Представляем книгу «Год 1863. Забытые страницы», которая повествует о малоизвестных страницах польского национально-сословного восстания, проходившего в 1863-1864 годах на территории Польши, Литвы и Белоруссии. Посвящена она главным образом судьбам двух православных церковнослужителей - священника Даниила Конопасевича и псаломщика Федора Юзефовича, убитых повстанцами в 1863 году. В книге содержатся интереснейшие факты и материалы, касающиеся сложных национальных, сословных и религиозных  заимоотношений в Белоруссии середины XIX века.

Многие сведения публикуются впервые. В конце книге приведены фотографии памятника на могиле священника Даниила Конопасевича со следами вандализма и бывший храм в честь святого пророка Даниила,  освященный в 1869 г. и ныне восстанавливается как католический храм.
Автор книги Гордей Эдуардович Щеглов - кандидат богословия, преподаватель Истории Русской Православной Церкви Минских Духовных Академии и Семинарии. В 2008 году Г.Э. Щеглов удостоен премии имени профессора Василия Васильевича Болотова II степени за книги «Светильник Христов» и «Священномученик Димитрий Павский». Ежегодный конкурс научных работ на соискание премии проводится Тверской региональной научной общественной организацией-Научно-исследовательский Центр церковной истории и православной культуры имени В. В. Болотова.

(Скачать книгу в формате PDF - 3 МГ)

К читателю

Первое издание настоящей книги вышло в 2005 году* и было посвящено памяти священника Минской епархии Даниила Конопасевича, убитого повстанцами во время польского восстания 1863–1864 годов.

Читательский интерес к книге и отзывы, которые довелось слышать автору, побудили к мысли о подготовке второго, дополненного издания. В читательских отзывах был высказан и ряд пожеланий, например, одни хотели бы обстоятельнее ознакомиться с подробностями подго­товки восстания 1863–1864 годов, других более интере­совали бытовые стороны того времени, третьи высказы­вали кое-какие критические замечания. Однако главной причиной, окончательно определившей появление в свет настоящего издания, была просьба об освещении судьбы другого церковного служителя, пострадавшего в Минской епархии во время восстания 1863–1864 годов от рук повстанцев – псаломщика Федора Яковлевича Юзефовича.

Во время работы над вторым изданием пожелания, высказанные читателями, автором были учтены и удов­летворены в той или иной степени. Так появилась новая глава, посвященная судьбе псаломщика Федора Юзефови­ча, а все, что касалось дальнейшей о нем памяти, нашло место в главе последующей. Относительно подробностей подготовки и развития восстания 1863–1864 годов надо заметить, что настоящая книга не является специальным исследованием, посвященным восстанию, потому чита­тельская просьба по этому поводу удовлетворена в новом издании отчасти. Что касается бытовых подробностей, то, к сожалению, документы, оказавшиеся в распоряжении автора, не изобилуют таковыми, а измышление их в уго­ду колоритности изложения неуместно в историческом исследовании.

Надо сказать, что во втором издании нашли мес­то некоторые новые материалы, касающиеся личности священника Даниила Конопасевича, а также других лиц, упоминаемых в книге.

Теперь несколько слов о самой книге и о тех, кому она посвящается.

Первые сообщения об убийстве священника Да­ниила Конопасевича и псаломщика Федора Юзефовича, появившиеся в печати в 1863 году, носили, разумеется, ограниченный, не совсем достоверный и в некотором смысле тенденциозный характер. Между тем информа­ция, представленная в этих сообщениях, стала на многие годы «хрестоматийной».

С оживлением в начале XX века в Минской епар­хии  внимания к трагическим судьбам священника Да­ниила Конопасевича и псаломщика Федора Юзефовича в «Минских Епархиальных Ведомостях» появился ряд публикаций, посвященных их памяти. Эти публикации, представлявшие собой воспоминания родственников или очевидцев событий, дали замечательный материал к их жизни и намного прояснили обстоятельства их смерти.

События, происходившие в стране после октябрь­ского переворота 1917 года, и развернувшиеся гонения на Веру и Церковь Христову, по сути, погребли истори­ческое, а в особенности церковное прошлое для новых поколений уже советских людей. Произошла историчес­кая метаморфоза, которую можно назвать разрывом или разломом времен. Под спудом забвения оказались тысячи удивительных судеб, а события прошедшей истории ри­совались в ином свете и с иными резонами.

Но вот сегодня, сквозь время, сквозь бури социаль­ных и политических потрясений, снова проступают имена, события, звуки давно минувших дней и эпох, оживляется интерес к нашему историческому прошлому. И среди этих имен и событий вновь проступают имена священника Даниила Конопасевича и псаломщика Фе­дора Юзефовича.

Обстоятельства смерти упомянутых церковных служителей не оставили в свое время автора равнодуш­ным к их судьбам и побудили к собиранию материалов, связанных с их жизнью.

Во время работы в Национальном историческом архиве Беларуси в поисках документов, связанных с судьбами священника Даниила Конопасевича и Федо­ра Юзефовича, автор книги с горечью обнаружил, что безвозвратно утрачен ряд дел, хранившихся некогда в фонде Минской духовной консистории (фонд 136). Так, в фонде отсутствуют дела: «Об убиении польскими мя­тежниками Богушевичской церкви Священника Даниила Конопасевича и об оказании семейству его пособия» (№51622 по старой описи); «Об убиении польскими мятежниками Святовольской церкви дьячка Феодора Юзефовича» (№51648 по старой описи); «Об открытии подписки на содержание памятника над могилой заму­ченного поляками Священника Даниила Конопасевича, в Богушевичах» (№53475 по старой описи); «О метриках Алексия и Людмилы Конопасевичей и послужном списке Священника Даниила Конопасевича» (№53837 по старой описи). Когда и при каких обстоятельствах исчезли из фонда эти дела, и было ли их исчезновение случайностью, сказать сейчас трудно. Но факт остается фактом.

В процессе работы над книгой автор старался критически подходить к источникам, оказавшимся в его распоряжении, и вынужден был даже менять оценку в отношении некоторых лиц и событий. Так, например, в книге пересмотрена оценка личности помещика Болесла­ва Свенторжецкого, считавшегося в свое время главным виновником смерти священника Даниила. Уточнены не­которые даты, имена, хронология событий восстановлена с большей ясностью.

Глава I

Вехи истории

Чтобы правильно понять события, о которых будет рассказано ниже, необходимо хотя бы в общих чертах пред­ставить ту историческую обстановку и атмосферу, в которых они происходили.

В 1569 году на сейме в городе Люблине состоялась так называемая Люблинская уния – объединение Польского королевства и Великого княжества Литовского, а вернее, при сильном политическом давлении произошло присоединение территорий Литовского княжества к Польской Короне. Уди­вительно проницательные слова сказал тогда на одном из сеймовых заседаний от имени литовско-белорусских послов жмудский староста Иван Ходкевич: «Неприятель во время перемирия не нарушал собственности, а нас, живущих в вечном мире и братстве с вами, господа поляки, лишаете нас этого права. Справедливости мало на земле! Но Бог та­кой несправедливости не потерпит: рано или поздно расчет будет»1. С большой скорбью и со слезами принимали тогда акт объявления унии литовско-белорусские послы.

