Польские партизаны Браславского района Витебской области БССР. Снимок 1945-1950г.
Партизанское движение считалось одной из самых ярких и героических страниц истории Второй мировой войны и одновременно практически самым изучаемым эпизодом историографии стран советского блока. Причин этому много. Где-то, как в Советском Союзе, партизанская эпопея являлась неотъемлемым элементом официальной истории войны и одной из причин, по которой эта война называлась отечественной и народной. Где-то, как в Югославии и Албании, партизанское движение было прологом к социальной революции и приходу коммунистов к власти. Более того, вся правящая элита в этих странах была «партизанской» по происхождению. Однако после распада СССР и поражения коммунизма в Восточной Европе выяснилось, что история партизанского движения обросла многочисленными мифами и таит в себе массу белых пятен. Назовем только самые основные из них.
Советская историческая наука утверждала, что население оккупированных немцами территорий, все, как один человек, было враждебно настроено к ним. И если не пошло в партизаны, то уж конечно вредило оккупантам чем могло. Такое утверждение является первым мифом. В реальности же это население было сильно поляризовано: самые активные частью стали коллаборационистами, частью ушли в Сопротивление. Основная же масса оставалась пассивной. И фактически борьба за симпатии этой массы и есть основной аспект истории оккупации. Борьба эта проходила как в идеологической сфере, так и с оружием в руках. Иногда не столько против немцев, сколько против своих соотечественников. Все это, таким образом, позволяет нам рассматривать события оккупации в целом ряде регионов Европы как гражданское противостояние.
Долгое время даже не обсуждалось, что антинацистское движение Сопротивления и его наиболее активная часть - партизанское движение - по идеологической принадлежности были исключительно коммунистическими. Действительно, нельзя отрицать тот факт, что к 1945 г. оно стало (а где-то и постоянно было) самым мощным, многочисленным и эффективным. Тем не менее это и есть миф номер два.
В советской исторической литературе было принято утверждать, что любые «буржуазные националисты» (а под ними, за редким исключением, подразумевались все некоммунисты) не являлись самостоятельной силой в годы войны, а были только «немецкими марионетками». Все некоммунистические и националистические движения уже по определению не могли быть враждебными немцам и, тем более, воевать против них. Если же наличие иного, некоммунистического подполья и признавалось, то оно объявлялось полностью зависимым от оккупантов и «далеким от народа». Эти утверждения послужили основой еще одного, третьего мифа - о полном и безоговорочном коллаборационизме националистов.
Как известно, партизанское движение существовало во всех оккупированных немцами странах Европы. Естественно, оно не было одинаковым, а различалось по форме и степени развития. Где-то партизаны (как, например, во Франции и Италии) были весьма значительной силой, но до высадки западных союзников в Нормандии и на Апеннинах не играли серьезной роли. В Дании и Норвегии партизанское движение так и не вышло за рамки небольших отрядов, которые не приносили значительного вреда оккупантам. А в Восточной и Юго-Восточной Европе (Польша, Югославия, Греция, Албания) оно со временем приобрело такой размах, что здесь необходимо уже говорить не о движении Сопротивления, а о национально-освободительной войне, перешедшей в ряде случаев в социальную революцию и гражданскую войну. Гораздо сложнее обстоит вопрос с партизанским движением на территории СССР, так как в силу целого ряда факторов некоторые его события следует рассматривать как продолжение Гражданской войны 1918-1922 годов. С другой стороны, являясь в какой-то степени спонтанным, оно, тем не менее, находилось под значительным влиянием регулярных военных структур Советского Союза и Германии. Все эти отличия были обусловлены целым рядом причин политического, идеологического, исторического, национального, религиозного и военного характера, которые каждая по отдельности или в комплексе и привели к тому или иному процессу развития партизанского движения. Тем не менее у всех этих движений был один объединяющий момент: в силу указанных причин, в них можно выделить два направления. Назовем их условно прокоммунистическое и некоммунистическое. Такие конкурирующие направления существовали во всех партизанских движениях. Однако не везде их конкуренция привела к гражданскому противостоянию и сотрудничеству некоторых их представителей с оккупантами, что впоследствии и дало основание коммунистическим историкам обвинять все эти движения в коллаборационизме и «предательстве народных интересов» [1].
