В конце 2017 года вышла в свет очередная книга профессора гродненского государственного университета имени Я. Купалы Валерия Николаевича Черепицы «...И КЛЯТВУ ВЕРНОСТИ СДЕРЖАЛИ...». Книга построена из очерков военной истории с 1812 по 1915 годы в которых повествуется о малоизвестных событиях, фактах и лицах, имеющих отношение к военным действиям на территории Гродненской губернии Российской империи на протяжении XIX - начала XX века, в которых принимали участие воины Гродненского гарнизона. Большинство очерков написано на основании материалов, впервые вводимых в научный оборот.

Поскольку книга адресуется широкому кругу читателей, В.Н. Черепица предоставил нам ее электронную версию для размещения на сайте «Западная Русь».

Ниже приводится ссылка для скачивания всей книги в формате PDF, а также размещено «Введение» и несколько частей «Первой главы».

Открыть книгу в формате PDF 

ВВЕДЕНИЕ

В 2016 году Принеманский край отметил важную дату в своей истории - 215-летие образования Гродненской губернии. Юбилейные торжества позволили не только отдать дань этому знаменательному историческому событию, но наиболее полно осмыслить пройденный регионом путь. Главные вехи его сводятся к следующему.

До образования губернии Гродненщина пережила эпоху нахождения в государстве, объединившем восточнославянские народы. Киевская Русь была исторической колыбелью великороссов, малороссов (украинцев) и белорусов. Крепость на берегу Немана, положившая начало Гродно и одноименному княжеству, стала одним из важных форпостов тогдашней Руси. В те далекие времена гродненские князья вместе с киевскими не раз водили в бой дружины, выступая против общих врагов. Нашим современникам о тех суровых временах напоминают древние храмы и крепости. Под их надежной защитой росли и развивались города Принеманья. Гродно со временем вышел за пределы Замковой горы, стал центром ремесла и торговли, известным далеко за пределами края. Одновременно с ним развивались и другие города (Волковыск, Слоним, Новогрудок), ставшие впоследствии столицами удельных княжеств. Все они также несли на себе отпечаток единого политического и духовного развития восточнославянских земель.

Монголо-татарское иго и захватнические устремления крестоносцев ослабили единство восточных славян («Русь»), разбросав их по разным государственным образованиям. Но это не лишило их естественной потребности жить вместе. Тем более, что время нахождения белорусского народа в составе Великого Княжества Литовского, как мера вынужденная, принесло ему немало духовных и физических страданий. Вхождение гродненских земель в состав Речи Посполитой еще более обострило положение белорусского народа: социальный, национальный и религиозный гнет приобрел глубоко трагическое содержание. Невозможность решения большинства возникших в государстве проблем, включая и так называемый диссидентский вопрос (о месте православных христиан в политической жизни страны), привела королевскую власть и шляхту к разочарованию в предпринимаемых усилиях, что вызвало активизацию противостояния разнополярных сил, способствующую в конечном итоге краху Речи Посполитой. Понятно, что этот период в жизни Принеманья был отмечен попытками властей провести ряд экономических и культурных

преобразований (введение Магдебургского права, налаживание мануфактурного производства, основание театра Тизенгауза, ботанического сада Жилибера, выпуск первой газеты и т. д.). Однако в большинстве своем эти меры оказались только «прожектами», которые провалились на полпути и не затронули жизни основной массы народа.

В конце XVIII века Речь Посполитая вступила в полосу глубокого политического, экономического и духовного кризиса, что привело к распаду государства. Именно в Гродно состоялся знаменитый «молчаливый» сейм 1793 года, утвердивший раздел ослабленного государства. Здесь последний польский король Станислав-Август Понятовский подписал акт отречения от престола, лишив Польшу независимости более чем на сто лет. В 1795 году территория Гродненщины была присоединена к Российской империи. Для большинства белорусского народа вхождение в состав России было ничем иным, как обретением былой восточнославянской общности, ее традиций и духовности. В жизнь народа входила стабильность, уверенность в завтрашнем дне. Вначале гродненские земли находились в составе Слонимской, а затем Литовской губерний, однако этот период занял в их истории непродолжительное время.

Памятным событием в истории края стал 1801 год, когда царским указом от 9 (21) сентября Литовская губерния была разделена на Виленскую и Литовско-Гродненскую (с центром в г. Гродно) губернии. 1 (13) января 1802 года состоялось первое заседание губернского правления, а 9 (21) июня было проведено торжественное открытие новой административной единицы Российской империи, на котором присутствовал император Александр I. Гродненская губерния неоднократно меняла свои границы, герб, структуру органов управления. Гродненскими губернаторами за время ее существования с 1801 по 1921 годы были самые разные люди. Наиболее заметный след в истории края оставили после себя В. С. Ланской, М. Н. Муравьев, Д. Н. Батюшков и будущий реформатор России П. А. Столыпин.

Тяжелые испытания выпали на долю гродненцев в годы Первой мировой (1914-1918 гг.) и советско-польской (1920 г.) войн. Пребывание западнобелорусских земель в составе Польской Республики (1921-1939 гг.) еще более обозначило политические, идеологические, этноконфессиональные и иные противоречия в жизни края, порожденные цивилизационным противостоянием Запада и Востока. Немалую роль в этих явлениях сыграли непростые издержки былых войн, восстаний и революционных потрясений.

Число вражеских набегов на гродненскую землю вряд ли можно упомнить. Город горел от огненных монголо-татарских стрел, рушился от набегов немецких рыцарей, был объектом болезненных междукняжеских усобиц, участвовал в разрешении затяжных русско-польских противоречий. Стены города помнят события Северной войны и Отечественной войны 1812 года. Отсюда начинали свой кровавый разбег Первая и Вторая мировые войны. Здесь же в годы Великой Отечественной войны начинали зарождаться и действовать первые антифашистские комитеты и партизанские группы. С древних времен и до последних залпов ушедшей войны город-крепость Гродно многократно являл миру не только подвиги своих героических защитников и освободителей, но и их блестящие полководческие дарования: князь Давыд Городенский, генералы и адмиралы -С. Н. Ланской, В. А. Гейман, А. И. Антонов, В. Д. Соколовский, С. С. Вар-ков... Их славные имена заслуженно занесены на скрижали нашей ратной истории. В последнее время много делается и для увековечения имен рядовых защитников Отечества. Целая серия книг «Память» укрепляет память сердец благодарных потомков.

Отдавая должное этим благородным устремлениям наших современников, справедливости ради все-таки следует сказать об определенной избирательности при подходе к решению некогда поставленной обществом задачи: «Никто не забыт, ничто не забыто». Чего греха таить, чаще всего смысл вышесказанного распространяется лишь на участников Великой Отечественной войны и частично - на тружеников тыла. Но разве мы освобождены от такого же гражданского долга по отношению к именам героев более ранних баталий? Ведь в их рядах были такие же наши, к сожалению, незаслуженно преданные забвению предки. Они кровные, именно наши, не глядя ни на какую смену идеологических ширм.

В последнее время на Гродненщине появились отдельные исследования, посвященные Отечественной войне 1812 года и заграничному походу русской армии в 1813-1814 годах, фортификационным сооружениям России XIX-XX веков в нашем крае, участию частей Гродненского гарнизона в Крымской войне (1953-1856 гг.), русско-турецкой войне 1877-1878 годов, русско-японской войне 1904-1905 годов, а также Первой мировой войне. При всей важности указанных работ, все они были посвящены лишь отдельным войнам, затронувшим мирную жизнь края, или их эпизодам.

В настоящем издании впервые в белорусской историографии сделана попытка комплексно охватить и осмыслить в очерковой форме названную проблему. В книгу вошли преимущественно новейшие разработки автора. Вместе с ними здесь помещены и отдельные очерки, публиковавшиеся ранее в сборниках научных статей, а также на страницах периодической печати. Значительно дополняют и углубляют содержание издания уникальные документальные материалы и иллюстрации, помещенные в приложениях к нему. Хочется надеяться, что данная книга позволит читателям значительно расширить и углубить свои представления о ратной истории Гродненщины.

Серьезный импульс возрождению всех сфер жизни края дало образование в сентябре 1944 года Гродненской области. Несмотря на то, что между ней и ее предшественницей - Гродненской губернией - лежали десятилетия (при этом существенно изменились границы былой и новой административных единиц, форма государственной власти и идеология жизни), в их исторических судьбах обнаруживается много общего.

Драматические события конца 80-х - начала 90-х годов, распад СССР вновь привели к разрыву единства народов-братьев. Сегодня суверенная Беларусь твердо держит курс на создание союзного государства России и Беларуси. В этой связи губернский период в истории Гродненщины дает современному поколению богатейший опыт для успешной реализации административного ресурса с целью повышения уровня развития народного хозяйства, науки и культуры и всего того, что делает жизнь жителей области более стабильной и благополучной. Представляется весьма важным напомнить всем гродненцам и о героических страницах нашей совместной истории. Все даты в исследовании даются по старому стилю.

В названии книги использованы строки из шедевра русской поэзии «Бородино». Его автор М. Ю. Лермонтов, разумеется, не был участником знаменитой битвы, но «Бородино», несомненно, воплотило в себе как отзвуки услышанных им в детстве рассказов о ней, так и глубокие исторические знания уже зрелого поэта, служившего какое-то время в лейб-гвардии Гродненского гусарского полка. Лермонтов, конечно же, знал, что отступление русских войск от берегов Немана не было «молчаливым». Уже не раз здесь был «изорван» неприятельский мундир русским штыком, но ворчащие старики думали о том главном сражении, которое должно стать переломным в войне. Им нужна была та решительная схватка, где наверняка можно «постоять головою за родину свою». А порукою в будущей победе для них был опыт боев на белорусской земле (под Миром, Романовом, Кобрином и Клястицами). Отсюда и эта решительность - «Уж мы пойдем ломить стеною», и эта «клятва верности», неразрывно связанная с памятью о ранее погибших там воинах-братьях.

Быть верными клятве «времен Бородина» стремились истинные защитники Отечества и в последующие войны, железным валом прокатившиеся по Принеманскому краю. Помнили об этой клятве и воины Гродненского гарнизона, воевавшие на Балканах, сопках Маньчжурии, среди болот, лесов Восточной Пруссии, а также на берегах Вислы. Много раз в периоды горестных отступлений и долгожданных яростных атак вспоминали лермонтовские строки командиры и красноармейцы Великой Отечественной войны. Не потеряли они своей актуальности и для нынешней молодежи Беларуси, глубоко убежденной в огромной духовной значимости славных боевых традиций нашего прошлого, а также полных глубокого смысла замечательных слов - «Никто не забыт, ничто не забыто».