В результате Люблинской унии исконно русско-ук­раинские и белорусско-литовские земли с преобладающим православным населением и самобытной культурой ока­зались подчиненными католической Польше, в которой сосредоточивалась теперь вся законодательная власть. Так образовалась Речь Посполитая.

Со времени принятия Люблинской унии началась постепенная полонизация Белоруссии, а вместе с ней и бо­лее активное распространение римского католичества. Все чаще и чаще белорусские земли стали переходить в руки польских владельцев и ополяченной местной шляхты, полу­чавших земельные угодия от польских королей в награду за военную службу. Эти владельцы закрепили за своими земля­ми местных крестьян, лишив их права переходить в другие места. Сеймовым законом 1573 года крепостное право в Речи Посполитой было установлено окончательно, а третий Литовский статут 1588 года еще раз подтвердил его. Ни в одной европейской стране крепостное право не приобрело  такие уродливые формы, как в Речи Посполитой, где владель­цы самовластно и по своим прихотям распоряжались даже жизнью принадлежавших им «хло´пов». На белорусских зем­лях ситуация сложилась еще хуже. Здесь белорусское крес­тьянство находилось в крепостной зависимости у польских или ополяченных панов и магнатов, считавших себя частью единой «польской шляхетской нации» и не желающих иметь с местным населением ничего общего ни по крови, ни по вере, ни по культуре. Ничего не изменила и принудитель­ная религиозная уния 1596 года; шляхетство воспринимало ее, как и православие, верой второго сорта – для «быдла». Жестокость крепостных порядков в Белоруссии поражала не только западных путешественников, но даже российских дворян, тоже крепостников, которые единогласно находили положение белорусского мужика непереносимым2. Такое положение вещей естественно вызывало про­тиворечия, порождавшие разного рода негативные явления во взаимоотношениях между этими двумя национально-сословными стихиями, приводившие к взаимной вражде и острым конфликтам.

Значительную роль в полонизации края играло като­лическое духовенство, также состоявшее преимущественно из поляков. Для его пополнения подготавливались кадры в многочисленных польских католических школах, нахо­дившихся на содержании иезуитов. Множество поляков, занимавшихся торговлей и служивших в урядах, селилось в городах. Обслуживающее их католическое духовенство занималось одновременно и миссионерством среди бело­русского мещанства.

Серьезные изменения в жизни белорусских городов произошли в середине XVII столетия, связанные с событиями национально-освободительного восстания в Западной Руси и русско-польской войны. После отступления из Белоруссии русских войск большая часть торгово-ремесленного населения, как добровольно, так отчасти и принудительно, переселилась в Россию. Лишившиеся городских доходов польская казна и частные владельцы городов – магнаты, стали в массовом порядке заселять белорусские города еврейскими об­щинами – «кагалами», переселявшимися из Польши и Германии.

В результате этих процессов города Белоруссии к концу XVIII столетия практически потеряли свой белорусский облик, и только деревня еще сохраняла национальные религиозно-культурные корни и традиции.

Как государство Речь Посполитая во все время своего существования изобиловала массой разнообразных внутрен­них противоречий, подрывавших ее жизнеспособность. Одним из роковых факторов, губивших Речь Посполитую, была ее постоянная борьба против России и православия вне и внутри государства. Непрестанные притеснения по религиозному и национальному признаку обширных слоев населения со сто­роны польского правительства, преследовавшего известные политические и конфессиональные цели, вызывали в народ­ных массах крайнее недовольство, выливавшееся время от времени в кровавые бунты и восстания, а с внешней стороны приводили к военным конфликтам с православной Россией. Уже к середине XVIII столетия в Речи Посполитой назрел глубокий внутренний кризис, который неминуемо вел ее к окончательному упадку. Бездействующие законы, беспорядок на сеймах, пустующая казна, крайнее бесправие народа, не­ограниченная свобода и своеволие шляхты с их «liberum veto», нравственная анархия среди правящего сословия, не имеющий реальной власти король, плохо подготовленное и недисципли­нированное войско, и на этом фоне религиозная борьба двух половин государства – вот состояние, к которому пришла Речь Посполитая накануне своего политического разрушения.

Обострившиеся внешние конфликты на фоне внут­реннего разложения привели к тому, что в 1772 году про­изошел первый раздел Речи Посполитой между Россией, Австрией и Пруссией. К России перешла тогда вся восточ­ная Белоруссия – Полоцкое, Витебское, Мстиславское и Минское воеводства. В 1793 году состоялся второй раздел, по которому Россия получила всю остальную Белоруссию, Украину, Подолию и восточную часть Полесья и Волыни. В 1795 году произошел третий – окончательный раздел Речи Посполитой, приведший к исчезновению этого госу­дарства с карты Европы. Более двух столетий прошло со времени Люблинского сейма, и прозвучавшие на нем слова Ивана Ходкевича исполнились с удивительной точностью: Польша потеряла не только присоединенные к ней тогда территории, но и собственную независимость.

Когда в Варшаве появился со своими войсками На­полеон Бонапарт, он был встречен там с большим энтузи­азмом. Поляки надеялись с его помощью возродить свою утраченную государственность. По Тильзитскому миру 1807 года из части прусской и австрийской Польши было создано Великое герцогство Варшавское, отданное курфюрсту сак­сонскому, но находившееся под верховной властью француз­ского императора. На территории Варшавского герцогства и Восточной Пруссии Наполеон разместил свою Великую армию, готовя ее к вторжению в Россию. Около половины этой армии составляли войска, набранные из многих стран Европы – итальянцы, немцы, швейцарцы и др. пятый кор­пус Великой армии был сформирован из польской шляхты и находился под командованием племянника последнего польского короля Юзефа Понятовского. Когда в 1812 году армия Наполеона вторглась в Белоруссию, местные поме­щики и шляхта массово стали переходить на службу к ок-купантам, принимали обязательства снабжать французские части продовольствием и фуражом, посылали своих сыновей в польский корпус. В отличие от них белорусские крестьяне развернули против захватчиков масштабную партизанскую войну, не прощая предательства вместе с тем и местным помещикам3.

В войне 1812 года поляки запомнились русским своей жестокостью. «В Москве народ особенно ненавидел и боялся тех французов, – пишет профессор М.О. Коялович, – кото­рые понимали по-русски и говорили по-русски. Это были поляки»4.

С поражением Наполеона рухнули и надежды поля­ков на обретение политической независимости. Преследуя остатки французской армии, русские войска заняли Польшу. Помня жестокости поляков в России, они «пылали народной ненавистью к неблагодарной стране и готовы были превра­тить ее в пустыню»5. Но Польшу от этого бедствия спас император Александр I. Он простил полякам их участие в войне, выступив, таким образом, их благодетелем.

