«Осада ливонского города русскими войсками». Миниатюры из Лицевого летописного свода. 2-я пол. 16 в.

Московское владычество в 1558-1582 гг. над Ливонией сопровождалось попытками легитимизации прав Ивана IV на эту территорию, которые столкнулись со сложностями с местным населением, организационно-административными проблемами царской бюрократии, социально-экономической и культурной спецификой российской колонизации.

Процесс покорения Ливонии протекал сложно. Вопрос включения новых территорий находился одновременно в юрисдикции нескольких приказов: Разрядного, Земского и Городового. Отдельной проблемой было прибывшее из России новое население Ливонии со своей культурой и традициями. «Горькие плоды» принесла также политика дискриминации местного населения: на заключительном этапе войны жители Ливонии. Как немцы, так и латыши активно выступали на стороне Стефана Батория, порой значительно содействуя успехам польского оружия (наиболее известный пример — взятие Вендена в 1577 г.). Обещанная ливонцам веротерпимость находила на практике весьма ограниченное применение и состояла в полном противоречии с лозунгами «православной реконкисты». Царская администрация не смогла успешно решить в Ливонии ни одной ключевой проблемы, которые были порождены аннексией территорий с другой национальной, общественно-политической и религиозной структурами.

Русская колонизация Ливонии в 1558-1582 гг., вне сомнения, носила исключительный характер во всей истории территориальной экспансии Московского государства XVI в., но в историографии данный вопрос изучен относительно мало. Весьма значимые, но небольшие по объему публикации Г. А. Новицкого, В. И. Буганова и Б. Н. Флори касались отдельных аспектов деятельности московской администрации в завоеванных землях, а также комплекса мер, связанных с материальным обеспечением русского дворянства на территории Ливонии¹. В европейской историографии выделяется прежде всего авторитетная монография Н. Ангерманна (правда, она вышла более 40 лет назад)². Остальные аспекты истории Ливонии в «русский период» посвящены биографиям наиболее выдающихся личностей того времени (особенно таких, как Иоганн Таубе, Элерт Крузе, Магнус Голштинский) и отдельным частным сюжетам³.

Вопрос о природе русской власти в Ливонии имеет большое значение для решения разных научных проблем⁴. Он важен для дискуссий о специфике российкого феодализма, об эффективности работы русской бюрократии при Иване IV. о национальной и религиозной политике Московского государства в XVI веке и о его культурной обособленности от стран латинской Европы в целом.

Освоение территории Ливонии началось с первых шагов московского завоевания в 1558 г., и через несколько лет под властью России оказались значительные территории Эстляндии и Летляндии⁵. Манифестом территориальных претензий Ивана стало введение весной 1559 г. в царскую титулатуру формулы: «государь земли Ливонские града Юрьева и иных», о чем первым должен был узнать главный конкурент — Сигизмунд II Август, а сразу после — император Фердинанд I⁶.

На захваченной Россией территории Ливонии происходило оформление новой власти. Юрьевский воевода (сидевший в Дерите, переименованном в Юрьев Ливонский) стал теперь «наместником и воеводой земли ливонской»⁷. Московская администрация была довольно объемной: весной 1563 в Юрьеве (Дерите) правило 5 воевод, в Вильяне (Феллине) — 3, в Полчеве (Оберпалене) — 2, в Раковоре (Везенберге) — 2, в Лайюсе (Лаисе) — 2, в Алысте (Мариенбурге) — 2, в Новогрудке (Нейгаузене) — 1. в Ругодиве (Нарве) — 2, в Сыренске (Нейшлоссе) — 1. В общей сложности — 20 воевод!⁸ Осенью 1564 г. появилась официальная печать юрьевского воеводы как наместника Ливонии, в прерогативы которого права входила возможность заключения договоров с шведским королем от имени царя. Содержание печати было непосредственно связано с геральдикой завоеванных земель: «на печати клеймо: орел двоеглавый, а у орла у правые ноги герб печать магистра ливонского, а у левые ноги герб печать Юрьевского епископа»⁹.

Несколько позднее, в сентябре 1565 г., на печати наместника Великого Новгорода, традиционно игравшего важную роль в московско-шведских отношениях, вместе с традиционными элементами (вечевая степень и посох) появился медведь, точнее говоря, Ursus Finlandicus (в соответствии с точной атрибуцией Дж. Линда), что являло собой грозное предупреждение для династии Вазов¹⁰. Царская канцелярия была, мягко говоря, неточна в своих геральдических конструкциях: мнимые гербы Фюрстенберга и епископа являлись гербами маршала Ливонии (Landmarschall) и города Дерига¹¹.

В скором времени царская титулатура была дополнена новой фразой «господарь отчи-ный и обладатель земли Ливлянския немецкого чину», а на реверсе новой большой печати (1578), среди 12 земских гербов, окружающих двуглавого орла с короной, появились целых три ливонских герба: «печать архипеископа Рижского», «печать магистра Лифлянская земли», а также «печать города Киеси»¹². Как и в вышеупомянутом случае с печатью юрьевского воеводы, царская канцелярия довольно бесцеремонно обошлась с образцами ливонской геральдики: мнимая «печать архиепископа» повторяет гербовою композицию печати и монет (шилингов) архиепископа Вильгельма (1539-1563), а «печать магистра» изображает родовой герб Вильгельма Фюрстенберга.

Отметим, что в целом новая печать полностью отражала успехи российского оружия: летом 1577 г. были заняты Мариенхауз (рус. Влех), Розиттен (рус. Резица). Люции (рус. Лужа) и Динабург (рус. Недвиг), а затем Крейцбург (рус. Крусборг), Лаудой (рус. Левдун), Зесвеген (рус. Чествин), Пебалг (рус. Пиболда) и Берсон (рус. Борзунь). Действиям московских войск сопутствовали захваты Магнуса, который подчинил себе Ленвард. Ашераден (рус. Скровный) и Кокенгауз. а вскоре также Венден (рус. Кесь) и Вольмар (рус. Володимерец). Вскоре капитулировали и остальные польские твердыни: Румборк (рус. Ровный), Трикат и Смильтен. Под царскую власть не попали только шведский Ревель, который недавно выдержал московскую осаду (январь-февраль 1577), Рига и задвинская часть Курляндии. Захват всей «ливонской вотчины» казался Ивану IV вопросом ближайшего времени.

Вся территория была поделена на четыре воеводства с центрами в Юрьеве. Пернове. Кокенгаузе и Пскове. Несомненно, что в период кратковременной принадлежности Москве — чуть менее трех месяцев 1577 г. — в этот список также входил Венден. Таким образом, на ливонскую землю переносилась традиционная московская административная система. В юрисдикцию каждого воеводства входил ряд меньших единиц (пригородов).

Вопрос освоения ливонских территорий находился одновременно в юрисдикции нескольких приказов: Разрядного, Земского и Городового¹³. Большинство «новых немецких городов» находились в управлении Городового приказа. Он был специально создан для окончательного включения Ливонии в административную структуру Московского государства¹⁴. Одновременно с воеводской администрацией в главных городских центрах существовали, равно как и в самой России, специализированные учреждения, которые обслуживались профессиональными «бюрократами»: дьяческие избы¹⁵.

Процесс покорения Ливонии, реализованный различными средствами, среди которых было довольно много как либеральных жестов, так и кровавого террора (в зависимости от политической конфигурации и ситуации на фронте), был очень непростым. Для московских политических стандартов была непривычна высокая плотность населения завоеванных территорий и их урбанизированный характер. Добавим также, что, в отличие от занятых ранее территорий Великого Княжества Литовского (Черниговщина и Смоленщина), социальное устройство которых казалось завоевателям знакомым в соответствии со старорусской «стариной», в этот раз в московские руки попали области с незнакомым социальным обликом. Абсолютно новым явлением были для московитов города, имевшие собственную традицию самоуправления и отдельную судебную систему, заселенные к тому же представителями разных этносов¹⁶.