 

ГЛАВА 1

ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА 1812 ГОДА В ИСТОРИИ ГРОДНЕНСКОЙ ГУБЕРНИИ

 

1.1. Боевые действия российских войск против наполеоновской армии в пределах Гродненской губернии

 

В силу своего географического положения Гродненская губерния неоднократно становилась театром различных военных действий. Однако подлинная военная история образованной в начале ХК века губернии начинается по большому счету лишь с лета 1812 года, когда Великая армия французского императора Наполеона вероломно вторглась в пределы Российской империи. До этого времени на территории губернии имели место лишь значительные скопления и передвижения российских войск, но военных действий как таковых здесь не велось. Так, в августе 1805 года в ходе подготовки совместной военной кампании России, Англии и Австрии против Наполеона у Гродно и Брест-Литовска была сосредоточена одна из русских армий под командованием Белорусского военного губернатора, генерала И. И. Михельсона, состоявшая из корпусов Л. Л. Бенигсена, Ф. Ф. Буксгевдена и. М. Эссена. Тогда же император Александр I отправился к армии через Витебск и Могилев в Брест-Литовск. Это был первый случай после Петра Великого, когда русский государь явился лично на театр военных действий. И эта его решимость показалась современникам почти чрезвычайной. Как известно, кампания 1805 года окончилась для тогдашних союзников и России неудачей под Аустерлицем, после чего все ее войска вернулись к местам своей первоначальной дислокации.

В 1806 году, когда Пруссия в союзе с Англией и Россией объявила войну наполеоновской Франции, корпус Бенигсена перешел границу у Гродно (тогда она проходила по впадающей в Неман речке Лососянке), где к нему присоединились остатки от всей прусской армии, разгромленной французами. Главнокомандующим союзнической армией был назначен престарелый фельдмаршал М. Ф. Каменский, который, прокомандовав ею лишь неделю, так запутал все дела, что буквально чуть не сгубил ее. В целях оправдания своих неудач, фельдмаршал так доносил государю о случившемся: «Стар я, ничего не вижу, ни одного города на карте отыскать не в силах, ездить верхом почти не могу, подписываю не знаю что, а потому дерзаю испрашивать себе перемены». Будучи уже не в состоянии нести службу, Каменский, сдав командование армией Бенигсену, вернулся в губернский Гродно, где и получил царский рескрипт об увольнении с поста главнокомандующего. В рескрипте, между прочим, было сказано, что если бы такой предосудительный поступок совершил кто-то другой, а не ранее прославленный полководец, сподвижник самого Суворова, то «он был бы предан строжайшему военному суду, последствием коего было бы лишение живота». Сначала государь повелел Каменскому не отлучаться из Гродно, но потом, вероятно сжалившись, разрешил престарелому фельдмаршалу выехать на покой в свое родовое имение [1].

Русско-прусско-французская кампания 1806-1807 годов, завершившаяся временным перемирием и взаимными уступками воюющих сторон, так и не смогла ослабить остроту противоречий между русским и французским императорами. Полный разрыв между т. н. «тильзитскими друзьями», несмотря на взаимные заверения в искренней дружбе, после 1810 года оставался лишь вопросом времени. Наполеон явно стремился к гегемонии в Европе, а Александр I желал добиться реванша за военные поражения 1805-1807 годов. Вероятность новой и еще более кровопролитной войны вполне осознавали как в России, так и в Европе. В связи с этим вооруженные силы России в канун назревавшей войны были окончательно разделены на три армии. Первая, под командованием военного министра М. Б. Барклая-де-Толли, была расположена между Россиенами и Лидой, имея свой штаб в Вильно. Вторая армия князя П. И. Багратиона стояла между Неманом и Бугом со штабом в Волковыске. Присоединение Австрии к наполеоновским замыслам против России побудило ее сформировать третью, так называемую резервную армию во главе с генералом А. П. Тормасовым, которая вместе со штабом располагалась в районе Луцка. Отдельный корпус атамана М. И. Платова, состоявший из 16 казачьих полков, был расположен в Гродно и его окрестностях.

Численность вооруженных сил России в 1812 году достигала 622 тыс. человек. Из них на западной границе было сосредоточено лишь 210-220 тыс. человек. Великая же армия Наполеона накануне вторжения в пределы России насчитывала 450 тыс. человек. В ходе кампании сюда было переброшено еще 190 тыс. человек. Слабой стороной Великой армии являлось то, что лишь половину ее составляли французы, остальные (немцы, итальянцы, поляки, швейцарцы, португальцы, испанцы, бельгийцы, голландцы, австрийцы, хорваты) были рекрутированы из союзных и вассальных Франции европейских государств. Между тем, ее командный состав обладал огромным опытом ведения боевых действий, а солдаты беззаветно верили своему императору. В России же регулярная армия имела практически однонациональный состав, хотя среди иррегулярных войск было немало полков, сформированных из представителей народов, населявших империю.

Первоначально Россия предполагала вести войну на упреждение. В случае переправы Наполеоном своих войск на правый берег Одера, что Александр I приравнивал к объявлению войны, планировалось самим перейти границу и действовать наступательно. Для переправы русских войск через Неман было избрано три пункта: Олита, Меречь и Гродно. Велись соответствующие приготовления, сюда тайно доставлялись запасы продовольствия, леса и других материалов, необходимых для постройки мостов. Между тем, новые политические события разрушили первоначальный план кампании и вынудили Россию к оборонительной стратегии и тактике. Причиной тому стал переход Австрии на сторону Франции и передача ею под командование Наполеона тридцатитысячного корпуса князя Шварценберга, угрожавшего левому флангу войск России.

Получив в начале апреля 1812 года известие о приближении Великой армии к западной границе государства, император Александр I посчитал своевременным тотчас же отправиться в Вильно для проверки боевой готовности войск. После Вильно он посетил для смотра войск гарнизоны в Вилькамире, Шавлях и Гродно. В связи с растянутостью войск вдоль границы из-за незнания, откуда вторгнется Наполеон на пространстве между Тильзитом и Брестом, предполагалось все-таки, что он будет прорываться к Вильно, а потому с учетом этого были отданы приказания войскам об отводе войск непосредственно от самой границы. В случае вторжения неприятеля атаману Платову было приказано действовать со своими казаками из района Гродно во фланг и тыл неприятеля, если он станет переправляться через Неман. Опорой Платову должна была служить вторая армия Багратиона. Тормасов же должен был в случае движения неприятеля в его сторону отступить к Киеву. Одновременно все пограничные губернии (Курляндская, Виленская, Минская, Гродненская, Киевская, Волынская и Подольская, а также области - Белостокская и Тарнопольская) передавались в подчинение командующих трех армий. В местах предполагаемых военных действий были созданы достаточные запасы вооружения, снаряжения и продовольствия.

План Наполеона заключался в том, чтобы прорвать центр растянутого расположения российских войск. С этой целью он планировал направить основную часть Великой армии против первой армии Барклая-де-Толли, оттеснить ее, а потом одну часть своих войск двинуть вслед за ней, а другую направить в тыл второй армии с тем, чтобы задержать ее на месте. Атаковать же ее должен был 80-тысячный корпус его брата, Вестфальского короля Жерома Бонапарта, которому поручалось перейти Неман в районе Гродно несколькими днями позже главных сил. Таким образом Наполеон стремился разобщить армии русских. Что касается австрийского корпуса Шварценберга, то он должен был через Дрогичин идти на Слоним. Сам французский император из Дрездена отправился к Висле и уже в Торне повелел Великой армии идти к границам России. С этого времени неприятельские силы стали все более и более сосредоточиваться на левом берегу Немана. И наконец Наполеоном был подписан приказ о начале войны против России, который заканчивался следующими словами: «Перейдем Неман, внесем войну в русские пределы, вторая польская война, подобно первой (против Пруссии и России в 1806-1807 годах, закончившейся Тильзитским миром. - В. Ч.), прославит оружие французское; но мир, который мы заключим, будет прочен и положит конец пятидесятилетнему кичливому влиянию России на дела Европы».

11 июня 1812 года, в день оглашения этого приказа, к Гродно и Белостоку подошли войска Жерома Бонапарта в составе трех пехотных корпусов Понятовского, Ренье, Вандама и кавалерийский корпус Латур-Мо-бура. В этот же день к Дрогичину двинулся корпус Шварценберга. А в ночь на 12 июня состоялась переправа основных сил армии Наполеона у Ковно. Первыми переправилось на русский берег свыше 300 поляков, где они тотчас столкнулись с подошедшим сюда казачьим разъездом. Перестрелка между поляками и казаками стала началом войны, которой до той поры не было на земле.

Что касается второй армии Багратиона, то она в ожидании дальнейших распоряжений была собрана в окрестностях Волковыска, а корпус Платова находился у Гродно. Узнав о том, что наполеоновские войска перешли Неман, он завершил отправку из Гродно внутренней стражи, казенного имущества и архива, запасов оружия, амуниции и прочих грузов. После чего атаманом было приказано снять посты с охраняемых объектов и по предписанию Барклая-де-Толли начать двигаться из Гродно через Щучин к Лиде. Одновременно у Гродно, на противоположном берегу реки, появился король Вестфальский с целью переправки к городу своих войск и нанесения удара по второй армии Багратиона с тыла. Еще находясь в Гродно, Платов приказал разобрать мост и открыть огонь по неприятелю с тем, чтобы задержать его на некоторое время и успеть отправить вглубь страны обоз в три тысячи подвод с весьма ценным грузом.

17 июня казачий атаман выступил из Гродно, а Багратион - из Волковыска. Прибыв в Слоним, он получил от флигель-адъютанта А. Х. Бенкендорфа распоряжение государя о необходимости движения через Новогрудок на Вилейку. Для обеспечения безопасности штаба армии в Слониме был расположен казачий отряд генерала Иловайского 5-го. Однако вскоре в штаб пришли сведения о появлении неприятеля в тылу второй армии у Зельвы, а также на фланге со стороны Гродно. Это известие побудило Багратиона уклониться от движения к Вилейке с тем, чтобы вновь переправиться на левый берег Немана и двинуться через Ново-Свержень и Кайданов к Минску. 23 июня, собрав свои войска на левом берегу реки, Багратион двинулся на Кореличи и Мир. 24 июня в Мире он получил известие о появлении значительных сил неприятеля у Минска и, имея в виду повеление императора «избегать решительных сражений с более сильнейшим неприятелем», вновь изменил направление своего движения.

Между тем, Платов, выступивший 20 июня из Лиды, после уничтожения там своих собственных складов-магазинов, прибыл в Ивье с намерением идти дальше. Однако узнав о подходе к Вишнево французского маршала Даву, атаман решил повернуть на Бакшты, для того чтобы соединиться с отрезанным французами от первой армии отрядом И. С. Дорохова. 26 июня Платов был атакован у Кореличей неприятельской конницей. Успешно отразив ее, атаман последовал к Миру. Не доходя трех верст до этого местечка, он решил устроить противнику засаду. К Коре-личам им был выслан отряд из ста казаков, а по бокам дороги, на закрытой местности, в двух засадах было оставлено также по сто казаков в каждой. Начальник первого отряда, встретившись с противником, должен был сначала изобразить поспешное отступление, а затем, минуя свои засады, вместе с ними ударить по противнику. 27 июня три полка польской дивизии генерала Рожнецкого попали в эту засаду и потерпели в ней полное поражение. В ночь на 28 июня Барклай-де-Толли отрядил генерала И. В. Васильчикова с 16 эскадронами на поддержку Платова. Со своей стороны и неприятель, желая отомстить за дневное поражение, появился на прежнем месте еще в большем числе. Атаку отряд Васильчикова выдерживал в течение четырех часов. И трудно сказать, как бы это сражение завершилось, если бы не помощь отряда генерала Д. Е. Кутейникова, ударившего по неприятелю с фланга. В это самое время казачьи полки атамана Платова обошли поляков и ударили по ним с тыла, в результате чего наполеоновская дивизия была разбита наголову [2].