Таким образом, чтобы выйти из порочного круга этих мифов, необходимо ответить на целый ряд вопросов. Остановимся на трех ключевых:
следует ли ставить знак равенства между ними и коллаборационистами?
какова степень эффективности некоммунистического партизанского движения вообще и в каждом отдельно взятом регионе в частности?
наконец, пользовались ли партизаны-националисты поддержкой местного населения или они полностью были ему враждебны?
В целом на территории Восточной и Юго-Восточной Европы можно выделить следующие государства, где партизанская война приобрела формы гражданского противостояния. Это, прежде всего, Польша, Югославия, Греция, Албания и Прибалтика, Белоруссия и Украина на территории СССР. Нет нужды говорить, что в этих странах существовало значительное и влиятельное прокоммунистическое партизанское движение. Тем не менее следует признать, что с 1939 по 1945 г. на их территории действовал целый ряд партизанских организаций, члены которых не считали себя адептами коммунистической идеологии. Назовем из них только наиболее крупные, сыгравшие значительную роль в развернувшемся противостоянии.
Польша: армия Крайова (AK) - партизанские формирования сторонников лондонского эмигрантского правительства;
Югославия: движение Четников (или просто Четники) - партизанские формирования сторонников лондонского эмигрантского правительства;
Греция: Национально-демократическая лига Греции (ЭДЭС), созданная как из правых республиканцев, так и из сторонников восстановления греческой монархии;
Албания: организация «Легалитет», созданная из албанских монархистов, и организация «Национальный фронт», объединившая в своих рядах правых республиканцев, настроенных антимонархически;
Прибалтика: различные организации сторонников возрождения независимости Эстонии, Латвии и Литвы, наиболее значительной из которых была Литовская освободительная армия (ЛОА);
Белоруссия: различные антикоммунистические организации сторонников независимости Белоруссии, которые в период войны носили обобщающее название Белорусского народного партизанского движения (так называемая «партызанка»), а после окончания оккупации - Белорусской освободительной армии (БОА);
Украина: Украинская народно-революционная армия (УНРА) атамана Тараса Бульбы - Боровца, в которую входили сторонники восстановления Украинской народной республики образца 1918-1921 гг., вооруженные формирования мельниковского крыла Организации украинских националистов (ОУН) и Украинская повстанческая армия (УПА), созданная под эгидой и идеологическим влиянием бандеровского крыла ОУН [2].
Как уже видно из простого перечисления партизанских организаций и стоявших за ними политических сил, все они имели определенное влияние в определенных кругах населения своих стран. Иначе и быть не могло: эти движения попросту не продержались бы такое значительное время (все они практически в том или ином виде благополучно дожили до 1945 г., а некоторые продолжали действовать и после капитуляции Германии). Это свидетельствует о том, что в основе их возникновения лежали более серьезные причины, чем только злая воля «монархической (или буржуазной) реакции, вступившей в сговор с оккупантами на почве антикоммунизма».
Для каждой из указанных стран действовали, разумеется, свои причины. Однако в целом их можно объединить в такие комплексы: исторический, политический, идеологический, национальный, религиозный и военный, которые повлияли прежде всего на условия возникновения и динамику развития данного партизанского движения. К перечню условий следует отнести идеологическую основу, наличие необходимого количества обученных кадров, контингента, вооружения и т. п. Все это внутренние факторы. К внешним же факторам следует отнести помощь того или иного государства (например, Германии, СССР или западных союзников).
