства кушнерские (скорнячные), купецкие, радецкие или панские, ноговичников и т. п.). В таком виде и с такими чертами западнорусские братства становятся исторически известными во второй половине XVI ст. (львовское в 1439 г., виленское кушнерское в 1458 г.) и такие их особенности закреплены королевской подтвердительной грамотой виленскому кушнерскому братству в 1538 г. *). Подобные им братства, так называемые медовые, возникают и после, в течение всего XVI ст. и даже в ХѴІІ-м, причем в их деятельности на видное место выступают благотворительные цели; некоторые из них обзаводятся госпиталями и богадельнями.
Одновременно с этим осложнением братских уставов благотворительными задачами, замечается географическое так сказать расширение братских интересов: виленское братство «дома пресв. Богородицы» получает право совершать литургию на подвижном антиминсе, в каких бы странах ни случилось быть членам братства; львовское же успенское братство влияет на восстановление православной епископии во Львове и из своей среды дает епископа в лице Макария Тучапского **). Осложнение братских уставов религиозными мотивами проявляется и в другом отношении: некоторые из братств возникают из желания братчиков получить «душевное избавление и по смерти покой, и память вечную предкам и родителям». Члены таких братств записывали имена свои и родных в братские помянники, назначали особые дни для заупокойных и заздравных литургий и обставляли особыми церемониями похороны умерших сочленов (братства благовещенское и николаевское во Львове, вышенское).
*) А. 3. Р., ІП, № 131.
**) Лѣтопись Львовскаго братства, стр. 6 (Журн. мин. нар. пр. 1849 г. кн. 62).
Параллельно с таким усилением нравственно-религиозного характера братств, в некоторых из них мы видим еще одну новую черту. Братчики вводят в свои заседания новый предмет — Библию: они начинают заботиться о самопросвещении чрез чтение свящ. книг. Последнее же обстоятельство выдвигает в некоторых из них духовный элемент. Тогда как в первые времена существования братчин и братств духовные лица являлись только предметом братских попечений, наравне с благоустройством храмов, или гостями на пирах, иногда даже наряду с католическим духовенством, — теперь они являются или инициаторами братств (львовского благовещенского) или их проповедниками, учителями. Братства поставляют себе в обязанность приискивать в настоятели церквей и монастырей людей учительных, знающих слово Божие. Самое чтение Библии и св. отцов, по уставным грамотам некоторых братств, должно было происходить в домах священников или в их присутствии.
Но раз в уставы братств был введен параграф о самопросвещении, он, естественно, потребовал расширения. Так как лучшим средством умственного развития всегда считалась школа то на нее направлена была усиленная забота братств. Затем, школа и интересы самопросвещения, а также богослужебные потребовали книг — отсюда заведение братствами типографий и развитие издательской деятельности. Наряду с школьным обучением братства поставили в широких размерах задачу церковного учительства и осуществляли ее путем издания сборников поучений и учреждения особой должности проповедников, а также упорядочения богослужебного чина и церковного пения.
Приняв на себя заботу о чистоте веры и прояснении религиозного сознания православных, а также о воспитании в них религиозно-нравственных чувств, западнорусские братства по необходимости вступили в борьбу со всем, что могло повредить чистоте веры и нравственности. Отсюда стремление братств к контролю над православными убеждениями и поведением не только сочленов, но и людей посторонних, не только мирян, но и духовных, не только священников, но и епископов. Переход некоторой части иерархий в унию дал братствам повод расширить еще более свои задачи, побудив их вступить в открытую борьбу с врагами православной церкви и принять на себя охрану всех прав последней от посягательств на них.
Таким образом, предметом забот братств делаются мало-по-малу все стороны церковной жизни. В связи с этим братства занялись защитой и гражданских прав православных, явившись пред лицом польского правительства представителями интересов русского народа. И такой взгляд на них вполне соответствовал действительности, так как братства являлись защитниками прав православной Руси на всех инстанциях польского суда и администрации, начиная с городских магистратов и кончая королем и сеймами.
Неудивительно что такие широкие задачи и такая многосторонняя и полезная деятельность западнорусских братств вызвала симпатии к ним во всех лучших людях православной Руси, что они и заявляли, записываясь в члены их (см. напр Киевский упис). В состав братств входили представители всех слоев и классов русского народа, начиная с торговых и ремесленных людей, всяких шевцов и кравцов, и кончая князьями, епископами и митрополитами. Вписывались в братства не только местные жители, но и иногородние и даже закордонные православные, дворяне и князья молдоволашские. Случалось, что составы братств увеличивались иногда сразу целыми группами людей. Так, в 1591 г. в львовское братство вписался священник Гологурский с своим приходом *), а в киевское около 1620 г. запорожский гетман Сагайдачный со всем войском. Само собой разумеется, что умножение составов братств новыми членами влекло за собой увеличение их нравственных и материальных средств и способствовало более успешному осуществлению их задач.