На Венском конгрессе 1815 года произошел новый (четвертый) раздел польских земель, по которому к России отошла часть Варшавского герцогства под именем Царства Польского. И с тех пор Польша, с ее неудержимым стрем­лением к независимости, стала постоянным источником внутренних проблем для Российской империи и особенно ее западных окраин, источником, оказывавшим негативное влияние на всю государственную жизнь.

Александр I предоставил тогда Польше весьма прогрес­сивную конституцию: страна получила собственный сейм, судебную и финансовую систему, полицию и вооруженные силы, таможенную границу с Россией. Все образовательные и административные учреждения функционировали на польском языке.

Однако польская конституция 1815 года очень скоро сделалась камнем преткновения и источником недоразуме­ний между поляками и русским правительством. Уже на втором сейме 1820 года проявилось резко оппозиционное настроение: не были приняты предложенные правительством проекты законов. Третий сейм 1825 года привел почти к формальному разрыву между поляками и российским пра­вительством. Незадолго перед тем (ок. 1817 года) в Польше начали формироваться тайные общества, которые взяли на себя подготовку вооруженного восстания. Майор Валериан Лукасинский основал общество национальных масонов. Существовали еще общества «патриотов», «друзей», «проме­нистов» (в Вильне), «тамплиеров» (на Волыни) и др. Дважды представители тайных польских обществ пытались войти в сношение с декабристами, но переговоры их ни к чему не привели. Шла пропаганда и в армии через сочувствовавших идее восстания офицеров, в результате чего в некоторых полках возникли революционные общества. Начавшемуся движению широко содействовало католическое духовенство. В стороне оставался один лишь простой народ.

Надежды поляков заметно оживились после объявле­ния Россией в 1828 году войны Турции.

В конце 1830 года в Варшаве вспыхнуло восстание. 13 января 1831 года сейм объявил династию Романовых лишенной польского престола, и вскоре началось военное противостояние. Однако осенью того же года, после много­численных и кровопролитных столкновений, русские войска подавили восстание.

После этих событий конституция 1815 года в Царстве Польском была отменена, были ликвидированы польский сейм, армия, национальные деньги, отменена большая часть автономных прав.

Тем не менее не прерывавшаяся революционная деятельность польской эмиграции, даже после подавления восстания, держала все Царство Польское в постоянном напряжении, и только железный режим наместника, кня­зя Ивана Федоровича Паскевича, не допускал серьезных осложнений. При этом поляки пользовались любой воз­можностью противостоять России. С началом Крымской войны 1853–1856 годов руководство главного революци­онного союза польской эмиграции – «Демократического общества», основанного еще в 1832 году, выслало своих эмиссаров в Польшу с целью поднять восстание, но призы­вы их не имели успеха. Тогда решено было сформировать польские легионы для борьбы с Россией на театре военных действий. Чтобы организовать польское войско, в Стамбул (Константинополь) отправился известный польский поэт Адам Мицкевич. Однако хлопоты польских патриотов окон­чились почти ничем. Лишь польский писатель Михаил Чай­ковский, принявший магометанство с именем Мохаммед Садык-паша и перешедший на турецкую службу, набрал отряд так называемых султанских казаков, состоявший из поляков, армян, цыган, евреев, турок и др., с которым принял участие в военных действиях против России. Еще горсть поляков действовала на Кавказе против русских войск, помогая черкесам.

Об этом времени впоследствии один из виднейших деятелей польского национального движения Оскар Авейде писал: «Исповедуя старую веру и видя безвыходное положе­ние края, восторженные деятели наши проповедовали нам, что главным врагом нашим является – русское правитель­ство, что единственные узы, могущие существовать между ним и нами, это узы вечной непримиримой ненависти и недоверия; что спасти отечество можно только войной, восстанием…»6.

Несмотря на постоянные провокационные действия поляков в отношении России, император Александр II, всту­пив на престол, заметно смягчил жесткий курс в отношении Царства Польского. Была объявлена амнистия участникам восстания 1830–1831 годов, снята цензура с произведений некоторых революционно настроенных польских писате­лей, в том числе и А. Мицкевича. В 1857 году в Варшаве была открыта медико-хирургическая академия и учреж­дено Земледельческое общество. Однако именно с этого времени поляками начинают предприниматься попытки организации нового восстания. Кроме нескольких тайных обществ обычного типа, повсеместно стали организовывать­ся революционные кружки по системе «троек», которые в совокупности должны были составить громадную и тесно сплоченную организацию. Каждый рядовой член кружка знал только двоих участников и десятника, чем значительно затруднялось для властей раскрытие заговора.

Новые волнения в Царстве Польском начались в пери­од наместничества князя Михаила Дмитриевича Горчакова. Первой открытой манифестацией стали устроенные моло­дежью 10 июля 1860 года торжественные похороны вдовы деятеля 1831 года генерала Совинского. Более значительными были манифестации 15 февраля 1861 года, ознаменовавшие 30-летнюю годовщину восстания и особенно годовщину Гроховского сражения.

Манифестации эти готовились заранее. Начиная с нояб­ря 1860 года из всех бывших польских провинций в Варшаву стали приглашать помещиков, в обществе открыто говорили о праздновании годовщины «революции» 1831 года. В фев­рале 1861 года в Варшаву съехалось более 2000 человек под предлогом генерального заседания Земледельческого общества. Жители столицы еще осенью были подготовлены к уличным беспорядкам. Нужны были, как говорили помещики, жертвы. 15 февраля толпа  народа, под видом религиозной процессии, двинулась с шумом к замку, и, встретившись в Краковском предместье с войсками, начала бросать в военных камнями и грязью. Раздались выстрелы. Хотя солдатам было приказано стрелять вверх, все же по неосторожности было убито пять человек, один из которых находился на балконе дома. Цель была достигнута – жертвы пали, «минута сделала их мученика­ми свободы». За этим последовало величественное погребение погибших, начался глубокий траур и вместе с этим польские деятели стали шуметь перед Европой о беззащитности мирно­го населения и варварстве русских. Эта трагедия, так искусно использованная, увеличила симпатию к полякам даже среди многих русских, находившихся в Царстве Польском.

После указанных событий многие из членов Земле­дельческого общества сразу же разъехались по провинциям, чтобы настроить там против правительства сельское население. Прибывши в свои имения, они собирали народ и рассказы­вали разные небылицы о Варшаве, например, «что москали порубали святой крест и убивали помещиков за то, что те хотели отдать бесплатно народу землю»7. Помещиков открыто поддерживало с костельных кафедр католическое духовенство. Однако крестьяне хладнокровно и с недоверием выслушивали тех и других, отвечая тем, что начали отказываться работать на помещиков. Вскоре отказ от панщины принял массовый харак­тер, захватив десятки тысяч крестьян. «Если правда, – резонно замечали они, – что вы хотели дать нам землю, так зачем же вы теперь требуете от нас панщины?» Видя опрометчивость своей агитации, помещики обратились за помощью к местной администрации с требованием применения к крестьянам эк­зекуций. Были посланы военные команды и во многих местах употреблены строгие меры наказания, которыми и принудили крестьян по-прежнему отбывать панщину. После ухода команд помещики, указывая на экзекуции, ими же самими вызванные, стали убеждать крестьян в нерасположении правительства к сельскому населению. Они призывали их не надеяться на пра­вительство, а полагаться во всем лишь на помещиков, которые якобы только одни и могут устроить их благосостояние. Такая пропаганда, хотя и волновала крестьян, однако не поколебала их верность царю и российскому правительству.