Ситуация же вокруг Гродно развивалась так. 18 июня Жером Бонапарт вступил в город с тем, чтобы по приказу Наполеона следовать далее за Багратионом. Для этого он сразу же отправил вперед авангард своих войск. Сам же остановился в городе на целых четыре дня, употребив их для подготовки к дальнейшему следованию, а также на участие в пышных приемах местной польской знати, тотчас же перешедшей на сторону французов. Однако настоятельные требования Наполеона двигаться вперед все-таки вывели короля из бездействия, и 22 июня он тронулся из Гродно вслед за своим авангардом. 26 июня при вступлении Багратиона в Несвиж, Жером Бонапарт вошел в Новогрудок. В этот же день авангард его впервые столкнулся с отрядом Платова у Кореличей.

К 1 июля 1812 года воюющие армии были расположены следующим образом: Жером Бонапарт - в Мире, Шварценберг - на марше из Слонима в Несвиж, Ренье - в Слониме. В тот же день Багратион прибыл в Слуцк, где получил известие о появлении неприятеля у Свислочи на Березине. Тогда же стало известно, что Наполеон отстранил своего брата Жерома от командования войсками за допущенную им медлительность по управлению ими. После чего последний спешно покинул театр военных действий. Стали понятны и его заигрывания с местной шляхтой. Они строились на мнимой надежде на то, что Наполеон после успешно завершенной кампании передаст ему польский престол. По этой причине он пытался блеснуть перед ними своим знанием польской истории, продемонстрировать уважение к былой шляхетской славе еще во времена правления короля Болеслава Храброго. Сам же Вестфальский король вел себя недостойно своего высокого положения. Останавливаясь в селе Котра, что в 35 верстах от Гродно, он забавлялся бросанием через окно пустых бутылок из-под вина, а стоявшие во дворе офицеры хватали их и бросали обратно в дом, но уже в другие окна. Эта пьяная забава закончилась вскоре полным погромом села. Солдаты Жерома Бонапарта повсеместно грабили города и села. В Новогрудке он вполне хладнокровно наблюдал за тем, как его войска разбивали погреба и склады, как наносили побои и оскорбления ни в чем неповинным горожанам, тщетно искавшим у него защиты.

В это же время третья армия Тормасова находилась в Луцке, имея задание держать под контролем вражеские силы, шедшие буквально по пятам за второй армией Багратиона. Убедившись в том, что неприятель уже занял Пружаны, Кобрин, Яново и Пинск, Тормасов принял решение вначале очистить их от врага, а потом, в случае успеха, ударить ему в тыл. Он сформировал три отряда, два из которых под командованием графа К. О. Ламберта и князя А. Г. Щербатова были направлены к Бресту, где они должны были соединиться 13 июля и атаковать город, после чего направиться к Кобрину, куда собирался идти и сам Тормасов. Третий отряд во главе с генералом А. П. Мелиссино должен был отвлекать противника у Пинска. Вечером 12 июля Щербатов подошел к Бресту. Узнав, что там находится небольшой отряд саксонской конницы, решил с ходу атаковать занятый неприятелем город самостоятельно. Оставив пехоту позади, он ночью с кавалерией смело ворвался в Брест, где взял в плен начальника вражеского отряда и 40 улан из его охраны. В тот же день Мелиссино направил к Пинску полковника С. Э. Жевахова, который своей стремительной атакой рассеял находившийся там отряд французов, захватив при этом одну пушку - первый боевой трофей русских в этой войне.

13 июля граф Ламберт и князь Щербатов объединили свои отряды у Бреста и выступили к Кобрину. В одно время с ними, утром 15 июля, подошел к Кобрину и Тормасов. Город был уже занят саксонским отрядом генерала Клейнгеля. Осмотрев позиции противника, Тормасов приказал Ламберту начать атаку в их центр, генералу Е. И. Чаплицу - штурмовать город с правого фланга, со стороны Антопольской дороги, а князю В. Г. Мадатову поручалось переправиться через реку Мухавец, с тем чтобы отрезать противнику возможность отступления на Пружаны. Ламберт успешно опрокинул саксонцев с позиций со стороны Бреста и оттеснил их к самому городу. Одновременно неприятель был атакован и на Дивинской дороге, что помешало его продвижению на Пружаны и Антополь. В этой ситуации саксонцам не оставалось ничего иного, как войти в Кобрин и ограничиться собственной обороной. Саксонцы защищались отчаянно, но тем не менее они были вынуждены уступить русским. В результате поражения противник потерял убитыми 109 человек, 2234 саксонца попало в плен. Среди плененных оказался генерал Клейнгель и 14 старших офицеров его штаба. Русским в качестве боевых трофеев достались три знамени и восемь пушек. Урон с русской стороны составил 77 человек убитыми и 182 ранеными. В знак уважения к храбрости и стойкости саксонцев, генерал Тормасов возвратил плененным офицерам их шпаги. В ходе этого сражения в Кобрине начался сильный пожар, уничтоживший 578 домов, а осталось их только 82.

Победа войск генерала Тормасова, одержанная 15 июля 1812 года под Кобрином, стала первой победой русского оружия с начала вторжения неприятельской армии в Россию. В честь этой победы гром пушек с Петропавловской крепости Петербурга в первый раз обрадовал жителей северной столицы. У населения же Варшавского герцогства, поддержавшего Наполеона, «кобринское дело», наоборот, вызвало смятение и панику. Французский генерал Ренье, узнав о пленении Клейнгеля, отступил к Слониму для соединения с австрийцами. 18 июля, через три дня после победы под Кобрином, Тормасов двинулся на Антополь. Раньше он не мог этого сделать из-за недостатка у войск продовольствия. Здесь же он простоял неделю в ожидании того, что предпримет противник. Между тем, Шварценберг соединился с Ренье 22 июля в Слониме. После чего оба выступили к Пружанам, где находился Ламберт с авангардом третьей русской армии. В сложившейся ситуации последнему было приказано отступить к Городечне, куда и повел свою армию Тормасов.

29 июля граф Ламберт подошел к Городечне, где на отлогих возвышенностях уже расположилась русская армия. Перед ее болотистой позицией протекал ручей, терявшийся в лесу на левом фланге. Правый фланг русских войск примыкал к большому болоту, а на левом фланге был лес, который русские военные ошибочно приняли за непроходимую чащу. С первого взгляда такая позиция казалась неприступной. Для ее обороны Тормасов хотел оставить лишь небольшую часть своих войск, а с остальной он предполагал обойти и атаковать противника своим правым флангом. Подошедшие уже на следующий день к Городечно вражеские силы воспользовались обнаруженной ими старой лесной дорогой, позволяющей сделать обход левого фланга русских войск. Однако скрытно осуществить этот маневр неприятелю не удалось. Сражение у Городечно 31 июля 1812 года продолжалось с раннего утра до позднего вечера. Все усилия Ренье и Шварценберга так и не принесли им ожидаемого результата. В своем донесении императору Александру I командующий третьей армии генерал Тормасов отмечал, что «Войска Вашего Величества не уступили противнику ни шагу», причем несмотря на его численное превосходство почти в два раз. Тем не менее потери врага составили: 1310 человек убитыми, а 234 человека оказались у русских в плену. Русские же потеряли под Городечно 950 человек. Между тем, ввиду численного превосходства противника и его настроенности продолжить наступление на следующий день, а также в связи с невыгодностью избранной позиции, генерал Тормасов в ночь на 1 августа отступил за реку Свирь. Однако несомненный боевой успех Ш армии был очевиден. Она оторвала 30-тысячный корпус Шварценберга от главных сил Наполеона на весь период кампании [3].

В это же время на оккупированной наполеоновскими войсками территории Гродненской губернии происходило следующее. Здесь, как и в других западных губерниях, под началом голландского генерала Хогендорпа, назначенного Наполеоном генерал-губернатором Литовского княжества с резиденцией в Вильно, было учреждено при поддержке местной шляхты верховное правление, власть которого распространялась на всю захваченную врагом территорию края. Главное назначение этого управления состояло не столько в решении каких-либо гражданских и политических задач, включая и возрождение здесь былой Речи Посполитой, а в поставке продовольствия для наполеоновских войск. «Господа, Наполеон требует от вас трех вещей: хлеба, хлеба и хлеба!» - отвечал французский маршал Даву местной польской шляхте, а также чиновникам новоучрежденных управлений на вопрос: какими законами они должны руководствоваться и в чем состоит их должность.

Несмотря на туманность обещаний Наполеона возродить под своей властью Речь Посполитую и его реальные требования в ходе кампании, местная шляхта и чиновники продолжали соревноваться перед ним в холопском усердии. Забыв о присяге России, они в массовом порядке шли на службу к оккупантам, принимали обязательства снабжать их армию продовольствием и фуражом, безуспешно посылали своих сыновей на службу в польские формирования наполеоновской армии. А белорусские крестьяне развернули против захватчиков настоящую партизанскую войну. Они не только препятствовали поставкам врагу всего необходимого, но и громили имения местных польских помещиков, перешедших на сторону Наполеона. Показательно, что эти предатели начали самовольно оставлять свои посты во французской оккупационной администрации еще до подхода русских войск, как только обозначилось поражение их недавнего кумира.

Что касается Дунайской русской армии, то уже 30 сентября 1812 года ее командующий, адмирал П. В. Чичагов, находился у Бреста, где пополнял ее запасы продовольствием и фуражом. Наконец, 15 октября, разделив свою армию на две части, он с одной из них выступил в поход, другая же должна была с тыла прикрывать ее марш от австрийцев и саксонцев, расположившихся у Дрогичина. Шварценберг и Ренье несомненно понимали, что адмирал желает ударить в тыл армии Наполеона, а потому должны были всеми силами этому воспрепятствовать. 31 октября в ходе этих обоюдных маневров русский генерал Ф. В. Остен-Сакен решил атаковать войска Ренье, обойти его левое крыло и тем самым помешать его соединению с Шварценбергом. Ренье, не дожидаясь выступления против него Остен-Сакена, поспешно отступил к Волковыску, который занял своим арьергардом, а основную часть войск расположил за городом. Остен-Сакен решил брать город ночью и с разных сторон, рассчитывая таким образом пленить самого Ренье, остановившегося с охраной там. Поздним вечером 2 ноября отряды, предназначенные для вторжения, стали выдвигаться на исходные позиции, но были обнаружены вражескими сторожевыми постами. Поднялась тревога, по наступающим русским отрядам был открыт уничтожающий огонь, но они все же сумели прорваться в город. Услышав совсем рядом мощную перестрелку, Ренье выпрыгнул в окно и с помощью преданной ему охраны спасся, пробившись к своим войскам. Сражение продолжалось всю ночь, и к утру неприятель был выбит из Волковыска, а затем отступил к своим главным силам. Пережив тяжелую ночь, Ренье приказал открыть по городу ураганный артиллерийский огонь, делая все возможное для того, чтобы овладеть им, но безуспешно. Остен-Сакен же, введенный в заблуждение донесениями о том, что Шварценберг идет к Слониму, решил дать Ренье решающее сражение, Последний, увидев приготовления к нему русских, несказанно обрадовался, зная, что скоро сюда подойдут австрийцы. Свое обращение к войскам он завершил словами: «Волковыск и победа!».