*) Лет. льв. братства, 62.
Таков был логический ход развития наших западнорусских братств. Он не совсем совпадал с хронологическим ходом, так как осложнение братских уставов новыми чертами совершалось неодновременно в различных братствах и не везде—в указанном порядке. И в наш период времени не все братства даже дошли до своего полного развития; только некоторые из них обняли в своей деятельности все стороны церковной и политической жизни православной Руси и достигли в заботах об их поддержке и защите видных результатов. Во главе всех их стояли львовское успенское братство и виленское троцкое, впоследствии св.-духовское. Они ранее других расширили свои задачи, были богаче других средствами и сильнее всех ратовали за интересы православия и русской народности. История их есть история всех западнорусских братств. Но в ней обращает на себя особенное внимание то обстоятельство, что наибольший шаг вперед они сделали в какое-нибудь десятилетие, с 1584 по 1594 г.
Чем же, спрашивается, обесславилась такая крупная метаморфоза в уставах и деятельности братств, в столь короткое время превратившихся из простых медовых союзов в религиозно-нравственные, просветительно-благотворительные учреждения с сложным устройством, с большими задачами и с крупным церковным и политическим значением?
При решении вопроса о происхождении политических прав наших братств имеет некоторую силу мнение ученых, производящих как самые братства, так и весь их строй от системы магдебургского права, которым были наделены многие западнорусские города и в связи с которыми стояла организация ремесленных цехов. Нет, конечно, нужды объяснять цехами самое происхождение наших братств: они не моложе, быть может, самих цехов; можно только указать на то, что магдебургское самоуправление городских общин и цеховых ремесленных открывало возможность и религиозным союзам прихожан той или другой городской церкви просить у правительства и получать гражданские права самоуправления, самосуда, независимости от городских и королевских чиновников, право принимать и наделять имуществами, с освобождением их от всяких податей, повинностей и постоев. Добившись всего этого для себя, братства присвоили себе право ходатайствовать за утесняемых единоверцев, и короли, эти верховные хранители и защитники свободы и привилегий русского народа, снисходительно отнеслись к этим притязаниям. Уже в 1572 г. король Сигизмунд Август принял на варшавском сейме ходатайство львовских братчиков об уравнении русских жителей Львова с р.-католиками, — он дозволил русским заниматься в городе торговлей, ремеслами, владеть домами и отдавать детей в школы Львова и других городов государства для изучения свободных наук, запретив р.-католикам, под угрозой огромного штрафа, преследовать русских и православное духовенство*). Хотя летописец львовского братства замечает, что за эту привилегию было заплачено много, но без пользы **), однако уже в принятии и удовлетворении ходатайства братства проявилось большое политическое его влияние. Притом же этот случай послужил для братств прецедентом для принятия на себя предстательства пред польским правительством за политические и гражданские права православных, так что спустя некоторое время братские депутаты начинают встречаться на каждом почти польском сейме, а с 1616 г. в Варшаве стали жить постоянно те из львовских братчиков, которым наиболее была известна судебная процедура, для хождения по разным судебным и административным инстанциям ***).
*) Monumenta confraternitatis Strauropigianae Leopoliensis, I, № 53 (id. Крыловский, Акты п. 27).
**) Журя. мин. нар. проев., 1849, кн. 62, стр. 11.***) Лет. львов, братства, 135.
Если гражданские права западнорусских братств легко объясняются внешним сходством последних с цехами, то права их по отношению к своим церквам и духовенству находят себе объяснение во внутреннем сродстве их с другим явлением, развившимся особенно сильно в Польше и Западной России в XVI веке. Мы говорим о коллективном патронате, т. е. той его форме, при которой известной церковью в городе, её имуществом и духовенством заведовала городская община, обыкновенно её прихожане. Сам по себе коллективный патронат совмещал черты древних братчин и современных его развитию отношений городских общин, руководствовавшихся магдебургским правом, к храмам города. Польско-литовские короли, ревниво оберегавшие свои личные патронатския права по отношению к церквам и монастырям в своих имениях и по отношению к православным епархиям, поддерживали таковые же права частных земледельцев и городских обществ по отношению к опекаемым ими учреждениям. В грамоте короля Батория виленским бургомистрам и радцам-патронам Св.-Троицкого в Вильне монастыря (1584), мы видим наиболее полное выражение патронатских прав: здесь магистрату города предоставлено даже устроить школу при монастыре, содержать учителей для науки детей и «в письме ученого архимандрита» *). В силу этого же короли не могли отказать в некоторых церковных правах и братствам, когда они, изменив несколько характер своей деятельности, направленной главным образом на заботу о храме, обнаружили сходство с коллективным патронатом.