Мощным толчком к восстанию послужил и манифест 19 февраля 1861 года об отмене крепостного права. Ма­нифест с сокрушительной силой ударял по материальному благосостоянию польской знати, столетиями строившемуся на безжалостной эксплуатации крепостного крестьянства. Известие об освобождении крестьян в России разошлось и в Польше. Здесь надежда крестьян на монаршую милость проявилась в характере чисто враждебном к помещикам, в недоверии к ксендзам и местным административным чинов­никам, так что крестьяне нередко обращались с жалобами или вопросами к «русским» священникам или начальникам военных команд, надеясь от них узнать правду.

Между тем в Варшаве, после февральских манифеста­ций, образовался из выборных лиц комитет общественной безопасности, а охрана порядка в городе была отдана в руки гимназистов и студентов. Клуб купеческого собрания обра­тился в политический. «Городом и целым краем управляла Варшавская делегация, делегацией – клуб, а клубом – толпа и молодежь», – вспоминал Оскар Авейде. Манифестации религиозные и нерелигиозные буквально посыпались по всему Царству Польскому и Западным губерниям8.

В начале апреля в Варшаву прибыл маркиз Алек­сандр Велепольский с новой системой управления, во главе которой он был поставлен. Велепольский сразу же закрыл Земле­дельческое общество, Варшавскую делегацию, поли­цию и Купеческий клуб. По его указанию на площадях были расставлены солдаты, а собрания и пение запрещены. Естественно, эти меры вызвали недовольство варшавского общества, и оно решило выразить свой протест. 7 апреля масса городского народа, собранная на площади возле зда­ния кредитного общества, разными улицами двинулась к замку. Наместник князь Горчаков выехал на площадь и с кротостью увещевал толпы разойтись по домам. Отвечая на его увещевания оскорблениями, толпа требовала удалить с площади войска. Великодушный князь, не желая пролития крови, приказал военным отойти. В толпе раздались крики: «Победили! Победили!», и вся масса народа двинулась от замка по разным частям города. На другой день, 8 апреля, повторилась та же история, однако на этот раз власти вынуж­дены были применить уже вооруженную силу и решительно воспретить уличные беспорядки.

С этого времени единственным местом политических демонстраций стали костелы: там зазвучали революционные гимны и с неимоверной быстротой распространились по всей стране. Смерть князя Горчакова была отпразднована поляками торжеством: носимый до этого траур был сброшен на три дня во всем Царстве Польском, в публичных местах играла музыка, в частных домах устраивались танцы. С но­вой силой возобновились уличные беспорядки и развились почти до анархии. В Варшаве публично продавали печатные воззвания и плакаты с разными символическими украше­ниями. В них проповедовались ненависть к «москалям» и восстановление старой Польши с Литвою и Русью. Жители Варшавы приглашались на «набоженство» от имени сосло­вия, цеха, корпорации и т.д. Перед этим собирались деньги по домам, магазинам, мастерским, кондитерским от имени заказывавших «набоженство», и горе тому, кто отказывал в подаянии. Анархия, которой покровительствовали ксендзы, развилась до того, что разбивали кондитерские, грабили магазины и мастерские и избивали до полусмерти, разрезая щеки и отрезая уши не только мнимым шпионам, но даже лицам, подозреваемым в недостатке патриотизма. Провин­ции во всем подражали Варшаве.

Несмотря на нарастающее политическое напряжение в Царстве Польском, император Александр II продолжал политику примирения и уступок. Еще в марте 1861 года появился указ, даровавший Царству Польскому автономию. Создавался Государственный совет Царства – высший сове­щательный и контрольный орган. Формировалась польская гражданская администрация и выборное местное само­управление – губернские, уездные и городские советы9. Однако надежды Российского правительства на водворение порядка примирительной политикой и реформами не давали желаемого результата. Ряд покушений на жизнь нового на­местника Царства графа Александра Лидерса, великого князя Константина Николаевича и маркиза Александра Велеполь­ского, а также все возраставшие волнения требовали более решительных мер. С целью изолировать опасные элементы, по решению Велепольского, на 3 января 1863 года был объявлен рекрутский набор, причем в списки призывников были внесены большей частью участники манифестаций. Эта недальновидная мера,  по сути, спровоцировала начало открытого восстания. Уклонившиеся от набора вышли из Варшавы и бежали в леса, к ним присоединились мелкая шляхта, официалисты, аппликанты, экономы, дворовые люди помещиков, и таким образом были образованы пер­вые повстанческие отряды. Общее руководство восстанием приняло на себя так называемое временное народное правительство – «жонд народо´вы». Начавшись в Царстве Польском, восстание вскоре распространилось на терри­тории Белоруссии и Литвы, где оно было инициировано и поддержано в основном местным польским элементом и католическим духовенством.

Говоря о состоянии Западных губерний, и в част­ности Белоруссии, накануне восстания, нужно отметить, что здесь практически вся гражданская власть находилась в руках поляков, относившихся с нескрываемой нена­вистью и презрением к русскому правительству. Если в Царстве Польском, с преобладающим польским населением, революционные идеи находили относительно широкое сочувствие, то в Белоруссии и Литве оппозицию русско­му правительству в основном составляло польское или ополяченное дворянство – шляхта и католическое духо­венство. Эти два сословия, имевшие огромное влияние и значение во времена Речи Посполитой, пользовавшиеся привилегиями и обладавшие большими богатствами, не могли забыть своих прежних вольностей и всеми мерами стремились к их возвращению – к «отбудова´нию» старой вольной Польши. При этом надо отметить, что дворянство здесь имело исключительное влияние на материальные и культурные стороны общественной жизни. Почти 3/4 земельного, то есть главного богатства края принадлежало помещикам польского происхождения. О преобладании польской культуры нечего и говорить. В то время как русские школы только начинали появляться, в крае ца­рила польская книга, польская газета, польская наука, разговорным языком был польский, на котором велась часто и официальная переписка.

Представляя сплоченную общественную группу, объединенную национальными корнями и одной полити­ческой идеей, польское дворянство, при самом небольшом исключении, входило в так называемую партию «белых», исходным пунктом политической программы которой было восстановление шляхетской Польши в пределах 1772 года, то есть в границах Речи Посполитой. Спосо­бом привлечения на свою сторону местного непольского населения партия считала его ополячивание и окатоличи­вание, главным орудием чего было образование и прежде всего школа.