По логике вещей, любая партизанская организация должна иметь идеологическую базу, определяющую те цели и задачи, за которые ее члены борются. Иначе это уже не партизаны, а обыкновенные бандиты. Не были исключением и все вышеперечисленные партизанские движения. Каждое из них в своей борьбе опиралось на тот набор идей, который представлялся ее участникам наиболее приемлемым. В советской историографии было принято выделять только две из них: национализм и антикоммунизм. Однако это несколько не так. Практически все некоммунистические партизанские движения в Восточной и Юго-Восточной Европе придерживались той официальной идеологии, которая существовала в их государствах на момент оккупации. Национализм же (с существенной религиозной окраской) играл значительную роль только в польском и югославском движении Сопротивления (ниже мы увидим почему). Антикоммунизм же вышел здесь на первое место только тогда, когда гражданское противостояние в борьбе этих организаций уступило место борьбе против оккупантов (примерно с 1942 г.). По настоящему же националистическими и антикоммунистическими можно называть только партизанские формирования на территории СССР [3].
Что касается обученных кадров, то с этой точки зрения в более благоприятном положении находились АК и Четники, основной костяк которых составили офицеры и унтер-офицеры бывших польской и югославской армий. В значительно худшем - греческие и албанские партизаны. На территории СССР наилучшая ситуация сложилась у прибалтийских партизан, в составе которых было много офицеров и унтер-офицеров бывших эстонской, латвийской и литовской армий. Белорусские и украинские партизаны такого кадрового состава не имели вообще. В лучшем случае это были перебежчики из Красной армии и офицеры и унтер-офицеры прежней польской армии. В кадровый состав белорусского и украинского партизанских движений следует также включить офицеров армий Украинской и Белорусской народных республик, существовавших в период с 1918 по 1921 год. Естественно, что уровень их знаний и умений мало отвечал требованиям современной войны. Поэтому вскоре перед руководством этих движений стал вопрос о подготовке новых кадров. В ходе войны и после 1945 г. в этом деле наиболее преуспели литовские и украинские партизаны. Кроме того, все эти движения имели еще один источник своего кадрового пополнения: начиная с конца 1942 г., к ним стали перебегать члены созданных немцами коллаборационистских формирований. Например, такое часто имело место на Украине в ходе всего периода оккупации. В Прибалтике же этот процесс стал массовым только перед уходом немцев [4].
И прокоммунистическое, и некоммунистическое партизанские движения в той или иной степени поддерживались внешними силами. Разумеется, в наилучшем положении находились советские партизаны, которые при всем неоднозначном отношении к ним сталинского руководства все-таки более или менее регулярно снабжались и обученными кадрами, и вооружением, и снаряжением. Что касается их коллег в Югославии, Албании и Греции, то они получали поддержку в основном от западных союзников. И то не сразу, так как основная помощь последних была направлена на некоммунистические формирования. И только после того, как, например, Четники и албанский «Национальный фронт» были обвинены в сотрудничестве с оккупантами, Англия и США прекратили помогать им. Оккупанты также были одной из сторон, которая помогала некоммунистическим партизанам. На Балканах этим занимались Германия и отчасти Италия. На территории СССР - только Германия [5].
Каждое из партизанских движений имело свою динамику развития. В силу уже перечисленных причин они значительно отличались друг от друга по целям, уровню организации и численности. Цели в основном сводились к следующим моментам:
восстановление дооккупационных порядков (польская АК, албанский «Легалитет») либо без изменений, либо с некоторыми поправками (сербские Четники, греческая ЭДЭС);
полное изменение дооккупационных порядков, но без изменения общественно-политических отношений (албанский «Национальный фронт»);
полное изменение дооккупационных порядков с полным изменением общественно-политических отношений (все прибалтийские, белорусские и украинские партизанские организации).
