Кн. П.А. Вяземский определил, что революционной у нас являлась царская власть, а народ в массе и до XIX в. оставался консервативен. Он, как и его учитель Н.М. Карамзин, заключивший о «вине» Пётра I, а затем и А.С. Пушкин, назвавший великого монарха «протестантом царём», понял, что первоначальную природу отечественной революционности надо искать в силовом «петербургском» уклонении от «московской» традиции. Задолго до XX века верховная власть продемонстрировала плюсы и минусы эпохальных действий «по теории», презревшей обычаи, привычки, эту «душу держав» (создание передовых Армии и Флота обернулось расколом народа).
Исходя из такой методологии, и 1917 год следует воспринимать как великий, но частный случай той революционной парадигмы модернизации, в которую Россия вступила во второй половине XVII в., с одной стороны, противостоя Западу, а, с другой стороны, завидуя ему, забывая о своих самобытных началах. Так что у большевиков были и вполне отечественные предшественники.
Впрочем, наше общество до сих пор расколото в оценке Революции, выпавшей на 1917 год, величие которой вполне соответствует месту России в мире, родившей Сталина, этого «красного Августа», человека поистине «земшарного» масштаба. Не утихают «либеральные» нападки на большевизм, который подчас воспринимается, как нашествие марсиан, напавших сначала на чистых реформаторов Февраля 1917, а затем ударивших и по народу. Конечно, все эти инвективы – следствие забвения единства и преемственности отечественной истории. Говоря коротко, если бы не случилось измены либералов законному царю, совершенной ради перехвата верховной власти, то у большевиков не было бы возможности осуществить очередную «властную рокировку».
Люди здравого смысла это понимают. Помнится, как проф. С.П. Капица вспоминал, что его отец, столь много сделавший для создания «ядерного щита» России при Сталине, цитировал Апостола Павла, учившего, что всякая власть «от Бога». Ученый обратил внимание на эту истину, проливающую свет на природу государственности, помогающую пойти правильным идейным путем в оценке природы Революции. Государственная власть либо делегируется Богом, и тогда по молитвам народа к нему нисходит Царство, либо, в случае его повреждения, попускается (разрешается) и самому попробовать установить верховную власть. В первом случае люди соглашаются жить «по Богу», во втором, революционном – «по человеку». И таким человеком сначала, после Октябрьского завершения дела Февраля, стал Ленин, а затем, в результате ожесточенной борьбы за лидерство, всю власть взял Сталин. Вспомним предысторию воцарения большевиков. Смута в умах, генералитет за исключением буквально единиц изменяет законному царю, потребовав от него отречения, то есть нарушения Основных Законов Российской Империи. Позже генерал Алексеев, зачинатель Белого движения на Дону, будет раскаиваться, что сыграл страшную роль по организации коллективного неповиновения командующих Императору, поняв – не будь измены, не сучилось бы и Гражданская войны.
Ужас был и в том, что преобладающая часть священноначалия Русской Церкви не осмелилась сказать «нет» разрушительному Февралю, думая, что наступила возможность, наконец, отказаться от казенной обер-прокурорской опеки Синода, которую установил Петр Великий. Даже церковные люди попали на время в плен революционного сознания, не умея предположить, что заклейменный Синодальный период при царях очень скоро покажется им сущим раем по сравнению с тем адским положением, которое установится при Ленине, когда верующие будут изничтожаться тысячами[1]. Поэт Максимилиан Волошин был прав, когда пенял России, одурманенной революционными лозунгами: «Ты царевой быть не захотела...».
В результате самочинных действий революционеров-февралистов, законный Государь был пленен в собственном поезде. Царь почувствовал всеобщую «измену, трусость и обман», о чем и записал в дневнике. Что же произошло в глубинных основах бытия России? Была устранена законная Христианская государственная верховная власть (не рассматриваю проблемы первичного уклонения царской власти, начиная с Петра Великого, от идеалов Православной Симфонии и народных традиций). Теперь сами люди решили «всем володети». В середине XIX в. архимандрит Феодор (Бухарев), размышляя о священном, сокровенном характере русского Царства, говорил, что царскую власть «вымолило» у Небес немощное людское бессилие. В 1917 же году множество людей возомнило, что Бога нет, значит и Царя не надо. Сейчас как Божий день ясно, какого преступного масштаба была эта ошибка! Недаром солдаты падали в обморок во время прощания с ними царя, лишенного власти генералами, обернувшимися революционными «фуриями».