Не обращая внимания на теоретические рассужде­ния местной русской администрации о недопустимости навязывания польского языка всему населению Западных губерний, помещики усиленно открывали сельские, ремес­ленные и воскресные школы с преподаванием на польском языке и по польским букварям, заводили библиотеки, наполненные тенденциозной польской литературой10. Они всячески стремились взять дело образования в свои руки и утвердить здесь свое влияние.

В этом стремлении им способствовал главным образом недостаток школ при возраставшей тяге к об­разованию и недостаток русских культурных сил в крае. Приходские училища в финансовом отношении были в полной зависимости от городских управлений, и там, где состав этих управлений был польским, поляки естествен­но имели решающее влияние: преподавательский состав подбирался по их усмотрению, все русское вытеснялось, и, напротив, поощрялось все польское11.

Расширяя свое влияние, поляки начали повсеместно открывать частные школы. Ксендзы устраивали школы при костелах, помещики — при своих имениях. Учителя этих школ, не имея никакой специальной педагогической подготовки, отвечали лишь личным требованиям и жела­ниям приглашавших их устроителей школ. Преподавание там велось на польском языке, учебники, одобренные Министерством народного просвещения, заменялись своими, составленными на польский лад. Вот один из типичных примеров, иллюстрирующих специфику пре­подавания в частных школах. Произошел он в народной школе Новоселковского прихода в Игуменском уезде Минской губернии. В 1861 году местный помещик-поляк Крупский неожиданно начал оказывать материальную помощь школе, и вскоре там появился учитель, студент Киевского университета, некто Легенза – протеже поме­щика Крупского. Как-то раз, во время отсутствия в школе местного священника Фомы Русецкого, Легенза принес в класс картины из Священной истории и при объяснении одной из них – «Распятие Спасителя», указывая на рим­ских воинов, сказал: «To są moskale» (это москали)12. Случай этот стал известен и вызвал возмущение священника, запретившего Легензе преподавать все, кроме русской грамоты. В 1862 году помещик Крупский открыл школу в своем доме, где Легенза начал учить детей на польском языке и в польском духе13.

Цель была одна — взяв в свои руки воспитание моло­дежи, сделать из нее «добрых поляков». Ни помещики, ни ксендзы этого и не скрывали. Но школа была лишь одним из орудий в руках польского дворянства. В ход шли и дру-гие меры влияния на простой народ.

Чуждое народу, неспособное приблизиться к нему по духу, польское дворянство с целью вовлечь народ в повстанческое движение все же искало сближения с ним. Соприкасаясь с народом в обыденной жизни, помещики всячески старались привлечь крестьян на свою сторону: читали им революционные прокламации и многообещаю­щие манифесты, заставляли учить и петь польские гимны, старались вовлечь в антиправительственные манифестации, в дни польских национальных праздников освобождали крестьян от барщины. Однако очевидно, как много лжи, лицемерия, неискренности было во всех этих заигрывани­ях помещиков с подневольным народом, чье человеческое достоинство столетиями ими же унижалось, религиозные чувства оскорблялись, а весь уклад жизни презирался. Теперь же они в своих прокламациях называли народ братьями и внушали, что «русский царь ничего для них хорошего не сделал», почему и надо восстать на него войной. Но поме-щикам не нужны были крестьяне-братья, им просто нужна была грубая мужицкая сила для успешной борьбы за свои польские национально-сословные интересы.

Прямую заинтересованность в восстании имело и католическое духовенство. Сформировавшееся в стройную политическую организацию еще со времен польских королей, оно было проникнуто стремлением расширить церковные владения Папы и возвратить себе привилегированное поло­жение в обществе путем восстановления старой Польши с господством в ней католицизма и польского духовенства.

Как уже было сказано, ко времени восстания поляки практически наполняли в Белоруссии все правительствен­ные учреждения. Наиболее влиятельную и сплоченную группу представляли чиновники-дворяне, служившие по выборам: предводители дворянства, уездные судьи и миро­вые посредники. Первые, утвержденные в должностях Се­натом, являлись независимыми и даже не могли сменять­ся местными губернаторами. Такое привилегированное положение предоставляло им прекрасную возможность проводить антиправительственную политику. Главными же действующими лицами, влиявшими на народ, были мировые посредники. Близко общаясь с крестьянами, они воздействовали на них своей властью, чтобы те беспре­кословно во всем слушались помещиков. Действуя через подчиненных себе сельских писарей, старшин и старост, мировые посредники старались настроить крестьян против правительства, представляя все его действия в превратном свете. Кроме этого, пользуясь свободой в передвижении, они, под предлогом служебных обязанностей, были душой всех съездов и собраний дворянства, имевших целью под­готовку восстания14.

Отсутствие твердой и согласованной политики рус­ского правительства в деле управления Западными губер­ниями, преобладание среди чиновников лиц польского происхождения, покровительство польским магнатам в высших правительственных сферах, недостаточный конт­роль над деятельностью общественных организаций и школ, находившихся в руках поляков, создали такое положение в крае, что польское влияние здесь стало преобладающим и революционная пропаганда встречала на своем пути весьма слабое сопротивление, а иногда и никакого15.

Продолжительное польско-католическое влияние наложило свой отпечаток на весь облик края. Для россий­ских чиновников, приезжавших сюда в этот период, край представлялся католическим и польским. Их официальные докладные записки и мемуары наглядно представляют, как поражало их на первых порах множество католических часовен, придорожных крестов и статуй, богатство и вели­колепие костелов и бедность православных церквей, часто ветхих и тесных. Даже более новые из них имели архитек­туру униатских церквей, близкую к костелам. Несмотря на то что со времени воссоединения униатов прошло уже несколько десятилетий, православное сельское население не оставило усвоенных им униатских привычек. При встречах крестьяне вместо обычного приветствия «здравствуйте» говорили: «Нех бэ´ндзе похвале´ны Езус Хры´стус», в церквах ложились «кшы´жем», ползали на коленях, пели католичес­кие «ка´нтычки», после православной обедни шли в костел слушать «каза´ния» (проповедь) ксендза, а в торжественные дни вместе с католиками участвовали в костельных про­цессиях, носили хоругви, кресты и т.п.16 Все это, конечно же, содей­ствовало латино-польской пропаганде и нередко завершалось совращением православных в католичество.

Не избежало в определенной степени полонизации и православное духовенство. Знание польского языка здесь было обусловлено жизненной необходимостью, так как на нем говорила большая часть населения и администрации края, только на этом одном языке можно было объяснять­ся с помещиками. Последние же в то время владели не только почти всей землей, добывающей и обрабатывающей промышленностью края, но держали в своих руках и всю власть. При таком положении всякий помещик в приходе представлял собой силу, часто всемогущую, которую не осме­ливалось ослушаться иногда даже епархиальное начальство, а тем более бедный сельский священник, поставленный при своей нищете и жалком обеспечении в материальную зависимость от пана, враждебного ко всему русскому и пра­вославному и не допускавшего в разговоре никакого языка, кроме польского. Материальная зависимость от помещика и крестьян унижала общественное положение православного священника и саму веру, которую он исповедовал. Не находя защиты ни в законе, ни у епархиального и гражданского начальства, духовенство было вынуждено ладить с помещи­ком-католиком, говорить на его языке, унижаться, стоять в передней помещика, а иногда и «падать до ног»17.