И уже на основе этих целей определялись стратегия и тактика того или иного движения, осуществлять которые должны были определенные организационные структуры, наполненные людскими ресурсами. Следует сказать, что некоммунистическим партизанам не удалось превзойти своих коллег из коммунистического лагеря ни качественно (организационно), ни количественно. Из всех перечисленных формирований только АК, Четники и УПА имели более или менее организованные руководящие органы, боевые и тыловые части, которые по каким-то параметрам могли сравниться с коммунистическим партизанским движением. В то же время их численность была меньше обычно на порядок. Так, число советских партизан равнялось примерно 1 млн., югославских - 800 тыс. (для сравнения: Четников в лучшие времена насчитывалось около 50 тыс. человек, а всех антикоммунистических партизан на территории СССР вместе взятых - чуть более 300 тыс.) [6].
Некоммунистические партизаны, как мы уже выяснили, действовали в определенных исторических условиях и находились под воздействием целого ряда факторов, которые и привели их в результате к гражданскому противостоянию, а некоторых - и к сотрудничеству с оккупантами. На наш взгляд, такими факторами, определившими во многом динамику развития этих движений, являются следующие:
отношения с коммунистическим партизанским движением;
отношения с местным населением;
отношения с коллаборационистами;
отношения с оккупантами.
Советские историки однозначно утверждали, что некоммунистические партизанские формирования были изначально настроены враждебно по отношению к коммунистам. Как и многие из подобных утверждений, это является ошибочным. На самом деле их взаимоотношения претерпели значительную эволюцию от попыток сотрудничества до открытого противостояния. Иногда и вовсе складывалась такая ситуация, когда сотрудничество перемежалось с противостоянием. Так, было в Греции, где коммунистическая ЭЛАС и республиканская ЭДЭС дважды на протяжении 1942-1944 гг. мирились и начинали друг против друга войну. Или в Албании также пытались сотрудничать друг с другом Четники и партизаны Йосипа Броз Тито. Однако начиная с конца 1941 г., такие контакты прекратились, и стороны перешли сначала к неустойчивому нейтралитету, а потом к открытой вражде. Наиболее позитивный пример такого сотрудничества показали польская АК и ее коллеги из коммунистической Армии Людовой (АЛ). История не сохранила фактов их открытой вражды, тогда как всем известен апогей их совместной борьбы: участие в Варшавском восстании 1944 года. Что касается совместной деятельности советских и националистических партизан на территории СССР, то о ней ничего не известно. В лучшем случае они придерживались нейтралитета, как в Белоруссии, в худшем -сражались больше друг с другом, чем с оккупантами (Украина) [7].
Начиная примерно с конца 1941г. - начала 1942 г., между коммунистами и некоммунистами наметился разрыв, который перешел затем в открытое гражданское противостояние. Каковы причины этого разрыва? Для каждой страны они были разными. Однако среди наиболее общих и основных можно назвать следующие:
политико-идеологические причины - здесь, как говорится, без комментариев. Курс коммунистов на полную смену общественного строя и социальные преобразования, и иногда в ущерб борьбе с оккупантами, не мог привести в восторг даже идейно близких им социалистов, не говоря уже о правых республиканцах и монархистах. Такие причины были, например, решающими для Югославии, Греции и Албании. Что же касается СССР, то здесь иначе и быть не могло: выше уже говорилось, что побудительным мотивом для прибалтийских, белорусских и украинских партизан был именно антикоммунизм;
национальные причины - этот комплекс причин был характерен для таких многонациональных государств, как Югославия и СССР, отчасти Польши, так как АК действовала не только на собственно польской территории, но и на землях Южной Литвы, Западной Белоруссии и Западной Украины. Коммунисты, как правило, придерживались интернациональной идеологии, а Четники, члены АК, прибалты, белорусы и украинцы были, соответственно, националистами. Тем более что, например, в СССР многие партизанские отряды, действовавшие в Прибалтике, Белоруссии и Украине, состояли из этнических русских или выходцев из восточных земель этих республик. Националистами же были преимущественно «запад енцы»;
религиозные причины - отчасти являются продолжением предыдущих, так как фактор конфессиональной принадлежности играл значительную роль в самоидентификации многих национальных групп (особенно в Югославии, Албании, Польше и западных регионах СССР). И дело тут даже не в том, что коммунисты придерживались атеистических взглядов. Иногда религиозная вражда лежала больше в исторической, чем в идеологической плоскости. Например, сербские Четники были православными, а в армии Тито было много боснийских мусульман и католиков хорватов. В Албании дое из указанных партизанских формирований представляло собой определенную религиозную группу - католиков («Национальный фронт») или мусульман («Легалитет»);
военные причины - эти причины были определяющими обычно там, где коммунистические партизаны пытались проникнуть на территорию, которую националисты считали своей (так, например, произошло в Западной Белоруссии и Западной Украине) [8].