В общем, народ проявил всю полноту свободы, забыв на время о необходимости меры во всём (да и сам царь ослушался!) Так, отвернувшись от Провидения, революционные вожди и ведомый ими смущенный народ получили безблагодатную и незаконную (по церковным канонам) власть. Моление за Царя было заменено молением за Временное правительство. Услышало ли Небо это ложное прошение? Ответ ясен – земное было предоставлено самому себе. И тогда по свидетельству очевидцев чуда сама Богородица, облекшись в царскую порфиру, явила свой Образ смущенному народу, показав верным, что берет себе регалии Третьего Рима (навечно ли?). Так на мистическом уровне была удостоверена правда Царства, хотя последнее с тех пор стало вновь потенциальным как и в языческие времена.
Это род кары в научение. Еще П.А. Вяземский, а позже К.Н. Леонтьев говорили о том, что если у человека нет страха Божия, то должен быть хотя бы страх человеческий. Вот и настал этот страх, даже ужас, воплощенный в бичах божиих Ленине, Свердлове, Троцком, затем – в Сталине, которым было попущено показать изменникам царской присяги, что такое человеческая власть. Так, один голод 1921 года, ставший следствием лишения деревни семенного зерна, привел к гибели 5 миллионов крестьян, преимущественно в Поволжье. Затем по дальнейшему выполнению марксистского плана по «раскулачиванию» деревни в начале 1930-х гг. голод унес ещё не менее миллионов жизней главнейшего российского сословия.
Так страна стала наказываться за отступничество от Исторической власти, которое, конечно, нельзя оправдывать её 200-летней абсолютистско-бюрократической западнической порчей, хотя последняя многое объясняет. «Все поменялося» вследствие заговора думских прогрессистов и либерального общества в феврале 1917 г. Крестьянство в 1917–1918 гг. также смертельно согрешило массовыми грабежами и убийствами помещиков в деревне, соблазнившись призывом Ленина «грабь награбленное». Под видом торжества социальной справедливости народ склонился к уничтожению результатов многовекового труда крестьянства и дворянства. Деревенская Россия была насильственно лишена «тонкого» слой людей, опытных в земской самоорганизации. В результате весь этот культурный «элемент», прежде также грешивший радикализмом, частью погиб, частью был вынужден бежать от разъяренной деревни, а затем, опасаясь дальнейших репрессий, устремился в ряды Добровольцев или скрылся на чужбину.
Итак, человеческая свобода восторжествовала. Люди получили то, что пожелали. Это и называется попущением свыше. Впрочем, почивший старец Николай Гурьянов пророчил, что «Царь грядет» (и не он один). Однако ясно, что без соборной молитвы, дерзновения и гражданственности нам в этом Возрождении не обойтись. Этот процесс начался. Царская семья во главе с Николаем II, убиенная революционерами, прославлена Церковью. Государство приняло и правовой акт реабилитации царственных мучеников. Но вернемся к Революции.
Взгляд на историю, отстаиваемый проф. Капицей, многое проясняет. Сталин как квинтэссенция Революции, при всей своей силе, был, во-первых, представителем интеллигентского ордена, увлекшего за собой активную часть народа, во-вторых, он сыграл роль главного бича божия за отступничество, в-третьих, он же вступил на путь выхода из революционного ужаса. Это было сделано в форме «углубления революции», но и с разрушением некоторых старых марксистских утопий, вроде «мировой революции», что объективно было правильно и полезно для России, начинавшей под бичами вождя опамятоваться от революционной смуты.