Сражение началось в 10 часов утра 4 ноября 1812 года. Только-только завязалась перестрелка, как вдруг издалека, с правой стороны от позиции русских, раздалось два пушечных выстрела. Это был корпус Шварценберга. Остен-Сакен понял, что оказался между двух огней, сразу же приказал свернуть наступление, начать отступать, а арьергарду - держаться в Волковыске. Воодушевленный поддержкой Ренье хотел тотчас же взять город приступом, но был отбит. И тем не менее арьергард русских все-таки оставил город и последовал вслед за своим корпусом, отступившим к Бресту. Несмотря на вынужденное отступление перед превосходящим в войсках противником, Остен-Сакен блестяще выполнил возложенную на него задачу, оттянув на себя все усилия Шварценберга и Ренье.

Между тем, 25 октября Чичагов пришел в Слоним, откуда он уже на следующий день выступил к Березине через Несвиж. Таким образом, погоня неприятеля за Чичаговым окончилась безрезультатно. А главное заключалось в том, что в ходе ее Шварценберг и Ренье уже доподлинно не знали, где находится некогда Великая армия Наполеона. Вскоре к ним стали поступать и сведения о трагическом завершении для наполеоновской армии Березинской переправы, а также о взятии русскими войсками Вильно. По прибытии в Вильно главнокомандующий русской армии М. И. Кутузов разослал во все войска распоряжения об их дальнейших действиях, в том числе и против Шварценберга и Ренье, которые еще продолжали находиться между Слонимом и Брестом. Действовать против них, вплоть до изгнания этих соединений из России, Кутузов поручил генералам Тормасову и Остен-Сакену. Кроме того, с тем чтобы не упустить австрийцев и саксонцев, Кутузов приказал генералу Н. В. Васильчикову с авангардом русской армии идти на Мосты, графу А. П. Ожаровскому - к Белице, а партизанскому отряду Д. В. Давыдова - к Гродно. Главной же армии предписывалось «стать на квартиры» между Вилькомиром и Неманом, а по прибытии в армию ожидаемых подкреплений - занять центральное положение около Гродно по направлению к Варшаве. Однако этот план не был полностью реализован по причине изнурения войск предшествующими сражениями и длительными переходами.

Что касается войск Шварценберга и Ренье, то для них пребывание на территории Гродненской губернии, после бегства Наполеона и разрозненного отступления остатков некогда Великой армии из России, по большому счету становилось бессмысленным. Убедившись в этом, оба стали отступать: первый - к Белостоку, а второй - к Волчину. Сосредоточившись у Белостока, Шварценберг границу не переходил, как бы ожидая чего-то. Вскоре сюда подошел и русский авангард Васильчикова. Не имея возможности занять Белосток силой по причине его малочисленности, князь Васильчиков, знавший Шварценберга в бытность последнего австрийским послом в Петербурге, сразу же вступил с ним в переговоры и уговорил его выйти из России без кровопролития. Согласно своему обещанию, Шварценберг 13 декабря выступил из Белостока в направлении на Высоко-Мазовецк. 14 декабря в Белосток вошел с русскими войсками Васильчиков, быстро восстановивший в нем прежний порядок. За четыре дня до вступления русских войск в Белосток, отряд Давыдова занял губернский город Гродно, тоже по мирному соглашению с австрийским генералом Фрелихом. Одновременно с Шварценбергом покинул пределы Российской империи и корпус Ренье [3].

Так была освобождена Гродненская губерния от оккупировавших ее в 1812 году австрийских и саксонских войск, воевавших на стороне Наполеона. По прибытии в Вильно император Александр I приказал русской армии двигаться по направлению к герцогству Варшавскому. Жителям западных губерний, включая Гродненскую, которые забыли во время нашествия Наполеона свой верноподданнический долг и сотрудничали с пришельцами, мечтавшими поработить Россию, было объявлено великодушное прощение, за исключением тех лиц, которые и после этого «коснели в своем преступлении». Таковые и, в первую очередь, польские помещики «отвергались от недр России и теряли права на свои имения» [4]. 25 декабря 1812 года, в день православного Рождества Христова, царским манифестом было возвещено всей России о победоносном окончании Отечественной войны. После чего начался заграничный поход русской армии, успешно завершившийся в столице Франции Париже. По последним подсчетам историков, в ходе Отечественной войны 1812 года на территории Гродненской губернии произошло более 50 сражений, боев и столкновений воюющих сторон [5]. В большинстве из них воины России выходили победителями над хваленным наполеоновским воинством. В эту победу над врагом был весомым и вклад белорусского народа.

 

1.2. 1812 год в ратной истории частей Гродненского гарнизона

Во второй половине XIX - начале ХХ века в состав Гродненского гарнизона российской императорской армии входили следующие наиболее крупные воинские части: 101-й Пермский, 102-й Вятский, 103-й Петрозаводский, 104-й Устюжский, 171-й Кобринский пехотный полки; 26-я артиллерийская бригада, а также 13-й Владимирский и 14-й Ямбургский уланские полки. Большинство из них было сформировано в конце XIX - начале ХХ века, и все они имели за собой славную боевую историю.

Старейшим среди них был 101-й пехотный Пермский полк. Созданный в 1788 году на базе 2-го батальона Эстляндского егерского корпуса в Риге, свое первое боевое крещение батальон получил в русско-шведской войне 1789-1790 годов и в военных действиях на территории Речи Посполитой. Будучи переформированным в 5-й егерский полк, в составе русских войск участвовал в Итальянском и Швейцарском походах русской армии под командованием А. В. Суворова. По возвращению в Россию 5-й полк был переименован в 4-й егерский полк. Большой боевой опыт егеря приобрели во время войн с наполеоновской Францией в 1806-1807 годах, а также в войне со Швецией 1808-1809 годов. За доблесть и мужество в апреле 1808 года 4-му егерскому полку были пожалованы серебряные трубы с надписью «За отличие в течение кампании 1807 г. против французов» [6].

В канун войны 1812 года полк дислоцировался в местечке Янов Виленского уезда и входил в состав 4-го пехотного корпуса 1-й русской армии. На начало военных действий в полку налицо было 4 штаб-офицера, 23 обер-офицера и 1298 нижних чинов. Командовал полком майор М. Г. Русинов. Полк участвовал в оборонительных боях 1-й армии М. Б. Барклая-де-Толли, которая шла на соединение со второй армией П. Н. Багратиона. 14-15 июля у д. Куковячино под Витебском егеря мужественно отбивали атаки превосходящих сил противника. Потери полка за эти дни: нижних чинов убито - 26, ранено - 224, пропало без вести - 76. Ранения получили: командир полка майор Русинов, капитан Шиманский, поручики Шенке, Рутковский, прапорщики Липский, Перфильев; прапорщик Витковский попал в плен. Наград за этот бой были удостоены: майоры Русинов и Гейдекен, капитан Мархилевич, штабс-капитаны Мацкевич, Гавриленко, Ганичев; поручик Шигурин, прапорщик Липский.

Искусное маневрирование арьергардов и стойкость русских сдержали наступление Наполеона и дали Барклаю ценный выигрыш - трое суток, необходимых для соединения с армией Багратиона. О делах под Витебском Барклай-де-Толли доносил императору Александру I: «Войска Вашего Императорского Величества в течение сих трех дней с удивительной храбростью и духом сражались против превосходного противника. Они дрались как подлинные Россияне, пренебрегая опасностью и жизнью за Государя и Отечество». Столь же самоотверженно 5-7 августа оборонял полк и позиции под Смоленском. Потери полка за эти дни были следующие: ранены офицеры Гейдекен, Ганичев, убито и пропало без вести нижних чинов - 123, ранено - 94. Удостоились наград офицеры Гейдекен, Липский, Федоров, Ганичев. Смело отражали атаки неприятеля егеря на реке Осьме и под Вязьмой. О действиях 4-го полка генерал А. П. Ермолов доносил: «Пехота наша, состоявшая из егерей, получила новое право на уважение неприятеля...».

В Бородинском сражении полк, находясь на правом фланге русских войск, активных боевых действий не вел, но после Бородино в составе аръергарда атамана М. И. Платова он сдерживал натиск противника у Можайска и при селе Крымское. Во вторую половину компании полк принимал участие в сражении под Тарутино - первом наступательном действии главной армии под командованием М. И. Кутузова. Действуя в авангарде отряда под командованием генерала М. А. Милорадовича, полк нанес значительный урон врагу. Потери же в бою были следующими: у французов - убитых и пленных 3,5 тысячи человек, у русских - около 1200 человек. Урон полка: убиты - шеф полка генерал-лейтенант Багговут и капитан Мацкевич; ранены офицеры Визинг, Сташевский, Шимановский, Батурин, Дьячков. Из нижних членов было убито 9, ранено 63, без вести пропала 35 человек.

21-22 октября преследуя французов под Вязьмой и Дорогобужем в составе отряда Милорадовича, 4-й егерский полк особенно отличился. Урон французов составил до 4 тысяч убитых и раненых до 3 тысяч пленных. С русской стороны было убито и ранено 1800 человек. Потери полка были следующими: убит один и ранено два офицера; среди нижних чинов -убито 39, ранено 171, без вести пропало 34, взято в плен 2. Наградами за бои под Вязьмой и Дорогобужем были удостоены офицеры Русинов, Ганичев, Шигурин, Шенк, Вольский, Гаврик, Липский, Пржевальский, Прохоров, Фитингов, Пантелеев, Нарымовский, Турин, Минятов, Медвяцкий, Шимановский, Саврасов, Гурский, Лофицкий, Дьячков, Песоцкий и Са-ренков. Знаков отличия было удостоено свыше 50 нижних чинов. После Дорогобужа 4-й егерский полк уже не принимал активного участия в компании 1812 г. С 15 по 27 декабря он был расположен в Гродно и его окрестностях, после чего выступил в заграничный поход против неприятеля.

В 1813 г. полк участвовал во взятии Калиша, а также в сражениях при Люцене, Бауцене, Дрездене и под Лейпцигом. Запасной батальон полка в течение 1812 года находился в Риге и с 23 января по 21 декабря 1813 года принимал участие в осаде Данцига. В 1814 год 4-й егерский полк участвовал в сражениях при Фальсбурге, Бриенне, Ножаре, Лобресселе, Барсюр-Обе, Арси и Париже, где егери атаковали неприятеля у пригородной деревни Пантен и захватили у него 6 орудий [7].

В 1864 году полк был переименован в 101-й Пермский пехотный полк, а в 1866 году вошел в состав Гродненского гарнизон, откуда был привлекаем для участия в русско-турецкой войне 1877-1878 годов, а также в Первой мировой войне.

102- й пехотный Вятский полк, образованный в 1733 году в Петербурге в качестве одного из двух флотских полков, которые «полагалось иметь при портах и адмиралтействах», в это время находился в распоряжении морского ведомств и в войне 1812 года не участвовал [8].