Постоянный наплыв русских дворян-помещщиков, с одной стороны, манимых перспективами щедрых жалований в богатой завоеванной стране, а с другой — переселяемых на новые рубежи государства, быстро изменил сословные и этнические структуры: появились целые корпорации помещиков из Юрьева, Нарвы, Феллина и Тарваста¹⁷.

Московские гарнизоны в Ливонии были довольно многочисленными. Например, следуя документам Разрядного приказа, в 1577 г. в Куконойсе находилось около 1060 человек, в Вендене (Кеси) — 664, в Володимерце (Вольмаре) — 475, в Юрьеве — 352¹⁸. В опустошенной стране содержание столь больших контингентов было довольно трудной задачей, а ведь этот контингент было необходимо обеспечить еще амуницией и артиллерией.

Больным местом большинства гарнизонов было недостаточное количество пушкарей и артиллерии. Анекдотичный случай содержится в послании царских воевод из укрепляемого наспех Куконойса. Речь шла о том, что из Раковора было доставлено обещанное орудие (пищаль гладкая), но без лафета и снарядов, а остальная часть арсенала нуждалась в ремонте, которого, вследствие отсутствия квалифицированных ремесленников, выполнить некому. Сходную картину находим тоже в послании воеводы из Крижборка, князя Матвея Путятина, философски констатировавшего, что «башни поделяны, наряду на них нет, стрелять не из чего». Неудивительна реакция этого князя воеводы, ибо пришлось ему в самой столице ходатайствовать о замене пяти неисправных пищалей затинных!¹⁹ О недостаточной подготовке к отражению ожидаемого нападения «литовских и немецких людей» илюстрирует также отписка владимирских воевод, жалующихся на отсутствие пушкарей и недостаток свинца²⁰.

Отдельной проблемой являлась консервация и расширение укреплений. Похоже, это было вызвано отличным от российского типом фортификаций (большинство российских крепостей по-прежнему было деревянными). Несмотря на это, проводились попытки своеобразного синтеза местных реалий с опытом московский зодчих, что выражалось в адаптации русской традиции древесно-земляных укреплений для обновления каменных стен. Одновременно прилагались усилия к постройке новых укреплений²¹. Впрочем, эти начинания позволяли желать лучшего, так как воеводы из Резицы получили из Городового приказа суровый выговор из-за того, что в вверенном им городе мосты «выгнили и розвалилися». В свою очередь, воевода из Крижборка не давал покоя своему начальству постоянными запросами по поводу отсутствия рабочей силы, пригодной для выполнения самой простой работы — копать рвы, насыпать валы и т. д.²².

Проблема содержания укреплений являлась в немалой степени следствием грабежей, которые происходили в захваченных городах и крепостях. Представляется показательным пример Феллина, в котором завоеватели удивлялись тому, что металлические (свинцовые) покрытия крыш имели не только храмовые постройки и жилые дома, но даже кухни и конюшни. Эти покрытия, согласно царскому повелению, снимались и заменялись деревянными²³.

При этом в гарнизонах не хватало элементарных ремесленных специальностей: кузнецов, плотников и т.д. Можно сомневаться, насколько эффективен в условиях войны был централизованный механизм отправки необходимых ремесленников в крепости (в соответствии с инструкциями из Москвы, этот процесс организовывала администрация Новгорода и Пскова)²⁴. По всей видимости, все эти меры не могли улучшить состояние ливонских крепостей в предверии военых действий²⁵.

Немалой проблемой оказались традиции местного строительства, резко отличающиеся от московских. Так, например, датский дипломат Якоб Ульфельд, посетив весной 1578 г. Юрьев, констатировал, что застроенный каменными домами город обманчиво напоминает Любек (несмотря на то, что весьма недавно практически все постройки были повреждены и опустошены)²⁶. В русских же городах, включая столичную Москву, преобладало деревянное зодчество. Исключения были немногочисленными, как, например, резиденции аристократии (палаты), окруженные, однако, деревянными хозяйственными постройками²⁷.

Представляется, что у пришлых господ было много проблем с новыми условиями жизни. Унаследованные ливонские жилища в «каменных» зданиях, особенно находящиеся в системе стен отдельных крепостей, видимо, не приходились им по вкусу, что иллюстрирует собой датированная 1578-1579 гг. челобитная князя Андрея Ивановича Андомского, представителя обедневшей ветви Рюриковичей. Князь жаловался на объем жалования, которое получал в Гапсале: «у ворот у торговых в стене в городовой две полаты каменных, и через те Государь полаты лестница в городи. Тут Государь живут стрельцы и воротники, и нам хлопем Твоим туто прожитии немошно»²⁸.

Созвучна с этим документом челобитная перновского помещика Романа Тыртова, который хлопотал о большом каменном доме, которым прежде владел помещик Павел Загоскин. Челобитник полагал, что его жалование в то время было недостаточным («В городе Пернове дворишко в стене городовой. И тесно, житии в нем не мочно»).

Выписка, составленая в Поместном приказе, указывает, что упомянутое «дворишко», принадлежавшее раньше немецкому ремесленнику Малхеру, было солидным сооружением — настоящим двором, на что в своей челобитной обращал внимание конкурент Тыртова — Иван Мольявинов. Следует иметь в виду, что предметом спора двух русских дворян была весьма привлекательная недвижимость: «двор /.../, а нем хором-полата каменная да 6 комор, да при полате каменное с поварею, да конюшня деревянная, да 2 погреба».

Впечатляюще смотрелась собственность головы перновских стрельцов, Ивана Тыртова, родного брата вышеуказанного Романа: «двор /.../ что бывал немчина Колобера. А на нем полата каменная да камора, а над полатою вверху полата я заменная я окончи-ками, да перед полате каменное с поварнею, да три погреба» (январь 1579 г.). Отношение русских дворян к их новой собственности было продиктовано их же материальным положением: и так Богдан Уваров, который из-за долгих боевых действий не мог получить достойного жалования в Коловере (Лоде), получил от местного воеводы «место в городе городовые осады на стене», энергично приступил к хозяйствованию: «то место городовое расчищал и хоромы на том месте строил». Однако, решением местной администрации, он был вынужден делиться своим скромным владением с другим помещиком, Григорием Бешенцовым. Для того, чтобы избежать дележа, Богдан Уваров приступил к увенчавшейся успехом попытке унаследования земли умершего раньше Кузьмы Лихорева.

Документы Городового приказа позволяют судить о наличии необыкновенно запутанных отношений собственности в рассматриваемом регионе, а также указывают на высокий уровень бюрократизации московской администрации. Так, например, находящийся рядом с резиденцией коловерского воеводы большой дом («полата большая... а в ней шесть окон больших, сеемое малое, а на них решетки железные») был разделен между несколькими собственниками: «а тое полаты два окна больших да окно малое отданы городовому приказчику Кузьме Лихореву да дворцовых сел приказчику Боранчуку Курицину». Пожалование дополнила третья часть подвала (1579)²⁹.

Разочарование переселенцев, хаотично перебрасываемых с места на место, усиливалось бесконечным участием в военных действиях из-за чего полноценное вступление в собственность и хозяйствование становились невозможным. Добавим, что смертность среди московского дворянства в прифронтовой полосе была довольно высокой, что влекло за собой постоянный наплыв новых поселенцев, нуждаюгциехся в испомегцении. Затяжные судебные тяжбы по вопросам собственности, которые должны были в соответствии с практикой русской монархии решаться не региональной, а центральной администрацией (Поместным приказом), в значительной степени оказывали негативное влияние на настрой переселенцев в цивилизационно чуждой и опустошенной войной стране.

Ко всему прочему моральное состояние гарнизонов подтачивали махинации воевод, старавшихся приумножить свои доходы за счет нелегальной торговли пивом, зерном и сеном. Наличие таких действий илюстрирует донос Романа Алферьева на царских воевод из Резицы — князя Петра Лобанова-Ростовского и Данилы Ржевского, которые «пушчают ночью людей своих в город с сеном и пивом». Показательно, что если верить словам доносчика, воеводы сотрудничали с некоторыми помещиками: «...и те. Государь, дети боярские приездают с Даниловыми людьми к городу в полночь с пивом и хлебом с возы, и в город их Данила к себе пушчает»  ³⁰.