Часто у некоммунистических течений движения Сопротивления не было таких возможностей, как у их коммунистических коллег (например, в СССР). Поэтому и их масштабы были менее значительными. И все-таки подчеркнем: внешняя помощь, разумеется, имеет не последнее, но и не самое главное значение. В данном случае гораздо важнее поддержка местного населения, в среде которого находятся партизаны. Помощь извне не всегда может прийдти вовремя. Так, к слову, и было в случае с советскими партизанами, когда в 1941-1942 гг. государству было явно не до них. Местное же население для партизан является и источником снабжения продовольствием, и резервом людских ресурсов, и в какой-то степени «окном» во внешний мир. Но все это происходит именно так, если население настроено дружественно (или хотя бы нейтрально) по отношению к партизанам. В противном случае их отряды обречены на бездействие, уничтожение или уход из этой местности.
Из советской научной и художественной литературы всем нам известно, что население на оккупированных территориях поддерживало только коммунистов. Тогда как можно объяснить тот факт, что многие некоммунистические формирования существовали до конца оккупации, а на некоторых территориях действовали и гораздо позже? Теперь не секрет, что не везде это население относилось, например, к советским партизанам лояльно или даже нейтрально. Были и случаи откровенной вражды. Например, такая ситуация сложилась на присоединенных перед войной территориях (Прибалтика, Западная Белоруссия и Западная Украина) или на территориях, где нерусское население преобладало либо было равным по численности русскому (Северный Кавказ). Именно здесь коллаборационизм принял свои наиболее крайние формы, а некоммунистическое партизанское движение было гораздо мощнее просоветского. Иначе, как отказом населения поддерживать коммунистов, нельзя объяснить массовые депортации из Прибалтики и Западной Украины в 1945-1946 годах. Ясно, что проводились они для того, чтобы подорвать базу националистического подполья, а также лишить его материальных и людских ресурсов [9].
Коммунисты во время войны и коммунистические историки в послевоенное время часто обвиняли представителей других партизанских движений в том, что они практически не принимали участия в борьбе с оккупантами. Отчасти это правда, но связано это не столько с какими-то тайными договорами между ними, а с отношением к местному населению. Например, Четники, албанский «Национальный фронт» и АК начиная с 1942 г., не проводили каких-либо масштабных операций против оккупантов из-за боязни репрессий последних против мирного населения. Например, в Сербии немцы за каждого убитого солдата расстреливали 100 человек, а за каждого раненого - 50, что не могло не влиять на тактику пассивного выжидания Четников Дражи Михайловича. С другой стороны, такую тактику нельзя объяснять только заботой о населении. Многие партизанские руководители некоммунистических формирований берегли свои силы для другой причины - последующей борьбы за власть после ухода немцев [10].
К сожалению, коммунисты боролись с оккупантами, не считаясь с репрессиями против мирных жителей. Но и симпатии к ним также нельзя отрицать. Например, в Греции население с 1941 по 1944 г. устойчиво поддерживало коммунистов практически на всей территории страны, а республиканцы и монархисты так и не вышли за пределы Эпира (северо-западная Греция). В Югославии партизан Тито с большой охотой поддерживали в Боснии, так как местное мусульманское население очень боялось репрессий со стороны Четников. Аналогичная ситуация сложилась и в Западной Белоруссии, где польская АК повинна в уничтожении белорусского населения ничуть не меньше, чем немцы [11].