103- й пехотный Петрозаводский полк был сформирован в Олонце в 1803 году под названием 20-й егерский полк. Как и Пермский, полк принимал участие в войнах с наполеоновской Францией и Швецией. За боевые действия против французов полку были пожалованы в 1808 году две серебряные трубы с надписью «За отличие в течение кампании 1807 года против французов». Во время Отечественной войны 1812 года полк под командованием полковника Капустина, будучи в составе 1-й армии и 3 -й пехотной дивизии, героически сражался под Витебском, Лубином, Гжатском, Гриднево и у Колотского монастыря. В сражении при Бородино егеря прикрывали Багратионовы флеши и, отбив атаки Нея и Даву, участвовали в упорном бою за Семеновский овраг. 6 октября при Тарутине 1-й и 3-й батальоны полка сумели захватить вражескую батарею, за что были удостоены личной похвалы Кутузова. Находясь в отряде атамана Платова, егеря 20-го полка участвовали в боях под Малоярославцем, Вязьмой, Ляховом и Духовщиной, Смоленском, Крапивной, Дубровной, Борисовом и Ошмянами. В кампанию 1812 года 2-й батальон полка состоял в корпусе генерала Штайнгеля и участвовал в сражениях при Экау, Сантинее и Альткирхене. За проявленные в Отечественную войну подвиги полку были пожалованы знаки на кивера «За отличие» и право на особый почетный барабанный бой. Во время заграничного похода русской армии 1813-1814 годов 20-й егерский полк участвовал в тех же сражениях, что и 4-й егерский полк [9]. В 1864 году полк получил название 103-го Петрозаводского и вскоре вошел в состав Гродненского гарнизона. Как и Пермский, Петрозаводский пехотный полк принимал участие в освобождении Болгарии в 1877-1878 годах, а также в Первой мировой войне.

26-я артиллерийская бригада, сформированная в 1806 году, принимала участие в русско-шведской войне 1808-1809 годов. В Отечественную войну 1812 года она именовалась батарейной № 5 ротной и ею командовал подполковник Мурузи. На вооружении батареи были четыре полупудовых единорога, 4 двенадцатифунтовые пушки малой пропорции, а всего 12 пушек. Перед началом кампании батарея, находясь в составе войск 1-го пехотного корпуса генерал-лейтенанта П. Х. Витгенштейна, была расположена в г. Кейданы (Литва). Когда началась война, на корпус генерал-лейтенанта Витгейштейна была возложена задача прикрыть столицу империи Петербург. Таким образом, корпус, включая и 5-ю батарейную роту, имел самостоятельную задачу и действовал независимо от остальной армии и назывался отдельным корпусом.

В то время, когда армия Багратиона и Барклай-де-Толли, объединенная в главную армию под командованием Кутузова, сражалась под Смоленском, Бородино и Тарутином, корпус Витгенштейна участвовал в ряде кровопролитных сражений с войсками французских маршалов Удино и Сен-Сира. Одним из них было сражение 18-19 июля у деревень Якубово и Клястицы, которое помешало маневру Удино к северу от Полоцка на Себеж, с целью «отрезания графа Витгенштейна». В этом сражении батарейная № 5 рота своим огнем дважды отбивала решительные атаки маршала Удино на центр ее позиций и потеряла убитыми поручика Искриц-кого и ранеными поручика Горского. 20-го июля у селения Головщицы граф Витгенштейн настиг отступающих французов и разбил находившуюся в арьергарде дивизию Вердье. Вечером того же дня произошло столкновение у селения Соколище, где, по словам историков, губительный огонь батарейной № 5 роты заставил французов бросить позицию и поспешно отступать дальше к Полоцку.

Вследствие полученных сведений о движении от Динабурга корпуса Макдональда, граф Витгенштейн решил перейти в наступление против него, оставив в покое потрясенного маршала Удино, для чего отвел свои войска назад. Отправившийся же маршал Удино, поддержанный корпусом Сен-Сира, перешел в наступление, стремясь отрезать сообщение русских с Псковом. Это движение было предупреждено, и 30 июля произошло сражение у Свольно, где маршал Удино вновь потерпел поражение и отступил к Полоцку, надеясь использовать укрепления этого города. В этом сражении батарейная N° 5 рота, выдвинутая на высоты у деревни Пожарище, своим огнем оттеснила левый фланг неприятеля за реку Свольно и картечным огнем истребила отряд французских кирасир, проскочивших на русский берег.

За отступающими к Полоцку французами и баварцами граф Витгенштейн шел по пятам и на рассвете 5 августа атаковал их в Полоцке. В течение двух дней 5-го и 6-го августа здесь происходило сражение, стоившее русским убитыми и ранеными четверти всего корпуса, но в конечном результате взять Полоцк так и не удалось. Батарейная № 5 рота работала полубатарейно в двух разных местах, отбивая многочисленные атаки неприятеля, расстреливая подкрепления противника. Когда французские дивизии Леграна и Валентина устремились против русских батарей, находившихся в центре, дело дошло до того, что артиллеристы батарейной № 5 роты, расстреляв все снаряды, отбиваясь тесаками и банниками, успели спасти все свои орудия. Большая часть нижних чинов погибла, подпоручики Котлевский, Холодовский и подпрапорщик Назаренко были ранены. О героическом действии батареи граф Витгенштейн донес императору Александру I и в итоге ее командир подполковник Мурузи был произведен в полковники и награжден орденом Св. Георгия 4-й степени.

В конце сентября к войскам графа Витгенштейна прибыли подкрепления, его корпус перешел в наступление. После сражения 6-го и 7-го октября он взял штурмом укрепленный город Полоцк. Это вторичное сражение под Полоцком было таким же кровопролитным, как и первое. Река Полота еще долго несла в Западную Двину красную воду, окрашенную кровью защитников и штурмующих. Батарейная № 5 рота действовала на позиции у Волового озера, где ее командир полковник Мурузи был тяжело ранен.

После взятия Полоцка граф Витгенштейн преследовал маршала Уди-но и подошедшего к нему на помощь Виктора, которые двигались к Березине на соединение с отступавшим Наполеоном. Батарейная № 5 рота в дальнейшем участвовала в сражениях 19 октября при Чашниках, где 4 орудия этой роты заставили батареи Леграна с прикрывавшими их кирасирами отступить, 2-го ноября - при Смолянцах. При переправе Наполеона через Березину батарейная № 5 рота находилась в резерве, будучи лишь безмолвной свидетельницей разгрома остатков неприятельской армии. Во время заграничного похода русской армии 1813-1814 годов 5-я рота участвовала в осаде Данцига, Дрездена, в битве народов у Лейпцига, а также в сражении у Арсисюр-Обе и взятии Парижа [10]. В 1863 году батарейная рота была преобразована в 26-ю артиллерийскую бригаду с местом дислокации в Динабурге, Слониме, Белостоке, а с 1873 года - в г. Гродно. Отсюда она выступала на боевые позиции в годы русско-турецкой (1877-1878 гг.) и русско-японской (1904-1905 гг.) войн, принимала участие в Первой мировой войне.

Принимал участие в войне 1812 года и 13-й уланский Владимирский полк, сформированный еще в 1701 году по указу Петра I. Долгое время он носил название драгунского полка, как таковой он остался и в истории Отечественной войны 1812 года. И только лишь при завершении кампании (17 декабря 1812 года) полк получил название Владимирского уланского. Полк принимал участие во многих сражениях, но особенно отличился 12 июля при местечке Бабиновичи неподалеку от г. Витебска. Здесь при упорном сопротивлении французов он разгромил неприятельский кавалерийский отряд и «взял в плен двух офицеров и свыше 50 нижних чинов 2-го гвардейского уланского полка». По приказанию генерал-майора Ермолова полк вместе с другими частями 1 -й армии удерживал за собой местечко Бабиновичи на протяжении двух суток, после чего присоединился к своему корпусу. Особенно отличились в этом бою полковник Меллер, ротмистр Жаке 2-й и поручик Иосселиман [11]. Владимирский уланский полк находился в составе Гродненского гарнизона в конце 60 - начале 70-х годов XIX века.

Более обстоятельные сведения об участии в войне 1812 года сохранила ратная история 14-го уланского Ямбургского полка. В это время он был известен как драгунский полк и наименования уланского был удостоен, как и Владимирский полк, 17 декабря 1812 года. Благодаря капитальному труду В. В. Крестовского об истории этого полка, имеется возможность достаточно подробно осветить участие 14-го полка в данной кампании. Наша же задача состоит в освещении лишь главных вех его боевого пути. Полк был сформирован в 1806 году, принимал участие в русско-шведской войне 1808-1809 годов. В канун вторжения Наполеона в пределы России полк располагался в ряде селений Виленской губернии и входил в состав корпуса Витгенштейна. С началом военных действий он участвовал в операциях в составе отряда генерала Я. П. Кульнева. На долю ямбуржцев выпала самая видная роль в преследовании французов в ходе Клястицкого сражения (18-20 июля 1812 года) под Полоцком. В донесении о нем Витгенштейна императору Александру I есть строки, относящиеся к 14-му полку: «Французы спаслись только помощью лесистых мест и переправ через маленькие речки, на которых истребляли мосты... Все селения и поля покрыты трупами неприятельскими. В плен взято до 900 человек и 12 офицеров. Пороховые ящики, казенный и партикулярный обоз, в числе которого генеральские экипажи, остались в руках победителей». Примечательно, что в деле при Клястицах в полку не было убито ни одного человека, ранены же были: один офицер (майор Пряжевский) и 13 нижних чинов. Из офицеров за Клястицкое сражение были награждены офицеры Столыпин, Буткевич, Семенов, Чевилев, Тулубьев, Чаплыгин 2-й и Афросимов. Были отмечены наградами и 24 нижних чина. Ямбуржцы прикрывали отход отряда генерала Кульнева близ Сивошино и были свидетелями его героической смерти от французского ядра, оторвавшего ему обе ноги. Следует заметить, что полуэскадрон 14-го полка являлся личным конвоем графа Витгенштейна, отлично справляясь с охраной командующего корпусом.

Донося императору Александру I об офицерах полка, отличившихся под Полоцком, Витгенштейн писал: «Конвойной команды Ямбургско-го драгунского полка поручик Жуковский и прапорщик Афросимов во время сражения, находясь при мне, были в посылках с разными приказаниями под ружейными и картечными выстрелами, отдавали их с самой точностью и с большой поспешностью». Император наградил обоих орденом Св. Анны 3-й степени. При штурме Полоцка конвой при Витгенштейне был увеличен до двух эскадронов ямбуржцев, что свидетельствовало об их высокой боевой выручке. В ходе сражения была ситуация, когда французы имели возможность пленить генерала, но ямбуржцы моментально «скучились вокруг любимого корпусного командира, и стремясь прикрыть его, в течение нескольких минут отчаянно рубились с французскими кавалеристами, пока не пришли к ним на выручку два эскадрона гродненских гусар, с помощью которых нападавших сшибли сразу».

В сабельной сечи вокруг графа Витгенштейна было ранено 18 ям-буржцев и 5 лошадей, а при штурме города были убиты рядовые Тимофеев, Ипатов и Артемьев. За дело при Полоцке были награждены: Столыпин был произведен в полковники, Буткевич, Семенов, Тулубьев, Чувилев, Жуковский получили ордена; Лютер, Чаплыгин, Шульц, Киркор, Розен, Винокуров и Беляев были повышены в офицерском звании. Участие Ямбургского полка в боях 6-7 октября 1812 года дает все основания считать город Полоцк, наравне с Клясцицами, в ряду самых ярких страниц в его боевой жизни. В ходе преследования отступающего неприятеля драгуны успешно сражались под Лепелем, при Чашниках, за речкой Луком-лей, под Бешенковичами, близ деревни Фальковичи, а также в преследовании отрядом Столыпина французов за Двину.