Ошибкой всех обвинителей Сталина традиционно является его вычленение из рядов той массовой радикальной интеллигентской среды, к которой принадлежал он вместе с другими вожаками революции. Не будем сейчас углубляться в объяснение причин этого заблуждения, сокрытых в магической цифре «1937», ограничимся его констатацией. Аналогичной ошибкой является демонизация исключительно большевиков с невниманием к их союзникам «справа» по так называемому Освободительному движению. До сих пор мы слышим славословия наших «новых правых» в адрес кадетов. Между тем, Милюков вместе со своей массовой радикальной партией, лицемерно назвавшейся Партией Народной Свободы, сделал по расшатыванию традиционной России гораздо больше, чем нелегалы-большевики или эсеры-бомбисты. Милюков сотоварищи относился к верхам Империи. Он и другие заговорщики состояли Членами Государственной Думы, а рядовые либералы в массе своей участвовали в полугосударственных общественных формированиях, разрешенных царской властью ради объединения общественных сил для победы над Германией, объявившей нам войну в августе 1914 г.
Милюков в составе государственной делегации как глава парламентской фракции в ходе войны посещает Англию, дорожа своим правом называться по английскому образцу «оппозицией Его Величества». Однако вместе со своей партией он ведет подрывную работу против законной власти, и это в годы страшной войны, требовавшей единства народа! Милюков перед Февралём выступил в Госдуме с поджигательной речью, проникнутой клеветой на царскую семью, обвиняя ее в предательстве интересов России. Подобные пропагандистские заявления тут же доводились до сведения публики через партийную печать, смущая Россию. Сейчас не место говорить о действительных ошибках Николая II, но всем было ясно, что никаким «глупцом или изменником» он не был, это был явный злобный поклеп политикана-карьериста, мечтавшего «вскочить» на «царское место».
Итак, если бы масса либералов, рвавшихся к верховной власти не раскачивала огромный корабль Российской Империи, никакой Ленин не захватил бы власть в октябре 1917 года. Ленин, находясь в Швейцарии, подумывал уже о переезде в США ради подготовки мировой революции, не ожидая подарка «справа» в виде Февраля. Сталин, будучи в тот момент в сибирском заключении, также ничего и не подозревал о государственном перевороте, который в условиях военного времени готовила либеральная компания. Троцкий, сын купца-миллионщика, сидел себе в нью-йоркской квартире с холодильником, мечтая о «мировом пожаре». Эти вожди большевиков, конечно, ненавидели кадетов как трусов и лицемеров, но находились с ними в одном и том же интеллигентском лагере ниспровергателей христианского государства, «проклятого царизма», по их общему выражению.
Современные «милюковцы» демонизируют «сталинщину», не желая признать давно известное, что большевики не несут ответственности за свержение законной власти генералитетом в союзе с Думой. А уж то, что ленинцы воспользовались государственным переворотом и сами взяли власть в свои руки, отстранив либеральную маниловщину от владычества, так этого и следовало ожидать. Только глупец вроде Милюкова мог полагать, что у «маргариновых» либералов, которые только и могли существовать под крылом Имперского Орла, снизошедшего к их глупостям, дозволившего поиграть в демократические игрушки, были шансы удержать власть. Умные (и справа, и слева) же сразу поняли, что Керенский и Милюков – это фигуры марионеточно-кратковременные, торящие дорогу железным большевикам, не умевшим петь сладких песенок о «парламентской демократии», но сказавшим: «пустим России пулю в висок», учредим «Земшарную республику Советов» со столицей в Берлине, а пока поцарствуем на Москве.
Нашим гениям задолго до «победного» Февраля такое развитие событий было очевидно. К.Н. Леонтьев, например, прямо пророчествовал о «социализме консервативном», который найдёт «путь умственного первенства» над пошлой «западной демократией». Он предрекал, что отвращение российских западников от родного самодержавия и духа русизма в ответ обернётся социализмом с «новым рабством», которое заставит мечтать о старом законном крепостничестве. Русская вселенская ширь и удаль «делают нас малоспособными к той буржуазно-либеральной цивилизации, которая… так крепко держится в Европе»[2]. Но кто же из наших передовых прогрессистов верил своим пророкам, от Пушкина и Лермонтова до Леонтьева с Розановым? Верили в Канта, Конта, Спенсера и Маркса, «учивших» о непременном «светлом будущем» объединённого человечества.