Очень неоднозначным для понимания является вопрос взаимоотношений некоммунистического движения Сопротивления и коллаборационистов. И здесь нельзя отчасти не согласиться с коммунистическими историками, которые считали их единым целым. Не будет преувеличением сказать, что они не боролись друг с другом, а вполне мирно сосуществовали. Но дело тут не в пресловутом «классовом подходе» - все гораздо сложнее.
Одной из причин такой политики было то, что коллаборационизм как явление также не был однородным. С немцами могли сотрудничать как явные безыдейные прислужники, так и те, кто видел в таком сотрудничестве пользу для своего народа (национальное освобождение, обретение государственности и т. п.). Многие из них всерьез надеялись, что немцы со временем предоставят им полную свободу действий и передадут бразды правления государством. Другие думали, что, «врастая» таким способом в оккупационный аппарат, они придают ему национальный характер со всеми вытекающими из этого последствиями. На такой поворот событий очень надеялись, например, украинские и белорусские националисты. И как это ни парадоксально прозвучит, фактически это был один из вариантов борьбы за что-либо. А некоммунистическое движение Сопротивления - это второй вариант. Другое дело, что к 1943 г. даже самые ярые националисты и антикоммунисты поняли, что немцы никакой независимости им предоставлять не собираются. В лучшем случае это может быть протекторат по образцу Богемии и Моравии, но не больше. И именно этот год стал рубежным во взглядах многих коллаборационистов: часть из них стала переходить к коммунистам, а часть - в националистическое движение Сопротивления. Не секрет, что, например, УПА и ЛОА свои наиболее квалифицированные кадры получили из местной полиции, которая целыми подразделениями стала переходить на их сторону. В Греции же ситуация развивалась в обратном направлении. Когда оккупанты предоставили греческому правительству возможность вести более или менее самостоятельную политику (декабрь 1942 г.), часть членов ЭДЭС влилась в созданные этим правительством «охранные батальоны» [12].
Из сказанного видно, что коллаборационисты и партизаны одной национальности не только не боролись между собой, но даже поддерживали друг друга. По сути, это были «сообщающиеся сосуды», что и дало впоследствии возможность коммунистам обвинять их всех в сотрудничестве с оккупантами. Что же происходило, когда на одной территории действовали коллаборационисты и партизаны разной национальной или конфессиональной принадлежности? Здесь, за редким исключением, происходило непримиримое противостояние. Если же эта борьба имела под собой не только идеологические и социальные, но еще и религиозно-национальные и исторические противоречия, то она выливалась в чудовищную резню, как это было, например, в Югославии или на Украине. Теперь всем известны события, которые происходили на Волыни в 1943-1944 гг., когда по приказу своего руководства УПА развернула политику деполонизации этого края. Поляки отвечали тем же. Однако справедливости ради следует сказать, что АК вела себя не лучше. Так, на ее совести тысячи убитых белорусов, украинцев и литовцев, которые не хотели жить в Польше образца 1939 года. Естественно, что в такой борьбе страдало прежде всего мирное население [13].
Главным обвинением против некоммунистических течений движения Сопротивления было то, что они сотрудничали с оккупантами, или то, что оккупанты принимали участие в создании этих движений, их вооружении и снаряжении. Приводятся разные доказательства, вплоть до довоенного сотрудничества, например, ОУН с германской разведкой. Следует сказать, что и такие факты имели место. Однако этот вопрос намного сложнее, чем кажется. Трудно сомневаться, что и сербские четники, и греческие партизаны-роялисты, и украинские и белорусские националисты в основной своей массе считали нацистов врагами. Но еще большими своими врагами они с определенного момента в силу различных причин, и не только по своей вине, стали считать коммунистов. Поэтому вся логика развития этих движений неминуемо толкала их к союзу (пусть даже временному и тактическому) с оккупантами, которые на тот момент, как это парадоксально ни прозвучит, были главной антикоммунистической силой [14].