Не вызывает сомнения, что в этом процессе начальство пользовалось услугами доверенных лиц из числа подчиненных. Из цитируемого доноса Романа Алферьева следует, что воеводы из Резицы настолько потакали своим пушкарям, проводившим нелегальную торговлю в Пскове, что в крепости остался лишь один единственный артиллерист, да и то больной. Чувство безнаказанности воевод было столь великим, что присланных плотников задействовали не ради обновления городких укреплений и построек, но при сооружении своих собственных хором³¹. Постоянные экспроприации и реквизиции, мародерство, недостаточное жалование, и, прежде всего, участие гарнизона и самих переселенцев в постоянных военных действиях непомерно ослабили дисциплину, что вело к дезертирству³².

Таким образом, можно констатировать, что основные цели царской администрации не были выполнены. В течение более двух десятилетий в присоединенной провинции не удалось достигнуть демографической и политической стабилизации, а всевозможные попытки усиления московской власти посредством насаждения на завоеванной земле служилых землевладельцев из России, оказались хаотичными и краткосрочными.

Помимо проблем, связанных с русскими переселенцами, царская администрация столкнулась с несопоставимо сложнейшей задачей подчинения самих жителей Ливонии. Нам кажется, что политика Москвы в этом вопросе не была ознаменована значительными успехами. Не приходится говорить и о сколь-либо сильной промосковской ориентации местного населения, в памяти которого оставались рейды московской конницы в начале войны (в январе 1558 г. татарские отряды вассалов Ивана Грозного из Казанского и Астраханского ханств, а также из Ногайской Орды устроили в Ливонии «веселье» в истинно ордынском духе³³), опустошение Нарвы и Дерпта (1558), массовое переселение в глубь России³⁴ и первые расправы в орденском государстве (казнь пленника из Эрмеса, ландмаршала Филиппа фон Белля и смерть в заключении бывшего магистра ордена Фильгельма Фюрстенберга)³⁵. Кровавый военный поход 1577 г. под личным командованием царя был беспрецедентно жестоким и повлек за собой жертвы среди мирного населения.

Царь показал милость гарнизонам и населению тех крепостей, которые сдались добровольно (Мариенгауз, Люцин, Динабург, Лаудон — в случае двух последних городов местностей население получило даже свободу выбора: или оставаться на милость царских подданных, или уйти «за Двину»), Но оказавшие сопротивление защитники Зессвегена, Кокенгауза, Ашерадена, Эрля и Волмара были вырезаны под корень. В Вендене остатки гарнизона и жители взорвались вместе с замком, чтоб не попасть живыми в руки жестоких завоевателей. Весьма показательно, что не было помиловано также население тех городов, которые вместо Ивана IV присягнули на верность «королю Ливонии» Магнусу. В Кокенгаузе «старейшины» были казнены, а остальное население было продано в рабство.

Практика «вывода» населения с завоеванных территорий была заменена обыкновенным восточным «ясыром»: население из окресностей Оберпалена, как отметил анонимный источник датского посольства (1578), погнали как рабов на продажу в Новгород, а тех, на которых не нашлись покупатели - в Казань. Автор данного донесения, коорый весьма убедительно идентифицируется с переводчиком посольства Генрихом Олуфсеном, отметил также встречу с многочисленным контингентом ливонских пленников, которых увидел во время путешествия из царской резиденции в Александровой Слободе³⁶.

В контексте приведенных фактов очевидно, что в Ливонии применялись те же методы, с помощью которых Московское государство усиливало контроль на других завоеванных территориях. Они были с успехом опробованы в Новгороде (1478), Твери (1485) и Пскове (1510), а также в отвоеванном у Литвы Смоленске (1514 г.). Московские власти повсеместно прибегали к принудительному переселению местного населения («выводу») и заменяли его русскими колонистами из Московского государства³⁷.

Следовательно, нет ничего удивительного в том, что большая часть ливонского дворянства не воспользовалось царской протекцией и ушла под защиту соседних монархов, проявляя тем самым несравнимо меньшую наивность, чем поверившие обещаниям отца Ивана Василию III смоленские бояре³⁸. Освобожденные фольварки и дворы скоро заселили многочисленные московские помещики, среди которых также были и татары (в основном новообращенные христиане)³⁹.

Не намного лучшим было положение мещанства, хотя царская администрация время от времени демонстрировала свое расположение к жителям отдельных городов, особенно тех, которые вследствие своего географического положения и экономического значения занимали важное место в балтийской политике Ивана IV (Дерпт, Нарва и Пернов). В отдельных случаях им предоставлялись царские привилегии, подтверждавшие полученные ранее права, а также сохранялось традиционное городское самоуправление⁴⁰. Незавидной была судьба жителей большинства городов, которые отдавались на разграбление войску. Московской экспансии сопутствовали нередко резни населения, насилие, грабеж и конфискации имущества. Жителей городов иногда продавали в рабство, либо переселяли в глубь России. Стоит заметить, что жертвами такой практики были даже города, имевшие царские привилегии (например, Дерпт в 1565 г.).

Кажется, именно вероисповедание — точнее: недостаток веротерпимости — было одним из тех факторов, которые формировали недоверчивое отношение царской администрации к местному населению (иноверцам и иноплеменникам). Следует понимать, что такое недоверие касалось не только немцев, но и латышей, а чем говорят документы московских приказов. Так, на рубеже 1577/1578 г. Роман Алферьев, будучи воеводой в Резице, доносил на своих коллег, старших по рангу, — князя Петра Лобанова-Ростовского и Данила Ржевского. Он писал, что: «к себе латышей оне пушчают в день, где стоит твой Государев наряд» и пренебрежительно относятся к его предостережениям по поводу возможной измены со стороны автохтонов («для всякия измены»)⁴¹. Ответная реакция вышестоящего начальства не заставила себя долго ждать — 21 января 1578 г. руководство Городового приказа объявило суровый выговор двум воеводам, угрожая даже царской опалой и смертной казнью. Приказывалось: «.. .латышей в город, зде стоит наш наряд и зеля и свинец никоторым диелы не пущали и береглитого накрепко, что никакой латыш без пристав в город не ходил, не токмо в город, ни блиско города, где стоит наряд»⁴².

Ограниченное доверие царской администрации по отношению к автохтонному населению также иллюстрируют действия властей по организации ямской службы: на основе приговора Боярской думы от 21 января 1578 г. почтовые станции должны были появиться в Кокенгаузе, Вольмаре, Трикате, Люцине и Режице. Устанавливая общее число извозчиков и гонцов в 60 человек и приказывая рекрутировать их среди «в тех немецких городех охочих людей», в то время когда «дьячков ямских» и дворников следовало привезти с исконно русских земель: новгородской, великолукской и ржевской⁴³.

Интересующее нас явление отражено в наказе из Городового приказа для начальников русского гарнизона в Говье (Адзеле), Григория Веляминова и Бориса Лихарева от 12 января 1579 г. В нем повелевалось проводить население «Летеперского» уезда к присяге царю с помощью проживавших там помещиков и казаков («а будет им лютеперских деревень привести будет немочно, и вы бы голове казацкому Федору Лихо веру велели прибрати вольных казаков и войну ходити велели, велели им лютеперские деревни и починки воевать с бережением»). Стоит отметить, что участники этих акций награждались земельными наделами в захваченных местностях⁴⁴.

Политика дискриминации местного населения принесла «горькие плоды»: вследствие растущего участия Речи Посполитой в военных действиях, жители Ливонии (как немцы, так и латыши) активно выступали на стороне Стефана Батория, порой значительно содействуя успехам польского оружия ( наиболее известный пример — взятие Вендена в 1577 г.). Следует также помнить о партизанской войне, которую вело прошведски настроенное население Эстонии под впечатлением от поражения царских войск под Ревелем (зима 1577 г.). Именно тогда повстанцы под руководством мещанина Иво Шенкенберга (по прозвищу Ганнибал) успешно освободили от московских гарнизонов ряд небольших городских центров⁴⁵.