*) А. 3. Р. Ш, № 144.
Но не в королевских привилегиях, а в грамотах восточных патриархов лежит источник тех чрезвычайных церковных прав, какими были наделены наши братства и какими недовольны были защитники иерархического принципа как среди православных, так особенно среди p.-католиков и униатов. Уже в грамоте антиохийского патриарха Иоакима львовскому братству, от 1 янв. 1586 г.,— грамоте, которой открывается новая эра в истории братств, читается заповедь, чтобы члены братства, соединившись любовью в духе веры, творили суд истинный и милостыню, ублажали добрых, не покоряющихся истине законно обличали и наказывали, а нераскаянных отлучали от церкви чрез своего священника. В случае отлучения ни протопоп, ни епископ не могут благословить провинившегося до тех пор, пока он не покорится братству. Суду братскому подлежат не только члены львовского братства: если братия узнает, что при какой ни будь другой городской церкви или в каком ни будь другом братстве или городе живут не по закону, миряне ли то или духовные, протопоп, поп, диакон или причетник, то она должна увещевать их словесно или чрез послание. Если виновные будут противиться—донести о них епископу. Даже если епископ пойдет против закона истины и станет управлять церковью не по правилам св. апостол и св. отец, совращая в неправду и поддерживая беззаконников, то таковому епископу должны противиться все, как врагу истины. Вообще всякое, в каком-либо городе законно учрежденное братство обязано знать жизнь священников и мирян, как своего города, так и окрестных городов и сел, и о замеченном доносить епископу *).
*) Памятники Кіевской комиссіи, III, № 1.
Ободренные таким авторитетным подтверждением своих притязаний, львовские братчики 28 мая 1 586 г. обратились к константинопольскому патриарху Феолипту с просьбой—«ради церковного устроения» утвердить их братство, школу и типографию, а также узаконить братский устав для других городов — «поспешения ради благочестия». Вместе с тем братчики предложили патриарху ряд вопросов: 1) Можно ли христианам-мирянам сходиться в праздничные дни и, после обычных молитв и литургий, читать священные книги—Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста и прочих святых, по правилам апостолов и св. отцов? 2) Можно ли мирянам, поучающимся Св. Писанию, говорить друг с другом и писать? 3) Можно ли благочестивым мирянам обличать нечестивых иереев и епископов и следует ли повиноваться им? 4) Как должно думать о священниках и епископах святотатцах, христопродавцах, корчемниках, порицающих и возбраняющих учение, проклинающих учащихся и оправдывающих бесчинных и ненавистников науки, проповедующих, что «многия книги влагают в неистовство» и что благословенна всяка простая душа *)? Спор львовского братства с местным епископом Герасимом и низшим духовенством из-за права мирян вмешиваться в церковные дела константинопольским патриархом Иеремией (преемником Феолипта) был решен в пользу первого, притязания которого и получили полную силу**).
*) Временникъ Института Ставропигійскаго, 1871, J6 18.
*) Пам. Кіев. комиссіи, III, № 2. Нужно, впрочем, заметить, что патриарх Еремея одно время держался другого взгляда на права братства: в ноябре 1589 г. он, оставив за братством избрание и низложение священников Успенской церкви, потребовал, чтобы оно не присваивало себе больших правь—пи суда над священниками и диаконами, ни власти по отношению к прочим церковным делам, ибо все это принадлежит одному львовскому епископу (ibid., № 5).
Братствам тем легче было достигнуть своей цели, что некоторые владыки русские сами признали за братствами церковные права. Так, перемышльский епископ Михаил Копыстенский дал комарскому братству (2 февр. 1592 г.) право обличать не покоряющихся истине, повелел читать Свящ. Писание — у себя или у священников — и передал ему шпиталь и школу*). Он же, сообщая в 1592 г. львовскому братству о пущенной кем-то молве об его преклонности к унии, оправдывался от обвинения, просил «сердечной рады» и удостоверения, что он годен как во всех делах, так и в отправлении своих духовных обязанностей Затем, и митрополит русский Михаил Рагоза явно стал на стороне львовского братства в его борьбе с местным епископом и духовенством. Благодаря его сочувствию к себе львовское братство получило даже право участвовать на соборах святителей русских. Явившись на брестский собор 1590 г. в качестве жалобщика на еп. Гедеона, львовское братство получило между прочим экземпляр соборного постановления владыки об ежегодных съездах для обсуждения церковных дел и — само стало ежегодно посылать на соборы своих депутатов **). Вслед за ним и другие братства стали посылать на соборы своих представителей. Так, в Бресте в 1594 г., мы видим, присутствовали депутаты братств львовского, виленского, брестского, красностовского, голыпанского, городецкого, галичского, бельского и многих других ***). Вслед за Рагозой, и другие западнорусские митрополиты предоставили братствам очень широкое участие в обсуждении и решении церковных дел, даже догматических вопросов.