Практически при полном отсутствии в крае право­славного дворянства, чиновничества, купечества и мещанства представителями православного исповедания являлись лишь крестьяне и духовенство. Сравнение бедного, приниженного православного духовенства с более обеспеченным и уважа­емым католическим приходило само собой и не могло не свидетельствовать о внешнем превосходстве последнего. Ближайшим выводом из этого было заключение, что пра­вославие – действительно есть «вера хло´пская»18. Однако при всем том именно православное духовенство часто ока­зывалось единственным представителем забитого, угнетен­ного сельского люда, защитником его человеческих прав и достоинства, единственным поборником за его «хло´пскую веру» и «хло´пскую народность».

Такая атмосфера царила в Белоруссии и Литве нака­нуне польского восстания 1863–1864 годов. Само восстание, имевшее значение для поляков, помещиков, ксендзов и во­обще для коренной Польши, не имело никакого смысла для православного белорусско-литовского населения Западных губерний. Великое заблуждение поляков было в том, что белорусско-литовские земли они считали своей законной вотчиной, а их население – рабской силой, призванной обеспечивать благосостояние своих владетелей. Националь­ное самосознание народа вообще не принималось в расчет, его просто не существовало для польской знати. Местное население, по ее мнению, могло что-то значить лишь в сени польской культуры. Но в этом коренился залог неуспеха польских начинаний. Оторванные от жизненных реалий, польские политические амбиции и устремления были об­речены на полное фиаско, и история это доказала. Но тогда польское восстание обернулось очередной трагедией для жителей нашего края, принеся народу немало горя, слез и страданий. Среди многих невинно убитых повстанцами были и православные церковнослужители. О двоих из них, священнике Данииле Конопасевиче и псаломщике Федоре Юзефовиче, оказавшихся в водовороте тех трагических со­бытий, мы и хотим рассказать.

1 Цит. по: Афанасий (Мартос), архиепископ. Беларусь в исторической и госу­дарственной жизни. – Минск, 1990. – С. 39.

2 Трещенок Я.И. История Беларуси. Ч. 1. Досоветский период: Учебное пособие. – Мо­гилев: МГУ им. А.А. Кулешова, 2003. – С. 55–56.

3 Там же. С. 115–116.

4 Коялович М.И. Чтения по истории западной России. – Минск: «Беларуская Энцыклапедыя», 2006. – С. 298.

5 Там же. С. 298–299.

6 К истории польского восстания 1863 г. (Неизвестная рукопись Оскара Авейде: «Краткий очерк последних событий в Польше 1861–1864 гг.») // Красный архив. – 1933. – №2. – С. 110.

7 Относительно слухов о том, что помещики планировали отдать крестьянам землю, нужно заметить, что Земледельческое общество высказывалось лишь за необходимость замены панщины денежным чиншем и за выкуп крестьянами своих наделов путем постепенного погашения капитала.

8 Под Западными губерниями, или Западным краем (Северо-Западным краем), в литературе, как правило, разумелись губернии Виленская, Ковенская, Грод­ненская, Минская, Могилевская и Витебская.

9 Воронин В.Е. Польское восстание 1863–1864 гг. – http://www.portal-slovo.ru/rus/history/49/61/111/

10 Белецкий А.В. Сорокалетие русской начальной школы в Северо-Западном крае России. – Вильно, 1902. – С. 24.

11 Утрата С., диакон. Восстание 1863–1864 гг. и церковная жизнь в Белоруссии (рукопись). – Жировичи, 2000. – С. 13–14.

12 Летопись Новоселковской Покровской церкви, Игуменского уезда // Минские Епархиальные Ведомости. – 1877. – №20. – С. 413.

13 Упомянутая школа по ходатайству Минского Преосвященного Михаила (Голу­бовича) в том же 1862 г. была закрыта, а Крупский попал на несколько месяцев под арест в г. Игумен. В 1863 г. во время начавшегося польского восстания в Новоселки пришел польский отряд, чтобы расправиться со священником Фомой Русецким. Однако отряд был встречен местными крестьянами, которые пытались защитить своего священника. Поляки пустили в ход оружие – четверо крестьян были убиты и десять человек ранены. Благодаря мужеству крестьян повстанцы не осмелились вступить в селение, а вынуждены были уйти в лес. Вместе с ними ушел и Легенза. Впоследствии помещик Крупский за причастность к восстанию был сослан на каторгу.

14 Утрата С., диакон. Указ. соч. – С. 17–18.

15 Там же. С. 19.

16 Миловидов А.И. Заслуги графа М.Н. Муравьева для Православной Церкви в Северо-Западном крае. – Харьков, 1900. – С. 39.

17 Утрата С., диакон. Указ. соч. – С. 21–24.

18 Миловидов А.И. Указ. соч. – С. 56.

19 Национальный исторический архив Беларуси (НИАБ). Ф. 136. Оп. 1. Д. 40734. Л. 57 об.

20 С[вященник] П[етр] С[ущинский]. К воспоминаниям о священнике Богушевичской церкви Д. Конопасевиче // Минские Епархиальные Ведо­мости.  –  1909. – №11. – С. 262–263.

21 Анастасия впоследствии стала женой священника Голынской церкви Ильи Андреевского; Константин служил управляющим канцелярии Минского губер­натора, позднее исправником в г. Рогачеве; Ольга умерла в юности; Анна стала женой Подаговского, судебного пристава в Минске.

22 В 1853 г. на Дорожский приход был назначен священник Антоний Савич (1830–1901), видимо это и есть время, когда Конопасевичи вынуждены были переместиться на другой приход.

23 НИАБ. Ф. 136. Оп. 1. Д. 26597. Л. 1.

24 Там же. Л. 7.

25 Там же. Л. 4.

26 Там же. Л. 11–11 об.

27 Там же. Л. 14.

28 Мальцев Евгений, священник. На могилу о. Даниила Конопасевича // Минские Епархиальные Ведомости. – 1908. – №23. – С. 766–767.

29 С[вященник] П[етр] С[ущинский]. Указ. соч. – С. 267–268.

30 Свенторжецкий Болеслав Чеславич (1831–после 1864) – помещик. Родился в г. Минске. В 1853 г. окончил полный курс Виленского дворянского института, поступив на службу писарем в Минское дворянское депутатское собрание. При­нял активное участие в восстании 1863–1864 гг. Был комиссаром объединенных повстанческих отрядов, действовавших в 1863 г. в Игуменском уезде Минской губернии. После восстания бежал за границу, где и умер.

31 Ошторп Лев Францевич (†1851) – действительный статский советник, командор мальтийского ордена и кавалер разных орденов, владелец имения Дукора Игуменского уезда Минской губернии. Был в течение 15 лет уездным и 25 лет губернским предводителем дворянства (1823–1847).