Решающую роль сыграл 14-й полк при овладении Витебском. Боевыми трофеями в этой победе стали орудия с боеприпасами и всеми лошадьми, большой обоз и до 400 человек пленных, среди которых находились: генерал Пуже, комендант Витебска полковник Шевардо и еще один полковник, а также комендант Бешенкович капитан Дешарм, восемь обер-офицеров и семь жандармов. До 600 французов легло на месте убитыми и ранеными. В полку же выбыли из строя: прапорщик Назаров, унтер-офицеры Петров и Плотников, рядовые Говорухин и Чалый; ранено 10 рядовых. Было ранено 14 лошадей, 13 - убито. Победа, достигнутая при самых неблагоприятных условиях, при пятикратном преобладании противника в людях и снаряжении, стала возможной благодаря высокому боевому духу полка и тому примеру, который показывали нижним чинам отцы-командиры. По оценке В. В. Крестовского, «дело 26 октября под Витебском стало самым блистательным подвигом полка в войну 12-го года». Командир полка Н. А. Столыпин, как главный герой дела, был представлен Витгенштейном к ордену Св. Георгия 4-й степени, но император Александр I собственноручно изменил степень награды на более высокую и пожаловал ему Георгия 3-й степени. И это при том, что сам император был удостоен лишь Св. Георгия 4-й степени. О всех награжденных за взятие Витебска офицерах полка (Буткевиче, Александровиче, Жуковском, Лютере и Назарове) Витгенштейн докладывал, что они «при атаке, находясь впереди и мужественно стремясь на поражение неприятельское, ободряли таковым храбрым поступком нижних чинов и неприятельскую пехоту, презирая ее огонь, опрокинули». Все они также были награждены. Из нижних чинов удостоились знаков отличия военного ордена следующие лица: вахмистр Данильченко, о котором «за взятие в плен бригадного генерала Пуже, и вообще в награждение усердной службы его» Столыпин содействовал о производстве в офицерский чин, что и было впоследствии исполнено, а также получили георгиевские кресты, «по приговору товарищей» - унтер-офицеры Андреев, Васильев, Цыбалев, Емельянов, Репи-тенко, Григорьев, Матвиенко, Дмитриев, Сидоров, Щелкачев, Гаенный. В войне 1812 г. принимал активное участие и запасной эскадрон полка под командованием майора Радожицкого. Он мужественно сражался в обороне Риги, а также в сражениях под Митавой и Мемелем [12]. С 1865 по 1875 год 14-й Ямбургский уланский полк входил в состав Гродненского гарнизона. Принимали участие в войне 1812 года и предшественники 2-го, 5-го и 17-го Донских казачьих полков, сотни которых в последующем входили в состав Гродненского гарнизона.

С первых дней высокий боевой дух продемонстрировал и созданный в начале 1812 года Гродненский батальон воинской стражи. В батальоне служили солдаты в возрасте от 25 до 57 лет. Большинство из них имело боевой опыт, приобретенный в предшествующих кампаниях против войск Наполеона. Когда 14 июня 1812 года русские войска оставили Гродно, прикрывать их отход было поручено отряду М. И. Платова. Казаки совместно с солдатами Гродненского батальона внутренней стражи сразу же заняли Занеманский форштадт на въезде в город, а часть войск рассыпалась в стрелковую цепь вдоль правого берега Немана. 16 июня к городу подошел авангард неприятеля, и вскоре здесь завязалась перестрелка, затянувшаяся до вечера. Малочисленность русской пехоты заставила Платова сжечь деревянный мост через Неман и начать отступление к Щучину. Уничтожить мост под градом вражеских пуль было делом непростым, однако солдаты батальона внутренней стражи сумели выполнить это задание. При этом героически погиб выполнявший его прапорщик Н. И. Ившин. Вскоре после этого Гродненский батальон был частично раскассирован по пехотным полкам второй армии П. И. Багратиона, однако его большая часть была направлена на сопровождение обозов с больными и ранеными из городского госпиталя, с казной, бумагами губернского правления, главной аптекой второй армии, оружием, боеприпасами, амуницией, продовольствием и т. д. Один из этих обозов 15 июля благополучно был доставлен в Чернигов, другой же, в начале июля прибывший в Минск, - захвачен французами.

Часть Гродненского батальона, оказавшаяся с обозом в Чернигове, тут же была направлена на формирование отряда войск для охраны Черниговской губернии под общим командованием полковника Шица. Формированием его занимались командиры Черниговского и Гродненского батальонов внутренней стражи майоры Добровольский и Фоше. 3 сентября этот отряд (в составе двух штаб-офицеров, 11 обер-офицеров и 333 нижних чинов) был отправлен в район города Белицы, что на реке Сож. 1 ноября отряд получил приказ двигаться в направлении Бобруйской крепости и занять Рогачев. Из местечка Шопетовичи вышла рота капитана Гродненского батальона Г. И. Шишкина, а из Чечерска - рота подпоручика того же батальона С. И. Кохановского. Обе роты направились в сторону Рогачева. 2 ноября рота Кохановского у местечка Рысково отбила атаку французской кавалерии, в ходе которой ее командир был легко ранен. На следующий день Кохановский подошел к деревне Городцы, где рота капитана Шишкина вела бой с превосходящими силами противника. Общими усилиями гродненцы выбили французов из занятой ими деревни, а на следующий день освободили от неприятеля и город Рогачев. Здесь воины Гродненского батальона находились до 10 декабря 1812 года, после чего им приказали вернуться в Чернигов. Отсюда остатки Гродненского батальона внутренней стражи, преследуя отступающего неприятеля, 1 января 1813 года прибыли в родной город для дальнейшего несения здесь службы. За успешное ведение боевых действий офицеры Гродненского батальона Г. И. Шишкин, подпоручик Кохановский и прапорщик С. И. Попов были награждены орденами Владимира 4-й степени [13]. Впоследствии на базе батальона был образован 171-й пехотный Кобринский полк.

Части и соединения гарнизона, участвовавшие в Отечественной войне 1812 года, внесли свой посильный вклад в проведение юбилейных мероприятий, посвященных 100-летию победы в ней. Все они посылали свои предложения в Центр по увековечению подвигов участников войны. В частности, Петрозаводский пехотный полк (20-й егерский) предложил потратить собранные в армии средства на восстановление Бородинского поля [7]. Воины гарнизона принимали участие в обновлении памятника похороненного в Гродно героя войны 1812 года генерала-лейтенанта С. Н. Ланского, а также в установке памятника офицерам и нижним чинам 26-й артбригады, «за Веру, Царя и Отечество на поле брани живот свой положивший». В 1912 году в 101-м Пермском, 103-м Петрозаводском пехотном полках и 26-й артиллерийской бригаде прошли торжественные вручения воинам юбилейных медалей в память Отечественной войны 1812 года.

 

1.3. Гродненская губерния 1812 года в жизни и творчестве русских писателей

За время Отечественной войны 1812 года в рядах русской армии прошли через Гродненскую губернию многие русские литераторы. Первым среди них следует назвать овеянного легендами лихого гусара, поэта-партизана Дениса Васильевича Давыдова (1784-1839 гг.). В плеяде главных героев 1812 года он навсегда вошел в ратную историю России. Лучшие ее поэты - Пушкин, Жуковский, Баратынский, Вяземский, Языков - посвятили ему свои восторженные строки. Знаменитые художники той поры - Кипренский, Орловский, Доу - запечатлили для потомков его яркий образ. Чертами Давыдова Л. Н. Толстой наделил одного из самых обаятельных героев романа «Война и мир» - гусара Денисова. В отечественной «гусарской лирике» раскрылся поэтический талант и выкристаллизовался особый стих Давыдова - «кипучий, и воинственно летучий, и разгульно удалой» (Языков). Сам же Давыдов видел в себе прежде всего воина, который большую часть жизни провел в армии, выйдя окончательно в отставку в чине генерал-лейтенанта лишь в 1832 году.

Находясь уже в отставке, Денис Васильевич в шутливо-торжественном послании другу - поэту В. А. Жуковскому - перечисляет все восемь боевых кампаний начала XIX века, нашедших отражение в его послужном списке: «Войны: 1) в Пруссии 1806 и 1807 гг., 2) в Финляндии 1808 г., 3) в Турции 1809 и 1810 гг., 4) Отечественная война 1812 г., 5) в Германии 1813 г., 6) во Франции 1814 г., 7) в Персии 1826 г., 8) в Польше 1831 г.». Отличную боевую выучку Давыдов прошел под руководством замечательного полководца П. И. Багратиона, служившего в том числе и на гродненской земле, а также легендарного храброго генерала Я. П. Кульнева - командира славного Гродненского гусарского полка. Будучи одним из самых известных партизанских командиров двенадцатого года, Денис Давыдов стал еще при жизни национальным героем. В письме к своему другу - поэту Н. М. Языкову он не без гордости сказал о себе так: «Не шутя, хотя и не пристойно о себе так говорить, я принадлежу к числу самых поэтических лиц русской армии не как поэт, но как воин; многие обстоятельства моей жизни дают мне на это полное право...».

Вышесказанное не умаляет и заслуг Дениса Давыдова на литературном поприще. Здесь наследие его - лирика, поэта, сатирика и публициста -значительно и многообразно. И все же главный памятник своему времени и себе он создал своими «Военными записками». Не вдаваясь в оценку литературной значимости этого произведения, необходимо отметить, что для военной истории Гродненской губернии периода войны 1812 года -это уникальный источник, относящийся ко времени освобождения города Гродно от неприятеля и первых шагов по налаживанию в нем мирной жизни. Одним из первых историко-литературный анализ этой части «Военных записок» дал гродненский филолог Л. А. Линев в 1968 году в сборнике «Наднеманские были», однако выбранный жанр не позволил автору в должной степени использовать богатую фактуру записок Д. В. Давыдова для освещения гродненской страницы в его ратной биографии. Настоящее исследование такой возможностью располагает в полной мере. Начинается интересующий нас фрагмент записок Давыдова с посещения автором штаб-квартиры главнокомандующего русской армии М. И. Кутузова в Вильно сразу после изгнания из него неприятеля:

«Первого декабря явился я к светлейшему. Какая перемена в главной квартире! Вместо, как прежде, разоренной деревушки и курной избы, окруженной одними караульными, выходящими и входившими в нее должностными людьми, кочующими и проходившими мимо войсками, вместо тесной горницы, в которую вход был прямо из сеней и где видали мы светлейшего на складных креслах, облокоченного на планы и борющегося с гением величайшего завоевателя веков и мира, -я увидел улицу и двор, заполненные великолепными каретами, колясками и санями. Толпы польских вельмож в губернских русских мундирах, с пресмыкательными телодвижениями.

Множество наших и пленных неприятельских генералов, штаб- и обер-офицеров, иных на костылях, страждущих, бледных, других - бодрых и веселых, - всех теснившихся на крыльце, в передней и в зале человека, за два года пред сим и в этом же городе имевшего в ведении своем один гарнизонный полк и гражданских чиновников, а теперь начальствовавшего над всеми силами спасенного им Отечества!