*) Добрянскій Ант., Исторія епископовъ епархій перемышльской, самборской и синоцкой, приложеніе.
**) А. 3. Р., IV, № 42.
***) Лѣтоп. львов, братства, 60.
Под влиянием подобных фактов и установился особый взгляд на соборное управление церкви и на участие мирян в церковной жизни, нашедший себе выражение между прочим в документе 1621 г. (так называемое Советование о благочестии *), а также — в Постановлении порядном, составленном в 1624 г., луцким братством («Ани светвкии бездуховныя, ани духовный без светских в услугосаню збавеня людского досконале и достатечне потребными быти не могут...»**).
И хотя допущение мирян к участию в церковных делах наряду с духовенством вело в некоторых случаях к преобладанию даже светского элемента и иногда к полному, по-видимому, отрицанию значения духовенства***),— общий характер деятельности братств был строго православным, что всего решительнее выразилось в восстановлении братствами высшей иерархии в 1620 г.
*) П. К. К., I, № 8.
**) П. К. К., I, стр. 57.
***) „Не попы насъ спасутъ или владыки, или митрополиты, но вѣры таинство нашел правосланыя съ храненіемъ заповѣдей Божіихъ — тое насъ спасти маетъ“ (А. Ю. и 3. Р., II, стр. 210).
В быстром преобразовании з.-р. братств нас всего более поражает переход их от благотворительных задач к просветительным. Но тут не было скачка в развитии братств, —такой переход был естественным шагом в этом развитии, и так его объясняют сами же братства, смотревшие на свою просветительную деятельность, как на проявление той же благотворительности. Существует милостыня двоякого характера—одна телесная, другая духовная, и вторая превосходит первую, как небо—землю*). Важно напитать голодного, но еще важнее—насытить его брашном душевным—школьным учением**). Учение—проявление той же любви, нужной человеку и направленной к насыщению и напоению души, составной части человека***). В силу этого устанавливался взгляд на школу, как на учреждение священное, душеспасительное, как на «храм духовный»****), а на школьное учение—как на созидание из людей—живых камней — церкви Христовой*****).
*) Посвященіе Учительнаго Евангелія 1616 г. Аннѣ Ходкѳвичевнѣ.
**) Посланіе еп. М. Копыстенскаго львовскому братству 1591. (Врем, инет. Ставр. 1878, № 2). Уписъ кіевскаго братства ставитъ духовную милостыню выше тѣлесныхъ добрыхъ дѣлъ (Голубевъ, Ист. кіев. акад, прил. стр. 2).
***) И. К. К. Ш, № 8.
****) Письмо Львовскаго епископа Гедеона отъ 1 мая 1586 г. (Петру-шѳвичъ, „Иванъ Ѳеодоровъ17, 32).
*****) Посланіе еп. Іереміи Тиссаровскаго, 3 марта 1609 г. (Юбип. изданіе львов, братства, 107).
В духовном брашне православные западноруссы давно уже чувствовали потребность. Уже кн. Курбский видел, что они «гладом духовным тают», Жажда света и научения со второй половины XVI ст. проявлялась у них все чаще и чаще, находя себе выражение то в заявлениях отдельных лиц, о недостатке учебных средств, то в заботах об умножении их. Нельзя сказать, чтобы жажда эта ничем не удовлетворялась; в православной Руси издавна существовали свои училища, но с узкой по времени программой преподавания. Существовали многочисленные рукописные сборники статей всякого содержания и по всем отраслям тогдашней науки и богословия, но не все умели читать их и не везде их можно было найти. Распространение книг содействовало книгопечатанию, но книг на славянском и русском языке все еще было не много. Раздавалась и тогда с церковной кафедры проповедь слова Божия, но не многие пастыри проповедовали, немногие даже читали готовые поучения: язва патроната страшно понизила умственный и нравственный уровень православного духовенства.