Представляется, что не последнее значение для понимания характера московской власти имеет религиозный вопрос. Началу военных действий в 1558 г. сопутствовала интенсивная религиозная риторика. «Иконоборческие» практики ливонцев представлялись московским двором casus belli как за пределами страны, так и в глазах собственных подданных, которые, как нам кажется, абсолютно разделяли эту трактовку⁴⁶.

В своем послании императору Фердинанду I от 20 февраля 1560 г. царь описывал ужасающую картину безнравственных выходок ливонцев против ценностей православия и римского обряда: «Церкви наши христианские разорили и на тех церковных местах сделали исход гноем человеческим, а образы Господа нашего Иисуса Христа и Пречистые Его Матери и святых апостол, святых святители и мучеников все пожгли, а иные кололи и в смрадные места пометали»⁴⁷. Поскольку мягкие царские убеждения («ко исправлению их наводили есмя яко пластырь масти целебны») не тронули окаменевшие сердца еретиков-иконоборцев, обеспокоенный их спасением, Иван взялся за меч. В этом богоугодном деле Иван рассчитывал на помощь архикатолического императора: «И Твоего гнева ярость на них да исполнится. И судятся яко преступницы закона, занеже в начале претупиша заповедь Божию и прияша учение люторско»⁴⁸.

Абстрагируясь от того, в какой степени это послание являлось проявлением высокомерия Ивана по отношению к лишенному реального влияния на события в Прибалтике императору, а также, в какой мере оно могло быть насмешкой над универсалистскими (имперскими) претензиями Фердинанда⁴⁹, стоит обратить внимание на известную популярность используемой царем аргументации. Тогда ведь даже некоторые католические круги были склонны рассматривать московские эксцессы в Ливонии в категориях заслуженной Божьей кары для еретиков. Текст послания Ивана был охотно использован анти-протестнтской пропагандой и распространялся в немецко- и латиноязычных листовках⁵⁰.

В завоеванной Ливонии лишь в Дерите и Нарве на основе специальных царских привилегий сохранялась лютеранская служба на протяжении всего существования московской власти. Конкуренция исходила только от активной миссионерской деятельности среди коренного эстонского населения со стороны православного духовенства, прежде всего из Псковской епархии (Печерский монастырь)⁵¹.

Представляется, что обещанная религиозная терпимость находила ограниченное применение и находилась в полном противоречии с крестоносными лозунгами московского двора о православной реконкисте. Об этом красноречиво говорит фиаско московского варианта «Pacta subiectionis», выдуманного Андреем Курбским. Последний проводил собственные переговоры с ливонскими штатами (зима 1563 г.), успех которых мог, как кажется, значительно облегчить Ивану IV окончательный захват Ливонии без дальнейшего кровопролития. В соответствии с замыслом князя-наместника, царь должен был выдать Ливонии «золотую буллу», включавшую в т.ч. гарантии свободы протестантского вероисповедания и обещание сохранности немецкого права и судебной системы в захваченной стране. Можно сомневаться, что единственной причиной уклонения царя от такой перспективы явились происки личных врагов Курбского при московском дворе⁵².

На практике все было совершенно иначе: в соответствии с московской традицией, в захваченных городах основывались православные храмы, для нужд православной церкви занимались религиозные постройки других вероисповеданий, создавались новые приходы, пожалованными землями был наделен Псковско-Печерский монастырь, который являлся тогда главным кадровым источником миссионерской деятельности. Наконец, была основала епархия в Юрьеве (1570), чем был заложен фундамент для организационной структуры православия в завоеванной Ливонии⁵³.

Но православных священников в Ливонии не хватало. Сложившуюся ситуацию весьма красочно иллюстрирует воззвание князя Матвея Путятина, воеводы в Круборге, к царю: «Милостивый государь, смилуйся, пощади нас холопей своих, вели изо Пскова прислати попа, умирают. Государь твои государские люди без отца духовного, а мы холопи твои государские, живем что заблыдящие овцы» (январь 1578 г.)⁵⁴. Похожие просьбы излагались воеводами из многих городов: Володимерца, Кукойноса, Бозуна, Влеха, Леневарда, Резицы, Лужи, Триката, Чествина и других, и касались священников, просфорников, и даже церковной утвари в целом. В соответствии с полученными заверениями своих начальников. воеводы должны были получить необходимую помощь из Пскова и Великого Новгорода. Поддержка царских властей в вопросах православия охватывала даже такие тонкости, как выдача средств на закупку вина для соверешения службы⁵⁵.

Пропаганда православной религии проходила параллельно с репрессивными мерами против лютеранского обряда: в этом отношении представляется весьма характерным свидетельство датского дипломата Якоба Ульфельдта. Во время недельного пребывания посольства в Феллине (11-18 июня 1578 г.) священник этой миссии крестил по просьбам матерей более 55 ливонских детей. Обращает на себя внимание то, что, поскольку некоторым из них было более 2 лет, постоянное отсутствие протестанского священника в этом важном административном центре очевидно⁵⁶.

Не обошлось и без мер против римского обряда. Так, например, резиденцией православного владыки в Дерите стал прежний епископский замок (принятый вместе с часовней). Доминиканский костел Пресвятой Марии Магдалены⁵⁷ также был передан православным. Епископские и монастырские владения, принятые в царскую казну, позднее раздавались в качестве жалования (в виде поместий) прибывшему русскому дворянству.

«Повесть о прихожении Стефана Батория на град Псков» (конец XVI в.) содержит своего рода типологию соседей-врагов Руси и православия: ужасных ливонцев-иконоборцев («вой худейших, паче иных земли от Вифляндской земли немеч»), вероломных жителей Курляндии («враги и льстецы») и литовского короля, защитника лютеранства («литовский король, неистовый зверь и неутомимый апсид, люторские своея веры воин»). Все они оказались в «компании» московских ренегатов («российского государя нашего изменников»), которые нарушили присягу своему царю и стали ярыми врагами православия («богомер-ские христоненависцы»)⁵⁸. Как видим, даже православные русины, находящиеся на службе у Ягеллонов, казались московской элите «фальшивыми христианами».

В конце войны взгляды Ивана IV на религиозную ситуацию в Речи Посполитой приняли еще более радикальный характер. Так, в ответе на письмо Стефана Батория с объявлением войны (26 июня 1579 г.), царь называл католическое вероисповедание «полу-христианским» и подчеркивал, что рядом с троном находятся сановники, которые «веруют иконоборные ереси люторские» и заметил даже появление новой ереси — арьанства («а где арьанская вера, тут и Христово имя не вмещается»)⁵⁹.

Подводя итог вышесказанному, на основе приведенных материалов мы можем заключить, что царская администрация в течение четверти века не смогла успешно решить в Ливонии ни одной ключевой проблемы, которые были порождены аннексией территорий с другой национальной, общественно-политической и религиозной структурами. Планы «грозного царя», ориентированные на плотное включение завоеванного фрагмента латинского Запада в состав русской монархии оказался несбыточной мечтой. Не последнюю роль в этом сыграл сам Иван IV, неоднократно диаметрально менявший векторы своей политики на противоположенные, и слишком часто прибегавший к кровавому террору против «своих холопов».

Граля Иероним / Grala Hieronim 
Dr., Польша, Варшава, Варшавский университет
Studia Slavica et Balcanica Petropolitana 2014

---------------------------

¹ Новицкий ГА. Новые данные о русском феодальном землевладении в Прибалтике в период Ливонской войны (1558-1582) // ВИ. 1956. № 4. С. 134-138; Буганов В. II. 1) Документы о Ливонской войне // АЕ за 1960 год. М., 1962. С. 264-272; 2) Переписка Городового приказа с воеводами ливонских догодов в 1577-1578 годах // АЕ за 1964 год, М., 1965. С. 290-315; 3) Материалы ЦГАДА как источник по истории управления Прибалтикой в годы Ливонской войны // АЕ за 1968 год. М., 1970. С. 349-353; Флоря Б. Н. К истории русского поместного землевладения в Ливонии//Русский дипломатарий. Вып. 5. М., 1999. С. 214-216. —См. также Taube А. von. Die Livlandpolitik Zar Ivans IV Groznyj in der sowjetischen Geschichtschreibung // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. N. F. Bd. 13. 1965. S. 411-444.