Когда я вошел в залу, одежда моя обратила на меня все взоры. Среди облитых златом генералов, среди красиво убранных офицеров и граждан литовских я явился в черном чекмене, в красных шароварах, с круглою курчавою бородою и черкесскою шашкою на бедре. Поляки шепотом спрашивали: кто такой? Некоторые из них отвечали: «Партизан Давыдов»; но самолюбие мое услышало несколько прилагательных, от коих нахлынула на меня толпа любопытных. Не прошло двух минут, как я был позван в кабинет светлейшего. Он сказал мне, что граф Ожаровский идет на Лиду, что австрийцы закрывают Гродно, что он весьма доволен мирными сношениями Ожаровского с ними, но, желая совершенно изгнать неприятеля из пределов России, посылает меня на Меречь и Олиту, прямо к Гродне, чтобы я старался занять сей город и очистить окресности оного более через дружелюбные переговоры, нежели посредством оружия. Если же найду первый способ недостаточным, то позволил мне прибегнуть и к последнему, с тем только, чтобы немедленно отсылать пленных в неприятельский корпус не токмо ничем не обиженных, но обласканных и всем удовлетворенных.

Светлейший заключил тем, что, ожидая с часа на час рапорта от графа Ожаровского в рассуждении его движения вперед, он полагает нужным, чтобы я дождался в Вильне сего рапорта, дабы не предпринимать по-пустому ход к Гродне. В случае же, что граф Ожаровский не двинется из Лиды по каким-либо причинам, тогда только я должен буду идти поспешнее к назначенному мне предмету.

Ожидаемый рапорт прибыл 3-го вечером. Граф Ожаровский писал, что 2-го числа он занял Лиду и немедленно послал два полка занять Белицы, сам же остановился в первом местечке. Прочитав донесение, я сел в сани и поскакал в Новые Троки. Сборы мои никогда не были продолжительны: взнуздай, садись, пошел, и на рассвете партия моя уже была на половине дороги к Меречу. В сем местечке мы успели захватить огромный магазин съестных припасов, который я сдал под расписку Московского драгунского полка полковнику Давыдову, и продолжить путь вдоль по Неману, препоруча авангард мой майору Чеченскому и передав ему наставление, данное мне светлейшим, как обходиться с австрийцами.

Восьмого числа Чеченский столкнулся с аванпостами австрийцев под Гродною, взял в плен двух гусаров и, вследствие наставления моего, немедленно отослал их к генералу Фрейлиху, командовавшему в Гродне отрядом, состоявшим в четыре тысячи человек конницы, пехоты и три-дать орудий.

Фейлих прислал парламентера благодарить Чеченского за снисходительный сей поступок, а Чеченский воспользовался таким случаем, и переговоры между ними завязались. Вначале австрийский генерал объявил намерение не иначе сдать город, как предавши огню все провиантские и комиссариатские магазины, кои вмещали в себе более нежели на миллион рублей запаса. Чеченский отвечал ему, что все пополнение их ляжет на жителей сей губернии и чрез это он докажет только недоброжелательство свое к русским в такое время, в которое каждое дружеское доказательство австрийцев к нам есть смертельная рана общему угнетателю. После нескольких прений Фрейлих решился оставить город со всеми запасами, в оном находившимися, и потянулся с отрядом своим за границу.

Чеченский вслед за ним вступил в Гродну, остановился на площади, занял постами улицы, к оной прилегающие, и поставил караулы при магазинах и гошпиталях. Он не преминул также уведомить меня о духе польских жителей города, весьма для нас противном. Нельзя было быть иначе: город Гродна ближе всех больших литовских городов граничил с Варшавским герцогством и потому более всех заключал в себе противников нашему оружию: связи родства и дружбы, способность в сношениях с обывателями левого берега Немана и с Варшавой, сим горнилом козней, вражды и ненависти к России, - все увлекало польских жителей сего города на все нам вредное. Напротив того, все вообще евреи, обитавшие в Польше, были к нам столь преданы, что, при всей алчности к наживе и корыстолюбию, они во все время отказывались от лазутчества противу нас и всегда и всюду давали нам неоднократные и важнейшие известия о неприятеле. Надо было наказать первых и погладить последних.

Девятого числа я вступил в город со всей партией моею. У въезда оного ожидал меня весь кагал еврейский. Желая изъявить евреям благодарность мою за приверженность их к русским, я выслушал речь главного их без улыбки, сказал ему несколько благосклонных слов и, увлеченный веселым расположением духа, не смог отказать себе в удовольствии, чтобы не сыграть фарсу на манер милого балагура и друга моего Кульнева: я въехал в Гродну под жидовским балдахином. Я знаю, что немногие бы на сие решились от опасения насмешки польских жителей, но я не побоялся оной, имев в себе и вокруг себя все то, что нужно для превращения смеха в слезы. Иступленная от радости толпа евреев с визгами и непрерывными «ура!» провожала меня до площади. Между ними ни одного поляка не было видно, не от твердости духа и не от национальной гордости, ибо к вечеру они все пали к ногам моим, а от совершенного неведения о событиях того времени. Хотя известие о выступлении из Москвы дошло до них несколько дней прежде занятия мною Гродны, при всем том они все еще полагали армию нашу в окрестностях Смоленска, а отряд мой - партиею от корпуса Сакена.

Я остановился на площади, сошел с коня и велел ударить в барабаны городской полиции. Когда стечение народа сделалось довольно значительным, я приказал барабанам умолкнуть и велел читать зараннее приготовленную мною бумагу, с коей копии, переведенные на польский язык, были немедленно по прочтении русской бумаги распущены по городу. Вот содержание этой бумаги:

«По приему, сделанному русскому войску польскими жителями Грод-ны, я вижу, что до них не дошел еще слух о событиях; вот они: Россия свободна. Все наши силы вступили в Вильну 1-го декабря. Теперь они за Неманом. Из полумиллионной неприятельской армии и тысячи орудий, при ней находившихся, только пятнадцать тысяч солдат и четыре пушки перешли обратно за Неман. Господа поляки! В черное платье! Редкий из вас не лишился ближнего по родству или по дружбе: из восьмидесяти тысяч ваших войск, дерзнувших вступить в пределы наши, пятьсот только бегут восвояси; прочие - валяются по большой дороге, морозом окостенелые и засыпанные снегом русским.

Я вошел сюда посредством мирного договора; мог то же сделать силой оружия, но я пожертвовал славой отряда моего для спасения города, принадлежащего России, ибо вам известно, что битва на улицах кончается грабежем в домах, а грабеж - пожарами.

И что же? Я вас спасаю, а вы сами себя губить хотите! Я вижу на лицах, здесь столпившихся, и злобу, и коварные замыслы; я вижу наглость в осанке и вызов во взглядах; сабли на бедрах, пистолеты и кинжалы за поясами... Зачем все это, если бы вы хотели чистосердечно обратиться к тем обязанностям, от коих вам никогда не надлежало бы отступать?

Итак, вопреки вас самих я должен взять меры к вашему спасению, ибо один выстрел - и горе всему городу! Невинные погибнут с виновными. Все - в прах и пепел!

Дабы отвратить беду - войскам моим, которые найдут в оной лишь пользу, а городу, которому грозит разрушение, - я изменяю управление оного.

Подполковник Храповицкий назначается начальником города. На полицмейстера и подчиненных его, которые все поляки, я положиться не могу и потому приказываю всем и во всем относиться к еврейскому кагалу.

Зная приверженность евреев к русским, я избираю кагального в начальники высшей полиции и возлагаю на него ответственность за всякого рода беспорядки, могущие возникнуть в городе, так, как и за все тайные совещания, о коих начальник города не будет извещен. Катальное дело -выбрать из евреев помощников для надзора как за полицией, так и за всеми польскими обывателями города. Кагальный должен помнить и гордиться властью, которою я облекаю его и евреев, и знать, что ревность его и их будут известны высшему начальству.

Предписывается жителям города, чтобы в два часа времени все огнестрельное оружие, им принадлежащее, было снесено на квартиру подполковника Храповицкого. У кого отыщется таковое пять минут после истечения данного срока, тот будет расстрелян на площади. Уверяю, что шутить не люблю и слово свое умею держать как в наградах, так и в наказаниях».

«Это что за столб?» - спросил я, увидев высокий столб посреди площади. Катальный объявил, что этот столб поставлен во время празднования польскими обывателями взятия Москвы. В это время, не помню точно, но, кажется, г-н Андржикович (шурин генерала Беннитсена, ныне губернатора Волынской губернии и оплеченный анненской лентою) подошел ко мне с унизительной ужимкою и сказал: «Это - так называемый призовой столб, полковник; обстоятельства...» Мой пронзительный взгляд мгновенно осадил его в толпу, из которой он выступил.

«Кагальный, топоры, - долой столб!» - и столб мгновенно рухнул на землю. «Что за картины вижу я на на балконах и в окнах каждого дома?» «Это прозрачные картины, - отвечал кагальный, - выставленные, как и столб, для празднования взятия Москвы». - «Долой, и в огонь на площади!».

Когда некоторые из картин пронесли мимо меня, я приметил разные аллегорические ругани насчет России. Но самая замечательная находилась на балконе аптекаря. На ней изображались орел Франции и белый орел Польши, раздирающие на части двуглавого орла России. Я велел позвать к себе аптекаря и приказал ему к 12-му числу, то есть ко дню рождения императора Александра, написать картину совершенно противного содержания, присовокупя к орлам Франции и Польши еще двух особых орлов, улетающих от одного орла русского.

Между тем я не забыл и жителей, с домов коих были сорваны подобные аллегории. Им было велено к тому же числу выставить изображения, приличные настоящим обстоятельствам и прославляющие освобождение России от нашествия просвещнных варваров. Все повиновались без прекословия; один аптекарь представил затруднения, уверяя, что так как картина, на него наложенная, весьма многосложна, то он не успеет выполнить приказания в такой короткий срок. Этого было довольно. До сей поры на лице и в словах моих изображалась одна холодная строгость; я искал случая закипеть гневом, чтобы окончательно уже сразить надменность польскую. Случай предстал, и, как мне после сказывали товарищи мои, безобразие мое достигло до красоты идеальной. Я заревел, и электрическая искра пробежала по всей толпе поляков; об аптекаре же и говорить нечего; он вытянулся, как клистирная трубка, и побледнел, как банка магнезии. Я приказал к его дому приставить караул с тем, чтобы целые сутки 12-го числа не было у него огня не токмо в доме, но даже и на кухне, а 13-го вечером, когда нигде уже не будет иллюминации, велел ему осветить все окна и выставить на балконе означенную прозрачную картину. Так и было.

В заключение всем неистовствам (как называли их поляки и в чем я с ними соглашаюсь), я отыскал того ксендза, который говорил похвальное слово Наполеону при вступлении неприятеля в пределы России, и приказал ему сочинить и говорить в российской церкви слово, в котором бы он разругал и предал проклятию Наполеона с его войском, с его союзниками и восхвалил бы нашего императора, вождя, народ и войско; а так как я не знал польского языка, то назначено ему было П-го числа, вечером, представить рукопись свою Храповицкому для рассмотрения.