А.И. Солженицын имел полное право ещё в начале 1970-х гг. упрекнуть нашу оппозиционную «образованщину», готовившую новый Февраль с Горбачевым и Ельциным, в непонимании того, что большевизм – это проявление общероссийской дореволюционной болезни нарастания безбожия[3]. Поэтому сваливать на Сталина вину за ГУЛАГ, репрессии, и не верно, и безнравственно. Тем более, что Сталин со своими «национал-большевиками» вывел страну из хаоса, сотворённого Милюковыми и Керенскими, объективно играя столь же контрреволюционную роль, что и Наполеон. Наполеон и Сталин стали новыми императорами, власть которых (в воздаяние грехов либеральных элит) была и обширнее, и многократно деспотичнее, чем у их законных предшественников с крестом на груди.
Солженицын, следуя за предшественниками, определил, что коммунизм был «собственным детищем» дореволюционной прекраснодушной интеллигенции, включая и «идеи террора», в результате чего, хотя «в несколько неожиданной форме, интеллигенция получила по сути то самое, чего добивалась многими десятилетиями». Затем она в «утешку» себе обвила русский народ, что он, видите ли «извратил» святые идеи демократии и социализма. Весь интеллигентский орден стремился с разной степенью интенсивности «стереть исконное лицо России»[4]. И действительно, кадеты очень радовались, когда новый эсер-террорист совершал очередное политическое убийство (царского сановника или представителя Династии), считая пролитие крови «целесообразным» делом во имя собственного прихода к верховной власти.
Так что нам надо помнить все изгибы трагической истории XX в., унесшей жизни многих миллионов. Не следует искать «козла отпущения» в Сталине за нравственное повреждение того интеллигентского слоя России, чьим представителем был и он. Первым был «полуобразованный» Радищев, воспевший «ненависть» к России царской, верующей, не умея отделить здоровое нравственное ядро Святой Руси от его повреждения в Петровский период. Затем шли Герцен, Бакунин и Чернышевский, обожествившие саму Революцию, «позвав Россию к топору». Да, цари и бюрократия XIX – начала XX вв. не расслышали мощного соборного гласа Карамзина-Пушкина, Тютчева-Достоевского, не сумев по-консервативному очистить священные начала христианской государственности России. Вот и случилась лихая беда, которую радикалы воспевали ещё за сто лет с лишним до того, как она грянула. А мы всё повторяем «виноват Сталин», напоминая обалдевшего немца 1945 года с его «Гитлер капут», не желая подчас видеть эпохальную роль Сталина в организации Победы в Великой Отечественной Войне.
Сталин был человеком своего времени, забывшего о Боге и Царе. Он исхлестал Россию именно за это забвение. Но он же первым и создал предпосылки для понимания нами путей выхода из того состояния Ужаса, в котором и сам сыграл страшную роль. Он первым из вождей большевизма поднял тост (24 мая 1945 г. на Приеме в Кремле) «за здоровье, прежде всего, русского народа», сказав: «… поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он – руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение». Эти качества и обеспечили «историческую победу над... фашизмом»[5]. Вина не только Сталина, что среди его сменщиков не нашлось того вожака, который бы искренне поднял на щит коренную державостроительную идею НАРОДНОСТИ. Вспомним, что даже М.С. Горбачев, закончивший МГУ, продолжал по-интеллигентски клеветать на Старую Россию, говоря о ней как о «тюрьме народов».
На вызов Петра Россия ответила гением Пушкина, на вызов Сталина она ответила гением представителей русского самосознания, таких как Шукшин, Высоцкий, Солоухин, Раушенбах, Шафаревич, Распутин, Белов, Бородин... Пока наш (опять новый) политкласс почти не слышат их вопиющего гласа, также как в своё время западническая элита Империи не слышала советов Пушкина, Тютчева, Достоевского, допустив скатывание России в Революцию вместо исправления Старого Строя.