² Angermann N. Studien zur Livlandpolitik Ivan Groznyjs. Marburg, 1972.

³ Cm. : Busse K. Herzog Magnus von Holstein und sein livländisches Königthum. Auszüge aus gleichzeitigen Actenstücke. // Mitteilungen aus dem Gebiete der Geschichte Liv-, Est- und Kurlands. Bd. VIII. 1857. S. 240-301; Schiemann Th. Characterköpfe und Sittenbilder aus baltischen Geschichte des sechzehnten Jahrhunderts. Mittau 1877; Taube AI. von: 1) Die von Üxkull: Genealogische Geschichte der Gesamtfamilie von Uxkull 1229 bis 1954. Bd. 3. Meine 1955. S. 243-301; 2) Иоганн Таубе, советник царя Ивана Грозного //Новый журнал. 1963. № 71. С. 170-189; DonnertЕ. Der livländische Ordensritterstaat und Russland. Der Livländische Krieg und die baltische Frage in der europäischen Politik 1558-1583. Berlin 1963. S. 65-85; Kappeler A. Die Moskauer «Nationalitätenpolitik» unter Ivan IV // Russian History. 1987. Vol. 14. S. 263-282; Renner U. Herzog Magnus von Holstein als Vasall des zaren Ivan Groznyj // Deutschland - Livland - Russland. Ihre Beziehungen vom 15. bis zum 17. Jahrhundert. Lüneburg, 1988. S. 137-158; Hübner E. Zwischen allen Fronten: Magnus von Holstein als König von Livland // Zwischen Christianisierung und Europäisierung. Beiträge zur Geschichte Osteuropas in Mittelalter und Frühen Neuzeit. Festschrift für Peter Nitsche zum 65. Geburstag. Stuttgart, 1998. S. 313-333. Исчерпывающий обзор до 1972 г. историографии см.: Angermann N. Studien zur Livlandpolitik... S. 118-130.

⁴ GralaH. «PaxMoscovitica"? Wokół rosyjskiego władztwa w Inflantach w epoce Iwana IV Groźnego // Klio viae et invia. Opuscula Marco Cetwiński dedicate. Warszawa: DiG, 2010. S. 673-696; FiłyushkinA. The Livonian War in the context of the 16th century East European wars // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2014. № 1. P. 47-64.

⁵ Полный перечень российских завоеваний (по состоянию на февраль 1561 г.) см.: Мадиссон Ю. К. Посольство И. Гофмана в Ливонии и русское государство в 1559-1560 гг. // Исторический архив. 1957. №6. С. 137-138, 141-142; ср. Archiwum Państwowe w Szczecinie, Archiwum Książąt Szczecińskich, 1/866, k. 329 (перечень местностей, завоеванных «московитами» подготовленный в императорской канцелярии на основании рассказа курьера Иеронима Хофмана).

⁶ Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польско-Литовским. Т. II. 1533-1560 г. // Сб. РИО. Т. 59. Санкт-Петербург, 1887. С. 582 (наказ царскому посланнику Роману Пивову); ср. Послание Ивана IV императору Фердинанду I от 20 II 1560 // Archiwum Państwowe w Szczecinie, Archiwum Książąt Szczecińskich, 1/866, k. 355 (о данном документе см. сноску 51). — Немного раньше, летом 1558 г, царский наместник в Пскове, кн. Петр Иванович Шуйский в обращении к старейшинам ливонской администрации именовал своего монарха «государь Юрьевский Ливонской земли» (van Dorpte in Lyfflanth), см.: Щербачев Ю. Н. Копергагенские акты, относящиеся к русской истории. I выпуск (1326-1569) // ЧОИДР. М., 1915. Т. 71. Вып. 4 № 28. С. 48; Филюшкин А. II. Титулы русских государей. М.; СПб., 2006. С. 206-207.

⁷ Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польско-Литовским. Т. III. 1560-1571 // Сб. РИО. Т. 71. СПб., 1887. С. 80 (царский наказ от 19 октября 1562 г.)

⁸ Разрядная книга 1475-1598 гг. М., 1966. С. 201; ср. Angermann N. Studien zur Livlandpolitik... S. 27-39, 108-110.

⁹ ПСРЛ. Т. 13. М., 1965. С. 385-386. — О печати см. также: Grala Н. 1) «Pieczat’ polotckaja» Iwana IV Groźnego. Treści imperialne w moskiewskiej sfragistyce państwowej //Rocznik Polskiego Towarzystwa Heraldycznego. 1997. T. III (XIV). S. Í24-125, 130: 2) К изучению русской государственной сфрагистики XVI в. (Литовские «колумны« на большой государственной печати Ивана IV Грозного). // Russia Mediaevalis. Bd. IX. 1997. Н. 1. S. 88, 95-96.

¹⁰ ПСРЛ. Т. 13. С. 398; ср. Lind J. 1) Ivan’s IV Great State Seal and his Use of some Heraldic Symbols during the Livonian War // JGO. 1985. Bd. 33. S. 481-494; 2) Большая государственная печать Ивана IV и использованные в ней некоторые геральдические символы времени Ливонской войны //Архив русской истории. Вып. 5. М., 1994. С. 201-226; ср. Grala Н. 1) «Pieczať polotckaja»... S. 130-131; 2) К изучению русской государственной сфрагистики... С. 96-97; Хорошкевич А. Л. Россия в системе международных отношений середины XVI века. М., 2003. С. 419-420.

¹¹ Stökl G. Testament und Siegel Ivans IV. Oppladen, 1972. S. 60-61 (изображение печати тамже, ил. 41).

¹² Grala Н. «Pieczať polotckaja». S. 124-126, 130.

¹³ Столбцы дел московских приказов (Городового, Поместного, Разрядного)по управлению Ливонскими дородами 1577-1579 гг /Подгот. Н. Ф. Демидова //Памятники истории Восточной Европы. Мд Варшава, 1998. Т. 3. С. 47-196.

¹⁴ Буганов В.II. ОГородовом приказе вРоссии//ВИ. 1962. № 10. С. 211—214; ср. Каштанов С.М. Еще раз о Городовом приказе XVI в. //ВИ. 1963. № 11. С. 212-213. Об участии других приказов в управлении Ливонией см. Буганов В. II. Материалы I (ГАДА как источник... С. 350-353.

¹⁵ Angennann N. Studien zur Livlandpolitik... S. 28-33, 43-45; ср. Буганов В. II. Материалы ЦГАДА как источник... С. 350.

¹⁶ О своего рода культурном шоке у завоевателей см. Grala Н. Pax Moscovitica?... S. 680-684. Недавно к аналогичным выводам пришел тоже Филюшкин А. II. Изобретая первую войну России и Европы. Балтийские войны второй половины XVI в. глазами современников и потомков. СПб., 2013. С. 197-198. О специфике городской культуры Ливонии см.: Czaja R. Miasta inflanckie i estońskie w XIII-XVI wieku // Inflanty w średniowieczu. Władztwa zakonu krzyżackiego i biskupów. Toruń, 2002. S. 55-74.

¹⁷ Cp. Angennann N. Studien zur Livlandpolitik... S. 49-50

¹⁸  Ср. Angennann N. Studien zur Livlandpolitik... S. 30.

¹⁹ Столбцы дел московских приказов... №6-7. С. 61,63 (январь 1578);№43. С. 117.

²⁰ Столбцы дел московских приказов... № 2. С. 57.

²¹ Столбцы дел московских приказов... № 4. С. 59 (описание укреплений Резицы).

²² Столбцы дел московских приказов... № 10. С. 65; № 6. С. 61.