А между тем в пределах той же зап. России уже несколько десятков лет кипело умственное оживление. Одна за другой возникали инославные школы, куда стекались сотни учащихся, где выступали на сцену классические писатели со всем богатством своего содержания, и всем блеском, и обилием литературных форм, и где научно изучались и народные языки, и диалектика с риторикой. Латинские и протестантские проповедники и полемисты, и устно и печатью, и в храмах, и в школах, и в домах, и на улицах излагали на различных языках свои учения и громили противников. Типографии выпускали одно за другим свои издания.
При пробудившейся у православных западноруссов жажде истины и света эта умственная и религиозная деятельность иноверцев не могла не отразиться и на них, и на первых порах—в очень нежелательной форме: и проповедь, и школа, и книга — все это оказалось для не утвердившихся в своей вере западноруссов только приманкой, на которую они набрасывались—и погибали, погибали и для церкви и для своего народа. Такое положение вещей вызвало сознание необходимости организовать религиозно-просветительное дело на началах православных, и вот эта то задача, наряду с другими целями, и была поставлена себе нашими братствами.
В исследуемый нами период времени просветительное стремление братств нашли выражение в форме школьного обучения, литературно-издательской деятельности и в проповедовании слова Божия.
В истории учреждения братствами школ ясно определяются мотивы двоякого характера — умственные, образовательные и религиозно-нравственные. Мотивы первого рода ясно выразились уже в грамоте патриарха Иоакима от 1 января 1586 г.; львовяне, сообщает владыка, хотят заложить школу письма греческого и славянского, «да не будет род их христианский аки бессловесен не научения ради» *). Эти же цели выражаются и в программе братских школ. Так, львовский устав требует, чтобы дидаскал учил и письменно излагал «от философов, от поэтов, от историков»: «вся бо елика аще писана суть, к нашему наказанию писана суть»**). В связи с умственными мотивами стоять национальные, нашедшие себе выражение между прочим у автора Перестроги: сказавши, что «злые соседи опустошили русскую церковь и ввели расстройство в церковные отношения, обложили народ данью, а знатных людей наукой и другими средствами перетянули из церкви к себе и что все русское общество дошло до уничижения и убожества», он заключил: потому то теперь повсюду учреждаются шпалы, строятся госпитали и церкви***).
*) А. 3. Р_, Ш, № 157.
**) Diplomata Statutaria, V).
***) А. 3. Р., IV, стр. 228.
Но главный мотив братского образования — религиозный, христианско-православный. «Телесное обучение в мале есть полезно, писало львовское братство епископу Михаилу, благочестие же на все полезное есть»-*). Уже елиссонскиии архиепископ Арсений, первый учитель и руководитель львовской школы, в своей программе поставил на первом плане обучение детей вышней философии — страху Божию, согласно заповеди Христа: ищите прежде царствия Божия, а прочая приложатся вам**). И § 12 львовского школьного устава (во второй его редакции) ставит во главе программы «св. евангелие, книги апостольския, пророков всех, отец святых учение»***). Грамота патриарха Феофана минскому братству (1620) приглашает членов его стараться о размножении хвалы Божией чрез преподавание в школе наук на языках греческом, славянском и латинском, чтобы чрез это молодые лозы пересаживались в виноградник Христов и чтобы народ поучался день и ночь в законе Господнем****). Характерно также заявление киевского братства в письме к царю Михаилу Фёдоровичу (1620), что оно устроило училище, чтобы православные не уклонились к мрачно-темным латинянам, напившись из чуждого источника смертоносного яда западной схизмы *****).
*) Врем. инст. Ставр. 1871, N! 7
**) Крыловсвiй, 172. Dipl. Stat., № V.
***) Dipl. Stat. VI.
****) Мин. сп. вt.д. 1870, № 24. l' lт. въ москов. общ. ист. и древн. Росс.1896, I. смt.сь, 13).
*****) Арх. ю.-з. Россiи I, VI, № 229. Ср. та-кже тъ м-hста поспанiй Iоанна Вышенсrщго, гд-h онъ противопоставпяетъ правоспавныя ш-копы р.-катопическимъ (Петръ Могипа, I, прип. 102-104).
С религиозной стороной неизбежно связаны нравственная, воспитательная. О своей школе львовское братство заявляло, что она основана, чтобы с изменением злобы было положено в жизнь общества начало благое и чтобы по всей братии распространилось спасение: «изменение бо злобы — начаток есть во спасение, близ беды спасение» (2-я редакция устава). И в программе архиепископа Арсения на втором месте находим обещание учить надлежащей любви и почтению к родителям, ко всем старшим и братьям по благовествованию Христову.