32 В 1859 г. возникло дело по обвинению Болеслава Свенторжецкого в том, что он выстрелил из ружья в крестьянина имения Леонорова Василия Харлановича при порубке им господского леса. Впрочем, вина его доказана не была (НИАБ. Ф. 160. Оп. 1. Д. 525).

33 С[вященник] П[етр] С[ущинский]. Указ. соч. – С. 267–268.

34 Конопасевич А. Воспоминания о жизни и мученической кончине в 1863 году священника Богушевичской Крестовоздвиженской церкви Минской губернии Даниила Стефановича Конопасевича, записанные сыном его, Алексеем Коно­пасевичем, 15-го ноября 1908 года со слов очевидицы его смерти, жены его, Елены Ивановны // Минские Епархиальные Ведомости. – 1909. – №1. – С. 10–13.

35 Там же. С. 13.

36 Там же. С. 13–15.

37 Там же. С. 15.

38 Fajnhauz David. 1863: Litwa i Bialorus / Inst. Nistorii PAN. – Warszawa: Neriton, 1999. – S. 110.

39 Архивные материалы Муравьевского музея, относящиеся к польскому восстанию 1863–1864 гг. в пределах Северо-Западного края. Ч. 2. Переписка о военных действиях с 10 января 1863 по 7 января 1864 года. – Вильно, 1915. – С. 430–431.

40 Восстание в Литве и Белоруссии 1863–1864 гг.: Сборник документов. – М., Вроцлав: Наука, 1965. – С. 92.

41 НИАБ. Ф. 296. Оп. 1. Д. 56. Л. 16. об.

42 Конопасевич А. Указ. соч. – С. 16–17.

43 Московские Ведомости. – 1863. – №92. – С. 2.

44 Восстание в Литве и Белоруссии 1863–1864 гг.: Сборник документов. – М., Вроцлав: Наука, 1965. – С. 421.

45 Там же. – С. 434.

46 Pisma Adama Mickiewicza. Т. 6. – Париж, 1861. – С. 211.

47 Восстание в Литве и Белоруссии 1863–1864 гг.: Сборник документов. – М., Вроцлав: Наука, 1965. – С. 421.

48 1863 год на Міншчыне (Rok 1863 na Minszczyznie) / J. Witkowski і інш. –

Мінск, 1927. – С. 28.

49 Там же. С. 29.

50 Цит. по: Смирнов А.Ф. Восстание 1863 года в Литве и Белоруссии. – Москва: изд. Акад. наук СССР, 1963. – С. 213.

51 Архивные материалы Муравьевского музея, относящиеся к польскому восстанию 1863–1864 гг. в пределах Северо-Западного края. Ч. 2. Переписка о военных действиях с 10 января 1863 по 7 января 1864 года. – Вильно, 1915. – С. 199.

52 НИАБ. Ф. 296. Оп. 1. Д. 56. Л. 17 об.

53 Пятидесятилетие (1839–1889) воссоединения с Православной Церковью Западно-русских униатов. Соборные деяния и торжественные служения 1839 г. – СПб.: Синод. тип., 1889. – С. 60.

54 Конопасевич А. Указ. соч. – С. 18.

55 Там же.

56 НИАБ. Ф. 296. Оп. 1. Д. 56. Л. 19 об.

57 Конопасевич А. Указ. соч. – С. 19.

58 НИАБ. Ф. 296. Оп. 1. Д. 56. Л. 16.

59 Конопасевич А. Указ. соч. – С. 20–21.

60 Архивные материалы Муравьевского музея, относящиеся к польскому восстанию 1863–1864 гг. в пределах Северо-Западного края. Ч. 2. Переписка о военных действиях с 10 января 1863 по 7 января 1864 года. – Вильно, 1915. – С. 200.

61 Мальцев Евгений, священник. Указ. соч. – С. 768–769.

62 Пастернацкий Роман, священник. Речь, по случаю освящения памятника на могиле священника Даниила Конопасевича, в воспоминание его смерти от поляков, сказанная 23 мая 1870 года в местечке Богушевичах // Минские Епархиальные Ведомости. – 1870. – №14. – С. 365.

63 Об убийстве польскими мятежниками священника Конопасевича // Москов­ские Ведомости. – 1863. – №128. – С. 2.

64 Архивные материалы Муравьевского музея, относящиеся к польскому восстанию 1863–1864 гг. в пределах Северо-Западного края. Ч. 2. Переписка о военных действиях с 10 января 1863 по 7 января 1864 года. – Вильно, 1915. – С. 203–204.

65 Отряд Смоленского резервного полка и сотня казаков.

66 1863 год на Міншчыне (Rok 1863 na Minszczyznie) / J. Witkowski і інш. – Мінск, 1927. – С. 42.

67 Московские Ведомости. – 1863. – №142. – С. 3.

68 Тельшевский Альбин Иванович (1827–1863) – дворянин, служил писцом в Слуцкой дворянской опеке. Вступление в восстание мотивировал тем, что «любовь к отечеству и желание присоединения Литвы к Польше побудили его присоединиться к мятежнической партии». На следствии говорил, что не хотел убивать священника и что действовал исключительно под угрозами Лясковского, из страха самому лишиться жизни.

69 Боратынский Владислав Людвигович (1841–1863) – дворянин Лепельского уезда Витебской губернии, обучался фармацевтике у аптекаря в г. Слуцке, в службе не состоял. Принял участие в восстании «в надежде, что, при помощи иностранных держав, Литва присоединится к Польше». В отряде Лясковского числился лекарем. Говорил, что во время убийства священника брал в Богушевичах лекарство, хотя, по свидетельству А. Подолецкого, непосредственно участвовал в повешении, что, впрочем, доказано не было.

70 Окулич Болеслав Венедиктович (1833–1863) – дворянин, с 1861 г. служил в Минском губернском правлении. Принимал участие в совете, принявшем решение о повешении о. Даниила Конопасевича, и был в составе «охотников».

71 Сакович Яков Фомич (1845–1863) – крестьянин Богушевичской волости Игуменского уезда, состоял лакеем у помещика Болеслава Свенторжецкого.

72 Подолецкий Александр (незаконнорожденный) (1838–1863) – сельский обыватель Игуменского уезда, служил лакеем у помещика Болеслава Свентор­жецкого.

73 НИАБ. Ф. 296. Оп. 1. Д. 56. Л. 6–6 об.

74 Там же.

75 НИАБ. Ф. 256. Оп. 1. Д. 31. Л. 17–17 об.

76 Там же. Л. 28.

77 Муравьев Михаил Николаевич (1796–1866) – граф, государственный деятель. С началом польского восстания (1863–1864 гг.) назначен 1 мая 1863 г. генерал-губернатором с чрезвычайными полномочиями для шести северо-западных губерний, а затем и Августовской губернии. Благодаря его энергичным действиям польское восстание к ноябрю 1863 г. было подавлено. С конца 1863 г. деятельность М.Н. Муравьева была направлена на умиротворе­ние края. 1 мая 1865 г. он уволен от должности генерал-губернатора. В апреле 1866 г. назначен председателем верховной комиссии по делу Каракозова (о покушении на Александра II), но вскоре умер.