²³ Курбский А. История о великом князе Московском / Изд. Г. 3. Кунцевич // Русская историческая библиотека. Т. 31. СПб., 1914. Стб. 259; ср. Лорогикевич А. Л. Россия в системе... С. 245.

²⁴ Столбцы дел московских приказов... № 1. С. 58; № 6. С. 61; № 7. С. 62-63. Ср.: Filyushkin А. The Livonian War and the Mentality of the Russian Nobles // Canadian-American Slavic Studies. 2013. Vol. 47. P. 420-435.

²⁵ Ср. Столбцы дел московских приказов... № 8. С. 63-64; № 15-17. С. 83-87. См. также GralaН. Pax Moscovitica?.. С. 681-682; Филюшкин А. II. Изобретая первую войну.... С. 199-200.

²⁶ Улъфелъдт Я. Путешествие в Россию. С. 173, 295-296.

²⁷ Рабинович М. Г. Очерки материальной культуры русского феодального города. М., 1988.

²⁸ С. 5-46, 275-277.

²⁹ Столбцы дел московских приказов... № 68/11. С. 186.

³⁰ Столбцы дел московских приказов... № 1. С. 56.

³¹ Столбцы дел московских приказов... № 10. С. 65.

³² Факт грабежей местного населения илюстрирует донисение круцборского воеводы от января 1578 г. (Столбцы дел московских приказов... № 6. С. 62). О дезертирстве см.: Столбцы дел московских приказов... № 24. С. 96. — См. также: Хорошкевич А. Л. «Заблыдящие овцы»: Ливонская война и менталитет русского народа // Балтийский вопрос в конце XV - XVI вв. Москва, 2010. С. 78.

³³ См.: Хорошкевич А. Л. Россия в системе.... С. 206-208. Опустошительные рейды конницы применялись Москвой также и в более позние годы (например, набег отряда князя Тимофея Трубецкого летом 1577 г.), которого жертвой пали окрестности Трикатена, Вольмара, Зегевольда и др. (Новодворский В. Борьба за Ливонию между Москвой и Речью Посполитой (1570-1582). СПб., 1904. С. 49).

³⁴ См.: Н. v. Bruiningk. Über die Abführung der Einwohner Dorpats in die Gefangenschaft nach Russland 1565 // Sitzungberichte der Gesselschaft für Geschichte und Altertumskunde der Ostseeprovinzen Russlands. Riga, 1903. S. 36-44: Опарина T. А. Проблема источников депортаций ливонских пленных в Россию // Балтийский вопрос в конце XV-XVI вв. М., 2010. С. 239-268. — Ср. Хорошкевич А. Л. Россия в системе... С. 216-218. Такая практика применялась не только в первые годы войны: после капитуляции Люцина (24 июля 1577 г.) царь повелел солдат местного гарнизона отправить в Москву и, «разобрав, устроить поместьми и деньгами, а которые пригодятся в пушкари и в стрельцы и тех усторить жалованием денежными и хлебным» (Новодворский В. Борьба за Ливонию... С. 50-51).

³⁵ О казни Филипа фон Белля см.: Курбский А. История о великом князе... Стб. 251-252. — См. также: Taube А. Die letzte Feldschlacht des Deutschenn Ordens und des Landmarschalls Phillip Schall von Bell Erzählung über den Aufstieg und Niedergang der Ordensmacht (in den « Skazaija» des Fürsten A. Kurbskij) //Baltische Hefte. Bd. 8. 1961-1962. S. 1-12. — О судьбах Фюрстенберга в московском плену см.: Donnert Е. Der livländische Ordensritterstaat. S. 53: Опарина T. Проблема источников... С. 251-252.

³⁶ Линд Дж. О рукописном наследии датского посольства 1578 года в России. Сравнительный анализ трех путевых описаний посольства Якоба Ульфельдта // Ульфельдт Я. Путешествие в Россию. М., 2002. С. 68, 72, 75. — О масштабах данного явления см.: Опарина Т. А. Проблема источников... С. 248-250.

³⁷ См.: Крам М. М. Меж Русью и Литвой. Западнорусские земли в системе русско-литовских отношений конца XV - первой трети XVI в. М., 1995. С. 221-228. Ср. такжеХорошкевич Л. Л. Право «вывода» и власть государя //Россия на путях централизации. Сборник статей. М., 1982. С. 36-41.

³⁸ Ср. КромМ. AI. Меж Русью и Литвой... С. 225-227, 237-253.

³⁹ См.: Новицкий Г. Л. Новые данные... С. 134-138; Angermann N. Studien zur Livlandpolitik... S. 47-53; ср. Kappeler A. Die Moskauer «Nationalitätenpolitik». S. 276-277.

⁴⁰ Cm.: Angermann N. 1) Studien zur Livlandpolitik... S. 68-70; 2) Pemau in den Jahren 1575— 1582 // Zeitschrift für Ostforschung. 1970. Bd 19. S. 744-751; Kappeler A. Die Moskauer «Nationalitätenpolitik». S. 276-277; Филюшкии А. II. 1) Политическая практика московских властей в Ливонии в первые годы Ливонской войны (новые документы) // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2008. Nr 1(3). C. 78-83; 2) Изобретая первую войну... С. 689-694.

⁴¹ Столбцы дел московских приказов... № 1. С. 56-57.

⁴² Столбцы дел московских приказов... № 10. С. 66.

⁴³ Столбцы дел московских приказов... № 9. С. 64. Гарантией лояльности стных добровольцев должны были быть их письменные декларации («поруки крепкие с записями»), копии которых надо было отсылать в Москву (Там же. № 20. С. 89-91).

⁴⁴ Столбцы дел московских приказов... № 22. С. 93.

⁴⁵ Новодворский В. Борьба за Ливонию... С. 84. Си. 2. Участие «колыванских» (т. е. ревель-ских ) латышей в борьбе против московского гарнизона в Пернове находит свое документальное отражение в жалобе Марфы Лазаревой, вдовы убитого помещика Григория (Столбцы дел московских приказов... №63/1. С. 174 (декабрь 1578 г.)). О восстании в Эстонии и деятельности Шенкенберга см.: Natanson Leski J. Epoka Stefana Batorego... S. 20-21. — Ср.: Улъфелъдт Я. Путешествие в Россию. С. 447. Си. 336.

⁴⁶ См.: Рогов А. II. «Повесть об Исидоре Юрьевском» как исторический источник и памятник русской публицистики периода Ливонской войны // Славяно-германские культурные связи и сношения. М., 1969. С. 320: Филюшкии А. II. Изображение Ливонской войны в русском летописании XVI-XVII вв. // Исследования по истории средневековой Руси: к 80-летию Юрия Георгиевича Алексеева. СПб., 2006. С. 347-368.

⁴⁷ Archiwum Państwowe w Szczecinie. Archiwum Książąt Szczecińskich. № 1/866. K. 356. Этот документ долгое время был известен только в латинской и немецкой версии, а его русский оригинал считался безвозвратно потерянным. См.: Послания Ивана Грозного. С. 490-491, Kappeler А. Ivan Groznyj im Spiegel der ausländischen Druckschriften seiner Zeit. Ein Beitrag zur Geschichte des westlichen Russlandbildes. Frankfurt/M., 1972. S. 30. Найденная в 1980-х XX в. в Архиве Щецинских Князей копия царского послания (весьма тщательно составленная в императорской канцелярии для князей империи) дождалась публикации в 1987 г., но издание содержит целый ряд кардинальных ошибок, например, в датировке и даже в шифре данного документа, а также несколько десятков (!) значимых описок и пропусков в передаче древнерусского текста (см. Erbes-MimckAI., AlimckF. List Iwana IV Wasiljewicza do cesarza Ferdynanda I z 24 lutego 1580 roku// Slavia Orientalis. T. 36. 1987. Nr 3-4. S. 247-251; cp. GralaH. Dyplomacja z upominkami w tle (wokół ceremoniału poselskiego w stosunkach polsko-moskiewskich na przestrzeni XVI-XVII wieku) // Skarby Kremla. Dary Rzeczypospolitej Obojga Narodów. Warszawa 1998. S. 78 przyp. 13).