Такому сознанию важного значения школы соответствовали и те заботы о них, какие проявляли братства. Из множества западнорусских братств, упоминаемых в конце XVI и начале XVII ст., как достоверно известно, школами обзавелось немного более двадцати братств, но обзавёдшиеся прилагали все усилия к тому, чтобы обеспечить юридически и материально их существование, снабдить их приличными учителями и учебниками и всячески благоустроить их. Школы для таких братств, как львовское и виленское, составляли один из важнейших предметов их забот. Во всех почти документах, где речь идет об укреплении прав самих братств, мы встречаем упоминания и о школах. Для ближайшего надзора над училищами назначаются особые строители школьные. Для школ приискиваются учителя повсюду и к преподаванию в них привлекаются люди всевозможных положений. В тех случаях, где нельзя было иметь православных учителей, приглашались инославные, хотя братства смотрели на них не совсем сочувственно, и «промышляли своего рода и благочестия трудолюбны учители имети». Братства и в отношении программ не избегали сближения с западной наукой и школой. Напротив, мы видим, что они, уступая требованиям времени, постепенно расширяли программу, вводя в нее все новые элементы западно-европейской науки. Начавши с греческого и славянского языка, братства затем включили в состав преподавания латинский и польский языки: системе семи свободных искусств мало-по-малу они придавали западноевропейский характер, как более соответствующий обстоятельствам времени и нуждам русских; даже церковное пение, в силу тех же условий, изменило свой вид. Но при всем том братская школа исследуемого периода очень отличилась от инославной и по объёму преподавания, и по характеру его, и по особенностям внутреннего строя и педагогических требований.
Издательская деятельность братств вызвана отчасти общими причинами, общим стремлением различных исповеданий и сект пропагандировать свои учения чрез распространение книг догматико-полемических и нравственно-богослужебных, а отчасти стояла в связи с потребностями школ православных. О такой связи типографий с школами заявил патриарх Иоаким, выразившийся о львовянах, что они купили типографию для потребностей школы *), и Иеремия. Последний в ноябре 1589 г. предоставил львовскому братству право печатать невозбранно не только богослужебные книги, сборники, летописи, хроники и прочие книги богословов церкви нашей Христовой, но и училищу нужные и потребные, т. е. грамматику, пиитику, риторику и философию**).
*) А. 3. Р., III, № 157.
**) Diplom. Stat. № 16.
Братства — разумеем виленское и львовское, которые одни только обзавелись в наш период типографиями, — воспользовались полученными от патриарха и утвержденными королем правами и прежде всего озаботились снабжением школ своими учебниками. Плодами этих забот были: греческая грамматика 1591 г., славянская азбука и грамматика 1596 г., грамматика Мелетия Смотрицкого 1619 г. и 1629 г., грамматика 1621 г.; катехизис Стефана Зизания 1595 г., катехизис 1600 г. и некоторые другие учебные издания. Школьное же назначение могли иметь и те полемические трактаты, и те послания и сочинения восточных патриархов, которые переводились в братских школах и издавались братствами. Таковы, например, ответ патриарха Мелетия к иудеям, изданный в Львове на греческом языке с славянском переводом (1593); Лист патриарха Иеремии напоминальный, с приложением слов св. Кирилла Иерусалимского, И. Златоуста и Ипполита папы Римского о втором пришествии Христовом и об Антихристе (Вильна, 1596); Казанье св. Кирилла иер. ; патриарха Мелетия (1596): Апокрисис (1608); Об образех и о кресте, . (1608) и Мелетия Смотрицкаго. Известны затем бр. издания книг богослужебных, гомилетических (Учительное евангелие 1616, Казанье двое Леонтия Карповича 1615, Беседы Макария Египетскаго 1627), нравственных, отеческих. Издание книг ведалось особыми людьми, которые сосредоточивали в своих руках как редакционную часть, так и технически - типографскую, составляя часто особый кружок, объединявшийся вокруг печатного станка. Во Львове уже в 1585 г., по сообщению епископа Гедеона, «показалися до друкарне ремесницы и люди ученые»*). Из таких ученых людей история сохранила имена: во львовской типографии — чернеца Мины и Памвы Берынды, одного из известнейших наших «магистров художества печатного», работавшего после в Киеве и издавшего между прочим Лексикон славяно-русский (1627) и в Вильне—Лонгина Карповича, пострадавшего за Фринос, и иеродиакона Виталия, который посвятил себя специально проповеди слова Божия и переводу книг с греческого и латинского языков. Но чрезмерные труды изнурили его, и Диоптра, переведенная им и напечатанная в 1612 г., была, по выражению виленского братства, как бы факелом, сиявшим при братской церкви и при его теле (Предмова до Яна Очинскаго). Подобных Виталию беззаветных тружеников на ниве православного просвещения было не мало при виленском и львовском братствах, особенно среди иноков их монастырей; их усердием поддерживалась деятельность братских типографий даже тогда, когда школы приходили временно в упадок.