78 Шелгунов Павел Никанорович – генерал-майор, Минский губернатор (1864–1868), Могилевский губернатор (1868–1869).

79 Стихарь (греч. stihos – стих, строка, прямая линия) – священническая одеж­да, прямая, длинная, с широкими рукавами. Эта одежда усвоена всем трем степеням священства (диакон, священник, епископ). У священника и архиерея стихарь называется подризником. В стихарь облачаются также иподиаконы, и, по благословению епископа, чтецы и певцы.

80 НИАБ. Ф. 136. Оп. 1. Д. 40834. Л. 269 об.

81 Там же. Л. 270 об.

82 Скрынченко Д. Ф.Я. Юзефович (повешен поляками 1 июня 1863 г.) // Минские Епархиальные Ведомости. – 1909. – №11. – С. 273.

83 О мученической смерти дьячка Федора Иозефовича Минской губернии, Пин­ского уезда, Святовольского прихода. Со слов вдовы замученного Домны Иози­фовичевой / Три мученические кончины // День. – 1863. – №29. – С. 11.

84 Там же.

85 Станкевич В.Г. Письмо в Редакцию // Минские Епархиальные Ведомости. – 1910. – №1. – С. 19–20.

86 Скрынченко Д. Указ. соч. – С. 274.

87 О мученической смерти дьячка Федора Иозефовича Минской губернии, Пин­ского уезда, Святовольского прихода. Со слов вдовы замученного Домны Иози­фовичевой / Три мученические кончины // День. – 1863. – №29. – С. 11.

88 Станкевич В.Г. Указ. соч. – С. 20.

89 НИАБ. Ф. 136. Оп. 1. Д. 40834. Л. 269 об.

90 Смольский Викентий – православный сельский учитель, служивший в м. Субочь Поневежского у. Ковенской губ. Повешен повстанцами.

91 Коялович М.О. Три мученические кончины // День. – 1863. –  №29.  – С.  10.

92 Коялович М.О. О мученической смерти дьячка Федора Иозефовича Минской губернии, Пинского уезда, Святовольского прихода. Со слов вдовы замученного Домны Иозифовичевой / Три мученические кончины // День. – 1863. – №29. – С. 11.

93 НИАБ. Ф. 136. Оп. 1. Д. 30545.

94 Архивные материалы Муравьевского музея, относящиеся к польскому восстанию 1863–1864 гг. в пределах Северо-Западного края. Ч. 2. Переписка о военных действиях с 10 января 1863 по 7 января 1864 года. – Вильно, 1915. – С. 207–208.

95 Там же. С. 208.

96 Там же. С. 301–302.

97 НИАБ. Ф. 147. Оп. 3. Д. 20104. Л. 25.

98 1863 год на Міншчыне (Rok 1863 na Minszczyznie) / J. Witkowski і інш. – Мінск, 1927. – С. 129.

99 Мальцев Евгений, священник. Указ. соч. – С. 770.

100 После революции 1917 г. Крестовоздвиженская церковь была разрушена и по сегодняшний день не восстановлена.

101 НИАБ. Ф. 295. Оп. 1. Д. 1638. Л. 3.

102 НИАБ. Ф. 295. Оп. 1. Д. 1638. Л. 28–28 об.

103 Там же.

104 Там же. Л. 50–51.

105 Там же. Л. 78.

106 Церковь эта считалась приписной к главной Крестовоздвиженской церкви.

107 Основание памятника состояло из 3-х плит, а сам памятник был сделан из цельного камня с каменным крестом наверху (высотой вместе с крестом 2 аршина 11 вершков).

108 Пастернацкий Роман, священник. Торжественное внесение иконы, пожертво­ванной Государем Императором в Богушевичскую церковь, и освящение памятни­ка на могиле пострадавшего от мятежников священника Даниила Конопасевича // Минские Епархиальные Ведомости. – 1870. – №14. – С. 354–357.

109 Там же.

110 Конопасевич Алексей Даниилович (1861–после 1911). Обучался на казенном содержании в Кронштадской классической гимназии (1871–1880), затем в С.-Петербургском университете, который в 1885 г. окончил со степенью кандидата физико-математических наук. По окончании университета назначен Учебным комитетом при Св. Синоде преподавателем математики и физики в Вятскую духовную семинарию, где прослужил 4 года. В 1889 г. переведен на должность преподавателя математики в Поневежское реальное училище Ви­ленского учебного округа. В 1894 г. поступил чиновником на службу в Минское акцизное управление. С 1898 по 1907 г. жил в местечке Березино Минской губернии. В 1907 г. в должности старшего помощника надзирателя акцизных сборов перевелся в город Вологду, забрав с собой мать – Елену Ивановну.

Конопасевич Людмила Данииловна получила образование в Белостокском институте. В 1884 г. вышла замуж за старшего помощника акцизного надзи­рателя Минской губернии Швецова. Скончалась в 1900 г., не оставив после себя детей.

111 Пятидесятилетие (1839–1889) воссоединения с Православной Церковью Западно-русских униатов. Соборные деяния и торжественные служения 1839 г. – СПб., 1889 и др.

112 Цит. по: Ореханов Георгий, иерей. На пути к Собору. – М.: изд. Правосл. Свято-Тихоновского Богослов. института, 2002. – С. 73.

113 Петров А. Памяти мученика за веру и народность отца Даниила Ко­нопасевича священника с. Богушевичи Игуменского уезда // Братский Листок. – 1907. – №6. – С. 3.

114 Там же.

115 Постановление Минского Епархиального съезда духовенства // Минские Епархиальные Ведомости. – 1908. – №20–21. – С. 717–720.

116 Сущинский Петр, священник. Письмо в редакцию // Минские Епархиальные Ведомости. – 1909. – №18. – С. 461–462.

117 Копия рапорта на имя Минской Духовной Консистории бывшего настоятеля Мин­ского Кафедрального собора, протоиерея Владимира Успенского, от 7 мая 1910 года за №198 // Минские Епархиальные Ведомости. – 1910. – №21. – С. 436–437.

118 Вестник Виленского Св.-Духовского Братства. – 1911. – №13–14. – С. 272.

119 Крестовоздвиженская церковь по сегодняшний день не восстановлена, а бывшая Свято-Данииловская — сегодня восстанавливается как католический костел.

120 Караткевіч У., Мальдзіс А. Горад паўстае 1863–1864 гг. / Горад і годы. – Мінск, 1967. – С. 25.

121 Бычкоўскі А. Загінуў за веру і любоў да айчыны // Сцяг Леніна. – 1999. –

(27 лістапада).

122 Сейчас крест почти на метр меньше прежнего. Со временем он подгнил у основания и обломился, так что местным жителям пришлось вкопать его снова, за счет чего он потерял в своей высоте.