⁴⁸ Archiwum Państwowe w Szczecinie. Archiwum Książąt Szczecińskich. № 1/866. K. 356-357. — Добавим, что упоминаемая апостасия ливонцев (кстати, стоит отметить: отступничество от римско-католической веры, которую ведь в Москве считали также еретической конфессией!), была слишком уж свежей, чтоб обосновать готовленное издавна наступление против соседнего государства stricte религиозными причинами: ведь только в 1554 г. ливонский ландтаг объявил свободу вероисповедания, а статус официальной (правящей) религии закрепили за лютеранством «Pacta subiectionis» с 1561 г., см. Blies Л. Stosunki wyznaniowe w Kurlandii od XVI do XVII wieku // Stosunki międzywyznaniowe w Europie Środkowej i Wschodniej w XIV-XVII wieku. Warszawa, 2002. S. 62.

⁴⁹ См.: Флоря Б. H. К вопросу о начале писательской деятельности Ивана IV // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2004. № 2. С. 5-8.

⁵⁰ Kappeler A. Ivan Groznyj... S. 30-32; ср. Linde AI. Krieg und Frieden... S. 191; Филюитш А. II. Изобретая первую войну... С. 370-376. — Католические единомышленники царя кажется не понимали, что политическая доктрина Московского государства готова была применять идею крестового похода также против римской конфесии, см.: Grala Н. 1) «Pieczat’ polotckaja». S. 124-125; 2) Herren Rada und Dumabojaren zwischen Kampf und Frieden: Anschauungen der litauischen und Moskauer Elite von den Gründen des Krieges im 16. Jahrhunderts // Der Krieg im Mittelalter und in der Fru

⁵¹ Angelinami N. Studien zur Livlandpolitik... S. 62-65; ср. Kappeler Л. Die Moskauer «Nationalitätenpolitik». S. 278. —Кажется, данная деятельность принесла определенные успехи среди эстонского населения, что подтверждают составленные четверть столетия позже донесения иезуитов (см. Angermann N. Studien zur Livlandpolitik... S. 64-65). Учитывая наличие выше указанных свидетельств, документирующих отношение московскх властей к ливонским протестам, и их весьма активной пропагандой православия, не можем разделить мнение А. Селарга, о веротерпимом (прагматическом) отношении Ивана IV к протестантизму (СелартА. Реформация в Левонии и Ливонская война (1558-1582) // Балтийский вопрос в конце XV-XVI вв. М., 2010. С. 432-433.

⁵² Auerbach I. Andrej Michajlovič Kurbskij. Leben in osteuropäisachen Adelsgesselschaften des 16. Jahhunderts. München, 1985. S. 98-99. Автор новейшей биографии Курбского склонен обвинять в провале переговоров самого князя (Филюшкин А. II. Андрей Курбский. М., 2008. С. 114).

⁵³ Angelinami N. 1) Zur Geschichte des orthodoxen Bistums Dorpat // JGO. 1965. N. F. Bd 14. S. 232-242; 2) Studien zur Livlandpolitik... S. 53-65; cp. Kappeler . I. Die Moskauer «Nationalitätenpolitik». S. 278.

⁵⁴ Столбцы дел московских приказов... № 6. С. 61. — Монахи из Псковско-Печерского монастыря занимались активной поддержкой русского воинства (например, во время осады Феллина якобы настолько смогли поднять мораль царской армии, что после победы были награждены трофейным колоколом), см.: Посковские летописи. Т. II. С. 239-240; ср.: Хорошкевич . I. Л. Россия в системе.... С. 245. — См. также: Фречиер Р. Рецепция официального московского «образа войны»... С. 275-291.

⁵⁵ Столбцы дел московских приказов... № 2. С. 58; №7. С. 63; № 14. С. 71-72, 73, 75-76, 76, 78, 79, 80, 8, 82. Ср. Хорошкевич Л. Л. «Заблыдящие овцы». С. 74-75.

⁵⁶ Улъфелъдт Я. Путешествие в Россию. С. 172-173, 292.

⁵⁷ Angelinami N. Studien zur Livlandpolitik... S. 55-56.

⁵⁸ Памятники литературы Древней Руси. Вторая половина XVI века. М., 1986. С. 400, 404, 406.

⁵⁹ Флоря Б. Н. Иван Грозный. М., 1999. С. 353.

 