*) Петруmевичъ, Ив. 0едоровъ, 32 и 33.
Не менее благотворны и полезны были заботы братства о развитии проповеди. Церковное учительство в церкви православной всегда составляло удел её пастырей и только в исключительных случаях проповедниками, по особому уполномочиванию иерархической власти, являлись лица светские. В таких именно условиях находилось это дело в исследуемой нами время в Зап. России. Вследствие злоупотребления правом подавания, выразившегося в том, что владельцы городов и сел назначили к своим церквам священников не только не получивших никакой подготовки к своему высокому служению, но часто и неграмотных, проповедничество в западной русской церкви во второй половине XVI ст. стояло на самой низкой ступени. На отсутствие у русских проповедников указывали и враги православия, в роде иезуита Скарги, и сами русские, противопоставлявшие этой скудости—бесчисленное множество проповедников у иноверцев (Острожский). И сами братства жаловались на этот недостаток и на весь вред его для православия. В 1592 г. львовское братство писало александрийскому патриарху Мелетию: «ваши державные князья и воеводы, сыны православной восточной церкви, стыдятся своей веры и переходят в западную церковь. Это происходит от незнания закона (веры) и благочестия, так как нет у нас учителей, ни наставляющих на путь спасения: учители и учения по благочестию православия не суть*). Братства наши, поняв потребность в живой проповеди, которая давала бы ответы на догматические и нравственные запросы общества, постарались организовать это дело на более или менее прочной основе. Общей для этого формой служило у братств учреждение особой должности проповедника, причем иногда братства испрашивали у короля разрешение на это. Королевской грамотой 21 июля 1589 г. виленскому братству разрешено держать у себя людей в письме учёных, духовных и светских, до науки школьное и до учения людей у церкви и до спевания **). Живую проповедь слова Божия братства считали делом полезным настолько, что поставили одной из главных задач своих школ приготовление искусных проповедников. Уже в 1591 г. львовское братство выхлопотало у м. Михаила Рогозы, при посещении им Львова, право проповеди для учеников братской школы. 24 янв. митрополит благословил двух дидаскалов школьных—Стефана (Зизания) и Кирилла (Транквиллиона), а также и других—учащихся, годных к тому, проповедовать и благовествовать слово Божие, как в Успенской церкви, так и в других, где случится им, но под условием разрешения настоятеля ***).
*) Врем. инст. Ставр. 1871, № 8.
**) А. В. А. К., IX, № 52.
***) А. 3. Р. IV, .№ 27 (id, Врем. Ияст. Ставр. 1878).
Этот факт очень важен: им создавался прецедент для привлечения к проповеди мирян ипритом—учащихся еще в школах. Стефан Зизаний, действительно, заявил о себе ревностной проповеднической деятельностью преимущественно полемическо-обличительного характера, основание и повод к чему ему дали обнаружившиеся около этого времени замыслы русских владык подчинить западнорусскую церковь папе. Уже во Львове он обратил на себя внимание и его скоро вызвали виленские братчики на помощь себе в борьбе с р.-католиками. В Вильне Зизаний вместе с своим товарищем-львовянином же Юрием Рогатинцем, вели, по словам автора Боркуловской хроники, сильную войну с римско-католиками, не только на ратуше, на рынке, на улицах, но и посреди святых храмов *). Устная полемика с латинянами у Стефана Зизания была тесно связана с его издательской деятельностью и возбудила против него как митрополита Рагозу с его партией, так и самого короля. Такого же полемического противо-латинского характера поучениями обратили на себя внимание проповедники — и тоже светские — могилёвского братства: Котковский, Фома Тивборович и Радко, которые, по словам полоцкого униатского архиепископа, говорили без его разрешения проповеди и в них проклинали самого владыку и возмущали народ против правительства (1601)**). Из других братских проповедников известны: львовский пресвитер Игнатий, перешедший в 1592 г. в Вильну***), упомянутый уже нами иеродиакон Виталий, который, «избрав себе кафедру слова Божия», трудился на ней день и ночь, архимандрит Л. Карпович, издавший две свои проповеди. В 20-х годах XVII ст. в виленском братстве проповедовали Феофил Леонович, служивший в братстве, а затем в Луцке и Киеве и Иосиф Бобрикович.
*) Купишъ, Матерiалы для исторiи возсоединенiя Руси, I, 57.