Сверх того я назначил сотню казаков, всегда готовых для Храповицкого, когда нужно было ему прибегнуть к силе для исполнения повелений его. Эти казаки посылаемы также были патрулями по городу денно и нощно и не позволяли сборища свыше пяти человек. Предписал запечатать магазины и оставить при них поставленные майором Чеченским караулы. Приказал открыть греко-российскую церковь и восстановить в ней богослужение. 12-го числа, в день рождения государя императора, приказал, чтобы все городские чиновники явились ко мне с поздравлением, чтобы город был освещен плошками и чтобы звонили целые сутки вовсе колокола всех церквей. И наконец, приказал кагалу подать список всем чиновникам и обывателям, записавшимся в службу Варшавского герцогства.

Таким образом, оконча, так сказать, площадные дела мои, я пошел на квартиру, откуда немедленно отправил курьера в главную квартиру с донесением о благополучном исполнении возложенного на меня препоручения. Не прошло и часу, как полезли ко мне с почтительными визитами. Всем произнесен был решительный отказ донским швейцаром моим, стоявшим с пикою у дверей. Некоторые однако ж были приняты: Андржикович, о коем я упомянул выше и с коим Храповицкий должен был иметь сношения касательно продовольствия партии, старик граф Валицкий, который от старости и трусости не вдавался в военные предприятия, а от скупости не помогал деньгами, и господин Рот, венгерский выходец, почтенный старец, издавна в городе поселившийся, чуждый всех политических переворотов и имевший в нашей службе пять сыновей, всегда храбро служивших. Первый был однажды взашей Храповицким вследствие какого-то возникшего между ними спора насчет фуража и провианта, нужного для партии; а второго я никогда не забуду выступку, когда он, получа дозволение предстать предо мной, вползал в комнату, оплеченный голубою польскою лентою, в башмаках и со шляпою под мышкой.

Причина посещения его состояла не в бесплодном унижении, подобно его соотечесвенникам; он приехал с тем, чтобы выхлопотать у меня помилование от разорения, в коем он не сомневался, услыша, что я ношу бороду и командую казаками, - два обстоятельства, как уверяют, весьма не утешительные! Обладая необычайным движимым имением, завоеванным им в течение сорокалетнего упражнения на зеленой равнине стола ломберного, он дрожал, чтобы другого рода, на другой равнине и в другую игру отличившиеся игроки не лишили его явно и мгновенно того, что он исподтишка приобрел трудами долговременной своей ловкости. Как я втайне смеялся над его трепетом и изворотами, посредством коих искал он удостоверить меня в понесенных им убытках! Признаюсь, я довольно долго наслаждался его боязнью и после всякого рассказа его отвечал ему: «Однако, граф, если б пошарить у вас, то, верно, еще кой-что найдется!» И он на всякий таковой ответ повторял: «Дали буг, ниц ни ма!» И крестился, и глаза подымал к небу. А так как он крестился по католическому исповеданию - с левого плеча на правое, то каждый раз я заставлял его снова креститься по-нашему - справа налево, что он, наконец, сам собой уже делал.

Помуча его более часу, я заключил наше свидание просьбою, чтобы он ничего не боялся, что хотя я в бороде и командую казаками, но что ни я, ни они - не грабители. Без сомнения он не успокоился от слов сих - и хорошо сделал, но бескорыстное поведение партии моей в одни сутки удостоверило его в истине моего уверения.

Так как во время проезда моего из Тильзита в 1807 году я провел несколько дней в Гродне, то многие из жителей сего города меня знали и, следовательно, не минули немедленно осыпать меня приглашениями всякого рода: иные звали меня на чай, другие на ужин, некоторые разобрали между собой следующие дни для угощения меня и моих товарищей; но мы решительно от всего отказались и разделяли время между собою и обязаностию службы.

Двеннадцатого числа, поутру, господин Рот вошел ко мне и объявил о приезде чиновников и всех почетных особ города для поздравления. Занимаемый мной дом был на городской площади, против ратуши. Я и Храповицкий жили в двух маленьких горницах, примыкающих к обширной, сырой зале, с самого начала зимы не топленной и по сырости своей обитаемой одними кашлями и ревматизмами. Там я заставил ждать битый час всех моих посетителей, одетых в губернские мундиры, с повинными головами, дрожавшими от страха и стучавшими зубами от стужи нестерпимой. Наконец я предстал пред ними в моей наездничьей одежде. Имелся список, куда кто был записан; я говорил им крупно, без запятых и точек, и заключил монолог мой приказанием идти со мной в русскую церковь, молиться за царя русского и благодарить Бога за избавление России.

Все, что я приказал Храповицкому, Храповицкий - кагалу, а кагал -обывателям, все исполнилось в точности и все разрывало от досады поляков, принужденных против воли прославлять и царя, и народ русский, внезапно перейти от надменной походки вооруженных рыцарей к национальному их ногопадению, и вместо владычества над Россией - исполнять предписания жидовского кагала.

Тринадцатого, вечером, я получил повеление идти на Ганьондз. Партия моя немедленно туда выступила, но я по приключившейся мне болезни принужденным нашелся остаться пять дней в Гродне.

Сего числа прибыла в Гродну кавалерия генерал-лейтенанта Корфа, а на другой день и пехота генерала от инфатерии Милорадовича. Первому из них я сдал магазины и гошпитали, находившиеся в этом городе, и, переехав к нему на квартиру, остался в оной до моего выздоровления.

Не могу умолчать о генерале Милорадовиче. По приезде его в Грод-ну, все поляки от меня отхлынули и пали к стопам его; но ему было ни до владычества своего, ни до подлости других: он в то время получил письмо с драгоценной саблей от графини Орловой-Чесменской. Письмо это заключало в себе выражения, дававшие ему надежду на руку сей первой богачки государства. Милорадович запылал восторгом необоримой страсти! Он не находил слов к изъяснению благодарности своей и целые дни писал ей ответы, и целые стопы покрыл своими гиероглифами; и каждое письмо, вчерне им написанное, было смешнее и смешнее, глупее и глупее! Никому не позволено было входить в кабинет его, кроме Кисилева, его адъютанта, меня и взятого в плен доктора Бартелеми. Мы одни были его советниками: Кисилев - как умный человек большого света, я - как литератор, Бартелеми - как француз, ибо письмо сочиняемо было на французском языке. Давний приятель Милорадовича, генерал-майор Пассек, жаловался на него всякому, подходившему к неумолимой двери, где, как легавая собака, он избрал логовище. Комендант города и чиновники корпуса также подходили к оной по нескольку раз в сутки и уходили домой, не получая никакого ответа, от чего как корпусное, так и городское управление пресеклось, гошпиталь обратился в кладбище, полные хлебом, сукном и кожами магазины упразднились наехавшими в Гродну комиссариатскими чиновниками, поляки стали явно обижать русских на улицах и в домах своих, словом, беспорядок дошел до верхней степени. Наконец Милорадович подписал свою эпистолу, отверз милосердные двери, и все оные бросились... но увы! - кабинет был уже пуст: великий полководец ускользнул в потаенные двери и ускакал на бал плясать мазурку, а я сел в сани и явился 18-го числа в Тикочин, где ожидала меня моя партия».

После прочтения этих замечательных страниц нельзя не увидеть в прозе Дениса Давыдова живого и поучительного документа той особой исторической эпохи, которая достаточно глубоко затронула и жизнь Гродненской губернии.

В составе Иркутского полка на Гродненщине побывал в 1812 году и юный корнет Александр Грибоедов. Его друзья той поры сохранили в своей памяти следующие его истинно гусарские проделки в Брест-Литовске. Однажды он въехал верхом на второй этаж дома в разгар дававшегося там бала. В другой раз вместе с приятелем они пришли в костел иезуитского монастыря еще до начала службы. Грибоедов взобрался на хоры, где помещался орган. Его товарищ в это время находился внизу и не пускал наверх пришедшего к богослужению органиста. Началась служба, и Грибоедов, прекрасный музыкант, заиграл - приготовленные ноты песнопений стояли на пюпитре. Но вдруг, в одну из торжественных минут, «пристойная» музыка оборвалась, и с хор понеслись звуки развеселой русской камаринской. Однако веселые гусарские похождения не заслонили главного для корнета - честно служить. Овладевать искусством верховой езды... и глубоко изучать жизнь. Ему было с кого брать пример. Его товарищи по полку не были праздными гуляками: большинство из них побывало в боях под Смоленском и даже в битве при Бородино... Всего четыре месяца прослужил будущий поэт в Иркутском полку. Осенью 1813 года он был назначен адъютантом командира кавалерийского корпуса А. С. Кологривова. Свои служебные обязанности, по отзывам генерала, Грибоедов выполнял добросовестно и с особой искренностью, старательностью и деловитостью, а все свободное время отдавал литературе.

Здесь, в Брест-Литовске, на территории Гродненской губернии, корнет Грибоедов стал, по существу, на тот путь, на котором его повстречала мировая слава. Вначале он выступил в печати с небольшой корреспонденцией «Письма из Брест-Литовска», в которой рассказал об праздновании 22 июня в городе окончания войны и о награждении генерала Кологривова орденом Святого Владимира 1-й степени. Автор воспел в ней могучую и победоносную поступь русской армии, нанесшей решающее поражение «непобедимому» Наполеону. Именно к таким произведениям относится и стихотворение поэта «Переход русских войск через Неман 1 января 1813 года», отразившего важнейший исторический этап в ходе войны с Наполеоном. С выходом русской армии к Неману завершилось освобождение России от неприятеля и начался ее заграничный поход, принесший освобождение и странам Европы. Это стихотворение начинается с описания зимнего Немана: «Снегами погребен, угрюмый Неман спал...». А завершается данное описание показом роковой картины символического значения: «Все пусто... Кое-где на снеге труп чернеет, и брошенных костров огонь, дымяся тлеет, и хладный как мертвец, один среди дороги сидит задумчивый беглец недвижим, смутный взор вперив на мертвы ноги». В этом стихотворении звучит и еще одна эпическая тема -тема возмездия: «Гремят щиты, мечи и брони, и грузно в сумраке ночном чернеют знамена и ратники, и кони: несут полки славян погибель за врагом, достигли Немана и копья водрузили. Из снега возрасли бесчисленные шатры, и на берегу зажженные костры все небо заревом багровым обложили». И в этом стане «полков славян» во всей своей боевой красе проявляется величественный образ умудренного опытом полководца -главнокомандующего русской армией М. И. Кутузова.

И спустя годы после войны 1812 года обращались русские поэты и писатели в своих произведениях к историческим событиям на берегах Немана. Федор Иванович Тютчев, замечательный литератор и дипломат, по дороге из-за границы в Петербург впервые увидел седой Неман в сентябре 1853 года, что вызвало у него размышления о минулых событиях, свидетелем которых он был. Если Грибоедов в «Переходе русских войск через Неман» осветил бегство полчищ Наполеона из России зимой, то Тютчев в своем стихотворении «Неман» воскресил картину вторжения Наполеона в пределы страны летом, через пограничный водный рубеж. Таким образом, оба поэта отразили в своем творчестве важные, но разные этапы Отечесвенной войны 1812 года, связанные с Неманом и Гродненщиной. Победоносное шествие наполеоновских войск проходит через все содержание стихотворения. Однако его заключительные строки венчают бесславный конец зарвавшегося врага: «несчетно было их число - и в этом бесконечном строе едва ль десятое чело клеймо минуло роковое» [14].