Литература, использованная в статье

• Буганов, Виктор Иванович. Документы о Ливонской войне // Археографический ежегодник за 1960 год. Москва, 1962. С. 264-272.
• Буганов, Виктор Иванович. О Городовом приказе в России//Вопросы истории. 1962. № 10. С. 211-214. Буганов, Виктор Иванович. Материалы ЦГАДА как источник по истории управления Прибалтикой в годы Ливонской войны // Археографический ежегодник за 1968 год. Москва, 1970. С. 349-353.
• Буганов, Виктор Иванович. Переписка Городового приказа с воеводами ливонских догодов в 1577— 1578 годах // Археографический ежегодник за 1964 год, Москва, 1965. С. 290-315.
• Граля, Иероним. Иван Михайлов Висковатый. Карьера государственного деятеля в России XVI вв. Москва: Радикс, 1994. 528 с.
• Граля, Иероним. К изучению русской государственной сфрагистики XVI в. (Литовские «колумны« на большой государственной печати Ивана IV Грозного) // Russia Mediaevalis. Bd. IX. 1997. H.l. S. 88-96.
• Каштанов, Сергей Михайлович. Еще раз о Городовом приказе XVI в. // Вопросы истории. 1963. № 11. С. 212-213.
• Кром, Михаил Маркович. Меж Русью и Литвой. Западнорусские земли в системе русско-литовских отношений конца XV - первой трети XVI в. Москва: Археографический центр, 1995. 292 с.
• Линд, Джон. О рукописном наследии датского посольства 1578 года в России. Сравнительный анализ трех путевых описаний посольства Якоба Ульфельдта // Ульфельдт Я. Путешествие в Россию. Москва: Языки славянской культуры, 2002. С. 33-77.
• Новицкий, Георгий Андреевич. Новые данные о русском феодальном землевладении в Прибалтике в период Ливонской войны (1558-1582)//Вопросыистории. 1956. №4. С. 134-138.
• Новодворский Витольд Владиславович. Борьба за Ливонию между Москвой и Речью Посполитой (1570-1582). Историко-критическое исследование. Санкт-Петербург: Типография Скороходова, 1904. 360 с.
• Опарина, Татьяна Анатольевна. Проблема источников депортаций ливонских пленных в Россию // Балтийский вопрос в конце XV - XVI вв. / Отв. ред. Александр Ильич Филюшкин. Москва: «Квадрига», 2010. С. 239-268.
• Рабинович Михаил Григорьевич. Очерки материальной культуры русского феодального города. Москва: Наука, 1988. 312 с.
• Рогов, Александр Иванович. «Повесть об Исидоре Юрьевском» как исторический источник и памятник русской публицистики периода Ливонской войны // Славяно-германские культурные связи и сношения / Отв. ред. Владимир Дорофеевич Королюк. Москва: Наука, 1969. С. 313-327.
• Селарт, Анти. Реформация в Левонии и Ливонская война (1558-1582) // Балтийский вопрос в конце XV - XVI вв. / Отв. ред. Александр Ильич Филюшкин. Москва: «Квадрига», 2010. С. 432М44.
• Филюшкин, Александр Ильич. Титулы русских государей. Москва; Санкт-Петербург: «Альянс Архео», 2006. 254 с.
• Филюшкин, Александр Ильич. Андрей Курбский. Москва: «Молодая гвардия», 2008. 299 с.
• Филюшкин, Александр Ильич. Изображение Ливонской войны в русском летописании XVI-XVII вв. // Исследования по истории средневековой Руси: к 80-летию Юрия Георгиевича Алексеева / Отв. ред. Андрей Юрьевич Дворниченко. Санкт-Петербург: «Альянс Архео», 2006. С. 347-368.
• Филюшкин, Александр Ильич. Изобретая первую войну России и Европы. Балтийские войны второй половины XVI в. глазами современников и потомков. Санкт-Петербург: «Дмитрий Буланин», 2013. 845 с. Филюшкин, Александр Ильич. Политическая практика московских властей в Ливонии в первые годы Ливонской войны (новые документы) // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2008. № 1 (3). C. 78-83. Флоря, Борис Николаевич. К истории русского поместного землевладения в Ливонии // Русский дипломатарий. Выл. 5. Москва, 1999. С. 214-216.
• Флоря, Борис Николаевич. Иван Грозный. Москва: «Молодая гвардия», 1999. 403 с.
• Флоря, Борис Николаевич. К вопросу о начале писательской деятельности Ивана IV // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2004. № 2. С. 5-8.
• Хорошкевич, Анна Леонидовна. «Заблыдягцие овцы»: Ливонская война и менталитет русского народа // Балтийский вопрос в конце XV - XVI вв. / Отв. ред. Александр Ильич Филюшкин. Москва: «Квадрига», 2010. С. 71-79.
• Хорошкевич, Анна Леонидовна. Право «вывода» и власть государя // Россия на путях централизации. Сборник статей / Отв. ред. Владимир Терентьевич Пашуто. Москва: Наука, 1982. С. 36^11.
• Хорошкевич, Анна Леонидовна. Россия в системе международных отношений середины XVI века. Москва: Древлехранилище, 2003. 620 с.
• БИаскольский, Игорь Павлович. Русско-ливонские переговоры 1554 г. и вопрос о ливонской дани // Международные связи России до XVII в. Сборник статей / Отв .ред. Зимин, Александр Александрович; Пашуто, Владимир Терентьевич. Москва: Издательство Академии наук СССР, 1961. С. 376-399.
• Angennann, Norbert. Решай in den Jahren 1575-1582 // Zeitschrift für Ostforschung. 1970. Bd 19. S. 744-751. Angermann, Norbert. Studien zur Eivlandpolitik Ivan Groznyj s. Marburg/Eahn: J.G. Herder-Institut, 1972. 134 s.
• Angermann, Norbert. Zur Geschichte des orthodoxen Bistums Dorpat // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. 1965. N. F. Bd 14. S. 232-242.
• Auerbach, Inge. Andrej Michajlovič Kurbskij. Leben in osteuropäisachen Adelsgesselschaften des 16. Jahhunderts. München: Otto Sagner Verlag, 1985. 499 s.
• Bues, Almut. Stosunki wyznaniowe w Kurlandii od XVI do XVII wieku // Stosunki międzywyznaniowe w Europie Środkowej i Wschodniej w XIV-XVII wieku. / Red. Marian Dy go, Sławomir Gawła, Hieronim Grala. Warszawa: DiG, 2002. S. 61-79.
• Czaja, Roman. Miasta inflanckie i estońskie w XIII-XVI wieku // Inflanty w średniowieczu. Władztwa zakonu krzyżackiego i biskupów/ Red. Marian Biskup. Toruń: Towarzystwo Naukowe w Toruniu, 2002. S. 55-74.
• Donnert, Erich. Der livländische Ordensritterstaat und Russland. Der Livländische Krieg und die baltische Frage in der europäischen Politik 1558-1583. Berim: Rütten & Loening, 1963. 320 s.
• Erbes-Munck, Maria: Munck, Finn. List Iwana IV Wasiljewicza do cesarza Ferdynanda I z 24 lutego 1580 roku // Slavia Orientalis. T. 36. Nr 3^1. 1987. S. 247-251.
• Filvushkin, Alexander. The Livonian War and the Mentality of the Russian Nobles // Canadian-American Slavic Stadies. 2013. Vol. 47. P. 420—435.
• Filvushkin, Alexander. The Livonian War in the context of the 16^th century East European wars // Stadia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2014. № 1. P. 47-64.
• Frötschner, Reinhard. Der Livländische Krieg (1558-1582/3) — ein Glaubenskrieg des Moskauer Zartunis? Der Krieg im Spiegel der zeitgenössischen offizielen Moskauer Historiographie Jahrhunderts // Der Krieg im Mittelalter mid in der Frühen Neuzeit: Gründe, Begründungen, Bilder, Bräuche, Recht / Hrsg, von Horst Brunner. Wiesbaden: Reichert Verlag, 1999. S. 373-394.
• Grala, Hieronim. Dyplomacja z upominkami w tle (wokół ceremoniału poselskiego w stosunkach polsko-moskiewskich na przestrzeni XVI-XVII wieku) // Skarby Kremla. Dary Rzeczypospolitej Obojga Narodów / Red. Natalia W. Raszkowan, Irina A. Zagorodnaja, Anna Saratowicz-Dudyńska. Warszawa: Zamek Królewski w Warszawie, 1998. S. 39-89.
• Grala, Hieronim. «Pax Moscovitica»? Wokół rosyjskiego władztwa w Inflantach w epoce Iwana IV Groźnego // Klio viae et invia. Opuscula Marco Cetwiński dedicate / Red. Anna Odrzywolska-Kidawa. Warszawa: DiG, 2010. S. 673-696.
• Grala, Hieronim. «Pieczať polotckaja» Iwana IV Groźnego. Treści imperialne w moskiewskiej sfragistyce państwowej //Rocznik Polskiego Towarzystwa Heraldycznego. 1997. T. III (XIV). S. 117-134.
• Grala, Hieronim. Herren Rada und Dumabojaren zwischen Kampf und Frieden: Anschauungen der litauischen und Moskauer Elite von den Gründen des Krieges im 16. Jahrhunderts // Der Krieg im Mittelalter und in der Frühen Neuzeit: Gründe, Begründungen, Bilder, Bräuche, Recht / Hrsg, von Horst Brunner. Wiesbaden, Reichert Verlag: 1999. S. 349-371.
• Hübner, Eckhard. Zwischen allen Fronten: Magnus von Holstein als König von Livland // Zwischen Christianisierung und Europäisierung. Beiträge zur Geschichte Osteuropas in Mittelalter und Frühen Neuzeit. Festschrift für Peter Nitsche zum 65. Geburstag / Hrsg, von Eckhard Hübner, Ekkehard Klug, JanKusber. Stuttgart: Franz Steiner Verlag, 1998. S. 313-333.
• Kappeler, Andreas. Die Moskauer «Nationalitätenpolitik» unter Ivan IV // Russian History. 1987. Vol. 14. S. 263-282
• Kappeler, Andreas. Ivan Groznyj im Spiegel der ausländischen Druckschriften seiner Zeit. Ein Beitrag zur Geschichte des westlichen Russlandbildes. Frankfurt/M.: Herbert Lang&Cie, 1972. 298 s.
• Lind, John. Ivan’s IV Great State Seal and his Use of some Heraldic Symbols during the Livonian War // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. 1985. Bd. 33. S. 481-494.
• Moroz, Irina. The Idea of the Holy War in the Orthodox World (On Russian Chronicles from the Twelfth-Sixteenth Century) // Questiones medii aevi novae. 1999. Vol. 4. S. 58-67.
• Renner, Ursula. Herzog Magnus von Holstein als Vasall des żaren Ivan Groznyj // Deutschland—Livland— Russland. Hire Beziehungen vom 15. bis zum 17. Jahrhundert. Beiträge aus dem Historischen Seminar der Universität Hamburg / Hrsg, von Norbert Ang ermann. Lüneburg: Verlag Nordostdeutsches Kulturwerk, 1988. S. 137-158.
• Stökl, Günther. Testament und Siegel Ivans IV. Opladen: Westdeutscher Verlag, 1972. 87 s.
• Taube, Michael. Die von Üxkull: Genealogische Geschichte der Gesamtfamilie von Uxkull 1229 bis 1954. Bd. 3. Meine: Kluge & Ström, 1955. S. 243-301.
• Taube, Michael. Иоганн Таубе, советник царя Ивана Грозного //Новый журнал. 1963. № 71. С. 170-189.