**) Арх. Сб. II, No 19.
***) Въ одвомъ докуыентh (поспt 1 янв. 1592 г.) онъ названъ Игнатiемъ дiа-ко110.11ъ, ,,uашиыъ проповtдникомъ" (Monum. confr. I, 419), но уже 24 февр. этого года онъ именуется "честнымъ uроповiщникомъ". (Врем. Инст. Ставр. 1871 г., VШ).
В то же время в киевском братстве на должности проповедника состоял ректор братской школы Кассиан Сакович, простой монах, перешедший в 1624 г. в этом же звании к люблинскому братству; несколько позже «мистром и казнодеей» киевского братства считался Анатолий Мужиловский *). Существовала особая должность проповедника и в луцком братстве, которое в 1624 г. обязало игумена своего монастыря держать проповедника в числе десяти человек братии **). В 1626 г. казначейские обязанности вместе с ректорством в школе принял на себя сам игумен (новый) Митрофан (Дементианович) ***).
*) 1633. Арх. гр.-ун. митр. Xs 631. Но здѣсь же онъ именуется проповѣдникомъ монастыря печерскаго.
**) П. К. К., I, № 8.
***) Рукоп. книга Аѳ. Миславскаго, л. 58 об.—59.
Контингент проповедников пополнялся братскими школами, которые одно время ставили своею целью снабжать не только города, но и села искуссными иереями и, следовательно, умелыми провозвестниками и защитниками христианской истины. Что братская школа, действительно, поставила себе такую задачу и выполняла ее, это доказывается, кроме уполномочения на проповеди учителей и учеников львовской школы, свидетельством автора Перестроги о виленской школе, что из нея выходит много ученых мужей и мудрых казнодеев *). Живым подтверждением этого свидетельства являются дошедшия до нашего времени пять школьных речей воспитанников виленской школы, сказанных в дни Пасхи и Рождества Христова пред настоятелем Св. Духов-скаго монастыря**). Хотя они имели назначение не церковное, а были только поздравительными речами, но по содержанию они могли бы быть произнесены и в храме. Обращает на себя внимание и то, что одна из этих речей — на польском языке. Ясный признак, что и в этой области братства следили с живым интересом за потребностями времени. Славянский язык, не смотря на все усилия братских школ поднять его значение, падал все ниже, и все меньше находилось людей, даже среди духовенства, которые могли бы понимать его, и вот братства, с одной стороны, допускают употребление польского языка как в свои школы и в своих изданиях, так и в устной проповеди. С другой стороны, они отводят место в богослужении (в проповеди), как и в своих изданиях, языку русскому. На русском языке издано Учительное Евангелие 1661 г.***); на нем же написаны пять поучений, приложенных к Требнику 1621 г. (пред браком брачущимся, пред исповедию, над гробом умершаго): таковы же примерные надгробныя речи, изданныя ректором киевской школы К. Саковичем при Вершах на погребение гетмана Петра Конашевича-Са-гайдачнаго; таковы же беседы св. Макария Египетскаго, изданныя в Вильне в 1627 г. ІІринаровление братств к потребностям общества выразилось в области проповеди и в другом отношении — в придании как самой проповеди, так и науке о ней характера польско-латинского, что особенно ясно сказалось уже в средине XVII ст., в ущерб самому содержанию поучений.
*)А. 3. Р. IV, 215.
*) Рѣчи эти сохранились въ сборникѣ библітеки Кіево-Софійскаго собора № 46 и напечатаны въ „Лит. еп. вѣд.“ 1897 г.
***) Въ предисловіи къ нему сказано, что цѣль изданія — обученіе всѣхъ, а особенно незнающихъ славянскаго языка и потому привыкшихъ пользоваться устными и письменными поученіями еретическими, полными дух. заразы.
Таковы были религиозно-просветительные заботы западнорусских братств в конце XVI и начале XVII в., оказавшие неоценённые заслуги православию и народности русской и доставившие братствам крупное значение в истории русского просвещения.
В заключение считаю приятным долгом выразить свою благодарность всем тем лицам, которые содействовали каким бы то ни было образом выполнению моей задачи— представить исторические данные о ходе и постановке православного образования в Западной России в XVI и нач. XVII в., в связи с образованием инославным. Особенно же глубокою признательностью я обязан высокоуважаемому профессору Пл. Н. Жуковичу, который предложил тему для исследования, постоянно руководил моими занятиями и поддерживал своим сочувствием, и проф. П. Ф. Николаевскому, ценными замечаниями которого я воспользовался при написании сочинения. От них же я жду замечаний относительно недостатков и промахов в книге, неизбежных и по свойству темы, и по недостаточности и не разработанности материалов и по разбросанности их.
К. Харлампович.