Формы сотрудничества с оккупантами были разными, как разными были и причины, которые подтолкнули партизан к этому сотрудничеству. Выше уже говорилось об одной из них: полном или частичном нейтралитете. Так поначалу поступали Четники, АК и ЭДЭС. Однако в той войне редко кому удавалось сохранять нейтралитет и быть «третьей силой между нацизмом и коммунизмом». АК, например, выбрала путь сотрудничества с коммунистами. Совместно с советскими партизанами и Красной армией поляки участвовали в освобождении Львова и Вильнюса. Четники, ЭДЭС и албанский «Национальный фронт» полностью перешли на сторону оккупантов и с 1943 г. действовали, как обычные коллаборационистские формирования. А прибалтийских, белорусских и украинских националистов немцы начали активно снабжать вооружением и снаряжением, а также готовить для них кадры. Все это, безусловно, продлило жизнь этим формированиям, но не настолько, чтобы они так долго держались без поддержки местного населения: и ЛОА, и БОА, и УПА продолжали сражаться и после ухода немцев, вплоть до 1950-х годов [15].
При подготовке данной статьи автор не ставил перед собой цель написать историю националистических партизанских организаций, а только попытался проанализировать их как явление с политикоидеологической, национальной и военной точек зрения. Тема эта весьма обширна, однако даже из уже приведенных фактов видно, насколько мало о ней известно. А если и известно, то знания эти зачастую ошибочны. Выше было сказано о тех мифах, которые прочно срослись с проблемой некоммунистического партизанского движения. Что мы можем теперь сказать о них?
Во-первых, несомненно, что это движение и коллаборационизм тесно связаны между собой. Но связь эта сродни двум сторонам одной медали, и смешивать эти понятия нельзя. Практически везде националистические партизанские организации возникли как анти-нацистские. Однако не во всех странах естественная конкуренция между ними и коммунистами (которая, к сожалению, существовала даже в условиях борьбы за национальное освобождение) переросла в гражданское противостояние, продолжавшееся иногда и после войны (Греция, Прибалтика, Украина) и пособничество оккупантам. И виноваты в этом не только и не столько оккупанты, коммунисты или националисты, а те особенности национального менталитета, которые веками складывались в Восточной и Юго-Восточной Европе.
Во-вторых, у националистических партизанских движений была, конечно, разная степень эффективности, которая, тем не менее, зависела от того, кому они противостояли. Если речь идет об оккупантах, то, вне всякого сомнения, действия партизан-коммунистов были намного эффективнее. С другой стороны, в гражданской войне между коммунистами и националистами последние в целом ряде случаев и до определенного момента одерживали верх (Югославия, Украина, Прибалтика).
В-третьих, такие победы националистов можно объяснить разными причинами. Однако, на наш взгляд, главной из них является поддержка определенной части населения, которой они пользовались. Советская историческая наука полностью отказывала парти-занам-некоммунистам в такой поддержке. Тем не менее именно позиция населения в Югославии, Польше, на Украине и в Прибалтике позволила националистам существовать и действовать до конца Второй мировой войны, а где-то и позже.
Мы, граждане бывшего СССР, привыкли считать, что гражданская война может возникнуть только из социально-экономических причин. Вся же мировая история учит нас, что такие войны возникают тогда, и только тогда, когда происходит столкновение базовых ценностей, лежащих в основе самосознания той или иной группы населения. Таким столкновением ценностей, более того, взглядов на будущее своего народа, и была война на территории целого ряда стран Восточной Европы, основные события которой развернулись с 1941 по 1945 год. А то, что эта война совпала по времени с немецкой оккупацией, только усложнило и без того запутанный клубок противоречий.
Олег Валентинович Романько
Доктор исторических наук, профессор,
Крымский федеральный университет им. В.И. Вернадского
Материалы VIII Межд. науч. конф.: В 2 ч. – Краснодар, 2013. – Ч. 2. – С. 277-289.