Лёд все-таки тронулся. Мыслящая Россия размышляет о титане Советской эпохи Сталине, сумевшем, презирая интеллигентское «чужебесие», приступить к страшной «воспитательной» работе среди всеобщего хаоса и крамол, рожденных «прекраснодушной» ложью «папаш Верховенских» (Милюковых). История России неисповедимыми путями направлялась к обретению новой соборности и самобытности нашего отечества. Процесс этот не завершен. Всё зависит от силы нашей воли и способности к жертвенному поступку, а возможно и подвигу.
Революция – это народная судьба, неумолимая стихия, возникающая как воздаяние за нежелание политического класса и всех слоёв населения, от верхов до низов жить народной жизнью (именно в этой последовательности, с главной ответственностью верхов, долго соблазняющих «чужебесием» весь народ). Не возжелали бы русские бояре стать лордами-маркизами, и разночинец не пошёл бы за «классиком» Марксом, добровольно впав в русофобию и подражательность. Л.П. Карсавин, идя вослед А.С. Хомякову, был прав, говоря о народе как соборной «симфонической личности», которая болеет вся целиком[6]. Значит, она и выздоравливать должна вся сверху донизу на своих собственных, а не «соросовских» основаниях.
Пора перестать разрывать нашу великую трагическую историю на противостоящие «белые» и «красные» периоды, начав опять «всё совокуплять» по Карамзину. Идя путём историографа-учителя, Пушкин оставил нам великое правило мысли – боготворить Россию, «ибо нет убедительности в поношениях и нет истины, где нет любви»[7].
Владимир Николаевич Шульгин,
доктор исторических наук, действительный член
Академии геополитических проблем,
(Калининград, РФ)
Опубликовано: Международный журнал социальных и гуманитарных наук "Аспект". 2017г. №2(2)
[1] Не случайно православные были в недоумении от измен «верхов» и напоминали Синоду о присяге Государю-Императору, которую никто не отменял. Читаем, например, такое вопрошание группы крестьян, направленное в Синод в марте 1917 г: «Потрудитесь нам Святейшие Отцы Наши разъяснить для всех одинаково как быть с старой присягой и с той, которую принимать заставют? Которая присяга милее Богу первая аль вторая? Потому как Царь не помер а живой и в заточении находится. И правильно ли что все церкви позакроются? Где же нам тогда молиться Господу Богу? Неужто идти к жидам в одну компанию и с ними молиться? Потому как теперь вся ихняя стала власть и которою они над нами бахвалятся. Ежели эдак все будет и дальше то это не хорошо, и мы очень недовольны». - См.: Российское духовенство и свержение монархии в 1917 г. 2-е изд. / Сост. М.А. Бабкин. – М.: Индрик, 2008. С. 384-385.
[2] Леонтьев К.Н. Избранные письма. 1854–1891. – СПб.: «Пушкинский Фонд», 1993. С. 466, 472-473, 502, 505
[3] Прежде об этой болезни радикалов-интеллигентов говорили Пушкин, Тютчев и Достоевский, вместе со своими последователями по «русской партии». Для описания интеллектуального недуга «образованных классов» наши классики пользовались следующими выражениями: «полуобразованная» интеллигенция («интеллигенции»), болеющая «чужеземным идеологизмом», «подражательностью», «чужебесием», не понимающая спасительности «самобытности», «русской идеи», «русской Триады».
[4] Солженицын А.И. На возврате дыхания: Избранная публицистика. М.: Вагриус, 2004. С. 106, 125.
[5] Сталин И.В. О Великой Отечественной войне Советского Союза. Изд. 5-е. М.: Воениздат, 1949. С. 196-197.
[6] См. Карсавин Л.П. Феноменология революции (Берлин, 1926) // Русский узел Евразийства. Восток в русской мысли. Сборник трудов евразийцев. – М.: «Беловодье», 1997. С. 141-201.
[7] Пушкин А.С. Александр Радищев (1836) // Полн. собр. соч. в 10 томах. Т. 7. – М.: «Наука», 1964. С. 360