Примечания
1. Thomas N. Partisan Warfare 1941-1945. London, 1996. P. 17, 20-21, 24-28.
2. Перечень этих партизанских формирований составлен по следующим источникам: Бульба-Боровець Т. Армія без держави. Львів, 1993; Гогун А. Между Сталиным и Гитлером. Украинские повстанцы. СПб, 2004; Ёрш С. Беларускі нацыянальны рэзыстанс у гады Другой сусьветнай вайны // Пагоня. Беласток, 1995. № 33, 34, 36, 37; Крысин М. Ю. Прибалтика между Сталиным и Гитлером. М., 2004; Мірчук П. Українська повстанська армія. 1942-1952. Львів, 1991; Семиряга М. И. Коллаборационизм. М., 2000; Armia Krajowa w dokumentach 1939-1945: U 6t. Londyn, 1970-1989. T. 1-6; Mazower M. Inside Hitler’s Greece. The experience of occupation, 1941-1944. New York, 1993; Romanko О. V., Munoz A. J. Hitler’s White Russians. New York, 2003; Tomashevich J. War and revolution in Jugoslavia 1941-1945: The Chetniks. Stanford, 1975.
3. Гогун А. Указ. соч. С. 105-124.
4. Стругар В. Югославия в огне войны, 1941-1945. М., 1985. С. 33, 50-55.
5. Маккензи У. Секретная история УСО: Управление стратегических операций в 1940-1945. М., 2004. С. 587-592.
6. Семиряга М.И. Указ. соч. С. 497-524, 524-529; Dobrich М. Chetnik // Axis Europa magazine. New York, 1998. Vol. 16. P. 3-63.
7. Кирьякидис Г. Д. Греция во Второй мировой войне. М., 1967. С. 136-139, 209-211; Герэн А. Коммандос «холодной войны». М., 1972. С. 24-29; Великая Отечественная война. Энциклопедия. М., 1985. С. 60-61.
8. Анализ причин проведен по следующим источникам: Войны второй половины XX века. - Минск, 1998. С. 109-111; Гогун А. Указ, соч. С. 105-110; Thomas N. Op. cit. Р. 24-28.
9. О значимости вопроса поддержки партизан населением смотри, например: Армстронг Д. Советские партизаны. Мифы и действительность. 1941-1944. М., 2007. С. 289-424.
10. Bundesarchiv-Militärarchive, Freiburg, Deutschland (далее - ВА-МА), RW 40. Territoriale Befehlshaber in Südosteuropa, Befehlshaberin Serbien, RW 40/37. KTB für Januar 1943 mit Anlagen, Aufstellung des Serbischen Freiwilligen Korps.
11. СямашкаЯ. Армія Краёва на Беларусі. Менск, 1994. С. 5-15; Lepre G. Himmler’s Bosnian division. Atglen, PA, 1997. P. 16-18; Munoz A. J. Herakles and the swastika. New York, 1996. P. 6, 8, 12, 13, 17.
12. Кирьякидис Г. Д. Указ. соч. С. 179; Munoz A. J. Hitler’s Eastern Legions: In 2 vols. New York, 1996. Vol. 1. P. 52-57.
13. Рагуляец. Беларуска-польскія перамовы у сакавіку 1944 году // Беларускі Рэзыстанс. 2005. №1. С. 98-105; СергійчукВ. Поляки на Волині у роки Другої світової війни. К., 2003. С. 43-474.
14. ВА-МА, RW 5. Oberkommando der Wehrmacht - Amt Ausland / Abwehr, RW 5/699. Vorbereitungen für den «Fall Weiß». - Richtlinien für Ausbildung und Einsatz einer ukrainischen Partisaneneinheit in Polen (Juli-August 1939).
15. Грьібоускі Ю. Першы беларускі штурмовы зьвяз // Беларускі Рэзыстанс. 2005. № 1. С. 3-6; Зубренков С. В. Националистическое подполье в Литве и войска НКВД в 1944-1945 гг. // Великая Отечественная война в оценке молодых: Сб. статей. М., 1997. С. 155-163; Romanko О. V., Munoz A. J. Op. cit. Р. 65-68.